Самый лучший коммунист

Глава 5

За три недели гастролей я морально выгорел и проникся фатализмом. Никаких провокаций, никаких покушений — всё шло очень прилично, и это заставляло меня ворочаться по ночам в ожидании подвоха. Фу, Сережа, ты же материалист! Ну какое, нафиг, «проклятие загранок»? Просто почти случайно попадал под молотки исторического процесса, не более. А здесь исторический процесс стабильный — мы делаем вид, что не оккупировали мелкие приграничные страны с целью обеспечения себе пояса безопасности, а местные делают вид, что приняли идеи социализма и «дружбы народов».

Очень хочется найти, чем подкрепить неприязнь к европейским союзничкам, но увы — все встречные иностранцы со мной исключительно милы. Все хорошо и на концертах — люди улыбаются, подпевают, пляшут. Такая же реакция, как и везде. Особенно хорошо принимают песни на своих языках — по одной на каждую республику приготовили. Теперь все чехословаки поют «Йожин с Бажин», очень им понравилось. Клип со специфической хореографией и не менее специфическими перформансами на фоне сняли каноничный, пригласив очень удивленных таким поворотом Banjo Band — они уже существуют, и теперь будет петь «Йожина» на постоянной основе.

Впереди — последняя, самая сложная страна в виде Албании. Отношения с ними были испорчены Никитой Сергеевичем вследствие легендарного «развенчания». Албанские власти восприняли это как оппортунизм — что, в общем-то, понять можно — и до сих пор, несмотря на активную работу обновленного правительства, дипломатические отношения на ладан дышат. Я бы охарактеризовал нынешнюю Албанию как «Северную Корею-лайт»: у власти сидят зашоренные догматики, границы — на замке, а народ существует в кольце врагов, предавших высокие идеи коммунизма. Это если по верхам смотреть, так-то подобные ситуации всегда складываются из комплекса факторов. Лично меня албанцы любят — я же сталинист, как и большая часть местных. Некоторые, конечно, невольно, по прямому приказу правительства.

Тоталитаризм цветет и пахнет, народ жестко промывают на тему внешнего врага: каждая семья обязана соорудить для себя бомбоубежище, запрещены религии — все, целиком, и не как у нас, а прямо ЗАПРЕЩЕНЫ, и нельзя носить бороды. Рулит Албанией Албанская партия труда во главе с Энвером Ходжа, тем еще козлом. В 68-м, в ответ на ввод Красной армии в Чехословакию, Ходжа продавил выход из Варшавского договора, что, конечно, добавило населению чувства безопасности. В моих глазах — чистейший кретин, и убедить его в чем-то будет очень сложно. Мне и программу порезали: никаких лекций и телевизора, просто схожу в музей, а потом дадим с Олей по концерту.

Однако дед надежды не теряет: со мной едут товарищи, которые предложат албанцам кредит, условием получения которого станет коррекция экономической модели и возобновление дружбы в полный рост. Со своей стороны помогают китайские товарищи — они тоже дают Албании кредиты и всячески помогают. Помощь в случае отказа прикрутят, и тогда у албанцев не останется выбора, кроме как перестать вставлять палки в колеса общему делу. «Один пояс — один путь» это когда один пояс и один путь! Америка поможет? А вот и нет — Ходжа же не «свой сукин сын», а всамделишный, как ни крути, диктатор, помогать которому невместно. Да он и сам под Америку ложиться не станет — понимает, что в этом случае у власти долго не просидит, к огромной радости накопленных за десятки лет врагов. Короче — товарищи едут ломать Ходжу через колено.

Стоя у окошка в коридоре въехавшего в Тирану — столицу Албании — поезда, я любовался потертыми домиками, скромно одетыми людьми и поливающим это всё дождиком. Вскоре декорации сменились, и «историческая» застройка сменилась привычного вида «панельками». Соцблок вообще архитектурно очень похож, но в других местах города выглядят поприличнее: сколько частные инициативы и страсть человека к эксплуатации другого человека не ругай, а на одном государственном управлении не вывезешь — доказано практикой.

Но страна живет, и это хорошо видно по дымящим трубам заводов, несущим в авоськах всякое людям и играющим на детских площадках детям.

— Вот так выглядит социализм курильщика, — ткнув в окно пальцем, поведал я Оле. — Завинчивание гаек там, где не надо, полный пофигизм на все, кроме личных привилегий и экономическая депрессивность.

— Я думала, тут лучше, — согласилась Оля. — Побережье все-таки, и тепло — почти курорт.

— Курортная зона должна быть, — кивнул я. — Но нас туда не пустят.

— Даже посольство закрыли, уроды, — фыркнула она. — То же мне страна — вас и на карте-то не видно, а все туда же! Не понимают, что мы им добра желаем.

— Главная наша проблема, — поддакнул я. — Мы им добро и внятный план на будущее всего человечества несем, а они носы воротят. Могу понять капиталистическую часть — там и уровень жизни, как ни крути, нормальный, и социальные лифты работают. А тут… — махнул рукой. — Вот так придурки у власти работают: ни себе, ни людям, и еще и общему делу вредят. Без иностранных кредитов местную верхушку снесут лет за пять — репрессивный аппарат Ходжа выстроил на загляденье, но пустой холодильник и не такое побеждал.

— Жалко албанцев, — вздохнула Оля.

— Нас жалко, — поправил я. — Вот это экономически депрессивное дерьмо нам придется спонсировать из своего кармана, в то время как Ходжа будет кривить носик и противиться экономическим реформам, которые за два этих года объективно показали свою полезность так, что почти весь соцблок на вооружение взял.

— Азиаты не взяли, — заметила Оля.

— Вьетнамцы взяли, — уточнил я. — Да забей, Азия вообще к резким переменам не склонна — у них восприятие времени другое. Для условного китайца нормально всю жизнь сидеть и вытачивать из камня какого-нибудь Будду. Ему от этого хорошо, потому что его отец и дед Будд вытачивали, и потомки так же будут. Все они там крутятся в колесе перерождения. Когда у тебя в голове цикличность и десять лет — это даже не срок, а так, не достойный внимания миг, резких движений делать не хочется — зачем? Ничего, время идет, и по ту сторону континента рано или поздно тоже станет хорошо. И ладно деньги, проблема в другом, и она гораздо круче: каждая типа-социалистическая страна, которая сбилась с общего пути, становится вот такенным, — развел руками. — Рычагом, который капиталисты используют в качестве пугала: вот, мол, смотрите на нищую Албанию. Хотите так же? Нет? Ну-ка на завод тогда эксплуатироваться, и обязательно расскажите всем знакомым, как ужасен коммунизм.

— Не переживай ты так, — с улыбкой ткнула она меня локтем под ребра. — В Кремле не дураки сидят, везде побеждают. Победим и здесь! Давай просто концерты отыграем и поедем домой, отдыхать.

Встряхнувшись, я выкинул несовершенство мира из головы:

— Давай!

И мы разошлись по купе переодеваться — прибудем на вокзал через десять минут.

Концерт шел как по маслу: крупнейший стадион Тираны стоял на ушах, махал транспарантами со Сталиным и всячески отрывался. Тридцать тысяч человек — для моих целей вполне достаточно. Контингент — самый подходящий: студенты, старшеклассники и молодые рабочие. Читай — пассионарии, которые уже успели осознать, в каком направлении ведет их страну мудрый лидер Ходжа, но не успели к такому режиму привыкнуть и обрасти семьями. Когда за спиной ничего, кроме топорной пропаганды и скудного уровня жизни нет, а впереди маячит надежда на светлое будущее, лезть на баррикады легко и приятно.

Страшно, но слиться я себе позволить не могу — старшие товарищи, конечно, поймут и простят, но такого шанса больше не будет, а отношение ко мне волей-неволей изменится не в лучшую сторону. Соляга закончилась, и я подошел к микрофону:

— Товарищи, Албания — прекрасная страна.

Народ ответил свистом и аплодисментами.

— У вас замечательные пляжи, красивые леса и приветливый, трудолюбивый, гостеприимный народ.

Толпа продолжила ликовать.

— Энвер Ходжа сделал для Албании очень много, — продолжил я. — Отстоял ее свободу и право самой решать свою судьбу.

Народ дисциплинированно похлопал — любить национального лидера велит репрессивный аппарат.

Получится ли? Не попробуешь — не узнаешь.

— Но дает ли это ему право править Албанией единолично, словно древний монарх?

Народ начал затихать.

— Почему маленькая, гордая Албания лишена защиты своих прямых союзников? Почему Энвер Ходжа вышел из Варшавского блока? Разве Чехословакия утратила суверенитет после событий 68-го года? Пока Советский Союз и его союзники с каждым днем становятся сильнее, что прямо сказывается на уровне жизни народа, албанская верхушка готовится к войне со всем миром! Почему вы должны строить бомбоубежища? Почему прибавочная стоимость убивается на строительство бункеров или литье снарядов? Останься ваша страна в Варшавском блоке и Совете экономической взаимопомощи, вам бы не пришлось терпеть лишения во славу личной власти переродившегося в монарха Энвера Ходжи!

Момент истины — либо это молчащая и пытающаяся выдавить из головы годы «прошивки» толпа закидает меня камнями, либо…

— Да!!! — раздался полный решимости и адреналина рёв многотысячной толпы, отозвавшийся ледяными мурашками вдоль моего позвоночника.

— Двадцатый век заканчивается. Век крови, голода и лишений. Только от нас зависит, каким будет наше будущее! Перед собой я вижу цвет албанской нации: студентов, школьников, молодых рабочих. Нельзя позволить зарвавшемуся старику украсть ваше будущее! Дорогу молодым!

— Дорогу молодым!!!

Простите, ребята, но по-другому нельзя. И у меня столько же шансов поймать пулю, как и у вас. Почти. Ничего, все закончится быстро.

— Я — чужак в вашей стране, но точно знаю — албанский народ достоин лучшего! Только амбиции и жажда власти мешают Албании идти в ногу с прогрессивным рабочим классом! Только он препятствует вам обрести мирное существование, которое гарантирует Варшавский блок! Только он мешает Албании присоединиться к зоне всеобщего экономического процветания! Пока номенклатура и друзья Ходжи жрут в три горла и купаются в роскоши, вы обязаны обустраивать бомбоубежища и жить в тени войны! Старик, уходи!

— Старик, уходи!!! — подхватил народ.

Прикрыв глаза, я сглотнул:

— Я — чужак в вашей стране, но мне больно видеть, как старость ворует будущее у собственной молодежи! Энвер Ходжа и его хунта тайком привезли в Албанию огромный запас химического оружия! Это оружие применят против вашего соседа — Югославии, после чего вам всем придется воевать за неуемные аппетиты старика! Это — недопустимно!

— Недопустимо!!!

Сомневаюсь, что кто-то вообще понимает, что я несу. Толпа — страшная сила, и для контроля над ней важны тон, уверенность и общий посыл. Молодость всегда рада побунтовать против власти, и конкретно здесь, в этот исторический момент, осудить ее я не берусь — очень грустно жить в тоталитарной параше.

— Позволите ли вы мне, чужаку, указать вам путь?

— Да!!!

— Тогда идем! Мы вытряхнем из президентского дворца старую плесень, и тогда народ Албании получит то, что его по праву!

Демонстративно спрыгнув со сцены, я помахал рукой — за мной — и народ пошел за мной к выходу со стадиона, снося на своем пути бедолаг в милицейской форме — концерт ведь должным образом охранялся. Мегафон вложили в протянутую руку — если идти просто так, боевое настроение выветрится и подключатся инстинкты самосохранения.

— Старик, уходи!

— Старик, уходи!!!

— Мы не хотим войны!

— Мы не хотим войны!!!

— Свободу албанскому рабочему классу!

— Свободу албанскому рабочему классу!!!

Первое сопротивление мы встретили через два квартала — два БТРа при поддержке пяти милицейских машин.

— Кто не с нами — тот против нас!!! — взревел я, и людское море захлестнуло не решившихся открыть огонь силовиков.

Простите меня. Когда, перевернув бронетехнику и легковушки, мы двинулись дальше, из системы оповещения заревела сирена, перемежаемая приказами разойтись под угрозой жесткого подавления «бунта».

— Не убоимся, товарищи! — составил я конкуренцию официозу. — Старики — трусливы и мстительны, и никого из нас не простят! Но нам не нужно их прощение — сегодня албанский народ возьмет власть в свои руки!

План родился вчерашним вечером, когда в гостиницу — посольства-то у нас тут нет — вернулись очень грустные представители МИДа и хмурый генерал КГБ Васильев. Последний и выкатил мне инструктаж:

— Ходжа недоговороспособен. Вариантов у нас два: ждать, пока его удавят оголодавшие албанцы, или решить вопрос радикально. У нас есть договоренность с более здравомыслящими представителями элит. Среди них — представители Министерства обороны. Помнишь, ты как-то хвалился, будто прямо со стадиона можешь повести народ на Кремль? На Кремль пока не надо, а вот на резиденцию Ходжи — надо очень.

Вот и веду, отвечаю, так сказать, за базар. На следующем перекрестке нас встретила толпа милиционеров. Сделать предупредительный залп в воздух из табельного оружия они успели, но на этом их служебный подвиг закончился — толпа снесла их в один миг, и я даже не успел заметить, в какой момент сотрудник повис в петле на фонаре. Простите, мужики, я просто немного помогаю историческому процессу.

Не сопротивление режима, а видимость — в столице полно военных и их техники, и, не саботируй приказы наши союзники из Аппарата, мы бы уже полегли под пулеметными очередями. Но иллюзия сопротивления нужна для эмоциональной подпитки толпы. Часть «бунтовщиков» под шумок била витрины магазинов с понятными целями, но порядок наводить некогда и нечем — кроме десятки охранников со мной никого нет.

Марш продолжился, мы снесли пару баррикад, потеряв пятерых идущих со мной во главе колонны албанцев — приказ открывать огонь местными силовиками таки получен. Пролившаяся кровь придала нам моральной правоты и «помазала» в единый организм.

— Не простим!!!

— Не простим!!!

— Старик, уходи!!!

— Старик, уходи!!!

Дрожащие, потные руки до боли сжимали мегафон, толпа теряла человеческий облик — вон кого-то в переулке ногами забивают, но что я могу сделать? — и я ускорил шаг настолько, насколько возможно. Чем быстрее дойдем, тем меньше причиним сопутствующего ущерба мирным гражданам Албании. Больше не хочу в таких штуках участвовать — очень страшно, совестно, но вместе с тем я впервые по-настоящему ощущаю власть и возможность вести за собой многотысячные толпы. Это — не беззубый, тщательно организованный комсомольский митинг. Это, мать его, кровожадная, переполненная адреналином масса, которая идет вершить социалистическую справедливость, и горе каждому, кто встанет на ее пути!

За те сорок минут, что мы преодолевали расстояние от стадиона, ко дворцу (одно название, так, особнячок) успели стянуть полсотни милиционеров и пару пожарных машин. Саботаж налицо — да по нам из танков уже шмалять должны!

Во время замеса я огреб дубинкой, получив рассечение левой брови и легкую муть в башке.

— Норм, — отмахнулся от дяди Жени, который прикрывал то направление, с которого мне прилетело.

Сложная у моих дядей работа.

Албанские копы полегли, пожарные машины были должным образом перевернуты, сами пожарники сделали правильный выбор, влившись в наши ряды.

— Бах! Бах! Бах! — начали огрызаться огнестрелом из окон резиденции.

— Бего-о-ом!!! — скомандовал я.

Теряя своих — дяде Игорю прострелили ногу, и дяде Семену и Жене пришлось тащить его на себе, чтобы не затоптали — мы добежали до резиденции, и товарищи пожарные, успевшие влиться в наш единый организм, топорами вынесли двери. Дядя Коля дернул меня с прохода, и очень правильно — пулемет порвал два десятка людей в клочья, проделав в нас просеку.

— В окна!!! — это уже не я, это толпа врубила самоуправляемость.

— Хватит, — велел дядя Семен. — Отходим.

— Х*й там! — возмутился я, стерев кровь с рожи рукавом. — Я обещал им «указать путь», и не могу свалить — это запомнят. И камеры смотрят! Вон в то окно много залезть успело, за ними! Под мою ответственность!!! — рявкнул на несчастных дядей.

Плюнув — ну проблемный объект, самовольный — они влезли в окно вслед за мной. Как-то так выглядел Рим, когда в него вошли варвары: мебель раскурочена, люстры валяются на полу вперемешку со шторами и испорченными картинами. Миновав комнату, мы выбрались в коридор и услышали отчаянный женский крик из комнаты напротив. Двери на петлях не нашлось, поэтому мы просто заглянули, увидев одного, находящегося посреди процесса насильника и троих ждущих своей очереди.

— В расход, — велел я.

— Под твою ответственность, — буркнул дядя Семен и выполнил приказ четырьмя меткими выстрелами из БП.

Отправившись дальше, насладились картинами грабежа и добрались до второго этажа. Посмотрев из коридора на запинываемый молодежью, окровавленный и бездыханный труп Энвера Ходжи, я тихонько вздохнул: сам виноват.