Рыжая Соня и Осенняя Луна

Глава десятая

Нестерпимо яркий свет факелов, ударивший в лицо, почти ослепил ее, так что Соня зажмурилась и, вскинув руку, прикрыла глаза. – Стоять! Не двигаться! У нее не было сил сопротивляться и даже говорить, когда толпа стражников взяла ее и Огдена в плотное кольцо.

Огдена, дыхание которого она слышала рядом с собою, стоявшего с безжизненным телом Таймацу на руках. Должно быть, их вид ни у кого бы не оставил сомнения в том, что эти двое только что совершили преступление.

– Ничего себе! Гайсар, там еще один убитый, – крикнул тот из стражников, который метнулся во владения Ишума и нашел труп Ютена.

Гайсар только кивнул и приблизился к Соне, схватив ее за подбородок и вглядываясь в лицо.

– Кого я вижу? Прекрасная аквилонка, супруга новоиспеченного подданного Бельверуса. И выглядит так, словно только что вдоволь наплавалась в целом пруду крови. Интересно, знает ли об этом твой муж? А с кем это ты столь весело и необычно проводишь время? – он кивнул в сторону Огдена. – У твоего спутника даже губы в крови – пьет он ее, что ли?

Знал бы Гайсар, насколько он близок к истине…

– Некоторые инородцы, наводнившие Бельверус, исповедуют культы, требующие человеческих жертвоприношений. Особенно после посещения Черных Королевств, где, говорят, дикари до сих пор отнюдь не брезгуют пожирать трупы. Один из них вы прихватили с собой, а второй что, было не унести? Решили вернуться за беднягой попозже, или предпочитаете слегка протухшую падаль, изуверы? – вмешался Коувилар. В связи с исчезновением Араминты он лично участвовал в поисках пропавшей девушки. Но на подобную добычу рассчитывать, конечно, не мог.

Соня молчала. А что она, собственно, могла сказать?

– Мы никого не убивали, – произнес вместо нее Огден.

– Что заметно. Вы просто гуляли и случайно нашли двух свежезарезанных мертвецов. Подумаешь, невидаль какая, да они сплошь и рядом валяются, вечно приходится об них спотыкаться, – серьезно кивнул Коувилар.

Никому из стражников не пришло в голову освободить Огдена от его ноши, а разжать руки, бросив Таймацу, и скрыться он не мог.

Кто-то завернул Соне руки за спину и стянул запястья веревкой. Кисти мгновенно онемели.

– Не трогайте ее, – прорычал Огден.

– Заткнись! Мы еще выясним, кто ты сам такой, – рявкнул Гайсар, подталкивая его в спину и заставляя идти вперед, в сторону городской тюрьмы.

– Мое имя Огден, я князь из Ванахейма!

– Чего и следовало ожидать – еще один инородец, – отметил Коувилар. – Что-то я о тебе впервые слышу, ты, пожалуй, находишься в Бельверусе и вовсе незаконно.

Несколько последующих часов выпали из сознания Сони, слившись в бесконечную череду душевных мук и отчаяния. Допросить ее не удалось – женщина выглядела почти безумной и, кажется, просто не способна была воспринимать ни угроз, ни криков, обращенных к ней. Когда ее на некоторое время оставили в покое, бросив в камеру вместе с трупом человека, которого, как предполагалось, она же сама и убила вместе со своим сообщником, «аквилонка» повела себя и вовсе странно. Она тут же подползла к умершему и прижалась к нему, обхватив его тело руками, словно пыталась собственным теплом вернуть его к жизни. Что касается Огдена, этот, похоже, не испытывал никакого страха. Он упорно повторял, что не причастен к убийству, но отказывался давать какие-либо объяснения случившемуся. На его плече отчетливо различалось клеймо раба, принадлежавшего военачальнику Туоргу, что свидетельствовало о том, что в руках Коувилара оказался беглый невольник. Должно быть, возвращение его собственности могло весьма порадовать Туорга, но прежде следовало выяснить, что же все-таки произошло возле склепа.

Шел второй час ночи, когда дело неожиданно приняло еще более сложный оборот. Гайсар сообщил, что удалось найти Араминту.

– Она тоже мертва? – спросил Коувилар, уверенный в утвердительном ответе.

– Нет, – к своему удивлению, услышал он, – однако, похоже, имеет прямое отношение к происходящему. Как только мы задержали аквилонку, я со своими людьми отправился к ее мужу, чтобы поставить его в известность, и застал его с дочерью казначея.

По тому, как это было сказано, Коувилар заключил, что дочь Ишума не просто мирно беседовала с бритунцем.

– Надеюсь, ты привел их сюда?

– Конечно. Эльбер требует, чтобы ему дали возможность увидеть аквилонку.

– Я бы на его месте не очень чего-либо требовал, – заметил Коувилар. – Эти инородцы мне порядком надоели! – сорвался он. – Они у меня уже в печенках сидят! Будь моя воля, я просто казнил бы их всех без суда, и, честное слово, в Бельверусе стало бы гораздо спокойнее! Где этот бритунский ублюдок?!

Эльбер был совершенно ошеломлен обрушившимися на него известиями. Насколько он понял, Таймацу мертв, а Соню обвиняют в убийстве Призрака, которое, к тому же, произошло возле усыпальницы Гларии. Он был совершенно убежден, что его подруга не может иметь отношения к этому ужасу – бритунец отлично знал, как они с Таймацу относятся друг к другу, но все доказательства свидетельствовали против нее. А сам Эльбер не мог ответить на простой вопрос – было ли ему известно, куда отправилась его жена. Сказать, что она собиралась предупредить некоего вампира о грозящей тому опасности, было немыслимо.

– Я вообще ни слова не скажу, пока мне не позволят поговорить с Соней, – упорно повторял он. – Где она? Что вы с ней сделали?!

– Это что ты сделал с дочерью казначея?! – Коувилар побагровел от подобной наглости: он привык к тому, что, стоит только человеку оказаться в руках охраны, с того мигом слетает всякая спесь, но бритунец никак не вписывался в нормальные рамки. Как, впрочем, и ванирский раб. – Горе Немедии, пригревшей на своей груди подобных вам змей! – выкрикнул он. – Ваше место на костре, на котором сжигают убийц-колдунов! Ты хочешь полюбоваться на свою рыжеволосую ведьму? Хорошо же, отведите его к ней немедленно!

…Соня почувствовала, как кто-то старается разомкнуть ее руки, по-прежнему обнимающие Таймацу, и протестующе замычала.

– Нет… нет…

– Боги, – произнес Эльбер, – Бара, приди же в себя, скажи, что случилось? – он прижал ее к груди, и Соня уткнулась ему в плечо. – Я здесь, с тобой. Успокойся.

– Осенняя Луна… его больше нет.

– Я вижу, милая. Но только ты можешь объяснить, как это случилось. Ты была там, когда…

– Ютен напал на меня. Таймацу убил его, а потом… – она снова задрожала всем телом от невыносимого яркого воспоминания, – потом – себя. Я успела увидеть, как он вонзил меч себе в сердце, но уже ничему не могла помешать. Там еще был его преследователь с Островов. Я не знаю, куда он исчез. Н-не заметила. Я не поняла, что между ними произошло, и как получилось, что…

Она видела, чувствовала, что Эльбер пребывает в не меньшем отчаянии, нежели она сама, но он старался справиться с собой, понимая, что Соне сейчас гораздо хуже – она с трудом переживала утрату. То, что теперь ей было с кем разделить свою боль, заставило ее ощутить некоторое облегчение. Таймацу значил для Эльбера столь же много, как и для нее.

– Огден сказал, что может дать ему вечность… А я не согласилась, – произнесла она. – Это было бы неправильно, ведь правда?

– Конечно. Он бы полностью с тобой согласился, Бара. Ни один нормальный человек не мог бы пожелать для себя такой вечности. А нам надо выбираться отсюда, понимаешь?

– Но как? – обычно Соне не требовалось чужого совета, чтобы найти выход даже из самого отчаянного положения. Но сейчас ей было просто необходимо, чтобы кто-то другой принял ответственность на себя. Не всегда удается оставаться сильной.

Прежде чем Эльбер успел хоть что-то ответить, дверь камеры распахнулась. Охранник, который вошел туда, выглядел на редкость странно и двигался, словно во сне, или как огромная, нелепая живая кукла. За ним следовали Гэмбан и Хэйдзи. Молча поклонившись замершим в недоумении и тревоге Эльберу и Соне, они склонились над телом Таймацу.

– Что вы делаете? – спросила Соня, не желая подпускать их к своему другу – даже мертвому. – Что еще вам от него нужно?!

– Он должен вернуться на Острова, – сказал Хэйдзи. – Нам следует забрать его туда, откуда он пришел в Хайборию.

– Соня, это правда, – подтвердил Эльбер. – Островитяне считают, что быть похороненным в любом ином месте для них равносильно несмываемому позору. Нам не следует мешать этим людям. Они знают, что делают.

– Но они считали Таймацу отступником! – не сдавалась Соня. – Он для них хуже собаки!

– Нет, – возразил Хэйдзи, решившись снизойти до того, чтобы давать какие-то объяснения не человеку, к тому же женщине. – Он совершил ритуальное самоубийство. По нашим законам, теперь он вернул себе лицо и имя. Наши боги приняли его.

Тогда Соня, словно окаменев, замерла и не произнесла больше ни слова, пока Хэйдзи и Гэмбан проносили мимо нее тело своего брата.

Что до охранника, он по-прежнему не предпринимал никаких попыток воспрепятствовать также ей и Эльберу покинуть камеру. Бритунец, не собираясь прямо сейчас выяснять причину столь странного поведения этого человека, потянул Соню за руку, увлекая ее за собой.

…Коувилар, очнувшись и отчетливо вспомнив все, что произошло в течение ночи, с ужасом подумал о том, уж не сошел ли он с ума. В самом деле, у него в руках были столь сильно ненавидимые им инородцы, совершившие, как минимум, два страшных убийства, причем один из них – беглый невольник, которого следовало передать его господину. А вместо этого им самим, главой охраны Бельверуса, внезапно овладела полнейшая апатия, и он лично распорядился попросту отпустить их всех! Женщину, бритунца, даже того самого невольника, лица которого Коувилар не мог вспомнить, как ни старался. Только какое-то бледное расплывчатое пятно и ярко-синие холодные глаза, взгляд которых проникал, кажется, в самую душу. Как же его звали? Какой-то князь из Ванахейма… И как он, Коувилар, теперь объяснит собственные нелепые, безумные действия королю? Ведь даже убитого, который был сюда доставлен, не удалось отыскать – тело бесследно исчезло, словно его и не существовало. Хуже того, разве возможно кому-либо рассказать, что он видел, как жуткий ванир с ледяными глазами поднялся в воздух и затем превратился в ничто, в туман? Мучительно пытаясь придать своему отчету хоть какое-то правдоподобие, он не мог унять дрожь, волнами проходящую по всему телу.

Еще одним человеком, пребывавшем в весьма похожем состоянии, была Араминта. Стоило ей увидеть Огдена, как девушка едва не лишилась чувств. Перед нею был, несомненно, человек, но в то же время, она безошибочно узнала в его чертах то существо, которое до полусмерти испугало ее накануне. Она открыла было рот, чтобы закричать, выдавая его охране, но тут Огден располагающе улыбнулся и прижал палец к губам. Минта не смогла издать ни звука, и сразу же за тем он начал растворяться в воздухе.

Чем дольше Аргеваль слушал непривычно сбивчивую речь Коувилара, тем сильнее становилось его недоумение. Что произошло с главой охраны? Откуда эта нерешительность, неспособность представить четкую картину того, что творится в столице Немедии?

– Я не счел возможным применить никаких мер, даже в рамках закона, к людям, которые находятся под твоим личным покровительством, господин, и представляют для тебя особую ценность. Полагаю, что поступил правильно, сохранив их неприкосновенность, а не заключив под стражу, как обошелся бы с кем угодно иным.

Доказательство тому – то, что они, в свою очередь, не предприняли попытки немедленно покинуть Бельверус, бежать и скрываться, вероятно, не ощущая за собой вины. Твоя воля и твоя власть поступить с ними так, как пожелаешь, и если предашь их в мои руки, я в точности исполню все, что ты прикажешь относительно них, но…

– Ты нынче что-то особенно многословен, Коувилар, – не выдержал король, поняв, что глава охраны, похоже, готов плести свои нелепые оправдания до бесконечности. – Мне сообщили – между прочим, еще прежде, чем это соблаговолил сделать ты сам – что жена бритунца обвинялась в убийстве, но ты распорядился отпустить ее…

– Э-э… никаких доказательств нет. Она всего лишь оказалась рядом с неким зарезанным человеком, но едва ли женщина была в действительности способна нанести ему смертельный удар такой точности и силы.

– Да? Я слышал другое… Что касается Эльбера, его застали в обществе юной Араминты, которую считали похищенной, о чем бритунец прекрасно знал, но удерживал ее в своем доме. Насчет способностей рыжеволосой аквилонки я ничего сказать не могу, а вот Эльберу явно мало простолюдинок и шлюх, ему подавай только лучшее… – вопреки ожиданиям Коувилара, Аргеваль откровенно рассмеялся. – Один раз женщины его уже погубили, так нет же – он снова ищет похожих подвигов! Поразительно. Таких людей, вероятно, жизнь ничему не учит. А что говорит ее отец?

– Ишум? Ничего. Он, кажется, даже рад, если бритунец положил глаз на Араминту, хотя и несколько смущен. Она же сама утверждает, что действительно была похищена каким-то существом, но потом оно ее отпустило. И Араминта, якобы, ничего не помнит. В доме Эльбера она, по ее словам, оказалась потому, что пыталась обратиться за помощью к нему и Соне, опасаясь, что неведомый похититель продолжает преследовать ее.

– Получается, что никто никого ни в чем не обвиняет, кругом одни невинные, законопослушные жители Бельверуса, и охране остается лишь радоваться, что посчастливилось нести службу в такое на редкость спокойное время. Ладно, Коувилар. Нынче же доставь бритунца ко мне, я сам с ним поговорю. Или ты… боишься его? Боишься, потому что не понимаешь. Напрасно! Поверь, он всего лишь ничтожный человек, такой же слабый и подлый, как вообще все люди… – Аргеваль время от времени становился склонен к философским обобщениям.

…Эльбер явился в его покои незамедлительно, и вместе с ним – Соня, готовая разделить со своим Муонгом любой приговор судьбы и ожидавшая некоей новой катастрофы. Однако создавалось впечатление, что король настроен весьма благодушно, хотя в этом таилась особенная, пока тщательно скрываемая угроза.

– Эльбер, друг мой, – начал он, – я смотрю, ты все никак не уймешься. Вот – настоящий мужчина, достойный восхищения! И женщину нашел себе под стать – верно ли говорят, Соня, будто ты сильная колдунья? Можешь не отвечать, иначе тебе неизбежно захочется произнести какую-нибудь ложь, у женщин это получается словно само собою, и ты отнюдь не исключение… Да, так о чем это я? Видишь ли, Эльбер, как ты помнишь, я и сам не чужд творчеству, и мне знакомы взлеты души, оставляющие далеко внизу мышиную возню государственных дел. Насколько бы важными они ни казались сейчас, к вечности это не имеет никакого отношения, не правда ли? Знаю, знаю, ты не слишком высокого мнения о моих скромных талантах, которым далеко до твоих собственных. Я тоже не забыл, как божественно ты играл, и не случайно весь Бельверус в восторге рукоплескал тебе, так, что стены Килвы дрожали! Ты дарил мне немало радости, являясь истинной живой жемчужиной среди множества жалких стекляшек. Своей игрой ты вызывал у меня слезы восхищения, я нимало не стыжусь в этом признаться, и уверяю тебя, с тех пор, как мы расстались, никто более не поднимался до таких высот. Я тщетно искал подобного тебе среди актеров, но всякий раз испытывал лишь очередное горькое разочарование. О, ты знал, что такое искусство драмы, друг мой, и владел им в совершенстве, так же как мечом, когда сражался на арене. Тебе не было и до сих пор нет равных, поверь мне как ценителю, а не королю.

Речь Аргеваля звучала до того напыщенно, что с каждым следующим словом становилась все более похожа на надгробную эпитафию. Соня бросила на Эльбера быстрый взгляд, стараясь сделать это незаметно: бритунец выслушивал дифирамбы в свой адрес с каменным лицом, очевидно, тоже отлично ощущая, как сгущаются тучи над его головой, и уж точно – не обольщаясь относительно искренности своего венценосного «поклонника». Разумеется, он ни за что не позволил бы себе прервать поток королевского словоизвержения, но…

– Ты самым удачным образом сочетал в себе качества, которые способны свести с ума любую женщину. Талант, красота и необыкновенно сильная воля – что еще нужно человеку? – продолжал Аргеваль. – Неудивительно, что многие мужчины, напротив, ненавидели тебя и завидовали, опускаясь до интриг, недостойных даже портовых шлюх, но ты ни на что не обращал внимания.

«Это верно, – с горечью подумал Эльбер. – Второго такого самовлюбленного осла, каким был я в те годы, еще поискать. Иначе я не оставил бы после себя руины – разбитое сердце и жизнь Гларии.» Странное дело – никогда прежде он не сознавал этого так ясно и не ощущал так остро, как сейчас.

– Да, мой гениальный бритунский воин… Однако когда и в жизни ты пытаешься играть, полагая, будто получится столь же убедительно, как на скене, все происходит совсем не так, как тебе бы хотелось. Даже если ты призываешь в свидетели такую, безусловно, прекрасную и яркую женщину, которую избрал себе в подруги, – Аргеваль кивнул в сторону Сони и деланно вздохнул. – Просто все дело в том, что истина рано или поздно имеет пренеприятное свойство во всеуслышание заявить о себе сама. Никогда не знаешь заранее, чьими устами она это сделает! У меня тут появился один любопытный гость из Стигии, весьма уважаемый человек, к тому же великий жрец. Он проделал долгий и трудный путь до Немедии, и все для того, чтобы снова встретиться с вами обоими. Так вот, он заявляет, будто ни ты, Эльбер, ни великолепная рыжеволосая красавица Соня никаких сокровищ Города не находили и в глаза их не видели, а та бесценная вещь, которую твоя жена носит на шее, не снимая, на самом деле, была вами просто украдена – в Стигии, в ответ на гостеприимство жреца и его господина. После чего вы бежали так поспешно, что жрец даже не успел высказать своего вполне понятного недоумения по поводу подобного вероломства с вашей стороны. Надеюсь, вы знаете, о ком речь.

– О Мельгаре, я полагаю, – сказала Соня, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос не дрогнул. – Но он сам беззастенчиво лжет. Ему отлично известно, что мы действительно побывали в Городе…

– Ну конечно, только там давно нет ничего, кроме руин, – кивнул Аргеваль.

– И моя камея никогда Мельгару не принадлежала! Он и прикоснуться-то к ней не мог! Ее вручила мне сама Маргиад, королева Города!

– Не та ли Маргиад, которая мертва уже тысячи лет? О, Соня, Соня, ты явно начала заговариваться, не в силах придумать ничего более убедительного. Да еще, помимо прочего, вовлекаешь других людей в ужасные преступления, которые задумала вместе с Эльбером. Я не настолько глуп и наивен, чтобы купиться на ваши россказни, даже не удосужившись потребовать доказательств, однако ты все же нашла другого человека, безоглядно поверившего в них. Ликенион. Допустим, она сама далеко не образец кристальной честности, однако я не мог ожидать, что, по твоему наущению, она пошлет своих людей в сокровищницу с целью грабежа. Бедняжке нужны были огромные деньги для того, чтобы ты вновь отправилась в Черные Королевства и преумножила ее состояние, – король тихо засмеялся. – Более того, ты требовала от нее поступить именно так. Или она тоже лжет?

– Конечно, – Эльбер искренне позавидовал ледяной выдержке Сони. В этот момент даже у него потемнело в глазах, а в лице дочери Рыси ни один мускул не дрогнул. – Я ее никуда не посылала и ничего не требовала. С какой стати, ради всего святого? Нет, господин, ты ни в чем меня не убедил. Что мы имеем? Слово Мельгара и Ликенион – против моего и Эльбера. В равной степени можно верить или не верить и тому, и другому. Безусловно, наша судьба и сама жизнь – в твоей власти, но правителю более пристало беспристрастно и мудро разбирать запутанный вопрос, нежели относиться к свидетелям предвзято.

– Это так. Ты видишь, я решился лично разобраться в происходящем, а не передавать полномочия представителям тайной охраны, хотя Коувилар был бы весьма не против заняться вами обоими. Этому несчастному вы ведь тоже каким-то неведомым мне способом отвели глаза, заставив его отпустить вас, и он тяжко страдает, ибо никогда еще не совершал такой нелепости. Он с огромным удовольствием, собственными руками, выбил бы из вас всю правду до последней капли. И я, увы, наблюдая столь прискорбное упрямство с вашей стороны, склоняюсь к мысли о том, чтобы позволить ему сделать это. Вы так упорствуете во лжи, что начинаете меня раздражать.

– Нам нечего сказать сверх уже сказанного, – отозвалась Соня. – Под пытками можно вырвать признание в чем угодно, но будет ли оно более соответствовать истине, или его произнесут лишь для того, чтобы избавиться от мук?

– По-всякому бывает. Пока не проверишь степень терпения человека, наверняка не узнаешь. Ты со мной согласен, Эльбер? Почему-то ты напрочь лишился своего обычного красноречия, предоставив женщине в одиночку пытаться настаивать на своем. Я надеюсь на твое благоразумие, на то, что ты не доведешь до крайних мер по отношению к вам обоим. Понимаешь, я не животное. Ты говорил о том, что создал некую драму и мечтаешь поставить ее и самому сыграть в ней. Не сомневаюсь в грандиозности твоего замысла! Мне страстно хочется лицезреть плоды твоих трудов, ибо искусство драмы – это, пожалуй, единственное, перед чем я устоять не в силах. Я хочу, чтобы ты еще раз, после стольких лет, порадовал мое полное скорби сердце своей неповторимой игрой, но как же нам быть, если против нас – само время? А? Позволить тебе несколько лун готовить свою постановку я не властен, – Аргеваль снова тяжело вздохнул. – А после того, как отдам вас Коувилару, ты едва ли останешься пригодным для чего бы то ни было.

– Мне не требуется нескольких лун и даже седмиц, – сказал бритунец. – Если ты решился погубить меня, завершив то, что начал девять зим назад, я не могу тебе помешать, господин, каковы бы ни были причины твоего гнева. Но я готов играть для тебя – в любое время, даже нынче. Я актер, в моем ремесле – весь смысл того, для чего я пришел в этот мир. Моя драма завершена, и поэтому я спокоен. Позволь мне прочитать тебе ее. Если даже у меня будет один-единственный зритель, зато – сам великий король Немедии! Этого более чем довольно.

Соня задержала дыхание, словно готовясь глубоко нырнуть. Она отлично понимала, сколь многое зависит от ответа Аргеваля, и с облегчением выдохнула лишь тогда, когда заметила, как блеснули глаза короля.

– Да, Эльбер, ты это сделаешь для меня. Я готов тебя выслушать! Причем отнюдь не в гордом одиночестве. Нынче вечером ты выступишь перед людьми, которые, как и я, способны оценить созданное тобою. Их будет немного, я не обещаю тебе полных трибун, но предоставлю скену Килвы.

Соня изо всех сил уперлась пальцами ног в подошвы сандалий – это был самый незаметный, но довольно действенный способ удержать расплывающееся сознание. Лицо бритунца стало совершенно отрешенным, словно все, чему суждено произойти с ним дальше, больше не волновало его и не имело никакого значения, а в целом мире не осталось ничего, кроме сияющей цели, к которой он подошел столь близко. Эльбер выглядел как человек, который впал в транс. Если у него прежде имелись весьма серьезные сомнения, относительно того, сможет ли он в полной мере осуществить задуманное – то теперь их время истекло.

– Господин, – произнесла, обращаясь к Аргевалю, Соня, – я ведь тоже имею право высказать одну просьбу? Князь Аггу и Араминта должны быть в числе приглашенных.

– Даже не стану спрашивать, зачем тебе их присутствие, – отмахнулся король. – Будь по-твоему.

Соня в последний раз коснулась руки Эльбера. Она и не думала, что это будет так тяжело – оторваться от него, отпустить, оставив в полном одиночестве в самый важный, решающий момент, который должен определить и его дальнейшую судьбу… да, пожалуй, и ее тоже.

Она в совершенстве освоила науку сражений, всегда, сколько себя помнила, была бойцом по самой своей природе и не отступала даже тогда, когда кто угодно другой на ее месте отказался бы от борьбы. Но в этой битве Соне места не было, и она прекрасно это понимала. Находясь всего в нескольких шагах от Муонга, она сейчас была от него гораздо дальше, чем за тысячи лиг, словно отделенная незримой, но непреодолимой стеной.

Если бы она могла, она бы обратилась с молитвой ко всем богам, которых знала, но Соня давно разучилась о чем-либо у них просить.

Поэтому сейчас единственным, с кем она мысленно говорила, был Эльбер – Белый воин, который уже стоял на скене Килвы и казался ей, сидящей на трибуне, таким далеким и маленьким. «Пожалуйста, Муонг, ты должен меня услышать! Вспомни, каким ты был в племени, где я впервые увидела тебя. Лучший охотник, не ведавший страха! Мы оба были немного другими тогда, и мы тоже не знали, что ожидает нас впереди – в точности, как теперь. Ожидая каждого нового дня, мы думали: „А что? Это будет любопытно – попробовать прожить и его тоже!“ Ты помнишь, как мы согревали друг друга ночами, когда бесконечный дождь монотонно стучал по крыше из пальмовых листьев? Как ты учил меня загонять в сеть кабанов-бородавочников? И твои танцы возле костра, когда охота удачно завершалась, и долгие беседы с удивительным стариком Нгангой, который сказал, что тебе пора возвращаться домой…» Теперь она как будто стремительно проходила весь их совместный путь с самого начала, и, вспоминая каждый шаг, была безусловно уверена, что ни об одном из них не жалеет, неожиданно с удивлением осознав, что думает на языке племени Мбонго. На том самом языке, на котором Муонг когда-то объявил ее своей женой.

В этот момент Эльбер заговорил, поначалу медленно и негромко, так что ей пришлось напрягать слух, чтобы различить слова, но постепенно его голос становился увереннее и тверже, обретая невероятную силу, хотя на лице бритунца не было даже маски. Этот голос гремел, достигая самых отдаленных уголков огромного амфитеатра. У Сони мурашки пошли по коже, и волоски на шее поднялись дыбом. Она чувствовала, как ее душу захлестывает восторг и восхищение, и то же самое чувство читала, как в раскрытой книге, на потрясенных лицах сидящих рядом с нею людей. Сейчас здесь не было ни короля, ни военачальника, только зрители, внимавшие произносимым Эльбером строкам драмы, как могли бы внимать божеству. Еще ничего не произошло, а он уже подчинил их себе, приковал невидимой цепью, и…

Соня не смогла уловить момент, когда он начал меняться, и вместе с ним – все вокруг. Границы, пределы амфитеатра раздвинулись, как по мановению великого волшебства, и скену озарил свет. А затем Килва просто исчезла, сменившись совсем иным пейзажем – величественной панорамой древнего Элментейта. И уже не актер-бритунец стоял в центре скены, а король-жрец Элгон в ниспадавших до земли белых одеждах, расшитых золотом. Да и не скена это была, а пространство возле алтаря, алтаря нового бога, явившегося взамен Моана, имя которому было – Свет.

И навстречу королю, что объявил себя Сыном Света, шла девушка, красота которой сияла воистину ярче звезд.

– Маргиад! – не выдержав, воскликнула Соня, но ее никто не услышал: Аргеваль, Ишум, Туорг, Мельгар – все они вскочили со своих мест, в ужасе от представшего им чудесного и грозного зрелища.

Элгон протянул руки к своей королеве, и она на миг застыла, любуясь им, перед тем как приблизиться и вложить свою точеную кисть в его крупную сильную ладонь. Для того, чтобы уже никогда не расставаться – ни в этой жизни, ни во всех возможных следующих, где бы и когда бы они ни встретились снова.

– Глария, – сказал Элгон, привлекая ее к себе. – Моя единственная королева…

– Я так долго шла к тебе, – отозвалась она. – Так бесконечно долго, Эльбер!

А потом она отвернулась от него, и ее поразительные ясные глаза встретились со взглядом Сони. В них была такая благодарность и любовь, что воительница почувствовала, как к горлу подступают слезы. Камея на ее груди пульсировала, как живая. О, как жаль, что Таймацу этого не видит! И тут она ощутила его присутствие, доподлинно зная, что не ошиблась. Призрак тоже был здесь, рядом с нею, с ними, чтобы разделить это волшебство.

– Пойдем, дочь Рыси, – почти неслышно шепнул он ей, – ты сделала все, что было в твоих силах, и даже немного больше. Тебя ждут.

– Кто? – не поняла Соня, но не осмелилась возражать. Ведь Таймацу всегда знает, знает лучше нее, как следует поступить.

Следуя за Призраком, она очень скоро снова оказалась на улицах Бельверуса, тоже, на эти несколько часов, преобразившихся и более похожих на Элментейт, только здесь было значительно темнее, и Соня вспомнила, что сейчас глубокая ночь. Кто-то, действительно, терпеливо дожидался ее появления, прислонившись плечом к стене, и, подойдя ближе, Соня узнала Огдена.

– Я не мог туда пойти, – сказал ей ванир. – За сто пятьдесят лет мне впервые жаль, что я не в силах выносить дневной свет. Порождение мрака, – он с горечью усмехнулся. – Послушай, я отправляюсь в Ванахейм, но для такого, как я, подобные перемещения очень опасны. Ты не согласилась бы меня сопровождать?

– Иди, – кивнул Таймацу. – Это будет справедливо и правильно.

– Я согласна, – вздохнула Соня. – Только не надейся, что я когда-нибудь соглашусь еще и на то, чтобы стать тебе подобной! Пойми это с самого начала!

– Как скажешь, дочь Рыси, – смиренно подтвердил ванир.

Но ей почему-то показалось, что просто так это хитрое создание от своего не отступится.