Сказки братьев Гримм и сестричек Жутть

ВНУЧКА

Однажды давным‑давно, во времена, когда животные умели разговаривать, а люди их понимали, жила старушка, которая дружила с волком. А поскольку они были добрыми друзьями, они рассказывали друг другу всё‑всё, а в частности Бабушка рассказала Волку, как ее пугают визиты ее внучки Люсинды.

— Боюсь, что мой сын и его жена совсем испортили девочку, — говорила Бабушка Волку за чаем, который они пили в гостиной маленького домика посреди леса.

— Дети есть дети, — снисходительно отвечал Волк; своих детей у него не было, и он мог позволить себе быть снисходительным. — Уверен, что на деле она совсем не плохая.

— Сам увидишь, — сказала Бабушка. — Ты не видел Люсинду с тех пор, как она была крохой, которая даже говорить не умела, но сейчас она уже подросла настолько, что мать разрешает ей самостоятельно ходить по лесу и навещать меня.

— Повезло тебе, — сказал Волк с улыбкой.

— Повезло, — сказала Бабушка, только она не улыбалась.

Несколько недель Волк в гости к Бабушке не приходил, он был занят своими волчьими делами в другой части леса, где давал советы трем братьям‑поросятам в жилищном строительстве. Но, возвращаясь по тропинке, которая вела от луга к дому Бабушки, он заметил девочку с корзиной для пикника. И сразу же узнал девочку по картинке, которая стояла у Бабушки на каминной полке.

— Привет, — сказал он, поднимая морду к ребенку. — Ты, должно быть, Люсинда.

— Не называй меня так, — отрезала девочка, остановившись и разглядывая волка. — Я — Маленькая Красная Шапочка.

Волк обдумал ее слова.

— Маленькая красная шапочка — это то, что у тебя на голове, — сказал он. — Это не имя.

— Это мой сценический псевдоним, — девочка драматическим жестом поправила головной убор. — Когда‑нибудь я стану знаменитой актрисой, буду разъезжать по всему свету, а вся моя одежда будет сшита из красного бархата. Это будет моей торговой маркой.

Волк кивнул и открыл было рот, но, прежде чем он сумел издать хотя бы один звук, девочка перебила его:

— Мадам Иветт — мой учитель по сценическому мастерству, — так вот, мадам Иветт говорит, что у каждого великого актера или актрисы есть своя торговая марка. Моей будет красный бархат, поскольку мадам Иветт говорит, что в нем я выгляжу ошеломительно. Знаешь ли, такой цвет не каждому к лицу, но у меня самый подходящий цвет кожи и волос.

Волк кивнул и открыл было рот, но девочка продолжила:

— Я играла деву Марию в рождественском представлении, и моя игра так всех тронула, что зрители рыдали… Правда‑правда: они рыдали! Даже у священника слезы стояли в глазах, а он, знаешь ли, видел рождественские представления не один и не два раза, так что можешь мне поверить, я была ошеломительна… хотя мне и говорили, что дева Мария должна ходить в белом льне, а не в красном бархате.

Волк кивнул, но прежде чем он сумел открыть рот, девочка двинула следующую тему:

— На гастролях я потребую, чтобы все стулья в театрах были обиты красным бархатом, и сиденья в моей карете тоже должны быть обиты красным бархатом, а короли, королевы и папы римские должны будут стоять вдоль дорог и часами ждать, чтобы хоть на миг увидеть меня.

Маленькая Красная перевела дыхание.

Волк был на сто процентов уверен, что папа римский существует в единственном числе и что — раз уж он единственный — ему никто не позволит стоять на обочине дороги в ожидании, когда мимо проедет актриса. Но он не хотел тратить время попусту и решил сказать что‑нибудь действительно важное.

Он сказал:

— Пожалуй, мне следует представиться…

— А я знаю, кто ты такой, — прервала его Маленькая Красная. — Ты — тот Волк, с которым дружит моя бабушка. Да, я заметила, какие царапины твои когти оставили на паркете. Я говорила с бабушкой, я сказала ей, уж не знаю, как ты все это себе понимаешь. Я хочу сказать, дружить с нелюдью — одно дело, так я ей сказала, а царапины и шерсть на полу и мебели, из‑за чего дом выглядит так неряшливо, — совсем другое. В конце концов, мне же нужно поддерживать свой образ среди поклонников.

Маленькая Красная наклонилась и положила ладонь Волку на загривок. Кажется, она не заметила, как вспыхнули глаза зверя.

— Я знаю, что могу говорить с тобой открыто, — сказала она. — Потому что ты — друг семьи, так сказать, старый друг, и ты понимаешь, что говорю я все это лишь из добрых побуждений: но почему бы тебе не подумать о том, чтобы встречаться с моей бабушкой не в доме, а в саду? Она может сидеть в шезлонге, а тебе бы не пришлось беспокоиться из‑за царапин на паркете и клочьев шерсти, блох и всего прочего.

«Блох? — подумал волк. — Блох?!»

Но Маленькая Красная продолжала:

— А еще я говорю бабушке, не хочет ли она пока опробовать мастику профессора Паркинсона для восстановления паркета? Мадам Иветт натирает ею сцену. Придает дереву натуральный блеск. Бабушка ничего не слышала о мастике, и я это поняла: стоит лишь взглянуть на состояние мебели… Но я ей сказала: уверена, что моя мамочка охотно поделится с ней мастикой, раз уж бабушкин пол в таком ужасном состоянии.

Маленькая Красная еще раз перевела дух, но к тому времени голова у Волка уже кружилась. Он только раскрыл пасть, чтобы сказать, что нет у него никаких блох, но не успел. Маленькая Красная принялась повествовать, чем еще ее мамочка пользуется в доме, а как только эта девочка начинала говорить, невозможно было вставить хотя бы слово.

Спустя нескольких минут, которые показались часами, Волк начал думать, что ему грозит реальный шанс умереть от скуки не сходя с места.

В следующий раз, когда Маленькая Красная сделала паузу, чтобы набрать воздуха в грудь, Волк указал на небо и скороговоркой выпалил:

— Мой бог, который час, я и не подозревал, что уже так поздно, я опаздываю на встречу, был рад познакомиться, прощай!

Он припустил со всех лап, не закончив фразы.

И правильно сделал, потому что Маленькая Красная, не заметив его ухода, начала рассказывать, какие часы купил ее папочка, что сделаны они в Швейцарии, показывают на специальном циферблате фазы луны, и можно выбрать три различные мелодии, и что вырезаны они в… но к этому времени волк уже набрал скорость и ничего не услышал.

Он чувствовал, что вот‑вот рухнет от изнеможения. Единственное, что заставляло его бежать, — это мысль о бедной Бабушке, которую необходимо предупредить.

К счастью, он знал короткий путь.

Вскоре он уже колотил в дверь маленького домика.

Несмотря на позднее утро, Бабушка открыла ему в ночном халате и тапочках, а на плечи ее была накинута шаль.

Прежде чем Бабушка успела вымолвить слово, Волк затараторил:

— Я встретил ее, я понял, что ты имела в виду, она сюда идет, быстро одевайся, еще можно сбежать через черный ход!

Бабушка чихнула. Второй раз. И третий. Волк подумал, что Маленькая Красная теперь обвинит его, что из‑за него у Бабушки аллергия, но Бабушка сказала:

— Я насморк подхватила, от нее заразилась, и не могу уйти. Я надеялась, что мать не отпустит ее. Что же мне делать? Я не переживу ее визита.

— Скажи, что нельзя заходить, — предложил Волк.

— С семьей так не обращаются, — сказала Бабушка и высморкалась. — Не выдержу я ее. Она станет говорить, что вовсе у меня не насморк, а чихаю я из‑за пыли в доме. Можешь поверить, что она назвала мой дом большим пылесборником? И прибавила, что ее мать никогда так не содержала хозяйство.

— Да, — сказал Волк. — Могу.

Выглянув в окно, он добавил:

— Идет…

— Она знает все на свете советы и поучения, — вздохнула Бабушка. — Спрячусь‑ка я в шкафу. Позови меня, когда безопасно будет вылезать.

Она залезла в шкаф и закрыла за собой дверцы.

Волк подумал, что с маленькой девочкой нужно что‑то сделать, иначе она никогда не уйдет. Он схватил запасной ночной халат и чепец из сундука в ногах кровати, натянул одеяло на самый нос, как раз когда Маленькая Красная без стука и не дожидаясь приглашения вошла в дом.

— Я принесла самые красивые азалии из нашего сада, чтобы приободрить тебя, — сказала девочка, копаясь в корзинке. — А еще кексы и прочие сласти, какие мамочка обычно тебе посылает. Могу спорить, ты думаешь, что для азалий еще слишком рано, но у нас уже расцвели первые цветы, потому что мы сначала рассаживаем их в такие специальные мешочки…

Она замолчала. Волк впервые услышал, что она это может.

— Ты что это тут делаешь? — требовательно спросила девочка.

— Что такое, дорогуша? — сказал волк, подражая Бабушке. — Я твоя бабушка. Я здесь живу.

— Ты не бабушка, — сказала Маленькая Красная. — Ты — грубый, гадкий волк.

«Гадкий?!» — подумал Волк.

— Нет‑нет, дорогая моя, — уверял он тоненьким, дрожащим голоском. — Я бабушка. Сегодня мне уже лучше, но я все равно очень больна, и болезнь заразная. Почему бы тебе не поставить корзинку с едой на ночной столик и не пойти домой?

Маленькая Красная поставила корзину на пол, схватила большую деревянную ложку, которой Бабушка ела овсянку, и приблизилась к кровати.

— Если ты бабушка, — сказала она и ткнула волка ложкой, — почему у тебя такие волосатые большие руки?

Волк поморщился от боли, но не стал укорять девочку за то, что крошки овсяной каши застряли у него в шкуре. Он заставил себя говорить ласково и любяще:

— Чтобы лучше обнять тебя, дорогуша.

— И если ты бабушка, почему у тебя тогда такие большие волосатые уши?

Девочка ткнула ложкой Волка прямо в ухо, оставив на шкуре очередную порцию овсянки.

— Уй! Чтобы лучше слышать тебя, дорогуша. — Волк заставил себя улыбнуться.

— И если ты бабушка, тогда почему у тебя такие большие острые зубы?

Девочка ударила его ложкой по носу, и это было действительно больно.

У Волка лопнуло терпение.

— Чтобы съесть тебя! — заорал он.

Разумеется, он не хотел ее есть, просто он разозлился, хотя и не настолько, чтобы сожрать внучку своей лучшей подруги.

Но когда он выпрыгнул из кровати, чтобы напугать Маленькую Красную, то запутался задней лапой в простыне и сбил девочку с ног.

Она шлепнулась на пол и завизжала.

Громко.

Очень громко.

Невероятно громко.

Она поползла по полу, опрокинула кресло и, продолжая кричать, отгоняла Волка деревянной ложкой.

Волк, все еще обмотанный простыней, разорвал ткань и принялся выть.

Бабушка, слыша переполох, попыталась открыть дверцу шкафа, но ту подпирало опрокинутое кресло. Бабушка была уверена, что в дом ворвался злоумышленник и теперь убивает ее лучшего друга и внучку.

— Помогите! — закричала она, зная, что по соседству работают лесорубы. — На помощь!

И один из лесорубов по имени Боб ее услышал.

Боб перекинул топор в левую руку, а в правую взял охотничий мушкет и побежал во двор к Бабушке.

Вышибив переднюю дверь, он увидел рычащего Волка в Бабушкиных одеждах, а еще он увидел визжащую Маленькую Красную, сидящую на полу. Он предположил самое худшее и выстрелил из мушкета…

…попав ногой в корзину с пирожками и кексами.

Пуля миновала Волка и разнесла плошку с овсянкой, которая стояла на ночном столике.

— Какой идиот стреляет у меня дома из ружья? — завопила Бабушка, но за визгом Маленькой Красной ее никто не услышал.

Боб бросил мушкет, все равно его надо было перезаряжать после первого выстрела, и взял топор в правую руку, одновременно стараясь освободить ногу из корзины и приблизиться к кровати. Оттолкнув девочку, он замахнулся топором на Волка…

…как раз когда Бабушка, навалившись на дверцу всем своим весом, отворила ее. Топор вонзился в дверцу шкафа.

Бабушка перевела взгляд с лезвия в трех дюймах от своего носа на Боба.

Наступило оглушительное молчание. Волк перестал возиться в простынях. Даже Маленькая Красная замолчала.

— Что, во имя всего святого, ты творишь? — строго спросила Бабушка.

— Я думал, что вас сожрал Волк, — оправдывался Боб. — Я хотел спасти вашу внучку.

Слишком потрясенный, чтобы говорить, Волк замотал головой, показывая, что не ел он Бабушку.

— Ну и ну! — воскликнула Маленькая Красная. — И это спасение? Сначала врываешься сюда, натоптав по всему полу своими грязными сапожищами…

Боб открыл рот, чтобы извиниться, но девочка продолжала:

— А пол и так в плохом состоянии, если уж на то пошло: бабушка из рук вон плохо ведет хозяйство, за домом не следит, я знаю, что могу говорить откровенно, потому что она знает, что говорю я из лучших побуждений, и поверь мне, когда я стану знаменитой актрисой, я найму горничную ей в помощь, потому что, небеса свидетель, она не становится моложе.

Волк заметил, что глаза у Боба стали вылезать из орбит, а рука соскользнула с топорища, но Маленькая Красная продолжала:

— Но даже оставив в покое бабушкино неряшество, ты все равно вломился в дом, набросал повсюду комья грязи, выстрелил в миску, которую моя семья купила бабушке на прошлое Рождество, разбил прекрасную дверь своим топором, не говоря уж о том, что ты дернул меня за волосы, и — ты только посмотри!

Все посмотрели.

— Ты наступил на пирожки, которые пекла моя мамочка и которые я принесла больной бабушке, и всем наплевать, что мне сюда добираться нужно несколько часов и что я пропустила занятия с мадам Иветт, нюхала вонь от Волка, подхватила насморк, сидя на холодном полу, а болезнь несомненно повлияет на мой ошеломительно красивый голос. И это ты называешь спасением?!

Боб стряхнул корзинку с ноги.

Волк увидел, что азалии помялись, но с едой не случилось ничего. Он поправил чепец, который сполз ему на один глаз. Он, Бабушка и Боб посмотрели друг на друга. Они посмотрели на корзинку с пирожками и кексами. И на Маленькую Красную Шапочку.

И сделать они могли только одно. Они заперли Маленькую Красную в шкафу, отправились на задний двор и устроили пикник.