ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Дан видел дурной сон… Он жил в древнюю эпоху, какую-то странную, похожую одновременно на разные эпохи. Ему было 12 лет, и он, словно какой-нибудь перипатетик, излагал на улицах какого-то средневекового города идеи Коперника. До этого он послал другу-сверстнику, которого звали Паскалем, поздравительную телеграмму по случаю открытия им элементов эвклидовой геометрии. Это происходило в Модене. Но, выйдя из почтового отделения, он увидел толпу людей, собравшихся у наклонной башни. Неужели он был уже в Пизе? С окна башни молодой мужчина с черными глазами и клювообразным носом кричал в толпу, что может говорить de omni re scibili[5] и ergo[6] ждет вопросов. Дан, задетый дерзостью незнакомца, полез на толстый дуб перед статуей Данте и стал кричать собравшимся, что он обязуется говорить не только de omni re scibili, но и et quibusdam aliis[7]. Кто-то спросил его, вертится ли Земля. Он немедленно обнаружил в спросившем переодетого начальника стражи инквизиции. Его тут же окружили десятки воинов со сверкающим оружием, но он все же нашел в себе мужество крикнуть: «Eppur si muove![8]» Его схватили и повели прямо на эшафот. Старый священник вручил ему древнюю книгу и сказал, что, если он сумеет разобраться в ней, он спасен. Но он так и не сумел прочесть этрусские письмена, которыми были покрыты страницы книги, и костер был зажжен. Объятый пламенем, он поднял руку к голове и стал кричать столпившимся вокруг людям: «J’avais, pourtant, quelque chose la'![9]» Но и гильотина, возникшая невесть откуда, и языки пламени, лизавшие лицо, были бессильны: Дан открыл глаза и испуганно соскочил с постели. Рядом не было ни гильотины, ни костра, лишь ослепительные солнечные лучи обжигали лицо. Он быстро оделся и умылся, открыл окно, взглянул мельком на стол и лишь в это мгновение обнаружил орудия пытки…

На столе лежали три телеграммы. Телеграммы Тика… Дан пробежал их и несколько секунд стоял не дыша, потом пустился бежать с такой скоростью, что ему позавидовал бы самый быстрый стайер города. Добежав до дома Виктора, он на мгновение остановился, чтобы перевести дыхание. Только двух чирешаров не хватало во дворе: того, кто отправил телеграммы, и того, кто их получил. Девушки — и те опередили Дана. Ничего! Все равно именно он принес главную новость. Войдя в ворота, он повелительно сказал:

— Готовьтесь в путь. Немедленно!

Собравшиеся на дворе удивленно повернули к нему головы.

— А ты уже готов? — спросила Лучия.

— Готов к чему? А! Ну конечно, я сразу же все соберу.

— А ты откуда узнал, что мы едем в Шоймень? — спросила Мария.

— В Шоймень? А вы откуда знаете? Невероятно! Разве Тик и вам сообщил?

Услышав эти слова, Виктор не поверил своим ушам.

— Тебе что, Тик телеграфировал из Шоймень?

Дан не ответил и не показал телеграммы. Он растерянно смотрел на них.

— Вы что, издеваетесь надо мной, да? Если Тик не телеграфировал вам, откуда вам известно про Шоймень?

— Из грамоты, уважаемый соня! — сообщила ему Мария. — Виктор и Урсу прочли документ.

— Как? Вы расшифровали эту убийственную этрусскую несуразицу?

— Какая еще этрусская несуразица? — разозлилась Лучия. — К твоему сведению, истинный документ — это введение, а то, что мы считали документом, — всего лишь ключ.

— Что вы мне морочите голову? Дайте сюда грамоту!

— А ты — телеграммы!

Они обменялись бумагами: обе стороны были одинаково удивлены.

— Что могло случиться с Тиком? — спросила Мария, глядя прямо в глаза Виктору. — Зачем ему было отправлять три телеграммы, две из которых совершенно одинаковые.

Виктор попытался объяснить:

— Когда он прислал первую, последний передатчик был ему еще не известен.

— Это ясно. А остальные?

— Остальные? Вторая свидетельствует о том, что он узнал кое-что о свертке до того, как прийти в Шоймень.

— Значит, он нашел первого передатчика, — подсказала Лучия.

— Не думаю…

— Почему?

— Тогда он бы написал и об этом. А в телеграмме сказано иначе: «Приезжайте в Шоймень. В письме правда». Он же не пишет: «Ура! Я нашел». Мы же знаем нашего Тика. После стольких трудов…

— Что же ты думаешь? — настаивала Мария.

— Что, следуя за нитью передач, он узнал ряд подробностей, которые вселили в него уверенность, что в письме содержится правда. Но не это меня занимает. Почему он так решительно зовет нас в Шоймень, когда сам еще туда не добрался?

— Быть может, он узнал, что человек, получивший сверток первым, живет там, — подсказал Урсу.

— Возможно. Но этим не объяснишь ни тона, ни содержания телеграммы. Я думаю, что он узнал кое-что поважнее. И это потребовало немедленных действий.

— Что-то в связи с замком? — догадалась Мария.

— Может быть. Вполне возможно… Или нечто, связанное с девушкой.

— Что-нибудь серьезное? — встревожилась Лучия.

— И да и нет. Раз зовет, значит, в чем-то он уверен. В существовании замка, например. Но он звал нас и до того, как обнаружил ПЕРВОГО посредника. Стало быть, речь не о замке. Скорее о девушке…

— Как так?

— В телеграмме нет ни одного упоминания о замке. Говорится о письме.

— Все равно непонятно, — призналась Мария.

— Это означает, что в том районе, где, как мы теперь знаем, находится замок, жители понятия не имеют о его существовании. Если бы Тик узнал что-нибудь — подробность или легенду — по поводу замка, то тайна не была бы уже тайной, он мог бы использовать слово «замок». Ясно? Стало быть, он ничего не узнал о «Замке двух крестов»…

— А узнал о девушке в белом! — дополнила Лучия.

— Верно, — продолжал Виктор. — Особенно если внимательно прочесть последнюю телеграмму: «Немедленно приезжайте в Шоймень». Тик остерегся сказать что-либо точнее. Очевидно, чтобы не навлечь подозрений. Значит, в тех местах никто о замке не знает. Но что-то там должно было произойти, что заставило его поверить в подлинность письма. Иначе Тик не позвал бы нас туда.

— Но почему ты не думаешь, что он нашел первого посредника? — настаивала Лучия.

— Да потому что он не мог его найти. Тогда Тик прислал бы телеграмму другого содержания: «Я дошел до конца, нашел место. Приезжайте туда-то и туда-то».

— Какая же может быть связь между такой телеграммой и первым посредником? — удивилась Мария.

— Такая, что если бы Тик обнаружил его, он бы открыл и замок.

— Ты думаешь, что первый получил сверток прямо в замке? — поинтересовался Урсу.

— Да!

— Почему же тогда никто в тех местах не знает о замке? — вмешалась снова Лучия.

— Не знаю. Просто загадка с этим первым посредником. Странно он себя ведет. Получает сверток в замке — и ни звука об этом. Вы представляете, какой шум вызвало бы такое сообщение. Неужели в замке обитает еще кто-нибудь? Или этот гонец заинтересован в том, чтобы все сохранялось в тайне?

— Либо этот замок давно всем известен. Например, какое-нибудь старинное здание… или… или что-то, чему люди, не зная его прошлого, не придают значения.

— Твое предположение любопытно, Лучия, — ответил Виктор. — Но Тик явно иного мнения. Он нарочно избегает слова «замок» или даже малейшего намека на него. И все-таки решительно зовет нас в Шоймень. Будь там какие-нибудь древние развалины или вещи незначимые, он не делал бы этого.

— Ты прав, — согласилась Лучия. — Выходит, что там есть что-то такое, связанное с девушкой в белом, из-за этого он и позвал нас туда.

— Ты думаешь, с ней могло случиться что-нибудь серьезное? — спросила Мария.

— Пожалуй, что да, — сказал Виктор. — Он либо встретил ее, либо напал на ее следы… но не обычным порядком, а узнал, может, что она в замке… или в плену…

— Неужели с ней что-то приключилось? — повторила Мария.

— Пока это и для меня загадка… Эта история с ее похищением… Ну ладно. Вопрос теперь в другом. Название села Шоймень в телеграммах Тика совпадает с названием места, указанного в документе. Стало быть, мы на верном пути. Здесь не может быть никаких сомнений. А вы что скажете?

Все согласились с Виктором. Дан, который до этой минуты, уединившись в саду, изучал документ, подошел к ребятам и сказал:

— Итак, мы встретились с Тиком на полпути! Черт подери, эта грамота совсем огорошила меня! А я-то думал, что это вздор! Несусветица! Гениальный логофэт! Я бы ему присвоил самый высокий чин… Как только он умудрился придумать это введение?

— Если бы только это, — откликнулась Лучия. — А ключ? А идея с пасхальными днями, которая меня просто поражает! А фраза насчет новых заповедей? Скажи, Виктор, только правду говори, когда ты додумался, что текст всего лишь ключ?

— Это как вспышка молнии. До этого в голове был сплошной хаос. Но первая мысль пришла ко мне во время вашего спора с Марией о странном отсутствии конкретных названий… Отсюда началось… Но бог с ним. Надо ехать. Немедленно! Урсу, ты навел справки?

— Навел, — ответил тот. — Часам к одиннадцати в Шоймень отправляется лесовоз. Прибывает туда в четыре, не то в пять часов пополудни. Дорога идет в гору, особой точности нет.

— Мы потеряли день, — опечалился Дан. — Из-за меня. Если бы я не уснул и дождался отца, я бы еще ночью принес вам телеграммы и на рассвете мы бы уже тронулись в путь.

— Все равно нам там нечего делать сегодня, — успокоила его Лучия.

— Как так делать нечего?

— Ты же читал документ: «Тень кривого дуба в Шоймень на заре восьмого месяца…»

— А почему обязательно искать эту тень на заре? Погодите!.. Ведь с тех пор как был написан документ, прошло более 300 лет. Стоит ли там еще кривой дуб?

Никто почему-то об этом не подумал, хотя это был самый естественный и коварный вопрос. Все с какой-то досадой посмотрели на Дана.

— В самом деле, стоит ли еще этот дуб? — отозвалась Мария.

Виктор решил покончить со всеми раздумьями:

— Нет смысла терять время. Всем подготовиться для длительного похода. Сбор ровно в одиннадцать на вокзале.

Он нарочно говорил спокойно и уверенно. Но вопрос Дана не давал ему покоя. А вдруг в Шоймень нет кривого дуба? Что тогда?


…Траян хотел во что бы то ни стало пойти с Тиком на станцию. Оба они проснулись отдохнувшие, в прекрасном расположении духа. В беседке около дома мать Траяна собрала ребятам завтрак: дала каждому по большой порции творога со сметаной, рядом поставила тарелку с дымящейся мамалыгой. За едой Тик сказал приятелю, что должен идти на станцию встречать друзей, которые «обязательно приедут утренним поездом». Траян тут же предложил свои услуги. Неутомимый искатель тщетно пытался отказаться от этого великодушного, хотя и ненужного, свидетельства дружбы, но приятель его был человек упорный. На маленькую лесную станцию они отправились вместе. По дороге Траян, расстроенный и обиженный, признался Тику, что он тоже собирался пойти с ними на экскурсию, но мать и слышать об этом не пожелала.

— Видишь, какая она. Не злая, нет, а старается уберечь меня ото всего, даже от жуков. Отпускает меня с ребятами в поле, только если скажу, что с нами идет учитель или кто из взрослых. Все время врать надо. Отец — тот совсем другой. Но его дома почти не бывает… А захочет взять меня с собой в горы, мать — в крик…

Хотя Тик никоим образом не одобрял поведения матери Траяна, про себя он не мог не отметить, что, не пустив сына «на экскурсию», она сняла с его плеч тяжелый груз. Он решил утешить приятеля:

— Такие они, мамы наши… Бедные… их тоже можно понять. Нелегко им вырастить нас…

Но парнишка, носивший имя римского императора, не обратил внимания на его уговоры.

— Да! А тебя же пускают? Да еще одного. Если бы она мне больше доверяла…

Издали донеслось пыхтение паровоза. Они побежали и пришли на станцию одновременно с поездом. С открытых платформ и из единственного пассажирского вагона высыпали люди, их было немало, но среди них Тик так и не увидел своих товарищей.

— Не понимаю, почему они не приехали… — пожаловался Тик другу. — Или едут на попутке? Или другим поездом?

У человека в красной фуражке он спросил, когда ожидается следующий поезд, и получил ответ, что поезд прибудет «часам к четырем, если паровоз не закапризничает». Тик опечалился. Уверенность, что он немедленно отправится на поиски замка и девушки в белом на время вытеснила тяжкие мысли и предчувствия. А теперь они снова на него напустились…

— Чего ты скис? — спросил Траян. — Я еще вчера вечером знал, что они этим поездом не приедут. Пока дойдет телеграмма, пока все о ней узнают, соберутся в путь… Нужно время, и немалое. По-моему, они и завтра вряд ли прибудут.

— Не болтай! — рассердился Тик. — Обязательно приедут в четыре!

— Пойдем, я покажу тебе деревню. Тут такие места — ахнешь!

Тик поплелся за своим новым другом. Он ничего и не слышал из того, что говорил ему Траян.

Чем можно было объяснить задержку чирешаров, особенно теперь, когда, по его расчетам, должен был вернуться Виктор? Неужели именно Виктор воспротивился поездке? Неужели он решил, что все это обман? Нет, не может быть. Иначе кто-нибудь из ребят приехал бы сюда — выяснить на месте, как обстоят дела, и увезти его домой. Точно! Значит, чирешары опоздали к поезду либо готовятся для длительного похода… Другого объяснения быть не может. Не оставят же они его тут без ответа после стольких настойчивых телеграмм! Значит, они точно приедут послеобеденным поездом.

Маленький разведчик немного успокоился, просветлел лицом. Лишь теперь он заметил, что они дошли до околицы.

— Ты только погляди! — проговорил Траян. — Вся западная часть огорожена, словно стеной, высокими горами.

И действительно, на западе виднелась цепь высоких, диких, неприветливых гор. На фоне неба выделялось множество вершин. Казалось, это огромная пила с острыми зубьями. Одни голые вершины. От них по направлению к деревне спускались ответвления более низких гор, переходивших в обрывистые холмы, повторявшие очертания главной цепи.

— Эти горы словно мелкие, истертые зубы, — заметил Тик.

— А мы называем их «Гуртом». Они напоминают овечий гурт.

Паренек был прав: стоило прищурить слегка глаза, чтобы низкие горы и холмы начали походить на стадо овец, застывших вдали.

— А теперь пойдем, я покажу тебе самую большую редкость в нашей деревне, наш знаменитый памятник, — похвалился Траян.

И он повел за собой гостя к холму, стоявшему посреди села. На вершине его выделялась церковь странного вида.

— А что в ней особенного? — спросил Тик.

— А ты не видишь, как построена колокольня? Она ведь чуть скошена.

— Какая-то она кривая…

— Так у нас ее и зовут: «Кривая церковь». По преданию, ее поставили много сот лет тому назад по велению князя Василе Лупу. И еще говорят, что согласно воле господаря ее построили кривой.

— Почему? — удивился Тик. — Разве она не могла быть такой же, как все церкви?

— А ты послушай. По преданию, именно в том месте, где теперь церковь, стоял самый старый дуб во всей стране… стоял со времен царя Децебала. Дуб был такой старый, что согнулся даже. Его так и назвали — «кривой дуб», и все знали и повсюду говорили о нем. Со всех концов страны приходили люди поклониться ему. А однажды ночью якобы раздался страшный грохот, долетевший до всех краев нашей земли. Это рухнул дуб. И тогда князь повелел, чтобы на месте старого дуба построили церковь по его подобию. Дуб, говорят, был такой же высокий и кривой, как эта церковь.

— Бедный дуб! — грустно заметил Тик. — Только вряд ли он стоял тут со времен Децебала. Самому старому дубу в стране около восьми столетий. Столько же было, наверное, и тому дубу. А может, он и до тысячи дотянул, кто знает…

Они обошли старый, запущенный храм. Проникнуть в церковь они не могли — на дверях висел замок, священник открывал храм лишь по праздникам, — и потому ребята поднялись на колокольню. Затем Траян показал приятелю маленькую электростанцию.

— Ее построили за одно лето, когда сюда на каникулы приехали наши студенты. Они сами создали проект, сами обжигали кирпич, делали все необходимое… Посмотрел бы ты, что тут творилось!..

Потом он повел Тика в артельный сад. Перелезать через забор не понадобилось: тут работала тетка Траяна. Ребята вдоволь наелись фруктов, да так, что дома едва притронулись к обеду.

Когда Тик снова явился на станцию — на этот раз один, — поезда еще не было, но все предполагали, что минут через пять, не более, он должен прибыть.

Минуты текли мучительно медленно. Прошло, казалось, не пять, а все пятьдесят. Тик снова взглянул на горы.

Теперь они казались еще более грозными. Он подошел к крестьянину с рассеченной губой, яростно пыхтевшему трубкой, и спросил:

— Дед, как называются эти горы?

— Те самые, что за Гуртом?

— Да, те самые, похожие на зубья.

— Да как только их не называют… Старые люди называют их «Орлиными». А кто — «Голыми вершинами». Наши величают их «Великанами». А я — «Треклятыми». В книгах они обозначены «Ведром», или «Чашей», а может, еще как…

— А взобраться на них трудно?

— Уж не думаешь ли ты, паренек, что кто-нибудь из наших полезет на эту высоту? С той стороны через Бразь или мимо Крепости — и то их не осилишь. Дикие, треклятые горы. А те, что полезли, либо не воротились, либо искалечились на всю жизнь. Понапрасну торчат они тут, эти горы, да еще дожди, бывает, задерживают…

До слуха Тика донесся свисток, а вскоре и шум паровоза. Устало пыхтя, на пути показался маленький смельчак-паровозик. Мальчуган закрыл глаза и сосчитал до восьми. Открыв глаза, он увидел на противоположной стороне перрона…

И тут же пулей кинулся в объятия Марии.

— Противный! — встретила его сестра. — Не мог разве…

Но она и сама не знала, что он должен был сделать, и только стиснула его в объятиях. Потом курносый паренек оказался в объятиях других. Он и спросить не успел ни о чем Виктора, тот сам поспешил с вопросом:

— Тик, а не видел ли ты в деревне старый, кривой дуб?

— А на что он вам, этот дуб? — спросил мальчуган. — Он погиб еще при князе Василе Лупу.

— И ничего-ничего от него не осталось? — испуганно спросила Лучия.

— Вместо дуба построили церковь. Прямо на том же месте и тоже кривую. Вон она! На том холме посреди села. А на что вам дуб? Я-то думал, вы по мне соскучились… или…

Он вдруг увидел, как переменились в лице чирешары, как странно поглядели друг на друга. Что с ними?

— Урсу! — сказал Виктор. — Можно ставить палатки. Лучше всего подальше от села. А теперь, милый Тикуш, давай поговорим… Мы должны столько сказать друг другу…

Беседа затянулась далеко за полночь. Они с нетерпением ждали рассвета, потому что стоял восьмой месяц и тень кривого храма должна была указать им путь, которым возможно, никто не шагал вот уже долгие столетия.

Загрузка...