Сезон

Глава первая, в которой Меган понимает, что такое запрещенный прием

Выиграв дополнительное время, Лашель кинулась в защиту на середину поля, сделав пас Мэрайе, блокировавшей Линдси в правом углу. Линдси ловко оттолкнула ее и отправила мяч в сторону ворот. Кэт ринулась вперед, отвлекая внимание одновременно и защитника, и вратаря, и, проведя обманный маневр, позволила мячу пролететь мимо, даже не коснувшись ее ног. Наша «пьеса», которую мы репетировали целую вечность, была сыграна прекрасно. Мне оставалось пробежать всего восемь ярдов, незащищенные ворота словно приглашали: давай, бей, попади… Все, что мне оставалось сделать, это легким движением забить гол. Но я, уже в красках представляя неминуемую победу, в самый последний момент отчего-то разволновалась, не рассчитав, слишком сильно ударила по мячу, и он, взлетев в воздух, врезался в штангу и вылетел за пределы поля.

По зрительским рядам прокатился вздох разочарования, а я, ошарашенная произошедшим, осталась стоять перед пустыми воротами. Я только что упустила шанс, который помог бы нам сыграть в ничью.

«Молодец, Меган, – подумала я, – просто молодец!» Минуту спустя прозвучал свисток. Университет Оклахомы – 2, Южный методистский университет – 1.

Я в бешенстве пнула кулер с водой и попыталась пробраться к выходу через боковой ряд, но тут меня окликнула наша тренер Нэш:

– Эй, заканчивай! – Она нахмурилась, и я буквально физически почувствовала ее разочарование. – Какой надо извлечь урок из всего этого?

– Не быть такой идиоткой? – Я в раздражении передернула плечами.

– Спокойствие, – сказала она, пожалуй, в сотый раз за последний год. – В любой ситуации ты должна высоко держать голову, даже тогда, когда неудачи сыпятся одна за другой. Постоянно хорошо играть намного лучше, чем блестяще, но иногда.

– Извините, – вздохнула я.

– Меня не интересуют твои извинения.

«Ну зачем же вы так?! Неужели не видите, как мне больно?!» – подумала я, опустив голову, но вслух произнесла:

– Я всех подвела…

– Да. Подвела.

Удивительно, как такое возможно, но мне стало еще хуже!

Но тренер подошла ко мне, кончиками пальцев аккуратно подняла мою голову и посмотрела прямо в глаза:

– Теперь послушай. В этом году ты забьешь нам кучу голов. – Ее тон смягчился, отчего она в одно мгновение перестала напоминать сержанта морской пехоты и превратилась в курицу-наседку. – Просто соберись, хорошо?

– Хорошо. – Я снова кивнула и она обняла меня:

– Проигрыш быстро забудется, не переживай.

А сейчас займись-ка вот этим… – Она указала на мою оцарапанную голень.

– Угу, – ответила я, по-прежнему еле сдерживая слезы. Было такое чувство, будто на моих глазах кто-то застрелил мою горячо любимую собаку.

– Увидимся в понедельник, – кивнула тренер на прощание.

Стоило Нэш отойти, как ко мне направилась Кэт. Каталина Эсмеральда Грасиела Мартинес, или просто Кэт, была моей лучшей подругой в команде и единственным человеком, осмелившимся подойти ко мне в сложившихся обстоятельствах. Мы знали друг друга с двенадцати лет, познакомились, когда играли в фут-больной команде «Десотовские Рыси». Теперь, правда, мы были «Пони». Помню, когда мы праздновали ее пятнадцатилетие, то классно повеселились. Тогда я одним ударом разбила пиньяту[1], и рассыпавшиеся в разные стороны конфеты еще долго собирали по всей улице.

– Иди-ка сюда, чокер[2], – широко улыбнулась она и обняла меня.

Я не выдержала и засмеялась: подруга всегда знала, как меня утешить и развеселить.

– Уходи отсюда. Не видишь, я расстроена? – буркнула я, пытаясь справиться с улыбкой.

– Отлично. – Теперь уже рассмеялась она. – По-моему, тебе нужна салфетка или платок.

– Нет, зачем? У меня ведь есть рукав.

– Ну, хорошо, – снова сжала мои плечи подруга. – Увидимся во вторник вечером, да?

Вечер каждого вторника мы неизменно проводили вместе перед телевизором – это была наша священная традиция.

– Конечно, – ответила я, когда подруга уже шла к раздевалке.

– Тогда напиши мне попозже! – крикнула Кэт через плечо и скрылась в дверях.

Когда все наконец разошлись, я села на стул для зрителей и осмотрела свою голень. Кровь сочилась через обшитую кожей защиту. Что ж, похоже, будет еще один шрам. Но такая малость совершенно точно не остановит меня – я по-прежнему хотела побеждать. В футболе на самом деле крайне редко выпадает шанс забить мяч, и моя задача заключалась в том, чтобы на полную использовать эти подарки судьбы.

Сегодня мой провал стоил команде очень дорого. Я подобрала несколько скошенных травинок, сжала их в пальцах, кинула взгляд на Уэсткотт-Филд, залитый лучами августовского вечернего солнца, и подумала, что могло быть и хуже.

Одна я оставалась недолго.

– Привет.

Я посмотрела вверх и увидела свою сестру Джулию. Она была выше и красивее меня, со светлыми волосами, поразительными ясными голубыми глазами и гладкой персиковой кожей, на которой не было ни одного, даже самого крошечного шрама. Глядя на нас, даже самый отчаянный фантазер не мог бы предположить, что мы близнецы.

– Ты видела игру? – настороженно спросила я.

Джулия кивнула, но осталась стоять в нескольких футах от меня.

– Ненавижу тебя расстраивать, но я подумала, ты захочешь это увидеть. – И Джулия вручила мне свой телефон, на экране которого была открыта страница «Далласских утренних новостей».

«Клуб „Блубонет“ объявляет о бале дебютанток 2016 года», – гласил заголовок. А дальше шло: «Бла-бла-бла… С гордостью представляет Эшли Харриет Абернети, Лорен Элоиз Бэттл, Эшли Дайанн Колберг, Маргарет Эбигейл Лукас, Джулию Скотт Макнайт, Меган Люсиль Макнайт, Сидни Джейн Пеннибейкер…»

Подождите-ка, Меган Люсиль Макнайт?! Должно быть, это какая-то ошибка, потому что это же я!

– Мама… звонила? – в ужасе спросила я.

– Неа.

– Писала?

Джулия снова покачала головой. Я хотела возмутиться. Кричать, злиться, яростно протестовать. Но мама была сейчас далеко, милях в тридцати от футбольного поля, на нашем ранчо. Я тяжело вздохнула и принялась читать дальше.

Внизу статьи помещались фотографии. Семь нарочито хорошеньких девушек, улыбающихся во все тридцать два, скоро займут свои места в пантеоне дебютанток «Блубонета». Им предстоит поддержать традицию, восходящую аж к 1884 году, и принять участие в событии, о котором наша мама в последнее время нам все уши прожужжала. Даже я на фото выглядела по-настоящему офигенно. Помню, этот снимок я сделала в знак примирения после того, как в очередной раз поругалась с мамой из-за своего увлечения. Все те годы, что я играла в футбол, она постоянно сетовала на то, что на всех своих фотографиях я позирую с футбольным мячом, стоя на одном колене, а это для юной леди совершенно недопустимо.

Помню, на ту фотоссесию она не пожалела денег: наняла стилиста, засунула меня в короткое платье от Стеллы Маккартни и нашла какого-то суперизвестного фотографа. Он решил снять меня вечером, в лучах заходящего солнца, и заставил влезть в кусты, росшие вдоль Черепашьего ручья. Предполагалось, что на снимках я должна выглядеть прекрасной и загадочной. Мне же казалось, что я похожа на деревенщину, которой повезло урвать скидочный купон на макияж в одном из дешевых салонов города. Но я и предположить не могла, что через год одна из этих жутких фотографий появится в самой читаемой газете города, да еще и под объявлением о предстоящем аукционе девиц на выданье.

– Может быть, это ошибка? – с надеждой спросила я, возвращая сестре телефон.

Джулия молчала. Совсем недавно она сдала экзамены и перешла на третий курс, выбрав в качестве специализации структурное проектирование. Как и многие по-настоящему умные девушки, сестра рано поняла, что молчание – золото.

– Хорошо, – тяжело вздохнула я. – Я приму душ, и мы послушаем, что скажет мама.

Джулия улыбнулась уж как-то чересчур радостно и нарочито весело воскликнула:

– Пойду запасусь попкорном!

Джулия вела машину, а я сидела рядом, задрав ногу на приборную панель. Швы, слава богу, не потребовались, но медсестра как следует промыла рану перекисью водорода, от души намазала ее неоспорином и наложила сверху марлевую повязку, велев какое-то время держать ногу поднятой, чтобы кровотечение полностью остановилось. На протяжении всей дороги от Далласа до ранчо я мрачно глядела в окно и с тоской размышляла о том, почему моя собственная мать хочет разрушить мою жизнь. Ко всему прочему Джулия, все еще переживающая разрыв со своим парнем Тайлером, включила Tame Impala, под которых было так хорошо грустить. В общем, не хватало только дождя.

Думаю, все дочери в конце концов приходят к выводу, что их матери безумны, и хотя я давно уже не ожидала ничего хорошего от Люсиль Макнайт, подобной масштабной подставы все же не ожидала. Да посмотрите же на меня хорошенько: ну какая из меня дебютантка?!

По-хорошему, меня даже на порог клуба пускать не стоило. И нет, я не прибедняюсь. С самого детства я носила выцветшие джинсы, старые футболки и кеды, изредка чередуя их с мешковатыми нейлоновыми шортами и шлепанцами. Я покупала спортивные бюстгальтеры и трусики из хлопка в пластиковых упаковках. У меня были веснушки по всему лицу и де-деревенскийзагар, свои волосы унылого темного цвета я всегда убирала в хвост, за исключением тренировок и игр, когда я цепляла на голову еще и дурацкую розовую повязку. Мои губы были постоянно обветренными и потрескавшимися, так как на тренировках мы выкладывались по полной. Пить воду я забывала регулярно, а ногти были сломанными и грязными. На моих мускулистых ногах не было живого места от шрамов. А еще я набегала под жарким солнцем Техаса, пожалуй, тысячи километров, а поэтому была худой и жилистой.

– Она вконец свихнулась, – сказала я наконец сестре, но та промолчала, лишь недовольно поджала губы.

А вот из Джулии дебютантка вышла бы хоть куда. Она была нежна, как цветок лотоса, и мальчики падали к ее ногам, как осенние листья. А еще она была умна. Да и вообще именно благодаря ей наша квартира была более менее похожа на жилье приличных молоденьких девушек, а не на место проведения гаражной распродажи. В общем, сестра была полна достоинств.

Честно говоря, если бы Джулия была не моей сестрой, а одноклассницей, я бы презирала ее всей душой и частенько бы над ней насмехалась. У нее было все, чего оказалась лишена я: чувство стиля, воспитание, хорошие оценки. А еще она была безупречно хороша во всех девчачьих делах, которые я так и не смогла освоить: очаровательно хлопала ресницами, умело наносила макияж и мастерски флиртовала. Но так как она была моей единственной сестрой, да еще и близнецом, я любила ее всем сердцем, и горе тому, кто решился бы ее обидеть.

Она выбрала выезд номер 47, единственный выход на юг по трассе И-35, и повернула налево на съезд ФМ-89. Еще одна миля, и мы будем дома. Когда вдалеке показался железный забор, обозначающий западную границу Абердина, я осторожно спустила ногу с приборной доски и приготовилась к битве.

– Мама! – заорала я. – МАААААМ!

Нет ответа. Я стояла посреди холла, и внутри меня все бурлило от злости. «Неужели мама прячется, – подумала я, – боится показаться мне на глаза? Трусиха!»

Джулия, сунув сумочку под мышку, вошла следом. Она явно развлекалась, как ребенок, наблюдающий за парадом в День независимости. Я нахмурилась, обошла лестницу, промчалась по коридору и ворвалась в кабинет папы так же решительно, как немцы в свое время вступили в Бельгию.

Когда дверь с силой ударилась о стену, отец вскинулся и, глупо улыбаясь, произнес:

– Привет.

По телевизору показывали футбольную игру в колледже, и он задремал, сидя на диване. Его пыльные ботинки валялись под журнальным столиком.

– А ты мне ничего не хочешь рассказать, папа? – прошипела я.

– Нет, – осторожно ответил он.

Джулия стояла позади и ухмылялась.

– Уверен?

Ах, ну вот, теперь он вспомнил и судорожно провел рукой по волосам, пытаясь выиграть несколько лишних секунд. Отцу было сорок шесть, но волосы его оставались такими же рыжими и густыми, какими были в двадцать, а седина только-только стала проступать на темных висках. Он почти всю жизнь провел на улице под ярким техасским солнцем, и в уголках его глаз давно уже появились морщинки, однако, несмотря на это, он все еще походил на обаятельного мальчишку. Ежедневная тяжелая работа – каждый божий день он садился на лошадь и отправлялся пасти скот – закалила его, сделала сильным и выносливым. Ангус Макнайт III выглядел точно как самый настоящий ковбой.

– Э-э… я полагаю, ты говоришь о…

– Знаешь, когда вы выставляете свою дочь на продажу, было бы неплохо хотя бы предупредить ее об этом заранее.

– Дорогая, тебя не выставляют на продажу, и я был так же удивлен, как и ты…

– Вот уж сомневаюсь, – перебила я.

Отец в отчаянии посмотрел на Джулию, надеясь на поддержку.

– Конечно, мы собирались рассказать тебе… – начал он оправдываться, но тут в коридоре послышался звук шагов.

Папа с надеждой во взгляде посмотрел через мое плечо. Похоже, кавалерия пришла на помощь. Впрочем, иначе и быть не могло.

Моя мать, Люси Макнайт, вошла в кабинет, стаскивая на ходу тканевые садовые перчатки. Она была на дюйм выше меня и все еще была стройна, хотя и немного округлилась в боках.

Она была как раз в том возрасте, когда женщины уже всерьез задумываются о пользе пластической хирургии, и я была уверена, что мама в ближайшее время обязательно прибегнет к помощи этих чудо-докторов. Во-первых, машину нужно показывать механику сразу же, как только услышишь стук в двигателе, а во-вторых, если все сделать правильно, можно чудеса хирургии выдать за результат новой диеты и успех личного тренера.

У мамы был собственный стиль, и сегодня ей снова удалось его продемонстрировать. Немногие женщины могут выглядеть в джинсах, синей хлопчатобумажной рубашке и шляпке от солнца как модель из весеннего каталога Неймана Маркуса.

– О, Джулия, это твоя новая сумка? – спросила мама как ни в чем не бывало.

– Меган как раз спрашивала о…

– Я знаю, почему она здесь, Ангус, – сказала мама и повернулась ко мне: – Я прошу прощения за то, что ты обо всем узнала вот так, из газеты. Конечно, мы планировали рассказать тебе эту новость на выходных. Я понятия не имела, что они опубликуют анонс сегодня. Тем не менее это неважно – все уже решено.

– Но я сказала тебе как минимум на прошлой неделе, что не хочу участвовать. Вообще! Помнишь?

– Помню, – мягко сказала мама. – Но, дорогая, ты просто не понимаешь, какая это уникальная возможность. Ты просто не можешь ее упустить.

– Не уверена, что ты заметила, но знаешь ли, с учебой, практикой и играми у меня и так дел по горло. А возможностей так и вообще выше крыши!

– Я знаю, но подготовка к балу изматывает, а ты должна быть полна сил. Так что я советую тебе отказаться на время от футбола.

Господи, все было еще хуже, чем я думала. Я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, но гнев бурлил во мне, словно расплавленная лава в жерле вулкана. Взрыв был неминуем.

– Мама, если ты думаешь, что я готова променять футбол на дурацкий вальс и нудные чаепития, ты не просто ошибаешься… Ты с ума сошла!

– Я понимаю твои чувства…

– Нет, не понимаешь, – отрезала я.

– Я что, многого прошу? Ты всего лишь пропустишь один сезон из… скольких? Из двадцати?

– Ты просишь меня пропустить один год из четырех, которые нужны мне, чтобы получить право оставаться в команде колледжа. А у меня есть все шансы попасть в сборную.

Ее скорбный взгляд был красноречивее слов.

– Дорогая, тебе уже двадцать. Я думаю, что поезд ушел, – нанесла мама решающий удар.

– Вот уж нет! Меня приглашали в региональный лагерь в прошлом году!

Прошлым летом я действительно ездила в Канзас-сити на три недели, на сборы женских команд, в которых принимали участие девушки до двадцати лет. Туда съехались сотни игроков. Вот только я сыграла далеко не блестяще и с позором сбежала домой.

– Я все это прекрасно знаю. Но если бы ты не злилась, то поняла бы: бал тебя многому научит, а еще у тебя останутся воспоминания, которыми ты будешь дорожить всю оставшуюся жизнь.

– И чем это я буду дорожить? – фыркнула я. – Тем, что научусь подбирать туфли к сумочке? Или напыщенно болтать ни о чем?

– Бал – это не просто стиль и манеры. Хотя для тебя было бы неплохо поработать и над тем и над другим. – Мама, похоже, начала раздражаться.

– Нет. Этого не будет. Потому что я на него не пойду. Ты, не заручившись моим согласием, решила отправить меня в костюме пуделя на вечеринку с денежными призами за «Лучшую пустую болтовню» и «Самую глупую улыбку». На вечеринку, где я буду вынуждена танцевать с мальчиками, которые мне не нравятся, а ты станешь любезничать с толпой незнакомых мне людей. И ты хочешь, чтобы я ради такой «уникальной» возможности пропустила целый сезон? – Я остановилась и глубоко вздохнула, пытаясь побороть охватившую меня ярость, а потом язвительно продолжила: – Я понимаю, ты десятилетиями заботилась лишь о том, в ка-кой цвет покрасить волосы и какую выбрать стрижку. Что ж, твои усилия заметны, ничего не скажешь…

Воцарилась тишина. Я поняла, что перешла черту. Мама нахмурилась, ее губы сжались в тонкую линию, на щеках заиграл лихорадочный румянец.

– Знаешь, Меган, никому не нравятся умники. – Мама еще пыталась сдерживаться, но, видно, тоже была на грани.

– Как это никому? Мне нравятся, – парировала я. – Да я просто обожаю умников.

В глубине души я лелеяла надежду на то, что однажды встречу парня, которому действительно нравятся умные девушки, иначе мама своими советами и на-смешками меня точно с ума сведет.

Мама, как опытный боец, уклонилась от удара. Казалось, пространство комнаты сузилось и мы остались лишь вдвоем.

– Давайте просто… – попытался разрядить обстановку папа, но мама его решительно остановила:

– Не надо, Ангус. Ты ведь на самом деле согласен со мной. – Папа поднял руки, сдаваясь, и отступил, а мама повернулась ко мне: – Благодаря моим колоссальным усилиям, тебя и Джулию пригласили на дебютный бал в этом году. Такого еще ни разу не бывало, чтобы пригласили двух сестер сразу и…

– Да мне все равно, кого вы там подкупили! – перебила я ее.

– Хватит! – воскликнула мама, уже явно не выдержав моего напора.

Я посмотрела на нее ледяным взглядом, в котором читался вызов, но она не отступила:

– Я люблю тебя, люблю очень сильно. Ты зря упрямишься, напрасно думаешь, будто знаешь все на свете. Поверь мне, это не так. Три поколения женщин моей семьи – твоя прабабушка, твоя бабушка, твоя тетя и я – дебютировали в «Блубонет». Твоя кузина Эбби и твоя сестра Джулия дебютируют в этом году, и хотя ты, возможно, не понимаешь, что этот бал значит в жизни каждой девушки Техаса, я-то прекрасно понимаю. Очень скоро твоя футбольная карьера закончится, и ты окажешься в огромном сложном мире, гораздо более сложном, чем тот, в котором живешь сейчас, и моя обязанность подготовить тебя к этому. Так что позволь мне выразиться предельно ясно: я не прошу, я требую, чтобы ты отправилась на бал.

– Но это же несправедливо, мама!

– Серьезно? – вскинула она брови, на лице ее застыло насмешливое выражение. – Ты так считаешь?

Вопрос повис в воздухе, а затем мама прижала руки к вискам, словно у нее заболела голова. Папа подошел к ней и положил руку на плечо.

– Ты в порядке? – взволнованно спросил он.

Мама страдала хронической мигренью, которая всегда случалась в самый неподходящий момент.

– Я в порядке, Ангус, – тихо ответила она и позволила папе усадить себя на стул.

Она тяжело опустилась на сиденье и, прищурившись, взглянула на пробивающиеся сквозь шторы солнечные лучи, совсем как вампир на рассвете.

Я была в ярости. Жгучие слезы навернулись на глаза, но я не знала, как еще ей возразить.

– Я… ненавижу тебя! – наконец выкрикнула я.

Возможно, мои слова были слишком злыми, но я была в отчаянии. А потом я развернулась и выбежала вон.

– Дорогая… – раздался мне вслед голос отца.

– Пусть идет, – устало сказала мама, когда я хлопнула дверью. В коридоре я уже рыдала в голос, но сквозь всхлипывания все равно услышала старую-добрую мамину присказку: – Она образумится – просто дай ей свыкнуться с этой мыслью.

«Вот уж как бы не так», – подумала я.