Шестое чувство, или Тайна Кутузовского экстрасенса

Глава 10

Никаких особенных причин не ехать в выходные на рыбалку у меня не было. Я просто забыл о ней. Из головы не выходили визит Арнольда и его слова о том, что мы больше никогда не увидимся. Зачем он так сказал? Ведь мог обнадежить, это было бы гуманно. Впрочем, там у них, на Большом Колесе, истина, возможно, дороже самой гуманной лжи.

Весь день сыпал мерзкий, холодный, напоминающий осень дождь, усугубляя гадкое расположение духа.

Чтобы развеяться, я решил все-таки навестить того филателиста с Авиамоторной. Маша вздохнула, отпуская меня, а сама решила повидать свою сестру, которая жила у черта на куличках. Василий третий день провожал друга в армию и домой носа не показывал.

На Авиамоторной филателиста я не нашел. Словоохотливый сосед сообщил, что тот буквально три дня назад переехал в центр, и дал его новый адрес. Я поблагодарил и отправился на поиски. Проплутав некоторое время, я наконец нашел нужный дом в двух шагах от гостиницы «Россия».

Я просидел у старого коллекционера битых четыре часа. Когда вышел на улицу, на Москву уже опустилась ночь. Мои шаги гулко отдавались в пустынных улочках. Дождь прекратился, но воздух был насыщен влагой до такой степени, что я не удивился бы, если бы из-за угла вдруг выплыла рыбина.

Марками, я увлекался с детства. В те далекие времена каждый второй мальчишка бегал с дешевым кляссером под мышкой. Все знали, что вон у того есть «колония», которую он отдаст только за три «Америки» или, в крайнем случае, за две «Африки» («Гвинею» не предлагать!), а у этого — полная серия (все двадцать шесть!) бабочек княжества Фуджейра, и он готов махнуть ее исключительно на серию афганских цветов. «Польша», «Румыния» и «Чехословакия» шли штука за две «наших». Изредка на марочном рынке всплывала экзотика вроде «Ньясы», «Кохинхины», «Фернандо По», «Занзибара» или «Оттоманской империи». Да, золотое было время!.. Большинство бывших мальчишек забросили кляссеры на чердаки. Я же остался верен этой страсти.

Шагая к метро, я мысленно все еще оставался там, у чудака-филателиста. Я перебирал в памяти десятки и десятки марок: потертые, прошедшие через многочисленные руки, потерявшие ценность из-за повреждения перфорации, но тем не менее представляющие немалый исторический интерес; и целехонькие, лишь пожелтевшие от времени… Целительный бальзам для моей страждущей души. Я никак не мог вспомнить, каким годом датирована итальянская марка с портретами Гитлера и Муссолини и сколько экземпляров из серии с изображением профиля Гинденбурга удалось собрать коллекционеру — тридцать шесть или тридцать восемь?..

— Эй, отец, курево есть? — услышал я вдруг грубый голос.

Передо мной стояли три парня. «Металлисты», — догадался я по их длинным в виде мокрых сосулек волосам, цепям и заклепкам на кожаных куртках. Таких молодчиков я обычно старался обходить стороной.

— Не курю, — соврал я и пошел было дальше, но услышат, как один из них процедил сквозь зубы:

— Жлоб! — и добавил кое-что, не подлежащее воспроизведению на бумаге.

Мне бы сделать вид, что не расслышал, но я остановился, проник телепатическим щупом в мозг каждого из металлистов и брякнул со злорадством:

— Это кто жлоб, я? А пачку «Винстона» кто зажал?

— Чево-о? — удивленно промычал один из троицы, тот, что с наручниками на поясе. — Какую еще пачку? Ты что, спятил, предок?

— Ну я тебе, положим, не предок! А пачку ты у Кинга свистнул, из сумки, десять минут назад, когда вы у «Зарядья» терлись.

— Что он там несет? — спросил у приятеля Кинг.

— А я почем знаю?

Кинг открыл свою утыканную заклепками сумку и нахмурился.

— Сигарет нет. Дэн, твоя работа?

— Да ты чего, Кинг, поверил этому плешивому? Чтоб я…

Но Кинг не слушал его. Он уставился на меня.

— Ладно, с Дэном я разберусь. Если что, он свое получит. А вот ты-то откуда знаешь про сигареты, а?

«Ах ты, сопляк! — возмутился я в душе. — Ты мне еще допрос учинять будешь!..»

— Ну хорошо, пусть плешивый, — усмехнулся я недобро, — зато чужих кассет, Кинг, я не продавал. Сколько Левон тебе за них отсыпал? По двести, если не ошибаюсь?

Кинг грозно двинулся на меня.

— Ну ты, — зашипел он, — заткни пасть, пока я тебе зубы не проредил!

— Это он о чем? — спросил третий, подозрительно косясь на Кинга. — Он что, о моих кассетах? А, Кинг?

— Да целы твои кассеты, целы! Отвяжись!

Кинг подошел ко мне вплотную, ухватился за плащ на груди.

— Откуда ты взялся, плешивый? Тебя что, Слон подослал?

— Убери руки! Слон влип с камешками, и ты знаешь это не хуже меня.

Удар в челюсть отбросил меня на середину мостовой.

— Да это же мент, у него на роже написано!

— Точно, мент! — подхватил Дэн. — Ну тогда другой разговор.

Я, кажется, слегка переиграл. Рассчитывал немного проучить этих лохматых грубиянов, но проучили меня. И весьма прилично. Дэн не стал выяснять отношения с Кингом, а врезал мне ногой поддых. Я ударился затылком о парапет и на миг потерял сознание.

— Ну что, плешь, расскажешь, откуда узнал о Слоне? — переводя дыхание, прохрипел Кинг.

И тут взвизгнули тормоза, раздался торопливый топот, крики:

— Стой!

Кто-то помог мне подняться.

— Зачем же вы, Николай Николаевич, лезете на рожон? — услышал я знакомый голос сержанта Стоеросова.

— Вы?!

— Да, я. Кто же еще! Из-за чего тут весь сыр-бор разыгрался?

Я пожал плечами и застонал.

— Ребра-то целы? Ну-ка, садитесь в машину!

— Зачем?

— Вопросы потом. Садитесь!

В милицейской «восьмерке» с синим «маяком» на крыше никого не было. «Значит, — решил я, — Стоеросов приехал один». Сержант сел за руль, я — рядом, автомобиль рванул с места.

— Куда вы меня везете? — с тревогой спросил я.

— Тех троих, значит, не испугались, — Стоеросов усмехнулся, — а мне — блюстителю порядка — веры нет. Так, что ли? Не волнуйтесь, Николай Николаевич, к вам домой мы едем. Доставлю вас в целости и сохранности. Вас там уже заждались…

— Кто? Жена?

— Мария Константиновна останется ночевать у сестры.

— Так кто же меня ждет?

На всякий случай я решил порыться в мыслях сержанта, но натолкнулся на непреодолимую стену. Я почувствовал неясную тревогу.

— Не нужно было упоминать про Слона, — вдруг сказал Стоеросов. — И про камешки, и про кассеты — тоже не нужно.

— А вы откуда… — У меня аж дух перехватило. Ведь не мог он этого слышать, не мог!

— А вы у него спросите. — Милиционер кивнул на заднее сиденье. — Он знает.

Я оглянулся. За моей спиной сидел тот самый тип в морковном свитере и глумливо улыбался. Я резко подался вперед и чуть было не боднул лобовое стекло.

— Спокойнее, Николай Николаевич! — произнес Стоеросов, не отрывая взгляда от дороги. — Главное, не суетиться. Хочу вас обрадовать: ваши мытарства подходят к концу.

— Кто вы? — не удержался я от дурацкого вопроса.

— А вы еще не догадались? — Стоеросов добродушно усмехнулся. — Сейчас узнаете. Вот мы и приехали.

Автомобиль затормозил у моего подъезда. (Интересно, откуда он знает, где я живу?) Сержант вышел первым…

— А этот? — спросил я, оглядываясь на заднее сиденье.

— Не понял? — недоуменно вскинул брови Стоеросов. — Вы о ком?

Сзади никого не было. Опять исчез!

— А где…

— Вот что, не будем терять время попусту. Пошли скорее. Мне велено быль доставить вас домой.

— А если я вовсе не хочу домой? Тогда что?

— Хотите! — оборвал меня сержант. — И давайте не будем.

Я открыл дверь своим ключом. Стоеросов вошел следом за мной. В коридоре было темно, но в гостиной горел торшер. Неужели Маша вернулась? Или Васька объявился? Я вошел в комнату и остановился как вкопанный…

Такое иногда бывает во сне — в одном месте оказываются незнакомые между собой люди, которым никогда не встретиться наяву. Встречаются, словно старинные друзья, но ты-то отлично понимаешь, что все это не так. Бред какой-то!

То, что я увидел, было похоже на сон. Если бы я увидел здесь каждого из гостей порознь — куда ни шло, но… вместе!

У журнального столика сидел Евграф Юрьевич, на диване, аккуратно сложив руки на коленях, расположилась тетя Клава, а у окна стоял — кто бы вы думали? — Мокроносов!

— Позвольте, — удивился я, — ведь вы же должны находиться в тюрьме?

Мокроносов мягко улыбнулся. (И совсем он не похож на алкаша!)

— Спасибо вам, майор Пронин провел новое расследование, установил полную мою невиновность. И освободили меня в законном порядке.

— В законном? А что, могло быть освобождение незаконное? Побег, что ли?

— Именно побег! — обрадовался моей сообразительности Мокроносов.

— Вы что, все заодно? А Евграф Юрьевич? Вы тоже с ними?

— И-и, да он так ничего и не понял! — полуудивленно, полувопросительно пропела тетя Клава.

Евграф Юрьевич хлопнул ладонью по коленке и поднялся с кресла.

— Так, — произнес он, сверля меня взглядом, — пора расставить точки над «i». Официально заявляю вам, Николаи Николаевич: эксперимент закончен.

Если бы не Стоеросов, я, наверное, упал бы. Эксперимент! Магическое слово, которому была подчинена моя жизнь. Вчера Арнольд говорил, что эксперимент скоро закончится, да я не сообразил, что это может произойти так быстро. Выходит, и Евграф Юрьевич, мой шеф, и тетя Клава, соседка по подъезду, киоскер «Союзпечати», и Мокроносов, горький пьяница, и Стоеросов, сержант милиции, все они оттуда ?.. Вот это да! Наверное, у меня был настолько дурацкий вид, что тетя Клава хихикнула и сказала шефу:

— Ну что ж, реакция этого молодого человека подтверждает мнение Центра о высоком уровне засекреченности нашей агентуры.

— Не болтайте лишнего! — строго произнес Евграф Юрьевич, не сводя с меня взгляда. — Николаи Николаевич, вы проработали со мной много лет и знаете: все, что я делаю, я делаю всерьез. Не раз имели возможность убедиться, что я шутить не люблю. Вспомните хотя бы наш шахматный поединок. Прошу вас отнестись ко всему происходящему максимально ответственно. Да, мы действительно оттуда — с Большого Колеса. Вы поняли это только сейчас. Что ж, наша система конспирации надежна, согласен с Клавдией Аполлинариевной. Сеть наших секретных работников охватывает всю Землю. Наши люди повсюду: в каждом государстве, в каждом городе, в каждой общественной организации. Наиболее искусные агенты работают в правительственных органах. Мы всюду и везде. Перед вами только те, с кем вам лично пришлось иметь дело. — Евграф Юрьевич не спеша прошелся по комнате, потом продолжил: — Я счел необходимым сделать это небольшое вступление, чтобы вы ясно представляли себе, с кем имеете дело, какова наша роль в вашей судьбе, в эксперименте. Теперь о самом эксперименте. Мне как главе группы наших сотрудников на Земле поручено завершить его — лишить вас телепатических способностей. Это произойдет чуть позже. Мы подключим вас к специальному прибору (только теперь я заметил на столе небольшой перламутровый ящичек) и проведем операцию безболезненно и незаметно для вас. Вы уснете, а когда проснетесь, все будет кончено. Но это, повторяю, позже, а пока… пока можете задать нам несколько вопросов. Спрашивайте, Николай Николаевич, ибо для вас это уникальная возможность почерпнуть информацию. Официальный контакт с вами будет прерван навсегда. Итак?

То, что я услышал, поразило меня. Сознавать, что вся наша земная жизнь находится под пристальным вниманием инопланетной цивилизации, что ее эмиссары внедрены в человечество, было страшно. Я полагал, что наблюдение за мной и Землей в целом ведется исключительно из космоса, с орбитальных станций.

Борясь с волнением, я произнес:

— Ваше появление здесь действительно неожиданно. Но не это главное. Вступив в контакт с цивилизацией Большого Колеса, я приучил себя к неожиданностям… Какова цель вашего присутствия на Земле?

— Наблюдение, пассивное, созерцательное наблюдение — и ничего более, — ответил Евграф Юрьевич. — В качестве инопланетян нам строжайше запрещено вмешиваться в земные судьбы.

— В качестве инопланетян? — не понял я.

— Именно. Ибо как земляне, за которых мы выдаем себя, мы вмешиваться должны и обязаны. Мы участвуем в земной жизни на равных с вами. Каждый из нас несет определенную нагрузку, возложенную на наши плечи Центром. Я — заведующий лабораторией, стопроцентный администратор. Клавдия Аполлинариевна — киоскер и душа-человек. Стоеросов — бравый служака, а Илья Петрович, — он кивнул на Мокроносова, — деклассированный элемент, пьяница и кандидат в преступники.

— Вы что, действительно алкоголик? — спросил я Мокроносова.

— Увы.

— И пьете по-настоящему?

— Пью. Пью вот уже тридцать лет. Таково задание Центра.

— Но ведь вы гробите себя!..

— Успокойтесь, Николай Николаевич, — вмешался шеф, — наша медицина способна защитить здоровье секретных сотрудников. Против вашего алкоголя у нас есть надежное противоядие. Здоровье Мокроносова вне опасности.

— А как же следствие? Ведь он мог загреметь в тюрьму!

— Вызволили бы. Такие мелочи решаются у нас в рабочем порядке. — Шеф не спеша мерил комнату шагами. — Я предвижу еще один вопрос…

— Да, я хотел бы…

— Так вот, отвечаю. Наша внешность изменена в соответствии со стандартом земного человека. Все-таки как ни похожи мы на землян, отличия сразу же бросаются в глаза… Пластические операции. Надеюсь, это понятно?

Я кивнул. В памяти вдруг возник субъект в морковном свитере, тут же прозвучал ответ на мою мысль:

— Это не человек — это фантом. Некий образ, рожденный в вашем сознании мощным внеземным умственным потенциалом. Таким потенциалом снабжены и мы, секретные сотрудники Центра, и потому способны создавать подобные фантомы для отдельного индивидуума или для группы индивидуумов. Вы такой способности лишены.

Одно мне все же оставалось непонятным: зачем вообще понадобилось подсовывать мне этого типа?

— А вот зачем, — объяснил Евграф Юрьевич. — Вы иногда чересчур приближались к опасному пределу. Мы были вынуждены периодически напоминать о себе, о своем контроле. Не правда ли, фантом всегда появлялся в критических ситуациях, когда вы готовы были проговориться о своем шестом чувстве или своими действиями раскрыть общую тайну? Этим наше воздействие не ограничивалось. — Я вспомнил верблюдов, царский червонец, шаровую молнию. — Времени в обрез. У вас, возможно, возникнет еще ряд вопросов. Предупреждая некоторые, я расскажу вам кое-что. Как я уже говорил, цель нашего присутствия — наблюдение за процессами, происходящими как в социальной сфере, так и в жизни всей планеты. Судьба Земли как астрономической единицы неразрывно связана с судьбой человечества. Но, повторяю, наблюдение пассивное. В какие бы переделки ни попадали наши разведчики, им под страхом смерти запрещено вмешиваться в естественный ход событий. И на эту ответственную работу отбираются только самые надежные, самые выдержанные сотрудники. Мы знаем о Земле все. Честно признаюсь, порой трудно сдержаться, видя несправедливость, беззаконие, горе, и не вмешаться!.. Правда, однажды Совет в виде исключения решил вмешаться в ход земной истории, и сделано это было из исключительно гуманных соображений. Это произошло в тысяча девятьсот сорок четвертом году, на исходе второй мировой войны. В Германии и России почти одновременно была создана атомная бомба…

— Что?! Бомба?!

— Да. Я не оговорился… Не волнуйтесь, у нас нашлось средство навсегда вычеркнуть из памяти людей все, что связано с этим открытием.

— Но ведь это невозможно!

— Возможно. Мы сумели предотвратить катастрофу. Тогда, в сорок четвертом, земной мир был на грани уничтожения. Совет не сразу пошел на вмешательство в ваши дела, взвешивая все «за» и «против». Наши специалисты сказали свое веское слово в решающий момент. Они уничтожили даже память о страшной бомбе…

— Но ведь через год она была создана американцами!

— Совершенно верно. Но Совет не счел нужным вмешиваться на этот раз. Не вмешался он и когда ядерное оружие было создано в вашей стране вторично. Анализ ситуации показал: миру не грозит катастрофа.

— А как же Хиросима? И разве ваша пассивность не стала причиной ядерной трагедии?

Евграф Юрьевич покачал головой.

— Не стоит перекладывать собственную вину на других. Причина той трагедии не в нашей пассивности, а в вашей агрессивности.

— Но ведь вы могли вмешаться, и не было бы…

— Да, могли бы, если бы триста пятьдесят лет тому назад не вступили в Межгалактическую конвенцию и не подписали — Космический пакт о невмешательстве во внутренние дела инопланетных цивилизаций. Возможны только два исключения: просьба о помощи и угроза гибели цивилизации. Ситуация сорок четвертого года как раз отвечала второму исключению.

— Полагаете, наша цивилизация могла погибнуть?

Евграф Юрьевич снова покачал головой.

— Не я полагаю, и даже не Совет. Возможная катастрофа была смоделирована, просчитана до мельчайших подробностей. Были учтены незначительные, на первый взгляд, факторы, включая характеры, намерения и хронические заболевания лидеров обоих враждующих государств. Только получив стопроцентное подтверждение того, что катастрофа неизбежна, Совет принял решение о вмешательстве. Оно осуществлялось под строжайшим контролем со стороны участников Межгалактической конвенции.

— Да что это за конвенция такая? Почему нам, землянам, о ней ничего не известно?

Евграф Юрьевич снисходительно улыбнулся.

— Вам еще надо научиться разбираться в собственных делах… Однако, раз уж вы спросили, отвечу. Межгалактическая конвенция — орган, объединяющий высокоразвитые цивилизации на основе миролюбия, равноправия, взаимопомощи и взаимовыгоды. Цель — решение вопросов, выходящих за рамки отдельных цивилизаций, а также координация совместных действий. Конвенцией принят ряд документов, один из них — пакт о невмешательстве. Все эти документы составляют Единый космический кодекс, выполнять который обязаны все члены конвенции. Что же касается Земли, то ваша цивилизация сочтена незрелой, примитивной, к контактам с иными мирами не готовой. По крайней мере так считалось до сих пор.

— Есть надежда, что эта оценка будет пересмотрена? — с волнением спросил я.

Евграф Юрьевич не ответил. Он внимательно посмотрел на меня, отошел к окну, сокрушенно покачал головой и вдруг сказал, не оборачиваясь;

— А розы, Николай Николаевич, все еще стоят. Это хорошо. Очень хорошо!

Действительно, цветы по-прежнему стояли в хрустальной вазе. Они выглядели так, словно их только вчера срезали с куста — свежие, небесно-голубые, приветливые. Мне казалось, что они улыбаются.

Шеф отошел от окна. Остальные молча наблюдали за нами.

— Вы задали очень непростой вопрос… Над ним задумываются величайшие умы Большого Колеса. Эксперимент с вами, надеюсь, поможет в решении этой проблемы.

— Я и не думал, что все это так серьезно…

— Хорошо, еще немного приоткрою завесу тайны… А может, кваском угостите, а, Николай Николаевич?

— Действительно, кваску бы неплохо. Пить страсть как охота, — подхватил Стоеросов.

Про квас я совсем забыл. Еще утром Маша ходила с двумя бидонами в палатку на углу, где в дождливую, прохладную погоду квас бывал всегда.

Я принес с кухни бидон с пятью большими пивными кружками.

— О! — обрадовался шеф, потирая руки. — Вот это по-нашему!

— За успех нашего предприятия! — провозгласил Стоеросов.

— Всегда бы так, — крякнул Мокроносов, — а то приходится пить всякую гадость…

— Ну, ублажил, соседушка, — расплылась в улыбке тетя Клава. — Где брал-то, у Кузьминишны? — Я кивнул. — Ну и правильно. Женщина совестливая, разбавляет самую малость.

Наступило молчание, которое прервал Евграф Юрьевич:

— Результаты эксперимента обрабатываются в Научном центре при Совете Большого Колеса. Окончательных выводов, по-моему, придется ждать еще долго. Как частное лицо возьму на себя смелость сделать некоторые прогнозы. Начну с того, что результаты превзошли все ожидания. Утверждаю это, даже не зная окончательных выводов. Ведь вам, кажется, не сообщали о цели эксперимента?

— Нет, почему же, сообщали. Изучение реакции среднего жителя Земли на шестое чувство, на телепатию.

Евграф Юрьевич снисходительно улыбнулся.

— Да нет, это — частная цель. Незначительная. Главное — выяснение способности и готовности земного человечества к контакту с высокоразвитыми цивилизациями. Верно, эта способность изучалась на примере типичного землянина, то есть на вашем, уважаемый коллега. Истинный смысл эксперимента до вас доведен не был. Что ж, может, это и правильно… Так вот, большинство наших ученых склонялись к мысли, что вечные дрязги, войны, социальные потрясения и сравнительно низкий уровень жизни поглощают всю энергию землян и отвращают их взоры от космоса. Иными словами, ваша готовность к вступлению в контакт с нами еще очень невелика. Но причина не в отсталости технических средств и науки в целом. Нет, причина — в неготовности вашего сознания к мирному — повторяю: мирному! — сотрудничеству. Вы все еще «играете в войну», словно драчливые мальчишки. Вы не доросли до разумной, созидательной деятельности в масштабах Галактики. Так наши ученые считали до эксперимента. Эксперименту надлежало подтвердить такую точку зрения, чтобы на многие тысячи, на десятки тысяч лет отложить попытку войти в контакт с человечеством. Ваша, Николай Николаевич, реакция на способность читать чужие мысли должна была окончательно убедить немногих сторонников контакта с землянами в низменности помыслов среднего жителя вашей планеты, а значит, и всего человечества. Но прогнозы, по-моему, оказались неверны. Вам суждено было нарушить все планы наших ученых.

— Мне?! Поверьте, я не хотел…

Шеф поморщился.

— Минуточку, Николай Николаевич, я еще не кончил. Так вот, сначала эксперимент не выходил за предначертанные рамки, однако затем круто свернул в сторону. Но по порядку. Вернувшись на Землю, вы поспешили дать волю своей новой способности. Сначала дома, потом на работе и в метро вы взахлеб читали чужие мысли. И так несколько дней. Вреда вы этим никому не приносили, но и пользы тоже. Щекотали себе нервы. Словом, использовали дар телепатии в эгоистических целях. На такой эффект и рассчитывали наши специалисты-социологи. Из того же разряда и ваша авантюра с шахматами. Но вот судьба заносит вас на Авиамоторную — и начинается цепь событий, для нас неожиданных. В истории с майором Прониным нет ни малейшей доли нашего участия, наоборот, мы всячески пытались не допустить, чтобы вы впутались в это дело. Помните стаю верблюдов? Фантома в морковном свитере? С органами лучше не связываться! Мы боялись, что придется вытаскивать вас из какой-нибудь скверной истории, а активное вмешательство для нас нежелательно. Нам не пришлось спасать вас, вы сами спасли — и кого?! — нашего ценнейшего сотрудника! Ну. если не спасли, то по крайней мере очень помогли ему и нам. Самое главное — вы сделали это сами. Вступили в схватку с негодяем — и победили его! Старались вы не для конкретного человека — Мокроносов был вам антипатичен, — а во имя справедливости. Смелый шаг, ни в какое сравнение не идущий с тем сумасбродным поступком, за который вы заработали фингал под глазом. Вы столь безрассудно выясняли отношения с теми тремя молодчиками, что нам спешно пришлось высылать сержанта вам на помощь. Вернемся к истории с убийством. Ваше поведение поразило наших ученых, смешало все их карты. Первая мысль, которая пришла им в голову, была: «А не ошиблись ли с выбором кандидатуры?» Лишь потом возник иной вариант ответа: дело не в кандидатуре, а во всем земном человечестве. Лично мне кажется, что ваше поведение должно в корне изменить представление наших правителей о степени готовности человечества к контактам с высокоразвитыми цивилизациями. Я очень надеюсь: когда-нибудь мы с вами встретимся открыто, на равных — как представители разных миров, как сотрудники. Да-да, как сотрудники, ибо космический контакт — сотрудничество.

Евграф Юрьевич снова взглянул на часы и подошел к прибору. Пока он вместе с Мокроносовым возился с ним, я чувствовал себя так, словно вот-вот должен проснуться: знаю, что все это он, неправда, но пробудиться не в состоянии.

Стоеросов разгуливал по комнате и насвистывал, тетя Клава листала журнал «UFO» (вот что значит работать в «Союзпечати»!). Но вот она аккуратно разгладила страницу рукой, подняла на меня хитрые глаза и поманила пальцем:

— Глянь-ка, соседушка. Узнаешь?

Фотография была во всю страницу. Качество оставляло желать лучшего. На фоне сумеречного, предвечернего неба вырисовывались контуры НЛО. Что-то очень знакомое… Ну так и есть! Это же корабль Арнольда! Надо же, в американский журнал попал.

— Узнал, — удовлетворенно хмыкнула тетя Клава. — Бери журнал на память. Бери, не стесняйся.

— Большое спасибо, тетя Клава!

— Так, — произнес Евграф Юрьевич, закончив возню у стола, — все готово, Николай Николаевич. Мы подключим к вашей голове электроды, вы уснете, а когда проснетесь, все, касающееся посещения Большого Колеса и эксперимента, исчезнет из вашей памяти навсегда. Попутно вы утратите и телепатические способности. Больно не будет. Вам когда-нибудь делали энцефалограмму? Ну так вот, почти то же самое. Готовы?

Вопрос был адресован Мокроносову. Тот щелкнул каким-то тумблером, смахнул пылинку с блестящей панели и поднял на шефа глаза.

— Готов.

— А вы, Николай Николаевич?

Я кивнул.

— Тогда приступим.

Стоеросов предупредительно пододвинул к столу мое кресло, меня бережно усадили в него. Евграф Юрьевич одарил меня улыбкой, желая, видимо, подбодрить. Холодные металлические электроды облепили мою голову, что-то зажужжало, загудело, замигало… Я стал проваливаться в небытие… Но прежде чем забыться, я услышал голоса — раздраженный Евграфа Юрьевича и испуганно-виноватый Мокроносова.

— Где восьмой электрод?

— Был здесь.

— Вы что, не видите, его нет?

— Ума не приложу, куда он подевался…

— Растяпа! Кто отвечает за комплектность прибора?

— Я…

— Вам известно, на какую функцию мозга воздействует восьмой электрод?

Что ответил Мокроносов, я уже не услышал…