Рискованные мечты

Глава 5

Близилось Рождество, и город принарядился к его приходу. Хилари наблюдала из окна, как люди и машины снуют туда-сюда по ярко освещенной улице. Падал легкий снежок, создавая праздничное настроение. Белый пух словно вылетал из огромной распоротой подушки и покрывал город.

Фотосъемки завершились, и Хилари редко виделась с Бретом в последние дни. Она поняла, что отныне они будут встречаться только эпизодически, и облако уныния омрачило жизнерадостный настрой. Ее роль в проекте исчерпана, и с их ежедневным общением покончено тоже. Хилари вздохнула и покачала головой. Завтра она уезжает, чтобы провести праздники дома.

Она сказала себе, что сейчас это ей нужнее всего — сменить обстановку. Десять дней помогут исцелить изболевшееся сердце, дадут возможность пересмотреть жизненные планы, которые теперь представлялись безнадежно скучными, никчемными.

Стук в дверь заставил ее оторвать от стекла разгоряченное лицо.

— Кто там? — спросила она, берясь за ручку.

— Санта-Клаус!

— Б-брет? — заикаясь, выговорила она. — Это вы?

— А вас не проведешь! — Он чуть помедлил. — Вы меня пустите или мы будем разговаривать через дверь?

— Простите. — Она звякнула щеколдой и открыла дверь.

— Вы начали закрываться. — Он оглядел ее велюровый жемчужно-серый халат и снова поднял на нее глаза. — А в комнату войти позволите?

— Конечно. — Она посторонилась, давая ему пройти и стараясь казаться хладнокровной. — А я думала, что Санта-Клаус проникает в дом через дымоход.

— Все, но не я, — сухо ответил он, снимая пальто. — Не отказался бы от вашего знаменитого виски. На улице очень морозно.

— Теперь я совсем ничего не понимаю. Ведь Санта питается молоком и печеньем.

— Если он хоть наполовину мужчина, на что я надеюсь, в кармане у него непременно припрятана бутылка виски.

— Какой цинизм! — укоризненно покачала она головой и двинулась в кухню. На этот раз виски быстро отыскался, и Хилари отмерила ему в бокал обычную порцию.

— Вполне профессионально, — заметил стоявший в дверях Брет. — А вы не присоединитесь ко мне ради праздника?

— Ох, нет, — поморщилась Хилари. — У этого напитка вкус мыла, которым меня однажды заставили вымыть рот.

— Наверное, вы были отличницей, — сказал он, принимая из ее рук бокал. — Я, пожалуй, не стану вас спрашивать, за что вам велели вымыть рот.

— А я бы вам и не сказала, — весело ответила Хилари, которую этот шутливый разговор заставил расслабиться.

— Но все равно выпейте что-нибудь. Ненавижу пить один.

Она достала из холодильника графинчик с апельсиновым соком.

— Не хотите рисковать, — отметил он, пока Хилари наливала себе сок.

Она взяла свой бокал, и они прошли в комнату.

— Я слышал, вы завтра утром уезжаете в Канзас? — спросил он, усаживаясь на диван. Сама Хилари предусмотрительно устроилась в кресле напротив.

— Да, уезжаю. Я пробуду дома до второго января.

— Тогда желаю вам сразу веселого Рождества и счастливого Нового года. — Он поднял бокал. — Я буду думать о вас, когда часы пробьют двенадцать.

— Я уверена, что в новогоднюю полночь вы будете слишком заняты, чтобы вспомнить обо мне, — возразила Хилари и упрекнула себя мысленно за то, что сбилась с легкого, шутливого тона.

Он с улыбкой отпил виски.

— Нет, я все же выгадаю свободную минутку.

Хилари нахмурилась над своим бокалом и ничего не ответила.

— А у меня есть кое-что для вас. — Он встал и достал из кармана пальто маленькую коробочку.

Хилари молча посмотрела на нее, потом перевела взгляд на Брета.

— Ох, но… это… у меня для вас ничего нет.

— Разве? — выразительно переспросил он, и она невольно покраснела.

— Нет, Брет, в самом деле. Я не могу ее взять. Это будет неправильно.

— Представьте, что это подарок императора одной из его подданных. — Он забрал из ее руки бокал и вместо него вложил в нее коробочку.

— Какой вы злопамятный, — невольно улыбнулась она.

— Как слон. Ну, откройте же, — произнес он с нетерпением. — Вам же очень интересно.

Хилари, вздохнув, уступила:

— Никогда не могла устоять перед подарком в рождественской упаковке.

Она развернула блестящую фольгу, открыла коробочку и ахнула. На бархатной подушечке сверкали серьги с темно-синими сапфирами.

— Мне они напомнили ваши глаза — такие же синие, блестящие, очаровательные. Было бы преступлением оставить их какой-то другой женщине.

— Какие красивые, правда, очень красивые… — пробормотала Хилари, когда к ней вернулся дар речи. Подняв на него свои сапфировые глаза, она сказала: — Но вам не следовало покупать их мне. Я…

— Не следовало, — перебил он, — но вы же рады, что я их купил.

Она не могла не улыбнуться:

— Да, рада. Это очень мило с вашей стороны. Не знаю, как вас благодарить…

— Зато я знаю. — Брет поднял ее со стула, его руки скользнули по ее спине. — Вот это вполне подойдет.

Их губы встретились, и после секундного колебания она ответила на его поцелуй, сказав себе, что в самом деле просто выказывает благодарность за заботу. Но поцелуй затянулся, и о благодарности было забыто. Когда Брет оторвался от нее, Хилари, словно в тумане, хотела было высвободиться из теплого кольца его рук.

— Но ведь сережек две!

Его губы снова предъявили свои права, на этот раз более решительно, и губы Хилари раскрылись им навстречу. Ее тело таяло, руки сомкнулись на его шее, пальцы блуждали в его волосах. Она самозабвенно отдавалась ощущениям близости. Все мысли ушли, реальностью были только их губы и его такое сильное тело по сравнению с ее, податливо-мягким.

Когда губы их наконец разъединились, он заглянул ей в лицо темными от страсти глазами:

— Какая жалость, что ушка только два. — Голос его был глухим и охрипшим.

Хилари прислонилась лбом к его груди и попыталась успокоить дыхание.

— Пожалуйста, Брет, — прошептала она, и ее ладони с его шеи соскользнули на плечи. — В такие моменты я совсем не способна соображать.

— Правда? — Его губы коснулись ее волос. — Очень интересно… — Он слегка приподнял ей подбородок и вгляделся в лицо. — Это очень опасное признание, Хилари. Меня так и тянет воспользоваться своим преимуществом. — Он помолчал, не отрывая взгляда от ее нежного беззащитного лица. — Но не сейчас.

Он выпустил ее, и она едва удержалась от того, чтобы не потянуться к нему. Брет подошел к столу, осушил до дна бокал с виски, взял пальто. Уже в дверях он обернулся и с улыбкой сказал:

— Веселого Рождества, Хилари.

— Веселого Рождества, Брет, — прошептала Хилари закрывшейся за ним двери.

В бодрящем холодном воздухе неуловимо пахло свежестью и чистотой — таким знакомым запахом родных мест, небо было голубым, сияющим, безоблачным. Хилари переступила порог старого фермерского дома и отдалась детским воспоминаниям.

— Том, о чем ты только думаешь? Опять не закрыл дверь! — выбежала из кухни Сара Бакстер, вытирая руки о белый сборчатый передник. — Хилари! — замерла она как вкопанная, увидев в комнате высокую стройную девушку. — А у меня из головы вылетело, в котором часу ты приезжаешь!

Хилари, подбежав к матери, горячо обняла ее:

— Мам, до чего хорошо оказаться дома!

Если мама и почувствовала надрыв в словах дочери, она ничем не выказала этого, только обняла ее покрепче. Потом отступила на шаг и оглядела дочку опытным взглядом:

— Не мешало бы тебе поправиться на несколько фунтов.

— Кого это к нам ветер занес из самого Нью-Йорка? — Из кухонной двери появился Том Бакстер и прижал дочь к себе.

Хилари глубоко втянула в себя запах свежего сена и лошадей, который давно стал неотъемлемой составляющей отца.

— Дай-ка на тебя поглядеть. — Так же как перед тем его супруга, отец отстранил дочь, чтобы получше разглядеть ее. — Ну и загляденье. — Он улыбнулся жене. — Вот какую красавицу мы вырастили, да, Сара?

Не теряя времени, Хилари принялась помогать матери на кухне. На старой плите шипели сковороды, наполняя воздух соблазнительными запахами. Хилари слушала, как мама рассказывает о братьях и их семейных делах, загоняя поглубже внутрь переполнявшее ее томление. То и дело она дотрагивалась пальцами до синих сапфиров, сверкавших в ее ушах, и перед ней вставал образ Брета. И отворачивалась, чтобы мама не заметила набегавших на глаза слез.

В рождественское утро Хилари проснулась только с солнцем и лениво потянулась в своей старой, еще детской кровати. Накануне она поздно легла и долго не могла заснуть. Всю ночь ворочалась и смотрела в темный потолок. Брет не выходил у нее из головы, как ни старалась она изгнать его оттуда. Его образ разрушал все преграды, как камень стекло. Она отчаянно, мучительно хотела оказаться рядом с ним.

Сейчас при утреннем свете Хилари снова устремила взгляд на потолок. «Ничего не поделаешь, — безнадежно осознала она. — Я люблю его. Люблю и… ненавижу за то, что он не отвечает мне такой же любовью. Да, его влечет ко мне, он и не делает из этого секрета, но желание — это не любовь. Как же это случилось? Куда пропала моя защита? Он такой высокомерный, — принялась перебирать Хилари его недостатки в надежде найти спасительную лазейку из своей тюрьмы. — Вспыльчивый, властный, чересчур самоуверенный. Почему же все это не имеет значения? Почему я не могу перестать о нем думать даже на пять минут? Сегодня же Рождество, — напомнила она себе и покрепче зажмурилась, борясь с навязчивым вторжением. — Не дам Брету Бардофу испортить мне этот день».

Она откинула одеяло, встала, надела шерстяной халат и вышла из спальни.

В доме утренняя тишина уже уступила место праздничной суете. Все собрались у наряженной елки, и в течение часа слышались радостные восклицания, шуршание упаковочной бумаги, звуки поцелуев. Позже Хилари выскользнула из дому в старой рабочей куртке отца. Под ботинками поскрипывал тонкий ледок. В воздухе чувствовался вкус зимы, тишина покрывала все вокруг своим мягким пологом. Отец был в амбаре, и Хилари машинально принялась привычными движениями помогать ему отмерять зерно, словно делала это только вчера.

— Все-таки фермерша еще жива в тебе, — шутливо сказал отец, и при этих словах Хилари остановилась и серьезно посмотрела на него:

— Кажется, да.

— Хилари, детка, — произнес он мягко, заметив выражение ее глаз, — что случилось?

— Сама не знаю. — Она тяжело вздохнула. — Иногда Нью-Йорк кажется мне таким тесным. Возникает чувство, что ты заперта.

— Мы думали, ты там счастлива.

— Я счастлива… была… и есть, — поправилась она и улыбнулась. — Это очень оживленное, беспокойное место, где каких только людей не встретишь. — Она словно наяву увидела перед собой пронзительные серые глаза и лицо с решительными чертами… — Но иногда мне так не хватает тишины, спокойствия, искренности. Такая вот я глупая. — Она покачала головой и зачерпнула новую порцию зерна. — В последнее время я что-то часто скучала по дому. Я как раз закончила один очень интересный проект, но он отнял слишком много сил. — Не проект, а человек, подумала она.

— Хилари, если ты несчастна, если тебя что-то гнетет, я хотел бы тебе помочь.

На мгновение ей захотелось прижаться к отцовскому плечу и выплакать все свои сомнения и разочарования. Но к чему обременять отца своими заботами? Что он сможет поделать с тем, что дочка полюбила человека, который видит в ней лишь временное развлечение, изделие массового спроса, способное повысить популярность журнала? Разве возможно объяснить, что несчастна она оттого, что ее любимый без особого труда завладел ее сердцем и разбил его, даже не подозревая об этом? Все эти мысли промелькнули в ее уме, и Хилари покачала головой и снова улыбнулась:

— Все это пустяки. Наверное, я просто переутомилась. Пойду-ка покормлю цыплят.

Вскоре пришли гости, в доме зазвучали веселые голоса, детский смех. Привычные дела и любовь родных помогли заполнить мучительную внутреннюю пустоту.

Когда праздник отшумел и в комнатах осталось лишь эхо, Хилари долго сидела в гостиной одна, медля перед тем, как подняться в спальню. Она свернулась в клубочек в кресле и смотрела на мерцающие огоньки елки, невольно гадая, как провел этот день Брет. Тихо отпраздновал его вдвоем с Чарленой? Или шумно и весело в загородном клубе? Но теперь он наверняка сидит у камина, а Чарлена, переодевшись в красивый новый пеньюар, уютно устроилась у него на коленях?

Ее пронзила боль, острая, как отточенная стрела. Терзаясь от ревности и отчаяния, Хилари пыталась отогнать мучительное видение. Но оно не желало исчезать.

Праздники пролетели быстро. Это были славные дни, и Хилари с благодарностью погрузилась в умиротворяющий домашний уклад. Канзасские ветры унесли с собой добрую толику ее печали. Она подолгу гуляла по пологим холмам, любовалась на засеянные озимыми поля, кружилась, раскинув руки. Городским жителям не понять этого, размышляла она. В элегантных квартирах с видом на асфальт и бетон не испытать восторга от единения с природой. Она удивленно всматривалась в горизонт… Земля неукротима, вечна. Раньше на этих равнинах жили индейцы, переселенцы, фермеры. Приходили и уходили, жили и умирали, а земля оставалась. Уйдет и она, Хилари, придет новое поколение, а пшеница все так же будет колыхаться под ярким летним солнцем. Щедрая и изобильная земля дает все, что нужно для жизни, год от года родит акры зерна. А в ответ просит только честно трудиться.

«И я люблю ее, — думала Хилари, — люблю трогать ее руками и ощущать под босыми ногами летом. Люблю ее сытный чистый запах. Наверное, в глубине души я по-прежнему остаюсь деревенской девчонкой, несмотря на всю мою благоприобретенную утонченность…»

Она повернула в сторону дома.

«Как же быть дальше, что делать? У меня карьера, у меня свое место в Нью-Йорке. Мне двадцать четыре. Хорошо ли будет сдаться, вернуться сюда насовсем? Нет!»

Она энергично тряхнула головой, и черные волосы взметнулись водоворотом вокруг лица. Нужно вернуться и продолжать делать то, что она умеет. И Хилари решительно заглушила тихий голосок, уверявший, что это решение внушено одним из жителей Нью-Йорка.

Едва она вошла в дом, как зазвонил старый телефон, висевший на стене. Сбросив пальто, Хилари сняла трубку:

— Алло?

— Алло, Хилари?

— Брет? — Она и не представляла, что при звуках этого голоса ее боль вернется к ней так стремительно.

— Хорошее начало! — услышала она знакомый смешок и прижалась лбом к стене. — Как дела?

— Прекрасно, просто прекрасно. — Она силилась нащупать под ногами островок спокойствия. — Я не ожидала, что вы позвоните. Какие-то проблемы?

— Проблемы? — Она поняла по голосу, что он улыбается. — Неразрешимых, по крайней мере, нет. Я решил напомнить вам о Нью-Йорке. Никому не хочется, чтобы вы позабыли вернуться.

— Я не забуду. — Она набрала в легкие воздуха и придала голосу оттенок делового интереса: — Вы придумали для меня еще какую-нибудь работу?

— Придумал? Да, можно сказать, я придумал кое-что. — Он чуть помедлил. — Не терпится вернуться к работе?

— Да, очень. Не хочется простаивать.

— Ну, понятно.

«Разве ты можешь что-то видеть со своего олимпа?» — подумала она с тоской.

— Мы что-нибудь подыщем, когда вы вернетесь. Глупо не использовать ваши таланты, — проговорил он как-то рассеянно, словно в голове у него уже складывался новый проект.

— Я просто уверена, что вы найдете что-то выгодное для нас обоих, — предположила Хилари, старательно подражая его деловому тону.

— Вы вернетесь в конце недели?

— Да, второго числа.

— Я с вами свяжусь. Пока не берите на себя никаких обязательств. — Это прозвучало как приказ. — Вы снова предстанете перед объективом, если того желаете.

— Хорошо. Я… Спасибо, что позвонили.

— На здоровье. И до встречи.

— Да. Брет… — Хилари лихорадочно искала, что бы еще сказать ему, чтобы немного продлить разговор и хотя бы еще раз услышать, как он произносит ее имя.

— Что?

— Нет, ничего. — Зажмурившись, она ругала себя за ненаходчивость. — Так я буду ждать вашего звонка.

— Договорились. — Он чуть помедлил и сказал с непривычной мягкостью: — Желаю хорошо повеселиться дома, Хилари.