Рядом (СИ)

Я осторожно пальцами скользил по картинкам, впитывая в себя её образы. Мне казалось, что пока я вижу всё это, она будет рядом, такая же счастливая и сияющая. Но закрыв глаза, я не смог восстановить её новый облик. В своей памяти я видел лишь большие синие испуганные глаза, наполненные слезами.

На письменном столе лежали тетради, конспекты. Некоторые из них были открыты, а на полях виднелись заметки, второпях оставленные Евой, некоторые заложены на определённых страницах карандашами или небольшими листочками бумаги – милая будничность, некогда окружавшая жизнь прилежной ученицы.

Я тяжело опустился на её небольшой уютный диванчик, уронив лицо в окружение мягких плюшевых подушечек, яркими пятнами покрывающих его. Прошло столько времени, но они до сих пор хранили её запах, как будто Ева встала с него всего час назад и просто вышла ненадолго. Всё вокруг меня просто кричало о ней, напоминая и тревожа. Казалось, что даже вещи ждут её возвращения, не в силах поверить в то, что больше никогда она не войдёт в эту дверь, так же как не мог поверить в это я.

Я пробыл в комнате Евы наверное больше часа, бережно смакуя воспоминания о ней, окружённый атмосферой её присутствия. Когда я поднял голову, за окном уже смеркалось. Выйдя за дверь, я увидел, что её мать сидит на кресле, смиренно сложив руки на коленях и глядя в одну точку. Видимо, всё то время, что я пробыл в маленьком мире Евы, она терпеливо ждала всё на том же месте, стараясь не нарушить моего уединения. Увидев меня, она едва заметно грустно улыбнулась мне и встала.

— Вы позволите мне взять это? – я робко показал ей диванную подушечку, прихваченную из комнаты Евы. – Просто она напоминает…

Она не дала мне договорить, освободив меня от тяжелых слов, и безмолвно кивнула, осторожно погладив меня по плечу. Я лишь сдавленно смог прошептать «спасибо».

Уже на выходе, прощаясь, она заглянула мне в глаза:

— Только не впадайте в уныние, Макс! Вы выжили. Так было угодно Богу. Значит, он уготовил вам какое-то важное предназначение в жизни. Вы должны жить дальше. Хотя бы ради памяти о Еве. Она бы не хотела, чтобы вы были несчастливы.

Я не смог ответить ей…

***

За окном медленно поднималось солнце. Его не было видно за серыми тяжёлыми облаками, но я знал, что оно встаёт, по тому, как моя комната постепенно наполнялась светом и тенями на стенах. Этой ночью я не спал… Подушка цвета радуги под моей щекой наполняла меня родным запахом и воспоминаниями. Мне мерещились картинки на стене «оранжевой комнаты». Одна за другой, они пролетали в моём воображении, не давая мне успокоения. Хотя прогнать эти видения я и не старался, мне хотелось видеть её… живую… настоящую, путь и ценой бессонной ночи.

Когда солнце встало на столько, что я смог видеть окружающую меня обстановку, я поднялся с пола. Все мои действия - душ, еда, сборы в дорогу – были похожи на движения запрограммированного робота, и я поймал себя на мысли, что продолжаю ту же «механическую» жизнь, которую я вёл в заточении подвала. Действия не имеют смысла, жизнь не имеет надежд на будущее. Всё, что я осуществляю, лишь только продлевает существование моего тела. Порой мне казалось, что во мне не осталось души, только одна оболочка, которая вопреки всему продолжает дышать. Я не мог понять только одного – для чего?

Я не знаю того, кто сказал, что время лечит, но мне хотелось просто кричать о том, насколько он не прав. Прошло уже столько дней, но легче мне не становилось. Напротив, с каждым новым днём моя тоска нарастала, словно снежный ком. Продолжать жить, зная, что виноват, хоть и косвенно, в смерти близкого человека было тяжелее с каждым днём.

Обернувшись к стене, я ногтем продрал на стене свежую «насечку». Десять неровных порезов на моих ценных когда-то обоях бахромились рваными краями. Десять дней свободы… Десять дней, как умерла Ева… Десять дней, как кончилась моя жизнь…

Я не хотел идти в полицию к следователю, но всю ночь слова матери Евы не давали мне покоя. Я должен сделать это ради неё. Должен продолжать жить и помочь наказать людей, совершивших преступление.

Отделение полиции встретило меня суетой и жутко-тёмными стенами. Было непонятно, выкрашены ли они так для нагнетания страха на преступников, или просто никто никогда не пытался отмыть слои грязи, нарастающей на них. Разглядывая удручающий пейзаж, я отыскал нужный мне кабинет и постучал в дверь, из-за которой тут же раздался лающий звук кашля.

— Войдите! – расслышал я сквозь него.

Кабинет был погружён в дымку сигаретного яда, такую плотную и тяжёлую, что из неё можно было бы слепить комок, как из снега. Напротив меня сидел человек с красными от напряжения щеками и шеей, передавленной узким воротником рубашки. Он безучастно взглянул на меня, кивнув на стул перед собой.

— Прошу, присаживайтесь!

Сидя перед ним, я видел стопки папок, покрывающих его немаленький стол. «Дело №…», «Дело №…», «Дело №…». Их было так много! Многоэтажные стопы чужих сломанных жизней.

Следователь достал папку с моим делом, даже не спросив моего имени, и на минуту я ощутил себя дерзко прославившейся знаменитостей.

— Я что-то должен вам рассказывать?

— Да в общем-то нет. Мы знаем практически всё. Камеры наблюдения всё за вас рассказали. От вас нужны лишь подписи и присутствие в суде, когда Хасан сможет давать показания.

По моей коже побежали мурашки, колючие и противные. На несколько секунд мир вокруг меня словно остановился и затих в преддверии неминуемой катастрофы. Лишь только в голове эхом звучало его имя, произнесенное моим собеседником.

— Он живой???

Я столько дней жил в полной уверенности, что он был убит тогда во время захвата, что сейчас эта новость казалась мне концом света. Я был уверен в его смерти настолько, что даже не задал этот вопрос матери Евы, будучи у неё дома, а она ни разу так о нём и не упомянула. Все эти дни я почти не вспоминал о нём, считая его мертвецом Никто не упомянул о нём! А он тем временем где-то сейчас живой, дышит тем же воздухом, что и я. Воздухом, которым должна была дышать Ева.

Мысли летели в моём сознании со скоростью ракеты, разжигая во мне ярость. Мне казалось, что я готов потерять сознание, только не понимал, от злости или от того, что перестал дышать. Меня словно парализовало. Мой собеседник, заметив изменения в моём лице, внимательно смотрел на меня.

— Живой, – тихо сказал он, усмехнувшись. – Живучий, как таракан. Ему пробило лёгкое и позвоночник во время захвата, но он выжил. Правда парализован… Вероятнее всего навсегда.

Я почти не слушал, что говорил следователь. Слова «живой» хватало вполне моему сознанию, и оно не нуждалось в подробностях. Оно крутилось в моей голове назойливой мухой, не желающей улетать и отвлекающей от всего. Неужели это возможно? За что мне всё это?

— Вы меня слышите? Эй, с вами все в порядке? – следователь помахал рукой перед моим лицом, возвращая меня в реальность. Я кивнул, не в силах произнести ни слова.

— Я понимаю вашу реакцию… - сочувствующе произнёс он. - Понимаю, что вы перенесли и испытываете сейчас. Но такова жизнь! Поверьте мне, очень часто невинные люди страдают от того, что просто оказались не в то время и не в том месте. Вам просто не повезло.

— Просто не повезло? – ошарашено спросил я. – Вы видели всё, что происходило, и считаете, что мне просто не повезло???? Вот так вот всё просто?

— Да… - детектив с задумчивостью Шерлока Холмса закурил очередную сигарету. – На самом деле, на вашем месте мог оказаться любой подвернувшийся человек. Хасан - просто свихнувшийся фанатик. Он помешан на своих сумасбродных идеях. Сила личности, подчинение, угнетение… всё такое. Синдром неудавшегося Бога, – он, усмехнувшись, выпустил дым. – Похищения, убийства, шантаж, список можно продолжать и продолжать… Эпизодов ему с лихвой хватит на всю оставшуюся жизнь. Самое смешное, что он пытался создать лекарство, бесследно убивающее человека, хотя таких существует уйма. Даже внёс собственные коррективы в состав препарата – в малых дозах, он вызывал медленную смерть, но если ввести большую дозу, то смерть будет мгновенной. Именно его он опробовал на вашей сокамернице. - Он небрежно ткнул пальцем в сторону небольшой ампулы, стоящей на столе. – Полнейшее сумасшествие на мой взгляд. Как только ему станет чуть лучше, мы будем ходатайствовать о признании его невменяемости.

Я не слушал. Я смотрел на маленький стеклянный пузырёк, еле видный среди бумажных завалов на столе. В нём, переливаясь янтарными красками, находилась жидкость, убившая человека, ставшего мне таким близким и родным. Несколько миллилитров смерти. Я не мог понять своих противоречивых чувств, но точно знал, что испытываю к нему ненависть, как к одушевленному предмету.

Тем временем детектив сухо и буднично рассказывал о том, как долго полиция пыталась найти Хасана, совершившего множество преступлений. И как рады они были тому, что неожиданный звонок вывел их на него, приписав ему очередной грех. Мне хотелось возразить ему, сказав, что это совершенно не их заслуга, но вступать в споры уже не было сил. Сейчас меня волновало лишь то, что человек, заслуживающий тысячи смертей, лежит где-то в чистой сухой постели, окруженный заботой медицинского персонала.

Кабинет полицейского был переполнен табачным дымом и его нудным голосом, зачитывающим мне протоколы.. И мне было трудно понять, отчего именно так кружится голова. Казалось, что так плохо физически мне не было с того дня, как я очнулся на больничной койке. Я почти не разбирал слов в его речи, лишь монотонный гул его голоса неприятными нотами звучал на фоне пульсирующей болью правды. Я подписал кучу документов, даже не вчитываясь в их суть. Мой взгляд лишь выхватывал из строк слова полицейской хроники: «…извлечено тело пострадавшей…», «…смерть в результате применения сильнодействующего препарата…», «… по результатам вскрытия…», «…множественные поражения…». Буквы двоились и расплывались, будто мой мозг пытался защититься от ранящих меня слов, а я в тот момент думал лишь о том, что должна была испытать её мать, выносившая Еву под сердцем и спустя годы читающая выбитую на бумаге хронику её смерти.

— Что с ним будет дальше?

— Не знаю… Честно говоря, мне не особо интересно. Мы поймали его. В ближайшие дни я планирую взять с него показания в больнице, когда разрешат врачи. Потом передадим его суду, а дальше он – их проблема. Скорее всего, его направят в психиатрическую клинику и дело закроют.

— А как же наказание? Он просто проведёт свою жизнь в психушке. Живой, сытый, среди людей? Из-за него погибла ни в чём не виновная девушка, и он даже не заплатит за это? Вы должны посадить его!

— Что вы от меня хотите? Чтобы я его убил? - он с вызовом смотрел на меня. – Вас спасли. А убитая им девчонка - не ваша проблема! Она вам вообще никто. Вы – лишь свидетель по её делу. Успокойтесь, и живите дальше.

— Не вам судить, кто она мне! И не вам давать мне советы о том, как жить дальше! – я просто кипел от злости. - Я всего лишь хочу, чтобы он получил своё! Разве это много за то, что он сделал?

С минуту мой собеседник сидел молча. Не было понятно, стало ли ему хоть немного стыдно за свои слова, или он просто был ошеломлён моей яростью, но лицо его стало чуть мягче.

— Поверьте мне, то, в каком он состоянии, будет лучшим наказанием для него, чем тюремное заключение.

— Вы можете мне сказать, где он сейчас?

Страж закона тяжело вздохнул.

— Зачем вам это? Вы не боитесь наделать глупостей, от которых потом будете страдать?

— Вы полагаете, что сейчас я не страдаю?

Он долго молчал, не зная, что ответить мне, и старательно пряча глаза от моего напряженного взгляда. Я знал, что вряд ли получу от него ответы, в конце концов – это тайна следствия, но не попытаться я не мог.

На столе визгливо зазвонил телефон, выдернув меня из транса тревожного ожидания. Мне показалось, что я услышал напротив себя вздох облегчения от того, что внезапный звонок давал моему собеседнику несколько минут отдыха от неприятного ему разговору. Детектив, извинившись, взял трубку и отошёл к окну.

- Кисуля, я слушаю тебя! – его негромкий голос был приторно сладким и таким отличающимся от недавнего сухого тона, что мне стало не по себе. – Даааа! …. Конечно, я буду вовремя!..... А что ты хочешь, бесстыдница? …

Он захихикал, наигранно и скабрёзно, саданув этим звуком меня в самые глубины сознания. Меня стало подташнивать. Осознание того, что его не волнует моё состояние, что он не собирается щадить моих чувств, что жизнь вокруг течёт бурным потоком со всеми своими радостями, шалостями, пошлостями и наслаждениями, было болезненным и неприятным. Я не ждал сочувствия со всех сторон, но, тем не менее, было очень страшно знать о том, что всем вокруг наплевать.

Я смотрел в спину хихикающего и жеманничающего следователя, понимая, что в этот момент его совершенно не заботит моё присутствие. С проворностью пронырливого вора я схватил со стола то, что, как мне казалось, могло бы излечить мою душу или, по крайней мере, притупить мою боль – маленький стеклянный пузырёк, сверкающий огнём.

Я уже закрывал дверь кабинета, когда расслышал голос из его глубин:

— Подождите минуточку, мы не договорили с вами…

Я прибавил шаг. Твёрдая уверенность в том, как пройдут несколько последующих дней, придавала мне сил. Я выслежу Хасана, чего бы мне ни стоило. Следователь выведет меня к нему. Впервые за несколько дней у меня появился смысл жизни.

***

Липкий мокрый снег покрывал мои плечи. Я полностью промок, но почти не ощущал холода. Лишь только нервное возбуждение от того, что теперь владел информацией. Наконец, козырь был в моих руках. И меня совсем не волновали те три дня, которые в голоде и холоде я провёл, прячась в укрытии деревьев, у отделения полиции. Зато теперь я стоял, глядя на череду жёлтых одинаковых окон казённого здания, за одним из которых находился человек, сломавший мою жизнь.

Полночи, лёжа на полу, я набирал в шприц жидкость из ампулы и спускал её обратно, наблюдая в лунном свете, как играют пузырьки воздуха в ней. Почему-то от этого я испытывал странное садистское удовольствие. Под моей щекой лежала подушка Евы, и пусть сейчас она почти утеряла привычные запахи, впитав в себя мой собственный, близость её успокаивала меня. Она отождествлялась для меня с Евой. Иногда до такой степени, что я начинал разговаривать с ней, делясь самым сокровенным.

— Скоро я буду с тобой. Буду рядом… У меня осталось несколько важных дел. Подожди ещё немножко, и я приду, обещаю. Всего несколько дней…

Я шептал слова прямо в радужную подушку. Но в моей голове болезненно звучала фраза следователя « Она вам никто…». Неужели я и вправду слишком много беру на себя? Неужели можно было за неполных три месяца так привязаться к человеку и ждать от него того же? Может быть, я придумал всё это – наши чувства, нашу душевную близость? Выдал желаемое за действительное, а теперь плоды моего воображения не дают мне жить.

Я раз за разом задавал себе вопросы в надежде разобраться в собственных мыслях, но каждый раз сердце моё больно сжималось от воспоминаний. Нет, это не могло быть просто моими фантазиями – я любил её! Я люблю её! До сих пор. Что бы там не говорил чёртов детектив. И я не просто потерял её – я потерял себя.

Ещё никогда для меня ночь не тянулась так долго. Я знал, что именно сегодня сон мне необходим, как никогда. Мне будут нужны силы. Но предвкушение завтрашнего дня не давало мне расслабиться ни на минуту. Когда же я, наконец, смог уснуть, сон мой был тревожным и поверхностным.

А утром я проснулся от скрежета ключа в замочной скважине. Несколько секунд я не мог понять, реален ли этот звук, не является ли он плодом моего больного воображения, до сих пор в страхе хранившего его в памяти. Но последующий за ним скрип двери вмиг развеял мои сомнения. Я резко сел на своём «пристанище» не полу, ощутив головокружение и проступившую по телу влагу.

Несколько минут в квартире было абсолютно тихо, видимо, мой незваный гость, увидев следы моего пребывания, так же, как и я, находился в шоке. А потом из прихожей послышались лёгкие осторожные шаги. Я напрягся.

В следующую минуту я уже видел её, стоящую в дверном проёме комнаты.

— Макс!!!????

Лицо Кристины было искажено ужасом, а звук моего имени произнесён на таких душераздирающих нотах, будто перед ней на полу сидел сам дьявол. Она в панике прикрывала своё лицо ладонями, то шагая ко мне, то отступая назад, не решаясь подойти. Конечно, она всегда была артисткой, способной для достижения своих целей сыграть любую эмоцию для благодарного зрителя, но сейчас она не играла. Я действительно поверг её в шок…

— Я тоже рад тебя видеть.

Глядя снизу вверх, я рассматривал женщину, которую когда-то, как мне казалось, любил. Изменилась ли она, или просто я отвык, но сейчас она мне казалась чужой и незнакомой. Всё, что было раньше, казалось невероятно далёким. Казалось другой жизнью, не моей.

Её по-кошачьи зелёные глаза, утратили свой некогда хищный огонь. Взгляд был напуганным и потухшим, с серыми тенями под глазами. Тёмные волосы были собраны в обычный хвост. А надетая на ней полуспортивная одежда была слишком далека от прежних изысканных нарядов. Но даже не это поразило меня. Я не мог оторвать взгляда от её живота. Свободный свитер не обтягивал её стройную фигуру, но всё равно я не мог не видеть очевидного. Она ждёт ребёнка…

Срок её был не таким большим, живот только начал проступать. Возможно, она месяце на четвёртом-пятом. Я прекрасно помнил, что раньше она никогда не хотела иметь детей, пресекая всякие мои попытки заговорить о них. А сейчас носит в себе ребёнка Роберта. Но обижало меня вовсе не это. Глядя на неё, я испытывал некое подобие ревности, но не к Роберту, нет. К тому, что никогда не смогу увидеть носящей ребёнка Еву…

Губы Кристины нервно подрагивали в попытках произнести хоть что-то, но она была настолько поражена моим присутствием, что слова не шли.

— Я так понимаю, ты меня не ждала? – усмехнулся я.

— Как ты…? Как вернулся…? Что ты здесь…? – невысказанные вопросы стали сыпаться из неё дрожащей пулемётной очередью.

Она подскочила ко мне и опустилась рядом на колени, обняв меня. Её тело сотрясали слёзы, но заставить себя обнять её в ответ я не смог. Все её слова, действия, эмоции казались мне слишком лживыми.

— Я так рада, что ты в порядке, правда рада! - Кристина подняла на меня взгляд. – Ты так изменился… Такой худой… - её руки ощупывали мою остриженную голову, задерживаясь на шрамах. – Как ты здесь оказался?

— Странно слышать от тебя такое… Вообще-то, это моя квартира, если ты помнишь, - я поднялся на ноги и отошел в сторону. - И насколько помню я, когда я был здесь в последний раз, тебя тут не было. Ты ушла! Бросила меня!

— Макс, не надо, пожалуйста, не начинай… - Кристина снизу смотрела на меня умоляющим взглядом.

— Не начинать!? Ты просишь меня не начинать? Вся моя жизнь перевернулась с ног на голову… Ты хотя бы знаешь, что было со мной эти месяцы?

Кристина опустила глаза, нервно перебирая что-то невидимое в пальцах.

— Ты ведь знала, что меня похитили. Знала?

— Макс, я прошу тебя, не надо!

Я смотрел на неё, но Кристина лишь отводила глаза.

— Ты знала!!!!!?????

От моего крика она закрыла уши руками, словно маленький испуганный ребёнок, по её щекам заструились слёзы, и на какое-то время я ощутил жалость. На полу передо мною сидела плачущая беременная женщина, несчастная и потерянная. Наверное, я имел полное право на крик и негодование, и только тонкая нить надежды, держала меня, не давая совсем сорваться с цепи. Как же я хотел услышать, что ей было не известно о моём похищении. Как мне хотелось верить, что вокруг меня есть ещё люди, не способные предать. Я подошел к ней снова, присел на корточки и в надежде заглянул в глаза.

— Скажи мне, что ты не знала, пожалуйста.

Я не услышал ответа, но её молчание и кроткий виноватый взгляд говорили за неё. Он словно ударял меня, предательски, исподтишка, жестоко, в спину. Мои ладони вспотели, сердце бешено колотилось.

— Макс, прости, я не хотела, чтобы так… – она протянул ко мне руку.

— Замолчи! – оттолкнув её, я поднялся на ноги. - Неужели я настолько ненавистен тебе, что ты могла спокойно жить с моим другом, закрыв глаза на то, что меня где-то могли убить в любую минуту. Почему, Кристина? Просто объясни мне, за что?

— Я не хотела этого, правда! Он запугал меня, Макс! Я вообще сначала не знала ничего, - голос её дрожал и срывался. - Ты перестал появляться на работе, и я подумала, что ты просто уехал после того, как мы расстались. Роберт мне ничего не рассказывал. Он признался мне лишь через месяц, когда я случайно услышала его разговор с кем-то о выкупе. Я хотела помочь тебе, хотела пойти в полицию, но он мне не дал. Говорил, что меня признают сообщницей, потому что не сообщила сразу. Говорил, что уже всё равно поздно. Я была напугана, Макс. Прости!

Её слова пульсировали в моей голове, отзывались болью и горечью. Тело казалось слишком тяжелым и неуправляемым. Я сполз по стене на пол и закрыл глаза ладонями – не хотел её видеть.

Шли минуты. Тишину комнаты нарушало только еле слышимое тиканье часов и редкие всхлипы Кристины. Злоба моя постепенно стихала, уступая своё место бессилию и отчаянию. Я открыл глаза. Она всё так же сидела на полу прямо напротив меня, изредка стирая слёзы.

— Это ты жила здесь, пока меня не было?

От моего голоса в тишине Кристина вздрогнула и подняла на меня тревожный взгляд.

— Да…

— С ним? Неужели так цинично?

— Нет… - Кристина замотала головой. – Мы просто… - она замолчала на полуслове, обдумывая, говорить ли дальше. – Он ушёл от меня, Макс.

— Как символично! Не правда ли? – усмехнулся я.

Кристина посмотрела на меня с гордостью и вызовом, и на минуту я увидел в ней прежнего человека – уверенного в себе, беспринципного, никогда не признающего за собой вины.

— Много чего произошло за это время. Мы часто ругались. Вся эта ситуация с твоим похищением… Ты не думай, что я поддерживала его. Я говорила, что так не правильно. Наверное, он стал бояться возмездия. Бояться, что я сдам его. Все ведь вокруг думали, что ты просто уехал, начал другую жизнь, – она вздохнула. – А потом он просто исчез, сбежал, оставил меня…

— Я здесь уже пятый день. Почему все эти дни тебя не было?

Кристина замялась, отводя бегающий взгляд. Я видел, как она поправляет на себе одежду, стараясь, видимо, скрыть от меня беременность.

— У меня были … некоторые проблемы со здоровьем. Меня только сегодня выписали из клиники и я…

— Это его ребёнок? – перебил я.

Она вскинула на меня удивлённый взгляд, не ожидая, видимо, своего разоблачения, и спустя минуту виновато кивнула.

— Я не хотела, Макс. Просто так получилось.

—Просто так получилось… - вторил я эхом. – Как у тебя всегда всё просто! Просто переспала с близким другом своего мужчины, просто забеременела, просто решила молчать, когда меня похитили. Не нужно было выкупа, надо было всего лишь рассказать обо мне! Ты вообще осознаешь, что происходило? Ты знаешь, что из-за вашего молчания погиб человек? Хороший, ни в чём не виноватый человек, – я взглянул на свои руки и увидел, что они трясутся. - Если бы вы обратились в полицию, меня бы нашли раньше, и она осталась бы жива. Вы – ты и Роберт – убийцы ничуть не меньше, чем мои похитители. И сейчас ты говоришь, что просто так получилось. Ты продолжаешь жить в моей квартире, успокаивая свою совесть тем, что вытираешь тут пыль в моё отсутствие и поливаешь цветочки. Ты… Ты просто…

Я не мог подобрать слов. Не мог передать, что я чувствовал в тот момент. Мне просто хотелось бежать как можно дальше от этой жизни, от этих людей, где я чувствовал себя ещё более несчастным и преданным, чем в тёмном заточении подвала. Я уже не слышал лживых оправданий Кристины, не понимал её слов и, возможно, мои движения, когда я отталкивал её от себя, были непростительно грубыми, но в ту минуту мне было уж всё равно.

— Пожалуйста, Макс, прости! Ну что я могу сделать, чтобы ты простил меня? Что? – она цеплялась за мою одежду, пытаясь поймать мой взгляд.

— Ты уже сделала всё, что могла! – я схватил с прикроватной тумбы ампулу и сунул её в карман. – Хочешь помочь мне, просто исчезни из моей жизни! Уходи!

— Пожалуйста, не прогоняй меня, Макс! – на меня смотрели умоляющие глаза. – Ты же знаешь, мне больше некуда идти. У меня кроме тебя никого нет…

Кристина тяжело опустилась на кровать, страдальчески обхватив руками живот. Она всегда умело давила на жалость. Я вышел из комнаты и начал одеваться, слыша из-за двери её плач. Почему он вызывал у меня отвращение? Как же её лживые слёзы были не похожи на слёзы Евы! Как они все вокруг на неё не похожи! Все чужие! Сама жизнь – чужая! Я уже не живу своей жизнью, я пустил всё на самотёк! Сейчас месть – единственное, что осталось в моей власти.

Я захлопнул за собой дверь, сжимая в кармане ампулу.

***

День уже был в полном разгаре. Незапланированное появление Кристины украло у меня несколько драгоценных часов времени, которое я планировал потратить не впустую. Не замечая под ногами бесчисленное количество луж от моментально таявшего первого снега, я спешил к больнице. Повсюду суета и толпы снующих туда-сюда людей. Ощущая себя муравьём в муравейнике, я шёл почти напролом, игнорируя тычки и столкновения с незнакомцами. У меня была единственная цель – палата, в уютной глубине которой наслаждался жизнью Хасан.

Я вошёл внутрь легко и беспрепятственно. Наверное, мой вид, разбитый и измученный, не позволил никому засомневаться в том, что мне необходимо именно к врачу. Осталась самая малость – найти самого Хасана в этом стерильном трёхэтажном здании. Я зашагал вперёд по светлому коридору.

В нос бил въедливый запах медикаментов и антисептических средств. Он болезненно напоминал мне о днях, проведённых после освобождения в белоснежной кафельной комнате. Тех страшных днях, когда мне только предстояло «насладится» своим вселенским одиночеством.

Ещё ночью в своём воображении я нарисовал картинку того, как обнаружу местонахождение своего обидчика по охране, стоящей на посту у дверей. Я даже не продумал, как я устраню охранника, мне было важно для начала оказаться просто рядом. Но кроме бродивших по коридорам пациентов и чинно выхаживающих врачей ничто не привлекало моего внимания. Палата за палатой я обходил этажи, заглядывая внутрь и пугая тем самым людей. Я вглядывался в незнакомые лица, но Хасана среди них не было. И чем дальше я шёл, тем сильнее становилось моё отчаяние. Неужели я ошибся? А вдруг следователь, увидев, что я стащил лекарство, отдал распоряжение перевести Хасана в другую клинику?

Я шел по больничным коридорам быстрее и быстрее, почти бегом поднимался по лестницам, перестав пугаться неожиданно появлявшихся медсестёр и врачей, кидавших на меня заинтересованные тревожные взгляды. Третий этаж был уже почти осмотрен мною, но Хасана я так и нашёл. И вот, когда моё отчаяние почти достигло, предела, я заметил в самом конце коридора небольшую дверь с тускло горящей над ней лампочкой с надписью «Спецбокс». Я медленно зашагал к двери, не слыша вокруг ничего, кроме стука собственного сердца.

Через прозрачный стеклянный проём двери я увидел его. Тело Хасана, укрытое по шею больничными простынями, казалось непривычно маленьким на большой кровати. Его ноги находились в неестественном положении со странно вывернутыми внутрь ступнями, одна рука безвольно свисала с края кровати. Кислородная маска скрывала почти всё его лицо, но даже в полной темноте я узнал бы его. Я чувствовал его, как чувствует подсознанием дикое животное находящегося рядом охотника. Разница лишь в том, что сейчас охотником был я.

Кровь в моём теле, разгоняемая диким сердцебиением, вызывала жар. Меня почти шатало, и причиной этому были не бессонные ночи. Злость и ненависть разжигали меня изнутри. Шприц в моём кармане ощущался довольно весомо. Он словно призывал меня к действию, проникая смертным холодом сквозь ткань. Я так отчётливо представлял, как осуществлю свою месть, что видел свои будущие действия, словно серию слайдов. Вот мои руки открывают дверь. Я подхожу к Хасану и смотрю на него. Я бужу его – он должен быть в сознании, когда я вколю ему препарат, должен видеть свою смерть. Я вижу его глаза, чёрные и безумные. Я молчу – мне не надо говорить ему, за что я мщу, он сам поймёт всё. Я беру его руку, безвольную и неспособную сопротивляться мне. Я ввожу иглу медленно, видя его ужас и беспомощность, и получаю от этого нездоровое удовольствие. Я вгоняю поршень до упора - я отдам ему всю порцию яда без остатка, так же, как не оставил жизни нам он. Я хочу, чтобы его смерть была максимально долгой и мучительной. Я буду с ним до конца. Я увижу его агонию, его последний тяжёлый вздох. Я наслаждаюсь его мучениями. Я наслаждаюсь своим безумием. Я превращаюсь в Хасана…

Эта мысль ударила меня словно обухом по голове. Неужели я становлюсь таким же, как и он, жестоким, безжалостным, способным без раздумий нанести удар беспомощному человеку? Неужели я зря столько месяцев отстаивал свою честь, пытаясь остаться человечным? Если я сейчас убью его, я превращусь в зверя, и, в итоге Хасан добьётся того, чего хотел. Он победит. А значит, смерть Евы была лишь напрасной жертвой в моих попытках не стать чудовищем.

Я осторожно зашёл внутрь, подойдя ближе. Мониторы за кроватью Хасана размеренно пикали, отслеживая слабые показатели его жизни. Стоящий рядом аппарат нагнетал воздух в его повреждённые лёгкие. Лицо его, наполовину скрытое кислородной маской, было жуткого сероватого цвета, вокруг глаз чернота, покрытая сетью морщин. Он непривычно жалок и беспомощен.

Видимо, ощущая каким-то шестым чувством моё присутствие, Хасан распахнул глаза. Несколько секунд взгляд его был затуманенным и безучастным, но потом в его глазах я увидел узнавание. Зрачки его стали расширяться, делая его взгляд тёмным и безумным. Я видел, что он яростно силится подняться, но его парализованное тело позволило ему лишь слегка шевелить шеей. Лицо Хасана багровело от усилий и злости, а из-под маски раздавалось приглушенное хриплое рычание. Он был похож на безумца, скованного смирительной рубашкой. Только рубашка ему была не нужна. Само тело держало его в неподвижности, и я понял, почему около палаты Хасана не было охраны – он не смог бы убежать при всём желании. Всё, на что он сейчас способен, это безумно смотреть на меня, в ярости сжимая зубы.

— Ну, вот мы и снова рядом, да? – прошептал я, глядя в безумные глаза. – Кто бы мог подумать, что мы так поменяемся местами…

Хасан снова зашевелил головой, мыча что-то в мою сторону. Я слышал, что он говорит что-то мне, но его смазанная речь была приглушена и искажена маской. Я достал из кармана шприц, наполненный его препаратом.

— Узнаёшь? – я поднёс шприц к его лицу. – Да, да. Это - то самое вещество, которым ты убивал её. Она была так же беспомощна, как и ты сейчас. Слабая невинная девочка, не сделавшая в своей жизни никому ничего плохого. А ты убил её… Не оставил ей шансов… Она умирала на моих руках, а ты просто смотрел.

Хасан захрипел ещё отчаяннее. Он в западне. Он боится! Мне было не по себе, но этот звук грел мою душу, ласкал мой слух, как самая красивая мелодия. Я понимал, что эти его незначительные муки - слишком малое для него наказание, но даже они меня радовали.

— Ты боишься смерти, Хасан? Наверняка, боишься… А ведь мне сейчас так легко убить тебя! Всего один маленький прокол, и твоя жизнь закончится. У меня достаточно лекарства, чтобы убить тебя мгновенно. И никто не обнаружит его в твоём организме – ты сам об этом позаботился, - я на минуту замолчал, наблюдая, как его чёрные глаза наливаются кровью. – Но я не буду этого делать! Я сохраню твою никчёмную жизнь. А знаешь почему? Потому что то, каким ты стал, намного страшнее смерти! И ты будешь доживать с этим, каждый день беспомощно засыпая и просыпаясь в казённых кроватях, пока твоё беспомощное тело не зачахнет окончательно. И я хочу, чтобы в каждый из оставшихся тебе дней, ты видел по ночам её глаза – чистые и добрые! Сейчас ты, возможно, рад этому, но, поверь, через какое-то время, ты будешь жалеть о том, что я тебя не убил. Когда-то ты сказал мне, что во мне слишком много человека. Но ты ошибся, Хасан! Во мне больше нет человека – ты убил его… этим самым препаратом…

Сердце моё трепетало в груди, как раненая птица. Мне хотелось орать во всё горло от боли и бессилия, но я уверенно ступал ногами в сторону выхода, слыша за спиной отчаянное хриплое мычание. Я не знал, какие эмоции испытывал в тот момент Хасан, но то, что творилось в моей душе, было настоящим водоворотом, тянущим меня в самые тёмные глубины боли. Я не чувствовал облегчения, которое, как мне казалось, должно было наступить, когда я увижу своего обидчика. Наверное, мне было бы легче, если бы я сделал именно то, что запланировал с самого начала, но что-то не позволяло мне его убить. Я пытался тешить свою совесть тем, что, оставив ему жизнь, сделал её невыносимой. Но сколько бы я себя не обманывал, горькая правда больно колола моё сердце – я просто не смог. Не смог стать зверем, убившим человека. Не знаю, что это было, совесть или просто трусость, но сделать этот шаг я не решился.

Но ещё больнее била мысль, что, возможно, мне просто в очередной раз хотелось показать Хасану, что ему не удалось сломать меня, превратив в смертоносное чудовище. Возможно, мы просто заигрались с ним в игру «кто сильнее». В игру, в которой не могло быть победителя, в которой была лишь одна проигравшая - Ева.

Мои ноги несли меня дальше и дальше, гулко топая по больничным коридорам. Я путался и не мог найти выхода, чувствуя себя пленником лабиринта. Вся моя жизнь – безвыходный лабиринт.

***

Снег… Снова снег… Крупные белые хлопья летели с тяжёлых серых небес, медленно ложась на землю и покрывая её тонким белёсым слоем. Здесь, в отдалении от города, земля была почти по-зимнему остывшей, не позволявшей снегу мгновенно таять, превращаясь в жижу. Здесь было красиво. Настолько, насколько можно ощутить красоту, находясь среди чьих-то смертей…

Сквозь застарелые памятники и надгробья я пробирался в ту часть кладбища, где находились свежие захоронения… где находилась Ева. Я не попал на её погребение, и, возможно, так было и к лучшему, потому что видеть, как земля поглощает любимое мною тело, я не смог бы. В моей памяти она оставалась ещё живой. Я страшно боялся этого дня, оттягивая его, насколько возможно. Увидеть сейчас её могилу означало бы расстаться с её живым образом, окончательно принять, что её больше нет. Но ноги сами принесли меня сюда. Мне просто некуда было вернуться. На целой планете не осталось не одного места, где бы меня могли понять… только это.

Чем дальше я шёл, тем слабее становился мой организм. Ноги мои с трудом передвигались, а тело сотрясало мелкой нервной дрожью, но я продолжал вглядываться в имена незнакомых мне людей, высеченные на бездушных каменных плитах, в попытках найти то единственное. Их было так много – сотни могил, сотни чужих жизненных историй, сотни смертей: лёгких или мучительных, скоропостижных или нет. И я никак не мог среди них отыскать нужную.

Медленно надвигались ранние холодные сумерки. Снег по промёрзшей земле кружился, гонимый ветром, образуя множество небольших водоворотов. Становилось холодно, и пазухой я держал единственную дорогую мне вещь, спрятав её от пронизывающего по-зимнему ветра. Проплутав по улочкам погоста больше часа, я стал понимать, что хожу кругами, потому что имена, попадавшиеся мне на могильных плитах, стали повторяться. Неужели я не найду её? Неужели я заблудился на этом кладбище так же, как заблудился в своей жизни, и мне теперь не будет выхода из пустоты и отчаяния?

Я встал на укрытой снегом тропинке и в надежде поднял взгляд к серому небу.

— Помоги мне, Ева… Пожалуйста… Дай мне найти тебя, - губы едва шевелились от нервов и холода, но мой шёпот среди тихих кладбищенских сумерек казался неестественно громким.

Сбоку от меня послышался звук, тонкий и протяжный, как отдалённое завывание ветра, и я повернул голову в сторону его источника. В груди больно дрогнуло – среди совсем ещё свежих захоронений, я увидел её, тёмную каменную плиту, хранившую на себе буквы родного имени. Я бродил совсем рядом, по странному желанию судьбы постоянно обходя её, в то время, как она была всего в двух шагах. Мне хотелось подойти ближе, но я не мог. Видя эти буквы, высеченные на холодном камне, я потерял последние силы. Мне казалось, что они сверкают в опускающейся на меня темноте, напоминают мне о потере, о боли, вонзаясь острым ножом прямо в сердце. Как ужасно было видеть их написанными на могильной плите, когда как совсем ещё недавно я произносил их, обращаясь к живому человеку. Как неправильно, неестественно…

Земля вокруг меня кружилась и качалась, когда я подходил ближе, ком в горле не давал вздохнуть. Я опустился на колени прямо на землю, прислонившись лбом к гладкому холоду гранита.

— Здравствуй, девочка моя… Ты как… там? - слёзы душили меня, обжигая горячими дорожками холодные щёки. – Прости, что я так долго… За всё прости…

Мои пальцы гладили камень, сейчас это было единственным, к чему я мог прикоснуться, думая о ней. Мёртвый ледяной камень обжигал пальцы, забирая остатки моего тепла. Я представил, что совсем рядом под землёй в невероятном холоде лежит её тело, разделённое теперь с душой, и содрогнулся от жути. В грудь меня больно кольнуло.

— Я тут принёс для тебя кое-что.

Распахнув куртку, я осторожно достал из-за пазухи мой подарок – маленькое «оптимистичное» деревце. Тонкие ветки были совсем ещё молодыми и хрупкими, с нежными, мягкими ещё иголками. Согретая моим телом ёлочка источала чудный аромат, и в нос мне сразу ударил запах хвои, свежий и бодрящий.

Я достал из кармана нож. Земля была промёрзшей и твёрдой, и на то, чтобы выкопать неглубокую ямку, у меня ушло более получаса. Мне приходилось по миллиметру срезать слои мёрзлой земли и руками выгребать их из углубления. Пальцы мои почернели от грязи и закоченели, но мне удалось сделать это. Я осторожно опустил в землю тонкие ветвистые корешки и присыпал их выкопанной землёй, плотно прижав её руками.

— Только выживи… - прошептал я, гладя зелёные веточки, хрупкие и нежные, как и сама Ева. – Ты обязательно должна прижиться.

Я спиной облокотился на гранит, сев прямо на землю. Маленькая елочка в полуметре от меня торчала из земли, горя непривычно зелёным живым огоньком на фоне окружающей серости. Ева была права, ёлки – самые оптимистичные деревья.

— Как же мне тебя не хватает. Как я скучаю по тебе … Я знаю, что я виноват! Если бы я только мог всё изменить! Но я не могу… Я ничего не могу! Я даже не смог убить его! Знаю, ты была бы против этого, но я должен был сделать это… отомстить за тебя. Должен, но не смог! Прости… Я никогда не говорил тебе этих слов – сначала не хотел давать ложных надежд, а потом было уже поздно… Но я люблю тебя! Люблю! Мне так без тебя плохо! Я тут совсем один… Я не знаю, что делать дальше… У меня была ты, и я знал, ради чего жить, а теперь тебя нет, и я потерялся в этой жизни! Я хочу к тебе, где бы ты ни была! Забери меня!

Моё отчаяние достигло предела, оно приобрело самые страшные формы, неправильные, смертоносные. В моём кармане всё ещё лежал шприц, наполненный препаратом Хасана. Я просто забыл его выбросить, уносясь от здания больницы, одурманенный встречей с ним. И сейчас он упирался в мой бок, напоминая о себе. Всего один укол… И я буду далеко… Там, где нет боли…Там, где есть Ева.

Мои пальцы потянулись к карману. Я достал шприц и снял колпачок с иглы, неприятно блестевшей среди сумерек, закатал рукав… Но когда холодный металл прикоснулся к коже, я почувствовал, что в мою спину ударил ветер. Поток воздуха был совсем тёплым и совершенно не похожим на тот, что минуту назад пробирал меня холодом насквозь. Он был лёгким и согревающим, мягким бризом, дующим где-то между лопаток. Он был похож на счастье. Он был похож на дыхание Евы!

— Ты здесь? Рядом? – мои пальцы сжимающие шприц дрожали.

Я не понимал, что это было. Она не даёт мне убить себя? Она со мной? Или мне всё просто кажется, я сошёл с ума? Я разжал пальцы, и шприц покатился по мёрзлой земле.

— Ты не даёшь мне сделать это? Помогаешь мне жить, как и раньше… Помоги же мне найти причины жить дальше! Только ты сможешь сделать это… Только ты…

С неба летел снег. Его хлопья медленно опускались на зелёные ветки передо мною, покрывая их мягким пушистым одеялом. Мне уже не было холодно, потому что на своей спине я по-прежнему ощущал дуновение тёплого ветерка. Он расслаблял меня, убаюкивал, унося в тишину и бесконечность. Меня накрывало пустотой, дарящей долгожданное успокоение.

Эпилог

Солнце светило мягко и приветливо, так, как и положено светить солнцу в мартовские дни. Оно грело и радовало, даря природе первые по-настоящему тёплые лучи после тоскливого зимнего холода.

Я ждал его… Мне казалось, если я переживу эту зиму, этот постоянный холод тела и души, то идти будет легче. Я даже делал неуверенные шаги в свою новую жизнь, чтобы скоротать время. Вернувшись на работу, мне даже удалось более-менее наладить почти разрушенный бизнес. Пустота в сердце, притупившиеся чувства помогали быть хладнокровным и беспристрастным. А эти качества шли только на пользу делу. На совещаниях мне докладывали о приросте прибыли, коллеги удовлетворённо улыбались, радуясь положительным прогнозам и предчувствуя достаток. А мне было всё равно… Что такое деньги? Деньги не решают всех задач. Деньги не воскрешают умерших. Они лишь способны чуть замаскировать проблемы в жизни живых. И сейчас я понимал это, как никогда. Они мне стали не нужны…

Раз в месяц я делал денежный перевод в адрес дома, одно из окон которого было по-прежнему закрыто занавеской цвета апельсина. Я знал это, часто вечерами наблюдая издали за этим окном и так и не решившись придти туда ещё раз. Я не смогу вернуть родителям дочь, но избавить их от нужды было моим маленьким долгом перед ними.

В своих попытках жить я продвинулся настолько, что ночью перебрался в кровать, оставив своё пристанище на полу. Лишь только радужная подушка была моим неизменным спутником, способным бесконечно поглощать ночами мои слова, боль и слёзы.

Ночами я продолжал видеть её во снах. Когда мне выпадали счастливые дни, я видел её счастливой, улыбающейся, с бесконечно синими глазами. Такой, как на фотографиях в её комнате. В худшие же свои дни, мне снилась её боль, её слёзы, мне снился Хасан. И тогда я в поту просыпался среди ночи и уже до утра не мог уснуть, слушая дикий стук своего сердца.

Солнце припекало мою щеку, проникая в проём опущенного бокового автомобильного стекла. Я не заглушил двигатель, и машина мирно вибрировала подо мной. Обманчивый холодный ветер задувал внутрь, но поднимать стекло я не стал – в салоне должен быть свежий воздух.

Мой взгляд был направлен прямо на дверь родильного дома в тот момент, когда она открылась. Я вышел и открыл заднюю дверь, придерживая её. Кристина прошмыгнула в салон, мимолетно встретившись со мной взглядом. Маленький свёрток в её руках был тих и молчалив. Я аккуратно захлопнул дверь, стараясь не шуметь и сел за руль.

Руки мои уверенно держали руль, но ладони вспотели. Я испытывал странные неведомые чувства – в моей машине новая жизнь… Новая жизнь – это хорошо. Новая жизнь гораздо лучше, чем смерть…

— Макс, - услышал я тихий почти виноватый голос из-за спины,- спасибо тебе! Спасибо, что помогаешь нам…

Я не ответил, только лишь встретился с взглядом Кристины в зеркале заднего обзора. К чему слова?

— Это девочка, - так же тихо сказала Кристина.

Я кивнул, снова глядя в салонное зеркало. Как она изменилась с того времени, когда мы были вместе. Уставший взгляд, обреченность на лице. Мне даже показалось, что я вижу морщину на её лбу – худший её кошмар.

Мы почти не разговаривали всё это время. Я засиживался на работе допоздна, приходя домой почти ночью. А в выходные ни она, ни я не выходили из комнат, лишь изредка случайно сталкиваясь на кухне или около ванной. Всё наше общение сводилось к кивкам головой. Не скажу, что я был в восторге от нашего вынужденного соседства, но выкинуть на улицу женщину, ждущую ребёнка, пусть и предавшую меня, я не смог.

Войдя в квартиру, Кристина тихо прошмыгнула в комнату, закрыв за собой дверь. Я не стал мешать ей, скрывшись в своей.

Следующие дни, возвращаясь поздно с работы, я слышал детский плач. Я не слышал голоса Кристины, не слышал её шагов, только младенца.

Той ночью я, вымотавшись на работе, отключился почти сразу, как только моя голова коснулась подушки. Не знаю, сколько я проспал, только вскоре меня разбудил шум из-за стены. Ребёнок снова плакал, надрывно и горько. Я устало поднялся и пошёл в соседнюю комнату.

Я ожидал увидеть заботливую мать, укачивающую своё кричащее дитя, но меня встретила другая картина. Кристина сидела на кровати, поджав к груди ноги, со скорбным выражением на лице. Ладони её закрывали уши. Глаза плотно зажмурены. Пол вокруг кровати был усыпан использованными салфетками и детской одеждой. Было что-то отвратительное в том, что совсем ещё маленькие кофточки и штанишки, такие нежные и красивые, небрежно свалены на пол, прямо под ноги. Я стоял и не мог оторвать взгляда от них, белыми пятнами лежащими в темноте. В это время ребенок продолжал истошно кричать, находясь в своей кровати.

— Что тут у вас происходит?

— Я не знаю, Макс… Она орёт постоянно. Я с ума скоро сойду!

— Ты кормить её пробовала?

— Да сытая она! Я её накормила, я ей всё поменяла, все её пелёнки. Ей тепло, мягко! – Кристина истерично вскидывала руки. – Я уже не знаю, что её ещё нужно! Девчонка просто издевается надо мной. Использует меня. Так же, как и её папаша!

— Девчонка? - я устало потёр лоб, голова наполнялась пульсирующей болью от недосыпа, а детский плач лишь усугублял её, врываясь в мозг пронзительной трелью. – Ты даже не дала ей имени?

— Я не могу, Макс… Я не готова к этому всему… Это не моё! Почему я должна в одиночку тащить на себе ребёнка? Мне даже представить трудно, что теперь всю оставшуюся жизнь, я буду подтирать чужие сопли, слюни…

— А может быть, ты для начала просто укачаешь её? Песенку споёшь, ну или … не знаю, что там матери делают …

— Песенку????!!! – Кристина смотрела на меня с таким видом, будто только что я предложил станцевать ей канкан голышом на людной площади. – Я не хочу такой вот жизни, Макс! Я думала, что будет всё по-другому. Что он будет помогать мне, будет всегда рядом, а он просто сбежал.

— Когда-то и я думал, что ты всегда будешь рядом, – усмехнулся я. – Но, знаешь, иногда планы меняются. И поверь мне, перемены в твоей жизни не самые худшие!

— Вот только не надо давить на жалость! – она вскочила с кровати, убрав с лица растрепавшиеся волосы. – Может ты у нас и герой – прошёл через многое, помогаешь всем… Я не такая! Я просто человек! И я пока не готова жертвовать своей жизнью.

Я тяжело опустился на диван. Как же мне хотелось быть далеко от всего происходящего кошмара, не слышать криков, истерик, не видеть людей. Людей, которые живут, но не понимают до конца, что в этом их счастье. Если бы была возможность, я бы выбрал просто лежать сейчас на полу, на грязном тонком матрасе, окружённом серыми стенами, и слушать при этом тихое ровное дыхание на своей груди. Вот просто лежать так всю оставшуюся мне жизнь. Больше ничего не надо… Ничего!

Громкий хлопок двери вырвал меня из мыслей. Она ушла… Я выругался.

Писк из кроватки раздался с новой силой. Он уже не был возмущенным и призывным. Ребёнок плакал тоскливо и обречённо. Я подошёл к кроватке.

Она была настолько маленькая, что небольшая детская кровать казалась футбольным полем под ней. Совсем маленькая девочка, одинокая, на неуютном пустом матрасе. Я раньше никогда так близко не сталкивался с младенцами. Конечно, у моих знакомых были дети. Но моё общение с ними ограничивалось лишь подарками, отданными для них их родителям, и пожеланиями долгой здоровой жизни. Я никогда не держал на руках младенцев – слишком хрупкими и незнакомыми они мне казались. И вот сейчас, подняв её на руки, я был поражен тем, какая она: лёгкая, как пушинка, с невероятно маленькими пальчиками, сжимающимися в такие же маленькие кулачки. На её маленьких щеках были слёзы – настоящие человеческие слёзы на таком невинном детском личике.

В окно непривычно ярко светила луна, освещая мне ребёнка. Она уже не кричала, но слёзы всё ещё стояли в её глазах, больших… синих. Она смотрела прямо на меня, и лунный свет играл бликами на её тонких светлых волосах. Как у таких темных родителей, как Роберт и Кристина, мог родиться такой светлый ребёнок? У меня задрожали колени…

Я никогда не верил в переселение душ, потусторонние силы, но сейчас глядя в глаза ребёнка, я видел ЕЁ глаза. Тот же взгляд, тот же свет, то же тепло. Я прижал её к себе, носом уткнувшись в светлую макушку. Он неё шёл невероятный запах – нежный, уютный, едва уловимый, ни с чем не сравнимый аромат. Наверное, так могут пахнуть только младенцы. Так могут пахнуть лишь чистые души.

Руки мои так умело покачивали хрупкое сокровище, как будто знали, что делать, словно занимались этим всю жизнь. Мои губы двигались, шепча незатейливый мотив.

В тёмном поле у реки

Тихой летней ночью

Спрятал в страхе лепестки

Маленький цветочек.

Солнце село уж давно,

И он так боялся,

Что теперь совсем один

На Земле остался.

Я осторожно стёр слезинку с мягкой тёплой щеки. Видеть детские слёзы больно. Дети не должны плакать.

Но на небе вдруг луна

Бледным кругом встала

И увядшему цветку

Тихо прошептала.

Ты не бойся, мой малыш,

Когда солнце сядет,

Свет мой белый до утра

Будет с тобой рядом.

Я погладил маленький кулачок, и маленькие пальчики с невероятной силой обхватили мой палец, словно боясь потерять меня.

Греть тебя я не смогу,

Просто не умею,

Но до утра помогу

Темноту развеять.

И расправил лепесток

маленький цветочек.

Он уже не одинок

Этой темной ночью.

Маленькая светлая головка так уютно лежала на сгибе моего локтя.

— Не плачь, Ева! Я с тобой… Я рядом…

За окном медленно плыла ночь, окружая всё вокруг тишиной и дремотой. Луна чуть закрылась облаками, словно боясь нарушить наш покой. Мирно тикали часы на стене… Но я уже не замечал времени, не осознавал, где я. Всё, что я ощущал в эту минуту – это тихое сопение на моей груди. Ева спала, чуть улыбаясь во сне. Возможно, ей снились ёлки…