Русская Индия

Первое прикосновение. Хождение за три моря

Спросите у кого-либо сегодня, с чем у человека ассоциируется имя Афанасий, и боюсь, что в большинстве случаев получите ответ: «С маркой пива». Некоторые смогут вспомнить комедию «Афоня» с Леонидом Куравлевым в главной роли. И уж совсем мало кто назовет мужественного купца из Твери — Афанасия Никитина.

В середине XV века Тверь, несмотря на победу Москвы, оставалась крупнейшим экономическим центром Руси. Во дворе тверского князя существовало торговое посольство из Герата. Тверские купцы торговали товарами со многими странами. Вот и Афанасий Никитин в 1466 году «подался на юга» — отправился с товаром в «Ширванскую землю», что на Северном Кавказе. Под Астраханью караван был ограблен ногайскими татарами. Не желая, вернувшись домой, стать за долги холопом, попасть в долговую яму и принять бесчестье, Афанасий Никитин «от многыя беды поидох до Индеи», куда добрался после многих тягот в 1469 году. Часто без средств и с риском для жизни три года путешествовал он по стране, рассказав о ее управлении, хозяйстве, религии, быте, природе в сочинении «Хождение за три моря», ставшем не только точным источником сведений об Индии, но и памятником древнерусской литературы, переведенным на многие языки.

В своем «Хождении за три моря» — Каспийское, Индийское и Черное — Афанасий Никитин преодолевает полный смертельных опасностей путь — от Твери до южных берегов Каспийского моря, через всю Персию, Индию, Африку (Сомали), Маскат, Османскую империю обратно в Московию. Он побывал в Индии почти за тридцать лет до Васко да Гамы и, по сути дела, открыл Индию для русских.

Конечно, немногие читали адаптированный текст этого, по сути дела, дневника путешественника, гораздо больше народу смотрело фильм «Хождение за три моря», созданный по мотивам произведения: дамы постарше наверняка помнят красавца Олега Стриженова в главной роли — Афанасия Никитина.

В 1955 году в Твери (тогда Калинине) на берегу Волги был поставлен памятник великому путешественнику (скульпторы С. М. Орлов, А. П. Завалов, архитектор Г. А. Захаров, бронза, гранит). Сейчас памятник Афанасию Никитину является визитной карточкой города, а его многочисленные виды используются в качестве логотипов.

В 2002 году в Индии, в местечке Ревданда (120 км от Мумбай), на территории местного колледжа была установлена памятная семиметровая стела, облицованная черным гранитом. Надписи на стеле на четырех языках сообщают о том, что тверской купец Афанасий Никитин неподалеку впервые ступил на индийскую землю.

Совсем недавно в Феодосии (бывшая Кафа) тоже был установлен памятник Афанасию Никитину. Скульптура расположена в историческом месте города — на мысе Карантин, недалеко от средневекового православного храма Иоанна Предтечи (Иверской иконы Божьей Матери), в котором, по преданию, молился Никитин, прибывший осенью 1474 года из далекого путешествия в Кафу. Автором памятника является местный скульптор Валерий Замеховский. Подготовка к установке памятника длилась 21 год, и сооружался он на пожертвования горожан, решивших увековечить подвиг смелого тверича.

Есть все основания утверждать, что текст «Хожения» был написан именно в Феодосии. Вряд ли он мог возить с собой большую рукопись во время путешествия, а в марте 1475 года А. Никитин, вознамерившийся вернуться на родину, «умер, до Смоленска не дойдя». Есть мнение, что здесь опять сыграли «происки» Москвы, поскольку его «тетрати» московские купцы Гридя Жук и Степан Дмитриев доставили в столицу дьяку великого князя Василию Мамыреву (а может, и им самим), а Тверь в то время еще была самостоятельным сильным княжеством. И вот здесь-то притаилась главная загадка «хожения».

Проникнуть в Индию, отыскать путь в эту сказочно богатую страну было мечтой европейцев XV века. Многие из них посвятили этой мечте всю свою жизнь. Среди них были великие мореплаватели — генуэзец Колумб и португалец Васко да Гама.

Русский путешественник Афанасий Никитин не только одним из первых осуществил эту мечту, но и побывал в Индии раньше других европейских путешественников эпохи Ренессанса. Более того, именно он дал наиболее правдивое ее описание в своих записках. Случилось это за четверть века до того, как каравеллы (а точнее, «науш редондуш») Васко да Гамы 20 мая 1498 года впервые пристали к индийскому берегу, и задолго до того, как португальцы и англичане из уст своих моряков услышали первые достоверные сведения об Индии.

Афанасий Никитин внимательно изучил жизнь индусов и собрал ценнейшие сведения об их обычаях, политике и торговле. Велика и почетна заслуга этого замечательного тверского путешественника перед русской и мировой культурой. Его имя вошло в историю наряду с именами крупнейших исследователей и путешественников эпохи Великих географических открытий.

В середине XV веке главный соперник Москвы в борьбе за Русь Тверское княжество быстро теряло свою мощь. Роковую роль сыграли в этом татаро-монгольские набеги, организованные московскими великими князьями. Пострадала от набегов и тверская торговля. Однако, не удовлетворяясь связью Новгорода с Ганзой, вся Северо-Западная Русь искала тогда для себя новых торговых путей в Неметчину через Литву. И тверичи сумели тогда наладить эту связь.

«Отъезжими торгами» занимались наиболее предприимчивые, отважные и любознательные представители купечества. Купец-путешественник разъезжал со своими товарами не только по Руси, но и по далеким чужим краям.

По свидетельству итальянского путешественника Амброджо Контарини (? —1499), в Москву зимой съезжалось иногда множество купцов из Германии и Польши для закупки мехов. Да и самих русских купцов, особенно тверских, нередко видели в Смоленске, Витебске, Дорогобуже и других городах Литовского княжества.

Большие и оживленные торговые сношения были с Крымом. В Кафе, которая до 1475 года находилась во владении генуэзцев, было даже специальное русское подворье. Каждый год отправлялись в Крым партии купцов, собираясь человек по сто двадцать, не считая прислуги. Не прерывалась торговля с Крымом и после захвата Кафы турками.

Но эта торговля всегда была связана с риском. «Полем пути истомны [мучительны]», — говорили в то время. Безопаснее был путь через литовские владения, но здесь даже при мирных отношениях между Москвой и Литвой русские купцы подвергались разного рода притеснениям. Граница Литвы в те времена простирались до Черного моря, в частности, до современной Одессы.

Во многих городах, через которые приходилось проезжать русским купцам, взимались пошлины — мыт. Сборщики пошлины — мытники — вопреки всяким договорам самовольно увеличивали поборы, и московское правительство немало тратило чернил и дорогого пергамента на дицломатическую переписку с Литвой по поводу обид, чинимых купцам.

Не ограничиваясь Крымом, русские торговые люди ходили и во владения турецкого султана — в Азов и самый Царьград (бывший Константинополь, переименованный османами после падения Византийской империи в Стамбул), с которым у Руси никогда не прерывались сношения.

В Царьград ходили сухим путем, через Молдавию и Валахию, а иногда через ту же Кафу. Плыли морем в Синоп и вдоль малоазиатского берега шли к Босфору. Из Кафы русские ходили не только в Царьград. Перед ними было все «Заморье». Они посещали Бурсу,[2] бывшую одним из крупных складов восточных товаров, а еще чаще — Токат. Недаром Ахмат, правитель Амасьи, Токата и Самсуна[3] писал, что «великого князя Ивана многие гости в наш Токат ходят».

Но все же главной торговой дорогой постепенно становится Волга. Ежегодно по Москве-реке, Оке и Волге отправляются суда в Астрахань и дальше.

На развитии восточной торговли при Иване III (правил в 1462–1505 годах) благоприятно сказывалось то обстоятельство, что Казань долгое время находилась под сильным влиянием Москвы. Если и чинились неприятности русским купцам, то только астраханскими татарами. Это, впрочем, не мешало оживленной торговле с Астраханью, куда русские купцы ездили прежде всего за солью.

Торговали с Москвой и ногайские татары. В летописи есть указание, что однажды в Москву съехалось до трех тысяч двухсот ногайских купцов, которые привели на продажу сорок тысяч лошадей.

По Волге отправлялись русские купцы в Шемаху (Закавказье) и Персию — за шелком, жемчугом, дорогими каменьями, перцем, шафраном, мускусом, красками и т. д. На продажу везли они меха — «мягкую рухлядь», воск, мед, коней и другие товары, а несколько позднее — полотно и мед, высоко ценимые на Востоке.

И с Шемахой, и с Персией Иван III обменивался посольствами. Он же пытался наладить прерванные монголо-татарским нашествием дипломатические и торговые отношения с Грузией.

Как известно, русские издавна поддерживали связь с Грузией. Изяслав I был женат на княжне абассинской, а сын Андрея Боголюбского, Юрий, был мужем знаменитой грузинской царицы Тамары, при дворе которой жил Шота Руставели, посвятивший Тамаре свое гениальное произведение «Витязь в тигровой шкуре».

Довольно оживленные торговые сношения установились и со Средней Азией. Кастильский путешественник Клавихо видел русских купцов в Самарканде в начале XV века, а бухарские купцы все время выезжали на Русь. Начиналась, наконец, правда еще не регулярная, торговля с Сибирью.

Русские купцы стали частыми гостями на рынках Западной Европы, Крыма и Ближнего Востока.

В отъезжий торг, особенно за границу, купцы редко ездили поодиночке, они собирались целыми партиями. Дороги в старой Руси были труднопроходимы. В начале XVI века произошел, например, трагический случай с земляками Никитина. Возвращалось однажды войско тверского князя из похода в Новгородскую землю. И вот несколько полков «заблудиша в озерах и болотах и начата мерети гладом, ядиха же конину и кожу со щитов содирающе ядиху, а доспехи свои и оружье пожгоша и приидоша пеши домы своя, а инии мнозии изомрош».

Населению было не под силу содержать в порядке дороги, тянувшиеся на тысячи верст. Правда, кое-что для улучшения путей сообщения удавалось сделать. Вдоль дорог тут и там рыли канавы для стока воды. Особенно грязные непроезжие места, болота гатили — заваливали хворостом, песком, а иногда и бревнами — и строили деревянные мосты через речки (но чаще искали броду). На глубоких и многоводных реках сооружали паромы. Конечно, всего этого было недостаточно, и приходилось надеяться главным образом на летний зной, осушавший грязь, да на зимний мороз, крепко сковывавший болота и топи и воздвигавший ледяные мосты через реки. Но и зимой, и летом дороги в старой Руси одинаково не манили к путешествиям. Летом путники жаловались на обилие всякого «гнуса» — комара и слепней, от которых и людям, и животным не было житья. Зимой снежные метели и снега засыпали «человека по пазуху» и губили целые обозы.

Усложняла путешествия и редкость поселений. Сплошь да рядом невозможно было раздобыть еды, негде было найти приют во время непогоды. Осенью и весной, во время половодья, проезда и вовсе не было.

По сухопутным дорогам ездили в повозках, а также верхом, перевозя товар во вьюках. Одолеть тогдашнюю дорогу лучше всего могла крепко сшитая русская телега. Особенно удобно было то, что вся она была деревянная. Сломается такой экипаж среди безлюдной дороги — путник слезает, вынет топор, вырубит новую ось, чеку и едет дальше.

Разъезжать по Руси в то время могли только люди сильные, хорошо вооруженные и не боящиеся разбойничьих шаек.

Долго еще встречались у нас урочища, с названиями которых народная память связала предания о старинных разбойниках — Кудеяре, Ваське-Усе. Разбойники иногда соединялись в большие отряды, человек по триста, с выборным атаманом во главе. Нередко такие отряды делали дороги и вовсе непроезжими.

Но и купец-путешественник XV века тоже был не лыком шит. Чтобы отнять у него короба с товарами, надо было выдержать нешуточный бой. Он ловко владел и мечом, и копьем и был «свычен к ратному делу», пожалуй, не хуже служилого человека. Один купец-сурожанин, то есть ведущий торговлю тонкими тканями, «красным товаром», прославлен нашей летописью как организатор отпора татарам во время осады Москвы Тохтамышем в 1382 году.

Но если с оружием в руках купцы еще надеялись отбиться от разбойников, то от бесчисленных сборщиков податей никакого избавления не было.

Старую русскую дорогу пересекали во множестве мест постоянные заставы, на которых с проезжих взимали различные сборы. Заставы располагались у въезда и выезда из города, возле крупных селений, возле перевозов, и всюду проезжающий должен был платить. Главной пошлиной был мыт. Взимался он с возов с товарами и с судов. Если купец хотел объехать заставу, чтобы избежать платежа, его хватали и заставляли платить промыт и заповедь, то есть увеличенную пошлину с товаров и штраф. Кроме мыта, взыскивали годовщину — по числу людей, сопровождающих воз с товаром или торговое судно; задние калачи — с купцов, возвращавшихся домой после торга; мостовщину и перевоз — при переезде через реку мостом или паромом.

Еще терпимо было, когда все эти пошлины собирались княжескими людьми, но беда, когда власти сдавали какую-нибудь пошлину на откуп окрестным богачам. «Тии откупщики, — горько жалуются в одной челобитной купцы, — врази богу и человеком, сидят по мытам и по мостам на дорогах, берут с товаров проезжую пошлину и мыт, и мостовщину не по указу, а лишнее, воровски, и придираются к проезжим торговым и всяких чинов людям своим злым умыслом напрасно и правят на тех людях промытные деньги и задерживают их, и от того в торгах чинится бесторжица и убытки великие; торговые люди торговых промыслов отбыли, и ныне многие обеднели, меж двор скитаются».

Русские, купцы предпочитали мучительной сухопутной дороге водную. К тому же стоимость перевоза по воде всегда дешевле, чем сухим путем.

Русские суда строились легкими и плоскодонными, чтобы в случае надобности их можно было перетащить от одной реки до другой. Ходили эти суда и под парусом, и на веслах, и бечевой. Названия они имели самые различные (струги, ладьи, челны, кочи и т. д.), но общим у них всегда были очень небольшой вес и весьма нехитрое устройство.

Посадское население Руси того времени — купечество и ремесленники — было заинтересовано в прекращении княжеских усобиц, разорявших города и препятствовавших нормальным торговым сношениям и работе ремесленников. Посадские стремились к ликвидации политических и таможенных границ между княжествами, тормозивших развитие торговли и ставивших их в зависимость от княжеских раздоров и войн. Препятствовало развитию торговли также отсутствие единой денежной системы, разнобой в мерах и весах и прочее. Феодальная раздробленность увеличивала число таможенных и других сборов, уплачиваемых купцом, заставляла его страдать от различных местных законов и правил, а порой рисковать и потерей всего товара при встрече с каким-нибудь князем, который, вымещая обиду на другом удельном князе — своем вороге, грабил купца, имевшего несчастье проживать в ненавистном ему уделе.

Если раньше, когда силы отдельных княжеств были более или менее равны, горожане поддерживали своих князей, то в XV веке авторитет местных князей был подорван, и горожане начинали все более тяготеть к московскому великому князю.

Мы знаем, например, что тверские посадские отказались в 1484 году поддерживать последнего тверского великого князя Михаила Борисовича (княжил в 1461–1485 годах) во время наступления Ивана III на Тверь. Для них великий князь московский все более становился главою не соседнего княжества, вроде Рязанского или Ярославского, а национального Русского государства, впервые смело и уверенно, в сознании своего достоинства выходящего на мировую политическую арену.

Постепенно распространялась грамотность, «книжных» людей становилось больше. Но все-таки массы оставались неграмотными. Новгородский архиепископ Геннадий, жалуясь на то, что мужик по книге «едва бредет», просил Ивана III, чтобы он велел «училища устроить для обучения грамоте и богословию».

Все письмо Геннадия выдержано в унылых тонах. Училища, которых до татарского ига даже в таком небольшом городке, как Курск, было несколько, исчезли совсем. Князья сами частенько были «не горазды грамоте». Дело обучения перешло, по выражению Геннадия, к «мужикам невежам», или «мастерам», как гордо они титуловали сами себя. Это были частные учителя, которые за горшок каши и гривну денег обучали ребят грамоте, а взрослых, желавших идти в попы и дьяконы, натаскивали на службы прямо с голоса, минуя хитрую науку грамоты. Да и таких мастеров было мало. «Земля, господине, такова, не можем добыти кто бы горазд грамоте».

Архиепископ Геннадий был прав, что по сравнению с Киевской Русью образованность пала. Татарское иго нанесло русской культуре большой ущерб и в этом. Но после его свержения просвещение постепенно распространяется снова. Правда, оно почти целиком было в руках духовенства. Светская наука не пользовалась еще особым вниманием. Тем не менее образованность проникла и в среду купечества. В торговом кругу, к которому принадлежал Афанасий Никитин, сыновей учили грамоте и счету, особенно если предполагалось, что им придется заниматься отъезжим торгом.

Тверской рынок был полон восточными тканями, индийским перцем, аравийским ладаном, сахаром из Персии, драгоценными камнями из Индии и Ормуза. Тверские купцы ездили за восточными товарами в Крым и Астрахань, в Константинополь и на Кавказ. На тверских монетах насчитывалось до 16 эмблем с восточными мотивами. Такие монеты нужны были купцам для торговли с Востоком. Восток манил русских купцов и путешественников своим богатством, природой и неизведанностью.

Когда в. 1466 году тверские купцы узнали, что к московскому великому князю Ивану III приехал из Закавказья посол ширванского владетеля Фаррух-Ясара — Асан-бег (Хасан-бек) и что Иван III отправляет с ответным посольством бывшего тверского купца Василия Папина, они снарядили два корабля, чтобы с посольским караваном доехать до Ширвана, области прикаспийского Закавказья.

Посол привез в Москву дорогие подарки. Приехал он, скорее всего, по торговым делам, но, к сожалению, до нас не дошло сведений, о чем велись переговоры. Иван III послал в подарок Фаррух-Ясару девяносто охотничьих кречетов, ценившихся тогда очень высоко, и снарядил в Ширван своего посла, тверича Василия Папина.

При дальних путешествиях того времени торговец то и дело подвергался риску быть ограбленным. Поэтому купцы старались присоединиться к какому-нибудь посольству, ибо у посла охрана была надежней.

Среди тверичей, отправлявшихся в далекое путешествие, оказался и купец Афанасий Никитин. Он услыхал, что из Москвы едет посольство в Ширван, да еще во главе с земляком, и вместе с несколькими товарищами решил, присоединившись к посольству, ехать туда торговать.

Афанасий Никитин был, несомненно, выдающимся человеком своего времени, человеком высокой культуры и широкого по тому времени образования. Он очень любил книги и захватил несколько из них в путешествие. Он изучил восточные языки (персидский, арабский, тюркский). Его дневник, который он вел все шесть лет странствований — искренний и правдивый, — рисует самого автора как человека очень пытливого и любознательного. Он подходил ко всему без предвзятого мнения и без осуждения чужих порядков и культуры. Дневник написан живым разговорным языком. Он ценен не только как научный документ, но и как редкий памятник светской литературы XV века.

Снарядили тверичи два судна, получили проезжую грамоту своего князя Михаила Борисовича и посадника Бориса Захаровича и летом 1466 года поплыли вниз по Волге. Никитин не пишет, какие товары повез он в Ширван, но, вернее всего, это были меха, дорого стоившие на Востоке. Торгуя «мягкой рухлядью», купцы получали огромные прибыли, иногда в сотни раз, а то и больше превышавшие первоначальную стоимость товара.

Проплыли Калязин, Углич. В Костроме взяли великокняжескую грамоту на «отпуск» за границу.

В Нижнем Новгороде их постигла неудача. Оказывается, они опоздали, и Василий Папин, с которым они должны были там встретиться, уже отплыл. Тверичи решили тогда дожидаться посла Ширван-шаха — Хасан-бека и плыть вместе с ним.

Через две недели приехал Хасан-бек. С ним возвращались шесть бухарских купцов, приезжавших торговать в Москву, и несколько московских купцов.

Заплатив все пошлины, маленький караван летом 1466 года двинулся вниз по Волге к морю. Волгу проплыли благополучно, но близ Астрахани приключилась с путниками беда. Вошли они в Бузань — рукав Волги, вытекающий в 50 км выше Астрахани и у Красного Яра соединяющийся с Ахтубою, и здесь встретили трех астраханских татар. Эти татары под великим секретом сообщили путникам, что хан Касим проведал о проезде «торговых гостей» и сторожит их с тремя тысячами татар, чтобы ограбить.

Гости перепутались. Испугался и сам Хасан-бек. Он, видимо, не был уверен, что татары знают о неприкосновенности послов, и поэтому нанял сообщивших ему о грозящей беде татар, чтобы те как-нибудь ночью, втихомолку, провели суда около Астрахани. Дал им за это посол по однорядке да по куску полотна.

Ночью стали пробираться около засады. Никитин перешел со своего судна на посольское. Как ни осторожно шли, скрыться не удалось: проводники однорядки и полотно взяли, но татарам подали весть, и те сторожили ночью. На несчастье, ночь была лунная, и татары увидали суда: «Качьма (стой)!»

Конечно, русские не остановились и пытались проскочить мимо засады, но меньшее судно, на котором были все товары Никитина, наскочило на рыболовные снасти и встало.

Началась перестрелка с подошедшими вплотную татарами. Во время перестрелки убили одного русского купца и двух татар. Русские с маленького судна перебрались на второе и, пока татары занялись грабежом, пытались уйти.

Судну посла удалось прорваться в море, а второе из русских судов, наскочившее на мель, догнали татары, забрали четверых купцов в плен, а остальных отпустили в море «голыми головами», то есть ограбив дочиста. Кое-кто из русских хотел было воротиться назад домой, но татары их задержали, чтобы они не могли сообщить о нападении.

Ограбленные, потерявшие в бою несколько своих товарищей, путешественники на двух оставшихся кораблях двинулись в Дербент. Разыгравшаяся буря выбросила меньший корабль на берег, набежали горцы кайтаки, забрали оставшееся добро, а неудачливых купцов увели с собой. Осталось только посольское судно, на котором был Афанасий Никитин. Посол Хасан-бек, шесть бухарских и десять русских купцов после всех приключений и несчастий приехали в Дербент, портовый город Ширванского ханства.

Афанасий Никитин бил челом Хасан-беку и московскому послу Василию Папину, прося их помочь освободить русских, захваченных кайтаками. Ширван-шах попросил кайтакского князя возвратить пленных, и те были освобождены. Но Ширван-шах отказал Афанасию Никитину и его товарищам в помощи по возвращению на родину и возмещению убытков, хотя и признавал в письме к кайтакскому князю, что «те люди посланы на мое имя». Тяжело было без товара, потерпев убытки, вернуться на Русь. «И мы, заплакав, — говорит Афанасий Никитин, — да разошлися кой-куды: у кого что есть на Руси, и тот пошел на Русь, а кой должен, то пошел, куды его очи понесли, а иные остались в Шемахи, а иные пошли работать к Баке». Афанасий Никитин выбрал иной путь. Земли далекие и неведомые влекли его. Он решил пробраться в Индию.

Что знали тогда об Индии? В Германии в то время был составлен сборник разных «научных» и исторических сведений «Луцидариус», то есть «Просветитель». Он был очень распространен в Европе и был переведен на русский язык. Этот «Просветитель» был наполнен самыми фантастическими сведениями. Об Индии там было сказано, что она расположена на «краю» света, что там есть река Ганг, вытекающая из «горы Кавказской», и есть гора «Каспинус, по ней зовется море Испанское…».

Над всем этим могли только посмеяться русские путешественники, которые хорошо знали и Кавказ, и Каспийское море и не путали его с «краем» земли.

Афанасий Никитин решил проникнуть еще дальше, чем ездили его предшественники. Из Дербента он приехал в Баку, где, по его словам, «огнь горит неугасимый». В Баку он сел на корабль и, переплыв Каспийское море, прибыл в Амоль, откуда направился через всю Персию на юг, к берегам Персидского залива.

Весну 1468 года Афанасий Никитин встретил в Мазендаране (северная провинция Персии). Он двигался дальше на юг, проходя один за другим опустошенные войной города Персии. Иногда задерживался там и жил по месяцу и больше. Но цель его была не здесь. В дневнике путешественник мало писал о Персии, сухо перечисляя пройденные города.

Об оживленной торговле с Персией и другими странами Каспийского моря писал и Сигизмунд Герберштейн, приезжавший в качестве посла германского императора в Москву при сыне Ивана III Василии Ивановиче. Он рассказывал, что в Дмитрове жило очень много богатых купцов, которые привозили товары с Востока Каспийским морем и Волгой и отправляли их потом в города Московского государства.

Посетил Никитин и Бахрейн, небольшую группу островов у аравийского побережья Персидского залива, в «Катобагряиме, где ся жемчюг родить». Местные жители говорят, что у них на островах «земля — серебро, а море — жемчуг». Венецианский географ и путешественник Гаспаро Бальби рассказывал, что лучший жемчуг добывается именно здесь; в Маскате же, по его словам, опасаясь рыб (то есть акул), которые «жестоки к человеку так же, как он к невинным устрицам, жители не решались ловить жемчуг». Он же сообщал легенду о том, как «родится жемчуг». В апреле раковины поднимаются на поверхность воды и принимают на себя капли дождя. Затем они опускаются на дно моря, и к началу лова, в июле, эти капли затвердевают и превращаются в жемчуг.

Бахрейнский жемчуг считался тогда лучшим и почти весь доставлялся на продажу в Ормуз. Из Ормуза он распространялся по всему миру, попадая и на Русь, где «гурмыжские зерна» были в большой цене.

Бахрейнские острова очень живописны. Море кругом так прозрачно, что невооруженный глаз ясно видит глубину кораллового дна. Новейшие изыскания открыли на островах памятники глубокой древности; здесь бывали, а может быть, и господствовали когда-то финикийцы, вавилоняне, а затем персы.

Начиная с Ормуза, или Гурмыза, как звали его тогда на Руси, записки Никитина становятся более интересными. Чувствуется, что путешественник попадает в «незнаемые» на Руси края, если и известные, то только понаслышке.

Ормуз — маленький бесплодный островок Персидского залива в нескольких километрах от берега. Благодаря своему географическому положению он долгое время — несколько столетий — был центральным пунктом торговли между отдаленнейшими странами Востока и Запада. Сюда привозились индийские товары, и отсюда начинались регулярные переходы к Черному морю, Константинополю, в среднеазиатские страны и через Ширван на Русь.

Вопреки тяжелым естественным условиям: палящей жаре, почти полному отсутствию источников пресной воды и т. д. — на этом небольшом скалистом островке возник богатый, роскошный город, за обладание которым боролись персы с арабами, а потом англичане с португальцами. Про Ормуз говорили, что «если бы мир был кольцом, то Ормуз был бы перлом в нем».

«Гурмыз же есть пристанище великое, всего света люди в нем бывають, и всякы товар в нем есть, что на всем свете родится, то в Гурмызе есть всё», — пишет Никитин.

По свидетельству путешественников, Ормуз был городом роскоши и удовольствий и ужасающей нищеты. Несмотря на все бесплодие почвы и отсутствие воды, которую местные жители привозили в барках с материка, здесь цвели роскошные сады. Нигде знатные и богатые женщины не носили столько драгоценностей и таких роскошных тканей, как в Ормузе. По ночам в городе гремела музыка, пиры следовали за пирами. В то же время сотни ремесленников и бедняков погибали от безводья и болезней.

Самым страшным врагом ормузских жителей была жара. Досталось от нее и Никитину. «А в Гурмызе, — пишет он, — есть варное [палящее] солнце, человека съжжет». Но опыт научил жителей, как бороться с жарой и смертоносным самумом, от которого пряталось все живое. Днем улицы города покрывались коврами и циновками, чтобы ноги не прикасались к раскаленной почве, над улицами натягивались ткани, создававшие искусственную тень; на перекрестках стояли верблюды с водой. Когда начинался самум, жители залезали в искусственные водоемы и сидели в них до тех пор, пока не стихал палящий ветер.

Интересно в записках Никитина то место, где он говорит о морских приливах, наблюдавшихся им на Ормузе: «…а Гурмыз есть на острове, а ежедень поимаеть его море по двожды на день».

«В Гурмызе был ясми месяць, — пишет Никитин, — а из Гурмыза пошел есми за море Индейское по Велице дня в Фомину неделю, в таву с коньми». Среди этих коней был и дорогой жеребец, купленный Никитиным в Персии.

Из Ормуза Никитин выехал 9 апреля 1469 года. Судя по тому, как он старался сократить расходы, как сетовал на дороговизну еды, средств у него было не много. Его чуть не полуторагодовые торговые скитания по Персии, видимо, не увенчались большим успехом, и на Русь еще не с чем было возвращаться. Тем не менее, остатки спасенных ценностей Никитин, видимо, сумел пустить в оборот и приобрел коня.

Бродя по Персии, он услыхал, что «во Индейской же земли коня ся у нихь не родят; в их земли родятся волы да буволы, на тех же ездеть и товар иное возять, все делають». Вот он и рискнул затратить большую часть своих средств на покупку очень хорошего, дорогого жеребца, которого решил доставить в Индию. Конечно, манила его не одна только торговая выгода — «прибыток».

В Ормузе он прожил месяц, готовясь к переезду по морю в Индию.

В апреле 1469 года, купив жеребца для продажи в Индии, Афанасий Никитин пошёл «за море Индийское в таве (беспалубная лодка с одним парусом. — Авт.) с коньми». Шесть недель длилось путешествие до индийского берега. По пути корабль заходил в Маскат — большой город на аравийском берегу, останавливался в Диу — порт на южном берегу полуострова Катьявар. Из Диу корабль заходил в Камбай — самый богатый город мусульманского царства Гуджарат («Кузрят» — по написанию Афанасия Никитина), расположенного в северо-западной части Индийского полуострова.

Область Камбай славилась своими текстильными изделиями. Афанасий Никитин записал, что здесь выделываются «алачи» — ткань из сучёных ниток, «кинь-дак» — бумажная набойчатая ткань, «пестрядь» — ткань из разноцветных ниток. Здесь добывали «ахик», то есть сердолик, и выделывали знаменитые индийские краски. Гуджарат (или Гуджерат), по словам Афанасия, был богат солью.

А вот природа Индии Никитина не удивила. Он уже перед этим видел много пейзажей, нисколько не похожих на его родные леса с перелесками под Тверью.

В Чауле, на западном берегу Индии, недалеко от современного Бомбея, морское путешествие Афанасия Никитина закончилось. «И тут есть Индийская страна», — записал он. С большим любопытством он начал приглядываться к незнакомой земле. Дневник его становится подробнее. Он рассказывает о людях, о религии и войнах, о рынках и обычаях.

В первый момент Афанасия Никитина особенно поразила одежда индусов. Вся она состояла из набедренной повязки. Только индийские князья и бояре носили «фату» на голове и на плечах. Он обратил внимание на их вооружение и записал, что «слуги княжие и боярские, фата на бедрах обогнута, да щит, да меч в руках, а иные с сулицами, а иные с ножи, а иные с саблями, а иные с луки и стрелами».

В другом месте, описывая толпу богомольцев около знаменитых храмов Парваты, Никитин снова с удивлением пишет: «Все нагы, только на гузне плат; а жонки все нагы, только на гузне фота». Но были и другие «жонки», людей зажиточных: они не только в «фотах», то есть в покрывалах, но у них «на шиях жемчуг, много яхонтов, да на руках обручи да перстьни златы».

Надо сказать, что обилие драгоценностей на индийской женщине не всегда говорило о большом богатстве. Каждый житель Индии, обладающий хоть каким-нибудь достатком, на все свои средства старался купить драгоценностей своей жене и дочерям.

Своеобразный наряд индийцев изумлял не одного Никитина, ему дивились все путешественники прошлого. Марко Поло, говоря о Малабарском побережье, даже иронизирует и пишет, что «во всей провинции Малабар нет ни одного портного, который сумел бы скроить и сшить кафтан, так как все ходят голыми».

Не меньшее удивление вызвал у жителей голубоглазый, светловолосый Никитин. «Яз хожу куды, ино за мной людей много, дивятся белому человеку».

Еда индусов не понравилась выросшему на щах, пирогах и каше тверичу. «А ества же их плоха», — пишет он. Чем же был так недоволен Никитин? «Ядят брынець, да кичири с маслом, да травы розныя ядят, а варят с маслом да с молоком». Брынец — это искаженное слово «бириндж» — «рис». Кичири (кхичри) — это блюдо из риса с маслом и приправами.

Из Чауля Афанасий Никитин скоро двинулся на восток, в глубь Индийского полуострова, пересек Гатские горы и через три с половиной недели прибыл в период дождей в Джуннар. Во время странствования Никитина по Индии Джуннар входил в одну из восьми областей Бахманийского царства.

Бездорожье заставило его пробыть здесь два месяца и наблюдать, как индусские крестьяне возделывают землю, сеют пшеницу и другие злаки, сажают горох и приготовляют вино из особого сорта орехов. Джуннар был большим и хорошо укрепленным городом. Его крепость была построена на неприступной каменной горе. Афанасий записал, что «ходят на гору по одному человеку, дорога тесна — пройти нельзя». В городе для путешественников были устроены подворья — караван-сараи, в которых можно было получить пищу и постель. Афанасий остановился в одном из них. Белый человек привлекал внимание любопытных: «Аз хожу куды, ино за мной людей много, дивятся белому человеку».

Видимо, власти тоже заметили белого чужестранца.

Наместник Джуннара Асад-хан увидел жеребца, которого привез Никитин, пленился дорогим конем и отнял его у незадачливого торговца.

Жеребец Никитина, несомненно, был очень дорогим. «И яз грешный, — пишет путешественник, — привез жеребьца в Ындейскую землю, дошел есми до Чюнеря бог дал поздорову все, а стал ми сто рублев». Сто рублей по русским понятиям того времени было суммой значительной, примерно соответствующей нескольким десяткам тысяч рублей на наши современные деньги.

Отняв жеребца, Асад-хан узнал, что Никитин «не бессермеин, а русский», вызвал его к себе и сказал:

«И жерепца дам да тысячи золотых дам, а стань в веру нашу, в Махмет дени; а не станешь в веру нашу, в Махмет дени, и жерепца возму, и тысячю золотых на главе твоей возму».

Никитин, по всей вероятности, был одним из первых христиан в Декане, и мусульманскому фанатику было лестно перевести его в «Махмет дени» — магометанскую веру.

Что было делать Никитину? Ведь на продаже жеребца были построены все его надежды! Все же он не последовал за многими ренегатами-европейцами, продававшими за деньги в лице своей веры свою родину. Так, венецианец ди Конти, который побывал в Индии в первой половине XV века, отказался от христианства. Для Никитина перемена веры была равна измене Родине, и он мужественно отказался перейти в магометанство.

Всего четыре дня было дано Никитину на размышления. Но, на его счастье, в эти четыре дня встретился Никитину старый знакомец хозяйочи Махмет, хоросанец, с которым он, видимо, познакомился еще в Персии.

«Хозяйочи» — слово искаженное. Можно предположить, что следует читать «хозиначи», что значит «казначей», или же это производное слово от персидского «ходжа» — «господин». «Ходжа» присваивалось уважаемым людям, чиновникам и т. д.

К хозяйочи Махмету и обратился Никитин со слезной жалобой: «Бил есми челом ему, чтобы ся о мне печаловал».

Старый друг не подвел. Он съездил к хану и «отпросил» Никитина, чтобы его «в веру не поставили». «Господь смиловался, не остави от меня милости своея грешнаго и не повеле погыбнути в Чюнере с нечестивыми», — пишет обрадованный Никитин. Его не только не принудили переходить в магометанство, но даже жеребца вернули.

Записывая свое приключение, Никитин подчеркивает, что именно в «канун Спасова дня приехал хозяйочи Махмет хоросанец» и договорился с Асад-ханом об освобождении Никитина в самый престольный праздник тверского Спаса Златоверхова. «Таково господарево чюдо на Спасов день», — заключает Никитин, желая этим еще раз упомянуть о том, что он неизменно верен Родине, и Родина именно в день праздника помогла ему.

Дальше Афанасий Никитин патетически восклицает: «Ино, братья русьстии християне, кто хочет поити на Ындейскую землю и ты остави веру свою на Руси».

Хоть и кончилось все это приключение благополучно и впоследствии в Индии он находит много интересных дел для Руси, товаров, даже сообщает цены на них, но в Джуннаре после приключения с жеребцом Никитин пессимистически записывает: «Мене залгали [обманули] бесермена, а сказывали всего много нашего товару, ано нет ничего на нашу землю».

Афанасию Никитину бросилось в глаза социальное неравенство населения в Индии. В коротких, но сильных выражениях обрисовал он противоречия власть имущих и бесправия, нищеты и богатства. «А земля людна вельми, а сельские люди голы вельми, а бояре сильны добре и пышны вельми».

После того как окончились дожди и установилась хорошая дорога, Афанасий отправился в Бидар — столицу мусульманской династии Бахманиев. От Джунира до Бидара около 400 верст. «А шли есмя месяц», — записал Афанасий. По дороге он побывал в Кулонгере и в Кольберге, бывшей столице Бахманийского государства. На этом пути встречалось много других городов. «Промежю тех великих градов, на всяк день по три грады, и иной день и четыре грады, колико ковов (ков равен 10 верстам. — Авт.), толико градов!»

Афанасий Никитин приехал в Бидар 15 сентября 1469 года. Бидар так поразил его своей величиной, что он принял его «за стол Гундустану Бесерменьскому», то есть за столицу всей Индии. Здесь в роскошном дворце жил султан Мухаммед III Бахмани (правил в 1463–1482 годах), которого Афанасий видел во время торжественных процессий по городу. Султану тогда шел шестнадцатый год. Пышные царские выезды были наглядной картиной индусских порядков. Афанасий ярко описал праздничный выезд царственного юноши. Султан ехал на коне впереди процессии. На нем был кафтан, украшенный яхонтами, на его высокой шапке сиял огромный алмаз, чепрак и седло коня были золотые. Всадник и лошадь блестели золотом и драгоценными камнями. Перед султаном индус нес теремец (зонтик) — символ царского величия. За султаном следовал его брат. Его несли двадцать человек на золотой кровати. Далее следовали двадцать визирей великих. Украшением всей процессии были слоны. Их было триста. На слонах были укреплены кованые «городки», в которых сидело по двенадцать человек с пушками и пищалями. На каждом слоне было по два красивых знамени, и к хоботу были прикреплены тяжелые железные гири. На слоне, между ушей, сидел воин с железным крюком, которым он правил.

Видел Никитин слонов в обычном, повседневном виде «в попонах сукнянных, да по четыре человека на слоне седят нагых, одно платите на гузне».

На праздник улу-байрам слоны выводились, как на битву.

Боевые слоны были в «булатных доспехах», в броне, а на спине у них возвышались «городки» — башенки, нередко окованные железом. В «городках» сидело от шести до двенадцати вооруженных воинов. К клыкам были привязаны два огромных меча, а в хоботе слон держал тяжелую железную гирю.

Снаряженный таким образом слон при тогдашнем вооружении был для неприятеля страшнее, чем в наше время танк. По старинным воззрениям, каждый слон заменял пятьсот всадников, а если на его могучей спине сидел еще десяток отборных воинов, то и всю тысячу.

В процессии султана участвовал особый слон, которого Никитин называет «благим». Этот слон шел непосредственно перед султаном. Наряженный в парчу, этот особо выученный слон размахивал железной цепью и не позволял никому приблизиться к султану.

«Без слонов в царстве нет благолепия», — говорилось в старинном индийском стихотворении. Слоны были главной военной силой индийского войска.

Верхом на конях ехало множество царских наложниц. Этот торжественный кортеж сопровождался оглушительным шумом. Гремели барабаны, выли трубы музыкантов, кричали обезьяны и ревели «лютые звери», которых тут же вели на цепях, кричала многолюдная толпа, любившая смотреть выезды своего повелителя. Пышное шествие двигалось по городу и заканчивалось у царского дворца. Афанасий Никитин осмотрел этот дворец и подивился его красоте.

В Бидаре Афанасий Никитин сблизился с индусами. Он научился говорить на махратском наречии индусов. Редкий иностранец в Индии мог завоевать такое большое доверие туземцев. Афанасий этого достиг своей простотой и обходительностью. Он узнал, что власть в Индии принадлежит монголам-завоевателям, которые образовали несколько самостоятельных государств и подчинили себе почти все индусские племена. Он увидел истинное положение народа в Индии, сочетание сказочной роскоши царей и вельмож с крайней бедностью населения, страдавшего от высоких налогов. Основная тяжесть многочисленных повинностей ложилась на сельское население. В городах жило много ремесленников и торговцев. Торговля была сильно развита. На многолюдные ярмарки съезжались индийские и чужеземные купцы.

Ярмарки и торговые центры особенно интересовали Афанасия. Он побывал в самых крупных торговых городах и на самых больших ярмарках.

Афанасий Никитин внимательно наблюдал религиозные обряды индусов и записал, что они «ни христиане, ни бесермени, а молятся каменным болванам, а Христа не знают». Вер в Индии, по его мнению, 84. Афанасию пришлось много беседовать с туземцами об их религии. Один из его друзей мусульманин Мелик предлагал ему перейти в мусульманство и стать монгольским сановником в Индии. Но Афанасий отказался.

Никитину удалось видеть в Бидаре змей гигантского размера: «В Бидери же змии ходят по улицам, а длина ея две сажени».

Услыхал Никитин много интересных рассказов и про обезьян: «А обезьяны-то те живуть по лесу, да у них есть князь обезьяньскый, да ходить ратию своею, да кто их заимаеть и они ся жалують князю своему, и он посылает на того свою рать, а они пришед на град и дворы разволяють и людей побьють. А рати их, сказывають, велми много, и языкы их есть свои, а детей родять много; да которой родится не в отца, не в матерь, ини тех мечють по дорогам; ины госдустанци тех имають да учать их всякому рукоделью, а иных продають ночи, чтобы взад не знали побежати, а иных учат базы миканет» (правильно: «базл микунед» — «играть и плясать»).

Итак, легенда гласит, что у обезьян есть свой язык, свой «обезьянский» царь. Жалуются обезьяны своему царю на обиды, царь посылает на обидчиков свою рать, которой «велми много».

«Князь обезьянский» — это индийский бог Хануман, один из героев «Рамаяны», действующий в образе обезьяны. У индусов обезьяны издавна считались священными животными. В Бенаресе есть храм, посвященный обезьянам. Благочестивые индусы приносят туда плоды, вареный рис и другие лакомства, до которых охочи обезьяны.

Из Аланда воротился Никитин в Бидар к 14 ноября — «О Филипове заговейне» — и оставался там почти четыре месяца, до 4 марта.

Бидар во время пребывания там Никитина был на вершине своего расцвета. «Град есть велик, а людей много велми», — пишет Никитин.

Бидар и до сих пор является довольно значительным городом Декана. Он был окружен могучими стенами, бастионы которых лежат ныне в развалинах. Дворец султана был расположен в центре восточной части города.

Вход туда идет извивающимся коридором, чтобы легче было в нем защищаться. Надо было пройти семь ворот (в настоящее время туристы проходят только через трое ворот).

Внешние ворота покрыты куполом, изнутри этот купол во времена путешествия Никитина был живописно раскрашен яркими красками. Остатки этой живописи видны до сих пор. Вторые ворота покрыты пестрыми изразцами.

До наших дней сохранились развалины нескольких дворцов. Уцелевшая майолика, кое-где виднеющиеся блестящие краски, изумительные сложные узоры на камнях — все это говорит о былом великолепии бахманийского султана. Недаром восхищенный Никитин писал: «Двор же его чюден велми, все на вырезе да на золоте, и последний камень вырезан да золотом описан велми чюдно».

В город, а уж тем более в укрепленный центр пускали далеко не всякого, расспрашивали, что за человек путешественник и по каким делам он прибыл. Всех же входящих в центр города переписывали: «А в воротех седят по 1000 сторожев да по 100 писцев кофаров, кто поидеть, ини записывають, а кто выйдеть, ини записывають, а гарипов [иностранцев бедняков] не пускають в град».

Совершенно о таких же порядках рассказывает французский путешественник XVII века Тавернье. Он говорит, что когда иностранец подходил к воротам одного из городов Индии, то его сначала обыскивали, нет ли у него соли и табаку, так как то и другое нельзя было вносить беспошлинно в город. Затем начинались расспросы путешественника. Добытые сведения посылались коменданту, а тот уже решал, можно ли пустить того или иного путешественника в город.

Путешествуя из Бидара по городам Индии, Афанасий Никитин видел и описал два больших военных похода бахманийского султана, из которых второй сыграл очень значительную роль в дальнейшей судьбе Бахманийского государства. Мухаммед II Бахмани захватил город Гоа на западном берегу Индийского моря, принадлежащий Виджаянагару, сильному индусскому княжеству, которое очень энергично боролось против мусульманского засилья Бахманиев. Его столица с тем же названием была цветущим городом, о котором путешественники оставили самые восторженные воспоминания.

Афанасий писал, что «Бижанагар вельми велик, около него три рва, да сквозь него река течет, с одной стороны от него непроходимая чаща, а с другой стороны долина… а града взять нельзя». Кроме рвов Виджаянагар окружали семь стен.

Основанный в первой половине XIV века, город Виджаянагар был столицей могущественного царства и около двухсот лет играл большую политическую и экономическую роль. Просуществовало государство Виджаянагар до 1565 года. Особенно могущественным оно было в XV веке, когда Бахманиды вели с ним непрерывные войны.

Современники Никитина оставили восторженные описания города. Особенно понравился он Абд-ар-реззаку Самарканди, послу тимуридского правителя Самарканда Шахруха при дворе виджаянагарского царя. Ему Виджаянагар представлялся земным раем.

Все пространство между первой и второй, а также второй и третьей крепостными стенами было занято возделанными полями, садами, огородами. У ворот последней цитадели, где находился царский дворец, в крытых галереях были расположены четыре базара. На возвышениях среди массы цветов лежали разнообразные товары. Из Цейлона привозили в Виджаянагар драгоценные камни, из Ормуза — жемчуг, из Китая и Египта — парчу и шелковые ткани, с Малабарского берега — перец и т. д. Над всем городом возвышался дворец, окруженный массивной стеной.

Рассказывают, Абд-ар-реззак поднес в подарок царю пять прекрасных коней, несколько кусков дамасского шелка и бархата. Царь находился в роскошном зале, окруженный многочисленной свитой. Одет он в бархат, на шее у него ожерелье из драгоценных камней. Цвет лица царя — оливковый. Он худ, высок и не имеет бороды. Выражение лица приятное. Он милостиво принял посла, благодарил шаха за подарки и велел дать послу денег, бетелю и камфары. В другой раз Абд-ар-реззак был принят царем во время празднеств. Царь сидел на золотом троне, украшенном драгоценными камнями, на подушке, обшитой жемчугом. По тонкости и изысканности работы трон был совершенством искусства. Зал, в котором был принят посол во второй раз, превосходил все виденное им по великолепию. Стены и потолок зала были сделаны из золотых листов, украшенных драгоценными камнями.

Виджаянагар, по словам Никитина, «велми велик, около его три ровы, да сквозе его река течеть, а со одну сторону его женгель злый [густая чаща, джунгли] и з другую сторону пришел дол, чюдна места велми и угодна на все, на одну же сторону прийти некуды, сквозе град дорога, а града взяти некуды, пришла гора велика да деберь зла тикень [труднопроходимые лесистые склоны]».

По словам Абд-ар-реззака, у виджаянагарского царя было миллион сто тысяч войска и тысяча слонов. Восхищенный персидский посол, видимо, преувеличивает силу индийского царя. По другим источникам, у него несколько сот тысяч войска, но отнюдь не миллион. Против этого богатого и могущественного царя из Бидара было двинуто громадное войско. Никитин, бывший свидетелем этого исторического события, записал, что «Меликтучар выехал воевати индеян с ратию своею из града Бидеря на память шиха Иладина, а по-русьскому на Покров святыя Богородица».

Видя, как тает его войско, Малик-ат-туджар приказал штурмовать Виджаянагар. Двадцать дней продолжался штурм. Осажденные отчаянно отбивались, но все новые и новые воины лезли на стены. Наконец удалось взять первые стены, которых вокруг города, как мы уже говорили, было семь. Никитин пишет про это отчаянное сражение: «Град же взял индейскы Меликчан ходя, а взял его силою, день и ночь бился с городом 20 дни; рать ни пила ни яла, под городом стояла с пушками; рати его изгыбло 5 тысячьлюду добраго [отборного войска]». Наконец «город взяли», то есть первые укрепления; победители «высекли 20 тысяч поголовия мужескаго и женьскаго, а 20 тысячь полону взял и великаго и малаго, а продавали полону голову по 10 тенек, а иную по 5 тенек, а робята по 3 тенькы». «Тенькой» Никитин называет тенгу — мелкую серебряную монету. Ценность тенги на Востоке была очень различна.

Это было полупобедой: забрали много пленных, но люди в Индии в XV веке ценились дешево, настолько дешево, что за голову пленника платили копейку. Самое же важное — «а казны же не было ничево». Все драгоценности, видимо, заблаговременно были снесены во внутреннюю крепость, которую взять бахманийским войскам не удалось. «А большаго града не взял».

Об этом грандиозном походе у других историков имеются лишь противоречивые сведения. Таким образом, Никитин был очевидцем одного из важнейших моментов в истории Бахманийского царства. Без его правдивого описания мы не знали бы интересной страницы из истории Декана, так как поход этот, стоивший громадных усилий бидарскому султану и, по существу, ничего ему не давший, явился началом заката бахманидской династии, которая просуществовала после этого очень недолго.

Война с ним истощила и подорвала силы Бахманийского государства. Огромная армия поглотила массу средств, погибло большое количество людей. Афанасий Никитин замечает, что после войны у Бахманиев «казны же не было ничего». С этого времени Бахманийская держава начинает клониться к упадку.

Разъезжая по городам Декана, Афанасий собирал сведения о далеких и неизвестных ему странах, портах Индийского океана и морских путях из Индии в другие страны Востока. Много городов и стран перечислил он в своих записках, рассказал, как далеко до этих стран, что там родится и как живут там люди, какой там климат, бывают ли дожди или «парище лихо».

Обосновавшись в Бидаре, Никитин начал путешествовать по Декану. Мы уже говорили, что он побывал в Аланде, сходил со своими друзьями-индусами в «их Ерусалим» — Парвату, побывал мимоходом в Виджаянагаре, добрался он и до Райчура. Райчур — город в юго-западной части государства Бахманидов. По имени этого города называется и вся прилегающая область. В этой-то области и добывались главным образом драгоценные камни. Был там Никитин два раза. Первый раз он ходил туда из Бидара, чтобы познакомиться с добычей алмазов, да и, наверное, купить их.

Декан издавна славился своими драгоценностями. Много чудес рассказывает об обилии драгоценных камней в Декане путешественник Марко Поло. Он пишет, что «те алмазы, что в наши страны заходят, самые лучшие, самые большие — это только тамошний брак». Уверяли, что после смерти одного малабарского царя осталась такая масса драгоценностей и золота, что одному из трех братьев понадобилось семь тысяч (?!) быков, чтобы перевезти свою часть.

«В Рачюре же родится алмаз биркона да нов кона» [старая копь и новая копь]. Далее Никитин рассказывает: «Алмаз же родится в горе каменной, а продают же тую гору каменную по две тысячи золотых нового алмазу».

Никитин не говорил, какие из копей он видел в области, он только сообщает цены на алмазы. По его данным, «почка» обыкновенного алмаза стоила пять рублей (почка — старинный русский вес драгоценных камней — около 1 г), а особенно хорошего — десять рублей. Правители области алмазные копи сдавали частным предпринимателям. За право разработки алмазных копей платили в зависимости от числа рабочих. Никитин указывает и на другую систему сдачи копей в аренду — в зависимости от места разработки, причем тогда различались алмазы новой и старой копи — алмазы из старой были в несколько раз дороже.

Второй раз в Райчуре Никитин был, когда пробирался к берегу, чтобы ехать домой. Тогда побывал он в Кулуре (у Никитина «Курули», «Курыли»), известном своим богатым алмазным месторождением, и прожил там пять месяцев.

На этот раз он ничего не сказал про добычу алмазов, считая, вероятно, что все уже им сказано раньше. Пишет он только, что «в Курули родится ахик [сердолик]» и «ту его делають и на вес свет оттудыва его развозять».

«Пышные велми бояре» в Индии любили украшать себя драгоценными камнями. Драгоценностями была усыпана их одежда, паланкины, сбруя на конях. Со многими делярами, то есть ремесленниками, познакомился Никитин в Бидаре, было их много и в Кулуре, где они украшали добываемыми на месте алмазами оружие: «…а в Курыли же алмазников триста украшают оружие».

В свой дневник он занес сведения о пути в Каликут (самый большой порт средневековой Индии), на остров Цейлон, в Малакку и Китай.

О Каликуте пишет Никитин в своих записках несколько раз, но был ли он там, трудно выяснить. Вернее всего, был. Этот большой приморский город с его громадной торговлей для такого непоседливого путешественника и вместе с тем практичного купца, как Никитин, слишком уж был заманчив.

Каликут подробно описан знаменитым арабским путешественником Ибн Баттутой, который посетил город в XIV веке. Торговое значение Каликута было не меньшим, чем Ормуза. Сюда приходили суда и из Эфиопии, и с берегов Западной Африки, из Китая, с Цейлона, с берегов Красного моря. Ввозили в Каликут серебро, золото, кожи, боевых коней, а вывозили разного рода пряности, китайский фарфор, драгоценное дерево и т. п. Ибн Баттута считал Каликут одним из крупнейших портов мира.

Пришел в восхищение от Каликута и Никитин: «А Келекот же есть пристанище Индейского моря всего». Но богатая морская торговля города привлекла в окрестные моря много пиратов. Видимо, близ города стояли их суда, и беда была судну, отклонившемуся от обычной дороги: его захватывали морские разбойники и грабили. Об этом и пишет Никитин, говоря, что «пройти его не дай бог никакому костяку [судну], а кто его не увидить, тот поздорову не проедеть морем».

Любознательный купец Никитин трезво перечисляет только то, что можно продавать и покупать. По его наблюдениям, родится в Каликуте перец, инбирь, мускат, корица, гвоздика и другие пряности. Отмечает он и то, что в Каликуте большое число работорговцев, которые торгуют черными рабами и рабынями.

Кроме Индии пишет Никитин о Цейлоне, Бирме, Индокитае и даже о Китае — этих загадочных в то время для европейцев странах, в которых он хоть сам и не был, однако собрал о них сведения.

«…От Келекота до Силяна 15 дни, а от Силяна до Шибаита месяць ити, а от Сибата до Певгу 20 дни, а от Певгу до Чини да до Мачини — месяць итьти, морем все то хожение. А от Чини да до Кытаа итьти сухом 6 месяць, а морем четыре дни ити». «Силян», то есть остров Цейлон, по словам Никитина, «пристанище Индейского моря немало».

Рассказывали Никитину, что есть на острове Адамова гора. По одним легендам, на ее вершине находится гроб Адама, по другим — на этой горе каялся Адам перед Богом в своих грехах, и где он стоял, там до сих пор видны отпечатки ступней его ног.

Добывают на Цейлоне драгоценные камни: «чрьвци», судя по цвету («червонный, красный»), — это рубины или гранаты, имеются там «фатисы» (кристаллы), «бабо-гури» — белый агат и наждак, специальный камень для полировки драгоценных камней.

Богат Цейлон слонами. Цена на них, по сведениям Никитина, колеблется в зависимости от их величины, ибо слонов «продають в локоть», то есть измеряя локтями (старинная мера, несколько больше 60 см). Есть на Цейлоне «девякуши», которых «продають на вес».

И. И. Срезневский считает «девякуш» страусами, от тюркского «девекуши» — «страус». Но, как известно, страусов на Цейлоне нет. Возможно, что Никитин говорит о торговле привозными африканскими страусами.

Собрал сведения Никитин и о какой-то большой стране Шабаит или Шабат. Там много шелка, сандала, жемчуга, водятся там слоны, которых, как и на Цейлоне, продают, измеряя величину животного локтями.

В лесах Шабаита много диких кошек и обезьян. Их так много, что люди не решаются ездить по дорогам ночью. Разводят там мускусных оленей кабаргу. У самцов кабарги на брюхе находится мешковидная железа («пупок», по выражению Никитина), выделяющая мускус — ароматическое вещество с резким своеобразным запахом, очень ценившееся в Средние века.

Никитин указывает, что страна Шабаит населена особым народом. «Шабаитене не жидове, ни бесермена, ни христиане, инаа вера индейскаа, ни с худы [иудеи], ни бесермены ни пиють, ни ядять, а мяса никакого не ядять».

Никитин пишет, что индийские мусульмане «хоросанцы» пользуются в Шабаите привилегиями: князь шабаитский дает им хорошее содержание — «олафу [жалованье] по тенке на день, и великому и малому». Кто же из хоросанцев женится, то есть оседает в стране, тому князь «даеть по тысячи тенек на жертву, да на олафу да есть на всякый месяць по двести тенек». По-видимому, Никитин собрал сведения о части Аннама (Индокитай), известной на Востоке под именем Чамбы.

Много чудесных стран видели глаза Афанасия Никитина, о многих землях слышал он рассказы купцов и путешественников. Но ни одна земля не могла сравниться в его глазах с землею русской. Под чужим индийским небом тосковал он по ней и ночью, с грустью глядя на звезды, замечал, что даже звезды здесь расположены иначе, чем дома. Вспоминая все виденные или известные ему страны, сравнивая их с русской землей, он писал, что нет в мире земли лучше русской: «А Русская земля — да сохранит ее Бог! В этом мире нет такой прекрасной страны! Да устроится Русская земля!»

Он задумал вернуться на родину. Труден был далекий обратный путь на Русь по опаленным беспрерывной войной землям. «Пути не знаю, как пойду из Гундустана, — восклицал Афанасий. — Ни на Хорасан, ни на Иезд, ни на Чеготай идти нельзя — везде идет война». Узун-Хасан — энергичный представитель туркменской династии «Белого барана» — вел войну с Османской Турцией. На Мекку нельзя идти, потому что «туда ходят только бесермены и нужно стати в веру бесерменьскую».

Но опасности не остановили его. Он твердо решил пойти на Русь. Афанасий выгодно продал своего жеребца и оставил Бидар. Теперь он выбрал новую дорогу к индийскому берегу. Она шла через Кольберг и Кулури. В Кулури добывался сердолик и делались известные на весь мир сердоликовые украшения. Может быть, решив захватить домой драгоценные камни, Афанасий и зашел сюда.

Переходя из города в город и останавливаясь там, где были большие базары, Афанасий Никитин подвигался обратно к индийскому берегу и, наконец, дошел до большой пристани Дабуль на Малабарском берегу. Он писал, что сюда съезжается торговать «все поморье Индийское и Эфиопское». Здесь он, заплатив корабельщику два золотых, сел в таву и отправился в обратный путь по Индийскому морю до Ормуза.

Это было в начале 1472 года. Целый месяц шел корабль по морю; на другой месяц путешественники увидели землю, но это были горы Африки. Эфиопы чуть было не разграбили корабль. Щедрыми подарками удалось их задобрить, и через пять дней корабль отправился дальше. Он благополучно добрался до Маската, и через 9 дней Афанасий Никитин высадился в Ормузе. Тяжелое и опасное путешествие по морю закончилось. Предстоял не менее тяжелый путь по Персии.

Его он прошел через Лар, Шираз, Йезд, Исфахан и Кашан. Отсюда он свернул на Султанию и остановился в стане Узун-Хасана, где шла война. Десять дней вынужденного бездействия измучили Афанасия, и он с тоской писал, что отсюда «пути нет». Наконец, он решился на отчаянный шаг: пройти через турецкие владения к южным берегам Черного моря в Трапезунд. Турецкие власти в Трапезунде приняли его за лазутчика Узун-Хасана. Они забрали все его имущество, искали секретных грамот и, пользуясь случаем, ограбили его. Ему были возвращены лишь походный мешок и, возможно, его записки. Он купил место на корабле до Кафы (Крым) и еще занял один золотой на прожитие. Буря метала корабль по морю десять дней и заставила снова вернуться в Трапезунд. Два раза корабль выходил в бурное море, прежде чем, наконец, ему удалось добраться до Балаклавы. Из Балаклавы Афанасий приехал в Кафу. В Кафе он мог с глубоким чувством удовлетворения и радости сказать: «Преидох же три моря: первое море Хвалынское, второе море Индийское, третье море Черное». Теперь оставалось сухим путем добраться до родных мест. Дорога из Крыма на Русь хорошо была известна русским купцам. Купцы смоленские, тверские и новгородские предпочитали из Крыма ехать по Днепру. Был и другой, более прямой путь по Дикому полю через владения Золотой Орды. Но в эту осень 1472 года хан Ахмат пошел на Русь, по словам летописи, «со всей силою ордынскою» и бился под Алексиным на Оке с русскими князьями. Идти вторым путем было опасно. Афанасий пошел через Днепр. Но ему не удалось дойти до родной Твери. Недалеко от Смоленска он умер.

Московский летописец записал под 1475 годом: «Того же году обретох написание Офонаса тферитина купца, что был в Индеи 4 годы, а ходил, сказывает, с Васильем с Папиным, а сказывает, что де и Смоленска не дошед, умер, а писание то своею рукою написал, иже его руки тетради привезли гости к Мамыреву Василью, к дьяку великого князя на Москву».

Спутники Афанасия Никитина понимали всю важность его тетрадей. Они привезли их к великокняжескому дьяку Мамыреву. Василий Мамырев в московском правительстве был человеком известным. Он был государевым дьяком 18 лет и имел отношение к летописному делу.

Московский летописец включил тетради Афанасия Никитина в летопись. Он поместил «Хожение за три моря» в летописный текст наряду с другими важнейшими историческими памятниками. Так дневник Афанасия Никитина попал в официальную летописную историю Русского государства. Его переписывали несколько раз и включали в другие летописи.

Прошло несколько лет после путешествия Афанасия Никитина, и еще неведомая в его годы Индия стала ареной действий европейских колонизаторов. В 1487 году на розыски пути в Индию из Португалии отправились Педро де Кавильян и Альфонсо де Пайва. Кавильян добрался до индийских берегов, побывал в Каликуте, Гоа и Конаноре. Он писал, что до Индии можно добраться морским путем вдоль африканского берега. В 1497 году из Лиссабона отправилась на поиски пути в Индию морская экспедиция Васко да Гамы.

Имя и записки Афанасия Никитина были забыты. Много позже Н. М. Карамзин снова открыл их для науки и оценил по достоинству: «Доселе географы не знали, что честь одного из древнейших, описанных европейских путешествий в Индию принадлежит России Иоаннового[4] века». В «Истории государства Российского» Карамзин писал о «Хожении за три моря». «По крайней мере оно доказывает, что Россия в XV веке имела своих Тавернье и Шарденей (французские путешественники XVII века. — Авт.), менее просвещенных, но равно смелых и предприимчивых, что индийцы слышали о ней прежде, нежели о Португалии, Голландии, Англии. В то время как Васко да Гама единственно мыслил о возможности найти путь от Африки к Индостану, наш тверитянин уже купечествовал на берегу Малабара и беседовал с жителями о догматах их веры».

Записки Афанасия Никитина после этого приобрели большую известность. Они были изданы русским археографом П. Строевым в 1821 году во 2-й части Софийского «Временника». В 1835 году они были напечатаны в «Ежегоднике» Дерптского университета.[5]

Археографическая комиссия в 1853 году издала записки Афанасия Никитина в VI томе полного собрания русских летописей, а спустя четыре года известное Хаклюйтовское общество в Лондоне поместило их в книге, посвященной Индии XV века.

Своей объективностью и точностью записки Афанасия Никитина превосходят многие последующие рассказы об Индии. В своем дневнике он не многословен, но рассказ его всегда полон большого смысла. Он очень сдержан в выражении своих чувств, но там, где они проявляются, мы видим горячее поэтическое сердце. Он скромен и не жалуется на трудности путешествия. Он тосковал по родине. Он очень любил ее. В нем был высокий патриотизм, сознание единства русской земли, сознание ее силы и могущества. Это был великий и горячий патриот. Среди чужого народа он не уронил достоинства русского, был принят как равный, был посвящен в обычаи и религию туземцев. Не товары и богатство привез он с собой на родину, а славу человека, совершившего одно из самых замечательных путешествий своего века. Его дневник широко используется в европейской научной литературе и ценится, как один из лучших источников по истории Индии XV века. «Записки А. Никитина, — писал академик Срезневский, — памятник в своем роде и для своего времени в такой же мере единственный и важный, как и "Слово о полку Игореве"».

Мы только что познакомились с устоявшейся, укоренившейся в нашем сознании традиционной версией путешествия тверского купца в далекую Индию. Ни у кого долгие годы не вызывали сомнения многочисленные нестыковки в описаниях Никитина. Откуда дорогой конь, если купца ограбили? Как он изучил столько сложных восточных языков и за такое короткое время?.. Почему направился прямиком в алмазоносные районы? Вопросов много.

Российский исследователь Дм. Демин давно уже задался целью взглянуть на вояж Никитина другими глазами. Дадим ему слово.

В начале XIX века наш великий писатель и историк Николай Михайлович Карамзин обнаружил интересующие нас записи в древлехранилище Троице-Сергиева монастыря. Прочитал и был поражен: «Доселе географы не знали, что честь одного из древнейших описаний европейских путешествий в Индию принадлежит России Иоаннова века… В то время как Васко да Гама единственно мыслил о возможности найти путь от Африки к Индостану, наш тверитянин уже купечествовал на берегу Малабара».

Благодаря Карамзину имя Афанасия Никитина стало известно всему миру. «Хождение за три моря» — документ во многом запутанный, странный, полный загадок. Попытаемся их разгадать…

Удивительно, но мы не знаем, какова фамилия купца Афанасия. «Афонасья Микитина сына». В другом списке «Хождения» говорится: «…того же году обретох написание Офонаса Тверитина купца, что был в Индее четыре года». И в третьем списке опять — «та же лета некто именем Офонасей Микитин сын Тверитин ходил в Ындею и той тверитин Афонасей писал путь хождения своего». Тверич Афанасий Никитич, купец из Твери, — вот только что мы и знаем о нем.

Год 1466-й. «В те же лета некто именем Афонасий Никитин сын Тверитин ходил за море», — скажет летопись. И тут сразу же возникает загадка — а по своей ли воле, по своим ли делам отправился в неведомые земли тверич Афанасий?

До наших дней сохранились двери тверского храма XV века, которые отворял сам Афанасий Никитич, чтобы «в святом Спасе златоверхом» помолиться о благополучии в пути. Но только ли молиться приходил в храм Афанасий?

«Пошел я от святого Спаса златоверхого, с его милостию, от великого князя Михаила Борисовича и от владыки Иннадия Тверского и от Бориса Захарьича на низ, Волгою», — отметил в своих листках Афанасий. Так вот от кого «получает милость», «охранную грамоту», Афанасий Никитич — от самого великого князя тверского, который ведет тайную войну за престол с великим князем московским и государем всея Руси Иваном III. И от владыки Геннадия, епископа Тверского. И помогает Афанасию в делах его «сильнейший и крепчайший из воевод Борис Захарьич».

В другом списке «Хождения» есть такие слова: «Взял напутствие нерушимое и отплыл вниз по Волге с товарами».

И естественно возникает самый важный вопрос, самая главная загадка странствия — что же за «напутствие нерушимое» ведет его в трудный и опасный путь? Какая тайна скрывается в «Хождении за три моря»? Сможем ли мы спустя пять с лишним веков разгадать ее?

Что же происходит с тверским караваном? «Поехали мимо Астрахани, а месяц светит. Татары кричали нам: "Не бегите!" Судно наше малое остановилось… они взяли его и тотчас разграбили; а моя… поклажа была на малом судне. Большим же судном мы дошли до моря и встали в устье Волги… Здесь они судно наше большое отобрали, а нас отпустили ограбленными».

Что же решают ограбленные купцы? «Заплакав, разошлись, кто куда… А я пошел в Дербент, а из Дербента в Баку, а из Баку пошел за море».

За море?! Один? Ограбленный до нитки?! Что делать за морем купцу, которому нечем торговать?! Не вернувшиеся ли на Русь купцы принесли весть, что один из них, купец Афанасий, тверич, ушел за море? Не это ли особенно встревожило государеву службу, дьяка Василия Мамырева?

Весной 1468 года пришел Афанасий Никитич в земли Хоросана, в Персию. Великий шелковый путь лежал перед ним. Древнейшая дорога в Индию и Китай.

Что же отметит Афанасий в своих листках? «Из Рея пошел в Кашану и тут был месяц. А из Кашана к Найину, потом к Йезду и тут жил месяц».

Красивы и богаты города Хоросана. Все здесь есть — персидские шали и индийские шелка, дорогое оружие, украшенное каменьями, и золото, и серебро. Со всего света съезжаются купцы продавать и покупать. А купец Афанасий? «А из Йезда пошел к Сирджану, а из Сирджана к Таруму, где финиками кормят домашний скот…» И все! Что же за купец такой, которого товары не интересуют? Еще целый год странствий по богатым торговым городам — и всего три строчки в листках. Ну, что торговать нечем — это понятно, ограблен купец в начале пути. Но что тогда он делал в Персии целых два года? Может быть, бродя два года из города в город, искал Афанасий знакомых восточных купцов? И наконец, нашел их? Ведь будет теперь идти по белу свету не русский купец Афанасий Никитич, а Ходжа Юсуф Хоросани — купец из Хоросана! В листках его нет никаких сведений о Хоросане и о том, что он стал Ходжой Юсуфом — только перечисления городов, где он побывал.

«И привез я, грешный, жеребца в Индийскую землю; дошел же до Джунира благодаря Бога здоровым, — стоили мне это сто рублей». Откуда взялся у ограбленного до нитки Афанасия жеребец, стоивший на Востоке бешеных денег? Откуда золото на все переезды, жилье, пищу, покупки? Вовсе не нищим ходит по Индии Афанасий. Только на жеребца «извел 68 футунов, кормил его год», пока не продал в Бидаре. Футун — золотая монета, а 68 футунов — целое состояние для странника. Совершенно ясно — «одарили» его хоросанские купцы, которые ценили «милость» тверского князя. И то, что случилось с ним в Индии, в городе Джунире, произошло благодаря их заступничеству. «Хан взял у меня жеребца, — пишет Афанасий, — но приехал хоросанец ходжа Мухаммед, и я бил ему челом, чтобы попросил обо мне. И он ездил к хану и жеребца моего у него взял».

Только «в стране Индейской» начинаются описания. Он у цели. Или, пока скажем так, близок к цели. И здесь мы подходим к главной загадке: с какой целью послан Тверью в Индию Афанасий Никитич?..

Исследователи «Хождения за три моря» отмечают поразительную точность собираемых сведений и «выдающиеся качества Афанасия Никитина как наблюдателя». Вот Индия, увиденная странником Афанасием: «У них пашут и сеют пшеницу, рис, горох и все съестное. Вино же у них приготовляют в больших орехах кокосовой пальмы. Коней кормят горохом. В Индейской земле кони не родятся; здесь родятся волы и буйволы. На них ездят и товар — иногда возят — все делают…»

Но вот и странная запись: «Меня обманули псы-бусурмане: они говорили про множество товаров, но оказалось, что ничего нет для нашей земли».

Какой товар ищет этот купец? Что ему нужно в богатой Индии? Есть здесь и ткани, столь ценимые на Руси, есть и дешевые перец и краска. Вот Ормуз — великая пристань. Люди со всего света бывают в нем. Все, что на свете родится, в Ормузе есть. Вот «Камбай — пристань всему Индейскому океану», и товар в нем любой — и грубая шерстяная ткань, и краска индиго, и лакх, и сердолик, и гвоздика. А в Каликуте — пройти его не дай бог никакому судну! А родится в нем перец, имбирь, цвет мускат, цинамон, корица, гвоздика, пряное коренье. И все в нем дешево…» Так в чем же дело? Все дешево, все редкость, диковина на Руси — да не этот ли товар — клад для купца?! А он все твердит — обманули псы-басурмане…

Не здесь ли кроется секрет, тайна его миссии? Нужен «особый товар» для великого князя, только с ним может вернуться Афанасий в Тверь. Или — не привезти пока этот особый товар, а все выведать про него, узнать все пути к нему, все скорейшие способы доставки, все пошлины. Все доложить князю о…

Но нигде нет нужного «товара», и весной 1471 года, после пяти лет тяжелейшего «хождения», отправляется Афанасий Никитич вслед за войском индийским в княжество Виджаянагар, которое ведет войну против мусульман.

«И город Виджаянагар на горе весьма велик, около него три рва, да сквозь него река течет, по одну сторону города джунгли непроходимые, а по другую же сторону прошла долина, чудные места, весьма пригодные на все…»

Легендарный Виджаянагар был построен на том месте, где вечно пребывает богиня счастья Лакшми. Пышные дворцы и величественные храмы возвышались над буйной тропической растительностью. В подвалах дворца — рассказывали путешественники — хранилось золото в слитках и драгоценные камни в мешках. Царям Виджаянагара принадлежала большая часть полуострова, от Малабарского до Коромандельского берега. Здесь, в самом сердце Индии, неподалеку от Виджаянагара, в недоступных горах находились алмазные копи таинственной Голконды.

И нет больше сомнений — «напутствие нерушимое» ведет Афанасия в ту землю, где родятся алмазы. Вот она, эта запись в листках Афанасия: «И пошел я в Коилконду, где базар весьма большой». «Гол», что на языке урду значит «круглый», «конд» — «холм». Круглый холм — Голконда — столица могучего княжества Голконда. Земли ее простирались от гор до океана, легенды о ее сокровищах разносились по всему свету.

«Нельзя описать царства сего и всех его чудес, — говорилось в древнерусском "Сказании об Индийском царстве". — Во дворце много золотых и серебряных палат, украшенных, как небо звездами, драгоценными каменьями и жемчугом. И на каждом столпе — по драгоценному камню-карбункулу, господину всем камням, светящемуся в ночи. А родятся те камни в головах змей, слонов и гор…» Все знаменитые алмазы Индии — «Кох-и-Нор», «Шах-Акбар», «Тадж-е-Мах» — были добыты в копях Голконды. Но где находились сами копи, точно не установлено до сих пор. Все сведения о них держались в строжайшем секрете. Известно лишь, что алмазоносные районы располагались к востоку от плато Декан и на юге, близ реки Кистна. Сама же крепость Голконда была лишь крупным рынком, где продавались алмазы.

А теперь выделим те строки из записей Афанасия, где говорится об «особом товаре»: «Да около родятся драгоценные камни, рубины, кристаллы, агаты, смола, хрусталь, наждак… В Пегу же пристань немалая, и живут в нем все индийские дервиши. А родятся в нем драгоценные камни, рубин, яхонт. Продают эти камни дервиши… Мачин и Чин от Бидара четыре месяца идти морем. А делают там жемчуг высшего качества, и все дешево… В Райчуре же родится алмаз… Почку алмаза продают по пять рублей, а очень хорошего — по десять рублей; почка же нового алмаза только пять кеней (мелкая монета), черноватого цвета — от четырех до шести кеней, а белый алмаз — одна деньга. Родится алмаз в каменной горе; и продают ту каменную гору, если алмаз новой копи, то по две тысячи золотых фунтов, если же алмаз старой копи, то продают по десять тысяч золотых фунтов за локоть».

Алмазы Голконды! Вот что больше всего интересует Афанасия Никитича в Индии. «Некоторые возят товар морем, иные же не платят за него пошлин. Но нам они не дадут провезти без пошлины. А пошлина большая, да и разбойников на море много…» Может быть, именно поэтому так точно отмечает все сухопутные расстояния от города до города, измеряет все дороги Афанасий Никитич, чтобы, пользуясь поддержкой хоросанских купцов, везти драгоценный товар сушей, через Персию?

Так или иначе, везет ли Афанасий в Тверь камни или не везет, но он все выведал о них. Наказ великого князя он выполнил. И листки его теперь самое драгоценное, что у него есть.

Дальнейшие записи его кратки: «В пятый же Великий день надумал я пойти на Русь». От Голконды он пошел к Гульбарге, потом к Сури, и так до самого моря, к Дабулу, пристани океана Индийского. Вспомним теперь, как, ограбленный татарами под Астраханью, обобранный до нитки, решительно отправляется в далекий путь Афанасий. Да, там будет у него поддержка. Но теперь! Теперь он опасается за свою жизнь. С ним тайные сведения, которых так ждут в Твери! И словно кричат его листки: «Господи Боже мой, на тебя уповаю, спаси меня, Господи! Пути не знаю. И куда я пойду из Индостана…» Нет, он прекрасно знает все дороги, которые ведут на Русь. Но он теперь и знает, что творится на этих дорогах. «На Хорасан пути нет, и на Чагатай пути нет, и на Бахрейн пути нет, и на Йезд пути нет. Везде происходит мятеж. Князей везде прогнали». И остается один путь — самый тяжелый, самый опасный — через великое Индийское море…

Зачем же понадобились великому тверскому князю Михаилу Борисовичу алмазы Индии? Какие важные исторические события вынудили его отправить за три моря секретную миссию?

Об этом сказал историк Карамзин: «Образуется Держава сильная, как бы новая для Европы и Азии… Отселе История наша приемлет достоинство истинно государственной, описывая уже не бессмысленные драки, но деяния Царства, приобретающего независимость и величие». Но кто будет властвовать над этой державой? Москва или Тверь? «Со всех сторон окруженная Московскими владениями, — пишет далее Карамзин, — Тверь еще возвышала независимую главу свою, как малый остров среди моря, ежечасно угрожаемый потоплением… Князь Михаил Борисович знал опасность: надлежало по первому слову смиренно оставить трон или защитить себя…»

Защитить себя? Нужно большое войско. Нужны большие средства. Вот тогда-то, в разгар тайных политических интриг, и посылает великий князь тверской в далекую Индию, страну несметных сокровищ, своего верного человека, снабдив его охранными грамотами. Великому князю Михаилу Борисовичу нужны алмазы Индии, чтобы вооружить войско тверское, чтобы вести войну с великим князем московским за престол.

И мы можем понять всю глубину чувств Афанасия Никитича, знающего и понимающего, что происходит на Руси, — его тайную молитву о Родине: «Да сохрани Бог землю Русскую! Боже, сохрани ее! В сем мире нет подобной ей. Хотя бояре Русской земли не добры. Справедливости мало в ней. Да устроится Русская земля!.. «Да станет земля Русская благоустроенной, и да будет в ней справедливость. О Боже, Боже, Боже…»

Афанасий выполнил свой долг перед Родиной. Он возвращается на Русь… Но на каждом шагу странника ожидают опасности. Весной 1472 года, после шести лет странствий, приходит Афанасий в порт Ормуз, а к осени, к октябрю, без особых приключений добирается до Трапезунда на южном побережье Черного моря.

«Долго ветер встречал нас злой и долго не давал нам по морю идти… Божией милостью пришел я в Кафу». Все моря далекие, все страны неведомые остались позади. И обрываются записки странника словами: «Остальное Бог знает, Бог ведает…»

Все, что мы знаем о дальнейшей судьбе странника, взято из скупых строк единственного источника — Софийской летописи. «Сказывают, что-де — и Смоленска не дошед умер. А писание то своею рукою написал, иже его руки тетради и привезли гости Мамыреву Василью к дьяку великого князя в Москву», — записано в 1475 году. И вот тут возникают новые загадки.

Не посланы ли были «гости» самим дьяком Мамыревым? Не следил ли кто за ним? Умер ли он своею смертью? Может быть, вместе с записками Афанасия был передан в государственную казну и «индийский товар»? Может быть, сохранились записи о поступлении в 1472-м или 1473 году в казну Москвы драгоценных камней? Нужен кропотливый и упорный поиск, чтобы попытаться ответить на эти вопросы. В старинных рукописях нашлось и подтверждение тому, что тверские князья «ладили с бусурманскими людьми» и знали о богатствах Индии: «Смиренного инока Фомы слово похвальное о Великом князе Тверском Борисе Александровиче», текст времен «Хождения за три моря». И пишет инок Фома: «Со всех земель приходили к князю Борису и великие дары приносили… Я сам был очевидцем того, как пришли послы из далекой земли, из Шаврукова царства…» И дальше перечисляет несметные дары невиданной красы, которые привезли послы от султана Шахруха, владетеля Хоросана. И все становится на свои места. Да, от послов хоросанских знали тверские князья о путях в Индию, о ее несметных богатствах. Да, были дары…

А что же сталось с пославшим Афанасия в далекий путь великим князем? С родной его Тверью? Обратимся снова к «Истории государства Российского» Н. Карамзина.

«8 сентября 1485 года осадил Иван III Тверь, и тверские Князья и Бояре, оставив государя своего, а великий князь тверской, видя необходимость или спасаться бегством или отдаться в руки Иоанну; решился на первое, и ночью ушел в Литву… Столь легко исчезло бытие Тверской знаменитой Державы, долго спорила с Москвою о первенстве».

Соперничество Москвы и Твери — лишь малый эпизод в многовековой истории государства Российского, и «особое поручение» великого князя тверского, даже будь оно успешно выполнено, вряд ли изменило бы ее ход.