Глава первая Полковник Сапт

Я часто размышлял о том, что большинство дел, расследованных моим другом, знаменитым сыщиком Шерлоком Холмсом, и имевших драматическую завязку, приходило к не менее трагическому финалу. И дело, о котором я собираюсь вам сейчас поведать, — самое яркое тому подтверждение. Эти события угрожали миру в Европе и чуть не стоили жизни нам самим.

В тот ранний вечер 1895 года, когда мы с Холмсом прогуливались по Гайд-парку, ничто не предвещало начала приключений. Мой друг мучился бездействием, и когда воздух в нашей гостиной стал совершенно невыносимым из-за его любимого крепкого табака, я настоял на том, чтобы мы вышли на улицу. Холмс с неохотой согласился.

Мне всегда казалось, что жителям больших городов гораздо проще да и интереснее наблюдать за сменой времён года, чем обитателям сонных селений. Великолепные лондонские парки и пронизывающие столицу аллеи словно становились символами уходившего сезона. Их изменчивые черты становились вязью на геральдике самой природы: резкие чёрные и серые зимние тени, свежая зелень и розовые бутоны весны, летняя роскошь листвы и янтарные с золотом оттенки осени. Прогулка по Лондону всегда давала прохожему возможность заглянуть в прекрасное своим непостоянством лицо матери-природы.

В том году выдалось чудесное лето, но уже в первые недели сентября деревья окрасились лёгкими медными оттенками. Проходя вдоль свинцовых вод озера Серпентин, я заметил, что вёсельные лодочки, так популярные летом, уже исчезли, и это ещё раз напомнило мне, что самый яркий сезон года уже позади. Повернув домой, мы ощутили, что вечера уже стали прохладными, а ветер, игравший с первыми опавшими листьями, — порывистым.

— Какими бы знаниями и силой человек ни обладал, Уотсон, он по-прежнему бессилен против времени, — заметил мой друг с меланхолической ноткой в голосе. — Оно неумолимо. Хоть Шекспир и называет нас «венцом всего живого», но мы, друг мой, по-прежнему рабы времени.

Большую часть дня Холмс и так был угрюм и молчалив, и, казалось, умирающая природа лишь обострила его traedium vitae[1]. Подобные смены настроения моего старого друга были мне давно знакомы. Его мозг, этот удивительно сложный инструмент, был очень чуток к малейшим влияниям извне. К тому же я понимал, что не только неумолимый бег времени удручает моего друга: его замечательный ум бунтовал без дела.

Когда мы повернули с Оксфорд-стрит на Бейкер-стрит, зажглись фонари, и даже на грохотавших по мостовым кэбах загорелись маленькие светильники, пронизывая полумрак янтарными лучами, на которые, как на путеводные звёзды, нацеливались клиенты.

Мы с Холмсом погрузились в молчание, и каждый из нас блуждал в лабиринтах собственных мыслей, когда из надвигающегося закатного сумрака выплыло знакомое мне лицо и направилось прямо ко мне. Лицо принадлежало другу Петерсона, комиссионера, которого я лечил от пневмонии, когда Холмс отлучался из города на одно из своих тайных расследований. Лицо не отличалось благообразием: с высоким лбом, тонким, чётко очерченным носом с горбинкой, на самой высокой точке которого покоилось пенсне. Он походил на поизносившегося духовного служителя или профессора, но я знал, что он виноторговец из «Роуз энд Краун», излюбленной грузчиками пивной в Ковент-Гардене.

Подойдя поближе, он узнал меня, удивлённо вскрикнул и схватил за руку, чтобы тут же начать её трясти.

— Здравствуйте, доктор Уотсон! — воскликнул он.

Я улыбнулся и кивнул.

— Как видите, я здоров как бык!

— Рад слышать, — ответил я.

На этом мы расстались, и он, без всяких колебаний, снова заторопился на работу.

— Итак, Холмс. — Я повернулся к моему молчавшему другу. — Что вы можете сказать об этом человеке?

Тот взглянул на меня, приподняв брови, и усмехнулся. Я знал, почему он нашёл этот вопрос забавным: он сразу раскусил мою попытку отвлечь его от грустных раздумий.

— Что ж, — произнёс Холмс с улыбкой, — помимо того, что вы некогда его вылечили, он торгует в розлив в питейном заведении где-то в Уэст-Энде, скорее всего в «Роуз энд Краун», служил в армии, пренебрегает своим здоровьем и крайне неудачливый игрок, пожалуй, я не могу сказать вам более ничего.

Некоторое время я смотрел на него в немом изумлении, но потом мы оба рассмеялись.

— Холмс, — выговорил я наконец, — я догадываюсь, как вы поняли, что он был моим пациентом, но… Ума не приложу, как вы домыслили всё остальное.

Холмс поджал губы.

— Бросьте, Уотсон, — произнёс он. — Неужели вы и правда хотите предложить мне эту игру?

— Никаких игр, уверяю вас. Я искренне заинтригован вашими умозаключениями.

— Извольте. — Холмс нетерпеливо вздохнул, но я догадался, что эта задача немного его развлекла. — Вот как я всё это вижу. Этот человек окликает вас и говорит о своём здоровье, следовательно, вы лечили его от какой-то болезни, а поскольку уже не практикуете, то обратиться к вам он мог только по рекомендации кого-либо из местных жителей, осведомлённых о вашем мастерстве. На эту роль больше всего подходят миссис Хадсон и Петерсон, тот комиссионер. Предмет нашего разговора не похож на тех, кто вхож в круг знакомых нашей домовладелицы, следовательно, остаётся только Петерсон. Далее, у него есть возможность обратиться за помощью к доктору, что, судя по всему, произошло не так давно, раз уж он всё ещё помнит ваше лицо и способен узнать его в сумерках. Однако он не утруждает себя ношением тёплой одежды, несмотря на прохладный вечер, значит, здоровьем своим пренебрегает. Что касается одежды, то от неё исходит сильный пивной запах, да и колени у него заметно потёрты, что указывает на работу в питейном заведении, но работу скорее физическую. Так появляется виноторговец. Поскольку, как мы определили, он приятельствует с Петерсоном, то скорее всего место его работы находится где-то в том районе, где наш комиссионер бывает в пивных чаще всего, что сужает наши поиски до «Роуз энд Краун» или Генриетта-стрит. Вам самому хорошо известно, Уотсон, что военные с трудом расстаются со старыми привычками, а его носовой платок…

— Торчал из-под манжеты?

— Именно.

— А почему неудачливый игрок?

— Когда я вижу, что у человека из кармана вылезает край «Спортинг лайф», у меня появляются основания заподозрить его в склонности к азартным играм. А если этот человек к тому же бедно одет, то и предположить, что он не удачлив в своих попытках разбогатеть.

— Великолепно, Холмс! — вскричал я в восхищении перед потрясающим аналитическим умом моего друга. — Великолепно!

— Рад, что вы такого высокого мнения обо мне, — вяло ответил он. — Однако то, что кажется великолепным вам, настолько элементарно для меня, мой дорогой Уотсон. Мой разум жаждет настоящей работы, — с этими словами он постучал пальцем по виску. — Бездействие для меня губительно. Прах банальности душит пламя духа. — Тут черты его несколько смягчились. — Однако я признателен вам за эту маленькую хитрость.

Не успел я ответить, как нас оглушил грохот копыт по мостовой и громкие крики. Мимо нас пронёсся двухколёсный экипаж, в котором крепко сбитый пассажир, подавшись вперёд, нетерпеливо поторапливал кучера.

— И что у нас тут такое? — тихо проговорил Холмс вслед экипажу, резко остановившемуся напротив наших дверей, наблюдая за тем, как выпрыгнувший на ходу пассажир сунул в руку возничего несколько монет и стал громко стучать в двери тростью. Затем мой друг рассмеялся: — А это, дорогой мой, клиент. Этот гость вполне может стать той самой спасательной верёвкой, которая поможет выбраться из нашего удручающего прозябания.

Пока он это говорил, мужчина толкнул дверь и прошёл мимо несколько растерянной миссис Хадсон.

— И что бы это ни было, — добавил я, — дело срочное.

— Будем надеяться, — отозвался Холмс, в оживлении потирая руки.

Когда мы подошли к двери, шторы в гостиной уже были опущены, и на них явственно вырисовывался силуэт нашего гостя, нервно меряющего комнату шагами.

Холмс слегка улыбнулся сжатыми губами.

— Нервозность всегда выдаёт смятение ума, мой дорогой друг.

За дверьми квартиры номер 221-b, в холле, нас уже ждала обеспокоенная миссис Хадсон.

— Мистер Холмс, — заговорила она вполголоса, — к вам тут пришёл джентльмен. Он, как мне показалось, очень взволнован и крайне решительно настроен дождаться вашего прихода. Поэтому я взяла на себя смелость проводить его в вашу гостиную.

— Отлично, миссис Хадсон, — одобрил её решение Холмс, энергично взбегая по лестнице.

Едва мы вошли, человек, продолжавший метаться по комнате, резко развернулся навстречу к нам. Он оказался невысок ростом, крепкого телосложения, а крупная голова с коротко стриженными волосами и топорщащиеся усы лишь дополняли образ бывалого солдата.

— Кто из вас будет частный сыщик по имени Шерлок Холмс? — потребовал ответа он, и хотя фраза была произнесена на чистейшем английском, в манере произношения отчётливо угадывался акцент.

— Я Шерлок Холмс, а это мой друг, доктор Уотсон.

Гость щёлкнул каблуками и слегка поклонился:

— Полковник Сапт, на службе короля Руритании Рудольфа Пятого.

— Польщён, — вежливо отозвался Холмс, бросая на диван пальто. — Прошу, присаживайтесь, полковник. Миссис Хадсон сейчас подаст нам чаю.

Напряжённое лицо полковника поблёскивало от капелек пота в лучах газовых светильников, но глаза так и сверкали ледяным холодом. Кожаные перчатки, брошенные им в раздражении, шлёпнулись на стол с характерным хлопком.

— Боюсь, я не располагаю временем, чтобы оценить ваши английские манеры, мистер Холмс. Я нахожусь в вашей стране по тайному поручению чрезвычайной важности. Однако обстоятельства сложились так, что я отчаянно нуждаюсь в вашей помощи. Я не могу терять ни минуты. Сама суть моего поручения исключает обращение за помощью к властям, и вот, будучи наслышан о вашей репутации, я обратился к вам как к последнему средству.

Холмс поднял глаза на Сапта.

— Я зарабатываю себе на жизнь именно такими проблемами, суть которых по тем или иным причинам не позволяет привлекать к себе внимания полиции, — произнёс он, смахивая с плетёного кресла стопку газет. — Что же касается манер, полковник, должен вам доложить, что они исключительно полезны. Вы нужны мне отдохнувшим и успокоившимся, чтобы я смог услышать всё о вашей проблеме в мельчайших деталях. Если я возьмусь за это дело, то информация будет для меня крайне важна. А теперь, сэр, извольте присесть в кресло возле огня. История, рассказанная второпях и накоротко, не только не поможет, но и затруднит быстрый и результативный поиск решения той проблемы, о которой вы желаете со мной посоветоваться.

Сапт что-то нетерпеливо пробурчал, сделал несколько неуверенных шагов, к нашему изумлению, взмахнул руками, закатил глаза и рухнул прямо на медвежью шкуру, служившую нам ковром.

Загрузка...