ГЛАВА 13

Тем же вечером они сошли с поезда в Атланте, штат Джорджия, и «зарегистрировались» в отеле излюбленным способом Адама Блэка.

«Всего на одну ночь», – сказал он, ведь им нужно двигаться дальше. А сегодня они примут душ, отдохнут, подкрепятся «настоящей» едой (под которой, как догадалась Габби, он подразумевал свою обычную пищу – обед из пятизвездочного ресторана).

У него, несомненно, был безукоризненный вкус, подумала Габби, выходя из душа и вытирая длинные мокрые волосы пушистым полотенцем. Она абсолютно не сомневалась, что он выберет лучшее. Ванная комната, в которой она стояла, была почти такого же размера, как спальня в ее доме, и являлась воплощением дизайнерской мечты. Мрамор кремового цвета с розовым отливом и золотистой отделкой, душевая кабинка со встроенной полочкой, на которой стояли самые изысканные туалетные принадлежности, а рядом – старинная ванна.

Габби фыркнула, вспомнив, как легко ему достались их шикарные апартаменты. Адам, безусловно, прекрасно ориентировался в мире людей. Он оставил ее у куполообразного входа в отель глазеть на сверкающий хрусталь и античную мебель – элегантность Старого Света – и чувствовать, несмотря на попытку восстановить силы в поезде, отвратительное состояние, которое называется «меня окунули в озеро, и я спала в грязной одежде». Он подошел к столику регистрации, пока швейцар пренебрежительно смотрел на нее, и направился к свободному компьютеру, невидимый и никем не замеченный.

Вскоре Адам вернулся с распечатанным регистрационный талоном в руке. Он взял ее за руку (при этом швейцар напрягся и моргнул, подозрительно глядя туда, где только что стояла Габби), провел мимо охранников в лифт, и они поднялись на двадцать третий этаж.

«Я бы предпочел пентхаус, – сказал Адам извиняющимся тоном, – но он занят. После него это лучший номер. Если хочешь, поедем в другой отель».

Габби улыбнулась. Еще никогда она не видела таких изысканных апартаментов. В номере было три роскошных комнаты: просторная, шикарная спальня с зеркалами в роскошных рамах, обитыми парчой стульями, шелковыми обоями с набивным рисунком, настоящим камином и королевской кроватью под балдахином; столовая с элегантным столом и стоявшими у блестящих окон с видом на город стульями с кожаными сиденьями; и гостиная с огромным раскладным диваном-кроватью, телевизором с плазменным экраном, двумя альковами для отдыха и маленьким встроенным баром.

«Зачем ты утруждал себя регистрацией? – спросила Габби. – Почему мы просто не пробрались в номер?»

«Если бы я был один, я так бы и сделал, но поскольку я не буду держать тебя за руку постоянно – конечно, если ты меня об этом не попросишь, – промурлыкал Адам с умопомрачительной улыбкой, взглянув в направлении душа, – так проще. Так будет удобней для тебя».

Он подтолкнул ее к ванной, сказал, что вернется через час, и исчез.

Когда Адам скрылся, Габби почувствовала мгновенный, обескураживающий приступ паники – а что, если Охотники каким-то образом отыщут ее, пока его не будет рядом? – который, однако, быстро прошел, и она поняла, что действительно верит, что он будет ее оберегать, по крайней мере от всех, кроме себя самого.

Совершив набег на бар в поиске закусок, она украдкой заглянула в ванную и стала раздеваться прямо там, где стояла сбрасывая грязную одежду в кучу перед дверью. Она пробыла в отделанном мрамором душе целых двадцать минут, включив три горячие сильные струи – одну сверху и две по бокам, – которые оказывали удивительное воздействие на ее сведенные судорогой, ноющие мышцы.

Затем, скользнув в плотный, мягкий как пух, белый халат, она вошла в спальню.

Взгляд ее упал на кровать. На единственную кровать. Похоже, он будет спать на раздвижном диване.

Адам ее поцеловал. Ни с того ни с сего, без предупреждения. Схватил за футболку, крепко прижал к себе, опустил голову и прикоснулся порочными соблазнительными губами к ее губам. И когда он это сделал, ее рот слегка приоткрылся. (Ну, возможно, она приоткрыла его в самый последний момент.) Она ожидала, что он этим воспользуется, что его язык продвинется вглубь, чтобы пленить ее жадным, зовущим, горячим и коварным поцелуем. Она ожидала штурма. Ожидала, что этот поцелуй перерастет в жаркое, пламенное соитие.

Но она ошибалась.

Лишь легкое непорочное лобзание. Его даже с трудом можно назвать поцелуем. Нет, Габби, конечно, не стремилась к поцелуям, но – поскольку Адам уже начал и получил один и она, черт возьми, это позволила – будет ли слишком нагло просить, чтобы он повторил это снова? Довел дело до конца?

Но нет, он стоял, почти не касаясь ее, только держа за футболку (и даже не попытался потрогать ее грудь, а ведь его рука была как раз над ней; какой мужчина упустил бы такую возможность?), окутывая Габби соблазнительным пряным ароматом жасмина и сандала, лаская ее губы полными, сексапильными губами так нежно, что она готова была закричать. Или укусить его. Это легкое прикосновение, это нечто, которое трудно даже назвать поцелуем, оставило после себя привкус страсти, боля и страдания.

Габби просто стояла, ошеломленно глядя на него и зная, что должна выказать хоть малейшее сопротивление, черт возьми!

И желая, чтобы он повторил это. И на этот раз поцеловал ее по-настоящему.

И, будь он проклят, он точно знал, какой эффект произвел да нее; в его глазах безошибочно читалось чисто мужское удовлетворение.

Раздраженно зарычав, Габби вытерла губы тыльной стороной ладони и заставила себя не думать об этом ужасном, невыносимом, унизительном поцелуе, а вернуться к тому, что она узнала во время ленча в поезде.

А узнала она немного. Адама Блэка трудно было обвинить в чрезмерной откровенности. Либо ему не нравилось говорить с людьми о Чаре, либо он не хотел говорить о своем мире с ней, и потому ей приходилось буквально выуживать из него информацию. А то, что ей было известно, догадалась она, не было даже вершиной айсберга.

Красивое огненно-рыжее Существо со шрамом, которое она видела, был Дэррок, Старейшина Высшего Совета и давний враг Адама. Адам полагал, что тот вооружил Охотников человеческим оружием, чтобы его смерть выглядела как несчастный случай, как будто он нечаянно попал в перестрелку между смертными. Он считал, что Дэррок планирует захватить власть и, поскольку они отстаивали противоположные интересы, собирается воспользоваться возможностью избавиться от Адама раз и навсегда.

Вот что в итоге ей удалось узнать. Он не сказал, каков его план их спасения, заявил только, что план у него есть. И не стал говорить, почему они с Дэрроком так друг друга ненавидели, хотя, когда Адам рассказывал о нем, в его низком голосе звучала ярость, и ей пришлось признать, что кое-что из того, чему ее учили, было неправдой: Существа тоже испытывали чувства.

Габби больше не могла это отрицать. Свидетельство этому было прямо у нее перед глазами, а юрист в ней говорил, что нельзя игнорировать такое доказательство, нравится оно ей или нет. Она больше не могла убеждать себя, что эмоции Адам выражает только потому, что сейчас находится в телесной оболочке и живет в человеческих условиях. Нет, Адам и Дэррок ненавидели друг друга тысячу лет (она слышала это в его голосе), а ненависть – это чувство. Сильное, глубокое чувство, которое он переживал, даже пребывая в оболочке Туата-Де.

В «Книгах» О'Каллагенов ясно говорилось, и это подтверждала Грэм, что Существа не имеют чувств. Ни сильных, ни слабых. Они холодные, соблазнительные, бесчувственные. Не было там и упоминаний о политике, вражде или о какой-либо другой ерунде, присущей, казалось бы, только людям, – как будто Существа сильно отличались от людей. Почему же книги оказались так далеки от реальности?

«Может, потому, что они были написаны представительницами рода человеческого, которые не обладали возможностями? – подумала Габби. – Предками, которые никогда не контактировали друг с другом, даже не разговаривали между собой? Ты бы приняла на веру отчет следователя, который никогда не опрашивал подозреваемого? Подшила бы такое ничтожное «доказательство» к делу? Будет же где разгуляться оппонентам!»

Такие мысли просто выбивали почву из-под ног. Габби устало вздохнула.

«Постарайся посмотреть на все взглядом, свободным от стереотипов, ладно, ирландка?» – сказал он ей.

И, черт возьми, он разбивал эти стереотипы один за другим.

Высушив волосы, Габби подошла к телефону, чтобы проверить сообщения на ее домашнем автоответчике. Четыре раза звонила ее мама, чтобы напомнить, что в следующие выходные Габби обещала прилететь в Калифорнию на выпускной своей сводной сестры и что перед приездом мама хотела бы поговорить с ней.

Габби вздохнула. Она почти не знала своих сводных братьев и сестер. Вообще-то за последние пять лет она была в калифорнии всего дважды и не могла понять, почему для ее мамы вдруг стало так важно, чтобы она прилетела на какой-то дурацкий выпускной. Но в последнее время мама искала любой повод, чтобы встретиться с дочерью.

«Пусть она не идеальна, но она твоя единственная мать, и другой у тебя не будет. Нужно дать ей шанс», – сотни раз говорила ей Грэм.

«Я уже дала ей шанс. Я у нее родилась. Это и есть шанс. Она меня бросила».

«Габби, нужно понимать, что она...»

«Нет».

Сидя в отеле в Атланте, Габби слышала мамин голос из прошлого так отчетливо, словно ей снова было семь лет и она проснулась, чтобы сходить в уборную, и стоит в ночной рубашке на лестнице в холодном, промерзшем доме, зажав в руке единорога из шотландской шерсти и вцепившись в темноте в резной поручень.

«Она просто в восторге от них! Она считает, что они красивые, и хочет уйти к ним жить!»

«Она же еще ребенок, Джилли. Она перерастет».

«Так помоги ей это перерасти, потому что я не могу. Я не могу ничего с этим поделать».

Если бы эту часть ночи Габби могла отрезать ножом, она бы так и сделала. «Останься, мамочка! Я буду хорошо себя вести! Обещаю! Я больше не буду их видеть!»

Габби закрыла глаза. Глубоко вдохнула, медленно выдохнула. Посмотрела на часы и подняла телефонную трубку. В Калифорнии был полдень; ее мама сейчас в ресторане «Триос», где она работает менеджером.

Габби набрала домашний номер матери, чтобы попасть на автоответчик. Оставила немногословное сообщение, объяснив лишь, что не сможет приехать на выпускной, но вышлет подарок и перезвонит через пару недель. Чувствуя вину, как бывало всегда, когда дело касалось ее мамы, она добавила:

– Возможно, я смогу прилететь в этом году на Рождество.

Если все еще будет жива.

Адам сидел за пределами номера, опершись спиной о дверь, и беспокойно ерзал; ему не терпелось побыстрее попасть в душ и продолжить обольщение Габриель.

В поезде они могли бы хорошо выспаться в купейном вагоне со спальными местами и ванной, но он хотел, чтобы она окунулась в жизнь, которую он может ей подарить, даже не обладая всеми своими способностями. Обольщение предполагало соответствующий антураж, и роскошь всегда помогала ему в этом. Кроме того, он хотел немножко «побродить по магазинам». Завоевать доверие Габби будет нелегко, но он мог и намеревался привязать ее к себе в эту ночь с помощью секса и подарков, – это были его главные козыри, которые давались ему легче, чем любому другому мужчине.

Адам знал, что ей понравился номер. Это читалось в ее глазах. Заметил он и осторожность, с которой она поглядывала на единственную в спальне кровать. Он на время удалился, чтобы дать ей возможность прийти в себя, принять душ и расслабиться и чтобы, когда он придет, ее бдительность была максимально усыплена.

Взглянув на часы в холле над лифтом, он сказал себе, что уже скоро: минуло пятьдесят две минуты, оставалось восемь. Хотя Адам был уверен, что, остановившись здесь, они будут в безопасности – четырем Охотникам, которых видела Габби, трудно выследить их в современных городах с миллионным населением и сбивающими с толку мужскими запахами, – он не собирался оставлять ее надолго одну.

Теперь, когда он снова перемещался – несмотря на его след в Кентукки и такой явный признак его присутствия в Цинциннати, – по его предположениям, у них в запасе был целый день, а возможно даже два, пока Дэррок не уловит общее направление поиска. Это приемлемый риск, ведь утром их здесь уже не будет. Но эта ночь, эта украденная ночь будет его. Затем он пустит в ход план, который составил в поезде. Теперь обеспечить аудиенцию с Эобил было для Адама первоочередной задачей. Ее нужно известить о том, что Дэррок переместил четырех ее Охотников из Ансилии, а это не только воспрещалось, но и дорого стоило, потому что Охотники были корыстными до мозга костей и Эобил любезно содержала их в обмен на власть и привилегии.

Адам знал, что взамен на то, чтобы они отреклись от служения королеве, Дэррок мог пообещать им лишь одно. Единственное, что Эобил (Охотники это знали) не сможет им предложить, – свободу от их мира тени и льда. Возвращение к прежней жизни.

А это означало, что Дэррок намеревается свергнуть королеву, причем в скором времени. И Адам не сомневался, что, приди Дэррок к власти, в тот же миг не только аннулируется Договор, но будет освобождена Ансилия и начнется война между мирами. Человек снова окажется в Средневековье, которого он не видел уже почти тысячу лет.

Адам не мог больше тратить время на ожидание, когда вернется Цирцен. Теперь он искал аудиенции с королевой не просто потому, что ему надоело это наказание. Королева была в опасности, в опасности оказалась и его Видящая Сидхов, риску подвергалось будущее всех миров, и он решил заставить Эобил объявиться.

Вначале, когда она только превратила его в человека, Адама забавляла такая идея, но в итоге он решил от нее отказаться. У него не только не было посредника, чтобы это осуществить, но к тому же он знал, что ярость королевы будет безграничной, если он сотворит такой немыслимый поступок.

Но теперь, мрачно подумал Адам, у него есть на то причина. С Чаром в его отсутствие происходило именно то, что он и предполагал, – тот просто разваливался. Утром они отправятся в Шотландию.

И там в первый день августа, во время праздника Люгнассад и в следующие десять дней, так или иначе, по-хорошему или по-плохому, Адам совершит немыслимое. Поступок, на который не мог решиться никто за все время существования Туата-Де.

Сначала королева будет в ярости, но когда она поймет, почему он так сделал, когда раскроется заговор Дэррока, она будет рада и благодарна Адаму. Она сразу же восстановит его силу и бессмертие. Возможно, ему даже не придется извиняться (за то, за что он извиняться все равно не станет). И все снова будет хорошо.

Но завтра наступит слишком скоро, чтобы думать об этом. Завтра он станет ближе к обретению бессмертия и восстановлению всех своих способностей.

А сегодня ночью – Адам еще раз взглянул на часы и, увидев, что время Габби истекло, лучезарно улыбнулся – сегодня ночью он приблизится к тому, чтобы стать человеком, насколько это возможно.

– Ну что, отправляемся за покупками, ka-lyrra?

Габби кивнула и повернулась к двери. Адам стоял, опираясь о косяк дверного проема, ведущего в гостиную, и прикрывало его только полотенце. Она быстро отвернулась. Но было поздно: зрелище запечатлелось у нее в голове. Мокрые блестящие черные волосы, зачесанные назад, прекрасные руки и грудь, сильные ноги. Крошечное полотенце. А под полотенцем – неизменная выпуклость.

Едва заметный мечтательный вздох вырвался из груди Габби. Она поспешно замаскировала его кашлем.

– Я не слышала, как ты вернулся, – сухо сказала она, уставившись в телевизор. Она сидела в гостиной, переключала каналы и ждала его возвращения. Не желая даже думать о том, что придется снова надевать грязные, пропахшие джинсы на чистое тело, Габби постирала одежду вручную в ванне, надеясь, что все высохнет до утра. И теперь она сильно жалела об этом. В его присутствии на ней должно быть нечто более строгое, чем халат. Больше подошли бы доспехи. «И ему и мне», – сварливо подумала она. Да как он смеет разгуливать здесь, выставляя напоказ все великолепие своего мужественного мускулистого тела?

– Я переместился сразу в душ.

– Там в ванной есть еще один халат, – невозмутимо ответила Габби.

– Знаю. Он разошелся по шву на спине, когда я попытался его надеть. В ваш век мужчины сложены не так, как я, верно?

«О, ну конечно, даже греческие боги сложены не так, как ты», – раздраженно подумала она.

– Идем, – повторил Адам, подойдя к дивану и потянув ее за руку. – Вставай.

Сделав глубокий вдох, Габби поднялась и заставила себя посмотреть Адаму прямо в глаза, не бросив даже мимолетного взгляда на его тело. Их глаза встретились, а затем его взгляд перекочевал на ложбинку между грудей, видневшуюся в вырезе халата. Адам облизнул губы и улыбнулся, обнажая белые зубы. Розовый кончик языка мелькнул за его зубами сексуально и игриво.

– А за какими покупками мы собрались? – О Господи, уныло подумала Габби, неужели это ее голос так дрожит? Не ужели четырнадцатилетняя девочка, которая стала частью ее психики, взяла контроль над ее голосовыми связками?

– За одеждой, если, конечно, ты не хочешь, чтобы в следующие несколько дней на тебе был один только халат, – насмешливо ответил Адам. – Меня лично это вполне устраивает.

Она откашлялась.

– Что ж, за покупками. Вперед!

Он властно положил руки на ее талию. Затем наклонил голову и прошептал ей прямо на ухо:

– Куда? «Гуччи»? «Версаче»? «Мейсис»? Что ты хочешь, Габриель? Что я могу тебе дать? Я выполню любое твое желание.

Его прикосновение обжигало даже через халат, и Габби чувствовала, как его пальцы играют с ее поясом. От него исходил приятный запах – запах мыла и мужской сексуальности. Она мучительно осознавала, что под халатом она совсем голая. И он тоже. Ее сердце беспокойно застучало.

– Давай в «Мейсис»! – выпалила она.

– Может, ты хочешь чего-то еще? – нежно проворковал он. – Что ты желаешь?

Она закрыла глаза.

– Так, дай-ка подумать. Ты не мог бы убраться из моей жизни и исправить все, что ты натворил?

Адам рассмеялся, и они скрылись из номера.

Габби показалось, что, перед тем как дематериализоваться она услышала «никогда». В следующий миг она уже стояла босиком в темном, закрытом на ключ офисе магазина «Мейсис».

– Что мы здесь делаем? – спросила она, удивленно глядя на десятки компьютеров и мониторов.

– Если ты не собираешься все время держать меня за руку, примеряя вещи, ka-lyrra, то я выключу видеокамеры, чтобы тебя не засекли. Мне-то самому об этом нечего беспокоиться.

Боже правый, он подумал обо всем и принимает меры, чтобы обезопасить ее будущее, как будто не сомневается, что она переживет весь этот кошмар и это будущее у нее будет. А если предположить, что это так, то меньше всего ей хоте лось бы, чтобы ее запечатлели видеокамеры «Мейсис». Было бы слишком обидно пережить всю эту историю с Чаром, чтобы в итоге ее обвинили в магазинной краже. Не говоря уже о том, какой ущерб это нанесло бы ее карьере.

Через несколько минут, вполне довольный своей работой, Адам перенес их в торговые залы магазина. Габби с облегчением заметила, что их оригинальный способ перемещения больше не вызывал у нее такого отвращения, как раньше.

– Оставайся здесь, – сказал он и исчез. Через миг он вернулся, держа в руке две большие кожаные сумки. От «Гуччи», не иначе. – Я буду неподалеку. Завтра мы отправляемся в Шотландию. Возьми с собой все, что нужно. И еще, Габриель, погода там не такая, как здесь: в это время года в горах ночью холодно.

– Ш-ш-ш ... – прошипела она, но его уже и след простыл, Шотландия? Горы? Господи, чего ради? Черт возьми, что он задумал? И почему ничего ей не рассказал? Как он смеет таскать ее по всему свету, даже не посвятив в их планы? Ключевая фраза здесь – «их планы». Ведь это касается и ее жизни.

Габби остановилась на миг, собираясь с мыслями, и, помотав головой, решила сосредоточиться на первоочередной задаче. Позже она заведет с ним спор и настоит, чтобы он все ей рассказал. А сейчас нужно выбрать одежду. И побыстрее. Несколько мгновений, во время которых он обнимал ее, а они оба были почти обнажены, оказались проверкой ее самообладания, и Габби чуть не провалила этот экзамен. Каждая клеточка ее тела готова была растаять в его сильных руках. Ей хотелось провести языком по его мускулистой груди и сексуальному животу, на котором выступали кубики пресса. А может даже, ее рука скользнула бы под полотенце, и она узнала, действительно ли его пенис такой большой – о-о-о! – нужно сейчас же прекратить думать об этом!

Габби огляделась по сторонам, все еще не веря, что находится в «Мейсис» после закрытия, никем не замеченная, и обладает полной свободой действий. Где-то глубоко-глубоко в ее душе что-то запротестовало. Но Габби проигнорировала этот далекий голос, решив, что если позже почувствует себя виноватой, то всегда сможет выслать анонимное пожертвование, и отправилась выбирать шикарные вещи, которые в прежней жизни вряд ли смогла бы себе позволить.

Однако в конце концов Габби решила воздержаться от слишком роскошной одежды и подошла к вещам, более подходящим для повседневной жизни. Облегающее платье с туфлями на шпильке, глядя на которое она так грустно вздохнула, будет расценено Адамом как призыв к действию, к тому же кто знает, во сколько еще озер ей придется окунуться по Дороге?

Итак, вместо этого в ее сумку отправились: дюжина трусов, три бюстгальтера, джинсы, теплые рубашки, в которых можно спать; футболки, носки, свитера; косметика и прочие принадлежности; два ремня; и – единственное искушение против которого она не смогла устоять, – эффектный замшевый пиджак, отделанный овчиной, который показался ей очень даже «шотландским».

Но, если не считать этой единственной шикарной вещи Габби старалась избегать дорогой одежды. Роскошь – удел принца Чар, но что делать ей с парой туфель от «Гуччи» за шесть сотен долларов? Да она побоялась бы выйти в них на улицу. Еще, чего доброго, споткнется и сломает каблук или что-то в этом роде, да и разве она не помнит старой сказки об украденных сапогах, которые наказали вора? Кто-кто, а она лучше других знала, что сказки имеют обыкновение странным образом сбываться.

Габби впрыгнула в джинсы и натянула теннисные туфли. Пару удобных спортивных ботинок она бросила в сумку.

К приходу Адама она была готова. Все обновки очень ей шли. А на Адаме были темные джинсы с украшениями от «Армани», белоснежная шелковая футболка и ботинки от «Гуччи» за шесть сотен долларов, которые очень гармонировали с его нарядом.

Загрузка...