Счастье само не приходит

Глава девятая

Солнце едва взошло. Над Днепром курится, переливаясь в розовом отблеске зари, туман. В этот ранний час, как обычно, вовсю играет рыба. Сверкнет серебристой чешуей в воздухе и скроется, оставляя на воде медленно расходящиеся круги. Чайки тоже не зевают. Камнем падают до самой воды и мигом взмывают вверх. Одни с поживой — рыбешкой, другие — обиженно пища.

Красив Днепр на заре. Несет он свои воды неторопливо и гордо, как хозяин. Натрудившись в верховье, здесь он вроде отдыхает, набирается сил, чтобы потом снова поработать в полную свою мощь.

Над Днепром мост-великан. Смотришь на него, и кажется, что построен он лишь для украшения. Впечатляет мост своими строгими формами. Чтобы смягчить гранитную массу гиганта, создатели моста принарядили его кружевной железной резьбой.

— Какая красота!.. — кивнув на мост, проговорила Зоя. — Натянут, как струна. Коснись только — и зазвучит аккорд.

— Да, великолепное сооружение, — ответил Остап.

По выражению лица Ростислава трудно понять: любуется ли он утренним Днепром или смотрит вдаль, ничего вокруг не замечая. Ласковый ветерок, словно жалея, нежно гладит его коротко остриженные побелевшие волосы. Лисяк смотрит не в сторону моста, а на набережную, где должна вот-вот появиться Люба Зинченко. Но ее все нет. А ведь обещала поехать вместе с ними.

— Наверное, не придет наша Любочка, — вздохнула Зоя.

— Подождем еще минут пятнадцать, — попросил Ростислав. — Ладно?

Ну никак не везет Ростиславу с девушками. Понравилась ему медсестра, а когда выписался, узнал — у нее есть жених. Зря только голову морочила, надежду подавала. Любу вот тоже трудно понять.

Прошло почта полчаса. Но Любы все не было.

— Ладно, поехали, — сказал Лисяк.

— Но она обещала тебе? — стала допытываться Зоя. — Как говорила?

— Сказала: «Не знаю. Может, поеду».

— Ну, тогда ждать нечего.

Затарахтел мотор. С одного рывка завелся. Новый. И лодка у Остапа новая — «Прогресс».

Вскоре показались белоснежные домики базы отдыха комбината, Генеральские кручи, а там недалеко и Красные камни.

Кто-то с базы начал махать им рукой.

— Вон и наша Любка! — крикнула Зоя.

— Где? — обрадовался Ростислав.

— Да не туда смотришь. На базу отдыха смотри.

Остап повернул катер вправо.

— Да это не Люба, Светлана машет, — разочарованно произнес Ростислав.

— Подъезжай, узнаем, чего она хочет, — сказала Зоя мужу.

Пристали к берегу.

— Перевезите на ту сторону, — попросила Светлана.

— Садись.

В лодку Светлана прыгнула легко, ловко. Бодрая, веселая, с карими озорными глазами и слегка вздернутым носиком. Платье на ней широкое, как купол.

— Собрались с подругой покататься по Днепру, а к ней хлопец из Полтавы приехал. Вот и осталась я одна.

У Светланы полная авоська огурцов, зеленого лука, консервов, хлеба.

— Приехала на базу отдыха, а здесь одни старики да бабуси. Молодые же все разъехались.

— А может, с нами поедешь? — предложила Зоя, хотя и знала, что Остап недолюбливает Светлану. Но не оставлять же ее одну. Все-таки свой человек, вместе работают.

— Если не помешаю, то с большим удовольствием! Можно, Остап Вавилович?

— Поехали, раз села.

«Так и знал, — подумал Остап. — Сначала — перевези. Потом — примите в компанию. Хотя, впрочем, это ее Зоя пригласила...»

Лодка помчалась так, что у всех дух захватило. Вокруг, выглядывая добычу, носились чайки. Солнце сверкающими искрами рассыпало свои лучи по водной глади Днепра.

Но вот мотор затих, и лодка врезалась носом в песчаный берег.

Пляж. Чистый желтоватый песок похрустывает под ногами. Рядом лес. На деревьях нежная зелень молодой листвы, на полянках какие-то ранние цветы розового цвета. Светлана сказала, что это петушки. Но Ростислав назвал их плюшевками.

Надели купальные костюмы.

Зоя и Светлана сразу же улеглись на песок загорать.

Остап закинул донки. Ростислав — удочки.

Легкий ветерок с Днепра доносится порывами, как от взмаха крыльев какой-то гигантской птицы. Ощущать такой ветерок — одно удовольствие.

Рыба не клевала. Да и какой может быть клев, если солнце поднялось уже так высоко. Через плотину по воскресеньям воду не спускают, рыбу не тревожат, и поэтому она становится вялой. Разве что на зорьке порезвится немного.

А вода так и манила.

— Остап, кончай колдовать, — сказал Ростислав. — Не ловится, ну и шут с ней. Не на промысел же мы приехали. Вон и девчата уже загрустили.

Сам он давно воткнул удочки в землю и почти не смотрел на поплавки, а загорал, подставляя солнцу то спину, то грудь.

— Вот еще разок наживку сменю — и баста, — откликнулся Остап.

— У тебя и на руке ссадины, — заметила Зоя, когда Лисяк повернулся к ним боком. — А нога как?

— Все зажило, как на собаке. Живучий я.

«Он еще и шутит, — удивилась Светлана. — Тело все в шрамах. Сколько времени прошло? Месяца два...»

Ростислав посмотрел, улыбаясь, на девушек, на Остапа и с разгона бросился в реку. Левую руку он прижал к боку: болит еще. А нога — вроде ничего. Вода потихоньку понесла его по течению, у самых губ заплескались мелкие волны.

«Доплыву вон до той косы и там отдохну, — подумал Ростислав. — Как верно писал Гоголь: «Редкая птица долетит до середины Днепра». Широкий Днепр. Метров шестьсот будет, а то и больше».

Песчаная коса почти на середине реки.

Ростислав лег на спину отдохнуть. «До косы не так-то и близко, — прикинул он. — Течение только кажется медленным, а на самом деле — быстрое и сильное».

Когда он перевернулся, то увидел неподалеку розовую шапочку. Это была Светлана.

— Плаваете вы классно, — сказала она, подплыв ближе.

— Когда-то плавал, — откликнулся Ростислав и улыбнулся.

Светлана поравнялась с ним.

Белая полоска песчаной косы была пустынной. Первой туда доплыла Светлана. Она легла у самой воды, положила руки под голову и стала смотреть в небо.

— Сейчас и Зоя с Остапом приплывут сюда, — рассеянно сказала она.

— Так думаешь?

— Предчувствую.

— Это нельзя предчувствовать. Можно только предполагать...

На Светлане модный купальник. Тело ее шоколадного цвета. Ноги стройные, колени округлые, полные. Вся ее фигура была необъяснимо привлекательной.

Некоторое время лежали молча.

Набежала длинная, закрученная в тугой завиток волна и растаяла в песке у самых ног. Это недалеко протащился «утюг» — речной буксир.

Светлана взглянула на Ростислава:

— Какой же ты беленький! — Небольшой ее носик сморщился и стал еще курносее.

— Не до загара было. А ты, наверное, и весной загорала?

Светлана с любопытством рассматривала Лисяка.

— Эти синяки у тебя от той драки остались?

Лицо Ростислава помрачнело, и Светлана поняла, что ее вопрос для него неприятен.

Замолчали.

«Интересно, с кем она сейчас гуляет? — размышлял Ростислав. — С Середой порвала, с Бегмой у них что-то было, но Бегма женился на Марине. Потом в нее вроде монтажник какой-то влюблен был. А может, она сейчас одна? Нет, едва ли. Светлана — и одна?! Вряд ли».

— Ну, что я говорила?! Смотри, плывут! — воскликнула Светлана.

— Да ты у нас пророк, оказывается.

— Поплыли обратно.

Светлана вскочила и быстро пошла в воду. Потом повернулась и, улыбнувшись, поплыла. Следом за ней поплыл и Ростислав.

— Пора домой собираться, — сказала Зоя.

— Да еще рано. Зачем торопиться? — ответил Остап.

— Куда же они делись?

— Мало ли куда. Может, они важный вопрос решают. Не успеем и оглянуться, как на свадьбу пригласят.

— Вряд ли. Ведь Ростислав звал сюда Любу, а не ее. У Светланы слишком много недостатков.

— Кто ищет жену без недостатков — тот до смерти не женится. Есть такая пословица. Вот возьмет Лисяк и женится на Светлане.

— Да, ты прав. Парень женится, когда захочет, а девушка — когда посватают.

Сложив руки рупором, Зоя закричала:

— Ро-о-ости-и-исла-а-а-ав!.. Ро-о-ости-и-исла-а-а-ав!..

Лес отозвался громким эхом. Всполошились какие-то птицы и с шумом взмыли над деревьями.

А в это время Светлана обнимала Ростислава и горячо его целовала.

— Славик, хороший мой! — шептала она. — Я давно тебя люблю. Верь мне, это правда. Только тогда боялась тебя. Много плохого говорили о тебе. Но я все равно любила. Даже не знаю, за что. Сердце любило, а разум говорил — подальше от таких, как ты. Надругается и бросит...

Они опустились на песок. У Ростислава перехватило дыхание. Даже растерялся. Такое не каждый услышит от девушки...

Ростислав понимал, что должен сказать Светлане что-то важное и нежное, но никак не мог найти нужных слов.

Он взял ее руку и прижал к губам.

— Светланка!..

Она прильнула к нему и стала гладить теплой ладонью его щеки. Потом, не открывая глаз, отыскала его губы...

— Будешь моим... Мой... Мой...

Над ними приглушенно шумел лес...

— Добрый день, — поздоровался по селектору Драч. — Сергей Сергеевич, я остановил завод. Камень возят очень загрязненный. Грохота не просеивают. Ленты пробуксовывают... Если бы предупредили нас... Мы хотя бы поменяли сита.

— Я приказал вывозить камень в отвал. Брак выпускать нельзя! — послышался голос глазного инженера.

«Ничего не скажешь, Комашко прав. Щебень должен быть чистым. По ГОСТу допускается один процент засоренности. Только один. Щебень идет главным образом для бетона. За его качество в первую очередь отвечает главный инженер».

— В горном цехе нет элементарного порядка, — продолжал Комашко. — На нижнем уступе экскаватор остановили, так с верхнего все подряд возят.

Григоренко переключился на горный цех.

— Я здесь при чем?! — отозвался Борзов. — Взрыв на втором горизонте должен был быть вчера? Вчера. Вы его перенесли? Перенесли. Ждете куратора из главка. А котлован подолом не прикроешь — великоват. Дождь, сами видите, два дня льет.

— Это хорошо, что льет, Валерий Ильич, урожай будет!

— У меня свои заботы, Сергей Сергеевич!

— Сколько у вас такой породы? Загрязненной.

— Тысячи три-четыре.

— Так что будем делать, Арнольд Иванович?

Комашко лишь шумно вздохнул, но Григоренко не стал ждать его ответа.

— Валерий Ильич, готовь взрыв на послезавтра.

— Сергей Сергеевич, может, все же подождем Соловушкина? — не выдержал Комашко.

— Нет!.. Михаил Андреевич! Вы меня слышите?

— Да.

— Меняйте сита на грохотах. Надеюсь, до обеда сумеете заменить. Будем дробить загрязненный гранит на щебень. Колхозам отдадим. Пойдет на строительство дорог.

— Правильно! — воскликнул Комашко. — Разве мне не жалко выбрасывать гранит в отвал? Ведь это сразу отразится на себестоимости всей нашей продукции.

«Главный поддерживает, — подумал Григоренко. — Нет чтобы самому подумать и прийти с предложением... Впрочем, отпускать щебень сторонним организациям запрещено. Фондовый материал. Но не выбрасывать же загрязненный гранит в отвал. Возможно, Комашко тоже думал о таком же решении. Но молчал. Душа у него застегнута на все пуговки. Наверно, настоящих друзей-то у него и не было. Всегда жил особняком. Даже на вечерах отдыха его что-то не видно. Интересно, как он проводит праздники?..»

Монотонно гудят насосы. Под их шум и заснуть недолго. Светлана читает учебник. Через неделю зачеты. Скучно все-таки вот так, все восемь часов, быть в одиночестве. И Валерий Ильич не заходит. Будто насосная вовсе не его объект. Вот Прищепа, так тот наведывался часто. Даже интересные истории рассказывал, когда бывал в настроении.

Насосная — важный объект. День и ночь насосы откачивают воду. Только один, самый большой, выкачивает восемьсот кубометров за сутки. Вон какая сила под наблюдением Светланы. Остановись насосы — и через неделю карьер превратится в глубокое озеро.

Светлана перелистывает страницы, вспоминая, о чем там говорится, и через открытую дверь посматривает на дорогу. Дверь у нее не только летом, но и зимою открыта. Жарко. Пять насосов дышат.

По дороге пробегают машины. Одиннадцатитонные, Днепровского завода. Минские «БелАЗы...» Вот показалась «Волга» главного инженера. Нет, в котлован не стала спускаться. Замедлила ход, свернула с дороги. Видимо, Комашко решил зайти в контору горного цеха. Но Борзова там нет, он на новом уступе карьера. С пуском дробилки ЩКД-8 гранита нужно уйму. Миллион кубометров гранита перерабатывает завод!

«Зашел бы главный инженер ко мне на насосную,— подумала Светлана. — Пусть бы посмотрел, какие здесь чистота и порядок».

В насосной всегда аккуратно. Пол подметен, агрегаты покрашены, инструменты и противопожарный инвентарь на месте. На окнах чистенькие занавески. Сегодня на тумбочке даже букет цветов. Кто-то из девчат принес.

В конторе Комашко не задержался. Что там ему делать, если никого из начальства нет.

«Ага, кажется, к насосной повернул, — удивилась Светлана. — Как накликала, наколдовала. Да, сюда идет... А какой он нарядный. Черный костюм. Белая сорочка с темным галстуком. Галстук широкий, как у всех модников».

Переступив порог насосной, Комашко подошел к Светлане. Подал руку. Задержал ее руку в своей. Или Светлане так показалось?

— Уютно здесь у вас, — улыбнулся Арнольд Иванович.

— Стараемся.

Подойдя к столу, Комашко перелистал несколько страниц журнала приема-передачи смен. Подержал, словно взвешивая, учебник.

— Краны изучаете?

«Сегодня главный инженер в хорошем настроении, — отметила про себя Светлана. — Он, конечно, не знает, что я учусь на курсах крановщиков».

— Да, изучаю.

— О, какой чудесный букет! Кто же вам его подарил?

— Есть люди.

— А если я принесу? Розы. Вы любите розы?

Светлана улыбнулась.

Комашко резко повернулся и оказался с ней лицом к лицу. Светлана от неожиданности даже отступила.

— Светлана, когда вы кончаете работу?

— В семь вечера. А что?

— Давайте встретимся после смены? Возле скверика, против троллейбусного парка. Я буду с машиной. Поедем в кино или в ресторан.

— Но я... не знаю, — растерянно проговорила Светлана.

Арнольд Иванович схватил ее руку, поднес к губам для поцелуя. Потом попытался обнять Светлану.

— Только один поцелуй, Светланочка! Только один...

— Да вы что?! — отскочила Светлана. — Как вы смеете?!

— Ну и чудачка! Шуток не понимает! — отступил к двери Комашко.

«Не оценил обстановку, поторопился. Сразу в атаку пошел. Вот и получил отпор. Хорошо еще, что никто не видал», — ругал себя Комашко, выходя из насосной.

— Тоже мне шуточки! — прокричала ему вслед Светлана. — Целоваться сразу лезет! Как только не стыдно!..

Куратора Соловушкина Григоренко в этот раз не встречал. На девять часов, когда должен прибыть поезд, У него был заказан разговор с главком.

На вокзал поехали Комашко и Коваленко.

«Интересно, — ожидая телефонного звонка, думал Григоренко, — Соловушкин приедет со спиннингом или без него? И где остановится? В гостинице или на базе отдыха?»

Вчера, когда Файбисович спросил у директора, что подготовить для куратора, тот ответил:

— Забронируйте номер в гостинице.

Как только Григоренко закончил разговор с главком, появились Соловушкин и Комашко. Лицо у Соловушкина загорелое — ровного шоколадного цвета. Держался куратор уверенно, как и подобает высокопоставленной особе.

— Привет начальству! — подал он мягкую, как подушечка, руку. — Давненько не был у вас. Выросли вы заметно. Вот только с полированной плитой дела плохи. Скоро начальник главка и мне из-за вас шею намылит.

Соловушкин говорил с лукавой улыбкой, прищуривая глаза. Во всем его поведении чувствовалась покровительственная самоуверенность.

Комашко молчал. Сидел у окна тихо, сама скромность. Нет, скорее не скромность, а официальная сдержанность. Григоренко не мог понять, что сейчас на уме у главного инженера.

А Соловушкин продолжал разыгрывать любезного начальника.

«Ишь какой гусь! — подумал Григоренко. — Мило улыбается. А сам будет выискивать на комбинате темные пятна, чтобы потом, с глазу на глаз, доложить о них начальнику главка».

— Арнольд Иванович ввел меня в курс дела, — произнес Соловушкин, перейдя наконец на деловой тон. — Если взрыв даст хорошие результаты, придется заказывать порох и для других комбинатов.

«Интересно, а куда девался Коваленко?» — вспомнил Григоренко о председателе завкома.

Он не знал, что Коваленко не встречал Соловушкина на вокзале. Комашко попросил его поехать на базу отдыха и проверить, освобождена ли комната для куратора.

Соловушкин сел в кресло, единственное в кабинете, стоявшее с давних пор возле журнального столика, и закурил.

— Да, размахнулись вы! Скажу откровенно, главк не ждал от вас так быстро результатов. Ну, а теперь нажимайте на гранитные плиты. Они у самого министра на контроле!

«Тебя тоже волнуют плиты?.. — вздохнул Григоренко. — Но что еще можно сделать? Душа болит, как подумаешь, что нет возможности ускорить проходку разрезной траншеи. Хорошо, что уговорили наконец гидромониторщиков смыть «шапку». А водовод приходится самим сваривать. Иначе полный срыв».

Соловушкин положил недокуренную папиросу на край пепельницы, вытянулся в кресле и спросил:

— Механическую забойку скважин давно применяете?

— С приходом на комбинат Борзова.

— Любопытно с ним познакомиться.

— Что ж, поехали в карьер, — предложил Григоренко, — там как раз происходит сейчас зарядка скважин. Взрыв назначен на восемнадцать ноль-ноль, как говорят военные.

— Взрывать сегодня будете в один или в два ряда? — спросил Соловушкин, садясь в машину.

— В четыре ряда, — несколько поколебавшись, ответил Григоренко. — И в зажатой среде. В общем, сами увидите.

— Говорят, хорошие результаты получили? Не случайность ли?

— Какая тут случайность! Негабариты сократились до десяти процентов. А вы сами помните, как радовались еще в прошлом году, называя цифру негабаритности — тридцать процентов?

«Надо выяснить, — мелькнула у Соловушкина мысль, — писали они об этом куда-нибудь или нет?»

— Да, применение взрывов в зажатой среде дает положительные результаты, — подтвердил молчавший до сих пор главный инженер.

— Но у вас же скважины обводнены, — вспомнил Соловушкин.— Как ведет себя порох?

— В воде порох дает еще большую детонацию, — ответил Комашко.

— Отчего же вы, черт побери, в журналы об этом не пишете? — упрекнул Соловушкин. — В «Горный журнал» или в «Строительные материалы». Там за такие вещи повышенный гонорар платят.

— Все некогда, — развел руками Комашко. — Производство захлестывает.

«Ты давным-давно написал бы, товарищ главный инженер,— подумал Григоренко. — Но методы внедрения-то не твои, а Борзова. Ты же все под сомнение брал, расчеты перекраивал, всего боялся. Хорошо еще, что вовремя сориентировался, а то сейчас бы плохо выглядел. Теперь, конечно, ты можешь говорить: мы внедряем, мы добились положительных результатов...»

Дверь в планово-производственный отдел была полуоткрыта, и Лисяк услышал, как Люба Зинченко недовольно говорила Юлии Варфоломеевне:

— Поймите, когда вы приходите к нам, невозможно сосредоточиться. Слушать вас интересно. Но нужно работать.

— Батюшки мои! — воскликнула та. — Да разве я захожу к вам? Так, разок в день забегу, на минутку...

— За сегодня это уже третий раз.

— А вчера?

— И вчера не менее трех раз заходили.

Счетовод Юлия Варфоломеевна Комашко с гордым видом вышла в коридор и недовольно пробурчала что-то себе под нос.

«Вот у кого должность, позавидуешь, — подумал Лисяк. — Выписала накладную и шастай по кабинетам, пока не прогонят».

Ростислав стал прохаживаться по коридору.

С тех пор, как они договаривались с Любой ехать на Днепр, он ее не видел. Впрочем, они тогда так и не договорились. Ростислав предложил. Но Люба, узнав, с кем он едет, ответила: «Посмотрю, может, поеду». И не пришла. «Да, нужно именно сейчас зайти, пока она одна в комнате», — решил Ростислав и направился к двери.

Люба встретила его довольно холодно. Едва поздоровалась, сразу начала нажимать клавиши счетной машинки. И больше ни слова, ни взгляда.

«Наверно, узнала о поездке со Светланой. Сказал кто-нибудь. Или сама Светлана разболтала...»

— Люба, вы очень заняты? — спросил Ростислав.— Мне надо с вами поговорить.

— Не о чем нам с вами, Ростислав Романович, разговаривать,— сухо, каким-то официальным тоном произнесла Люба. Тут же встала и вышла из кабинета, не закрыв двери.

Лисяк подождал немного. Но Люба не возвращалась.

«Пожалуй, так оно и лучше? И зачем я пришел сюда, — подумал Ростислав. — Не к ней надо мне идти, если у меня хоть капля совести осталась... Хотя Светлане я ничего не обещал...»