Русская община на кавказско-черноморском побережье

IV

Повторяю, производительность и естественное богатство узкой приморской полосы, куда входит черноморская губерния, вне всякого сомнения. Но что же делать? Как эксплоатировать благородную природу?

Назад тому два года, в нескольких верстах от селения на берегу моря поселился швейцарец М. Он взял в аренду у частного владельца землю и стал хозяйничать. Уже через год пустынный уголок сделался цветущим. Опытный садовод чего-чего только не развел на своем участке: лучшие фруктовые сорта плодов, декоративные, до семидесяти видов роз и проч. Разводя школу и, внимательно наблюдая, г. М. пришел к заключению, что лучшего места для плодоводства, как побережье черноморской губернии, едва ли можно найти в южной Европе.

– Мои двухлетние опыты блестящи, – говорил он мне: – посмотрите, как все растет сильно и крепко, безыскусственно, так как я поливки не допускаю. Я долго работал в южной Франции и Крыму, но такой сильной почвы, такой производительности не встречал еще… Здесь приятно работать!

И действительно, работает человек, и люди видят это и начинают понимать. За дешевую цену у швейцарца можно купить однолетних и двухлетних фруктовых посадок, за совершенные пустяки можно развести роскошный промышленный сад.

Развел небольшой сад я: все деревья, выдержав довольно суровую зиму, принялись превосходно. Какой рост и стройность, и сила! Поселяне знали, у кого я приобрел посадки, и что же? Они стали покупать деревья, чтобы садить около хат, одним словом, разводить на усадебной садочки.

– Отчего бы вам не попробовать заняться садами на надельных участках? Я знаю там места прекрасные…

– Да и мы знаем места, – соглашались они, – да Бог ее знает, разведешь сад, а земля от тебя отойдет… земля-то общественная, сегодня моя, завтра – твоя…

– Можно и общественную землю по приговору общества переделить участками надолго, на двенадцать лет, например.

– Нет, такое дело не подойдет… Табаком, какурузой еще можно заниматься, да и то трудно, а садами и совсем невозможно…

– А еслибы юртовой участок совсем не отошел бы, если он обработан под сад, виноградник?..

– И тогда нам не с руки этим делом заниматься… Около дома можно, можно и присмотреть, и оберегать, потому мы живем в станице…

– Отчего же не жить там, если будет большой сад?.. Кстати, у вас там все хозяйство, и посевы, и баштан…

– Это на «степу» – то жить?! – заметил еще молодой хозяин. – Ой, было бы хорошо, да начальство не позволяет!.. Жить надо в станице, чтобы повинности справлять разные!..

– Разве нельзя жить на надельных участках?

– Воспрещено! А разве сад без надзора можно оставить: сколько там всякого зверья, и медведей, и диких коз… и зиму и лето будут хозяйствовать по-своему!..

Приходится задуматься над такими обстоятельствами, задуматься и придти к заключению о полной недостаточности нашего общинного землевладения на побережье, совершенно не пригодном для зерновых культур, которыми уже сорок лет пробавляются русские поселенцы. В самом деле, там, где они по степной привычке колупают одну, две десятины под пшеницу, мог бы расти прекрасный сад, а там выше, на землях, теперь считающихся безусловно неудобными, развивалась бы тонкая виноградная лоза…

Бегло очертив русскую общину на побережье, тяжелые, запутанные условия, в которых эта община пребывает в настоящее время, мы невольно приходим к печальному выводу: только слишком поверхностные наблюдатели не могут заметить, что сами поселяне тяготятся такой формой землевладения и хозяйственный выход и свое будущее устойчивое хозяйство видят в подворном наследственном праве владения, притом при совершенно свободном земледельческом труде, без всякой административной опеки, которая, как мы видим, до добра не довела и общинное поселянское хозяйство. Во время моего трехлетнего пребывания и скитания по русским поселенным центрам побережья, во время бесед с сельскими жителями, я ни от одного русского не слыхал ничего в защиту общинного владения, – решительно все поселяне желают иметь собственные участки. На таком только принципе и возможен раздел переселенцев. Правда, некоторые поселенцы на первых порах продадут свои участки и уйдут в Россию. Может быть, что их скупят кулаки и земля таких участков станет предметом спекуляции, будет продаваться. Но я не думаю, чтобы такая спекуляция имела прочную почву среди трудового элемента, вдали от морского берега, за которым собственно и гонятся дачники и наезжие культурные люди. Напротив, нам кажется, что трудовые поселки привлекут в свою среду свойственные им элементы, которые на своей земле, при благоприятном климате, потрудятся действительно над высшими культурами. Может быть, культурно-трудовое пионерство внесет новый дух, новую струю, освежающую атмосферу косного поселянского хозяйства, создавшегося в новом крае, благодаря неблагоприятным условиям, вследствие того, что этот край не был изучен не только систематически, но даже и поверхностно.

Указывая на полную непригодность на побережье общинного землевладения, я должен прибавить, что в принципе я не противник этой русской исторической формы землевладения. Я совершенно понимаю такую форму в степных полосах при зерновом хозяйстве и сравнительно однородной по качеству земле. Я прекрасно знаю, насколько приспособились наши крестьяне к совершенно справедливому, точному и сложному (по клиньям) равнению полей и сенокосов во время переделов, когда принимаются со внимание и качество, и отдаленность земель от усадебных мест, и даже топографические условия наделов. Но попробуйте переделить справедливо на основании принципа общинного землевладения горные и приморские земли побережья, где каждая пядь, каждый кусок нескольких квадратных сажен представляет собой разницу и весьма часто резкую, – например, одна и другая полоса, совершенно равные по количеству, одинаковые по качеству почвы, находящиеся под равными углами наклона, но первая полоса на юг, а вторая на север, и что же? Первая – дорогое для виноградника место, а вторая решительно ничего не стоит: это безусловно неудобная земля. С лесом – наоборот: на северных склонах растет сильный, могучий лес, а на южных – слабее древесная растительность, кустарники богаче, разростается больше лозняк, колючка, к северу же лес почти чистый.

Вот условия для хозяйства, разнообразные, еще не исследованные, не изученные. В самом деле, прошло сорок лет, а мы не имеем даже простого статистического исследования побережья, края сравнительно небольшего, с населением сто тысяч душ. Не говоря о том, что такой статистический материал давал бы больше возможности ориентироваться в тех вопросах, которые я затрагиваю, но сведения эти были бы важны для истории русской культуры на побережье. Вопрос о статистическом исследовании был затронут в текущей прессе; в феврале 1903 г. мною в статистической коммиссии при «Императорском вольном экономическом обществе» был прочитан доклад о необходимости экономического исследования черноморского побережья, причем была представлена программа работы. Но к такому исследованию, безусловно необходимому, ни местная, ни общая администрация приступить, по-видимому, не желает, а земства, как известно, в молодой черноморской губернии не имеется. А между тем в такой небольшой, но крайне разнообразной по почвенным и климатическим условиям губернии одно только земство и могло бы разрешить многочисленные, теперь назревшие сельскохозяйственные и экономические вопросы. Побережье богато, но оно еще не эксплоатировано русскими по недоразумению и невежеству, и его будущее впереди, близком или далеком – покажут обстоятельства, но что это будущее может быть блестящим, и губерния (и все побережье) богатой, дающей, следовательно, государству значительный доход – в этом я нисколько не сомневаюсь. Но теперь спит это знаменитое побережье; пустынно и тихо и в горах, и на море; разве в лесу стук топора да визг пилы нарушают покой дремлющего царства. Сто тысяч населения теперь, да и то голодное, а когда разовьются в этом дивном крае жизнь и культура, тогда будут миллионы людей, которым не будет тесно, ибо они все поглотятся работой. Склад и особенность сельскохозяйственных работ на побережье оригинальны: каждый хозяин участка должен быть в то же время и работником, конечно главным, ибо на нем лежит инициатива. Эти условия уже начинают мало-помалу складываться, а при более благоприятных для свободного хозяйства условиях и при наличности земского самоуправления, все живое, с инициативой, полезной для края, выдвинется на арену общественной деятельности. Не бойтесь, и теперь для земства найдутся на побережье люди, а настоящее (не спекулятивное, как было до сих пор) оживление побережья привлечет из России настоящих культурных работников; откройте, наконец, доступ иностранцам, если они знающие и полезные люди; пусть живут и богатеют и показывают русским верные пути эксплоатации и процветания побережья, которое не уйдет из рук русских, особенно когда оно будет населенное и цветущее.

Задачи земства на черноморском побережье ясны, как божий день: всестороннее исследование края в сельскохозяйственном и экономическом отношениях. удешевление на первых порах хлеба для крестьян путем устройства земских складов для продажи муки (местные лавочники и кулаки продают пуд муки по 1 р. 60 к., покупая ее в Екатеринодаре 90 к. пуд). Нужда в хлебе такая, что поселяне сами ездят по непроходимым почти горным дорогам в Екатеринодар за мукой, теряя при этом две недели на поездку.

По сие время русские поселяне не знают, куда им обратиться за семенами (трав) для посева, где купить дешевле и лучше плуги на наличные деньги. Коммиссионерами в наших местах являются псаломщики и дьячки, забирая себе за коммиссию лихие проценты. Для разведения плодовых садов и виноградников крестьяне не знают, куда обратиться за саженцами и чубуками (хорошо, что в нашей округе поселился садовод-швейцарец!). Далее, им нужно на первых порах получить разные сведения и указания, что может сделать земский агроном, которому работы на побережье будет очень много. Далее, табачное производство и сбыт, – который всецело теперь находится в руках скупщиков и перекупщиков, которые зарабатывают более 50 %.

Земство могло бы устроить табачные склады и войти в непосредственные сношения с фабрикантами, и этот огромный % от перекупки табака распределился бы между земством и производителями. Земству на побережье много, очень много работы, задачи земства благородные и крайне реальные: каждый год станет показывать результаты, видимые даже для близоруких. В самом деле, дороги, необходимость которых сознается ярко и населением, и администрацией, медицинская помощь, которая поставлена на побережье ниже всякой критики – при одном враче на целый округ. Возможно ли это? Укажите мне такую губернию, где бы врач в большом селении (напр., в нашем) мог бывать один раз в год, где нет ни фельдшерского пункта, ни аптеки и где поселяне сами лечатся, своими средствами!? И это на блестящем черноморском побережье, где чуть не решено было провести страшно дорогую (стоимостью более 200 миллионов) железную дорогу, чтобы удовлетворить алчные аппетиты спекуляторов! Не напомнила бы эта железная дорога человека голодного и в рубище, но в блестящем фраке лучшего петербургского портного!?

Дороги (а не дорога!) действительно нужны только хозяйственные, перпендикулярные с морю и пути по морю. Земство всецело может этим заняться и осветить все нужды края, давая в то же время средства вырабатывать ту сельскохозяйственную единицу, которая вполне бы подходила к условиям той или другой местности побережья. Я не стану говорить об артельном виноделии (подвалах и орудиях производства), о сбережении фруктов и проч., – все придет в свое время, только при всех этих экономических и хозяйственных задачах не нужно забывать народной школы, которая в таком оригинальном крае должна иметь свою физиономию, должна ближе стоять и выражать жизнь и интересы насущных потребностей населения. Школа в высокой степени поможет культуре побережья, а земство должно выработать её будущую организацию.

Пора взглянуть на побережье, как на богатейшую, производительную губернию, при условиях мелкого культурного хозяйства во главе с трудовым населением. Время не ждет и Россия должна работать внутри себя и для себя.