Сфотографируй меня

Глава 11: Девять муз

Лежа с закрытыми глазами на прохладной поверхности пола, я ловила только звук его шагов и размеренные щелчки фотоаппарата. Ян то и дело устанавливал свет, поправлял положение моего тела и выставлял различную, незнакомую мне аппаратуру, а я полностью расслабилась, наслаждаясь долгожданным умиротворением. Я так долго жаждала найти покой, отпустить страхи и тревожные мысли, не думать о прошлом и настоящем, не впиваться ногтями в нежную кожу бедра чтобы найти точку опоры и поймать равновесие, почувствовать почву под ногами…

Сейчас я не падала. Не кричала и не разрывалась изнутри, ненавидя всё в себе. Я не боялась бездны потому что поняла, что я легко могу отойти от края обрыва. Повернуться к нему спиной, сделать шаг, затем ещё один и ещё, и так до тех пор, пока не уйду прочь от ненавистного мне места. Уйду туда, куда захочу.

Впереди расстилалось белоснежное поле, над головой сиял серебристый свет, и я была полноправной хозяйкой этого рая.

– Ммм… – низкий грудной звук коснулся меня с правой стороны. Фотоаппарат громко щёлкнул.

Губы сами собой растянулись в мягкой улыбке.

– Не стоит этого делать, – я открыла глаза и посмотрела на нависающего надо мной мужчину. Чёрные ониксы пожирали меня неотрывным взглядом.

– Что…? – ещё шире улыбнулась я, радуясь, что снова вижу его лицо.

– Не улыбайся, это портит кадр, – он поправил мои волосы, убирая длинные локоны с плеч. – Положи руки наверх, за голову.

Глупая улыбка никак не хотела слетать с губ.

– Прекрати улыбаться, – пробурчал он, настраивая объектив. – Руки, Ава.

Его серьезный вид напустил на меня ещё больше веселья и я не удержавшись засмеялась, но не спешила убирать руки с обнаженной груди.

Он стоял надо мной как каменное изваяние, опустив руку с фотоаппаратом. Его взгляд был сосредоточен на моём лице. Он молчал, но уголок его губ всё же предательски дёрнулся.

– Прости, – смех разбирал меня всё сильнее и сильнее.

– Тебе весело?

– Извини, – неожиданный приступ окончательно достал меня. Я ещё сильнее скрестила руки и залилась смехом, глядя на его серьёзное лицо. – Я голая!

– Не совсем, – мой заразительный смех наконец взял верх, и его губы украсила обворожительная улыбка. Я добилась своего.

Я добилась!

Слёзы счастья появились в уголках глаз.

Кажется, я схожу с ума, в самом положительном смысле этого выражения.

Ян, продолжая улыбаться, медленно опустился рядом со мной, осторожно отложил фотоаппарат в сторону и чуть дёрнул закатанные рукава рубашки. Он глубоко вздохнул и сделал движение головой из стороны в сторону, будто боксёр, который разминался перед очередным поединком. Из груди вырвался низкий, короткий смешок, который отозвался в кончиках моих пальцев приятным разрядом электрического тока.

Он навис надо мной, и чтобы видеть его лицо я несколько раз моргнула, смахивая пелену из слёз.

– На мне практически нет одежды, – протест получился слабым.

Ян сомкнул пальцы на моих запястьях и с силой запрокинул руки над головой, полностью лишая меня последней защиты.

Он пригвоздил меня к полу, открывая себе доступ к незащищенной одеждой верхней части моего тела.

Я охнула от неожиданности.

– Ты обещала меня слушаться.

– Так и есть, – выдохнула я, отчётливо ощущая как меня накрывает странное, до этой минуты незнакомое мне состояние острого счастья, перемешанное с нижайшим физическим возбуждением и осознанием желания сделать так, как он захочет, даже если меня это будет пугать.

Но что значит испуг, или, самый настоящий, животный, первобытный страх? Я боялась так долго, так много и так часто, что уже привыкла к этому чувству. Оно стало мне слишком родным, проникло внутрь меня, заразило меня своей сущностью настолько, что я уже не могу отличить настоящую опасность от её видимости. Я обездвижена, распластана под ним как неосмотрительный заяц, попавший в силок охотника. На мне нет половины одежды, и он уже видел мои шрамы.

Но это было не запугивание. Это была видимость, простая демонстрация его власти надо мной.

Он не хочет быть страшным зверем с попавшей лапой в капкан, который огрызается на лесника за то, что тот хочет помочь ему.

Он не хочет напугать меня по-настоящему. Он хочет довериться и доверять.

Ян удерживал запястья, а его взгляд начал медленное путешествие по обнаженной коже, надолго задержавшись на подрагивающей от учащенного дыхания груди, и остановился только около линии пояса брюк.

– Очень красиво, – слова прозвучали журчащим одурманивающим мурлыканьем. – Мне нравится, когда ты такая беззащитная, – он наклонился ещё ближе и уткнувшись носом в шею, сделал шумных вдох. – Безумно вкусная, – вторая ладонь горячей печатью прилипла к месту, где билось сердце. – Доступная. И всё это только для меня.

Голова закружилась. Фотостудия стала расплываться в нечто неопределённое, а пол и потолок поменялись местами. Меня вновь начала облеплять та странная субстанция, описать которую как «невидимый мёд», иначе я не могла.

Идеальное описание.

Его мёд…

– Я могу сделать с тобой всё что захочу, ты знаешь это?

Я попыталась дернуть руками, но их сковали каменные пальцы Яна.

– Хочу, чтобы ты сказала это вслух.

Здесь слишком яркий свет.

– Я знаю, знаю, – мне почему-то перестало хватать кислорода. – Я знаю это.

– И ты хочешь этого, верно?

Я заставила себя кивнуть.

Его ладонь, которая лежала над сердцем, напряглась и надавила на грудную клетку.

Эта мизансцена продолжалась ещё несколько минут, в течении которых я постепенно понимала что должна просто подчиниться и дождаться, пока он не отпустит меня.

И пока перед глазами мерцала далёкая картинка трепыхающегося в силке зайца, я задавала себе ещё один вопрос: я хочу этого, или мне это нравится?

Я должна быть послушной. Я должна быть той самой… несколько минут назад я была так счастлива.

Как много вопросов…

Невидимый мёд внезапно стал жутко липким и неприятным.

Мне очень сильно захотелось воткнуть что-то острое в свою ногу.

– Кто оставил шрамы на твоей спине?

Вопрос застал меня врасплох.

Он убрал руки и позволил мне сесть. Онемевшие пальцы отказывались слушаться, но наваждение просочилось сквозь онемение и растворилось так быстро, что я даже не уловила этот момент.

– Повернись.

Он аккуратно собрал мои волосы и перекинул на одно плечо, открывая спину.

Я сделала как он велел.

Фотосъемка осталась позади, как будто мы пришли сюда не для того чтобы сделать пару снимков.

Он вновь сел позади меня и начал разглядывать мою спину, впитывая каждую клеточку кожи. Я поняла это потому, так как он стал очерчивать своими ловкими пальцами длинные ровные полосы, которые уже давно и навсегда украсили меня.

– Знаешь, люди зачастую принимают жизнь как должное, – его голос снова приобрёл бархатно-шёлковые нотки. – Любой момент счастья, мимолетной радости, удовольствия или наслаждения. Всё это – для большинства привычная обыденность. И это так бессмысленно, – его большой палец чертил ровные полосы. – Когда существуешь в постоянном комфорте, не сталкиваясь с настоящим испытанием, перестаёшь ценить истинное счастье. Хотя, эти люди даже не испытывали ничего подобного, – его прохладные губы мягко прикоснулись к самому верхнему шраму, над левой лопаткой. – А ты не такая как они. Ты знаешь цену жизни.

С каждым его прикосновением в памяти всплывал чёткий образ: громкий свист рассеченного воздуха, жар воспалённой кожи, тупая боль в голове. Вот только на этот раз, эти воспоминания не причиняли мне привычной боли. Я видела их словно на безликом мониторе, воспроизведённые по чьей-то невидимой указке. Будто нажали кнопку пульта, но даже не включили звук.

– Кто бы это ни был, он оказал тебе огромную услугу.

– Что ты имеешь в виду?

Ян издал нечленораздельный, грудной и низкий звук, наклонился, и ещё раз провёл губами по коже, на этот раз по самому центральному шраму.

– Евтерпа, Клио, Мельпомена, – с каждым произнесенным именем, его пальцы переходили на другой шрам, прочерчивая всю длину отметины. – Каллиопа, Эрато, Терпсихора, Урания, Талия, Полигимния, – последнее имя замерло вместе с рукой. – Девять. Как древнегреческих муз, дочерей Зевса и Мнемосины, – его голос убаюкивал, внушал ощущение старой сказки, перемешанной с зажженными свечами. – Художник может бесконечно сочинять поэмы, писать картины или создавать скульптуры, но будет ли он считаться великим, если в его творчестве нет музы, Ава? Без вдохновения, без музы, без божественного видения, его ремесло ничего не значит, – мужчина глубоко вздохнул. – Трагедия, история, лирика, танец, наука, вера, комедия, поэзия, любовь – всё это есть в тебе, всё это смогла собрать в себе именно ты, крошка Ава, и я понял это в тот момент, когда ты посмотрела на меня своим испуганным, пленительным серым взглядом.

Ты – моя муза, Ава.

– Твоя муза… – прошептала я не своим голосом, заворожённая его рассказом.

Греческие музы – прекрасные девы, нимфы невероятной красоты и грации, облачённые в белоснежные одежды, сотканные из тончайших облаков. Дети богов, обрекающие простых смертных на внеземное вдохновение, обрекающие создавать лучшее из человеческих шедевров. За гранью человеческого понимания…

По коже пробежала волна холодных мурашек.

– Мы с тобой созданы друг для друга. Теперь ты понимаешь это? Теперь ты наконец видишь то, что я пытаюсь тебе показать?

Весь мир перестал существовать для меня в эту минуту. Он остановился, отошёл на второй план, затих и замер в ожидании. Миллиарды людей просто растворились в воздухе, уступая место тишине и всё стало неважным. Всё, что я ощущала – это приятные покалывания в кончиках пальцев, умиротворение в душе и его голос. Мягкий, хрипловатый грудной шёлк, обволакивающий мою сущность со всех сторон.

Самый прекрасный голос в этом мире.

– Это правда? – не веря собственным ушам, спросила я слегка подрагивающим голосом.

Ян нежно обнял меня сзади, положив свои руки на мои.

– С первой нашей встречи я говорил тебе праду, Ава. Ты – единственная, кто может спасти меня. Ты – единственная, кто мне нужен, – к горлу подкатил ком, слезы хотели вырваться наружу. – Ты моя муза.

– Прости, – внезапно в груди защемило. – Прости, что я не видела этого раньше.

– Тсс, ничего, ничего, – выдохнул Ян прямо на ухо, успокаивая меня. – Главное, что теперь ты это видишь.

Я готова была сорваться на крик перемешанный со слезами. Громко, во весь голос. И мне было всё равно, если бы кто-то извне улышал это. Разве я имела право чувствовать это?

Я…

– Ты даже не преставляешь какое это счастье, держать тебя в своих руках, – его руки ещё крепче обняли меня. – Но сегодня, ты всё же заставила меня пожалеть об одной вещи, – Ян поцеловал меня в плечо, в то место, где заканчивался самый верхний шрам. – Мне жаль, что не я подарил тебе это.