Анна Иоанновна

Что представляет собой Анна Иоанновна — эта новая фигура, украсившая собой многотерпеливый трон русский?

Если первого Романова при спокойной оценке его способностей можно представить в роли полового в трактире, подающего солянку московским извозчикам, или даже телефонным мальчиком в отеле средней руки в наше время; если второго Романова, Алексея Михайловича, вдумываясь в его психику, легко представить себе неплохим кучером (дородность очень ценится на этом посту) в Елабуге, а то и в самой Костроме; если Петр I вместе с исключительными способностями имел многое и для роли этакого бравого всероссийского капитана-исправника, лихого молодца, являющегося грозой для своего участка («Этот у нас молодчага! Всех подтянул!»), и наряду с этим проявлял еще и способности толкового купца… если, наконец, Екатерина I, судя по ее жизни при Петре, имела все основания оказаться чудесной экономкой, очень хорошей горничной из тех, кто весь свой век считаются преданными и только под старость умудряются украсть у доверяющей ей благодетельницы кругленькую сумму, — если рассуждать таким образом, то Романовы, какими мы их видели до сих пор, допускают все же ту или иную характеристику. Но уже Петр II — это воистину лицо без речей, без физиономии, без индивидуальности, без каких бы то ни было особых примет. Просто испорченный мальчик, один из так называемых дефективных детей, каких, к сожалению, появляется на свет так много во все времена и во всех странах.

Именно таким же лицом без речей, без характера и без индивидуальности явилась на трон и Анна Иоанновна.

Никак не решить, не определить, что представляет собой эта глупая женщина.

Восшествия на престол российский она дождалась тогда, когда ей было 37 лет. Молодость ее прошла грустно. Когда она в 17 лет была выдана замуж за герцога Курляндского и умудрилась овдоветь через два месяца после свадьбы, Петр Великий как будто обиделся на эту племянницу, столь плохо исполнившую данное ей в форме замужества политическое поручение, сводящееся к осуществлению «русского влияния в Курляндии». Неудачников, плохих исполнителей своих поручений Петр никогда не любил. Молодую вдову поселили в Митаве под надзором Петра Бестужева-Рюмина. На содержание было предписано отпускать ей поменьше — «столько, без чего прожить невозможно».

Анна Иоанновна долгие годы очень нуждалась в средствах, прибегала к униженным просьбам и займам, обращалась не только ко всем родственникам и знакомым, но и с горькими жалобами к самому Петру. В сохранившемся в архивах собственноручном письме ее от 1722 года она пишет: «Всемилостивейшему государю батюшке-дядюшке. Известно Вашему величеству, что я в Митаву с собой ничего не привезла, а в Митаве ж ничего не получила. И стола в пустом мещанском дворе… В пустом дворе не только по моей чести, но и против прежних курляндских вдовствующих герцогинь весьма содержать себя не могу. Мне в здешних краях не без подозрительность есть… За некоторые, самые нужные уборы много еще на себе долгу, которых мне ни по которому долгу заплатить невозможно. Принуждена в долг больше входить, а не имея чем платить и кредита нигде не будет».

Долгие годы бедности и унижений, долгие годы мечтаний о том, что другие весело и богато живут, сплошные унизительные терзания и старание обернуться, попытки достать хоть что-нибудь в долг, «до будущей среды». И вот вдруг — шальная улыбка судьбы…

Закулисные интриги в Верховном Тайном Совете дали перевес среди всех враждующих партий той партии, которая хотела посадить на престол именно Анну Иоанновну. Вчера нищая, никому не ведомая, всем завидующая, любовница некоего курляндского конюха, сегодня приглашается взять в руки правление всей Россией. Как не закружиться этой бедной и слабой птичьей головке?

Теперь она дорвалась до богатства, до власти. Уж теперь-то она себя покажет!

Анна Иоанновна дождалась своего часа, дорвалась до бриллиантов, сладких блюд, прекрасных лошадей, а заодно уж и до сумасшедшей власти над огромной страной. Уж теперь-то она и ее любовник, конюх Бирон, покажут себя во весь рост народу русскому!

Годы от смерти Петра I до воцарения Екатерины II — эти 37 лет являются сплошной серией дворцовых переворотов. Редко случается, что даже бакалейная лавка где-нибудь в провинциальном городке так часто и так нелепо переходила бы из руки в руки, как болтался все эти 37 лет трон русский. Шесть царствований сменили друг друга в эту эпоху. «Никогда не только в нашей стране, но и ни в каком другом государстве, — говорит В. О. Ключевский об этом времени переворотов, — верховная власть не переходила по такой ломаной линии».

Большинство фигур, сменявших одна другую в этой дворцовой свистопляске, в этой вакханалии переворотов, где русский престол переходил, неизвестно по каким основаниям, от ничего общего с Романовыми не имеющего рода Брауншвейг-Люнебургов к столь же далеким и от Романовых и от России Гольштейн-Готорпам, — это, как известно, именно женские фигуры.

Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II — все они, оказавшиеся на троне путем кровавых и предательских переворотов, вовсе не случайны. Созданная татарским владычеством самодержавная власть на Руси укрепляется и поддерживается гвардией, вооруженной частью дворянства российского.

Гвардия устраивает перевороты, гвардия стаскивает с трона прежних царей, гвардия же по своей воле выбирает новых. Удивляться ли после этого, что любой из энергичных гвардейских офицеров, становясь во главе переворота, тем или иным способом осуществляя очередную «дворцовую революцию», предпочитает содействовать восшествию на престол именно женщины, а не мужчины. Царствование мужчины давало приближенным только надежду выдвинуться в роли того или иного государственного деятеля, министра. Но для этого нужны кое-какие знания, нужны способности, нужна, наконец, работа. При воцарении женщины сделать карьеру надеялись легче, рассчитывая на совсем иные, не требующие образования и тяжелой работы способности. Деятели переворота говорили вслух о троне, но в глубине души думали о двуспальной кровати, думали об алькове. Именно поэтому после кратковременного царствования умершего от оспы Петра II на престоле оказывается 37-летняя Анна Иоанновна. Женщина не первой молодости, но это даже лучше — так рассуждают на многое уповающие гвардейские политики.

Надо ли останавливаться на той унылой конституции, на той жалкой попытке ограничить самодержавие, которая была сделана Верховным Тайным Советом при воцарении Анны Иоанновны?

Конституционный порядок был, как известно, принят новой царицей. Под предложенными ей «кондициями», ограничивавшими царскую власть, Анна Иоанновна собственноручно написала: «Посему обещаю безо всякого изъятия содержать. Анна». Но этот порядок был нарушен ею же через десять дней. Уже через десять дней текст конституции был торжественно разорван новой царицей.

Когда Тайный Совет после смерти Петра II в составе восьми членов (из них четверо Долгоруких и двое Голицыных) собрался для обсуждения судеб престола, один из Долгоруких, отец невесты Петра II, сделал попытку предъявить подложное завещание, написанное им собственноручно от имени покойного императора и передающее все права на бедную Россию невесте покойного, а значит — всей семье Долгоруких.

Номер этот не прошел. Подложность завещания была сразу же установлена, и члены Совета саму попытку эту признали «непристойной». Любопытно, что пойманный с поличным на подлоге ничуть не растерялся; что ж, не прошло — и не прошло. Может, в другой раз что удастся.

Любопытно и то, что и все остальные члены Совета тоже не возмутились, не попытались извергнуть из своей среды партнера, играющего крапленой колодой. Передернувший игрок продолжает участвовать в этой игре как ни в чем не бывало. Никому и в голову не приходит, что для полноправного участия в составе Совета, решающего вопрос о судьбах России, нужно иметь хотя бы внешне чистые руки.

Заседание продолжается. По всей обстановке удобнее всех многочисленных кандидатов и кандидаток оказалась именно Анна. «Нечего рассуждать, выбираем Анну», — решили верховники единогласно и, по предложению председателя, старого князя Дмитрия Голицына, стали обдумывать, как «себе полегчить». Так появились на свет знаменитые «кондиции».

Хитроумные верховники решили сами «кондиции» сохранить в тайне, а дело представить таким образом, будто новая императрица сама, по доброй воле, установила конституцию.

Куцая конституция имела в виду главным образом права Тайного Совета. Без этого Совета «в восьми персонах» Анна обязывалась ни с кем войны не начинать и мира не заключать. Смелость верховников дошла до того, что они в этих пунктах потребовали от будущей императрицы, чтобы ни у кого из дворянства «живота, имения и чести» без суда не отнимала.

Добиться того, чтобы Анна Иоанновна, к которой выехала особая депутация, приняла все пункты «кондиций», было не трудно. С голодухи то ли еще подпишешь, раз хорошую должность предлагают. Гораздо труднее было обеспечить выполнение этой скромной конституции.

Любопытнее всего, что первое препятствие конституция встретила именно в среде придворных. По случайным обстоятельствам вопрос о восшествии на престол нового лица стал на этот раз не только московским, но и всероссийским. Петр II умер 19 января, в тот самый день, на который была назначена его свадьба с княжной Долгорукой. В ожидании пышных празднеств к этому дню со всех концов России съехалось офицерство и дворянство. Все провинциальные «медведи» оказались втянутыми в самую гущу придворных интриг.

Феофан Прокопович, занимавший в то время кафедру архиепископа Новгородского, говорит об общем возмущении, какое встретило в те дни шепотом передававшееся известие о «кондициях», о попытке ограничить самодержавную власть: «Жалостное везде по городу видение стало и слышание. Куда ни придешь, только горестные нарекания на осмиличных оных затейников (членов Тайного Совета). Все их жестоко порицают, все проклинают необычное их дерзновение, несытое лакомство и честолюбие».

Сама мысль о конституции кажется греховной. Карась желает, чтобы его жарили в сметане, и обижается при мысли о новшествах. Впрочем, молодежь и тогда была настроена иначе. Секретарь французского посла в своем донесении сообщает, что в Москве «на улицах и домах только и слышны речи об английской конституции, о правах английского парламента». Одни из молодых предлагали шведские образцы, другие избирательное правление, как в Польше, третьи говорили о республике и о том, что монарх вообще не нужен, но большинство все же обращало взоры к Англии. По образному выражению В. О. Ключевского, «глаза разбегались по разным конституциям, как по красивым вещам в ювелирном магазине. Лишенные политического глазомера, они не видели, что от пыточного застенка до английского парламента расстояние довольно значительное».

Все разбились на партии. «Партий бесчисленное множество», — удивляется этой русской черте итальянский посол де Лирия. Но, по всей видимости, большинство было все же за старину, за добрые старые порядки привычного самодержавия. В среде дворянства, по словам Феофана Прокоповича, определились два течения. Одно — «кроткое», представители которого мобилизовали свои силы, чтобы указать Верховному Тайному Совету, что маленькая кучка по своему произволу не вправе состав государства переделывать — «неприятно то и смрадно пахнет». Вторая партия — «дерзкая» — собиралась с силами, чтобы напасть на верховников с оружием и всех их «перебить».

В этом странном явлении, когда управляемые будто бы боятся послабления и облегчения крепкой узды, в которой держат их правители, есть, конечно, многое от исконного холопства, от тех рабских привычек («вы отцы наши, мы ваши дети»), от которых отвыкнуть вовсе не так легко, чему много доказательств дала нашему поколению даже и нынешняя революция.

Но одной этой привычкой к рабству дело, думается, не исчерпывается. Был здесь еще и здоровый скептицизм, боязнь «данайцев, дары приносящих». По выражению историка екатерининских времен князя Щербатова, главная основа конституции Тайного Совета сводилась к тому, что верховники выдвигали только себя лично: «вместо одного толпу государей сочинили». Иметь и одного государя вовсе не так легко, говорил приобретенный опыт. Что же будет, если их окажется несколько?

В письме, ходившем тогда по рукам в Москве в целом ряде списков, читаем: «Слышно здесь, что делается у нас, чтобы была республика. Я зело в том сомнителен. Боже сохрани, чтобы не сделалось вместо одного самодержавного государя десять фамилий. Так мы совсем пропадем. Принуждены будем горше прежнего идолопоклонничать и милости у всех искать».

Тайный Совет продолжает вести свою интригу. В торжественном заседании 2 февраля сенату, синоду, генералитету и штатским чинам преподнесены подписанные Анной «кондиции» с ее заявлением, будто эти новшества введены ею лично, по своей доброй воле, «для пользы Российского государства и к удовольствию верных подданных».

Все потрясены. По описанию Феофана Прокоповича, «все опустили уши, как бедные осляти. Один князь Головин часто отхаркивал и выкрикивал до сытости — вот-де как милостива государыня!».

И так как все молчат, Головин с упреком спрашивает:

— Что же никто слова не промолвит? Извольте сказать, кто что думает. Хотя, впрочем, и сказать-то нечего, а только благодарить государыню.

Но все продолжают задумчиво молчать, словно постарели разом, — «дряхлы и задумчивы ходили».

Задумчивые и испуганные, все единогласно объявляют, что, выслушав присланное императрицей письмо с «кондициями», «все остались тою ее величества милостью весьма довольны, в чем своими руками и подписуемся».

Могла ли утвердиться и уцелеть — пусть куцая — конституция в те годы? В городе начались волнения. Верховный Совет опубликовал особое напоминание, что для мятежников есть сыщики, пытки, а также полководцы. Оппозиция скрылась в подполье. По описанию Прокоповича, испуганные «малопомощные» собирались тайком, шептались, боясь ночевать дома, перебегали из одного дома в другой и даже ночью появлялись на улицах только переодетыми до неузнаваемости.

На долгие годы сохранилась с тех пор в России привычка к конспирации, переодеваниям, ночевкам у знакомых.

Верховный Тайный Совет продолжает в ожидании приезда новоявленной конституционной правительницы разрабатывать в спешном порядке подробный план конституции. По этому плану верховная власть принадлежит Тайному Совету в составе 12 членов. Императрица имеет только два голоса. Над войсками начальствует тот же Совет. Рядом с сенатом возникают две палаты. Верхняя из 200 членов по выбору дворянства, и нижняя из городских и купеческих представителей. Императрица — подумать только! — ограничена даже в личных тратах. Сто тысяч в год — и баста! Екатерина I в последний год успела, например, прожить около шести с половиной миллионов. Верховный Совет делает все, чтобы задобрить, переманить на свою сторону дворянство, духовенство и купечество. Дворянству гарантировано освобождение от обязательной службы. Купечеству и духовенству обещан ряд важных льгот. Чтобы окончательно задобрить их, в текст конституции вводится требование: «Дворовых людей и крестьян ни к каким делам не допускать».

Но у палки два конца. Наряду с представителями дворянства, которые ликуют от этого отстранения «низких людей», возник уже при Петре I целый ряд деятелей, вышедших из низов, которых не может не восстанавливать против себя это обещание верховников.

Еще определеннее противоборствуют те сановники, которых Верховный Тайный Совет не включил в свой состав. Князья Черкасский, например, Трубецкой и многие другие.

Хитрая лиса старый Остерман все эти дни споров и столкновений сидит дома. По старой привычке он объявил, что он болен, что он собирается умирать и даже уже причастился. Он не хочет сделать ни одного неосторожного шага и внимательно присматривается, принюхивается: кто сильнее. Этот старый циник знает, что дело вовсе не в тексте конституции, хотя бы она и была подписана императрицей, а в реальном соотношении сил. Хозяином положения, как и при воцарении Екатерины I и Петра II, явится все та же гвардия.

Гвардия не желает никаких конституций — только самодержавие, и все тут. Эта позиция гвардейских офицеров не вызывает удивления. У них уже есть опыт. Они знают не только то, что самодержавный царь (или царица) всегда будет ухаживать за главной своей опорой, гвардейским офицерством, они знают еще и то, что если царь (или царица) окажутся неудобными, их в случае чего можно и «по шапке». Стащить за ноги одного с престола и посадить туда другого — дело нехитрое. Но если во главе государства окажется вдруг Верховный Совет, бороться с ним, чего доброго, будет труднее.

Нет, гвардия не самодержавие.

Тщательно взвесив, обдумав положение, Остерман решает «выздороветь». Интрига Верховного Тайного Совета идет полным ходом. Уже население присягнуло конституционной государыне, но Остерман человек хитрый. Он знает, что Анна Иоанновна в подмосковном селе Всехсвятском угощает преображенцев и кавалергардов водкой, объявляет себя капитаном кавалергардов и подполковником преображенцев, заводит дружбу с кричащими «ура» войсками, и вот уже офицеры громко возмущаются «злодеями» — верховниками, осмеливающимися «посягнуть на священные права» императрицы.

И вот уже 25 февраля, после торжественного обеда, Анне преподносят петицию со 150 наспех собранными подписями, в которой «всепокорнейшие рабы» просят государыню «всемилостивейше принять самодержавие» и уничтожить подписанные ею «пункты».

Анна была женщина глупая, совершенно необразованная, но актрисой она оказалась в тот день весьма способной. Свою роль в пьесе, написанной хитрым Остерманом, она разыграла блестяще.

— Как, — спрашивает с удивлением Анна, — разве присланные мне пункты не были составлены по желанию всего народа?

— Никак нет, ваше императорское величество, — отвечают ей.

— Так меня, значит, обманул князь? — гневно заявляет Анна, обращаясь к Долгорукому.

Тут же, при всех, с негодованием она разрывает подписанную ею конституцию. «Ура»! — громко кричат гвардейские офицеры, не понимая, что они, выполняя порученную им роль, еще на 200 лет закабалили Россию в оковы самодержавия, еще на 200 лет оставили ее беспомощной в руках случайных людей, сменяющих друг друга на троне.

1 марта совершается новая присяга — вторая. На этот раз русский народ присягает уже самодержавной императрице.

Духовенство служит молебны о спасении от грозившей опасности. Кончилось четырехнедельное временное правление Верховного Тайного Совета, кончилась конституция русская XVIII века. А жития ей было всего 10 дней!

Офицерство и дворянство в тот же самый день, после своей победы над Верховным Тайным Советом, подают Анне Иоанновне еще одну петицию с просьбой возвратить прежнее значение сенату и предоставить дворянству выбирать и сенаторов для государственного правления, и губернаторов для местной администрации. Но уже поздно. Анна и Бирон даже и не думают исполнить эти просьбы. Подписавшие прежнюю петицию своими руками передали Анне самодержавие. Пусть же они не пеняют за те неудобства, какие это вызовет даже для них лично. Пусть не пытаются, снявши голову, плакать по волосам.

Даже в те тяжелые времена Анна Иоанновна умудрилась сделать из своего царствования нечто совершенно небывалое по жестокости, залив трон грязью и кровью в несравненно большей степени, чем мы это видели при ее предшественниках.

Сама по себе эта рослая и тучная женщина с мужским лицом не знала и не желала знать ничего, кроме праздников и увеселений. Государство было целиком отдано немцам и более всех — Бирону. Эти десять лет царствования Бирона характеризуются всеми историками как самые позорные, самые кровавые страницы русской истории.

Кто такой Бирон, этот новый временщик у русского трона?

Эрнст-Иоанн Бирон, служивший у Бестужева-Рюмина «по вольному найму для канцелярских занятий», однажды, 12 февраля 1718 года, по случаю болезни Бестужева, заменил его при передаче бумаг герцогине Курляндской Анне Иоанновне. С первой же встречи, увидев красивого и наглого молодого человека, Анна Иоанновна не скрывает своей заинтересованности. Она в восторге от нового знакомства, приказывает Бирону каждый день являться к ней с докладом, делает его своим личным секретарем, а затем и камер-юнкером.

У молодого человека темное прошлое. Многие говорили о его службе при конюшнях, рассказывали о том, как после осложнений, возникших на почве разгульной жизни и безденежья, он вынужден был бежать ночью и тайно из Кенигсберга.

Репутация его была установлена прочно. Курляндское дворянство ни коим образом не желало принимать этого проходимца в свою среду. И когда Анна Иоанновна в качестве герцогини назначила его камер-юнкером, курляндское дворянство официально заявило свой протест. В будущем Бирон, не ограничиваясь самодержавной властью в России, добьется своего назначения на пост герцога Курляндского и сумеет люто отомстить своим недоброжелателям. Но теперь, когда Анна еще не знает о российском престоле, она старается всеми силами задобрить курляндское дворянство и создать хотя бы какое-нибудь положение своему фавориту. Для этого она, стараясь женить его на представительнице старинной дворянской фамилии в Курляндии, находит пожилую и нищую девицу, весьма некрасивую, с лицом, изрытым оспой, но зато имеющую длинный титул фон Тротта-Трейден.

Старая, обезображенная оспой дева, при всей своей нищете, на этот брак не идет. Родственники невесты в ужасе от такого мезальянса, но герцогиня применяет все приемы, пользуется всеми средствами и добивается-таки своего. Бирона удалось обвенчать, и эта новая семья фаворита делается на долгие годы, до самой смерти Анны Иоанновны, одновременно и семьей российской императрицы.

Жена Бирона — ее неразлучный друг. Поверенная всех ее тайн. Анна Иоанновна все время проводит в семействе своего фаворита.

Всегда исключительно суровая и резкая, бьющая по щекам придворных дам и фрейлин, Анна Иоанновна неузнаваема во время игр в мяч, в волан, во время пускания змея с маленькими Биронами. Эти маленькие немецкие дети на долгие годы становятся грозой всех придворных русского двора. Маленькие Бироны бегают по дворцу, обливают чернилами старых вельмож, срывают с них парики, бьют их хлыстом, и представители самых знатных дворянских фамилий России угодливо хихикают в ответ на эти забавы. Когда Карлуша Бирон, гуляя по дворцовым оранжереям, несмотря на запрещение своего гувернера Шварца, объелся зеленых слив, пришедшая в ярость Анна Иоанновна отправляет несчастного гувернера за границу. Мгновенно попадает в тюрьму придворный метрдотель Кирш, осмелившийся недостаточно почтительно отнестись к издевательствам одного из маленьких Биронов. Такие кары ожидают даже немцев. Что же говорить о русских, которые считались в это время людьми третьего сорта, чем-то вроде негров или китайских кули. Когда старый генерал-аншеф князь Барятинский оказывается недовольным тем, что Карлуша Бирон бьет его, явившегося на прием, хлыстом, Бирон-папа изумлен:

— Как! Вы недовольны?! Вон! В отставку!

Главные заботы Анны Иоанновны с того времени, как она очутилась на троне, сводились к тому, чтобы удивить мир великолепием и пышностью. С характерной для нувориша психологией она неустанно думает о том, чтобы перегнать богатством все остальные европейские дворы. Она строит исключительный по роскоши дворец, где, кроме театра, тронной залы, церкви, — 70 личных покоев императрицы, пышно разукрашенные, заполненные дорогой и крикливой золоченой мебелью.

Балы, спектакли, приемы, иллюминации, фейерверки, всяческие празднества назначаются ежедневно — утром, днем и вечером и даже ночью. Императрица заводит для себя два новых оркестра, выписывает итальянскую оперу, немецкую труппу, балет.

Лютое пьянство, которое было принято при Петре I, Екатерине I и Петре II, при Анне Иоанновне облагорожено. Ее величество боится и не выносит пьяных. Вместо сивухи в моду входят тонкие иноземные вина. Еще более модными становятся карты и азартные игры. Азарт доходит до очень больших размеров. Не редкость двадцатитысячные ставки, причем банк держит сама императрица. Правила игры во дворце странные. Выигравший получает деньги, но с проигравшего ее величество не спрашивает. Сколько интриг, сколько происков и хитростей употребляют вельможи, чтобы добиться для себя чести быть приглашенным к царскому игорному столу, чтобы принять участие в этой исключительно выгодной, беспроигрышной игре!

До невероятных размеров развивается и гурманство. Кроме российских стерлядей, кабаньей головы в рейнвейне, Анна Иоанновна вводит шпаргель (спаржу) и громоздкие прелести немецкой кухни. По дворцовым обычаям все кушанья щедро приправляются не только пряностями, перцем, мускатным орехом, но еще и тертым оленьим рогом, который, как считается, «увеличивает силы по типу шпанских мушек». Все последствия, которые влечет за собой такая приправа, оказываются как нельзя более уместны при дворе Анны Иоанновны.

Кроме огромных денег, которые при очень отощавшей казне тратила на себя и свои прихоти Анна Иоанновна (расходы царицы на себя лично уже в первый год оказались впятеро выше, чем бюджет Петра Великого), двор своим примером заставляет всех приближенных тратить огромные средства. По описанию современника, князя Щербатова, претендующие на знатность люди именно с того времени стали вводить мебель, сделанную из красного дерева, заводить «открытые столы», золоченые кареты, стали обивать стены домов штофными материями и так далее. По мнению князя Щербатова, непомерная роскошь того времени способствовала сближению: «Вельможи, проживаясь, привязывались более ко двору, яко к источнику милости, а низшие — к вельможам для той же причины».

Наряду с оперными и драматическими труппами императрица заводит колоссальный штат шутов и приживалок разного рода. Тут и карлы с карлицами, и калмыки с калмычатами, и татары, и персиянки, и разные старухи — приживалки и монахини. По указу императрицы, «личностей, которые разговорчивые», разыскивали по всему государству и немедленно препровождали ко двору.

В государственном архиве сохранилось несколько собственноручных писем Анны Иоанновны, посвященных отыскиванию все новых и новых «дур». Императрица пишет в Москву своему родственнику генерал-губернатору Салтыкову: «У вдовы Загряжской живет одна княжна Вяземская, девка. И ты ее сыщи и отправь сюда. Только чтобы она не испужалась, объяви ей, что я ее беру для своей забавы, как сказывают, что она много говорит». В другом письме в Переяславль она пишет: «Поищи из дворянских девок говорливую, которая была бы похожа на Татьяну Новокшенову, а она, как мы чаем, что уже скоро умрет, то чтобы годна была ей на перемену. Ты знаешь наш нрав, что мы таких жалуем, которые говорливы».

Целый штат приживалок должен был сообщать Анне Иоанновне все сплетни, которые шли по городу, все интимные подробности из семейной жизни придворных. Не ограничиваясь петербургскими сплетнями, она требует от московского генерал-губернатора, чтобы он наладил розыск о домашних делах московских жителей.

Фрейлины императрицы должны были во множестве всегда присутствовать с вышиваниями в соседней комнате, ожидая, когда Анна Иоанновна откроет двери и скажет: «Ну, девки, пойте». Когда две фрейлины, сестры Салтыковы, певшие без перерыва весь вечер, осмелились заявить, что они устали, императрица собственноручно изволила надавать им пощечин и отправила на неделю стирать на прачечном дворе.

Шуты императрицы обязаны были всей толпой неотлучно присутствовать при ней. Любимой забавой Анны Иоанновны было заставлять их драться между собой, таскать друг друга за волосы и царапаться до крови.

Императрица была восхищена и даже ввела для своего штата шутов особый орден святого Бенедикта, носившийся на красной ленте. Знаменитый Балакирев, шут Петра I, в свое время оказался причастным к роману Вильяма Монса с Екатериной, был за это наказан батогами и сослан на каторжные работы. Анна Иоанновна вернула Балакирева ко двору и дала ему звание придворного шута. Был при ее дворе и Акоста, тот самый шут, которому еще Петр I за усердную шутовскую службу не только пожаловал титул «хана самоедов», но и официально подарил остров Соммерс в Финском заливе. Был здесь даже и неаполитанец Пьетро Мира, которого при дворе звали Педрилло и которого, по почину Бирона, объявили мужем козы, уложили вместе с козой в постель и в таком виде он принимал являвшуюся к нему с визитом Анну Иоанновну со всем штатом придворных.

Шут при Анне Иоанновне — это своего рода государственный деятель. Этому вот мужу козы, шуту Педрилло, Анна Иоанновна поручила добыть для нее у герцога Гастона Медичи знаменитый тосканский алмаз, весивший сто восемьдесят с половиной каратов. По поручению Анны Иоанновны Педрилло в своем письме к герцогу Тосканскому, кроме денег, предлагал 55 тысяч российского войска, из которых 40 тысяч казаков, — и все это для войны с испанцами. Бриллиант, правда, так и не попал в руки Анне Иоанновны. Он достался австрийскому императору. Но само наличие официального предложения услуг русского войска, да еще сделанного через шута, достаточно точно рисует эту горничную на троне.

Интерес к литературе у Анны Иоанновны был весьма своеобразный. Узнав от своих приживалок, что у Василия Тредьяковского среди его сочинений есть неприличные, она вызывает поэта к себе и велит ему эти стихотворения прочесть. В сохранившемся письме этот несчастный придворный пиит не без гордости рассказывает: «Имел счастье читать государыне императрице, стоя на коленях перед ее императорским величеством, и по окончании одного чтения удостоился получить из собственных ее императорского величества рук всемилостивейшую оплеушину».

Если бы за преступления нравственности надо было давать оплеушины, то Тредьяковский имел право в ответ на полученную им дать Анне Иоаннов не добрый десяток затрещин. Она делала все, чтобы их заслужить.

Пока Бирон свирепствовал, увеличивал все больше тяготы населения, вводил все новые и новые пытки, новые и новые налоги, Анна Иоанновна развлекалась. Пока Бирон принимал все меры, чтобы о праве на звание человека могли мечтать в России одни только немцы, а русские оставались только смердами, только холопами, только удобрением, Анна Иоанновна устраивала все новые маскарады.

После свадьбы шута с козой устраиваются новые торжественные празднества — женят князя Никиту Волконского на князе Голицыне.

Правят всей Россией немцы. И если в кабинет министров под председательством Остермана попали двое русских — князь Черкасский и канцлер Головин, — то им поручено просматривать счета за кружева для государыни, а также выписывать зайцев для стола ее величества.

Не только на всех значительных местах оказываются немцы, но даже охрану дворца Анна Иоанновна, не доверяя русским, полностью передает иноземцам. Тайная розыскная канцелярия, возродившаяся из закрытого Петром II Преображенского приказа, работает без устали. День и ночь производятся пытки. Из десяти тысяч сосланных в Сибирь о пяти тысячах не удалось сыскать никакого следа, ибо ссылали часто и без всякой записи, а иногда и нарочно переименовывали ссыльных, и тогда человек пропадал без следа.

Невероятно круто завинченный налоговый пресс, команда немцев и лифляндцев во всех частях России привели страну к положению, дотоле небывалому. Жители от невыносимого гнета толпами бежали в леса, пробирались за границу. Многие источники указывали, что целые провинции были точно войной опустошены. Были устроены специальные «доимочные облавы», снаряжались многочисленные вымогательные облавы и экспедиции.

Крестьян били на «правеже», продавали все их имущество. Из показаний современников встает подлинная картина этого «второго татарского нашествия». «Русских людей считают хуже собак. Пропало наше государство», — читаем мы в одном из писем той эпохи. Создаются специальные полки из эстляндцев, финляндцев и курляндцев. На командные должности в гвардии назначаются исключительно немцы.

Пышное богатство того времени при дворе Анны Иоанновны имеет характер только внешнего украшения. Грязное, как тряпка, нижнее белье вовсе не считается противоречащим расшитому пышно золотом платью.

Анна Иоанновна охотно беседует с монахами, любит — как это ни неожиданно — церковное благолепие, но главная ее забота и забава — это все те же шуты, дураки и дуры всякого рода.

Когда Анне Иоанновне удалось достать слабоумного, полуидиота от рождения, князя Голицына, внука фаворита царевны Софьи, мечтавшего об освобождении крестьянства, она приходит в восторг от него и пишет Салтыкову 20 февраля 1733 года: «Спасибо, Семен Андреевич, благодарна за присылку Голицына. Он здесь всех дураков победил. Ежели еще такой сыщется, то немедленно уведомь».

Анна Иоанновна так довольна этим своим новым дураком, что решает повенчать его со своей любимой дурой, калмычкой пятидесяти лет.

Голицыну уже шестой десяток, у него есть законная жена, но это неважно. По высочайшему повелению прежний брак признается немедленно недействительным.

Начинаются пышные приготовления к свадьбе. Образована особая комиссия под председательством кабинет-министра Волынского, которому поручается построить на Неве дом изо льда, чтобы поселить в нем после свадьбы дурака и дуру.

Анна Иоанновна в восторге. Согнанные со всей России толпы рабочих пилят лед, ледяные плиты. Кладут их одна на другую и примораживают, поливая водой. Придворные архитекторы, придворные художники вовсю работают над постройкой ледяного дворца. В издержках, конечно, не стесняются.

Здание делится сквозной галереей, украшенной столбами и статуями. Крыльцо с резным фронтисписом ведет в вестибюль. Далее — внутренние покои. Стекла из тончайшего льда. Оконные и дверные косяки окрашены зеленой краской под мрамор, стены расписаны особыми непристойными картинами, нарисованными на льду и освещенными изнутри множеством свечей. У ворот ледяного дворца устроены ледяные дельфины, выбрасывающие из челюстей с помощью особых приспособлений горящую нефть.

У ворот — ледяные деревья. На ледяных ветках — ледяные птицы. Перед домом стоят ледяные пушки и мортиры, большие остроконечные пирамиды, внутри которых устроены огромные фонари, также разрисованные непристойными фигурами. Внутри пирамид должны сидеть люди и, вставляя свечи и фонари, поворачивать рисунки фонаря во все стороны. У дома сделан ледяной слон в натуральную величину. На нем спит ледяной персиянин. Еще два таких же персиянина стоят по сторонам. Днем слон пускает вверх фонтаны высотой в 24 фунта, а ночью выбрасывает горящую нефть. Посаженные в него люди должны особыми трубами воспроизводить крик слона.

Еще более пышным было внутреннее убранство ледяного дворца. В комнатах были не только ледяные зеркала, ледяная двухспальная кровать, такие же мебель и камины с ледяными дровами, но еще и ледяная точеная посуда, рюмки и блюда, даже ледяные карманные часы. Ледяные свечи и дрова намазывались нефтью и горели. Здесь же была устроена даже ледяная баня, которую умудрялись жарко топить.

И вот настал торжественный день. По именному высочайшему повелению во всех концов России доставлены в Петербург представители всех племен и народов — «по два человека обоего пола в нарядной местной одежде». Калмыки, абхазцы, киргизы, чуваши, якуты, чухонцы. Одни на верблюдах, другие на оленях, на собаках, на волах, на козлах, на свиньях. С шумной национальной музыкой движутся представители всех народов России на свадьбу старого дурака и дуры.

Тредьяковскому поручено написать особый гимн. Особые балетмейстеры ставят национальные танцы всех народов России. Пышная процессия, в которой принимает участие императрица со своим двором, возглавляется молодыми, которых везут на свадьбу в клетке, стоящей на слоне.

Пройдем мимо жутких подробностей того, как молодых со всеми церемониями всенародно укладывают на ледяную постель, как по высочайшему повелению к дому приставляют особый караул. Солдатам поручено следить, чтобы новобрачные вели себя как следует и до утра не смели оставлять своего ледяного дома.

Счастливый новобрачный, шестидесятилетний князь Михаил Голицын, как мы видели, специально для этой свадьбы на старой калмычке был высочайшим указом разведен со своей второй женой, итальянкой. От этого «ледяного брака» родилось двое сыновей — князья Алексей и Андрей Голицыны. Когда калмычка умерла, старый князь обвенчался в четвертый раз.

Пока Анна Иоанновна развлекалась свадьбами то шута и козы, то двух князей, то шута и шутихи, Бирон царствовал.

Польша желает избрать на свой престол Станислава Лещинского, но Бирон не желает. Он требует трон для своего ставленника Августа и посылает в Польшу русские войска. Желание Бирона исполнено, но он не удовлетворен этим. Русскую армию посылают преследовать Лещинского, и, когда он успевает бежать в Данциг, русские солдаты осаждают город. 133 дней длится эта кровавая осада, но Бирон стоит на своем.

Бирон затевает все новые и новые войны. Русская армия под командованием немцев посылается на юг, в Крым. Свыше ста тысяч русских солдат убито, но по миру с Турцией Россия не имеет даже права держать флот в Черном море. Кровопролитная война, затеянная Бироном, оказывается совершенно безрезультатной. Это не мешает Анне Иоанновне пышно отпраздновать заключение мира.

Немецкое владычество проявляется в России с совершенно исключительной жестокостью. Не только простой народ, но даже аристократы принимают свою долю мучений. Ивану Долгорукому после колесования отсечена голова. Тому же наказанию подвергнуты еще трое Долгоруких. Русская знать в оцепенении. Простой народ все чаще поднимается. Вспыхивают восстания. Восстают башкиры и киргизы. Волнения и бунт проявляются на ярославской полотняной фабрике Ивана Затрапезного. В селе Ярославец появляется лже-царевич Алексей.

Анна Иоанновна ничего не знает и знать не желает. Все свои дни она проводит на кушетке, в шлафроке, в игре в карты, за вином, в обществе шутов и шутих.

Десять лет длится этот веселый маскарад, эта сплошная забава.

17 октября 1740 года, ко всеобщему ликованию, ее величество Анна Иоанновна за обедом почувствовала себя дурно и через несколько часов скончалась.

Как ни далека была императрица от государственных дел, она успела все же подумать о престолонаследнике. Не решив этого вопроса, она не могла чувствовать себя спокойно на престоле.

На собственном примере она знала, что выражение «несть власти аще не от Бога» в правильной его транскрипции звучит — «несть власти аще не от гвардии».

Если бы не было законного престолонаследника, любая кучка офицеров могла бы выдвинуть своего кандидата. Анна Иоанновна рисковать не хотела. Свою племянницу Анну Леопольдовну, вызванную для этого из Макленбурга, она выдала замуж за принца Антона Уильриха, выписанного из Брауншвейга. Ясно и понятно, что сын Иоанн, рожденный от этого брака, является прямым и естественным самодержцем российским. Именно его, этого внучатого племянника своего, сына макленбургской принцессы и брауншвейгского принца, торжественно объявили наследником-цесаревичем.

Когда Анна умирала, престолонаследнику было всего два месяца.

В той ожесточенной свалке, какая началась у постели умирающей императрицы Анны, сенаторы и члены синода успели «подлизнуться» к Бирону и подать Анне Иоанновне для подписи особый указ о назначении Бирона регентом. Бирон после опубликования указа похвалил за это русское дворянство, обратившись к нему с особой речью, где сказал:

— Господа, вы поступили как истинные римляне.

«Римляне» сконфужены, но помалкивают и втайне надеются, что Бирон сумеет оценить их преданность и самопожертвование. Но на этот раз расчеты не оправдались. Продажа русского трона немецкому конюху не принесла «римлянам» даже тридцати сребреников. Не на ту лошадку ставили и — прогадали!

Как ни терпеливы были «туземцы» в этой стране, но есть предел и русскому терпению. Сильный ропот, который раздался в народе по поводу того, что регентство при малолетнем императоре отдано не его родителям, а немецкому выходцу, который давно уже успел заявить себя крайними жестокостями, не остался безрезультатным.

Регентство Бирона продолжалось всего три недели.

Ропот и недовольство в народе настолько серьезны, что во главе нового заговора становится на этот раз осторожный Миних. Только руками немца Миниха удалось свести немецкого конюха Бирона с престола российского.

Миних сделал свое дело исключительно легко и просто. С отрядом в двадцать человек он явился ночью ко дворцу, где жил Бирон, поговорил по душам с начальником караула, и вот уже всевластный самодержец, десять лет неограниченно царствовавший в России, в одном белье стащен с кровати и связан дюжими Преображенскими гренадерами.

По запискам адъютанта Миниха, Манштейна, герцог кричал, рвался, кусался, но солдаты, отводя душу, «набили ему морду», воткнули регенту в рот носовой платок, завернули в шинель и потащили на улицу.

И вот уже новая регентша, мать Иоанна VI, Анна Леопольдовна, предписывает отвезти Бирона в Шлиссельбургскую крепость.

Сенат, только что еще пресмыкавшийся перед временщиком и моливший Анну Леопольдовну о передаче власти в его руки, уже через месяц по предписанию регентши судит Бирона и «за безбожные и злоумышленные преступления» приговаривает его к смертной казни. Даже Анна Леопольдовна сконфузилась от этого усердия господ сенаторов и заменила Бирону смертную казнь ссылкой в городок Пелым в Сибири. План дома, где содержали Бирона в Пелыме, и правила тюремного распорядка вырабатывал Миних, не зная, что скоро сам попадет в устроенную им тюрьму и проведет там безвыходно 20 лет, а Бирон по высочайшему указу Елизаветы Петровны будет из тюрьмы возвращен.

Говорить о царствовании маленького Иоанна VI так и не пришлось. Через год после того, как Миних стащил с постели полуголого Бирона и возвел на престол Анну Леопольдовну, Елизавета, дочь Петра, повторила поступок Миниха. С толпой солдат она подошла ночью ко дворцу, и вот уже стащена с кровати Анна Леопольдовна, вытащен из колыбели маленький император. Современники рассказывают, что новая императрица Елизавета Петровна взяла на руки свергнутого ею маленького монарха, поцеловала его и сказала: «Бедное дитя».

Судьба этого бедного ребенка исключительна. Елизавета Петровна после своего восшествия на престол приняла все меры, чтобы исчезли следы царствования маленького Иоанна. В особом манифесте было объявлено, что принц Иоанн и вся его семья будут отправлены в Германию со всеми почестями, подобающими их положению. Вместо этого маленького царя с Анной Леопольдовной и всей семьей посылают в Двинск, а оттуда предписывают через два года перевести в Ораниенбург. По ошибке пленника увозят в Оренбург, за Урал. Оттуда возвращают в Ораниенбург, потом гонят всех в Архангельск, в Соловецкий монастырь. Во время этих путешествий Анна Леопольдовна произвела на свет еще двух сыновей. Умерла она в Холмогорах в 1746 году. Муж пережил ее почти на 30 лет. Дети росли полуидиотами.

Через 10 лет после смерти Анны Леопольдовны командированный из Петербурга сержант охраны по распоряжению императрицы похитил бывшего царя Иоанна и в глубокой тайне привез его в Шлиссельбург, где его держали в одном из казематов до самой смерти. Все эти годы он так и не знал, где находится: по строгой инструкции он не должен был видеть ни одного лица. Через 25 лет заточения его убили.

Все эти годы в сумрачном каземате он медленно, но верно теряет человеческий облик. Уже в 1759 году сообщения о нем рисуют Иоанна полупомешанным. Но в эти годы он еще сохраняет туманное сознание своей личности. Когда ревизовавший Шлиссельбург Шувалов спросил его: «Кто ты?» — Иоанн ответил: «Я очень важная особа. Я принц. Мое имя подменили».

Другие источники рассказывают, как в ответ на побои тюремщика узник заявляет: «Как ты смеешь так обращаться со мной? Я государь!»

За долгие десятилетия своего заточения два раза несчастный Иоанн в наглухо закрытой карете был вывезен в Петербург. Императрица Елизавета желала видеть то «бедное дитя», которое она когда-то в ночь своего восшествия на престол вынула из кроватки и нежно поцеловала. Она пожелала своими глазами убедиться в том, что вместо претендента на престол перед нею действительно сломленный, разучившийся говорить, обросший волосами, полупомешанный человек.

Эпоха переворотов продолжается. Елизавета, пришедшая вслед за Анной Леопольдовной, спихнувшей в свою очередь с трона Бирона, уступает свое место Петру III. Новый император Петр III задушен в Ропше — на престоле оказывается Екатерина II. Идет, движется смена лиц, смена партий, а бывший царь Иоанн по-прежнему заживо гниет в Шлиссельбурге. Даже Екатерина II не пожелала облегчить участь бывшего царя и его семьи. Иоанна убили, а братья и сестры его (отец умер в 1775 году) все еще пребывают в Холмогорах.

Только в 1780 году Екатерина II по просьбе королевы Дании, тетки Иоанна VI, согласилась, наконец, отпустить несчастных за границу.

Архангельский губернатор Мельгунов послан в Холмогоры, чтобы сообщить несчастным радостную весть: отныне они свободны, будут жить в Дании, получат крупную пенсию. Но на лицах заключенных вместо радости изумление и ужас. Услышав имя императрицы, они в страхе бросились на пол. Архангельский губернатор с трудом смог добиться от них объяснений — они разучились общаться с людьми, боялись их. Старшая, Екатерина, оглохла и объяснялась только жестами. От имени всех говорила младшая — Елизавета: «Мы разучились жить среди людей; прежде мы ждали свободы, мечтали о ней, а теперь не хотим ее. Нам прислали платья, но мы не умеем их надевать. Мы никуда не поедем, мы останемся здесь».

— Мне предписано выполнять все ваши желания, — рапортует бравый губернатор.

Но желаний у несчастных нет.

— Вот только рядом баню выстроили. Мы боимся сгореть. Уберите баню.

Бравый губернатор нашелся. Он решил, что рассуждать — не его дело, на то начальство имеется. Раз есть приказ препроводить в Данию заключенных, значит, надо препроводить, пусть даже силой.

Семья была выслана за границу и с этих пор стала получать от русской казны пенсию по 8 тысяч рублей на каждого. Но, вырванные из привычной обстановки заключения, несчастные не умели жить на воле и очень быстро умерли. Только старшая, глухая Екатерина, умудрилась прожить еще 27 лет после этого. Ее могила и могила ее сестер и теперь считаются достопримечательностью маленького датского городка Горсинс.

Судьба Иоанна вызывает горячее сочувствие и симпатию. Он не царствовал, он так и не взошел на трон и прямо из колыбели попал на всю жизнь в глухой каземат.

Отчего же остальные, царствовавшие Романовы, симпатии и сочувствия не вызывают?

Загрузка...