Россия и последние войны ХХ века

Успехи были достигнуты азербайджанской стороной и на Кельбаджарском направлении, что привело к потере важнейшей автомагистрали Мардакерт-Кельбаджар, однако главная цель - овладение Лачинским коридором так и не была достигнута. А на новую ситуацию Карабах ответил вначале введением чрезвычайного положения (18 июня 1992 года), а затем созданием, 15 августа, Государственного Комитета Обороны, который и довершил строительство регулярной армии, создав шесть оборонительных районов со структурой батальонов, рот, взводов и отделений. Завершение полупартизанского, "ополченческого" периода и окончательный перевод военных операций под единое командование укрепили в Нагорном Карабахе чувство самодостаточности, что позволило ему проигнорировать итоги проведенных без его участия 19 сентября 1992 года в Сочи закрытых переговоров министров обороны Азербайджана, Армении, Грузии и России, где было принято решение о прекрашении огня, выводе из Нагорного Карабаха всех войск и направлении туда наблюдателей.

Здесь сказалось полное непонимание - в первую очередь Россией - новых реалий, возникших после распада СССР, того, что суверенизовавшаяся номенклатура бывших союзных республик в глазах "непризнанных" потеряла остатки легитимного авторитета, которым еще могла обладать в рамках СССР. С его крушением речь шла лишь о дележе оставшегося после него наследства, в том числе и властных полномочий, а такие вопросы всегда решались силой, какие бы нюансы ни привносило в способы таких решений подвижное время. И чем больше Россия, в глазах многих - главная виновница крушения Союза, пыталась давить своим былым авторитетом, тем более очевидной становилась его утрата - до полной фиктивности. В перспективе это открывало путь к интернационализации конфликтов на территории СНГ, к широкому привлечению к их урегулированию международных организаций, но поскольку последние все больше превращаются в инструменты Рах Americana, то тем самым Россия, вольно или невольно, именно этой Рах Americana и делегировала верховные полномочия и высшую легитимность.

Но это, так сказать, макроформат и глобальная перспектива. Что же до микроформата конкретной карабахско-азербайджанской войны, то Нагорный Карабах не счел (и вполне обоснованно) обязательными для себя условия перемирия, принятые на переговорах без его участия, и уже в сентябре военные действия возобновились с новой силой. Решающие бои развернулись в районе Лачинского коридора, именуемого в Карабахе "дорогой жизни"* , ставшего в середине октября основным театром военных действий; 12 октября карабахским силам удалось овладеть горой Топагуч, где расположилась основная огневая точка противника, а два дня спустя - находившейся севернее горой Гочаз.

Затем решающей стала линия Кичан-Вагуас, где 17 ноября произошел решительный перелом в войне в пользу НКР.

В международном плане репликой этим военным успехам Карабаха явилась очередная попытка мирного урегулирования (28 января 1998 года), к которой на сей раз были привлечена как НКР, так и США и Турция. Однако и она оказалась безрезультатной. 25 марта 1993 года началась операция по окружению азербайджанских войск в Кельбаджарском районе, 3 апреля кольцо окружения сомкнулось.

24-25 июня 1993 года азербайджанские войска оставили город Агдам, именуемый в Степанакерте "гнездом агрессора", где были сосредоточены крупные боевые силы азербайджанцев, объединенные в укрепрайон, и силовые структуры. Важность его усугублялась тем, что отсюда начинается важная трасса через НКР к иранской границе, что приобретало особое значение в контексте закрытия Турцией выхода Армении во внешний мир через свои границы.

После успеха в Агдаме оставалось провести еще одну крупную военную операцию - ликвидировать два пехотных полка АЗР, сосредоточенных в Кубатлинском и Зангеланском районах. По меркам карабахского конфликта это было немало и создавало перманентную угрозу Лачинскому коридору, для снятия которой военное руководство в Степанакерте разработало тактику создания "зон безопасности" вокруг столицы. Под номером третьим были определены четыре района юго-западного Азербайджана, так называемая Зангеланская дуга. Успех на этом направлении определился взятием райцентров Физули и Джебраила (соответственно 22 и 23 августа); 31 августа войска НКР вошли в Кубатлы и на ряде участков фронта оказались на расстоянии 4-5 километров от государственной границы Ирана, а это создавало качественно новую международную ситуацию, особенно с учетом бурных политических событий, совершавшихся за этот период в Азербайджане.

В июне 1993 года мятежный полковник Сурет Гуссейнов (позже выданный Алиеву Россией) вошел в Баку во главе верных ему отрядов и сверг президента Эльчибея. Последний бежал в родную Нахичевань, успев, однако, осуществить главное: после бегства Абульфаза Эльчибея к власти пришел опытный политик со спецслужбистским прошлым Гейдар Алиев, мастер интриги и маневра, который продолжил протурецкий и пронатовский курс Народного фронта, однако при этом сумел оживить в России иллюзии стратегического партнерства с Азербайджаном у многих достойных и опытных людей, включая покойного генерала Рохлина.

Между тем Турция зашла в своем неравнодушном отношении к событиям в соседних республиках так далеко, что уже в апреле 1993 года направила в районы границы с Арменией свои танковые части, механизированные и другие войска.

ВС Турции были приведены в повышенную готовность к действию "в любой чрезвычайной ситуации" после активизации армянских наступательных операций. То же самое повторилось в сентябре 1993 года, когда падение Зангелана создало непосредственную угрозу для Нахичевани (опорного региона нового азербайджанского президента), которую Турция, ссылаясь на ст. 3 советско-турецкого договора от 1921 года, считает в известной мере объектом своих гарантий. Тогда премьер-министр Турции Тансу Чиллер заявила даже, что она запросит разрешение парламента на ведение военных действий в случае, если Армения затронет какую-либо часть Нахичевани. Вопрос Нахичевани стал одним из главных и в ходе состоявшегося тогда же визита Чиллер в Москву.

Одновременно произошли инциденты с обстрелами с турецкой стороны российских пограничников, вместе с армянскими охранявших границу этой бывшей союзной республики с Турцией. И тогда же со стороны Азербайджана впервые на официальном уровне была озвучена мысль о приглашении в Нагорный Карабах сил НАТО в качестве миротворцев. Инициатива не получила развития и не встретила особой поддержки с американской стороны - думается, не в последнюю очередь в силу большого влияния армянской диаспоры в США. Кроме того - и это главное, - ситуация для подобных радикальных и весьма небезопасных действий еще не созрела. Политическая атмосфера в России бродила, а пуповина, связующая ее (как и другие бывшие союзные республики) с СССР, еще не была перерезана окончательно. А потому, с учетом полной нелегитимности упразднения СССР, была реальная возможность того, что окажись шумно заявлявшая о себе патриотическая оппозиция субъектом подлинной политической воли - изменится и сам формат постановки вопроса.

Однако мысль была брошена, реакция России (оказавшаяся вялой на всех уровнях) прозондирована, и возникла новая ситуация, когда перспектива ввода в регион иностранного миротворческого контингента, пусть и гипотетическая, уже не отвергалась с порога. Иными словами, был создан прецедент, и он приоткрыл, каков может быть конечный результат нарастающей интернационализации "горячих точек" на постсоветском пространстве и прогрессирующей утраты Россией своей роли. Карабахский вопрос первым стал объектом такой интернационализации, и уже в феврале 1992 года Совещание по Безопасности и Сотрудничеству в Европе постановило созвать так называемую Минскую конференцию для определения статуса Нагорного Карабаха.

ОБСЕ - один из важнейших элементов сложной системы международных организаций, развивавшейся и разветвлявшейся после Второй мировой войны. В эпоху противостояния блоков каждая из двух сверхдержав, разумеется, стремилась, так или иначе, реализовать через эту систему свои собственные цели и интересы. Однако США делали это более бескомплексно и напористо, о чем еще в 1994 году откровенно поведал Б. Клинтон. В его ежегодном президентском докладе умелое использование Штатами международных организаций как своей опоры в "холодной войне" трактовалось с нескрываемым восхищением: "После Второй мировой войны мы учли уроки прошлого. Перед лицом новой угрозы тоталитаризма наша великая нация приняла вызов времени. Мы выбрали путь развития международных связей, перестройки структур безопасности и лидерства. Решимость предыдущих поколений одержать победу над коммунизмом путем формирования новых международных структур (курсив мой - К.М.) позволила создать мир, который является более прозрачным, безопасным и свободным. Именно этот успешный пример вдохновляет нас на новый этап давней трудной борьбы - закрепить мир, завоеванный в холодной войне".

Здесь как раз будет уместно напомнить о различии понятий мiр (вселенная) и мир (отсутствие войны), которого, к сожалению, не передает современная русская орфография. Какой мир пришел к ним, уже узнали сотни тысяч людей на том самом постсоветском пространстве, которое США намеревались более плотно перевести под свой контроль как часть мiра. Возможности России регулировать переговорный процесс, который избавил бы народы от каждодневных обстрелов, похорон, толп беженцев, по каналам тех же самых или их дочерних международных организаций чем дальше, тем больше обнаруживали себя как полностью несоразмерные возможностям США, резко возросшим с крахом СССР. И это - пусть не сразу - не могло не изменять баланс сил и геополитическую ситуацию отнюдь не в его пользу.

А потому еще тогда, когда в Карабахе шла война, в январе 1992 года была предпринята первая попытка увязать урегулирование конфликта с весьма конкретными американскими интересами. Последние же напрямую увязаны со всем весьма сложным блоком отношений США с Турцией и Ираном. Турция - союзник и партнер по НАТО, Иран, - в особенности в начале 1990-х годов, демонизируемый противник; и такое различие отношений продиктовало первый план решения карабахской проблемы путем территориального обмена между Арменией и Азербайджаном, известный как план Пола Гобла. Гобл, бывший специальный советник Госдепартамента США по проблемам бывшего СССР, выдвинул идею "обмена территориями, главным образом "коридорами" Лачинским и Мегринским (южный район Армении, граничащий с Ираном). Тем самым Карабах напрямую соединялся с Арменией, Азербайджан же - с Нахичеванью. А поскольку последняя на северо-западе имеет небольшой (8 км), однако стратегически чрезвычайно важный участок общей границы с Турцией, с последней непосредственно соединялся бы и Азербайджан; и план, де-факто уже поддержанный вашингтонской администрацией, был категорически отвергнут и Ереваном, и Степанакертом. Последним - даже несмотря на то, что план Гобла решал проблему неанклавного существования НКР. Армян страшила опасность того, что стали называть "гигантизацией тюркского мира", особенно грозной в условиях потери общей границы с Ираном: это позволило бы сделать абсолютно глухой блокаду Армении и Карабаха со стороны Турции и Азербайджана.

Наконец, корыстный интерес США, стремившихся таким образом усилить нажим на Иран (возможно, даже попытаться расчленить его через раскачку северных, граничащих с Азербайджаном районов) был слишком очевиден, и план был отложен до лучших времен; однако от него не отказались, так как он исключительно благоприятен для реализации дальних целей реструктуризации Большого Среднего Востока; он создает условия для функционирования газопровода Азербайджан - Нагорный Карабах - Армения - Нахичевань, который может обеспечить весьма удобный маршрут транспортировки азербайджанского газа в Турцию, на важность чего недавно прямо указал Вашингтон. Сделано это было в ходе очередного визита сопредседателей Минской группы ОБСЕ по Нагорному Карабаху в регион конфликта летом 2000 года, и представитель США Кэри Кэвин заявил, что американская администрация реально надеется на реконструкцию этого газопровода с помощью международного сообщества сразу же после установления мира. Разумеется, без решения карабахской проблемы нельзя полноценно выстроить Великий шелковый путь.

Здесь, может быть, как раз и будет уместно уточнить это столь значимое для политических игр на постсоветском пространстве понятие. Речь идет, разумеется, не о конкретной тропе или колее, которую можно линией изобразить на карте. Российский историк А.М. Петров определяет его как "историко-культурный коридор международного общения, который тянулся от Китая до Черного и Средиземного морей" (А.М.Петров, "Великий шелковый путь". М., "Восточная литература", РАН, 1995, с. 18). И далее: "Это огромное, подвижное во времени историко-культурное пространство, по которому в древности и в средние века шло сухопутное и международное общение от крайних пределов Азии до стран Запада" (там же, с.46). Свое место в этом коридоре занимали в древности и страны Малой Азии, исторически тесно связанные с Арменией, и весь Кавказ как таковой, то есть Большой Кавказ. Но еще до начала эпохи Великих географических открытий океанические перевозки, по целому ряду причин, в том числе и климатических, начали теснить сухопутные, и к началу Нового времени "Великий шелковый путь как сквозной массив международного общения Евразии исчез". Попытки восстановить его предпринимали, в частности, Петр I, а затем Александр I, но они не увенчались успехом. Как считает Петров, по причинам, главным образом, климатическим и экономическим (дороговизна сухопутных перевозок).

Однако, на мой взгляд, свою роль сыграли и причины политические: держательница, на протяжении 300 лет, Сердцевинной Земли (Хартленда), Российская Империя, а за ней СССР так и не смогли связать западную и восточную оконечности пути, хотя и проложили в Причерноморье, на Кавказе и в Средней Азии мощную транспортную сеть, а затем и линии нефте- и газопроводов. Тем не менее им не хватило полноты политического и, тем паче, финансового контроля над древним "коридором". Средиземноморье всегда оставалось вне этого контроля, а нынешняя геополитическая конфигурация РФ, равно как и общий ее упадок вывели нашу страну из числа потенциальных держателей Великого шелкового пути (который, на пороге III-го тысячелетия, непременно включает - и это даже прежде всего - системы транспортировки энергоресурсов).

Напротив, для США, которые от РФ отличает комплексный, глобальный подход к региональным конфликтам на постсоветском пространстве, наступает звездный час.

Семь лет выжидания не изменили принципиально такого подхода, и в 1999 году ситуация была сочтена благоприятствующей возвращению модифицированного плана Гобла, о чем речь пойдет чуть ниже.

* * *

5 мая 1994 года при посредничестве России, Киргизии и Межпарламентской Ассамблеи СНГ в Бишкеке Азербайджан, Нагорный Карабах и Армения подписали Бишкекский протокол, на основании которого была достигнута договоренность о прекращении огня. Трехсторонняя договоренность о таком прекращении огня была подписана 12 мая 1994 года. Линия соприкосновения войск, сформировавшаяся на этот момент, стала фактической границей НКР. Под контроль последней перешло 9% территории Азербайджана, и новое положение позволило карабахцам в три раза сократить фронт противостояния, довести до уровня необходимой достаточности обороноспособность, а также - что особенно важно - исключить анклавность НКР. Соответственно, Азербайджан частично контролирует Мардакертский и Мартунинский районы бывшей НКАО. Огромное число беженцев покинуло территории, прилегающие к линии огня: азербайджанцев - 420 000, армян (из Карабаха) - 61 000, что составляет примерно одну треть населения НКР на 1998 год.

В этом неустойчивом равновесии и застыла ситуация, так и не разрешенная за прошедшие с тех пор шесть лет. И хотя хрупкий мир сохранился, несмотря на спорадические и довольно бурные перестрелки, отмечавшие первые его годы, Минский процесс продолжает буксовать, и все попытки урегулирования разбиваютcя об утопичность исходной посылки о возвращении к status-quo накануне войны. Нельзя не понимать, что НКР никогда больше не согласится на анклавное существование; а до полного урегулирования вопроса беженцы - ни армяне, ни азербайджанцы - не вернутся к покинутым очагам ни под какие гарантии сопредседателей Минской группы ОБСЕ. Покинутые ими районы, где, в основном, шли жестокие бои, обезлюдели, и даже исторический Гюлистан теперь является пустынным, заброшенным памятником былой исторической активности России на этом направлении.

Впрочем, таким ли уж пустынным? В прессу просочились слухи, что азербайджанские власти активно заселяют Шаумяновский район, граничащий с НКР (а именно здесь, напомню, находится Гюлистан) чеченцами. Говорят, что речь идет о беженцах, но ни подтвердить, ни опровергнуть это не представляется возможным - как, впрочем, и самый факт заселения. Но если он и впрямь имеет место, то вряд ли район и впрямь заселяют беженцы: зачем бы последние потянулись из одной конфликтной зоны в другую? Скорее всего, это боевики, и в Карабахе извлекают отсюда свои выводы. Тем более, что уже в 1992-1993 годы, когда бои на карабахских фронтах были в самом разгаре, Шамиль Басаев заявил, что поведет своих бойцов на Карабах, чтобы освободить его от "захватчиков-армян!". Действительно, чеченцы появлялись тогда на северном участке противостояния, но были разгромлены, а сам Басаев вернулся в Чечню - "бежал через оставленный коридор", как пишет в своих любезно предоставленных мне заметках участник почти всех карабахских сражений, бывший зам. командира 63-го СБ по воспитательной части старший лейтенант Артур Багдасарян. Артур сокрушается сегодня: знать бы тогда, кто перед нами, навсегда бы остался Басаев "где-нибудь в карабахской земле, и никто бы сейчас имени его не помнил". Но - не остался, а дальнейшее известно. Так почему бы чеченским боевикам не объявиться здесь вновь, хотя бы и в Гюлистане?

Закрепляя итоги Гюлистанского мира, Ермолов когда-то проявлял чудеса одновременно дипломатической изворотливости и столь присущей ему жесткости - какая ирония судьбы! Как, впрочем, и то, что именно здесь, на фронтах карабахской войны, впервые был опробован союз чеченских и афганских моджахедов, а также произошло массовое вхождение последних на территорию бывшего СССР: около полутора тысяч, в основном, боевиков из рассыпавшихся отрядов Хекматиара.

Сегодня ситуация армяно-азербайджанского противостояния чем-то напоминает израильско-палестинскую - не в плане стереотипных оценок участников конфликта, но по жесткости проблем, для решения которых требуются нестандартные подходы, а быть может, и перемена всей "оптики" вопроса. Ход событий в Закавказье явно подготавливает эту смену; и в любом случае ясно, что политическая конфигурация пространства будет не такой, какой была в СССР.

Ясно также, что, при всей остроте описанных противоречий, сфокусированных в проблеме Нагорного Карабаха, уже сегодня они предстают как всего лишь один из аспектов более масштабного процесса. Да и сам разлом между Арменией и Азербайджаном, как бы ни был он глубок, есть фрагмент разлома еще более глубокого, который грозит до неузнаваемости изменить политический и военный контур Закавказья (в пределе же - всего Большого Кавказа) в ХХI веке. А тем временем "съеживается" присутствие здесь России, и масштабы такого процесса тем более впечатляют, что - в отличие от событий десятилетней давности - сегодня он идет почти спонтанно, с роковой необратимостью процесса естественного.

Вакуум, оставляемый ею, ощутим почти физически - вакуум политического, военного, экономического и, что особенно важно, культурного и человеческого присутствия. И если сегодня на улицах Степанакерта вам - уже достаточно нередкий случай - не ответят на вопрос, заданный на русском языке, то это будет выражением не политической позиции, как, например, в Прибалтике, а просто свидетельством новой ситуации, ситуации отдельного от России бытия. После стольких лет совместной жизни, а не просто политического партнерства, это не может не поражать и не восприниматься как факт большого политического значения, хотя последнее еще мало осознается в России.

Между тем попытка превратить членов семьи в партнеров (а именно таков и был смысл замены СССР на СНГ) реально обернулась быстрым расширением круга претендентов на партнерские и, весьма вероятно, более интересные для них связи, нежели утратившие свой особый облик отношения с Россией. Одним из первых и в самой грубой форме продемонстрировал это автор идеи евразийского союза, президент Казахстана Н. Назарбаев. Еще в 1994 году он высказался за военное присутствие США в регионе Каспийского моря и, как писала газета "Техран таймс", тем самым "открыл путь к усилению влияния США в регионе Средней Азии и Закавказье". Таким образом перечеркивалось также одно из важнейших положений Гюлистанского мирного договора между Россией и Персией, по которому за Россией закреплялось исключительное право иметь военный флот на Каспийском море; тезис же о жизненных интересах США в этом регионе получал весомую поддержку.

Россия на постсоветском пространстве стала заменимой (а это ведь и составляет самую суть партнерских отношений, отличая их от традиционных, "семейных"), и если это по каким-либо практическим причинам еще невозможно сегодня, то вполне может стать реальностью завтра - но желанно-то для многих уже сейчас. Таково новое качество общей складывающейся в СНГ ситуации, Закавказье же не только не является исключением, но, напротив, быстро формирует такой набор партнеров, который еще вчера можно было отнести к области чистой фантастики.

Об этом откровенно высказался министр иностранных дел Армении Вардан Осканян, комментируя тенденции, заявленные Россией при проведении в начале 2000 года "Кавказского саммита", когда Москва попыталась - не слишком успешно - создать единую систему безопасности с республиками Закавказья. Но, похоже, поезд уже ушел, и даже Армения, официально заявляющая о военно-стратегическом партнерстве с Россией, сочла нужным слегка дистанцироваться от ее новой инициативы. По словам Осканяна, Ереван не намерен отказываться от своей формулы общекавказской безопасности, которая слагается из закавказского ядра и двух колец. Первое, согласно этому варианту, должны сформировать "региональные тяжеловесы" - Россия, Турция, Иран, а второе - "заинтересованные стороны", то есть США и Евросоюз. Таким образом, России предлагается место значительное, но вовсе не исключительное; включение же в схему Турции показывает, какой путь пройден здесь за минувшие 10 лет. Это, конечно, результат работы США, и в Армении сегодня прекрасно понимают, что в новой геополитической ситуации, сложившейся в мире вообще и в данном регионе в частности, после крушения СССР, гарантом безопасности в отношениях со столь всегда опасным для нее соседом никак не может быть исключительно Россия - как то бывало раньше. Осканян формулирует это очень четко: "Отношения Армении с РФ и США основываются на принципах взаимной выгодности и партнерства. Чаша весов склоняется в ту сторону и в той степени, в какой та или иная ситуация будет отвечать интересам Армении" ("Независимая газета", 14 июля 2000 года).

Яснее не скажешь, а образ склоняющейся то в ту, то в другую сторону чаши весов отлично характеризует поведение в Закавказье и самого Запада, особенно США. Это очень наглядно проявилось как раз накануне "Кавказского саммита". В те дни Ереван, а затем и другие закавказские столицы посетили секретарь Госдепартамента США по делам СНГ Стивен Сестанович и представитель Вашингтона в процессе переговоров по Нагорному Карабаху в рамках Минской группы ОБСЕ Кэри Кэвин. Одновременно в посольстве США в Баку прошел форум по проблемам реализации энергетических проектов и урегулированию конфликтов (характерно это сопряжение) в регионе Большого Кавказа. Американские послы в странах Закавказья, Каспийского региона, в России и Турции за закрытыми дверями обсудили координацию дальнейших действий США по обозначенным проблемам. Одновременно был принят меморандум о перспективах расширения транспортно-энергетического сотрудничества между Азербайджаном и США. Таким образом, яйца снова были положены в две корзины, и это было продолжением магистральной линии, выбранной сразу же после крушения СССР.

Один из обозревателей справедливо отмечает: "Общая картина так называемой Большой Игры на Большом Кавказе отличается непостоянством приоритетов и общей беспринципностью провозглашаемых и реализуемых "игроками" внешнеполитических курсов".

Разумеется, такая характеристика в полной мере относится и к России, о чем чуть ниже. Но и Запад, чьими фаворитами Армения и Карабах надеялись видеть себя у истоков процесса, конечно же, не нашел нужным ограничиваться только одним партнером, обеспечивая свои многообразные и отнюдь не идеалистические интересы в регионе, громадное геополитическое и ресурсное значение которого известно с древности. Наибольшую последовательность проявила Англия, которая, начиная с визита Маргарет Тэтчер в Баку осенью 1992 года, явно склоняет свою чашу весов в сторону Азербайджана. В 1992 году Тэтчер, прибыв в Баку (в качестве представителя "Бритиш Петролиум", и этим многое сказано), открыто и твердо выступила в поддержку территориальной целостности Азербайджана, что было холодным душем для Армении и Карабаха. Но чему было удивляться? Великобритания вела себя, с точки зрения своих интересов, вполне логично, усмотрев в новых условиях возможность реализации тех планов, которые не осуществились в 1919 году. И уже осенью 1994 года президент "Бритиш Петролиум" Джон Браун высказался об этой своеобразной "каспийской ностальгии" вполне откровенно: "Можно отметить возвращение международных кампаний в Азербайджан впервые за последние три четверти века".

Число британских компаний, работающих в Азербайджане, растет. Вложено более 1,5 млрд долларов. А в ходе визита Гейдара Алиева в Лондон в конце июля 1998 года британский премьер Тони Блэр заявил, что англо-азербайджанские отношения должны иметь характер стратегического партнерства, так как Азербайджан играет ключевую роль в регионе. В итоговой декларации было зафиксировано, что премьер-министр подтверждает позицию Великобритании в отношении суверенитета и территориальной целостности Азербайджана в рамках ОБСЕ. Алиев даже пошутил, что двум странам удалось создать конкуренцию между США и Великобританией. Разумеется, это преувеличение: сегодня у Англии не тот масштаб, что был в начале XX века. Но главное, вполне возможная экономическая конкуренция между ними ничего не меняет по существу: как и Блэр, Бжезинский считает Азербайджан одной из ключевых стран на постсоветском пространстве (две другие в этом списке Украина и Узбекистан). И США, лидер Запада, конечно же, не откажется от обретенных здесь позиций, не оттолкнет Баку, хотя и применяет по отношению к нему политику кнута и пряника. В Ереване сегодня, в отличие от эйфории первых лет, это понимают - как и то, что строить отношения с Турцией так или иначе придется. Сколь бы неприятным сюрпризом ни явилось это для тех, кто еще в Союзе разыгрывал карту "турецкой опасности" и одновременно заигрывал с Западом, в своей одержимости генералом Поляничко словно напрочь забыв, что Турция является членом НАТО, теперь предстоит иметь дело с новой реальностью, возникающей на руинах СССР.

Томас Авенариус писал в декабре 1996 года в "Зюддойче цайтунг": "После распада СССР Запад также рассматривал Турцию как естественного поводыря для ставших независимыми центральноазиатских государств. Являясь партнером НАТО, она должна была стать противовесом России в данном регионе, а также не допустить здесь реализации амбиций Ирана". Турецкие радикалы усмотрели здесь свой шанс, и уже летом 1991 года лидер пантюркистской организации "Серые волки" А.Тюркеш в одном из своих интервью прямо увязал падение тогда еще дышавшего, но явно "на ладан", СССР с грандиозными перспективами, открывающимися перед "тюркской нацией". "Мы помним: в былые времена такие исконно тюркские регионы, как Казань, Астрахань, Крым и Туркестан, подвергшись кровавой агрессии царского империализма, были превращены в колонии". И даже более конкретно и адресно: "Армяне не должны забывать, что они с трех сторон окружены тюрками и судьбой обречены жить по соседству с ними. И так будет вечно".

Альпарасан Тюркеш выступил и на состоявшемся в 1994 году в Измире курултае "тюрок всего мира", и было бы наивно и недальновидно усматривать в его заявлениях лишь проявление экстремистской линии "Серых волков". Напротив, они, по сути, не заключали в себе ничего "экстремистского" по отношению к декларациям официальных лиц, отличаясь от них разве что более резкой лексикой. Тургут Озал в том же 1991 году заявил о "Великом Туркестане от Средиземного моря до Китайской стены".

А президент Турции Сулейман Демирель, будучи с официальным визитом в Молдавии, заявил: "Турция создает вокруг себя мирное кольцо, протянувшееся через Балканы, Черное море, Кавказ и Ближний Восток" ("Московские новости", № 23, 5-12 июня 1994 года). В общем контексте конца ХХ столетия, а особенно после агрессии НАТО в Косово это "мирное кольцо" похоже на часть "железного кольца" сенатора Уоррена. Ведь соединение военной мощи Запада с геополитическим положением Турции (проливы, роль моста между Европой и Азией) всегда было необходимым элементом планов масштабного геополитического окружения и разгрома России. Эталоном является Крымская война, а членство Турции в НАТО, военно-техническая мощь Запада и резкое ослабление России, при утрате ею ряда важнейших стратегических позиций на Черном море, в устьях впадающих в него крупных рек (особенно Дуная) и на Кавказе, придало старой схеме совершенно новые масштабы и актуальность.

Уже в начале 1990-х годов в Турции стали распространяться плакаты, на которых огромное пространство от Балкан до Китая было окрашено в цвета турецкого государственного флага, а пресса заговорила о "периоде великих чувств", переживаемом турками.

Разумеется, эти "великие чувства" не могли бы проявляться столь откровенно и на столь высоком, даже официальном уровне без ощущаемой за спиной поддержки Запада. И еще в 1994 году руководители стран НАТО отметили возрастание военно-стратегической роли Турции в связи с событиями на Балканах и в Карпатах. Это прекрасно понимают в Армении, основная ориентация которой остается прозападной, хотя, разумеется, и без той экзальтации, которая отличала начало борьбы за Карабах. В прошлом осталась и вызывающая антирусскость, однако те, кто поспешил сделать, исходя из очевидного усиления позиций Турции в Закавказье, слишком прямолинейный вывод о готовности Армении к новому тесному союзу с Россией (вплоть до вступления в Российско-Белорусский союз), получили холодный душ. Из реально действующих в Армении политических сил безусловной сторонницей такого вступления является компартия. Официальные же лица дистанцировались от высказанного Егором Строевым пожелания увидеть в скором времени Армению третьей участницей Российско-Белорусского союза. Роберт Кочарян счел даже нужным уточнить, что "на сегодняшний день подобный вопрос на повестке дня не стоит".

Конечно же, следует учитывать, что такое дистанцирование от слишком тесного сближения с Москвой было продемонстрировано президентом Армении вскоре после трагических событий 27 октября 1999 года в парламенте республики, относительно которых есть немало оснований полагать, что они были ответом самых влиятельных мировых сил на попытки убитых в тот день армянских лидеров Вазгена Саркисяна и Карена Демирчяна проводить слишком независимую политику в регионе. Тем не менее, подобное заявление на фоне летнего визита самого Кочаряна в США на празднование 50-летия НАТО (в разгар агрессии блока против Югославии, именуемой "другом и союзником"), прекрасно иллюстрирует ту реальность "множественности партнеров", которая сложилась на сегодня в СНГ и которая, видимо, устраивает и Армению, несмотря на понятные опасения, внушаемые усилением Турции. Армения, однако, надеется (и не без оснований), что США сумеют удержать своего союзника по НАТО под достаточным контролем для того, чтобы не позволить истории армяно-турецких отношений повториться в самой мрачной их форме. Именно полагаясь на это, Армения ни разу не выступила против привлечения Турции к урегулированию конфликта в качестве посредника.

А весной Пол Гобл организовал встречу Левона Тер-Петросяна и Гейдара Алиева в Стамбуле - примерно тогда же, когда газета "Джорнэл оф коммерс энд коммершл" сообщила о сенсационном американском предложении послать подразделения американских миротворческих сил на Кавказ с тем, "чтобы положить конец войне между Арменией и Азербайджаном" ("Сегодня", 7 июня 1997 года). Примерно тогда же и тот же Гобл сумел организовать поездку старшему брату армянского президента Тельману Тер-Петросяну, директору одного из крупнейших предприятий Армении, в Восточную Анатолию, куда турецкие власти вообще-то армян не пускают.

Соответственно, даже в самый разгар войны, в 1993 году, несмотря на большое возбуждение общественного мнения в Турции, резкие выступления националистов и исламистов в меджлисе и даже решительные требования "незамедлительного вывода армянских войск с оккупированных азербайджанских территорий", звучавшие на самом высоком уровне, Сулейман Демирель заявил, что военного вмешательства со стороны Турции не будет, поскольку к этому отрицательно относится "мировое сообщество".

Все это порождает в Армении чувство безопасности, достаточное для того, чтобы не бросаться обратно в объятия России, чьи возможности глобального и даже регионального влияния здесь сегодня оценивают достаточно трезво. При этом, разумеется, не могут не вызывать тревоги особые отношения Турции и Азербайджана, проявившиеся не только во взаимном награждении глав государств (Алиев наградил Демиреля высшим орденом Азербайджана "Истиглал", а Димирель Алиева - орденом Ататюрка), хотя такие символические жесты всегда чрезвычайно значимы; однако еще важнее та реорганизация азербайджанских вооруженных сил, которая активно идет под опекой Турции. Азербайджанская армия переводится на бригадную основу и турецкие стандарты ведения боевых действий. В ее подразделениях действуют турецкие военные советники. А в сфере военного обучения по различным специальностям, организованного на базе бывшего Бакинского общевойскового училища, где еще в первые годы независимости преподавали бывшие офицеры СА, в основном славяне, сейчас преобладают турки. В Пакистане, а также в Турции, США и других странах НАТО прошли офицерскую подготовку тысячи азербайджанских военнослужащих, боеспособность и вооруженность армии АР повысились. Уже к середине 1997 года военный потенциал Баку, по некоторым экспертным оценкам, в два раза превысил потенциал Еревана, а с карабахским стал просто несоизмерим. И даже если отнестись к таким оценкам с обоснованным скептицизмом, ясно, что ситуация почти полной беспомощности азербайджанской армии периода 1991-1994 годов вряд ли повторится.

На этом фоне не пустой фанфаронадой прозвучало заявление министра обороны Азербайджана генерал-полковника Сафара Абиева, сделанное летом 1999 года во время визита делегации вооруженных сил Пакистана в Баку, о возможности восстановления территориальной целостности Азербайджана силой. Вряд ли подобные заявления делаются без предварительного зондирования почвы в Анкаре или даже Вашингтоне. Но целью своей они имеют скорее не прямое развязывание военных действий, а поддержание нужного градуса напряженности в регионе, позволяющей США, умело лавируя между сторонами конфликта, наращивать свое присутствие здесь, что на сегодняшний день, по многим признакам, является для единственной сверхдержавы задачей номер один, подчиняющей себе даже "нефтяную" политику. Такую позицию открыто обозначил посол США в Азербайджане Стенли Эскудеро, заявивший летом 1999 года, что Азербайджан представляет большой интерес для США не только ввиду своих энергозапасов, но и как "ключевая в геостратегическом плане страна региона, обеспечивающая надежную связь центральноазиатских государств с Западом" ("Независимая газета", 03 июня 1999 года).

А на упомянутом форуме, состоявшемся в Баку в начале 2000 года, спецпредставитель президента и госсекретаря США в регионе Каспийского бассейна Джон Вулф, назвав самым большим успехом только что подписанное в Стамбуле соглашение по нефтепроводу Баку-Джейхан, особо подчеркнул, что "проект не только имеет целью наладить экономическое сотрудничество стран региона, но и является вспомогательным средством для укрепления там безопасности".

* * *

Общей стратегией США после распада СССР стал захват как можно большего числа его ресурсных территорий, и притом - вовсе не обязательно с целью немедленной эксплуатации, но для создания "заделов" на будущее, а также в целях более прочного привязывания соответствующих государств к северо-атлантической колеснице с параллельным отчуждением их от России. Для этого со странами СНГ заключались и заключаются многочисленные контракты на освоение нефтяных и газовых месторождений в Каспийском регионе и странах Центральной (бывшей Средней) Азии. Никто, однако, не стремился ни к быстрому их освоению, ни к вложению крупных инвестиций. Ресурсы "столбятся" на будущее, но, главное, возникает повод к объявлению соответствующих территорий зоной жизненных интересов США. Аналогичный взгляд на значение Азербайджана для обеспечения "господства Америки" развивает Бжезинский в "Великой шахматной доске": "Несмотря на ограниченные территориальные масштабы и незначительное по численности население Азербайджан с его огромными энергетическими ресурсами также в геополитическом плане имеет ключевое значение. Это пробка в сосуде, содержащем богатства бассейна Каспийского моря и Средней Азии... Независимый Азербайджан, соединенный с рынками Запада нефтепроводами, которые не проходят через контролируемую Россией территорию, также становится крупной магистралью для доступа передовых и энергопотребляющих экономик к энергетически богатым республикам Средней Азии" (соч. цит., с. 62).

Иными словами, нефть, помимо значения, которым она обладает сама по себе, становится еще и мощным инструментом политической игры, а потому и мифотворчества, где реальные цифры и факты входят в некое виртуальное поле, которым каждый из участников "Большой Игры" манипулирует в своих целях и в меру своих возможностей. Отсюда - множественность "проектов века", возникающих, словно мыльные пузыри, отсюда же жесткая игра вокруг путей транспортировки "черного золота", самым ярким и масштабным примером чего является победа варианта Баку-Джейхан на саммите ОБСЕ в Стамбуле. Но это финал, которому предшествовала сложная и продолжительная интрига, не миновавшая также и Нагорный Карабах.

Так, когда в сентябре 1994 года (то есть вскоре же после прекращения огня) был подписан нефтяной контракт между Азербайджаном и западным консорциумом по освоению месторождений в Каспийском море и встал вопрос о ее доставке в Западную Европу, Вашингтон, Лондон и Анкара предложили вариант транспортировки через НКР, Армению и Турцию - в противовес "российскому" варианту. Прибывший осенью в Ереван и Степанакерт лорд Шеннон заявил в беседах с армянскими политиками: "Если вы согласитесь на транспортировку нефти через вашу территорию - наступит мир, а Карабах станет независимым". По имеющейся информации, аналогичные предложения поступали и по неофициальным каналам, в том числе через Баку (!), и нельзя сказать, что руководство Армении оставалось к ним безучастным. Именно на этот период приходится пик "протурецкого" курса Левона Тер-Петросяна. И тогда же армянские власти провели ряд акций, явно имеющих характер примирительных жестов в адрес Турции, в частности осуждение армянским судом группы курдов и армян за попытку переправить из Армении в Турцию оружие для курдских партизан, а также запрет президентом Тер-Петросяном партии "Дашнакцутюн" с ее резкой антитурецкой направленностью.

Эксперт Госдумы РФ по бывшим республикам Закавказья Амаяк Оганесян отметил тогда, что новая политическая элита Армении и прежде всего Левон Тер-Петросян, проторяя дорогу для нового мирового порядка, провозглашает курс на отход от России, а также на историческое примирение с Турцией как "демократическим", "цивилизованным" и "миролюбивым" государством ("Независимая газета", 14 апреля 1995 года).

"Карабахский" вариант прокладки трубопровода (поспешно названный вторым "контрактом века") уже давно мирно почил - и не только по причине неуступчивости армянской стороны в вопросе возвращения Азербайджану захваченных в ходе войны территорий, но и потому, что своим появлением на свет он был обязан царившей в Грузии нестабильности. С тех пор ситуация изменилась, отношения Грузии и Турции переживают медовый месяц, и консенсусное решение было принято в Стамбуле. Оно еще раз подтвердило, что политическое значение нефти сегодня в процессах, разворачивающихся на территории СНГ, едва ли не превосходит ее энергетическое значение. Специалисты считают, что запасы азербайджанской нефти не превышают 1 млрд баррелей (скорее даже меньше); а себестоимость ее добычи многократно превосходит аналогичные показатели Саудовской Аравии и Ирака.

Занижение? Совет по национальной безопасности США запасы каспийской нефти оценивал много выше, но и США не торопятся с инвестициями в нефтедобычу, что подтверждает исключительную политизированность проблемы нефти на переломе тысячелетий.

Азербайджан, эта, по выражению Гейдара Алиева, "нефтяная академия", стал страной, где такой процесс развернулся почти в лабораторно чистом виде - не только потому, что он обладает "впечатляющими нефтяными запасами", но и потому, что занимает стратегическое положение на пути транспортировки нефти и газа в западном направлении с территории всего Каспийского бассейна. А это определяет судьбы всей "Большой Игры", одна из важнейших стратегических целей которой - связать "новым шелковым путем" Европу, Закавказье (если удастся, то и весь Кавказ), бывшую Среднюю Азию и Китай в обход России. А старую истину о том, что торговые пути легко превращаются, в случае необходимости, в военные, напомнил Строуб Тэлбот, как мы видели, прямолинейно увязавший проекты "нового шелкового пути" с расширением НАТО на Восток - вплоть до Великой китайской стены. А в 1995 году турецкий журнал "Ипекйолу" конкретизировал план "Великого шелкового пути" как прокладку стратегической железнодорожной магистрали от Тираны до Пекина (через Болгарию, Турцию, Азербайджан, Иран или Армению, Среднюю Азию), обозначив глобальные политические цели проекта: "ослабить влияние Греции на Балканах" и "уменьшить зависимость республик Центральной Азии от России". "Но это, - напомнил уже тогда российский комментатор материала в "Ипекйолу", - лишь повторение прежнего плана создания "Великой Турции" (июнь 1914 года), соглашений 1918 года между Турцией и "демократическими" Грузией и Азербайджаном о "керосинопроводе" Баку-Батум и об использовании грузинских железных дорог" ("Правда", 6 декабря 1995 года).

После событий в Боснии и Косове, после апробации проекта Баку-Джейхан такие аналогии обрели еще большую актуальность.

За этой стратегией стоят бывшие советники президента США по национальной безопасности Брент Скоукрофт и Збигнев Бжезинский, бывший секретарь Джеймс Бейкер и многие другие знаменитости эпохи "холодной войны", что связывает ее, Великий шелковый путь, Каспийский бассейн и всю "горячую дугу" - от Балкан, через Кавказ, до Афганистана - в единое системное целое.

Сегодня контур ее в основных чертах оформлен, а Россия же за 10 лет утратила не только те права, которые давались ей международно признанными договорами и которым она могла наследовать как историческая преемница Российской Империи и СССР, но и реальный авторитет и силу культурного влияния, бывшего одним из главных инструментов ее исторического расширения. Это прекрасно понимают все участники процесса, что и определяет поведение равно Армении и Азербайджана. Оно, по сути, описывается одним словом лавирование между НАТО и Россией, с остаточной военной мощью которой приходится считаться. Учитывая ее, каждая из сторон делает свои выводы. Армения, нынешнее геополитическое положение которой, разумеется, является для нее и источником перманентного риска, активно развивает сотрудничество с Россией в военно-оборонной сфере - ибо, как сказал премьер-министр Арам Саркисян, одновременно с президентом Кочаряном дистанцируясь от идеи вступления Армении в Российско-Белорусский союз, "стабильность Армении однозначно зависит от России".

Для укрепления своей стабильности Ереван укрепляет связи также и с Минском. Однако при этом Армения тщательно следит за тем, например, чтобы влияние русского языка не вышло в стране за очень строго обозначенные границы*; можно даже сказать, культивирует определенный холодок в русско-армянских отношениях как нормальную отныне для них температуру. В сущности, возобладала тенденция, еще на заре XX века угаданная Эрном, а это придает российскому присутствию здесь специфический гарнизонный характер. Причем, в отличие от гарнизонности времен расширения влияния России, подобные островки ее военного присутствия сегодня вовсе не являются предвестниками ее более широкого, хозяйственного и культурного, пришествия. Они означают лишь то, что означают, то есть точки военно-стратегической опоры РФ за пределами ее собственной территории и более ничего. Это не мало, и этим следует дорожить, но для маниловских мечтаний о восстановлении прежнего формата отношений нет абсолютно никаких оснований.

Еще более утопическими выглядят надежды тех (а их немало среди военных, в том числе и высокого ранга), кто все еще полагают возможным тесное стратегическое партнерство с Азербайджаном. По целому ряду причин, в том числе и в силу выбранного им курса на не просто тюркскую, но турецкую идентичность, практически все политические силы Азербайджана сочли нужным для себя с той или иной степенью резкости заявить о разрыве исторического союза с Россией. Говорит Лейла Юнусова, сопредседатель партии "Вахтат" ("Единство"): "В Азербайджане нет ориентирующихся на Россию политических сил. В Азербайджане нет партий, выступающих за тесные отношения с Россией, но есть призывающие к сотрудничеству с Турцией. Население Азербайджана и России, несмотря на длительное пребывание в составе одного государства и сложившиеся связи, это не тяготеющие друг к другу общности.

Напротив, народы Азербайджана и Турции тянутся друг к другу. В Азербайджане турок считают кровными братьями... Туран всегда поддержит, а Иран оттолкнет - вот главная мысль "Легенды о Сиявуше"..." ("Общая газета", 8-12 февраля 1997 года).

Такое напоминание об исторической, а скорее даже историософской оппозиции Ирана и Турана вносит в вопрос дополнительную ясность: оно обязывает Россию покончить с рудиментами примитивных представлений первых лет перестройки о проиранской ориентации Азербайджана (прямолинейно "вычисляемой" на основе того факта, что азербайджанцы тоже являются шиитами), которая никогда, несмотря даже на провокационные прорывы ирано-советской границы в годы буйства Народного фронта, не имела здесь глубоких корней.

Народофронтовское движение в Азербайджане было одновременно прозападным и пантюркистским. Близкий к демократам-пантюркистам член редколлегии журнала "Центральная Азия" Хикмет Гаджизаде отмечает, вспоминая атмосферу десятилетней давности: "Общество было в восторге от капитализма, который должен был наступить сразу после того, как парламент примет соответствующее решение. Приезд в страну Маргарет Тэтчер осенью 1992 г. вызвал бурю восторга. Общество почти единодушно считало иранский режим рассадником мракобесия" ("Содружество НГ", № 7, 26 июля 2000 года).

Но уже в 1988 году, когда в Москве очень многие были убеждены, что в Баку чуть ли не все стены оклеены портретами Хомейни, приехав в республику, можно было сразу же убедиться в ошибочности такого представления. И в своем уже упоминавшемся докладе наша группа (Петр Гончаров, Александр Кривцов, Сергей Кургинян и я, автор этих строк) отметила это, равно как и тяготение Народного фронта к светской тюркистской модели: "По данным аналитической группы, идеологема (конфронтации с Центром - К.М.) объективно оказывается в русле тюркизма в виде концепции объединения на принципах социально-культурной и традиционной общности без особого значения в этой идеологеме религии и идей ортодоксального ислама.

В базисном плане идеологема "тюркизма" подкрепляется идеей "вестернизации" экономики республики, ее отхода от центра".

И хотя с тех пор иллюзии родственного сближения с Турцией успели потускнеть (что также нашло отражение в рассказах Анара), а успехи "капитализации и вестернизации" заставили более 60% населения республики покинуть ее, новая элита (и ныне управляющая Азербайджаном, и та, что скорее всего придет ей на смену) вряд ли сойдет с уже проложенной колеи.

Кроме того, еще в октябре 1997 года в Страсбурге, во время сессии Совета Европы, оформилась структура ГУАМ, названная так по первым буквам наименований составивших ее государств: Грузия, Украина, Азербайджан, Молдова. В апреле 1999 года ГУАМ трансформировался в ГУУАМ, вследствие присоединения Узбекистана. Нельзя не обратить внимания на то, что структура объединила все три страны, которые Бжезинский называет ключевыми на постсоветском пространстве. Не зря же он отметил, что со временем ГУУАМ "может стать системой безопасности". От кого? Гадать не приходится - Киев и Баку выразили готовность предоставить свою территорию под базы НАТО, а Азербайджан, Грузия и Узбекистан вышли из Договора о коллективной безопасности (стран СНГ).

"ГУУАМ - первая группа, которая была создана на постсоветском пространстве без участия России. Это очень важно для будущего этого региона. Мы рассматриваем ГУУАМ как важный вклад в региональную стабильность. Мы поддерживаем усилия стран, направленные на более тесное сотрудничество в региональных вопросах. И когда я говорю "мы" - я имею в виду высочайшие уровни правительства США. Мы поддерживаем дальнейшее развитие ГУУАМ именно как региональной организации. Мы также приветствуем углубление связей между ГУУАМ и евроатлантическими структурами", утверждает начальник отдела Совета национальной безопасности США Фрэнк Миллер ("Зеркало недели", Киев, 23 июня 2001 года).

Все это в немалой мере объясняет положение фаворита, занятое Азербайджаном в кавказской политике США, которые, удерживая его от прямой агрессии против НКР, тем не менее регулярно напоминают о своей поддержке территориальной целостности РА, как это сделал в ходе своего визита в Баку весной 1999 года специальный советник США по новым независимым государствам Стивен Сестанович.

Азербайджан отвечает взаимностью, не раз устами самого президента Алиева заявив о нежелательности российского присутствия в Закавказье. Такое заявление прозвучало и на Стамбульском саммите ОБСЕ 1999 года. А еще раньше, в декабре 1996 года, Алиев выразил желание видеть Азербайджан в НАТО, которое вновь подтвердил в ходе февральского визита 2000 года в Вашингтон. Одновременно он обозначил иерархию отношений: с Россией "нормальные", с Соединенными Штатами - "партнерские и союзнические", а также "выразил сожаление" в связи с сохранением в Армении российского военного присутствия.

Если Россия (как на то указывают некоторые признаки) решит пойти навстречу и сократить свое военное присутствие в Армении, то это будет с ее стороны роковая ошибка. Ибо есть все основания сделать вывод, что в Азербайджане, в сложившемся ныне его политическом формате, у России нет перспективы даже и гарнизонного присутствия. Единственная точка такового мощная Габалинская РЛС, несущая боевое дежурство с 1985 года, переживает нелегкие времена. На конец 2000 года межправительственное соглашение (между Азербайджаном и Россией) так и не было заключено, поскольку Баку выдвигает неприемлемые требования. Ощутимых сдвигов в этом вопросе не принес и визит президента РФ Путина в Баку, состоявшийся в январе 2001 года. А не далее как в сентябре 2000 года глава азербайджанского оборонного ведомства Сафар Абиев категорически опроверг сообщение ИТАР-ТАСС, согласно которому Азербайджан намерен войти в объединенную систему ПВО стран СНГ. По словам Абиева, "Азербайджан не изменил своей позиции и по-прежнему намерен сам охранять свои воздушные рубежи".

Более того, как сообщило агентство "Caspian", в Азербайджане вызывает протест развернутая в российских СМИ кампания по поводу будто бы грядущей смены геополитической ориентации Баку, которая остается протурецкой, прозападной и пронатовской. Перспективы расширения турецкого присутствия на Кавказе более чем реальны. 19 января 2000 года в Анкаре прозвучало экстравагантное заявление министра Турции по связям с тюркоязычными республиками бывшего СССР Абдулхалука Чея: "Россия слишком слаба, чтобы противостоять нам"; и потому, подчеркнул министр, следует переходить к созданию содружества тюркских государств. Ибо Турецкая Республика "преемница Великой Османской империи". Впервые подобное преемство было обозначено столь откровенно (напоминая приведенные выше слова Коля в "Кавказском прорыве" и резко контрастируя с настойчивым открещиванием России от своего имперского прошлого), а оно диктует контуры расширения, далеко выходящие за пределы одного лишь тюркского ареала. Называются и Украина, и даже Иран, и трудно предположить, что Турция член НАТО, делает подобные заявления, не оставляющие камня на камне от нынешней конфигурации Сердцевинной Евразии, без хотя бы самой формальной предварительной консультации и согласования позиции. Да и международного скандала не последовало, а ведь можно себе представить резонанс аналогичного заявления кого-либо из российских официальных лиц!

Молчание в ответ на подобные заявления вполне согласуется с выбранной США тактикой создания "субимперий" как инструментов строительства глобальной империи Рах Americana. Обкатываются же такие проекты очень часто как раз в виде заявлений политиков не первого ранга.

Прагматичная американская политика отводит Турции на южных рубежах России примерно ту же роль, которая отводится Германии в Центральной и Восточной Европе. Согласно З. Бжезинскому, ее "доминирующая роль неоспорима", и покуда Германия удерживает в узде старых демонов национализма, она может выполнить огромную долю работы в интересах расширения Европы на восток, не ставя под сомнение первенство США.

Что до Турции, то она "стабилизирует регион Черного моря, контролирует доступ из него в Средиземное море, уравновешивает Россию на Кавказе, все еще остается противоядием от мусульманского фундаментализма и служит южным якорем НАТО" (З. Бжезинский, "Великая шахматная доска", М., 1999, с. 63).

Тем временем уже прозвучало предложение Турции к НАТО создать в Стамбуле штаб сил быстрого реагирования (СБР) Альянса, в зону ответственности которых будут входить Балканы, Кавказ и Средняя Азия. В состав СБР Турция готова выделить 3-й и 4-й армейские корпуса, дислоцирующиеся в Стамбуле и Анкаре. При этом первый будет находиться в состоянии повышенной боевой готовности. Основу СБР могут составить около 1,5 тысяч офицеров из стран блока, а при возникновении кризисных ситуаций их поддержат еще 50-60 тысяч военнослужащих. Считается, что такой группировке вполне под силу взять под охрану нефтепровод Баку-Джейхан. Однако это - крайний случай, и основной упор делается на превентивную работу: взаимодействие спецслужб Грузии, Азербайджана и Турции. В Грузии уже есть президентский указ, который определяет задачи национальной спецслужбы в этой сфере, подобный законопроект готовится и в Азербайджане ("Зеркало недели", цит.).

Сегодня, когда задача "уравновешивания России на Кавказе" ставится в официальных заявлениях турецкого правительства, речь идет уже о Большом Кавказе в целом. Премьер-министр Турции Бюллент Эджевит в одном из своих интервью прямо заявил, что считает Демиреля "отцом Кавказа", а сам Демирель в ходе визита в Тбилиси выступил с инициативой создания "Кавказского пакта" по безопасности и сотрудничеству в рамках ОБСЕ.

Как это ни парадоксально на первый взгляд, здесь на лицо развитие уже упомянутой инициативы, с которой еще 15 марта 1999 года выступил в Лондоне в Королевском институте международных отношений министр иностранных дел Армении Вардан Осканян, заявивший о необходимости создания в регионе принципиально новой организации по безопасности и сотрудничеству с участием Москвы, Анкары, Тегерана и трех закавказских республик. Затем об этом же официально заявил Роберт Кочарян в начале ноября на встрече с французским сопредседателем Минской группы ОБСЕ по Нагорному Карабаху Жан-Жаком Гаярдом. Именно эта идея легла в основу выступления главы армянского государства на декабрьском саммите ОБСЕ. Одновременно (в том же день!) Гейдар Алиев предложил подписать Пакт безопасности на Южном Кавказе правда, исключив Иран и предложив включить США, на что, разумеется, Армения не возразила, тем более что США настаивали на скорейшем разблокировании армяно-турецкой границы. Не зря же на страницах прессы уже возник образ "армяно-турецкого танго", в котором Азербайджан претендует на "роль третьего" ("Независимая газета", 14 февраля 2000 года).

В самом деле, единство основного вектора (принятие концепции общей, под эгидой США, структуры безопасности) предстает гораздо более важным, нежели сохраняющиеся острые противоречия между Арменией и Азербайджаном по проблеме Нагорного Карабаха.

И как бы ни была неприятна России такая позиция ее былых исторических союзников, по-своему они правы и действуют, учитывая огромный опыт, накопленный регионом, где, по сути, историческую жизнь в III тысячелетии надеются продолжить остатки древних царств Большого Среднего Востока. А этот опыт показал, что накопленные здесь веками противоречия "засыпают", подобно притихшему на время вулкану, лишь в рамках тех громадных надрегиональных структур, которые принято именовать империями - независимо от того, называют ли они сами себя таковыми. В нашу эпоху превращенных форм такую роль все более очевидно играет вся центрированная на США система международных организаций и региональных пактов безопасности. Суетливость же России в том, чтобы "застолбить" за собой место лишь одного из участников глобального проекта, на авторство которого она даже и не претендует, лишь делает очевидной для всех утрату ею былых масштабов исторического творчества, со всеми вытекающими отсюда следствиями.

* * *

В конце XX века, 12 лет спустя после того, как на армянском плоскогорье прозвучали первые раскаты грома, ситуация здесь изменилась неузнаваемо. Отделение, притом многоаспектное, Закавказья от России стало совершившимся фактом. Очевидно также, что ни одна из сторон армяно-азербайджанского конфликта уже не считает ее исключительной держательницей ключей к его решению, и Роберт Кочарян, по оценкам наблюдателей, на саммите в Стамбуле открыто исходил из того, что главные рычаги процессов, разворачивающихся в Закавказье, находятся в руках Запада.

И словно бы для того, чтобы внести в вопрос полную ясность и покончить с иллюзиями, если они у кого-нибудь еще оставались, Москва продемонстрировала подчеркнутую холодность по отношению к своему "стратегическому партнеру" в ходе официального визита президента Армении в сентябре 2000 года. Многие газеты отметили почти вызывающее пренебрежение России официальным протоколом: при встрече в аэропорту Внуково-2, и особенно - на официальном приеме в честь Роберта Кочаряна, где не присутствовали ни президент Путин, ни премьер-министр Касьянов, ни даже министр иностранных дел Игорь Иванов. А в день встречи Путина с Кочаряном секретарь Совета безопасности РФ Сергей Иванов объявил о намерении президента Путина в обязательном порядке посетить в 2000 году Баку. Визит был перенесен на январь, а потому заявление С. Иванова оставляет впечатление "пиара", намеренно рассчитанного на то, чтобы дистанцироваться и от Армении, и от всего карабахского узла проблем.

Окончательно точки над "i" расставил сам российский президент, комментируя итоги своих переговоров с армянским коллегой. По мнению Путина, Армения вообще не нуждается в льготах (довольно-таки странное отношение к "стратегическому союзнику", особенно находящемуся в том социально-экономическом положении, в котором находится Армения). Но главное - по словам Путина, "Россия не обладает какими-либо особыми правами в процессе карабахского урегулирования", и заявления о наличии у Москвы эксклюзивных рычагов влияния на ситуацию являются всего лишь "рудиментами имперского влияния".

Эти слова российского президента многообразно комментировались - в особенности в том, что касается определения их наиболее вероятного адресата. Кое-кто, в том числе и среди карабахцев, счел таковым Азербайджан, однако большинство наблюдателей все-таки склоняется к тому, что президент Путин адресовался по преимуществу к Армении. Я также склоняюсь к такой оценке; в ее пользу говорит и весь контекст, в котором Россия подчеркнуто отказалась от наследственных прав, предоставляемых ей Гюлистанским миром.

Незадолго до визита в Москву президента Армении министр иностранных дел НКР Наира Мелкумян выступила с заявлением о необходимости придания нового дыхания "несколько замороженным", по ее выражению, отношениям между Степанакертом и Москвой, а также о возможности размещения российских войск в Карабахе на основе постоянной дислокации. Разумеется, подобные заявления и в подобное время не делаются случайно - как не случайно незадолго до визита Кочаряна в Москву на территории Нагорного Карабаха прошли военные учения армянских вооруженных сил. Комментируя их итоги, министр обороны Армении Серж Саркисян заявил, констатируя высокий уровень военно-стратегического партнерства между Арменией и Россией, что официальный Ереван подтверждает готовность расширить и укрепить армяно-российское сотрудничество в оборонной сфере. На фоне таких заявлений подчеркнутое дистанцирование Москвы от Еревана в ходе сентябрьского визита армянского президента в российскую столицу, конечно, было воспринято как "холодный душ" и как подтверждение слухов о возможном развороте Москвы в сторону Баку. По мнению осведомленных источников, импульсы этой новой линии поведения исходят от секретаря Совета безопасности РФ Сергея Иванова (нынешнего министра обороны), а также топливно-энергетического лобби РФ.

Разумеется, в свете визита президента РФ в Баку специфический привкус приобретает тот факт, что за все десять лет глава российского государства первой посетил не столицу страны, именуемой "стратегическим партнером". Такой же специфический привкус этому визиту придал и ритуальный поклон В. Путина в Аллее шахидов: это выглядело так, как если бы российский президент полностью предал забвению весь контекст событий января 1990 года, армянский погром тех дней и продуманные атаки азербайджанских экстремистов на части Советской армии.

Наконец, Москва продолжает вести себя так, словно бы НКР как самостоятельного субъекта если не международного права, то реальной политики вообще не существовало; однако это далеко не так. И сама республика, независимо от того, какую линию поведения выберет Ереван, конечно, не отдаст без сопротивления столь дорого доставшуюся ей независимость.

Тем временем Баку, похоже, по-своему истолковал поощрительные жесты Москвы, что даже побудило летом 2001 года сопредседателей Минской группы ОБСЕ выступить со специальным заявлением, в котором выражалась тревога по поводу участившихся в последнее время в Азербайджане призывов к военному решению конфликта. Оно было довольно холодно встречено официальными лицами республики, а это говорит как об уверенности Баку в своем военном и экономическом потенциале, так и - главное - в том, что Запад отнесется к подобному развитию событий "с пониманием" и что судьба Милошевича вряд ли будет грозить Алиеву. К тому же Баку опирается на четыре резолюции СБ ООН, требующие немедленного освобождения всех оккупированных армянами территорий и решения конфликта на условиях сохранения территориальной целостности Азербайджана, а за резолюции эти голосовала и Россия.

Но если Россия и впрямь намеревается сменить свои приоритеты в Закавказье, что, повторяю, на мой взгляд, будет серьезнейшей стратегической ошибкой, то Армения вряд ли останется только страдательной стороной, пассивно созерцающей столь опасную для нее переориентацию. И есть все основания полагать, что, как только Москва сделает шаг назад от Еревана, тотчас же шаг вперед будет сделан Соединенными Штатами и, соответственно, стоящим за ними НАТО, включая Турцию. "Давить" на последнюю, в том числе и в важнейшем для Армении вопросе признания геноцида 1915 года, у Вашингтона возможностей несравненно больше, нежели у Москвы, которая практически никак не может воздействовать на Анкару. А тем временем озвучена новая версия плана Гобла, на сей раз передающая Армении узкую полосу нахичеванско-турецкой границы. Предлагается же ни много ни мало, как признание независимости НКР - для чего, как и для признания ряда других "непризнанных", сформировавшихся в период распада СССР, существуют достаточно серьезные основания.

И хотя США, коль скоро они пойдут на признание НКР, будут руководствоваться вовсе не "духом закона", а своими национальными интересами, и станут действовать избирательно, сам по себе такой шаг резко изменит всю ситуацию в Закавказье к еще большей невыгоде России. Последняя же, пытаясь (с несопоставимыми возможностями) подражать им, окончательно разрушит свой алгоритм исторического поведения, свой способ обеспечивать собственные национальные интересы, опираясь на тяготеющие к ней и ищущие у нее защиты народы. Но с опорой на этот алгоритм ее возможности, хотя и сильно пошатнувшиеся за 10 лет, прошедшие со времени распада Союза, все еще сохраняются. Сама противоправность разрушения СССР и провозглашения независимости союзными республиками, при котором оказались грубо нарушены Закон СССР от 3 апреля 1990 года "О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР"* , а также ст. 15 Всеобщей декларации прав человека о недопустимости произвольного лишения кого-либо гражданства, объявление всеми руководителями союзных республик утратившими силу всех законодательных актов советского времени, вследствие чего становились нелегитимными в том числе их прочерченные советской властью границы, - все это давало России возможность, отнюдь не нарушая ни духа, ни буквы международного права, широко раздвинуть поле своего маневра на пространствах СНГ, в том числе и в Закавказье. Здесь, последовав примеру Карабаха, заявили о себе талыши, провозгласившие в Ленкорани Талышско-Муганскую республику (во главе с Аликрамом Гумбатовым), и все острее обозначалась проблема разделенного народа лезгин. Однако Россия даже не попыталась сказать своего слова, тем самым обозначив фактическое прекращение своего преемства на Кавказе как преемства не только прав, но и ответственности.

Теперь же шансы ее на возвращение своих позиций в Азербайджане крайне малы по причинам, о которых уже говорилось выше, зато потерять она может, пойдя на рискованные игры, и свои позиции в Армении.

Разумеется, при таком геополитическом развороте по-новому сможет встать и вопрос о трех российских военных базах на территории Армении. По формуле двусторонних соглашений, подписанных между Россией и Арменией 6 сентября 1997 года, они должны оставаться здесь на протяжении 25 лет; документ ратифицирован парламентами обеих стран. Кроме того, российские ПВО охраняют воздушное пространство Армении, а согласно Договору о дружбе и сотрудничестве между Россией и Арменией, Москва в случае военного нападения на Ереван обязуется оказать ему военную помощь. Последнее очень важно, учитывая нерешенность карабахского вопроса и общую нестабильность в регионе. Понятно, когда такие обязательства берутся по отношению к стратегическому партнеру; а, несмотря на свою "политику комплементарности", Армения в марте 1999 года подтвердила, что "взаимоотношения носят характер стратегического партнерства и исходят из интересов обоих государств".

Но если делаются такие заявления, как во время сентябрьского визита Роберта Кочаряна в Москву и январского - В. Путина в Баку, то возможная линия поведения последней предстает совершенно невнятной. К тому же более половины военнослужащих на российских базах в Армении - армяне, весьма добросовестно, по общим отзывам, несущие свою службу. Все прекрасно понимают, что эти базы призваны служить противовесом базам НАТО в Турции. На турецком берегу разделяющей Армению и Турцию реки Аракс развернуты по штатам военного времени и находятся в полной боевой готовности части турецкой армии. А из пригорода Еревана, рассказывает очевидец, "ночью хорошо видны огни американской военной базы радиоэлектронной разведки, расположенной на пологом склоне горы Арарат. Она имеет аппаратуру, позволяющую контролировать большую часть территории Армении".

Какую петлю описало время с тех пор, как Пушкин запечатлел в "Путешествии в Арзрум" первое мощное приближение России к месту священной памяти о начале послепотопной истории человечества: "..."Что за гора?" спросил я, потягиваясь, и услышал в ответ: "Это Арарат". Как сильно действие звуков! Жадно глядел я на библейскую гору, видел ковчег, причаливший к ее вершине с надеждой обновления и жизни - и врана и голубицу излетающих, символы казни и примирения..."

Разумеется, Россия продвигалась в эти пределы не только памятуя о ковчеге, хотя без таких священных преданий не трогаются в опасный путь народы, да и вряд ли существует история вообще. Но, конечно же, было и другое: Россия укрепляла - казалось, навеки, - свои южные рубежи, и это прекрасно понимали во встревоженной Европе. "Для России Арарат - ворота в Малую Азию, а Малая Азия, соприкасающаяся с пятью морями, представляла собой пять готовых путей во все концы мира. Вот почему все европейские кабинеты не могли не ударить в набат, когда туркменчайский мир передал Арарат во владение русским" (В.А. Потто, "Кавказская война", т. 5, с. 389). И когда русский ученый, немец по происхождению, Иоганн-Фридрих Паррот в сентябре 1829 года совершил - первым в истории - восхождение на Арарат, один из европейских политиков, цитируемый Потто, произнес знаменательные слова: "Величайшая опасность для независимости будущего человечества и для его цивилизации со стороны России заключается не в том, что она в Европе расположена только в двадцати часах парового пути от Берлина и Вены, но в том, что в своем поступательном движении в Западной Азии - она уже стоит на Арарате".

С тех пор отношение Запада к России как к "угрозе для цивилизации" не претерпело существенных изменений, зато роль России в Малой Азии за последние 10 лет второго тысячелетия умалилась настолько же, насколько возросло значение последней. И потому нет никаких оснований полагать, что вакуум, оставленный Россией в Армении, коль скоро она пойдет на дистанцирование от Еревана, не будет сразу же заполнен так, что сама перспектива ее возвращения в этот, геополитически не менее значимый, чем Азербайджан, регион в обозримом будущем станет совершенно нереальной.

Разумеется, речь вовсе не идет о том, чтобы ей вновь двинуться в поход за Карс и Арарат. Но теми позициями, тем влиянием и теми союзниками, которые у нее еще есть, следовало бы дорожить. В противном случае вполне возможным станет расширение ГУУАМа по "модели Бжезинского", то есть включение в него Армении - помимо Румынии, Польши и Турции, что полностью отсечет Россию как от Европы, так и от Малой Азии, не говоря уже об утрате выходов к морям.

Прошедшие в июне 2001 года крупномасштабные учения НАТО на Черном море, по первоначальному плану - в не слишком приветствовавшей это Аджарии, где расположен российский военный полигон Гонио (помимо Грузии, в них приняли участие Болгария, Румыния, Украина и Азербайджан), в известной мере можно рассматривать как своего рода "пробу пера". Ключевая роль принадлежит Грузии, откровенно прозападная и резко антироссийская линия поведения которой, равно как и ее быстрое сближение с Турцией создают исключительно благоприятные условия для формирования новой конфигурации Закавказья.

Между тем такая роль вообще не стала бы возможной для нее, коль скоро Россия в период распада СССР и в первые годы после него в том пространстве, которое ныне очерчено границами республики Грузия, а по сути разорвано анклавами непризнанных государственных образований, руководствовалась духом закона и своего исторического правопреемства. Тем более, что именно такая линия поведения более всего соответствовала ее долгосрочным национальным интересам.

В краю соколиных гнезд

События, развернувшиеся на протяжении последних десяти лет в бывшей Грузинской ССР, наиболее ярко высветили опасный парадокс в общественном сознании современной России (Российской Федерации). Утвердившись на отрицании своего былого формата как "империи", став определяющей силой в распаде СССР, она не просто закрывает глаза на самые грубые действия в отношении входящих в них "нетитульных" народов со стороны бывших союзных республик, стремящихся стать мини-империями, но нередко и поощряет их. Резче всего это сказалось в случае Грузии, воспринимаемой под знаком романтических мифов и миражей эпохи Российской Империи и Советского Союза. И эти мифы, полностью игнорирующие сложность и мрачные подвалы истории древнего царства, все еще имеют власть над политиками самых разных направлений.

Первый и главный из них - это миф об особой исторической близости, почти двухвековой ничем не омраченной нежности в отношениях Грузии и России. Так, на страницах газеты "Завтра" (№ 53 (161), 1997 год) в статье Александра Чачия "На холмах Грузии" можно было почерпнуть такие вот удивительные исторические сведения: "Первая брешь в русско-грузинском братстве образовалась, по-моему, в 1956 году".

Между тем достаточно открыть "Очерки русской смуты" А.И. Деникина, те страницы, где он рассказывает о новообразованных республиках Закавказья, чтобы узнать о лидерстве Грузии в самой оголтелой русофобии. "Правительство бывших российских социал-демократов, - пишет Деникин, - ...теперь задалось целью вытравить всякие признаки русской гражданственности и культуры в крае - прочно, "навсегда" - прежде всего путем устранения из Грузии русского элемента" (М., "Мысль", 1991 г., с. 147). Причем, как свидетельствует один из немногих не захваченных общим потоком грузин, подобные настроения ("Россия - поработительница, Россия - угнетательница грузинской культуры и самобытности" и т.д.) вовсе не были уделом одиночек, но проникали в самые широкие слои и, по его словам, захватили даже "большинство грузинского народа".

В мои задачи не входит ни анализ причин этой ненависти, ни, тем более, ее оценка с позиций "заслуженно - незаслуженно". Речь о другом: о том, что не желая - в который раз! - учиться на опыте собственной истории и даже изучать ее, руководствуясь примитивными обветшалыми стереотипами, российское общество - а не только российское правительство - совершило ряд грубейших ошибок, сильно ухудшивших геостратегические позиции России на Кавказе к исходу века и тысячелетия. Дикая русофобия перестроечных лет, охватившая Грузию и легшая в основание всей идеологии борьбы за национальную независимость, была, без дальних размышлений, отнесена на счет "проклятых 70 лет" - в то время как на страницах грузинской печати речь шла о "мерзостности" именно России как таковой и русских как таковых. Из Москвы умильно взывали к "мудрости грузинской интеллигенции", а журнал "Литературная Грузия", ставший рупором именно этой интеллигенции, прямо возводил истоки охвативших ее умонастроений к 1918 году и ссылался на главу тогдашнего грузинского правительства Ноя Жордания. Так, в одном из номеров за 1990 год можно было прочесть: "В свое время Ной Жордания во весь голос заявил: восточному варварству мы предпочитаем западный империализм. Это означало, что он отвергает ориентацию на советскую Россию".

Здесь же цитировались слова Виктора Нозадзе, бывшего социал-демократа, основателя зарубежной грузинской организации "Тэтри Гиорги" ("Белый Георгий") о выводе английских войск из Закавказья 4 июля 1920 года: "Этот день подвел черту под европейской ориентацией Грузии". Теперь речь шла о возвращении к ней. И такая "европейская ориентация" предполагала отрицание не только Советской, но и вообще России. В другом месте можно было прочесть: "Овладеть богатствами Грузии, нагреть за ее счет руки, посредством ее завладеть ключами всего Закавказья - вот что двигало Москвой, когда она захватывала Грузию".

Эта ненависть к Москве распространялась и на русскую культуру, а ведь именно на прочность русско-грузинских духовных связей уповали романтики "русско-грузинской дружбы". И напрасно. Им популярно объясняли: "Дух русского быта - деспотия... русская культура породила зараженного сервилизмом человека, зараженного великорусским шовинизмом раба; пока грузины не освободятся от иллюзий насчет "приносящей добро России", Грузии спасения не будет". Ни разу среди грузинской интеллигенции не прозвучал сколь-нибудь внятный голос протеста против подобных заявлений. Зато на страницах журнала увидел свет и предельно антирусский роман командира отрядов "Мхедриони" и известного "вора в законе" Джабы Иоселиани "Санитарный поезд". Кстати, тот же Иоселиани в интервью "Независимой газете", незадолго до начала грузинско-абхазской войны, чрезвычайно высоко оценил вклад Э. Шеварднадзе в разрушение СССР: "Шеварднадзе разрушил империю "изнутри и сверху", "прокравшись" туда" ("Независимая газета",18.06.92).

К этому времени Иоселиани был уже известен своими жестокими карательными походами против Южной Осетии; и, казалось бы, очевидная органическая связь между программной русофобией, "европейской ориентацией" (которая уже в 1989 году дешифрировала себя как ориентация пронатовская) и террором против не желающих уходить из "империи", то есть исторической России, народов могла и даже должна была определять поведение России нынешней, то есть РФ, претендующей на правопреемство. Однако случилось иначе: вопреки своим собственным интересам союзное, а затем российское руководство приложило недюжинные усилия, чтобы оттолкнуть своих союзников отнюдь, разумеется, не приобретя союзницы в лице Грузии.

Председатель ВС Абхазии Станислав Лакоба позже будет иметь все основания сказать: "Такое впечатление, что Россия готова пожертвовать своими национальными интересами ради... территориальной целостности Грузии" ("Правда", 19 ноября 1994 года).

По аналогии с душевной жизнью отдельного человека, мы вправе говорить здесь о неадекватном поведении страны - в той мере, в какой ее олицетворяет ее руководство и выражают СМИ. А неадекватность эта во многом диктовалась вторым, весьма распространенным мифом: уверенностью в том, что Грузинская ССР по своей конфигурации и составу входящих в нее народов тождественна Картлийско-Кахетинскому царству, которое в 1783 году заключило "Дружественный договор" с Российской Империей, а в 1801 году вошло в ее состав. И, стало быть... далее каждый делал свои выводы, в зависимости от собственных политических предпочтений. Одни полагали, что именно в этом составе она должна быть отпущена на свободу, желающие же остаться "в империи" не заслуживают снисхождения. В самой крайней форме эту позицию высказывала лидер ДС Валерия Новодворская.

Их оппоненты, упрощая проблему распада СССР до пьяной сходки "на троих" в Беловежской Пуще, уповали на скорое восстановление Союза, куда все республики вернутся с теми же границами и с тем же составом народов.

В основе же этого общего мифа лежала причина самая банальная; увы, еще Пушкин писал, что "мы ленивы и нелюбопытны". Только лень и отсутствие любопытства могут объяснить незнание простейших фактов истории - того, например, что и абхазы, и осетины вошли в Российскую Империю совершенно самостоятельно, а вовсе не как часть дряхлеющего и распадающегося Грузинского царства. Кстати, осетины сделали это почти на 30 лет раньше Грузии - в 1774 году, причем как единый народ, разделенный лишь Кавказским хребтом, а не государственными границами. Это географическое положение в дальнейшем сыграло роковую роль в судьбе народа: входя до февральской революции 1917 года в состав, соответственно, Владикавказской и Тифлисской губерний единого государства, он после февраля оказался брошен в водоворот жестоких событий; это касается более всего Южной Осетии, оказавшейся в составе независимой Грузинской республики. К тому времени в Южной Осетии и относят первый геноцид, устроенный здесь правительством Ноя Жордания в 1918 году (около 20 тысяч убитых, около 50 тысяч бежало на Северный Кавказ). Он оживил память о далеко не идиллических отношениях осетин и грузин еще задолго до вхождения тех и других в Россию* ; и память эта оказалась гораздо более цепкой, нежели представлялось тому же Потто, полагавшему, что в составе Российской Империи южные осетины все же слились с грузинами. Уже события первых послереволюционных лет показали, что это далеко не так. И как только в Грузии вновь подняли на щит имя Ноя Жордания, старые раны открылись.

Именно Южная Осетия стала первой жертвой националистического правительства Звиада Гамсахурдия, пришедшего к власти в октябре 1990 года; и она же может делить с Нагорным Карабахом первое место в перечне территорий бывшего СССР, где межэтнические столкновения дали толчок к формированию непризнанных, но от того не менее реальных государств, вследствие чего межэтнические столкновения стали войной. Начало их можно отнести все к тому же, столь роковому в истории СССР 1989 году; однако обычно за точку отсчета берут 23 ноября, когда национал-экстремистские организации попытались провести митинг в Цхинвали (согласно нынешнему написанию, Цхинвале). Со всей Грузии было стянуто около 50 000 человек, но войти в юго-осетинскую столицу колонне не удалось, и после суточного противостояния она повернула обратно. Это было уже мощное дуновение грядущей грозы, реальное же начало процесса относится к апрелю того же года и тесно увязано с получившими мощнейший резонанс событиями в Тбилиси.

В июне 1990 года Верховный Совет Грузии, решивший восстановить свое преемство от правительства социал-демократов, принял решение об упразднении всех законодательных актов СССР, по одному из которых 20 апреля 1922 года была образована Юго-Осетинская АО в составе Грузинской ССР. В ответ на это 20 сентября 1990 года сессия областного Совета Южной Осетии приняла Декларацию о Юго-Осетинской Республике, опираясь на апрельское решение Верховного Совета СССР (1990 год) о повышении статуса автономных образований до республиканского. Принятое в разгар борьбы между руководством СССР и РСФСР с целью ослабления последней, оно в данном конкретном случае давало легитимное основание руководству и народу Южной Осетии для принятия собственной Конституции и, стало быть, самоопределиться в условиях крушения союзного государства в соответствии со своими национальными интересами.

К этому времени напряженность в отношениях между Грузией и Юго-Осетинской АО достигла уже крайне высокой степени, что в огромной мере было спровоцировано событиями 9 апреля 1989 года в Тбилиси. Они до сих пор большей частью общественного мнения и в России и, тем более, в мире воспринимаются в формате примитивного мифа о невинных жертвах (в основном, беременных женщинах) и свирепых чудовищах, крошащих их на куски саперными лопатками. Образ этот был закреплен в отчете А.А. Собчака как руководителя комиссии первого Съезда народных депутатов СССР. В своей митинговой недобросовестности юрист Собчак тогда оказался едва ли не большим католиком, чем сам папа римский, то есть в данном случае Э.А. Шеварднадзе, на пленуме ЦК Грузии 14 апреля 1989 года все же не пытавшийся рисовать организаторов митинга невинными агнцами. "Никак не могу отделаться от такого чувства, - поведал он тогда, - будто кое-кто из лидеров так называемых неформальных организаций совершенно сознательно вел доверившихся им людей к закланию".

Но так ли невинны и доверчивы были без исключения все те, кого вели лидеры, которым, для эскалации движения, нужна была кровь? Ведь на митинге, начавшемся, по сути, 7 апреля, меньше всего молились и взирали на лик Христа - нет, взоры были устремлены совсем в иную сторону, и иные из выступающих столь дальновидно предсказывали последующее развитие событий в Закавказье вообще и в Грузии особенно, что сам митинг и последовавшие за ним события предстают первой и необходимой ступенью реализации тщательно разработанного плана. "В Грузии, - требовал И. Церетели, - должна быть незамедлительно отменена власть марионеточного грузинского правительства... должны войти армейские подразделения ООН... Далее Грузия должна войти в НАТО как военный союзник (курсив мой - К.М.). Это позиция всех (!) неформальных организаций Грузии. Независимая Грузия должна брать ориентацию на США. Мы должны встать и бороться".

8 апреля руководство республики решило провести демонстрацию военной техники. И это, несомненно, было ошибкой, ибо уже имеющийся опыт такого рода - например, в декабре 1988 года в Баку - выявил, что подобное пассивное "показывание брони" лишь раздражает и возбуждает толпу, ведомую экстремистами, давая последним повод переходить к "обороне" и провоцировать кровопролитие. Именно так и произошло в Тбилиси: технику и военнослужащих стали забрасывать камнями, начался захват грузовиков, городских автобусов и троллейбусов. Почти три десятка их были перегнаны в район проспекта Руставели и перекрыли доступ к нему, что в дальнейшем возымело самые роковые последствия. Наготове (общий признак всех организованных акций насилия) оказались обрезки арматуры, ножи, бутылки с горючей смесью. В итоге пострадало 189 военнослужащих, среди которых были получившие черепно-мозговые травмы, переломы костей и колото-резаные раны.

Эти данные, приведенные Генеральным прокурором СССР А.Ф. Катусевым, никем не опровергнуты, и можно лишь поражаться не "зверству" армии и милиции, а тому, что даже и при таких обстоятельствах они не применили ни огнестрельного оружия, ни даже брандспойтов. Однако, несмотря на это, советские вооруженные силы, вследствие откровенного манипулирования общественным мнением, были ославлены и обездвижены в результате сформировавшегося у них "тбилисского синдрома" (боязни прибегнуть к силе при подавлении даже действий открыто уголовного характера, как то будет в июне того же года во время резни турок-месхетинцев в Ферганской долине и два года спустя в Чечне). Теперь руки у экстремистов были развязаны для более масштабных действий, и первой ощутила это Южная Осетия.

Вскоре же после апрельских событий в Тбилиси в столицу АО Цхинвали (ныне Цхинвал) направились 400 автобусов с "добровольцами" под руководством З. Гамсахурдия и сменившего Джумбера Патиашвили на посту первого секретаря ЦК КП Грузии Гумбаридзе, что привело к первым столкновениям. А уже 23 ноября 1989 года, после того, как колонна отошла от Цхинвала, члены неформальной организации "Белый легион" обосновались в окружающих его грузинских селах, через которые проходят все трассы, так что проезжающие по ним осетины превратились в объект систематического террора. Для контроля над обстановкой был введен батальон советских войск, однако избранный 10 октября 1990 года председателем ВС Южной Осетии Торез Кулумбегов оценивает позицию командовавших армейскими частями генералов Маслюшкина и Воронова как, мягко выражаясь, протбилисскую, и возлагает на них немалую долю ответственности за дальнейшее кровопролитие.

"Мы их предупредили, - говорит Кулумбегов, - что имеем информацию о готовящемся нападении, но они словно не слышали нас". Более того, после событий весны 1989 года Цхинвал был практически разоружен, обезоружена была даже милиция под предлогом чрезвычайного положения, введенного на территории всех районов компактного проживания осетин. Тем самым осетинское большинство (62 % от общей численности населения в 100 тысяч) было поставлено в дискриминированное положение по отношению к грузинскому меньшинству, что, при общей эскалации "антиимперских" и антисоветских настроений в Грузии, заставляло опасаться самых крайних акций с ее стороны. Кулумбегов пытался довести до сведения высшего союзного руководства в Москве, в частности министра обороны Язова, предсовмина Рыжкова, спикера ВС СССР Нишанова, председателя КГБ Крючкова, что ситуация сложилась опасная; и хотя с Горбачевым личной встречи не было, совершенно исключается, чтобы последний не был в курсе дела.

Напротив, есть все основания думать, что полученная от Кулумбегова информация была использована самым коварным образом. На рассвете 6 января 1991 года генералы Маслюшкин и Воронов, сняв посты, впустили в безоружный спящий город 6 тысяч вооруженных людей, представлявших разномастные военные формирования Грузии. "А я, - рассказывает Кулумбегов, - еще вечером лично сообщил Маслюшкину, что в Гори, для вступления в Цхинвал, готовится спецконтингент из уголовников". Они-то, вооруженные и с собаками (!), и вошли в 4 часа утра в Цхинвал - с согласия Москвы, как об этом неопровержимо свидетельствовали и приглашающее снятие постов, и, в особенности, получение на следующий день телеграммы от Горбачева с требованием одновременной отмены постановления Верховного Совета ЮО АО от 20 сентября и аннулировавшего его решения грузинского парламента от 11 декабря 1990 года. Что касается Грузии, то было ясно, что она требование проигнорирует. А вот Южная Осетия подставлялась под удар. Так союзное руководство ответило на выраженное осетинским народом стремление остаться в Союзе. Именно в те дни в Южной Осетии заявил о себе тот, в дальнейшем ставший определяющим и для новой России тип поведения, аналога которому не сыскать, пожалуй, во всей мировой истории: силой, не останавливаясь даже перед жертвами и кровопролитием, гнать от себя не желающие расторгать исторический союз народы.

Обращает на себя внимание также дата вторжения "спецконтингента" в Цхинвал: сочельник православного Рождества. Именно в этот, священный для верующих, день православные грузины, по легенде так истово молившиеся на площади в Тбилиси в ночь с 8 на 9 апреля 1989 года, совершили жестокое нападение на православных же осетин. И это лишний раз подтверждает абсолютную вторичность конфессионального фактора в конфликтах, сопровождавших распад Советского Союза.

17 осетин погибли в первый же день, среди них - и несколько работников правоохранительных органов. Однако Южная Осетия попыталась и в этих обстоятельствах не идти на конфронтацию с Москвой и подтвердить свою общегосударственную лояльность. В тот же день, 7 января, была проведена сессия представителей депутатов советов всех уровней в здании Цхинвальского горкома партии - здания Верховного Совета и Совмина уже были захвачены полууголовной толпой. На сессии было выражено согласие отменить принятые ранее постановления в случае, если и Грузия отменит свои решения, которые противоречат Конституции ССР и Конституции Грузинской ССР. Соответствующие телеграммы были посланы в Москву на имя Горбачева и Лукьянова (как спикера ВС СССР), однако ответ от них так и не пришел.

Тем временем в Цхинвале утверждалась атмосфера террора, спасаясь от которого часть жителей - в основном старики, женщины и дети - пряталась на территории военных городков. Другие переходили к сопротивлению, первым шагом к чему было, конечно, раздобыть хоть какое-нибудь оружие. В этих целях, используя знание города, цхинвальцы, в частности, разоружили роту грузинских курсантов, также введенных в юго-осетинскую столицу. Это самовооружение помогло 28 января освободить город, а 29 января, при прямом соучастии генералов Маслюшкина и Воронова и срочно прибывшего в Цхинвал полковника Павлюченко (по словам генералов, представителя ГРУ) Торез Кулумбегов был обманным путем вывезен из Цхинвала, доставлен в Тбилиси и помещен в тюрьму, где, парадоксальным образом, оказался в одной камере с еще отбывающим заключение Джабой Иоселиани, который в начале следующего 1992 года, уже свободный, заявит в интервью грузинскому ЦТ: "...Если в Цхинвали будут упорствовать, мы будем применять силу. И это будет настоящая война, а не то, что было до сих пор. Будет один, но окончательный удар".

Об этой опасности вышедший 7 января 1992 года из тюрьмы Кулумбегов пытался предупредить (27 января) ВС, теперь уже РФ, но не был услышан и, вернувшись 20 января в Цхинвал, узнал о выводе из него российского полка МВД, а также о передаче Грузии 90 вертолетов из стоявшего в Цхинвале вертолетного полка. Цхинвал уже днем и ночью обстреливался из Горийского района, продолжались террор на дорогах и самовооружение народа Южной Осетии, предоставленного собственной судьбе. 20 мая, когда грузинскими боевиками были убиты 36 жителей Южной Осетии, пробиравшихся в Северную, начались активные боевые действия. Они не имели характера "правильных" военных операций, как это было в Нагорном Карабахе, однако оказались жестокими и разрушительными для крошечной республики. Всего с ноября 1989 года по 14 июля 1992 года, когда, согласно Сочинским договоренностям, в республику вошли трехсторонние миротворческие силы, республика потеряла 1500 человек, в том числе среди мирных граждан вследствие многомесячного обстрела Цхинвала, а также полного уничтожения (сожжения) 111 деревень. Около 2500 человек были ранены. Огромное число людей (иногда называют цифру свыше 50% населения республики) стали беженцами. Такого народы бывшего СССР не видели со времен Великой Отечественной войны, и безнаказанность этих акций со стороны Грузии особенно впечатляла на фоне показательной расправы, вершившейся в это же время над Ираком, и взволнованности западного общественного мнения по поводу "сербских зверств".

К сожалению, равнодушной осталась и общественность России, хотя в Цхинвал и прибыло некоторое число добровольцев. А между тем трагические события на этой крошечной, затерянной в горах территории увязывались с событиями в Персидском заливе и на Балканах, не говоря уже о Нагорном Карабахе, в единый целостный процесс передела советского наследства передела, образующего квинтэссенцию "пост-Ялты". И в этом контексте геостратегическое значение Южной Осетии намного превосходит ее размеры. По территории республики проходит Транскавказская магистраль, соединяющая Россию с Арменией (что особо важно в связи с бездействием железнодорожной магистрали Москва-Ереван), на нее приходится большая часть Военно-Грузинской дороги. В немалой мере здесь ключ к Кавказу, которым Россия овладела с такими трудами и усилиями; на рубеже тысячелетий она отбрасывает его - вместе с народом, за судьбу которого когда-то приняла на себя ответственность. Южная Осетия приняла самое активное участие в референдуме марта 1991 года по вопросу о сохранении Союза, в отличие от собственно Грузии, где он не проводился вообще.

В 1992 году Кулумбегов как официальный глава республики направил Павлу Грачеву, тогдашнему российскому министру обороны, письмо с предложением разместить в Южной Осетии войска РФ численностью до дивизии - что очень много для горной республики с территорией 4000 кв. км и немногочисленным (65-70 тысяч на контролируемой территории) населением. Ответ МО РФ гласил: подобные вопросы находятся в ведении политического руководства России. А оно практически вывело Южную Осетию на глубокую периферию своей кавказской политики со всеми вытекающими отсюда для России следствиями.

За годы, прошедшие со времени прекращения огня, Россия, как и в случае НКР, далеко продвинулась по пути интернационализации переговорного процесса по РЮО. Сегодня он ведется при посредничестве ОБСЕ и, согласно Владикавказским договоренностям (1994), является четырехсторонним: в нем участвуют Россия, Грузия, Северная Осетия, Южная Осетия. Кроме того, осуществляется проект под эгидой Гарвардской группы по урегулированию конфликтов (Р. Фишер, А. Мартиросян), и в РЮО считают, что сотрудничество с американцами следует продолжать. Очевидно, сегодня вопрос о воссоединении осетин в лоне России уже не стоит, хотя РЮО остается в рублевой зоне и правовом поле РФ. Ушла эпоха тех горячих чувств, надежд и слез радости, с которыми в июле 1992 года здесь встречали колонну российского МЧС с миротворцами.

До сих пор в Цхинвале нет российского консульства, а пост-Стамбульская ситуация и начавшийся вывод российских баз из Грузии заставляют опасаться и вывода российского миротворческого батальона из Южной Осетии, хотя по формуле действующих соглашений это не может быть сделано без согласия обеих сторон конфликта. Но все уже усвоили, что Россия мало считается с этим. Однако такой вывод может возыметь самые тяжкие последствия - от нового исхода юго-осетинского населения на север до весьма резкой реакции Северной Осетии, фактор которой сохраняет огромное значение и которая не примет такого варианта урегулирования, который разорвал бы контакты двух частей разделенного Главным Кавказским хребтом народа либо создавал опасность нового военного давления на РЮО. С учетом тлеющего здесь осетино-ингушского конфликта, взрывная сила которого уже однажды обнаружила себя вспышкой 1992 года, не будет преувеличением сказать, что от России требуются максимальная гибкость и отказ от ельцинской линии на одностороннюю поддержку Грузии, дабы не позволить сдетонировать накопившейся в самом сердце Кавказа взрывчатке.

И, разумеется, в огромной мере дальнейшее развитие событий здесь станет определяться тем, как будет развязан - или разрублен - абхазский узел.

Кавказ - это целостная сверхсложная система, из которой нельзя произвольно изымать целые этнические, исторические и смысловые блоки, надеясь удержать другие в том же порядке и равновесии. Между прочим, на понимании этого строилась русская политика в XIX веке, и Паскевич исходил, например, из того, что следует прежде закрепиться среди лезгин и в Осетии, "стать твердой ногой в Абхазии, и только тогда уже пройти по всем направлениям Чечню и земли закубанских народов".

Современная Россия действует "с точностью до наоборот" и, параллельно с добровольной сдачей своих позиций в Южной Осетии, столь же добровольно, но в форме еще более вызывающе-жестокой, на протяжении почти 10 лет сдавала свои позиции в Абхазии.

* * *

Исторически Абхазия всегда была местом, соединявшим Закавказье, Северный Кавказ и области Южного Причерноморья. А потому неудивительно, что Россия во времена, когда ее внешняя политика была более адекватной, по крайней мере с XVIII века, проявляла пристальный интерес к Абхазии, сталкиваясь здесь с Турцией и Ираном (равно как и со стоявшими за их спиной Англией и Францией). Но ни в коей мере не с Грузией, чье право распоряжаться судьбой абхазского народа, неожиданно обретенное ею в конце XX века, является исключительно продуктом советской истории, а также целого ряда нарушений Конституции СССР. Разумеется, судьбы Грузии и Абхазии тесно переплетены историей, но для полного отождествления их нет оснований.

Абхазское царство предшествовало Грузинскому, которое окончательно оформилось после пресечения абхазской национальной династии и перехода власти к грузинской династии Багратиони. Однако в результате монгольского нашествия Грузинское царство распалось, и в состав России Абхазия вступила самостоятельно, после длительного периода вполне автономного существования, к началу XIX века став, по свидетельству генерала П.Д. Цицианова, вполне независимой "от блистательной Порты Оттоманской". Тем не менее, независимость эта была шаткой и ненадежной, что и побудило владетельного князя Абхазии Келешбея Шервашидзе (Чачба) искать сближения с Россией. Именно Абхазией, в лице ее владетеля, был в 1803 году сделан первый шаг к такому сближению. В 1806 году Келешбей Чачба вновь обратился с просьбой о принятии Абхазии в российское подданство, за что поплатился жизнью: в 1808 году он был убит "с воли султана" агентами Турции и представителями местной оппозиции, в числе которых был и его сын Арслан-бек.

После смерти Келешбея российское правительство по ходатайству генерала Тормасова решило поддержать другого сына Келешбея, Георгия, в борьбе за абхазский престол, взяв его под свое покровительство. Георгий составляет новые "Просительные пункты" о принятии Александром I Абхазии под его державную длань, и в 1810 году просьба наконец оказалась удовлетворенной. 17 февраля 1810 года Георгию Чачба была выдана подписанная Александром I грамота, где говорилось: "...Утверждаем и признаем Вас наследственным князем Абхазского владения под Верховным покровительством, державою и защитою Российской империи, и включая Вас и дом Ваш, и всех абхазского владения жителей, в число Наших верноподданных, обещаем Вам и преемникам Вашим Нашу имперскую милость и благоволение..." (цит. по И.Х. Домения. "Россия. Абхазия. Из истории культурных взаимоотношений в XIX - начале XX вв". Спб., 1994, с. 9-10). Соответственно, под российское покровительство переходил и абхазский народ, "по всей силе на вечные времена нерушимо".

Нарушение Российской Федерацией этих своих наследственных обязательств не только лишает ее права называться правопреемницей Российской Империи и Советского Союза, но, в перспективе, может иметь весьма негативные для нее последствия в виде полного разрушения той пророссийской ориентации, за которую князь Чачба когда-то заплатил собственной жизнью. Исторически она не была здесь единственной (на что указывает уже сам факт заговора против Чачба) и соседствовала с протурецкой. Обычно их называют, соответственно, северной и южной, и с их противостоянием связана этническая катастрофа, пережитая абхазами в 1870-х годах.

Укоренение России на этом побережье вовсе не было идиллическим, несмотря на добровольный характер вхождения Абхазии в Империю, и сопровождалось восстанием "немирных горцев". Сложно складывались отношения российской администрации с абхазским крестьянством. Петербург не слишком хорошо понимал сложную систему взаимосвязей между местной знатью и крестьянами, не сводимых к простой привычной схеме "господа" - "люди", и это вызывало бурные протесты. Одно из восстаний, совпавшее с Русско-турецкой войной 1877-1878 годов, привело к тяжелейшим последствиям: обвиненные (далеко не всегда безосновательно) в поддержке Турции все абхазы были Указом 31 мая 1880 года объявлены "виновным народом", что привело к тяжелейшим последствиям для этноса. До половины его численности оказалось вынуждено покинуть родину (что соответствовало стремлениям петербургской администрации к вытеснению автохтонного населения, активно проводившемуся справедливость требует признать это - на черноморском побережье Кавказа). Изгнанники получили имя махаджиров, а события этого времени нашли отражение в повести В.И. Немировича-Данченко "Соколиные гнезда". После исхода здесь остались в основном "северяне", прочно связанные с Россией.

То, что сегодня этот, сильно ослабленный эмиграцией остаток некогда абсолютно преобладавшего на своей исторической территории народа оказался отвергнут Россией, не только ущербно с нравственной точки зрения, но и в исторической ретроспективе как бы подтверждает правоту "южан": "Смотрите, вот что значит довериться милости России!" Так почему бы отвергнутому народу не сменить свою недавнюю ориентацию на другую, исторически тоже свою?

Признаки этого уже появились, и на них я остановлюсь ниже. А пока, для понимания непосредственных причин, равно как и сложности жестокого конфликта начала 1990-х годов стоит напомнить еще несколько драматичных эпизодов из истории абхазско-грузинских отношений.

После распада Российской Империи первый договор, определявший новое положение Абхазии, был заключен между Грузинским Национальным Советом и Абхазским Народным Советом 9 февраля 1918 года. Он фиксировал границу Абхазии с Грузией по реке Ингури (Ингуру) и констатировал, что "форма будущего политического устройства единой Абхазии должна быть выработана в соответствии принципа национального самоопределения на Учредительном Собрании Абхазии". Однако в июне 1918 года территория Абхазии была оккупирована грузинской армией; оккупация оставила в памяти абхазского народа такие же жестокие следы, как и в Южной Осетии. "Северная" ориентация усилилась, что также было отмечено Деникиным, Добровольческая армия которого, подчеркивает он, следовала "традиции заступничества за элементы, тяготеющие к русской государственности". Такая политическая линия выглядела тем более естественной, что Грузия в те годы открыто претендовала на Сочи и Туапсе. (А то, что притязания эти не умерли, подтверждает трофейная карта, захваченная абхазами среди прочих документов при взятии Гагры в октябре 1992 года.) Даже в условиях жестокого оккупационного прессинга Абхазия пыталась отстоять свою независимость от Грузии. 20 марта 1919 года Абхазский Народный Совет принял "Акт об автономии Абхазии", где, хотя и провозглашалось вступление Абхазии в Грузинскую Демократическую республику в качестве автономной единицы, заявлялось о необходимости образовать специальную комиссию для выработки конституционных основ взаимоотношений с центральной властью. Однако Грузия, уже на пороге крушения меньшевистского правительства, в одностороннем порядке приняла "Положение об автономии Абхазии", делавшее эту автономию, по сути дела, фиктивной.

Как только в Закавказье была установлена Советская власть, Абхазия попыталась вернуть себе самостоятельную государственность, и уже через 10 дней, 31 марта 1921 года, провозгласила себя ССР. Однако под давлением Кавбюро ее самостоятельность была ограничена в пользу Грузии, и процесс этот завершился в феврале 1931 года заменой статуса "договорной республики" в составе Грузии на статус "автономной республики".

Дальнейшие годы не были легкими для Абхазии, в частности, и по причине проводившейся под эгидой Л.П. Берии миграционной политики, снижавшей удельный вес абхазов от общей численности населения республики (к началу 1990-х годов он составлял всего 17 %), а также тенденцией к грузинизации.

Абхазский язык (вплоть до 1950 года) был исключен из программы средней школы и заменен обязательным изучением грузинского языка, абхазская письменность была переведена на грузинскую графическую основу (в 1954 году переведена на русскую основу), множество абхазских топонимов было заменено грузинскими, поощрялась замена абхазских фамилий их грузинизированными формами, шла грузинизация кадров. Одновременно формировалась миграция грузин на территорию Абхазии (1937-1954 годы) путем подселения в абхазские села, а также заселения грузинами греческих сел, освободившихся после депортации греков из Абхазии в 1949 году ("Абхазия. Хроника необъявленной войны". М., 1992 год). Неоднократно происходили волнения среди абхазов, самые крупные из которых приходятся на 1978-1979 годы.

Разумеется, бурный 1989 год, с его повсеместным утверждением этнократических тенденций и разгулом шовинизма в Грузии, оживил недобрые воспоминания в памяти абхазов и, соответственно, побудил их к попыткам вернуть утраченное. 18 марта 1989 года в селе Лыхны Гудаутского района (древней столице абхазских князей) состоялся митинг-сход, участники которого приняли Обращение к руководящим органам страны с требованием вернуть Абхазии статус Социалистической Советской Республики, каковой она была с 1921 по 1931 год. Именно это обращение и стало непосредственным поводом для апрельского митинга в Тбилиси, приведшего к столь драматичным последствиям. Тогда удар ярости, направленный против Абхазии, приняла на себя Южная Осетия (апрельский поход Гамсахурдиа, Нозадзе и Гумбаридзе). Однако летом 1989 года, когда правительство ГССР без согласования с властями Абхазии приняло решение открыть в Сухуми филиал Тбилисского университета, на что абхазы - приняв это как вызывающую реакцию на Лыхненское обращение - ответили протестом, силы грузинской оппозиции, в союзе с уголовниками, совершившими массовый побег из следственного изолятора в Зугдиди и захватившими оружие охраны, блокировали уже Абхазию. Тогда же пролилась первая кровь: в Сухуми и прилегающих регионах произошли первые столкновения.

А уже через год пути Грузии и Абхазии окончательно разошлись. Летом 1990 года Чрезвычайная Сессия Верховного Совета ГССР, созванная по требованию студентов Тбилисского университета, признала аннексией ввод в Грузию войск Советской России в феврале 1921 года, объявила не имеющим силы для Грузии Договор 1922 года об образовании СССР и приняла постановление о создании правового механизма для восстановления государственной независимости Грузии.

Тем самым Абхазия получала законное право на самостоятельное решение своей судьбы, а союзное (затем российское) руководство - не только право, но и обязанность гарантировать свободу такого решения для народа, некогда вверившего свою судьбу России и положившегося на ее державное слово. 25 августа 1990 года сессия ВС Абхазии приняла Декларацию о государственном суверенитете Абхазской АССР, согласно которой Абхазия объявлялась "суверенным социалистическим государством, обладающим всей полнотой власти на своей территории вне пределов прав, добровольно переданных ею Союзу ССР и Грузинской ССР на основании заключенных договоров".

Признание Абхазией в сложившейся ситуации своего пребывания в составе Грузии, несомненно, было жестом доброй воли. Его, однако, не оценили в Тбилиси. Президиум ВС Грузии признал Декларацию недействительной, а союзное руководство отвергло и эту попытку сохраняющего "имперскую" лояльность народа реализовать свои права и интересы через абсолютно легитимную и, по букве Конституции СССР, единственно имеющую право на выражение общественной воли форму Советов.

Приход к власти национал-радикалов во главе со Звиадом Гамсахурдиа в октябре 1990 года, а затем и распад СССР придали острый и драматический характер процессу, разворачивающемуся на той части Черноморского побережья, которая в России вообще, а в советское время в особенности стала едва ли не главным олицетворением роскошной природы юга и курортной неги. "О, море в Гаграх, о, пальмы в Гаграх...", "Веселые ребята", "Зимний вечер в Гаграх", смесь патриархальности и фривольности на улицах Сухуми, красная "Изабелла" и - "...я в Абхазии... Природа удивительна до бешенства и отчаяния" (Чехов) - видимо, под властью всех этих образов все еще пребывали те, кто, несмотря на распад СССР, привычно приехал в "мандариновый рай" в августе 1992 года. Они предвкушали обычные радости, но история уже переворачивала страницу, и "курортный" период в истории этой древней земли заканчивался. В воздухе снова запахло порохом и кровью войн, которых столько прокатилось здесь!