Глава четвертая

Наступило чудесное, почти до боли прекрасное багамское утро на Малой Экзуме. Первые поцелуи солнца расцветили горизонт пурпурными, синими и алыми тонами, точно сказочное дитя удачно разрисовало акварелью просторный холст небес.

В то утро цапли расположились на отдых в мангровых зарослях, и рыбы чуть смелее обычного шмыгали с отмелей в болото, потому что Чарли Костлявая Рыбка умер, и констебль прежде всего строго наказал скрывать сию прискорбную новость от туристов.

Чарли Костлявая Рыбка, который сопровождал стольких туристов по отмелям Малой Экзумы, где они могли наслаждаться охотой на проворных, точно ракеты, рыбок с острыми зубами и бойцовским нравом, теперь позволял волнам омывать свои глаза и даже не мигал. Вода плескалась у его носа, а он не пускал пузырей, море омыло ему рот, и маленькая рыбка плескалась между его зубов.

Чарли Костлявую Рыбку так запутали в перекрученных корнях мангрового дерева, что ночью, в начале прилива, он еще успел немного подышать. Но потом, когда море поднялось повыше, Чарли мог дышать только водой. Местные жители всегда говорили, что Чарли – скорее рыба, чем человек, но оказалось, что это не совсем так. И явным доказательством тому было тело, болтавшееся в корнях, когда прилив отступил. Рыбки и под волнами продолжали резвиться между корнями, а Чарли Костлявой Рыбки уже не было в живых.

– Это не убийство, – заявил констебль со странным рубленным акцентом жителей Багамских островов, ведущим свое происхождение частично от британцев, частично от африканцев, частично от караибов, а частично от всяких разных пришельцев, веками торговавших и пиратствовавших в этих водах. – Не убийство, и не смейте ничего болтать белым.

– Ни одной живой душе не говорить! Да отсохни моя язык и лопни кость, – поклялась Мэри Корзинка, которая плела и продавала туристам корзинки неподалеку от Дома правительства.

– Только белым не говорить, – пояснил констебль.

Белые означало туристы, а малейший намек на убийство вредит туристскому бизнесу. Но констебль был двоюродным братом Мэри и понимал, что для нее сохранить жуткую новость в полной тайне слишком тяжело. И разумеется, чтобы не умереть, ей придется все рассказать приятельницам. И она будет подробно описывать, как нашла Чарли Костлявую Рыбку, и как он выглядел, когда “рыбки, с которыми он всегда дружил, заплывали ему в рот, точно его зубы – это коралловые заросли”.

А потом она непременно добавит с громким понимающим смехом, что зубы Чарли, вероятно, в первый раз были отчищены как надо.

Все люди рано или поздно умирают, и лучше смеяться под солнцем Багамов, чем подобно белым людям мотаться повсюду, беспощадно изменяя мир, который все равно никогда по-настоящему не меняется. Будут другие охотники за рыбками, придут новые рассветы, и иные мужчины будут любить иных женщин, а Чарли Костлявая Рыбка был хорошим парнем, вот и все. Но в то утро весьма огорчительно и опасно было бы расспрашивать о нем местных жителей, задаваясь вопросом, кто убил Чарли, ведь менее всего вероятно, что он мог сам утонуть в мангровых зарослях, которые знал, как свои пять пальцев.

Весть о смерти Чарли сразу же вытеснила другую новость о том, что у “Дель Рей Промоушен” появился новый владелец, прежние владельцы новых кондоминиумов уступили место белым. Странные это были ребята. Похоже, они немного знали остров. Приятели Мэри Корзинки поговаривали, что некогда на острове жила семья с похожей фамилией, но потом все разъехались – кто отплыл в Англию, а кто – еще куда-то. Эти люди всегда держались вместе, и кое-кто даже утверждал, что они уже были на острове, когда тут появились рабы. Впрочем, эти россказни не шли ни в какое сравнение с захватывающе интересной новостью о смерти Чарли Костлявой Рыбки в столь любимом им мангровом болоте.

Реджинальд Воберн Третий встретился с извиняющимся констеблем в своем кабинете и с горечью узнал, что проводник по болотам не сможет сегодня снова сопровождать его на ловлю рыбок.

– Слабое сердце, мистер Воберн, сэр, – пояснил констебль. – Но мы подыскали вам других, таких же хороших. Вы купили тут хорошее местечко, и мы рады вас приветствовать на острове. На острове люди дружелюбны. И пляжи у нас удобные. И солнца вдосталь.

– Благодарю, – откликнулся Реджи и подумал, что парень вещает, точно рекламное объявление.

Он подождал, пока констебль уйдет, а потом скрылся в комнате без окон. Мигнул от резкого направленного света фонаря, укрепленного на потолке. Он озарял большой круглый камень, лежавший на покрытом зеленым бархатом столе. Реджинальд закрыл за собой дверь и надежно запер ее, потом подошел к столу, упал на колени и приник страстным горячим поцелуем к резному камню, появившемуся из древнего царства, где правили его, Реджинальда, предки.

Послание каким-то образом стало еще понятнее, когда он прочитал его непосредственно на самом камне. Его время настало! Он был первым сыном первого сына, происходящим по прямой линии от великого родоначальника их семьи. Если седьмой камень не ошибается, голова корейца слетит с плеч, точно зрелая слива с тонкой ветки.

Разумеется, в послании предков оставались еще кое-какие неясности. Реджинальд размышлял над одним странным словосочетанием. Перевести его можно было примерно так: “один дом, две головы одного мастера”. Две сливы на одной ветке. Что это, просто поэтический прием? Или камень обладал гораздо более обширным и точным знанием, чем Реджинальд даже осмеливался предположить? Он посмотрел на то место, где описывалось, как он будет убивать, и увидел, что слово обозначает также и “потребность убивать”. Значит, камень знал. Знал о нем, Реджи.

Накануне вечером Реджи нужен был этот несчастный проводник, он нуждался в нем сильнее, чем когда-либо нуждался в женщине или даже в глотке воды для утоления жажды. Человек, которого Реджи прикрутил к корням, выглядел так беспомощно, когда вода начала подниматься. И теперь еще слова несчастного вызывали у убийцы сладостную легкую дрожь.

– Почему вы смеетесь, хозяин? – спросил тогда Чарли Костлявая Рыбка.

Конечно же Реджи смеялся, ведь это было такое восхитительное наслаждение, точно легкая закуска перед сливами. Сливы. Именно так говорил камень. Означает ли это, что ему придется убить не одного корейца? А если так, то кого же еще?

Он уже давно нанял лучшего специалиста в области подслушивания, дабы тот установил во владениях корейца новейшие устройства такого рода. Это тоже было описано на камне за тысячи лет до изобретения подобных устройств. А что же еще могли подразумевать такие слова: “уши, совершеннее обычных ушей, глаза, совершеннее обычных глаз будут в твоей власти, когда начнется великая охота”? Еще тогда предка знали, что при его жизни наступит час отмщения. Реджи сразу станет известно любое слово, сказанное корейцем и белым человеком, который сопровождал его. Так что же означают “сливы” – два корейца или белый и кореец?

Кто-то постучал в дверь, но Реджи не обратил на это внимания. Он хотел спокойно поразмыслить над значением послания, выбитого на камне.

* * *

У Римо имелся блестящий способ вызывать обслуживающий персонал, когда оный персонал не желал обращать на него внимания. Никто не отвечал на вызовы. Никто не откликнулся, когда Римо снял трубку и нажал все имевшиеся на телефоне кнопки. Никто не явился и тогда, когда он надавил на звонок вызова прислуги, обещавший немедленное обслуживание клиента. Надпись на звонке гласила: “Мы появимся еще раньше, чем вы снимете палец со звонка”.

Он снял палец со звонка, потом позвонил еще раз. Управляющий не появился, метрдотель тоже не появился, как, впрочем, и его заместитель, и администратор, и некто, именуемый “распорядитель развлечений”.

Тогда Римо воспользовался маленькой уловкой, всегда оказывавшей соответствующее воздействие на прислугу, должна была она сработать и сейчас, в “совладении с полным обслуживанием – единственное наше отличие от первоклассного отеля состоит в том, что здесь все принадлежит вам”.

Римо вышиб часть стены и через пролом вышвырнул наружу стол. Стол приземлился в рощице цветущих алоэ. Бумаги, аккуратно сложенные на нем, разлетелись по всему пляжу. Затем Римо выставил окно. Оно и так уже было практически свободно. Ибо большая часть стены, в которой оно находилось, уже благополучно лежала внизу, на подстилке из алоэ.

Трое людей в белых одеждах, перепоясанных красными кушаками, бегом влетели в комнату.

– Прекрасно. Вы и есть комнатная обслуга? – поинтересовался Римо.

Все трое нервно оглядели кабинет, не отделенный теперь от внешнего мира ни стеной, ни окном. Зрелище оказалось захватывающим. Они не заметили никаких приспособлений, которыми Римо мог бы воспользоваться. Следовательно, он должен был все это сотворить голыми руками, сообразила ретивая тройка и хором откликнулась:

– Вы звонили, сэр?

– Верно, – согласился Римо. – Мне бы хотелось получить немного свежей воды и рису.

– У нас имеется стандартный завтрак “Дель Рей Багамас”, который состоит из кукурузных оладий, бекона, яиц и тостов, а также вкуснейшие сахарные булочки.

– Я хочу свежей воды, и я хочу рису, – терпеливо повторил Римо.

– Мы можем приготовить вам рис.

– Нет, вы не можете приготовить мне рис. Вы не умеете готовить рис. Вы представления не имеете, как следует готовить рис.

– У нас очень нежный и рассыпчатый рис, каждое зернышко отдельно.

– Верно, – подтвердил Римо. – Вы не знаете, как следует готовить рис. Он должен был клейким. Вот как надо его варить. Хорошим и клейким.

Все трое посмотрели на отсутствующую стену. Они не знали, что скажет об этой стене новый владелец, зато они прекрасно знали, что им следует сказать о рисе.

– Клейкий – это правильно.

– Точно кашица, – добавил метрдотель.

– Верно, – снова согласился Римо.

Он прошелся с ними по главной кухне, где красовалась подгорелая свинина и прогорклые сахарные булочки, ядовитые обсахаренные изюминки в них гнили на утренней жаре. Римо удостоверился, что ему дали рис из запечатанного мешка, потому что зерна из открытого мешка могли впитать в себя кухонную вонь. В первые дни своего обучения он страстно мечтал о ломтике бекона, и тогда ему было сказано, что однажды он сам сочтет эту пищу столь же отталкивающей, как мертвое тело любого животного.

А теперь Римо даже трудно было представить, что когда-то такая еда ему нравилась.

Он взял рис и поблагодарил. Один из поваров предложил приготовить рис, но ему тут же сообщили, что Римо любит клейкую кашицу.

– Неужели ему это нравится?

– Никто ведь не заставляет вас это есть, – сказал Римо повару, а официанту, с улыбкой ожидавшему распоряжений, бросил: – Дайте пройти.

Накануне кто-то посадил пальму у входа в их с Чиуном домик, предполагалось, что она будет давать приятную тень. Римо же дерево не понравилось, поэтому он, проходя мимо, переломил ствол. Не пришлись ему по вкусу и бетонные ступени, поэтому он превратил нижнюю в смесь песка с гравием – просто чтобы посмотреть, как это будет выглядеть. В доме Чиун кисточкой вносил новые строки в пергамент с летописью Синанджу.

– Смит звонил? – спросил Римо.

– Ни сегодня, ни вчера, ни позавчера.

– Ладно.

– Приятный получается отдых, – заметил Чиун. – А мне еще надо занести в хроники столько важных событий.

– Если тебе это так нравится, – отозвался Римо. – Я собираюсь готовить рис.

– Но ведь у тебя отпуск, – возразил Чиун. – Пусть они приготовят тебе рис.

Он снова коснулся кисточкой пергамента Синанджу. Казалось, кисточка сама наносит изящные иероглифы. Описывая последние несколько лет истории, Чиун даже не упомянул, что новый мастер, которого он обучает – белый человек. А теперь он столкнулся с определенной трудностью: как внести этот факт в хроники, чтобы не было похоже на то, будто он сознательно раньше обходил его.

Сперва он решил вообще не упоминать, что Чиун, – который когда-нибудь, как он надеялся, будет назван Великим Чиуном, – передал секреты Синанджу белому человеку. Тем более, что нигде не встречается упоминаний о национальности остальных Мастеров Синанджу. Разве оговаривается, что Великий Ванг был уроженцем Востока? Или что он был корейцем и родился в Синанджу? А Пак, Ви или Дейу? Разве история сообщает, что все эти Мастера были родом из корейской деревни Синанджу?

Однако не будут ли потомки обвинять Чиуна в том, что он не сообщил о происхождении Римо, который родился не только не в Синанджу или не в Корее, но даже не на Востоке? Чиун откровенно и прямо задавал себе этот вопрос. К сожалению, его отвлекли прежде, чем он сумел столь же прямо и откровенно ответить себе же, что винить его абсолютно не за что.

– Папочка, – заявил Римо. – Я злюсь и не знаю, почему я злюсь. Я без всякой на то причины ломаю стены. Мне хочется что-то делать, но я даже не знаю, что именно я хочу. Я чувствую себя так, будто утрачиваю что-то важное.

Чиун некоторое время молча раздумывал.

– Папочка, я схожу с ума. Я теряю себя.

Чиун медленно кивнул. Ответ стал очевиден. Если даже он, Чиун, решит, что с его стороны отсутствие упоминания о белом происхождении Римо вполне естественно и не заслуживает порицания, то как поступит Римо, когда он сам начнет писать историю своего Мастерства? Сообщит ли, что – он белый, тем самым давая понять, как лгал Великий Чиун на протяжении многих лет? И перестанет ли тогда Великий Чиун быть Великим? Это все следует хорошенько обдумать.

– Итак, что же ты скажешь? – спросил Римо.

– О чем?

– Я сойду с ума?

– Нет, – возразил Чиун. – Я тебя тренировал.

Чиун нанес кисточкой еще несколько штрихов. Возможно, следует лишь намекнуть на белизну Римо, а потом рассказать, как возникает ощущение, что Римо стал настоящим Синанджу, а затем корейцем и, разумеется, уроженцем деревни. Таким образом, создастся впечатление, будто под уродливой оболочкой белого человека, Чиун обнаружил подлинного корейца, гордого и благородного.

Впечатление-то создать можно, но позволит ли Римо сохранить его? Он хорошо знал Римо. Тот никогда не стыдился своего белого происхождения. И никогда не станет его скрывать.

– Чиун, я очень странно себя чувствую, как будто во мне что-то не в порядке. Это тоже часть моего обучения? Ты когда-нибудь испытывал такое?

Чиун отложил кисточку.

– Все в мире имеет свое развитие. Некоторые события происходят так быстро, что люди их не замечают, другие происходят так медленно, что люди их не замечают. Но если ты – Синанджу, ты ясно осознаешь их последовательность и протяженность во времени. Ты понимаешь, что и медленное, и быстрое – равно неразличимы. Ты осознаешь свое раздражение и гнев, который другие люди, с их медлительностью, мясоедением и нечистым дыханием, просто не замечают.

– Я снес стену только потому, что обслуга появилась недостаточно быстро, папочка.

– И тебе удалось их вызвать?

– Да, – кивнул Римо.

– Тогда ты – первый человек на Караибах, кому удалось получить то, что он хотел.

И Чиун добавил к своему свитку еще один пример великого учения. В его истории их было уже множество.

– Я хочу что-то делать, все равно что. Этот отпуск только ухудшил все дело, – сказал Римо.

Он посмотрел в окно на берег. Чистая белизна, протянувшаяся на мили и мили. Бирюзово-голубая вода. Белобрюхие чайки, ныряя и разворачиваясь, парили в легких, пронизанных лучами солнца струях утреннего ветерка.

– Этот остров сводит меня с ума.

– Если тебе нужна какая-то деятельность, мы будем изучать историю, – заявил Чиун.

– Я уже изучал ее, – возразил Римо, одним духом отбарабанив имена всех Мастеров Дома Синанджу, начиная с первого, который вынужден был кормить голодающую деревню, и далее через многовековую историю вплоть до подвигов Великого Ванга, младшего Ванга, присовокупив сюда все, чему каждый из них учился, чему учил последователей и чему когда-нибудь будет обучать сам Римо.

– Ты никогда не изучал даров, – сказал Чиун. – Сама жизненная суть деревни Синанджу не была тобой познана.

– Я не хочу учить список даров, папочка. Я ведь занимаюсь этим делом не ради денег. Я американец. И люблю свою страну.

– Э-э-э-э-а-х, – застонал Чиун, схватившись за грудь, – Вот слова, пронзающие мое сердце. Подумать только, мне все еще приходится быть свидетелем такого невежества. Где, о великие Мастера, предшествовавшие мне, где я совершил ошибку? Чтобы после стольких лет обучения ассасин смел вымолвить подобные слова?

– Да ты же всегда это знал, – заявил Римо. – Деньги меня никогда не заботили. Если Синанджу нуждается в деньгах, я помогу их добыть. Только ведь в твоей дыре в Корее до сих пор еще целы золотые изваяния от Александра Великого, значит, никто там голодать не собирается. Следовательно, мы вовсе не должны убивать ради сохранения жизни неким якобы бедным и голодающим крестьянам.

– Предательство! – заявил Чиун.

– Ничего нового, – возразил Римо.

Он снова посмотрел на этот омерзительный белый пляж. Они с Чиуном тут уже несколько дней. Может даже целых три.

– Мне необходимо что-то делать, – сказал Римо. Он раздумывал, можно ли разбить пляж. Впрочем, пляж ведь уже и так разбит. Песок состоит из крошечных обломков скал и кораллов. Тогда Римо задумался, удастся ли ему воссоздать первоначальный облик побережья.

– Тогда давай изучать дары. Или, как сказали бы американские торговцы, подведем баланс.

– Все равно я сейчас очень нервный. Ну ладно. Давай пройдем списки даров. Тебе не обязательно переходить на английский. Ты же научил меня корейскому языку.

– Поистине так, но я уже начинаю упоминать в моей истории, что порой при твоем обучении использовался и английский язык.

– Только сейчас? Почему же именно теперь, когда я учусь только по-корейски, а в начале говорил исключительно по-английски?

– Достань свиток, – велел Чиун.

Свиток находился в одном из четырнадцати сундуков, с которыми Чиун всегда переезжал с одного места на другое. Только в двух из них находилась его одежда, а в остальных содержались в основном старинные безделушки, а также множество свитков хроник Синанджу. Чиун попытался как-то ввести содержание этих свитков в память компьютера, но по случайности компьютер стер страницу с именем Чиуна, после чего Чиун стер с лица земли продавца компьютеров.

Римо отыскал первый список с дарами, где значились лошади и гуси, ячмень и просо, а также бронзовая статуя какого-то давно сгинувшего бога.

К тому времени, когда они подошли ко времени китайских императоров и миллиарду золотом, мысли у Римо стали путаться. А когда они достигли места, которое Чиун назвал самым важным, Римо встал, собираясь заняться рисом.

– Сядь. Это самое важное, – и Чиун поведал Римо о принце, который соглашался заплатить, но не прилюдно.

– Это уже будет последнее? – спросил Римо.

– На сегодня – да, – ответил Чиун.

– Ладно. Давай, – согласился Римо.

Ему вдруг очень захотелось понять, умеют ли чайки мыслить. А если умеют, то о чем они думают? А песок думает? Был ли рис на самом деле свежим? Может, сегодня надеть сандалии? Обо всех этих предметах и размышлял Римо, пока Чиун старательно втолковывал ему: нельзя позволить, чтобы считалось, будто наемному убийце не заплатили, ибо тогда другие тоже попытаются не платить. Однажды такое произошло, и именно по этой причине некоего принца следовало преследовать по всему известному тогда миру.

– Они испробовали один за другим шесть способов защиты, и все шесть оказались бесполезными. Из одного края в другой бежал тот принц, и таким образом Рим и Китай, Крит и Скифия узнали, что никто не смеет оскорбить или опозорить Синанджу.

– Так где же его в конце концов убили? – спросил Римо.

– Его не надо было убивать. Цель преследования заключалась в том, чтобы доказать и защитить священную и непреложную истину: ассасину должно быть заплачено. Тогда как ты даже не думаешь о дарах, и после этого еще жалуешься, что сходишь с ума.

– И что же произошло с тем принцем, который не заплатил? – снова спросил Римо.

– Он был лишен и своего королевства, и безопасного места, где мог бы преклонить голову для отдыха, лишен славы и чести. Точно ночной вор, точно ничтожнейший червь вынужден был он скрыться, дрожа от страха.

– Значит, мы упустили его? – просил Римо. – Синанджу упустило его?

– Займись своим рисом.

– Мы все-таки упустили его, верно? – упрямо продолжал спрашивать Римо, и лицо его вдруг просияло.

– Послушай, на твоем лице написано счастье. Если в ты только видел свою злобную белую усмешку, ты бы сгорел со стыда.

– Мне совершенно не стыдно. Я хочу узнать, как было покончено с принцем. Покажи мне его голову. Когда-то в Багдаде это было весьма популярно – выставлять головы казненных на городских стенах. Вот я и хочу посмотреть на такую голову.

– Он был унижен, – заявил Чиун.

– Мы не смогли его заполучить, правильно? Так как же тогда все разговоры о том, что якобы существует лишь один мир, где можно прятаться, а поскольку в этом же самом мире есть мы, следовательно, спрятаться нельзя нигде. Никто не может укрыться. Даже мы не можем. Куда же он скрылся, папочка?

– Рис.

– Теперь мой отпуск начинает мне нравиться, – заявил Римо. – Я хочу узнать, где он спрятался. Афины? Рим? Китай?

– Это, – возразил Чиун, – нехороший отдых.

– Кто его упустил – Великий Ванг или другой?

– Отстань, – буркнул Чиун, подбирая складки своего кимоно и пряча в них свиток.

Именно поэтому Римо никогда не хотелось изучать дары Дому Синанджу. Это же очевидно. Он не был готов к этому, а он, Чиун, не намерен заниматься превращением бледного клочка свинячьего уха в подлинного Мастера Синанджу. Некоторые вещи находятся за пределами возможностей даже Великого Чиуна.

* * *

Уорнер Дебни совершенно не выносил двух вещей. Во-первых, терпеть поражение, а во-вторых – признаваться в нем, и вот теперь он вынужден страдать от того и от другого, да еще когда речь идет о клиенте, у которого больше денег, чем у арабских шейхов.

На его глазах полученный им заказ и деньги улетучивались, несмотря на кучу находившихся в его чемоданчике подслушивающих устройств, некоторые из которых все еще были приклеены к полоскам пластыря. Он пытался объяснить мистеру Воберну, почему оказалось невозможно прослушать эту парочку.

Мистер Воберн обладал самыми холодными глазами из всех, какие Дебни когда-либо видел на человеческом лице. И движения у него были странные, очень странные, даже для богатого наследника, который привык, что его всегда обслуживают. Медленные. Медленные жесты и каменное лицо. А поскольку этот богатый отпрыск Вобернов оказался весьма неразговорчивым, то есть он вообще ничего не говорил, точно какой-нибудь чертов король, восседающий на своем треклятом троне, Уорнеру Дебни из “Систем безопасности Дебни, Инк”, приходилось самому говорить гораздо больше, чем хотелось бы.

Он подробно распространялся о настенных подслушивающих устройствах с наводящимся лучом, которые могут распознавать текст с помощью фокусированного луча, но в конце концов вынужден был признаться мистеру Воберну:

– Я потерпел неудачу. Просто сокрушительный провал, мистер Воберн, и я приношу вам свои извинения.

– Вы утверждаете, что вам ничего не удалось уловить из разговоров этих людей?

– Не то, чтобы уж совсем ничего. Мы поймали одно слово.

– Какое это слово?

– Рис... больше ничего. Это может что-то значить?

– Это означает, что корейцы часто едят рис, – пояснил Реджинальд Воберн Третий.

– Я хочу сказать, что эти ребята собрали все. Буквально все. Точно в доме была весенняя уборка. Вы понимаете. Они все это проделали с такой же легкостью, с какой вы или я, войдя в комнату, заметили бы сигарету в пепельнице, понимаете. Просто вошли в свой номер и, точно порядок наводили, сразу же собрали и выкинули все жучки до одного. В это время я стоял за дверью, но они даже не обсуждали ничего. Вот я и остался на бобах со всеми своими лучевыми подслушками и компьютерными чипами, пришлось мне воспользоваться собственными ушами, только эти ребята очень странные. Они вообще не говорили о подслушках, просто занялись распаковкой вещей, а устройства выкинули вместе с пустой коробкой из-под салфеток.

– Вам будет заплачено полностью, – произнес Реджи.

– Сэр?

– Благодарю вас. Можете идти.

– Но вы ведь поняли, мистер Воберн, мне так и не удалось подслушать ни одной их фразы...

– Мы всегда оплачиваем счета за предоставленные услуги. Мы – надежные клиенты. Мы вам заплатим. Ваши извинения приняты, – произнес Реджи.

Чудесно, подумал Реджи. Техника потерпела поражение, ибо имела за собой всего лишь один век развития. Но про себя Реджи знал, что за ним стоят века, поэтому он использовал уши, которые могут слышать неслышимое, как сказал камень. А какой-то там мелкий шпион оказался неспособен. И почему этот человек все еще стоит в его кабинете с разинутым ртом?

– Могу ли я еще что-то для вас сделать, мистер Воберн?

Разве он уже не сказал этому типу, что его извинения приняты?

– Уорнер Дебни к вашим услугам. Те ребята и в самом деле оказались слишком твердым орешком. Но в следующий раз... – начал Дебни.

– Повторите-ка еще раз, как ваше имя?

Следовало еще раньше все проделать, когда он только выслушивал все оправдания, это и означало бы прощение.

– Дебни, сэр. Уорнер Дебни.

– Уорнер, дайте мне вашу руку, – попросил Реджи и опустил руку в ящик стола.

Там имелась игла с химическим веществом, останавливающим сердцебиение. Оно было разработано для нужд хирургии в одной из фармацевтических фирм Воберна, но его еще следовало опробовать на людях. Вся сложность состояла в том, чтобы сделать мощное средство достаточно безопасным. Мельчайшая его доза – одна часть на миллион – была уже смертельна.

Уорнер Дебни неуверенно протянул руку. Если богатый клиент, который платит даже за неудачи, просит о какой-то глупости, нельзя говорить ему “нет”. Уорнеру еще никогда раньше не платили за провалы.

– Благодарю вас, – сказал Реджинальд, беря протянутую руку и очень нежно поглаживая Уорнеру подушечки пальцев.

Потом Реджи улыбнулся и вонзил иглу в ладонь. Уорнер Дебни рухнул, как камень. Бац! И он на полу. Реджинальд убрал иглу. Средство было испытано на людях. Оно действовало.

В полиции, куда позвонил Воберн, согласились, что смерть по-видимому наступила в результате сердечного приступа, и “Дель Рей Промоушен” следует только похоронить несчастного.

– Его голова по-прежнему на месте?

– Да, господин офицер, – ответил Реджи.

– Тогда эта смерть быть естественная. Мы тут, на Караибах, очень осторожны, когда расследовать необычные смерти. Если он умер от стрелы в сердце, мы никак не можем сказать, что смерть естественна, сэр.

– Я полностью согласен с вами, констебль, и пожалуйста, передайте нашу признательность Дому правительства и милым людям вашего острова за столь теплый и радушный прием, какой был нам оказан сегодня.

– Как пожелаете, ваше высочество, – сказал констебль, недоумевая, почему вдруг у него вырвались эти слова.

А потом он вспомнил. Разговаривая с мистером Воберном, он испытал то же самое чувство, какое охватило его, когда он стоял по стойке “вольно” перед королевой Великобритании Елизаветой. Он извинился перед мистером Воберном за невольную оговорку.

– Мы принимаем ваши извинения, – сказал Реджи. Когда Уорнер Дебни ногами вперед покинул кабинет с помощью двух швейцаров, Реджинальд Воберн Третий не смог подавить подлинной радости от удачи первого же своего выпада против врага.

В намерения Воберна не входило осведомлять слуг о своих мыслях. Сам того не зная, Уорнер Дебни добился успеха. Узнав, как легко справилась эта парочка с подслушивающими устройствами, Реджи понял, что они уже сталкивались с такими вещами, причем не раз, а, безусловно, довольно часто. По мысли Реджи, такая практика вполне подходила к образу наемного убийцы. Они и должны быть привычны к такого рода устройствам. А тут еще кто-то из обслуживающего персонала сообщил Реджи, что один из этих совладельцев и был тем самым человеком, который вышиб стену.

– Поверите ли, что он сделал это голыми руками, сэр?

– Мы верим, – просто ответил Реджи.

Он нашел их, точнее, они нашли его. Теперь можно идти дальше по пути седьмого камня. Все складывалось просто великолепно.

– Вы хотели бы взыскать с них за сломанную стену, мистер Воберн?

– Нет. Мы просто желаем с ними побеседовать.

В тот же день Чиун встретился с первым, воистину достойным уважения белым, владельцем недвижимости, который выразил старику сочувствие по поводу сыновней неблагодарности – хотя Чиун не то, чтобы выражал недовольство – ив связи с трудностями, возникающими, когда работаешь на правительство.

Нельзя сказать, чтобы Чиун и на это жаловался. Он вообще не жаловался. Даже если упомянутое правительство, подобно всем схожим выдумкам белых, не умело оценить его работы. Как это характерно для белых. Как это по-американски!

– Вы действительно сказали “по-американски”, не правда ли? – радостно переспросил Реджи и получил в ответ кивок. – Мы так и думали, что правильно поняли, – сказал Реджи.

На следующий день позвонил Смит и сообщил, что есть срочное задание, а когда Римо уехал на автомобиле, Реджинальд Воберн Третий приветствовал это событие коротким радостным танцем среди жалких остатков зарослей алоэ.

Сработало!

Загрузка...