Русская война. 1854

Глава 7

Ночь после сражения союзная армия встретила у Альмы и только на следующий день дошла до реки Качи, остановившись примерно в пятнадцати километрах от северной окраины Севастополя. И пусть они заставили русских отступить, но пока кампания шла совсем не так, как надеялся каждый из приплывших в эти богом забытые земли. Впрочем, незначительные неудачи не помешали генералам устроить смотр войск, превратив его в небольшой парад.

Фицрой Джеймс Генри Сомерсет, первый барон Раглан, был уже стар. В любой другой ситуации он бы отказался от сомнительной чести стоять перед строем, но после понесенных потерь солдат нужно было вдохновить, и теперь ему приходилось коченеть на холоде вместе с молодцеватым Сент-Арно. Одно утешало: француз, привыкший к Алжиру, тоже мерз.

— Дорогой мой друг Мишель, а что ты думаешь о сопротивлении русских? — Раглан решил обсудить ситуацию с союзником. Обычные совещания часто заканчивались выяснением, кто из них главнее, а сейчас… Это был просто разговор.

— Я общался с Пьером и Франсуа. Они сказали, что русские довольно медлительны в реакции на наши действия. Еще не осознали, что современная война определяется дальностью выстрела и скоростью маневра, — настроение у Сент-Арно было приподнятое. В отличие от англичан французы понесли меньшие потери и гораздо лучше себя показали.

Раглан был с ним в чем-то согласен. Боске и Канробер действительно хорошо воспользовались тем, что генерал Кирьяков поставил свои войска слишком далеко от берега, потом заняли господствующие высоты, подтянули артиллерию, подкрепления. Всегда были на шаг впереди не только за счет превосходства в оружии, но и за счет скорости маневра. После такого удивительно было не то, что русских разбили, а то, что те смогли отступить, сохранив строй.

С другой стороны, недооценивать воинский дух и мастерство этих варваров тоже не стоило. Они ведь не умеют ничего кроме как сражаться. Лорд вспомнил, как с утра ему доложили о потерях: четыре тысячи со стороны русских и почти пять тысяч у союзников. Неприемлемое соотношение, даже с учетом того, что именно они шли в атаку. А ведь только неделя прошла. И что будет через месяц?

— Я тоже так думал… — лорд Раглан не удержался и поделился своими сомнениями. — Русские действительно оказались не готовы к новым дистанциям и скоростям войны, вот только один их отряд, прикрывавший отступление, показал, что, возможно, мы все ошибаемся.

Оба генерала на мгновение замолчали.

— Тот журналист. Уильям Говард Рассел, — Сент-Арно вспомнил имя бородатого толстяка в кепке, который напоминал ему пронырливую крысу, снующую из стороны в сторону каждый день. — Я слышал, он уже с утра уехал в Евпаторию, спешит отбить послание в Лондон. Знаешь, иногда мне кажется, что телеграф — это зло, ниспосланное на наши головы господом богом.

— Увы, с Расселом ничего не поделать. Его прикрывает Пальмерстон, мечтающий сковырнуть кабинет Абердина. Так что придется терпеть чертова ирландца и просто побыстрее закончить эту заварушку. Кстати, что там Меншиков? Уже забился в самую глубь севастопольских укреплений?

— Разведка донесла, что они отступили не к городу, а на север, — француз поморщился, думая о том, что его коллеге больше интересна политика на родном острове, чем война. И ладно бы он признал это, уступив ему общее командование, так нет, до последнего упирается и только лично отдает команды английским полкам.

— Информацию передал тот ваш особый агент? Он никогда не ошибается. Значит, русские встали у Бахчисарая, — задумался Раглан.

Еще недавно все было так просто: пусть ценой крови, но им надо было лишь додавить армию русских, взяв их в клещи с суши и моря. Сейчас же те разбили свои силы, и уже союзникам нужно думать о том, что их могут атаковать с двух сторон. Пойдут на Севастополь — Меншиков ударит в спину. Пойдут за ним вглубь полуострова — и тут же лишатся поддержки флота. О, этого старого царского проныру устроил бы любой вариант.

— Я думаю, — нарушил повисшую паузу Сент-Арно, — что мы могли бы разбить армию на две части. Одна будет прикрывать тыл, другая возьмет город. Пока Горчаков связан Австро-Венгрией, он не сможет послать сюда больше пары полков, да и те вряд ли. Численное преимущество на нашей стороне.

— Или можно совершить маневр вроде тех, что вы так любите, — Раглан помахал рукой проходящему мимо полку лорда Кардигана. Наглый богатый выскочка. — Пока мы стоим к северу от Севастополя, то находимся под ударом с двух направлений. Но это работает только потому, что рядом у русских есть база в Бахчисарае, а наши коммуникации до Евпатории непозволительно растянуты. Чтобы изменить ситуацию, всего-то и надо, что обойти город и встать с его южной окраины.

— Флот возьмет Балаклаву, — задумался Сент-Арно. — Южная сторона удобнее для обороны, зато мы сможем доставлять снаряды почти до пушек прямо по морю. И в тыл нам зайти у русских не получится. Дальше по побережью у них нет крупных городов до самой Керчи. Меншикову не останется ничего другого, кроме как вернуться в город и принять бой.

— Где опять наша артиллерия и штуцеры докажут свое превосходство, — кивнул Раглан.

Ему неожиданно пришла в голову мысль, что если под Абердина копают за затягивание кампании, то, закончив ее как можно раньше, он сможет попросить у премьера все, что захочет. Так что пусть Меншиков крутит свои маневры, агент французов все равно выдаст им всю информацию на блюде, а они просто сделают то, что должны. Сил им точно хватит. Главное, чтобы опять, как под Варной, не вспыхнула новая эпидемия холеры.

Надо будет приказать увеличить норму рома на человека и разделить лагеря с французами. Те хоть и хорошо показали себя в бою, но вот о быте солдата совсем не думают. Впрочем, если эта война ослабит еще и Францию, Англии это тоже на руку.

Мы все-таки захватили английский обоз! Кажется, какие шансы у четырех сотен человек наткнуться на чужие телеги в степях Крыма? А очень большие! Дорога-то между Евпаторией и Севастополем одна. Раз. Для конных дозоров у союзников просто недостаточно лошадей, так что риск столкнуться с превосходящими силами был минимален. Два. Единственное, чего я опасался: что враг быстро перейдет на южную сторону Севастополя, и снабжением по суше так никто и не успеет заняться.

Повезло. Вечером восьмого мы ушли на север, переночевали километрах в пятнадцати от побережья, а утром вслед за рассветом вернулись на дорогу и в первый же час перехватили десять телег припасов без всякого прикрытия. Как же беспечны порой люди в этом времени. Поспешили пополнить запасы после сражения и даже не подумали, что тут может оказаться кто-то чужой.

Ильинский больше всего обрадовался снарядам, хотя что нам те две телеги с мелкими чугунными ядрами? Меня вот сильнее воодушевили мотки медной проволоки в странной, как будто промасленной, тканевой оболочке[7], а еще консервы. Я сначала не поверил, когда увидел ящики с банками, прикрытые от солнца тканью с угольным шрифтом: Генри Бессимер. Кажется, именно он и довел до ума технологию создания консервов? Как бы там ни было, четыре телеги в осажденном городе мне точно пригодятся. Жалко, с золотом и серебром не повезло, но от еды и меди сейчас даже больше пользы.

— Ваше благородие, — я так увлекся разглядыванием добычи, что не сразу заметил, как владимирцы перехватили повозку, идущую не от Евпатории к Альме, а наоборот. — У нас тут пленный и, кажется, кто-то важный.

— Может быть, генерал? — глаза следующего за мной по пятам ефрейтора Игнатьева заблестели. Понимаю: пленный генерал — это если не орден, то медаль так уж точно.

— Вряд ли, — отозвался командовавший задержанием матрос. — Какой-то скрюченный, плюгавенький. Даже защищаться не попробовал, только кричал что-то по-своему да прижимал к груди сумку с бумагами.

У меня в голове тут же пронеслись тысячи вариантов, кто именно нам мог попасться. Но к чему гадать? Приказав Ильинскому уводить нашу добычу на север, я быстро двинулся в сторону захваченной повозки.

— Поручик Щербачев, Григорий Дмитриевич, — представился я, приметив толстого мужика в кепке, сидящего на одном из своих чемоданов.

Действительно, выглядел он не особенно представительно. Потрепанная одежда, за которой, был видно, не особо следили, неухоженная рыжая борода, но вот глаза… Цепкие, умные, жесткие.

— Уильям Говард Рассел, корреспондент газеты «Таймс», — представился мужчина с заметным акцентом, и я неожиданно вспомнил, что действительно читал о нем.

Один из первых военных корреспондентов. Писал репортажи о ходе Крымской войны, отправлял их в Лондон, и те выходили чуть ли не день в день, что, конечно, немало влияло на вовлечение английского общества в этот конфликт. У нас с этим было похуже. Прямую телеграфную линию в Севастополь так и не проведут, а до Одессы протянут только в следующем году. В общем, прямых репортажей с нашей стороны не было, и порой не только Лондон, а даже Санкт-Петербург узнавал новости не от своих генералов, а из английских газет.

Те же «Севастопольские рассказы» Льва Толстого, который сейчас готовит свои пушки где-то на юге города, выйдут тоже только в пятьдесят пятом. Критическое отставание. И пусть Рассел тысячу раз пытался быть объективным, описывая не только успехи, но и неудачи союзников, он был британцем. Да, родился в Ирландии, но потом учился в Кембридже, перевод в Лондон стал для него пиком карьеры, и видит он себя, прежде всего, гражданином Британской империи.

— Читал ваши репортажи о войне за Шлезвиг-Гольштейн в пятидесятом, — продолжил я разговор, переходя на английский.

— Читали? Не знал, что в России кто-то обращает внимание на имена в британских газетах, — глаза Рассела удивленно блеснули.

— В мире не так много военных корреспондентов, чтобы не запомнить ваше имя, — я пожал плечами.

— Военных корреспондентов? Какие хорошие слова. Гораздо лучше, чем крыса с пером, как называют меня французы, — Рассел явно решил воспользоваться нашими хорошими отношениями и добавил огонька, уколов союзников. Что ж, а почему бы и нет?

— Вы, наверно, думаете, что мы будем с вами делать? — спросил я.

— Возьмете в плен? Скажу сразу, что рассчитываю на ваше заступничество, поручик Стчерпатчоф, — Рассел сделал все возможное, чтобы не исковеркать мою фамилию, но у него не очень получилось.

— Я вас отпущу, — у меня не было времени долго болтать. — Мы уедем, вы продолжите свою поездку в Евпаторию. Правильно же понимаю, что вы хотите передать по телеграфу статью о недавней битве?

— Все верно.

— Тогда у меня предложение. Что вы думаете о том, чтобы добавить к ней еще и взгляд с другой стороны? Интервью с русским офицером, который мог оценить как храбрость, так и ошибки союзников. Что скажете?

— Это будет сенсация!

— Тогда ручку[8] и бумагу, — я подвел черту. — Запишу вам основные тезисы, чтобы ничего не потерялось. А как развернуть их в полноценные предложения вы уж думайте сами. Ну и буду ждать новый выпуск «Таймс», чтобы прочитать, что вышло из нашего сотрудничества.

— Уверен, это будет невероятно, — Рассел замер, глядя, как я немного коряво набрасываю свое мнение о недавнем бое.

— А я уверен, что вы не станете искажать мои слова в угоду пожеланиям случайных людей, — я на мгновение замер, бросив взгляд на британского журналиста. — Если то, что вы напишете, окажется похоже на правду, мы сможем встретиться еще не раз. Уверен, осада будет идти еще долго, а новые материалы с обеих сторон фронта, которых больше не будет ни у кого в мире, могут дать очень много.

— Согласен, — выпалил Рассел. — А вы правда думаете, что Севастополь сможет выдержать больше одного штурма? Все-таки у нас преимущество и на суше, и на море.

— Я напишу и про перспективы войны, — я на мгновение задумался, что можно выдать с учетом моих целей. Поразить, заинтересовать, показать все ужасы затянувшегося конфликта и выправить образ русских, которых до этого так тщательно втаптывали в грязь. При этом, естественно, не дать подсказок, как можно ухудшить наше положение.

— А как мы встретимся? — Расселу пришел в голову новый вопрос. — Я мог бы повесить на своей палатке специальный знак, и ваш тайный посланник…

— Просто подъедете к нашим позициям с белым флагом и позовете меня на интервью. Мы же не варвары какие-то, чтобы играть в шпионские игры, — я только усмехнулся в ответ на предложение англичанина.

Еще пять минут ушло на то, чтобы набросать побольше интересных тезисов — теперь я на самом деле ждал следующего «Таймс», чтобы узнать, что же получится из этой авантюры. А потом Ильинский крикнул мне, что пора убираться. Да, пройдет не меньше пары часов, пока о потере обоза узнают. Еще столько же, чтобы добраться до этого места и отправить погоню… Достаточно времени, чтобы уйти, но все же лучше поспешить. Все-таки теперь мы станем гораздо медленнее, да и просто не хотелось рисковать.

Не после всего того, что мы уже сделали.

Попрощавшись с журналистом, я поспешил в авангард нашей колонны. Пора было возвращаться к стоянке армии. Желательно успеть до того, как она уйдет в сторону Севастополя. А то в готовящемся к осаде городе ожидание и реализация моих планов могут сильно затянуться, а вот сейчас… Наши успехи могут достаточно заинтересовать Меншикова, чтобы тот принял меня без лишних проволочек.

Александр Сергеевич Меншиков читал донесение генерал-лейтенанта Моллера, которого оставил командовать пехотными частями в Севастополе на время своего отсутствия. Пока все шло по плану. Тотлебен уверенно командовал постройкой укреплений, утвержденные цены на хлеб, мясо и сено выдерживались, матросы Черноморского флота, несмотря на непозволительную вольницу в их рядах, принимали участие в работах и не отлынивали.

Меншиков все равно поморщился, представляя очередной непростой разговор с Корниловым, который его ждет после возвращения в город. Тот ведь будет идти в отказ до последнего, но генерал-адъютант не видел другого выхода, кроме как отдать приказ о затоплении части флота на траверзе Севастопольской бухты. Парусники не смогут противостоять паровым кораблям линии, а значит, пусть в последний раз принесут пользу и спасут родной город.

Вот только разве Корнилов согласится это принять? Меншиков встал из-за стола и стал ходить из стороны в сторону, проигрывая варианты неминуемого спора. А еще этот сводный отряд матросов, который ему навязали. Специально ведь держал их во второй линии, чтобы ничего не смыслящие в пехотном сражении моряки не погибли все в один день. И они все равно поголовно куда-то пропали. Полезли прикрывать отступление Владимирского полка, а потом, скорее всего, заблудились, но могли ведь и полностью полечь.

— Ваше высокопревосходительство, — в палатку Меншикова заскочил один из адъютантов. — Матросы Ильинского вернулись. А вместе с ними и до двух рот выживших владимирцев!

Хорошо, значит, потери чуть меньше, чем он думал! Меншиков вытер разом вспотевший лоб. А еще наконец-то стало понятно, что же случилось. Матросы смешались с отступающим полком, и те помогли им не потеряться и выжить.

— Какие потери? И кто командовал владимирцами после того, как Квицинский был ранен? — Меншиков наморщил лоб, вспоминая, говорил ли что-то поручик Стасов, тот, что вытащил на себе генерала и других раненых, во время их встречи. Вроде бы нет, только благодарил за представление к награде и потел.

— У владимирцев выбили всех офицеров, общее командование взял на себя поручик Щербачев, — адъютант выпалил ответ и замер, понимая, как странно это выглядело.

Старослужащие послушали голожопого поручика? Ладно владимирцы, растерянные после отступления полка. А что матросы? У них-то все в порядке было. Как они-то признали чужака командиром? И куда смотрел этот Ильинский? Между прочим, капитан-лейтенант!

— Ко мне их! Этого Щербачева, Ильинского и кто там остался из старших чинов у владимирцев! — Меншиков выплюнул приказ и вернулся в свое кресло.

Не любил он кричать на подчиненных, но иногда людям нужно было напоминать, что такое армия и что такое дисциплина. Меншиков покрутил шеей до хруста, немного успокоился, и именно в это время к нему в шатер зашла странная троица. Капитан-лейтенанта Ильинского он знал уже давно, хороший командир, хотя еще и молодой. Заросший ефрейтор владимирского полка выглядел растерянно — что ж, если старше него у тех никого не нашлось, то не стоило никого и звать. Начудил адъютант, но пусть остается и нижний чин, раз пришел.

Наконец, взгляд генерал-адъютанта остановился на последнем субъекте. Поручик Щербачев, гость из столицы от Константинова. На вид простой парень. С другой стороны, в прошлый их разговор он довольно неплохо показал свои умственные способности. Точно выше своего чина… Неожиданно Меншиков задумался, а могло ли все это быть игрой великого князя Константина? Через своего незаконнорожденного сына подсунуть ему этого кота в мешке, а потом воспользоваться первой же ошибкой и заменить на своего человека?

— Что ж, — Меншиков отбросил мысли, которым точно не следовало предаваться при подчиненных, и пристально уставился на поручика. — Мне уже доложили, что вы в нарушение субординации и чинов взяли на себя командование отрядом императорской армии, на что не имели никакого права. Начнем с самого главного: какие потери вы понесли? Сколько солдат, в которых империя вкладывала свои ресурсы, погибли из-за вашего самоуправства?

Поручик явно удивился. А чего он ждал, ордена? Так ордена дают за выполнение приказов, а не за самодеятельность.

— Никто не погиб, ваше высокопревосходительство, — Щербачев пришел в себя и вытянулся во фрунт.

— Никто? Мне докладывали, что вы встали перед наступающими полками англичан после падения правого аполемента. То, что смогли их задержать и сохранить часть владимирцев — хвалю! Но вот о том, что не потеряли никого — не сметь врать мне в лицо!

— Никто не погиб, — упрямо повторил поручик, продолжая тянуться.

— А если проверю? — Меншиков поднялся из-за стола. Разговор пошел совсем не так, как он рассчитывал. — Или вы скажете, что даже никого не ранили?

— Были раненые, их заранее отправили сюда с мичманом Лесовским, — у Щербачева на все был ответ.

А Меншиков вспомнил, что ему несколько раз докладывали о попытках молодого мичмана договориться о приеме, но он ему каждый раз отказывал. Не до того было… А, возможно, стоило бы выслушать.

Александр Сергеевич немного успокоился, откинулся в кресле и продолжил уже нормальным тоном.

— Ладно, рассказывайте, что вы там натворили, а я подумаю, что делать дальше.

— Есть рассказывать! — широко улыбнулся поручик, а потом вывалил на Меншикова такое, от чего у него чуть глаза на лоб не полезли.