Серьезные мужчины

Часть седьмая Мятеж

Они стояли рядом, лица их ничего не выражали, словно превратились в фотокарточку. На Айяне Мани была лучшая рубашка из всех, какие он надевал в жизни. Босой – потому что желал показать, что ему все равно. Оджа надела то же сари, что и на викторину. Муж вновь заставил ее пожертвовать блеском в пользу неразумных требований изысканности. Ади стоял между ними и страдал: опять эти длинные брюки. Семья замерла у кухонного помоста и таращилась на дверь. Доносился приглушенный, но постепенно нараставший шум. Приближалась толпа. Оджа нервно осмотрела их жилище. Приметила нитку паутины под деревянными антресолями.

– Есть у нас время прибраться? – спросила она.

– Ты спятила? – спросил Айян.

– Ну хоть молоко вскипятила, – сказала она, разглаживая складки на сари. Айян попытался понять, что она только что сказала.

– Зачем ты кипятила молоко? – спросил он.

– Не знаю, – ответила она. – Когда не знаю, что делать, кипячу молоко.

Снаружи по коридору прошла девушка в облегающей рубашке и джинсах, а с ней – громадный мужчина, несший на плече камеру. За ними гудела толпа. Коридор забился так, что мужчин и детей по краям притиснуло к блеклым стенам, а кто-то весело падал в открытые двери соседских комнат.

До единственной закрытой двери в коридоре девушку сопровождало около десятка мужчин. Они постучали. Дверь приоткрылась, и показалось лицо Айяна – оценить ситуацию. Но давление на дверь преодолело его сопротивление, и он сдался. Репортершу и оператора внесло в дом приливной волной счастливых соседей.

– Не все сюда! – закричала девушка. – Кто Айян Мани? – спросила она.

Айян принялся выпихивать людей вон.

– С ума посходили. Дайте людям поработать, – приговаривал он.

– Ты нас уже забыл, Мани! – сердито крикнул крошечный мужчина, когда его вытолкали наружу. – Большой человек стал, да?

– Ну заходи тогда, я выйду. Годится? – спросил Айян и игриво наподдал ему.

На изгнание соседей потребовалось пять минут. Айян закрыл дверь. В наступившей внезапной тишине девушка повернулась к Одже и улыбнулась. Оператор огляделся и решил втиснуться между шкафом и холодильником. На нем были наушники, он включил свет, который тут же всех ослепил.

– Готовы? – спросила девушка у семьи.

Они кивнули.

– Отвечайте только на хинди. Не увлекайтесь словами на английском или маратхи, – наказала она.

Девушка обернулась к камере. Лицо ее преобразилось. Она сделалась бодрой, смышленой и воодушевленной. И сказала:

– Мы находимся в скромной однокомнатной квартире Адитьи Мани, чудо-мальчика, сдавшего один из сложнейших экзаменов на свете. Одиннадцатилетнему мальчику осталось лишь пройти собеседование, и он поступит на аспирантский курс Научно-исследовательского института.

– Стоп, – сказал оператор. – Снаружи слишком шумно. – Он открыл дверь и проорал: – А ну тихо!

Толпа на миг умолкла. Затем раздалось бурчание, что, дескать, какой-то чужак, которому они помогли найти дорогу, теперь им рот затыкает. Но в конце концов все примолкли.

Девушка повторила уже сказанное. Затем опустилась на колени перед Ади.

– Каково тебе? – спросила она.

– Есть хочу, – ответил он.

Она мило улыбнулась и продолжила:

– Как тебе это удалось, Адитья? В твои-то юные годы. Как ты смог?

– Я знал все ответы, – сказал он и улыбнулся отцу.

– Разумеется, – сказала она. – Каковы твои планы на будущее?

– Не знаю.

Задав Ади еще несколько вопросов, она обратилась к Айяну:

– Сэр, для вас это наверняка особенный день.

– Очевидно, – ответил он. – В голове не умещается.

– Какие у вас планы на сына?

– Пока рано об этом говорить.

– Когда вы поняли, что он – гений?

– Он всегда был немного иным. Он иначе мыслит.

– Он будет ходить в колледж в шортах или в брюках? – спросила она.

– Это мы пока не решили, – ответил он, не улыбаясь. – Вообще-то его еще не приняли. Впереди собеседование.

Девушка повернулась к Одже Мани и сказала:

– Вы, наверное, очень гордитесь как мать.

Оджа застенчиво хохотнула и глянула на мужа. Немного помолчав, она придвинулась к микрофону и сказала:

– Я хочу, чтобы мой сын был нормальным ребенком. – И затихла. Затем спросила: – Хотите чаю? – Оператор поморщился.

Девушка попыталась добыть у семьи побольше сведений и, удовлетворившись, подала оператору знак, что запись окончена. Айян сказал ей, что собирается устроить пресс-конференцию в конторе министра Вамана, во вторник.

– Я сделаю важное заявление, – сказал он. – Не пропустите. – Она заинтересовалась, но он больше ничего не добавил.

Девушка удалилась, а оператор шел за ней следом и продолжал снимать. Приросшая за это время толпа приветствовала репортершу ревом и свистом. Ее быстро окружили хихикавшие мужчины. Она сунула одному из них микрофон, и мужчина посерьезнел. Она спросила:

– Что скажете о достижениях мальчика?

– Мы все им гордимся, – ответил мужчина, пошатываясь от тычков толпы.

Девушка вдруг взвизгнула и дернулась. Ее кто-то ущипнул.

Айян Мани уселся за стол, уставленный микрофонами. Рядом с ним разместился Ваман. В конференц-зале министра журналистов было битком. Фотографы склоняли колена прямо перед столом. Операторы в задних рядах орали на встававших репортеров.

– Сядьте, сядьте! – требовали они.

Безутешная девушка говорила мужчине, который все кивал и кивал:

– Нужно устраивать раздельные пресс-конференции для прессы и для телевидения. Эти операторы – животные, а не журналисты.

Айян поискал в себе хоть намек на страх, но ничего не почувствовал. То, что он натворил, не помещалось в голове у него самого. Ади был во всех газетах и на всех телеканалах. Равно как и Сестра Честити. И она неустанно рассказывала, какой у мальчика необычайный склад ума. Родители, присутствовавшие на викторине, в новостях вспоминали ее с радостной приблизительностью. Вся страна будто зачаровалась гением-далитом, сыном конторщика, внуком дворника. «В конце веков подавления, в конце туннеля времени, – цитировали Айяна газеты, – мой сын наконец достиг предела возможностей».

Ваман хлопнул в ладоши, требуя внимания. Зал стих. Ваман передал микрофон отцу гения со словами:

– Речь я, разумеется, произнесу, но вы поймете мои слова, лишь выслушав этого человека.

Айян вдохнул. Перед его внутренним взором возник образ Оджи, оторопело сидящей перед телевизором.

– Ади здесь нет не потому, что я счел его присутствие лишним, – сказал он на хинди. – Мой сын подал заявление на аспирантский курс по математике в Научно-исследовательском институте. Он участвовал в Едином вступительном экзамене и сдал его. Осталось лишь собеседование. И я говорю вам: он не пойдет на собеседование. И не станет работать в Институте.

Прокатился негромкий ропот, но быстро угас.

– На то есть причины, – продолжил Айян. – Во-первых, он, может, и очень умен, но, думаю, ему следует сначала окончить школу, как любому мальчишке. Я считаю, что позволять ему сдавать вступительный экзамен было ошибкой. Во-вторых… – Айян глянул на министра, и тот ободряюще похлопал его по спине. – Я прослужил в Институте пятнадцать лет, начал мальчиком на побегушках и пробился выше. Я работал на человека – на великого человека – по имени Арвинд Ачарья, которого недавно, как вам известно, опорочили. Ему разрушили жизнь. Сам он чуть не сошел с ума. Но что произошло на самом деле, большинство из вас не ведает. В отличие от меня. Я располагаю аудиодиском со сделанной мною записью, и она объяснит, что́ на самом деле случилось. Я всего лишь служащий, и меня не восприняли бы всерьез – до сего дня. Вот почему я этого не обнародовал прежде. Услышав эту запись, вы поймете, почему я не хочу, чтобы мой сын имел отношение к подобному заведению. Это жуткое место.

Радиоастрономы сумрачно сгрудились у журнального столика. Они пялились в плоский телеэкран на стене над столом Намбодри. Кто-то переключал новостные каналы. Мучительный диалог между Опарной и Ачарьей больше не крутили. Все новостные каналы гоняли голоса мужчин, сидевших в этом кабинете, их плебейские взгляды на интеллектуальные ограничения далитов и женщин, – последних среди журналистов и дикторов вдруг оказалось немало, и они отпускали ехидные замечания в адрес мужчин, делавших индийскую науку. Намбодри в последний час становился все молчаливее. Телефоны у него на столе звонили не переставая. Мобильный свой он давно выключил.

Этих мужчин терзало два отчетливых страха. Запись разговора с Опарной обелит Ачарью. Его возвращения, вероятно, не избежать. Никто не сомневался, что это ее голос, хотя Намбодри и предположил – еще до того, как утерял дар речи, – что подлинность записи можно подвергнуть сомнению. Второй страх – страх смерти. Когда далитов унижали, горели целые города. Всего несколько часов – и Институт может оказаться в осаде. Полицейские фургоны уже стояли у ворот, но из-за них астрономам было еще нервознее. Первая волна протеста уже прикатила. Забастовку устроила прислуга. Все бросили работать и собрались на главном газоне. А перед этим пооткрывали все краны и засорили туалеты битой посудой.

Правящая верхушка сидела в тревожном молчании, но тут ввалился Джал, держа в руках разрозненные листы бумаги, конверт и газету. Воодушевление его казалось несуразным.

– Где ты был? – спросил кто-то. – Ты знаешь, что происходит, да?

– Я знаю куда больше, – сказал Джал и замер, услышав свой голос из телевизора, называвший далитов генетически неполноценными. Он сложил принесенное на журнальный столик и потер руки. – Вы не поверите, – сказал он, – вы просто не поверите.

– Что такое? – спросил Намбодри. По лицу его пробежал бледный луч надежды.

– Выше головы, друзья мои, мы идем на войну. Последние дни я проверял все данные по этому типу и его сыну. И то, что я обнаружил, – очень, очень странно. Вот список ответов Ади. Это невероятно. Он набрал тридцать девять баллов.

Страница с ответами пошла по рукам. Энтузиазм Джала заразил всех.

– Это означает, что он в пятерке лучших. Одиннадцатилетний мальчик – в пятерке лучших. Но давайте по порядку, – сказал Джал. Очки дрожали у него на переносице. – Начнем с начала. Помните, Айян показывал нам вырезку из газеты – про то, что его сын выиграл научный конкурс, устроенный Швейцарским консульством? Я сверился с консульством. Они никогда такого конкурса не устраивали. Никогда. Я добыл репортера. Его зовут Манохар Тамбе. Он сказал, что новость он получил от Айяна. Судя по всему, кое-какие газеты на местных языках официально берут деньги за освещение новостей.

Намбодри забегал по кабинету.

– Ты слушаешь, Джана? – спросил Джал.

– Продолжай, – сказал Намбодри, начиная понимать.

– Потом я приметил еще одну странность, – сказал Джал. Посмотрел на телеэкран. Гнали рекламу. Тогда он взял пульт и переключал каналы, пока не нашел тот, что показывал лицо Ади.

– Смотрите, смотрите. Внимательно смотрите. У него слуховой аппарат в левом ухе. – Джал показал им фотографию мальчика в «Таймс». – Вот снимок в статье про то, как он может наизусть перечислить первую тысячу простых чисел. Тут у него слуховой аппарат в правом ухе. Статья отчетливо сообщает, что мальчик глух на правое ухо. Но на всех остальных снимках, которые я видел, у мальчика аппарат в левом ухе.

– Что это означает? – спросил Намбодри.

– Думай, Джана, думай. Как одиннадцатилетний мальчик может назвать первую тысячу простых чисел?

– Невероятно, – произнес Намбодри, медленно садясь.

– А как же викторина? – спросил кто-то. – Мальчика видели сотни людей.

– Может, его отец раздобыл вопросы. Как и с ЕВЭ, а?

– Он выкрал ЕВЭ, так? – тихо уточнил Намбодри.

– Но это невозможно, – сказал кто-то из астрономов. Остальные согласно забубнили.

– Слушайте меня. Слушайте меня, – сказал Джал раздраженно. – Я позвонил нашим типографам и спросил, не интересовался ли кто курсами «Арьябхата». Двое ответили, что ничего не знают, но один отчетливо вспомнил, как меньше двух месяцев назад кто-то звонил и спрашивал, когда ожидается доставка заказа. Я не знаю, как Айян добыл ЕВЭ, но говорю вам – добыл. Одиннадцатилетний мальчик не может набрать тридцать девять баллов. Ну же, мы все видали гениев, нам известно, какие они. Мы знаем, что такое возможно. Сложи все вместе, Джана. Айян Мани – мошенник. А его сын – фальшивка.

Но тут Джал задумался. А потом хмыкнул.

– Что? – спросил Намбодри.

– Но этот мерзавец и впрямь пролез в «Менсу».

Дверь отворилась. На Айяна Мани, принесшего факсы, астрономы смотрели глазами покойников. Он подошел к столу Намбодри и аккуратно сложил бумаги. Затем направился к выходу и попутно сказал Намбодри:

– Простите, я опоздал, сэр. Нужно было поучаствовать в пресс-конференции.

– Мы в курсе, – отозвался Намбодри.

– Жаль, не могу вам кофе принести, сэр, – слуг что-то не видно.

– Об этом мы тоже знаем.

Айян уже почти вышел, и тут Намбодри спросил его:

– Ваш сын глух на правое ухо или на левое?

Астрономы затаили дыхание. Рассчитывали увидеть страх на лице Айяна. Но он улыбнулся.

– На оба уха, сэр, – ответил Айян. – Но Ади любит носить только один наушник.

Намбодри упер руки в бока и уставился в пол.

– Понятно, – сказал он. – Айян, как вы украли ЕВЭ?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, сэр.

– Мы знаем, что он не выигрывал ни в каком конкурсе. Мы знаем, что ваш сын не может выдать по памяти первую тысячу простых чисел, и мы знаем, что он – не гений. Если согласитесь сотрудничать, мы не допустим, чтоб вы попали в тюрьму.

– Забыл сказать, сэр, – отозвался Айян, глядя в окно. – Вам здесь небезопасно. Всякое может случиться. Лучше бы вы шли домой.

– Мы справимся, Айян.

– Знаете, что происходит у ворот, сэр? Думаю, вам стоит взглянуть.

Намбодри дерзко вскинул брови, но дерзость постепенно и неумолимо преобразилась в любопытство. Он подошел к окну и выглянул. У ворот собралась толпа с металлическими прутами, палками и транспарантами. Они стояли спокойно, словно ждали знака.

Намбодри вернулся к дивану и сказал:

– Мы справимся, Айян. О себе лучше подумайте.

– Я всегда о себе думаю, сэр.

– Давайте договоримся, Айян. Вы признаетесь, что сфабриковали эти записи, а мы не станем вас преследовать.

– За что преследовать, сэр?

– Слушайте, Айян. Если мальчика возьмется допрашивать любой аспирант, всего минуту, станет ясно, что он не гений. Я могу публично затребовать, чтобы он назвал первую тысячу простых чисел. Швейцарское консульство сегодня вечером сделает заявление, что они не проводили никакого конкурса. Ваш репортер Тамбе согласился дать письменные показания, что статья о вашем сыне была проплачена. Игра кончена, Айян. Но мы можем вам помочь, если вы пожелаете сделать небольшое признание.

Айян покинул кабинет. Радиоастрономы переглянулись. Напряжение еще оставалось, но появились первые признаки надежды. Айян удрал из кабинета утешительно. Но тут он вернулся.

– С вами желает разговаривать министр, – сказал он Намбодри, вручая ему трубку.

Намбодри приложил прибор к уху и сказал:

– Рад вас слышать. – И стал слушать. Наконец он произнес: – Простите, но на такое я пойти не могу, господин министр. – Вернул трубку Айяну и сказал: – Айян, у вас есть пять минут на принятие решения.

Айян рассмеялся и вышел, весело качая головой. Астрономам сделалось нехорошо.

– Он, кажется, знает такое, чего не знаем мы, – сказал Джал. – Что сказал министр, Джана?

Намбодри потер нос и сообщил:

– Он сказал, что, если мы не станем обнародовать сведения об Ади, он обещает нам безопасность.

– Безопасность? – нервно переспросил Джал. – В каком смысле – безопасность?

– Расслабься, – ответил Намбодри. – Я знаю, как играть в эту игру.

Он извлек свой телефон и изготовился набрать какой-то номер, но раздался звук. Стекло в широком окне треснуло. Астрономы пали ниц. Раздался еще один звук, и на сей раз окно разбилось. Снизу донесся рев толпы. В кабинет влетело еще пять камней. Астрономы слышали, как бьются другие окна, как что-то крушат в кашу, вопят женщины. Ученые лежали на полу не шевелясь. А потом мятеж приблизился. Что-то взрывалось, кричали мужчины. Астрономы сползлись поближе друг к другу и смотрели на дверь, а шум смерти делался все громче.

Наконец дверь распахнулась и в кабинет ввалилась пара десятков мужчин с железными прутами. Они принялись крушить все вокруг. А затем стали бить прутами астрономов. Ученые кричали в смертном ужасе как никогда в своей жизни.

– Не по голове! – крикнул один из громил. Он пристально, по-ученому понаблюдал за побоищем – и остался отчего-то недоволен. – Хватит! – крикнул он. Громилы остановились. Стали слышны мужские стоны и плач. Главарь налетчиков приложил прут пониже колен Намбодри и сказал своим людям: – Вот куда надо.

Порядок в Институте восстанавливали три часа. Полиция уволокла довольных мятежников, махавших в телекамеры. На подъездной дорожке сгорела одна машина. Лобовые стекла других были побиты. В главном корпусе болтались оконные рамы. Ошалелые обитатели Института вышли наружу молчаливой колонной в сопровождении полиции.

По всему городу прокатились протесты – правда, менее свирепые. В тот же вечер у Бомбейской больницы толпы таскали чучело, названное в честь Намбодри. Его колотили сандалиями, а под конец спалили. Поступали донесения о некоторых случаях насилия и из других частей страны, однако через пару дней мятеж унялся.

Лаванья Ачарья оглядела кабинет с авторитарностью жены. Последние две недели она командовала воскрешением мужниного кабинета. Рельефные стены показались ей слишком голыми, но он отказался от любых украшений – за исключением плаката с Карлом Сейгэном.

– Они разбили все, кроме этого? – спросила она, вглядываясь в обаятельное лицо Сейгэна. – Арвинд, ну позволь мне повесить хоть одну картину? В конце концов, ты умолял меня вернуться.

– Мне нравится, когда на этих стенах ничего нет, – сказал он упрямо, глядя на море в новое окно.

– Ладно, раз так, – сказала она. – Я устала спорить.

Выходя, она улыбнулась служащему, привставшему в ее честь, и попросила его на тамильском:

– Приглядывайте за ним, Айян.

– Всегда, – ответил он, коснувшись груди кончиками пальцев.

В тот вечер Айян Мани и Ади сидели на розовой бетонной скамье – одной из многих на набережной Ворли, посвященной памяти усопшего члена клуба «Ротари». Ади вглядывался в бумажный кулек – вдруг там на дне все же застрял арахис. Айян рассматривал гулявших. Поспешали одинокие молодые женщины в приличных туфлях – словно убегали от судьбы выглядеть, как их матери. Прыгали гордые груди, мягкие бедра сотрясались при каждом шаге. Недавно помолвленные девушки шагали широко, пытаясь избавиться от жира перед первой брачной ночью, когда на постели из цветов им, возможно, придется отдаться незнакомцу, гель «Кей-Уай»[32] приносящему. Старики шагали с другими стариками и обсуждали нацию, которую разрушили, когда были молоды. Их жены следовали за ними и болтали об артрите и о женщинах, которых не было рядом. А затем явилась обутая в шлепанцы торопливая Оджа Мани.

Ади рассмеялся. Он не мог спокойно смотреть на мать в таком виде. Айян присоединился. Она кисло глянула на них и пошла на другой край променада.

Ади что-то бормотал себе под нос и глядел на флуоресцентную обувь шедших мимо мальчишек.

– Ади, – сказал ему отец, – смотри, что у меня есть. Мальчик посмотрел. У отца в руке была ложка.

– Ты знаешь, что некоторые люди умеют гнуть ложки силой ума?

– Правда? – переспросил Ади.

– Хочешь гнуть ложки силой ума, Ади?

– Да, – ответил мальчик.

– Тогда слушай внимательно, – сказал Айян, – но это последний раз. Самый-пресамый последний, и мы больше ничего такого не делаем. Идет?

Они переглянулись. И расхохотались.