Самопризнание

1

Прошло два дня после заседания суда. За эти два дня инспектор Димов ни разу не заговорил о деле Радева. Он приходил на работу, занимался текущими делами, порой даже улыбался своей скупой улыбкой, но глаза у него оставались по-прежнему задумчивыми. Конечно, генерал вызывал его в министерство для объяснения. Никто не узнал, о чем они говорили, но инспектор вернулся таким же спокойным, каким и поехал к генералу. Только на третий день он шутливо спросил Ралчева:

— Хочешь отправиться на экскурсию?

— Когда? — удивился старший лейтенант.

— Завтра. Кстати немного проветримся…

— Хорошо, — без воодушевления согласился Ралчев.

На экскурсию он ходил лишь один раз, в горы, на Золотые мосты, когда еще учился в школе. Особых восторгов эта экскурсия в нем не вызывала — муравьи тогда густо облепили кусок брынзы, который мать ему дала с собой, а жили они голодно…

— Только встать придется пораньше, часа в три, — предупредил Димов.

Ралчев воспринял это предложение как одну из небольших причуд своего начальника. Или шутку. Но когда в половине третьего ночи усиленно зазвонил телефон, стоявший возле кровати, он понял, что ехать придется. Конечно, его много раз поднимали с постели среди ночи, но чтобы ему не давали спать ради какой-то экскурсии — это уж слишком. Он без энтузиазма ответил, что через четверть часа будет готов, и неохотно встал с удобной кровати.

Ночь была прохладной и тихой. Эти предутренние часы имели одну-единственную прелесть — тишину. Все, что вечно наполняло город звоном, треском, грохотом и поднимало такой отвратительный неистовый шум, сейчас спало возле тротуаров, в гаражах и депо. Ралчев с удовольствием прислушивался к шуму своих собственных шагов. В мертвом свете ламп ему вдруг показалось, что он остался совсем один на этом свете, чудом уцелев после мировой катастрофы.

Димов ждал его в машине, весело попыхивая сигаретой. Ралчев с облегчением опустился на сиденье рядом с ним.

— Куда едем? — спросил он без особой надежды на ответ.

— К Пернику.

— К Пернику? Шахтерскому городку? Какая же это экскурсия?

— Увидишь! — скупо ответил Димов, но потом пожалел Ралчева и добавил: — Половим где-нибудь в тех краях раков…

Ралчев вдруг вспомнил, что где-то возле Перника живет друг инспектора, странный тип по фамилии Паргов. Изредка он приходил к ним в управление — громадный, неуклюжий, небрежно одетый мужчина, но, как все гиганты, добродушный и кроткий. Кажется, он был к тому же начальником районного управления милиции. Ралчев немного ревновал его к Димову, потому что инспектор относился к нему удивительно сердечно и тепло. Улыбаясь до ушей, он всегда подолгу тряс тяжелую руку Паргова, даже угощал его кофе у себя в кабинете, что делал крайне редко. Похоже, они служили где-то вместе много лет назад, и их связывали общие воспоминания. Когда они въехали в городок, не было и четырех часов, но гигант уже ждал их перед отделением милиции. Он стоял возле тротуара, широко расставив ноги, и в своем сером брезентовом плаще был скорее похож на незавершенную скульптуру, чем на живого человека. Но как только машина остановилась, гигант задвигался. При слабом свете фонаря Ралчев увидел его добродушную улыбку. Вскоре Паргов и Димов уже крепко пожимали друг другу руки и так трясли их, словно собирались вырвать. А Ралчев тем временем предусмотрительно затолкал в багажник сачок для ловли раков и потянулся было к громадному рюкзаку, но Паргов опередил его.

— Что у тебя там? — удивленно спросил Димов.

— Да так… — пробормотал гигант. — Парочка вареных цыплят. — И он виновато посмотрел на Ралчева. — Не знал, что нас будет трое…

— Не многовато ли?

— Как многовато? Я и блины с вареньем взял. И пирог с брынзой прихватил… Тетя Цвета испекла его специально для тебя.

Через полчаса Паргов уже осторожно погружал сачок в спокойную темную воду. Ралчев наблюдал за его бесшумными легкими движениями, такими неожиданными при его неуклюжей внешности. На безбородом лице гиганта появилось мальчишеское выражение — выжидательное и вместе с тем озорное, словно он браконьерствовал в запрещенной зоне. А Ралчев с Димовым расположились под ракитами, покуривали и терпеливо ждали.

— Мы что же, так и будем сидеть да глядеть? — осведомился старший лейтенант.

— И это немало! — ответил Димов. — Посмотри какой воздух! Когда тронемся в обратный путь, почувствуешь, как отдохнул и проветрился…

Вскоре Паргов установил сачок и тоже подошел к ракитам. Он разостлал под деревьями свой тяжелый плащ и почти насильно заставил Димова сесть на него. Небо над ними начало медленно светлеть. Стало еще холоднее. Паргов весело потирал свои ручищи.

— Помнишь, как мы однажды увидели с этого места летающую тарелку? — шутливо спросил он.

— Помню, конечно, — немного рассеянно ответил Димов.

И вдруг — без вступлений и предупреждений — начал рассказывать историю Радева. Он рассказывал спокойно, даже несколько бесстрастно, но излагал факты точно и объективно. У Ралчева было такое чувство, что он рассказывает не столько для Паргова, сколько для самого себя, чтобы снова все взвесить. Но Паргов слушал его очень внимательно, слегка приоткрыв рот, что придавало его лицу глуповатое выражение. Неожиданно он заволновался и крикнул:

— Раки!

Он бесшумно побежал к сачку и вскоре вернулся, неся высокую клеенчатую сумку, в которой скреблись и тарахтели своими твердыми панцырями крупные раки. Их было не меньше десятка.

— Продолжай! — бросил он инспектору.

Димов терпеливо продолжил свой рассказ. Паргов неподвижно сидел на своем месте и словно прислушивался к приятному шороху в сумке.

— Хочешь знать мое мнение? — неожиданно спросил он.

— Конечно! — кивнул Димов.

— Сам знаешь: от человека все ожидать можно… Но чтобы он просто так, за здорово живешь, взял на себя такую вину — это мне кажется невероятным.

— Но так получается! Суд доказал, что убил не он!

— Возможно, он и впрямь не убийца, но это не означает, что он вообще не виноват. Представь, к примеру, что он — соучастник.

Димов молчал.

— Ты об этом думал?

— Да, думал, — кивнул Димов.

— Ну и что?

— Ничего, теперь тебя спрашиваю.

— Тогда давай предположим, что кто-то другой убил его жену. Кто-то, с кем они сговорились. После убийства Радев вернулся домой. И когда увидел кровавую картину, нервы у него сдали. И вместо того, чтобы выдать истинного преступника, сам сознается в убийстве.

«А этот верзила далеко не глуп, — с легкой завистью думал Ралчев. — Ведь если принять это предположение, то все загадочные факты вокруг этого убийства сразу становятся понятными и объяснимыми». Но Димов продолжал молчать.

— Эта гипотеза не лишена логики, — наконец проговорил он. — Но она не опирается на факты. А и нет у нас наемных убийц. Кто согласится пойти на это?

— Причем тут наемные убийцы? — удивился Паргов. — У преступника могли быть свои мотивы для такого поступка.

— Какие, например?

— Откуда я знаю, какие? Любые! Не исключено, что она водила за нос одновременно двух мужчин. Или была посвящена в чужую тайну. На этом свете все может быть.

— Может! — тихо повторил Димов и замолчал. — Но в том-то и дело, что Радев по-настоящему любил свою жену. Я слышал его выступление на суде. В этом он не лжет.

Они ловили раков до тех пор, пока не припекло солнце. Они наловили уже больше сотни, но Паргов все не вынимал своего сачка. Потеплело, и они сняли верхнюю одежду. Вода, такая темная ночью, посветлела. Стало видно, как время от времени в ней проносятся стремительные рыбы. Наконец, часам к девяти, Паргов вытащил сачок и устало провозгласил:

— Все! На сегодня хватит! Они уже попрятались. Давайте закусим.

Он разостлал на земле прозрачную нейлоновую скатерть, ловко разорвал на куски двух крупных цыплят.

— Настоящие домашние цыплята. Мы кормили их только крошками и червяками, — заявил он.

И принялся вытаскивать из бездонного рюкзака всякую снедь. Кроме пирога и блинов, в нем оказались баклажанная икра, печеный перец, свежая брынза. Димов и Ралчев невольно рассмеялись.

— Не смейтесь, — с легкой обидой произнес Паргов.

— Увидите, этого нам даже не хватит!

Они наелись до отвала, но, несмотря на все старания Паргова, часть еды все же осталась.

— Давайте бросим остатки ракам, — сказал Паргов.

— В знак благодарности.

Потом немного подумал и добавил:

— Похоже, скоро придется с ними проститься.

— Почему? — удивился Димов.

— Выше по течению строят завод. И как только они начнут спускать сюда свои отходы, все живое в реке погибнет.

— Этому не бывать! — решительно заявил Димов.

— Чему не бывать — заводу?

— Нет. Мы не дадим загрязнять реку. Это дело я возьму на себя. Не видать им завода, пока не построят очистительных сооружений.

— Не знаю, — пожал плечами гигант. — Наверное, такие сооружения построят, но не будут использовать их, как надо. Ведь так им куда легче.

Вскоре клеенчатая сумка с раками лежала в багажнике машины, несущейся в сторону Софии. Они довезли Паргова до городка и продолжили свой путь. Несмотря на бессонную ночь, оба чувствовали себя великолепно. Чистый ночной воздух сделал свое дело. Они проехали больше половины дороги, когда Ралчев наконец решился спросить:

— Когда приступим к работе?

— С завтрашнего дня, — ответил Димов.

— И с чего начнем?

Димов усмехнулся:

— А ты как считаешь?

— Мне кажется, надо снова проверить алиби Радева. Нельзя целиком полагаться на этого новоиспеченного адвоката.

— Он далеко не прост. И здорово поставил нас на место.

— И все же он — заинтересованное лицо, и я сомневаюсь…

— Раз сомневаешься, то займись этим делом сам. Хоть я и думаю, что ничего ты тут не добьешься.

— А ты?

— Для себя я оставлю косточку пожирнее. Кто этот загадочный любовник? Какую роль играет во всей этой истории? Я имею в виду Генова…

2

На следующий же день инспектор Димов отправился в Плевен, захватив с собой только плащ и легкую дорожную сумку. Он удобно расположился в вагоне-ресторане, плотно закусил и, поскольку официант бросал на него недружелюбные взгляды, заказал бутылку импортного пива. Ему не хотелось думать о предстоящем деле, он не спешил заранее строить гипотезы. Возможно, самое главное — увидеть этого человека.

Юрист работал на большом современном индустриальном предприятии, которое находилось за городом. Прибыв в Плевен, Димов прямо у вокзала взял такси и отправился туда. Через четверть часа шофер остановил машину перед административным корпусом. Расплатившись, инспектор поднялся на второй этаж, где помещалась дирекция. Найти дверь с табличкой «Юрист» оказалось делом нетрудным. Димов постучался и вошел. За массивным письменным столом сидел мужчина лет пятидесяти, изысканно одетый, с приятной внешностью. Мужчина не сразу поднял голову, занятый разборкой бумаг, и у Димова было достаточно времени, чтобы рассмотреть его. Приблизительно так выглядели обычно представители старых буржуазных семей — широкое, несколько бледное лицо, полные женственные губы, округленный подбородок. Поредевшие волосы мужчины были тщательно причесаны. Когда юрист посмотрел на него, Димов неожиданно увидел красивые синие глаза. Они смотрели приветливо и мягко.

— Вы ко мне? — спросил юрист небрежно, но голос его звучал мягко и приятно.

— Я из милиции, — ответил Димов.

Ничто не дрогнуло ни во взгляде, ни в лице Генова. Это показалось инспектору несколько неестественным. Какой бы чистой ни была совесть Генова, у него были причины для волнения. Как юрист он хорошо знал, что не может быть вне подозрения.

— Я приехал из Софии, — добавил Димов. — В связи с убийством Радевой.

— Но я уже…

— Дали письменные показания… Это мне известно. Но мне этого недостаточно.

— Хорошо, садитесь, — пригласил Генов.

Димов опустился в мягкое кожаное кресло. Генов потянулся к сигаретам — это был единственный крохотный признак его волнения.

— Что именно Вас интересует?

— Прежде всего ваши отношения.

— Я уже дал объяснения по этому вопросу, — спокойно ответил Генов. — Тони была моим другом. Возможно, это не точное слово. Мы хотели пожениться, но решили подождать еще один-два года, чтобы подрос Филипп.

— Извините, но почему она предпочла вас своему мужу?

— На такой вопрос может ответить только женщина, — ответил юрист, и на его губах появилась чуть заметная улыбка.

— Я хочу, чтобы вы как следует вникли в мой вопрос. Существовала ли какая-то особая, специфическая причина ее охлаждения к мужу?

— Нет! — без колебаний ответил юрист.

— Она никогда не жаловалась на него? Прошу вас, припомните хорошенько.

— Н-нет, — на этот раз не так уверенно произнес мужчина.

— Вы в этом убеждены?

— Она была исключительно тактичной и культурной женщиной. Она вообще почти не говорила о нем. И ни разу не произнесла его имени. Но и по нескольким словам можно сделать некоторые заключения. Они были совершенно чужими людьми — и по своему внутреннему складу, и по своим понятиям.

— Хорошо, товарищ Генов. Скажите, когда вы в последний раз видели убитую?

Димову показалось, что юрист затаил дыхание.

— В день убийства, — спокойно ответил он.

— Так я и думал.

— Почему? — в голосе Генова мелькнула тень беспокойства.

— Таковы показания Радева. Он всегда знал, когда вы приезжаете в Софию. По ее виду, наверное. И по настроению.

Генов впервые нахмурился.

— Да, в тот день я, действительно, был в Софии.

— Расскажите подробнее…

— У меня было важное дело в объединении. Я взял командировку на один день. Я всегда езжу на своей машине в такие поездки, там мне удобнее. Я встал рано и в десять утра уже был в Софии. К половине двенадцатого я покончил со своими делами и позвонил ей в спецшколу. Мы встретились в кондитерской, потом поехали обедать в загородный ресторанчик.

— Она знала, что мы приедете в этот день?

Генов заколебался.

— Да, знала, — все же сказал он.

— Дальше?

— В ресторанчике мы пробыли около двух часов. Вы понимаете, что в нашем положении мы не могли ходить, куда хотели.

— Вы что-нибудь пили?

— Выпили бутылку белого вина. Она была совершенно трезва, если вас это интересует.

— Какой она вам показалась? Спокойной? Встревоженной?

— Обычной. Она умела владеть собой, товарищ инспектор, никогда не показывала своих настроений. Я бы сказал, что она была человеком с исключительно сильным, даже властным характером. Ее желания были для меня законом.

— Дальше?

— Потом мы вернулись в город. Она решила зайти на работу, а затем мы должны были снова увидеться.

— Во сколько часов вы расстались?

Генов задумался.

— Абсолютно точно сказать не могу. Но, видимо, в половине четвертого, а в пять мы договорились встретиться в Докторском сквере.

— Так!.. И где вы были до пяти часов?

— В том-то и дело, что у меня ни на что не оставалось времени, товарищ инспектор. Я люблю играть в карты, в бридж. В кондитерской «Витоша» играют в эту игру, вот я и пошел туда посмотреть, как играют. Присел возле одного столика, за которым играли четверо вполне приличных мужчин. И не заметил как пробежало время.

— В кондитерской находился кто-нибудь из ваших знакомых?

— Понимаю, что вы хотите сказать. Нет, никого из моих знакомых там не было. Там собираются случайные люди. Да и я захожу туда очень редко, один-два раза в год.

— А потом?

— Потом я пошел на встречу с Тони. Ждал ее до шести часов, но она не пришла. Я решил, что случилось что-то непредвиденное, и уехал. Телефона у них дома нет, найти ее я уже не мог.

— Когда вы узнали о ее смерти?

Лицо Генова совсем потемнело.

— Через несколько дней. И совершенно случайно, от нашего общего знакомого.

— Так!.. А вы были в суде?

— Да, был… Вы же понимаете, что все это мне не безразлично.

— Очень хорошо понимаю. Но не понимаю вашего поведения. Судя по вашим словам, получается, что между двенадцатью и половиной четвертого она была жива. Вы же юрист, не правда ли?

— Да, юрист.

— В суде шла речь о времени между двумя и тремя часами, у Радева не было твердого алиби именно на этот отрезок времени. Ваше личное вмешательство могло бы решить все…

Генов откинулся на спинку стула, в его взгляде появилось что-то холодное и враждебное.

— Товарищ инспектор, вы же понимаете деликатность моего положения.

— Понимаю. Но речь идет о человеческой судьбе. Неужели вы допустили бы, чтобы невинный человек попал в тюрьму.

Генов молчал. И Димов понимал, что он колеблется — сказать или умолчать о том, что было в этот момент у него на языке.

— Все дело в том, что я совершенно не считаю его невиновным.

— На каком основании? — строго спросил Димов.

— Разве здесь нужны особые основания? — устало произнес Генов. — Да, я очень хорошо знаю Тони, ее среду. Кто мог убить ее? И зачем? Этого ни в коем случае не мог сделать совсем посторонний, неизвестный человек.

— И я так думаю. Но кем бы он ни был, ясно одно: он заинтересован в том, чтобы Радева посадили в тюрьму.

— Вы не имеете права говорить этого мне. К тому же у вас нет на это и оснований.

— К такому выводу мог бы прийти каждый.

— Но суть в том, что сам Стефан Радев так не думал. Уж ради меня-то он не отправился бы в тюрьму. Ему не за что быть мне благодарным. Именно это и заставляет меня считать виновным его самого.

— Это не лишено логики, — спокойно согласился Димов. — Но нередко сама жизнь начисто нелогична. Порой под одним зонтиком оказываются смертельные враги.

Инспектор поднялся.

— До свидания, — сказал он, — поскольку мне кажется, этот наш разговор — не последний. На чем вы ездите в город?

— Удобнее всего автобусом, — сухо ответил Генов.

Автобус оказался не слишком удобным, но в город он Димова доставил. Там инспектор заглянул в Окружное управление милиции, поговорил с несколькими людьми. Потом ему пришлось поговорить еще кое с кем вне управления. Когда он к вечеру добрался наконец до вокзала и подвел итог, то понял, что этот день в Плевене он не провел напрасно. Перед ним открылось несколько новых тропинок. И хотя они убегали в разные стороны, все же в каждой из них была своя отправная точка. Правда, гадать о том, перекрестятся ли где-нибудь эти тропинки, пока была рано.

Димов вернулся в Софию за полночь, но на следующее утро пришел на работу точно к началу. В кабинете, поджидая инспектора, уже сидел Ралчев. Его внешний вид говорил о том, что он не принес важных известий.

— Ну? — коротко спросил Димов.

— Ты оказался прав, — сокрушенно ответил Ралчев. — Все крепко держатся за свои показания, данные в суде.

— Еще бы! Они и не скажут ничего другого. Ты мог лишь неожиданно обнаружить какую-нибудь фальшь.

— Ничего я не обнаружил. А у тебя как?

— Не могу сказать, что совсем ничего.

И он передал в общих чертах свой разговор с Геновым. Ралчев задумался.

— Значит, фактически у него нет алиби?

— Пока еще он не должен его доказывать.

— И все же! Я знаю эту кондитерскую. Там, по-моему, собираются довольно сомнительные типы. Но там в самом деле играют в бридж, в этом он не обманывает. Интересно, играет ли он сам?

— Да, играет, хотя и предпочитает покер. Если говорить о его слабостях, то это скорее карты, чем женщины. Порой он не особенно разборчив в партнерах.

— Интересно! — буркнул Ралчев.

— Но есть нечто и поинтереснее. На следующий день после убийства Генов продал свою машину. Совершенно новую «Шкоду». Почему? Она ему крайне необходима. Он и на работу на ней ездил… И на свидания…

— Какая же связь между убийством и продажей машины?

— Гипотез много. От человека, остро нуждающегося в деньгах, всего можно ожидать.

— Но ясно, что от Радевой он ничего не получил, — заметил Ралчев. — Ни от живой, ни от мертвой. Иначе он не продал бы машину.

— Так выходит. Но это не доказывает, что он не пытался получить… Может быть, просто не сумел.

Он задумался, потом продолжил:

— Как бы то ни было, в одном мы твердо убеждены… Независимо от экспертизы — в половине четвертого Радева была жива. Генов человек умный, интеллигентный и, как я догадываюсь, отличный юрист. Он понимает, что ложь в этом деле только повредила бы ему. Он был среди людей — в ресторанчике, на улицах… Возможно, его видели. Но что он делал после половины четвертого — этого никто не знает. Кроме него самого, конечно.

— Ты считаешь, что он пытался ее ограбить? И не сумел?

— Ничего я не считаю, — сухо ответил Димов. — Но ничто не мешает мне допускать и такую возможность.

— Но что можно было взять у Радевых? Они не слишком обеспеченные люди.

— А ты откуда знаешь, — насмешливо осведомился инспектор.

— По всему видно.

— А мне кажется, не по всему. Видел добротную старинную мебель? Дорогой ковер? Антония Радева, по отцу Пандилова, выросла в богатой семье.

— Это мне известно.

— Мало известно! Я хочу, чтобы ты покопался в ее прошлом. Чем глубже и придирчивей, тем лучше. Есть немало живых свидетелей. Возможно, какая-нибудь мелочь наведет нас на правильный след.

— Добро! А какой срок ты мне даешь?

— Никакого! Теперь нам некуда спешить. Теперь нам придется тщательно обдумывать каждый новый шаг. Преступники или преступник, кем бы они ни оказались, проявляют сейчас особую осторожность.

Ралчев молчал. Новая задача его явно не воодушевляла. Он всегда предпочитал более динамичные и решительные действия.

— Не знаю, — произнес он. — И все же присматривай за Радевым. Как бы нам не промахнуться.

— Радев больше не должен тебя интересовать! — немного сухо ответил инспектор. — Суд оправдал его. Теперь нас интересует настоящий убийца.

Ралчев вздохнул и поднялся. Надо было немедленно приступать к делу.

3

Вскоре старший лейтенант убедился, что проникнуть в прошлое человека почти так же трудно, как и раскрыть сложное убийство. Конечно, в небольших окраинных кварталах, где люди на виду друг у друга, это не слишком сложно. Там и жизнь общая, и тайны общие. Но как проникнуть в такие глухие квартиры тех, кто несколько десятилетий назад считался сливками столицы? Как разговаривать с этими холодными и недружелюбными людьми, которые общаются только друг с другом? Как проникнуть в их воспоминания, которыми они делятся только в своем тесном кругу? Его первые попытки в этом отношении потерпели полный крах.

И тогда он пошел кружным путем — стал искать бывших горничных, гувернанток, кухарок. Потом прибавил к ним официантов, поставщиков, престарелого садовника — всех тех, кто раньше прислуживал этим людям. И картина постепенно дополнялась новыми и все более интересными деталями. Пока не стала совсем полной.

На первый взгляд она получалась достаточно внушительной. Богатый род торговцев, постепенно обративший свой взор к политике. Один министр, несколько высокопоставленных должностных лиц — все из партии народняков. Потом несколько поколений дипломатов. Но старая партия постепенно распадалась, государственных постов ей доставалось все меньше.

— Отец Антуанетты, когда-то ее звали только так, — подробно и добросовестно рассказывал Ралчев, — Крум Пандилов, был членом Верховного кассационного суда. Человек с твердым характером, отличавшийся безукоризненной честностью… Он был не слишком удобен для сторонников Третьего рейха. И при первом удобном случае его отправили на пенсию. Ясно, что на одну пенсию трудно содержать такой большой дом. Да и старые девы висели у него на шее. Я уж не говорю о том, что его младшая дочь, одна из самых красивых девушек города, фактически стала бесприданницей.

— А ее мать? — прервал Ралчева Димов.

— Она умерла очень рано. Я видел ее портрет — Антуанетта поразительно похожа на нее. Она выросла в более скромной семье, ее отец был всего лишь инспектором в Министерстве финансов. После девятого сентября дом Пандиловых был национализирован и передан в распоряжение дипломатического корпуса.

— Им заплатили за дом?

— Сначала его просто национализировали. Но позднее на основании жалобы наследников им сполна выплатили его стоимость. Но произошло это всего лет десять назад.

— И сколько они получили?

Ралчев назвал сумму.

— Деньги немалые! — заметил Димов.

— Немалые, но большую часть забрали сестры. Только так или иначе, но их семья обеднела еще до 9 сентября. Антуанетта, как известно, училась в университете, изучала французскую филологию, но получала государственную стипендию. И даже больше того: чтобы как-то связать концы с концами, она давала уроки французского языка детям богатых родителей. Университет она закончила в 1947 году. Ей предложили место преподавателя в провинции, но она от него отказалась. Многие годы она жила частными уроками, между прочим, давала их и нескольким нашим очень влиятельным товарищам. Только в 1957 году она устроилась на работу в спецшколу французского языка.

— А в каких семьях она давала уроки до девятого сентября? — спросил Димов.

— Извини, но этого я у нее не могу спросить.

— Есть и другие способы. Иди к ее сестрам, они тебя засыпят сведениями.

Ралчев закончил свой доклад. Димов молчал. Все эти данные ни к чему не вели. По всему было видно, что Пандиловы и в самом деле обеднели. Гипотеза об убийстве с целью грабежа становилась все невероятней. Больше всех мог бы рассказать о материальном положении семьи Стефан Радев. И было бы гораздо естественнее и проще всего именно его об этом и расспросить. Но инспектор сразу же отказался от такой мысли. Еще не пришло время для подобных разговоров. Пока они ни к чему не могли привести.

И он решил снова поговорить с Розой. Еще при первом свидании она сразу произвела на него хорошее впечатление своей чистотой и откровенностью. Но, к сожалению, ей была свойственна и крайняя наивность. Правда, порой и наивность полезна: наивный человек откровеннее.

Димов взял у Ралчева адрес Розы, сел в свой «Москвич» и вскоре был возле дома Желязковых. На его счастье в доме, наконец, заработал лифт, и он легко попал на девятый этаж. Инспектор позвонил. Роза почти сразу открыла. Несколько мгновений она недоуменно смотрела на незваного гостя, пытаясь вспомнить, кто это. Потом сдержанно произнесла:

— А, это вы, товарищ инспектор!.. Проходите.

— Спасибо.

Роза провела его в комнату. Димов сел в одно из кресел, не спуская глаз с молодой женщины. Она показалась ему не такой, как прежде, словно она заново родилась для какой-то иной, более сложной жизни.

— Товарищ Желязкова, у меня есть к вам несколько вопросов, — мягко начал Димов.

— Задавайте, — также сдержанно ответила Роза.

— Суд закончился, но следствие продолжается. Мы все еще не знаем, кто убил вашу мать. И почему. А это очень важно. Если мы поймем, почему ее убили, путь к истине станет намного легче.

— Но я уже говорила вам, что понятия об этом не имею. Не знаю, кто и зачем мог убить маму. У нее совершенно не было врагов.

— Я и не сомневаюсь в этом. Но ведь убить могут и самого невинного. С целью ограбления, скажем.

— Ограбления?

— К примеру. Чаще всего убивают именно с этой целью. Ответьте мне, хранила ли ваша мать дома какие-нибудь драгоценности? Или деньги?

— Нет! — уверенно ответила Роза. — Мы никогда не располагали большими средствами. Почти все, что у нас было, мы отдали за квартиру.

— Даже деньги, полученные за дом?

— Все, все… Сами знаете, как дорого сейчас частное строительство.

— И все же подумайте. Ваша семья когда-то была зажиточной. В таких семьях всегда хранятся драгоценности — браслеты, колье, дорогие кольца.

— Нет! Ни о чем подобном я не слышала. Сколько бы ни стоили такие вещи, их все-таки носят. А я никогда не видела на маме драгоценностей.

— Их далеко не всегда носят, — мягко возразил Димов. — Вы же знаете, что в таком обществе, как наше, это не принято. А некоторые просто боятся, одни — разговоров, другие — еще чего-то… Даже в самых бедных семьях что-нибудь да есть. Какая-нибудь золотая монета в узелке, кольцо, золотые часы… А что уж говорить о вашей семье, в которой был даже министр? Не может быть, чтобы у вас не было никаких драгоценностей!

— Возможно, они и были, — грустно согласилась Роза, — но дедушка все продал. Я слышала, что лет десять-пятнадцать у них почти не было доходов.

— Понимаю… И все же… Неужели у вашей матери не было ящика, который она тщательно запирала?

— Ну как же, был! — внезапно ответила Роза.

Инспектор насторожился.

— Вот видите! Вы помните этот ящик?

— Верхний ящик комода. А комод стоит в спальне. Наверное, вы заметили красивый старинный комод, привезенный из-за границы… Мама говорила, что ей давали за него две тысячи левов.

— И все же она его не продала. Человек никогда не продает самых красивых и самых дорогих вещей. Они — что-то вроде последнего запаса. На случай. У наших людей это стало своеобразным инстинктом — постоянно иметь какой-нибудь небольшой запас… На случай тяжелой болезни или смерти… Когда вы выходили замуж, мать не подарила вам какую-нибудь брошку или браслет?

— Нет!

— А такие вещи обычно хранят в старинных шкатулках с хорошим запором. Чаще всего в металлических…

Роза внезапно вздрогнула и удивленно посмотрела на него.

— В металлических шкатулках? — спросила она. — Кажется, у нас была такая шкатулка… Хотя я и видела ее всего один раз.

Димов почувствовал, что у него перехватывает дыхание. И все же он совершенно спокойно произнес:

— Продолжайте, продолжайте, пожалуйста. Когда вы ее видели?

— Два года назад. Когда мы переезжали на новую квартиру. Мы с мамой сидели впереди, рядом с шофером грузовика. И она держала шкатулку в руках.

— Вы не спросили ее, что это?

— Спросила, конечно. Но она ответила, что это не ее шкатулка. И заботливо укутала ее шарфом.

— После этого вы ее уже не видели?

— Нет.

— Помните, как она выглядела?

— Она вот такая, — Роза показала руками величину шкатулки, — зеленого цвета.

— И только? Ведь вы, молодые люди, очень впечатлительны.

Роза задумалась.

— Да, зеленого цвета… С ручкой… Квадратная и с бронзовым орнаментом по углам. Возле замка что-то вроде черного герба. Но я не очень в этом уверена, может, это просто игра воображения…

— Нет, не игра! Герб представлял собой золотого льва с названием фирмы.

— Откуда вы знаете?

— Ниоткуда! — засмеялся Димов. — Должен вам сообщить, что приблизительно так выглядят шкатулки такого типа. У нас их раньше выпускали только две фирмы.

— Я впервые видела такую шкатулку…

— Естественно, вы ведь росли в другое время. Сейчас нам не нужны шкатулки. Спасибо вам, Роза! — Димов впервые назвал ее по имени.

И встал с несколько благодушным и беззаботным видом.

— Вы кому-нибудь говорили об этой шкатулке?

— Нет! Совершенно никому. Да и зачем? Я сейчас же забыла о ней. И не вспомнила бы, если бы вы не навели меня на мысль о ней.

— Да, конечно… Извините за беспокойство. Вы не рассердитесь, если мне придется снова обратиться к вам за помощью?

— Ну. конечно, приходите.

— Отца не беспокойте. Даже я не решаюсь обращаться к нему. Ему надо прийти в себя.

— Это я понимаю лучше вас!

Через четверть часа Димов был в управлении. И сразу же спросил у секретарши о Ралчеве.

— Он вернется часам к двенадцати, — ответила она.

— Пусть сразу же зайдет ко мне!

Инспектор вошел в свой кабинет. Но не сел, как обычно, за стол, даже не просмотрел последнего бюллетеня. Когда через час Ралчев вошел в кабинет, его начальник задумчиво ходил из угла в угол. Но по блеску его глаз Ралчев понял, что случилось нечто важное. И он сразу спросил:

— Нашел что-то?

Димов засмеялся:

— Ничего особенного. И все же у меня такое чувство, словно у меня выросли крылышки.

— Расскажешь?

— Конечно. Но сначала хочу кое о чем тебя порасспросить.

— Расспрашивай.

— В спальне Радевых стоит дорогой старинный комод. Ты его помнишь?

— Прекрасно помню. Каждому хотелось бы иметь такой комод.

— Кто его осматривал при обыске?

— Я сам.

— Там были закрытые на ключ ящики?

— Нет, все ящики были открыты.

— Так я и думал! Вы не обнаружили в одном из них железную шкатулку вот такой величины? — И Димов, как и Роза, показал ее размер.

— Нет! — кратко ответил Ралчев.

— Ты уверен?

— Совершенно уверен.

Димов вздохнул и опустился в кресло. Его лицо прояснилось, и он стал подробно рассказывать о разговоре с Розой. Теперь и у Ралчева заблестели глаза.

— Да, это уже нечто! — воскликнул он.

С минуту они оба молчали.

— Стефан Радев не мог не знать о шкатулке, — заговорил наконец Димов. — Не мог он не знать и о ее содержимом. Какими бы чужими они ни были, все же они — одна семья. По всей вероятности там хранились драгоценности. Или что-то иное, представляющее большую ценность, раз ее так старательно прятали и закрывали.

— Конечно, знал! — охотно подтвердил Ралчев.

— Так!. Шкатулка исчезла… Почему? После того, как ее так долго хранили. Сам собой напрашивается вывод, что ее украли в день убийства. Возможно, ее взял убийца. А возможно… Возможно, конечно, что ее взяли раньше. Если это так, то истину установить легко. Но если шкатулка и в самом деле украдена в день убийства?

— Понятно! — оживляется Ралчев.

— Это не так трудно понять! — возбужденно заметил Димов. — Непонятно, почему в таком случае молчит Радев. Похоже, что убийство совершено в целях грабежа. Но почему Радев, зная об исчезновении шкатулки, до сих пор не обратился к нам? Почему ничего не сказал? Разве что…

Димов внезапно замолчал.

— Разве что он сам взял шкатулку?

Димов задумчиво покачал головой.

— Не смею прийти к такому заключению, хотя оно напрашивается само собой. Но ясно, что ему почему-то выгодно молчать.

— Что-то я тебя не понимаю. — буркнул Ралчев.

— Я и сам себя не понимаю. Мы исходили из предположения, что Радев не убийца. Но тогда почему он молчит? Почему не хочет навести нас на след настоящего убийцы? Может, их связывает общая тайна… Может, они соучастники.

— В одном я уверен! — убежденно произнес Ралчев.

— Существует какая-то связь между приездом Генова… и убийством.

— Теперь я и в этом почти убежден. Что бы ты сделал на моем месте?

— Прежде всего немедленно допросил бы Сгефана Радева.

— Почему немедленно? — с легкой улыбкой спросил инспектор.

— Потому что Роза может предупредить его Если уже не предупредила. И он подготовит свой ответ. Ложный ответ, разумеется.

— Нет, она его не предупредила! Я принял соответствующие меры.

— Чудесно! Тогда нужно приступать к работе.

Сейчас в его голосе звучало скрытое злорадство. И он поспешил объяснить:

— Интересно, что теперь преподнесет нам Радев.

Но Димов словно не слышал его.

— Генов завтра должен быть здесь. Я хочу допросить его, не арестовывая. Но он должен непременно быть здесь.

— Ясно. Ему нельзя позволить скрыться.

— Не думаю, чтобы он попытался скрыться. Но все же рисковать не стоит. Несмотря на то, что бегство было бы самым верным доказательством его вины.

Димов засмеялся и встал.

— А теперь давай где-нибудь плотно поедим. После стольких переживаний я вдруг почувствовал зверский голод.

— Лучше бы не откладывать! — озабоченно заметил Ралчев.

— Нет, я хочу допросить его у него дома. Не мешает еще раз осмотреть его квартиру.

— А если…

— Не беспокойся, — шутливо заметил Димов. — Все трое под наблюдением. Я хочу сказать, что и Роза тоже. Хотя она ни в чем не виновата.

— Я уже и в это не смею верить, — пробормотал Ралчев.

— Сейчас оставь Розу в покое. Важно, чтобы она не проговорилась в разговоре с отцом. Скажи, куда ты меня поведешь? Мне хочется чего-нибудь вкусного, с острым»/ Приправами.

— Разве в «Боянско ханче», как раз в этом загородном ресторанчике обедали Генов и Тони.

— Неплохая идея. Окунемся, так сказать, в атмосферу наших главных героев.

Через несколько минут «Москвич» уже катил по дороге к загородному ресторанчику.

4

Несмотря на голод, обед им не понравился. Как и во всех дорогих заведениях, кухня в «Боянско ханче» постепенно приходила в упадок. Мясо было жилистое, зелень несвежая, словно шеф-повар страдал сонной болезнью и занимался готовкой с нескрываемым отвращением.

— Интересно, что этот тип ест сам? — вслух рассуждал Димов, с трудом разрезая мясо. — Наверное, он вегетарианец.

— Не знаю, но мы промахнулись. Надо было поехать в «Шумако», хотя там всегда полно народу.

— В том-то и дело! — согласился Димов. — Он искал уединения. Хотел, чтобы его не увидели. Ты помнишь, что было в том ящике?

— Каком ящике?

— Ящике комода.

— Ничего особенного. Лишь несколько пустых баночек из-под английского крема «Понс».

— Никто не запирает на ключ пустые баночки, — заметил Димов. — Да и полные тоже.

Они поспешили доесть злополучный обед и разочарованные вернулись в город. Димов высадил Ралчева возле дома двух старых дев, а сам вернулся на работу. Но текущими делами заниматься на смог. Без конца нетерпеливо поднимал телефонную трубку. Но телефон зазвонил только в половине четвертого.

— Радев вернулся, товарищ Димов, — сообщил мужской голос.

— Да, хорошо.

Димов поспешил выйти. Погода испортилась, шел дождь. Сев в машину, он вдруг обнаружил, что у него исчезли дворники. Их украли именно у него! Когда же этого произошло? Но теперь это уже не имеет значения. Сердито глядя через мокрое стекло, инспектор кое-как доехал до знакомой улицы. На двери квартиры висела все та же табличка: «Семья Радевых». Он позвонил. Вскоре в дверях показался сам Радев. Он был без пиджака, в женском нейлоновом фартуке. Рукава его рубашки была засучены до локтей, мокрые руки покраснели. При виде гостя он еле заметно нахмурился.

— Вы ко мне? — сухо спросил он.

— Да, к вам.

Радев заколебался.

— Я купаю сына, — сказал он.

— Он уж не маленький, может и сам выкупаться.

— Проходите.

Хозяин ввел инспектора в холл, они сели возле низкого полированного столика.

— Я хочу задать вам несколько мелких вопросов.

Радев недружелюбно посмотрел на него:

— Какие еще вопросы? Все, что я мог сказать, я сказал в суде. Оставьте меня, наконец, в покое.

Димов ответил не сразу. Он измерил Радева долгим, немигающим взглядом.

— Вы странный человек, Радев. Убийца вашей жены свободно и безнаказанно расхаживает по городу. И вас это, кажется, совершенно не волнует!

— Волнует! — нервно ответил Радев. — Но я не могу вам помочь.

— Вы уже попытались раз навести нас на ложный след, взяв вину на себя. Разве это не странно?

— Я уже объяснил в суде…

— Хорошо, хорошо, мне понятны ваши тогдашние чувства. Но теперь я, честное слово, не понимаю вас. Какой-то зверь убивает вашу жену, которая, как вы сами сказали на суде, была единственным смыслом вашей жизни. Неужели в вас не живет чувство мести? Справедливости? Ведь это так естественно для живого человека!.. Я столько времени жду, что вы придете ко мне, попросите у меня помощи… И сами поможете мне. А вас это будто вовсе не интересует.

Радев враждебно молчал.

— Или вы в глубине души лаже благодарны убийце за то, что он избавил вас от кошмара…

— Замолчите! — гневно воскликнул Радев. Это не так!

— А как же? Скажите, что я должен думать? И если вам это безразлично, то мне — нет. Я — представитель закона. И отвечаю перед ним. Потому что закон для меня не просто закон, а часть моей совести. Кроме него у меня ничего на этом свете нет, как вы выразились на суде.

— Но что вы хотите от меня? Спрашивайте, раз пришли.

— Радев, где зеленая шкатулка покойной? — внезапно спросил Димов.

Эффект этого вопроса был поразителен. Радев вздрогнул, в его взгляде появился ужас.

— Какая шкатулка?

— Очень хорошо знаете какая. Зеленая металлическая шкатулка, которая исчезла из комода в день убийства.

Радев все же сумел взять себя в руки.

— Я ничего не знаю ни о какой зеленой шкатулке! — ответил он бесстрастно и глухо.

— Это ложь. Вы были мужем и женой. Жили в одном доме. Вы не могли не знать ей вещей.

— Я никогда не видел зеленую шкатулку, — уже спокойно ответил Радев.

— Вы просто лжете! Ваша дочь знает о ее существовании. Видела ее собственными глазами. И вы знаете, что ваша жена хранила ее в верхнем ящике комода. Скажите, что с ней стало? Ее взял убийца? Или вы сами ее спрятали…

— Думайте, что хотите! Я сказал вам все, что мог сказать.

— Это ваше последнее слово?

— Да! — твердо ответил Радев.

— Жалко… Но это развязывает мне руки. Теперь я буду действовать со всей строгостью закона.

— Закон не может быть строг к невинному человеку.

На мгновение Димов потерял над собой контроль. И хотя быстро совладел с собой, произнес тихо и медленно:

— В довершение ко всему вы еще и нахал! Но я поставлю вас на место!

Он встал и, не попрощавшись, покинул негостеприимный дом.

Дождь усилился. Мокрое стекло как бы исполосовало окружающий мир на куски, сделало все фигуры мутными, потерявшими очертания, искривленными. Он видел сквозь мутную пелену расплывчатые мокрые плащи, очертания машин с вспыхивающими время от времени стоп-сигналами, какие-то тени. И надо же, чтобы именно у него украли дворники! Димов с трудом добрался до управления, оставил машину и поднялся в свой кабинет. Попросил, чтобы ему принесли двойную порцию кофе. Но и он не помог.

Ралчев вернулся только к семи часам. И на этот раз Димов, не дожидаясь вопросов, рассказал ему о случившемся. Ралчев впервые видел своего начальника в таком возбужденном состоянии. Димов едва владел собой, призвав на помощь всю свою профессиональную выдержку. Когда инспектор закончил свой рассказ, Ралчев понял, что его волнение было не напрасным.

— Что же получается? — озадаченно поинтересовался он. — Что Радев убил свою жену, чтобы ее ограбить?

— Наверное, это не совсем так. Но я уже не сомневаюсь, что он знает, кто убийца.

— И почему молчит?

— Потому что убийца знает, где шкатулка. А Радев хочет, чтобы этого никто не знал.

Ралчев молчал. По его лицу было видно, что существует нечто такое, что очень смущает его во всей этой истории.

— Понимаю, но… — начал он.

— Что «но»?

— Но если им двигали корыстные побуждения, то зачем он сам полез в тюрьму?

— Вот в этом-то и загвоздка! — сердито произнес Димов. — Но я справлюсь и с ней.

Он долго расхаживал по кабинету. Потом обернулся и несколько небрежно спросил:

— Ты узнал что-нибудь от старых дев?

В глазах Ралчева загорелся лукавый огонек.

— Думаю, что кое до чего докопался.

Димов заметно оживился.

— Что же молчишь?

— По сравнению с твоими новостями, мои — мелочь.

— Ладно, рассказывай.

Ралчев вынул свою тоненькую записную книжку. Дождь бесшумно водил по наружной стороне стекла своими мокрыми руками. В его серой сетке тяжело, как тюлени, двигались трамваи, яростно свистели шинами мокрые автомобили.

5

На следующее утро, ровно в девять часов, юрист Генов вошел в кабинет инспектора. Он был гладко выбрит, спокоен, прекрасно сшитый костюм ловко облегал его крупную атлетическую фигуру. Только в его больших голубых глазах таилась тревога.

Эта тревога все нарастала, хотя он старательно скрывал ее. Димов сидел за письменным столом с недружелюбным и строгим лицом. За маленьким столиком, придвинутым с письменному, устроился Ралчев.

— Садитесь! — сухо бросил инспектор.

Юрист молча сел.

— Предупреждаю вас, Генов, что на этот раз ваше положение весьма серьезно. Любая ложь, любое недоразумение могут иметь фатальные последствия для вас.

Его тон был необычайно суровым и категоричным.

— Не надо таких предупреждений!

— Я хочу, чтобы вы ответили ясно и откровенно, что вынудило вас так спешно продать свою машину?

Лицо Генова внезапно потемнело. Он с усилием произнес:

— Моему брату крайне были нужны деньги.

— Предупреждаю, Генов, что если это окажется ложью, то я буду вынужден задержать вас. В связи с тяжелым подозрением.

— Протестую, товарищ инспектор. Вы не имеете права…

— Да, я буду иметь в виду ваш протест. Но после того, как вы скажете мне правду.

Генов словно уменьшился, притих.

— Я сказал правду. Деньги и в самом деле были нужны моему брату. Он материально ответственное лицо и совершил несколько… ошибочных операций. Поэтому задолжал кассе довольно значительную сумму.

— Какую именно?

— Восемь тысяч. Две тысячи у меня лежали на сберкнижке, две тысячи я занял у друзей. А четыре тысячи получил за машину.

— Ладно. Но сначала вы попросили эти четыре тысячи у покойной?

Генов побледнел.

— Да, попросил! — с болью ответил он.

— Расскажите подробно.

— Я прямо сказал ей, зачем они мне нужны. Мы были очень близки, ничего не скрывали друг от друга.

— Где это было?

— В «Боянско ханче», когда мы обедали. Она сказала, что у нее нет наличных денег. Все, что они скопили, ушло на квартиру. Но ей оставили на сохранение две тысячи долларов… которые предстояло вернуть их владельцу не скоро… Она спросила, выручат ли меня доллары. Сами понимаете, у меня не было иного выхода. Конечно, перевести в левы две тысячи долларов не легко, но и не невозможно.

— Что произошло дальше?

— Мы договорились, что она пойдет домой за долларами, а в пять часов мы встретимся и она мне даст деньги. Но, как я уже говорил, она не пришла. Я был очень удивлен. Честно говоря, сначала я подумал, что она раздумала. И ей стало неудобно передо мной. Я подождал около часа и уехал. На следующий день мне пришлось продать машину.

— Такова ваша версия! — сказал Димов. — И я с удовольствием поверил бы в нее, если бы у вас имелись хоть какие-то доказательства. Но вы юрист и понимаете, что ваше пребывание в кондитерской не является алиби.

— А зачем мне алиби? — спросил Генов с еле уловимой злобой.

— Затем, что может быть и другая версия… Более правдоподобная.

— Интересно послушать.

Его голос зазвучал неожиданно спокойно, даже иронично.

— Версия весьма проста. Вы прекрасно знали, что у покойной есть шкатулка с драгоценностями. Именно драгоценностями, потому что доллары были лишь незначительной частью этого богатства. Вы завлекли Радеву к ней домой. И так как она отказалась дать вам деньги, которые, в сущности, ей не принадлежали, то вы убили ее.

— Очень интересно! — холодно произнес Генов. — Зачем же после этого я продал свою машину?

— А я не сказал, что вы добрались до шкатулки. Вы сами расскажете, что произошло дальше.

— Да! И поскольку вы любите версии, то я приведу вам еще одну, которая прозвучит куда достовернее.

— Прошу вас! — учтиво сказал Димов.

— Антуанетта идет домой за деньгами. В это время неожиданно возвращается ее муж. И видит, что Антуанетта посягает на то, как вы выразились, богатство, которое он, возможно, уже считал своим. Разражается скандал, в котором сплетаются алчность и ревность. И он убивает свою жену…

— Да, интересная гипотеза! — с иронией произнес Димов. — И я бы принял ее. Но дело в том, что у Стефана Радева есть алиби. Установленное судом к тому же. С трех до пяти часов Радев находился на работе.

У юриста осунулось лицо.

— В том-то и дело, что алиби Стефана Радева фальшивое! — воскликнул он почти с отвращением.

В кабинете стало тихо. Ралчев вздрогнул, но Димов оставался все таким же невозмутимым.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу обратить ваше внимание на одну деталь, которую не заметили ни адвокат, ни ваши органы. А дело совсем простое.

Он замолчал, словно собираясь с силами.

— Хотел бы услышать! — спокойно бросил Димов.

— На докладе, написанном Стефаном Радевым, стоит дата — 27 мая, не так ли? Как раз день убийства. Товарищ Борова утверждает, что доклад написан Радевым между четырьмя и пятью часами. Благодаря этому и установлено его алиби.

— Верно.

— Ну, что ж, тогда проверьте протоколы министерства. И вы увидите, что 27 мая Борова уже прочитала этот доклад своему министерству и представителям одной зарубежной фирмы. И произошло это точно в половине пятого. Не могла же товарищ Борова находиться одновременно в двух местах. Как и не могла зачитать еще не написанный доклад.

В кабинете стояла такая тишина, что все трое слышали собственное дыхание. Генов помолчал несколько секунд, потом продолжил:

— Если вы еще раз расспросите Борову, то поймете, что доклад написан накануне двадцать шестого мая. Но по обыкновению на нем поставили день, в который его должны были зачитать. Борова вас подвела, конечно, неумышленно, она в таком возрасте, когда женская память нередко подводит. Да и времени прошло немало, каждый может в таком случае ошибиться.

Генов замолчал. Молчал и Димов. Он тщательно подготовился к встрече, старался предугадать возможные осложнения. Но такого он не ожидал и сейчас не мог собраться с мыслями.

— Когда вы поняли, что допущена ошибка? — спросил он наконец.

— Буду с вами до конца откровенным. Еще на суде. В министерстве работает мой близкий друг, и навести небольшую справку для меня не составляло труда.

Димов мельком взглянул на своего помощника, тот покраснел, как рак, и был готов провалиться сквозь землю.

— Тогда почему вы не сказали об этом на суде? Почему позволили, чтобы суд допустил такой промах? — спросил Димов.

— Не знаю, что вы думаете о людях, товарищ инспектор, — хмуро ответил Генов. — Очевидно, вы считаете меня осколком старого мир. а, как вы любите порой выражаться. Возможно, это и так, не стану с нами спорить. Но у меня есть свои представления о морали и совести. Представьте себе мое положение. Я лишил этого человека личной жизни. Прямо или косвенно стал причиной всех его бед. И вдруг я встаю, разоблачаю его на суде и сажу в тюрьму. Может ли быть более отвратительный и скандальный поступок?

— Ни к чему было выступать на суде. Вы могли просто прийте ко мне… Или к следователю.

— Не мог! — твердо произнес Генов, отрицательно мотнув головой.

— Почему же нет? Это элементарный долг каждого гражданина. Независимо от личных чувств и предрассудков. В конце концов выходит, что он убил самого дорогого и самого близкого вам человека!

— Нет, товарищ Димов! Я — не суд и не милиция, не могу брать на себя их обязанностей. А кроме того я совсем не убежден, что он убийца. Как был убежден вначале… Но вы сами видели его на суде. Его вид, его поведение просто потрясли меня… А что, если Радев невинен? Если он и в самом деле глубоко и искренне любил свою жену? Кто тогда настоящий моральный преступник?

У Генова задрожал голос, и он замолчал. Пока он говорил, Димов пристально смотрел на него, и ни один мускул не дрогнул на лице инспектора. Все трое погрузились в свои мысли. Они даже не отдавали себе отчета в том, как долго длилось молчание.

— Хорошо! — наконец нарушил молчание Димов. — На сегодня хватит. Очень жаль, товарищ Генов, но вынужден задержать вас на известное время.

Во взгляде юриста мелькнул испуг.

— Почему, товарищ инспектор? У вас на это есть основания?

— В интересах следствия! — холодно бросил Димов. — Но вы не арестованы, вы просто временно задержаны. К вечеру я вас освобожу. Или, самое позднее, завтра в первой половине дня.

Вскоре дежурный старшина увел Генова, который уже не пытался протестовать. Инспектор и его помощник остались одни. Первым заговорил крайне огорченный Ралчев.

— Что же получается?

— Получается, что мы хуже слепых котят! Как тебе не пришло в голову проверить, что же на самом деле произошло 27 мая?

Ралчев вздохнул.

— И как ему это проишло в голову, просто удивительно, — хмуро произнес он. — Если только он с самого начала не знал, что Радева не было в тот день на работе.

— И такое возможно! — согласился Димов. — Знаешь, зачем я его задержал? Надо тщательно проверить все сообщенные им факты. Только после этого я его выпущу.

— Выходит, у Радева нет алиби?

— Выходит, что нет.

— Тогда что мы церемонимся? Если принять во внимание все остальное…

— Сначала надо проверить факты. Может быть, теперь Генов нас в чем-то и подвел. Кто слишком спешит, сам видишь, к чему приходит.

Неожиданно инспектор закусил губу и возбужденно встал с места. Несколько раз пересек комнату, потом снова сел.

— Мне кое-что пришло в голову! — произнес он, стараясь сохранить спокойствие. — Как бы то ни было, но мы на пороге истины. Можешь не сомневаться, пока мы не сделали ни одного хода впустую.

Он усмехнулся и добавил:

— Попроси-ка у прокурора санкцию на арест Стефана Радева. Аргументов для этого у нас больше, чем достаточно.

6

Ровно в пять часов возле дома Радева остановилась милицейская машина. Из нее спокойно и не спеша вышли Димов и Ралчев. Дежуривший возле дома сотрудник чуть заметно кивнул им — Радев дома.

Они поднялись на третий этаж и позвонили. Как и ожидали, им открыл Радев. В его взгляде на миг вспыхнуло и снова угасло что-то гораздо большее, чем неприязнь, что-то близкое к ненависти.

— Что вам нужно? — сухо поинтересовался он.

— Давайте войдем в квартиру, Радев! — в тон ему ответил инспектор.

— Вам не кажется ли, что это уже слишком?

— Только вы виноваты в этом!

— Хорошо, входите!

Мужчины вошли в холл и сели втроем возле старого лакированного столика.

— Я вас слушаю.

— У вас больше нет алиби, Радев! — строго начал Димов. — Оказалось, что доклад у Боровой вы писали не 27 мая, а на день раньше.

Димову показалось, что шея Радева вдруг ушла в его плечи. Но выражение лица Радева не изменилось. Он молчал.

— И вы прекрасно знали это.

— Да, знал! — глухо ответил Радев.

— Знали и промолчали в суде! Так?

Радев поднял голову. В его взгляде была какая-то особая твердость.

— Товарищ Димов, ведь я лучше всех знаю, что я не виноват. И в конечном счете все, что на пользу мне, на пользу правде.

— Не хитрите и отвечайте только на вопросы. Точно в четыре часа 27 мая ваша начальница и в самом деле позвала вас в свой кабинет. Что было потом?

— В том-то и дело, что товарищ Борова крайне рассеянная. Обычно через пять минут она забывает, что сказала или кого вызвала. Когда я поднялся в ее кабинет, ее там не оказалось. Наверное, она пошла в министерство. Я остался в кабинете, решив дождаться ее.

— Сколько времени вы ее ждали?

— Около двадцати минут, но она не вернулась. Тогда я решил пойти домой, не стоило возвращаться ради получаса. И я ушел.

— И что вы увидели дома?

Радева передернуло.

— Вы знаете, что я увидел… Мертвую жену. А вскоре пришел этот товарищ.

— И где вы ее нашли?

— Я уже говорил в суде… На кровати, прикрытую одеялом.

— Вы лжете! — строго прервал его инспектор. — Вы сами сказали, что пробыли в кабинете Боровой около двадцати минут… Десять минут ушло на дорогу — всего полчаса… Значит, вы пришли домой в половине четвертого…

— Нет, в тот раз я шел довольно медленно. И прошел парком. Я так часто делаю. Так что домой я вернулся только в начале шестого.

— Вы встретили кого-нибудь в парке? Разговаривали с кем-нибудь?

— Нет.

— А что, если вы вернулись домой намного раньше пяти часов? А потом ушли из дома и вернулись снова?

Радев молчал.

— Скажите, что вы увидели дома, когда вернулись в первый раз?

Радев хмуро молчал.

— Думайте, что хотите! Я сказал все, что имел сказать.

— В таком случае я вынужден снова передать ваше дело в суд.

— Вы вольны делать все, что вам заблагорассудится. Но одну вещь вы должны себе уяснить — моя личная судьба меня совершенно не интересует. Если я что-то и делаю, то ради детей.

— Возможно. Но с этого часа вы будете разговаривать со следователем. Прошу вас одеться и следовать за нами.

— А мой сын?

— Будьте спокойны, мы позаботились о нем.

Радев вздохнул и направился в спальню. Что-то надломленное чувствовалось во всем его виде. Кто знает, может быть, он наконец заговорит… Может быть, наконец скажет правду…

7

В записной книжке инспектора Димова только одна встреча не была отмечена галочкой — встреча с адвокатом Стаменовым. Конечно, можно было обойтись и без нее, но он чувствовал, что должен встретиться с молодым юристом. Он послал ему извещение, и на следующий день, точно в назначенное время, Стаменов появился в дверях его кабинета, притом в новом костюме. Правда, это был не весть какой костюм — он не отличался ни добротностью материала, ни изяществом покроя, но все же был совершенно новым. На неясно выраженных скулах молодого человека начинали пробиваться бакенбарды. Он был даже при галстуке. И держался он весьма самоуверенно — успех его первого дела, вызвавший много шума среди его коллег, явно поднял Стаменова и в собственных глазах. Это был уже не прежний скромный и непритязательный Жорка, страстный поклонник старинного Шиллера. Успех нередко оказывает дурные услуги. От блеска его щедрых и теплых лучей погибало куда больше людей, чем под ударами врагов.

Инспектор Димов уже первыми своими словами окатил, как кипятком, начавшего было важничать петушка. Ему даже не пришлось вырывать у него перья из его задранного хвоста — они выпали сами.

— Я просто поражен! — тихо произнес Стаменов. И надолго замолчал.

— Вы верили в его невиновность? — спросил Димов.

— Да, я был убежден в ней.

— Именно поэтому я вас и вызвал. Что, в сущности, давало вам эту уверенность?

Стаменов беспомощно развел руками.

— Все! — воскликнул он.

— А точнее?

— Не знаю, что вам и сказать. Например, то, что он не защищался. Не помогал мне ничем. Из него приходилось силой вытаскивать самые незначительные факты. Тот, кто лжет и хитрит, так не поступает. Тот борется и зубами, и когтями.

— Да, понимаю вас! — дружелюбно сказал Димов.

Он явно благоволил к молодому человеку, принимал его намного сердечнее, чем обычных посетителей.

— Мне хочется задать вам еще вот какой вопрос, — продолжил Димов. — В суде вы высказали следующее предположение: Стефан Радев мог вернуться домой раньше сына, увидеть мертвую жену и перенести ее в спальню, чтобы мальчик не увидел трупа. И что-то вынудило его уйти…

— Да, это я говорил, — кивнул Георгий.

— Это вы сами придумали? Или такой вариант каким-то образом подсказал вам Радев?

— Это мое предположение! — с горечью произнес молодой адвокат. — Я долго думал об этом.

— О чем именно?

— О том, по какой причине Радев мог уйти из квартиры. И почему он не вызвал милицию…

— И вы пришли к чему-нибудь? Поскольку, как я вижу, это было не единственным вашим интересным предположением.

— Как вам сказать… Я решил, что из квартиры что-то вынесли… Или нужно было что-то скрыть и уничтожить… Нечто такое, чего не должны были увидеть ни милиция, ни свидетели.

— Вы умный молодой человек! — одобрительно заметил Димов.

Георгий почувствовал, что у него снова прорезаются крылышки.

— Что вы думаете о Розе?

— О дочери Радева? Она, бесспорно, чудесное создание!

— Нельзя ли конкретнее?

— Просто она милое, доброе, доверчивое существо. И она намного наивнее своих сверстниц. Наверно, она слишком чувствительна.

Теперь Димов сосредоточенно молчал. Но по его лицу было видно, о чем он думает.

— Вы, наверно, снова передадите дело в суд? — спросил Стаменов.

— Я не могу скрыть того, что узнал.

— Да, да, естественно. Понимаете, для меня, как начинающего адвоката, это будет страшный удар. Но это не самое главное. Мне просто жаль этого человека. И я не верю, что он в самом деле виноват.

— Не знаю, возможно, вы правы. И если он действительно не виноват, то спасти его может только Роза.

Последние слова Димова запали глубоко в сознание Стаменова. И он ушел со смутной надеждой и с тайным убеждением, что и он помог следствию.

8

Роза лежала на кушетке и неудержимо плакала. Время от времени она вытирала слезы, но была не в силах справиться с ними. Она уже и сама не знала, сколько времени плачет. Неожиданная страшная новость потрясла ее, повергла в отчаяние. Этот коварный инспектор не случайно, как ворон, несколько дней назад кружил вокруг ее дома.

Поглощенная своим горем, она не сразу услышала звонок в дверь. Но звонок зазвенел настойчивее, и Роза подняла голову. Какое-то неясное предчувствие, крохотная надежда заставили ее встать. Она вытерла слезы, открыла дверь и увидела двух своих теток. Они все еще были в мрачных траурных одеждах. Роза сейчас же бросилась на шею к старшей из них.

— Снова арестовали папу! — сквозь рыдания проговорила она.

Старая дама погладила ее по голове.

— Да, знаем… Узнали сегодня.

Роза провела их в комнату. Слезы снова неудержимым потоком потекли по ее лицу.

— Он ни в чем не виноват! — крикнула она, рыдая. — Он не может быть виноват… Ведь суд оправдал его.

— Раз не виноват, суд снова оправдает его! — сказала старшая.

Но в ее голосе не слышалось сочувствия. Роза была в таком отчаянии, что не заметила этого.

— Но почему? За что? — чуть ли не кричала она. — Они просто замучают его!

Женщины молчали.

— А где Филипп? — вдруг спросила Роза.

— Его привезли к нам.

— Они замучали и ребенка. Неужели у этих людей нет даже чувства жалости!

— Мы пришли по другому делу, — сказала старшая из теток. — Мы решили установить мраморную плиту на могиле твоей матери… с небольшим портретом… Нет ли у тебя подходящей фотографии? Такой, где она помоложе…

Роза ошарашенно смотрела на теток. Да что это они, совсем из ума выжили? В такой ужасный день они приехали за какой-то фотографией. Но, может, они и правы. Ведь в конце концов Стефан Радев для них — чужой человек. Может, они даже довольны, что его посадили в тюрьму.

Она встала и неохотно пошла к гардеробу. Там, в большой коробке из-под конфет, она хранила оставшиеся после матери фотографии. Она открыла самый нижний ящик и принялась копаться в нем. Но коробки, почему-то, на месте не было. Она выдвинула весь ящик и нетерпеливо выбросила из него целый ворох одежды. И вдруг застыла от ужаса. На дне ящика лежала пресловутая зеленая шкатулка. Точно такой и описал ее инспектор — с узорами по углам, с монограммой. Она не верила собственным глазам, не могла пошевельнуться. Ей казалось, что это ужасный сон. И неожиданно ее оцепеневшее сознание пронзила догадка.

— Что случилось? — спросила старшая из теток.

— Ничего! — холодея от ужаса, крикнула Роза.

Она лихорадочно обмотала шкатулку какой-то тряпкой и снова стала копаться в вещах. Наконец она нашла коробку из-под конфет. Когда она подошла к теткам, ее лицо покрывала смертельная бледность. Но тетки схватили коробку, даже не поглядев на племянницу.

— Отберите самый подходящий снимок, — задыхаясь, произнесла Роза и отошла к окну.

Старые девы принялись рыться в коробке и как будто совсем позабыли о племяннице. Наконец они отобрали две фотографии. Они были довольны.

— Пора идти! — сказала старшая. — Нас ждет Филипп. Ребенок остался совсем один!

В ответ раздались отчаянные рыдания. Роза резко повернулась к теткам спиной. Но те и не подумали утешать ее. Они даже не подошли к ней, только переглянулись и поспешили уйти. Роза услышала, как хлопнула входная дверь. На этот раз она не бросилась на кушетку, не разрыдалась снова. В ней созревало какое-то решение.

Ее муж вернулся домой на своем мопеде к семи часам. Он заботливо поставил мопед на место, еще раз посмотрел на него, прежде чем вызвать лифт. Его лицо выражало нетерпение, в последнее время его лицо всегда принимало это выражение, когда он возвращался домой. Словно боялся, что может не найти жену наверху. Словно ожидал от нее каких-то слов. Но он умел владеть собой. Когда он вышел из лифта, на его лице было приветливое и доброе выражение; оно даже улыбалось. С этим готовым выражением лица он позвонил в дверь своей квартиры, потом, не дожидаясь, когда ему откроют, вытащил ключ и вошел. Через стеклянную дверь, ведущую из прихожей в комнату, он увидел, что там нет света. Это озадачило и встревожило Желязкова, он вбежал в комнату и огляделся.

Роза была дома. Она все еще сидела возле окна с отрешенным и безучастным видом. Андрей направился к ней, но вдруг остановился, пораженный ее необычным видом.

— Что с тобой? Что случилось?

— Включи свет! — ответила Роза.

У нее дрожал голос, в нем слышался какой-то хрип… Андрей повернул выключатель. Потом снова направился к жене.

— Что с тобой, Роза? — снова спросил он, исполненный мрачных предчувствий.

— Посмотри на стол!

Андрей озадаченно обернулся. На столе действительно находился какой-то предмет, завернутый в льняную тряпку. Он подошел, нетерпеливо сдернул тряпку. И увидел зеленую шкатулку.

Он словно оцепенел. Но Роза не могла видеть его полных ужаса глаз. Она поняла только, что вид шкатулки приковал его к месту.

— Что с тобой? — спросила Роза.

Но он не слышал ее, он, явно пораженный, не сводил со шкатулки глаз.

— Этого не может быть! — наконец глухо произнес он.

Роза поднялась со своего места. Смертельная бледность покрывала ее лицо.

— Ты убийца! — сказала она. — Ты убил мою мать!

Андрей бросил на нее быстрый взгляд, потом схватил шкатулку.

— Это не та шкатулка! — крикнул он. Потом обернулся к Розе и грубо крикнул: — Кто принес ее?

— Кто же мог принести? Я нашла ее там, куда ты ее запрятал.

— Куда же я ее запрятал, глупая?

— Очень хорошо знаешь куда! В гардероб! В нижний ящик!..

Андрей выпустил из рук шкатулку.

— Ты что, с ума сошла? Я ничего туда не прятал!

Неожиданно он все понял и пристально посмотрел на жену.

— Дура, тебя обвели вокруг пальца!.. Эту шкатулку нарочно подбросили, чтобы увидеть твою реакцию.

Роза изумленно посмотрела на мужа, потом притихла. На мгновение в ее взгляде появилась надежда. Но сейчас же угасла.

— А откуда ты знаешь, что это не та самая шкатулка? Откуда знаешь, если ты не видел другой? И если ты не брал ее?

Этот неожиданный вопрос смутил Андрея. Он молчал, не зная, что возразить.

— Я знаю, это ты убил ее! Никто другой не знал о существовании шкатулки. Только тебе я говорила о ней. И лишь сегодня вспомнила об этом.

Лицо Желязкова сразу стало жестким и злым.

— Замолчи, дура! Не убивал я ее. Да и зачем мне нужно было убивать твою мать?

— Чтобы ограбить ее! Убийца! — истерично выкрикнула Роза.

— Замолчи, ты что, с ума сошла! Соседи услышат!

— Пусть слышат! Пусть все узнают! Или ты хочешь, чтобы из-за тебя страдал мой отец?

— Какие еще страдания? Его же выпустили!

— Сегодня его снова арестовали!

Андрей озадаченно посмотрел на жену:

— Сегодня?

— Не знаю… Может, вчера… Но мне сказали сегодня.

Желязков неожиданно вскипел:

— Ясно, что его должны были арестовать! Он убил твою мать! И сам в этом сознался. А потом пошел на попятный. Такие номера не проходят. Раз он сознался, значит, виноват. И нечего на меня кричать…

Роза с отвращением глядела на него широко раскрытыми глазами.

— Вот как? — тихо спросила она. — Сначала ты погубил мою мать, а теперь хочешь погубить и отца?! Да ты знаешь, негодяй, какой человек мой отец? Знаешь?

— Да, знаю! И все теперь знают…

— Нет, этому не бывать! — резко перебила его Роза.

— Не бывать тому, что ты надумал!

Внезапно Роза бросилась к двери, ловкая и быстрая, как кошка. Но все же Андрей догнал ее, схватил за платье и резким движением отбросил назад. Молодая женщина потеряла равновесие и упала. Андрей склонился над ней.

— Если ты только раскроешь рот, я убью тебя! — злобно бросил он. — И глазом не моргну!

— Знаю! Как ты убил мою мать!..

— Я тебе уже говорил… Я просто хотел взять шкатулку… Потому что она все равно не принадлежала ей. Она ее украла.

— Украла?

— А откуда же, дура, у твоей матери оказалась шкатулка, полная драгоценностей? И долларов впридачу! Это она преступница, а не я!

— Ааа, вот как?! — выйдя из себя, крикнула Роза.

Она вскочила и снова побежала — на этот раз к окну. Пока она пыталась открыть его, Андрей снова повалил ее на пол. Его пальцы сомкнулись на горле молодой женщины.

— Я тебя задушу!

Но внезапно он услышал доносящийся из прихожей шум, топот ног. Дверь стремительно распахнулась, и в комнату вбежали несколько мужчин. Впереди всех оказался Димов с пистолетом в руке.

— Стой!.. Руки вверх, Желязков!

Андрей распрямился. Свирепое выражение медленно сползало с его лица, на мгновение оно стало беспомощным и жалким.

— Посмотрите, что с женщиной!

Ралчев бросился к Розе. Ей и в самом деле была нужна помощь: Роза потеряла сознание.

9

Четверо мужчин сидели под прибрежными ракитами, слушая рокот реки. Светало, на небе осталась только одна крупная белая звезда. Но река все еще оставалась темной, вода подрагивала и словно дышала, неся живую прохладу.

Четвертый — Паргов — только что присел к остальным. Димов и Ралчев смотрели на него с любопытством, Стаменов терпеливо ждал. Он впервые присутствовал при ловле раков.

— Ну как? — осведомился Димов.

— Что-то не больно везет, — ответил Паргов.

— Нельзя же, чтобы во всех делах везло, — философски заметил Димов. — В жизни должно быть определенное равновесие.

— Рассказывай дальше, — сказал Паргов, накрывая тулупом свои огромные ноги.

Димов задумался.

— Надо было выяснить вопрос о шкатулке. Чья она, как попала к Антонии Радевой?.. Вы слышали имя Аврама Цонева?

Имя оказалось известным только Ралчеву. В сущности, он изучил все его досье. И поскольку двое других молчали, Димов продолжил:

— Аврам Цонев до установления народной власти был самым известным и самым крупным ювелиром в Болгарии. Его имя стало не только символом богатства, но и своеобразным свидетельством качества. «Куплено у Аврама Цонева», — эти слова звучали как гарантия того, что изделие самого высшего сорта. Антуанетта Пандилова несколько лет преподавала французский язык его сыну. Все, к сожалению, говорит за то, что она была и его любовницей.

— В какие годы? — спросил Паргов.

— С сорок третьего по сорок шестой годы. В эти годы Антуанетта и в самом деле была всего лишь студенткой, но она с детских лет в совершенстве владела французским языком. В 1948 г. Аврам Цонев официально оформил заграничный паспорт и уехал в Швейцарию, взяв с собой своего маленького сына. Но, конечно, он не мог захватить свои богатства… Правда, у него была некоторая сумма в швейцарском банке, обеспечившая ему безбедное существование. Но что делать с драгоценностями, которые он не мог вывезти? Вероятно, он распределил их между верными людьми с тем, чтобы позднее они вернули их законному владельцу. Нам не известны подробности, мы знаем только, что и Антуанетте он оставил зеленую шкатулку с бриллиантами и другими драгоценностями. Кроме того, там находилась и немалая сумма в долларах.

— Стефан Радев знал об этой шкатулке? — поинтересовался Стаменов.

— Знал, конечно. Но в 1952 г. Аврам Цонев внезапно получил инфаркт и умер в Лугано. Однако остался его сын. Конечно, ничто не мешало Антуанетте присвоить оставленное ей на сохранение солидное богатство. Наши эксперты еще не определили его стоимость, но это будет кругленькая сумма. Но Радева была на редкость порядочным человеком. Несмотря на все соблазны, она хранила драгоценности для их законного наследника, ревниво оберегала их до последнего дыхания. Именно это и стало причиной ей смерти.

Он немного помолчал, потом продолжил.

— Вы уже знаете, что после свадьбы Роза и Андрей около года жили у Радевых. Молодая женщина случайно проговорилась мужу о шкатулке. И у Желязкова сейчас же разыгралось воображение. Воспользовавшись временем, когда в квартире никого не было, он изготовил ключ от комода. Но, конечно, не торопился похищать шкатулку, решил выждать. Сначала он решил поселиться отдельно от родителей жены. Ему удалось получить хорошую квартиру. И все равно он не спешил. Считал, что если Радевы заявят о пропаже, то подозрение падет и на него. Но он почти не сомневался, что они не станут обращаться в милицию. В конце концов они незаконно сохраняли эти драгоценности.

— Интересно, как Стефан Радев пошел на это при его поразительной честности? — спросил Стаменов.

— Он узнал об этом не сразу. Да и не мог он возражать жене, на это у него не было душевных сил. Но, как бы то ни было, в один прекрасный день Желязков решил, что пора действовать. Для него не составляло труда проникнуть в квартиру, так как у него остался ключ от входной двери. А все остальное — роковое стечение обстоятельств. Сначала приходит Антуанетта, чтобы взять доллары, и застает зятя на месте преступления. Желязков не собирался никого убивать. Но когда его застают со шкатулкой в руках, он впадает в панику, пугается. Мгновенно приходит мысль об убийстве. Он знает, где лежит нож, и бросается в кухню, чтобы взять его. Только теперь Антуанетта осознает опасность, которая ей угрожает. И, естественно, обращается в бегство. Желязков настигает ее в прихожей и наносит первый удар. Она падает, он добивает ее… Как он утверждает, он сам не понимал, что делал.

— Как бы не так! — буркнул Ралчев с плохо скрытой ненавистью. — Он чуть не удушил и свою жену.

— И тут начинается самое страшное. Неожиданно возвращается Радев. При виде тестя Желязков едва не потерял сознание. Пока я не знаю, что точно было между ними. Но не было ни криков, ни обвинений. Они вместе перенесли труп в спальню, чтобы его не увидел Филипп. Радев вымыл нож и бросил его в мусоропровод. Зачем он это сделал? Он и сам не может этого объяснить. Просто он зачем-то хотел уничтожить все следы преступления. Они вместе вымыли пол в прихожей. Очевидно, они и сами не отдавали себе отчет в том, что делают. Но, потрясенный до глубины души, Радев уже тогда решил пожертвовать собой ради дочери. Его ужасала мысль о том, что она может узнать правду, он не мог допустить, чтобы ее постиг такой удар. А собственная судьба уже совершенно не интересовала его.

— Не могу понять такой психологии! — произнес молодой адвокат. — Как он мог примириться с мыслью, что его дочь живет с убийцей…

— И я не могу! — сказал Димов. — Но факт, что и такая психология существует. Может, это и не психология в полном смысле этого слова, а некий инстинкт, какое-то невообразимое чувство. Радев и впрямь болезненно любит свою дочь, намного больше, чем сына. Сначала и я думал, что причина не в этом. Предполагал, что он боялся скандала… Боялся, что откроется афера со шкатулкой. Но это не так. Он просто думал о дочери, щадил ее покой, не мог ей нанести такого удара.

— А ты как понял, что именно Желязков убийца? — спросил Паргов.

Димов едва заметно вздохнул.

— Факты говорили сами за себя. Я бы открыл это раньше, если бы Радев и Генов не вели себя так двусмысленно. Но наконец я добрался до факта, который рассеял все мои сомнения. Я тайно увиделся с Филиппом, долго разговаривал с ним. И сумел расположить его к себе. Я спросил, кто дал ему деньги на кино в тот фатальный день, в день убийства. И он без колебаний ответил, что Андрей. Конечно, детям не всегда стоит верить. Но иногда я верю им больше, чем взрослым. Картина прояснилась, но положение оставалось трудным. Тогда я придумал трюк со шкатулкой. Мы нашли похожую и уговорили двух старых дев помочь нам. И они довольно хорошо сыграли свою роль. Нам пришлось арестовать Радева, чтобы нарушить душевное равновесие Розы. Все остальное пошло, как по нотам. Самым трудным было, разумеется, не допустить, чтобы пострадала Роза. Но и это удалось, мы подоспели вовремя.

Паргов встал и пошел проверить сачок. Небо порозовело, белая звезда давно исчезла. Рокот реки стал более отчетливым.

— Подумать только, какую ошибку мы чуть не допустили! — со вздохом произнес Ралчев. — А считаем себя опытными криминалистами.

— Да, это так! Мы даже совершили ее! — ответил Димов. — В сущности, это Стаменов нас спас. Порой я начинаю думать, что чувства скорее постигают истину, чем разум. Я, например, обыкновенный криминалист, а не философ и не артист. И, как правило, сталкиваюсь с темной стороной человеческих чувств. Опасно иметь дело только с ними, привыкать к этому. Мы не сумели вовремя понять, что за человек Радев. Конечно, я не оправдываю его поступок. Но нельзя отрицать и его моральной силы. Хоть бы он нашел утешение и покой в этой жизни…