ПРЕЛЮДИИ И ФАНТАЗИИ


Jesus' blood never failed me yet

Jesus' blood never failed me yet

Never failed me yet

Jesus' blood never failed me yet

There's one thing I know

For he loves me so…


Наверное я мог бы стать похожим на вас.


В конечном счёте все вы однажды становитесь похожими на меня. Я видел лорда Брюса незадолго до смерти: он был похож на меня. Вы бы удивились.


Все приходят ко мне, я ни к кому не хожу. Даже в гости не хожу. Даже когда меня приглашают. Хендерсон звал меня в гости, я не пошёл.


Это было очень давно. Может быть десять лет назад. Или двадцать.


Хендерсон умер.


Он умер какое-то время спустя после того, как звал меня в гости (а я не пошёл). Всё это было очень-очень давно.


У меня нет времени.


Я не знаю который теперь час. Я не знаю который теперь год.


Наверное, мне пятьдесят лет. Или сто.


Я помню как строили лондонское метро.


Хендерсон жил в своём доме, и каждый день ходил на работу. У него были жена и дети. Иногда он приходил ко мне поболтать. Тогда я жил на лавочке - третьей от эскалатора.


Хотя… Кажется, тогда ещё не было эскалатора. Или был…


Ладно.


Теперь я сплю на пятой от эскалатора лавочке. От левого эскалатора - пятой. От правого - третьей. Справа от меня спит Кровавая Мэри. Иногда она ходит ко мне в гости. Я к ней не хожу никогда. Мэри говорит, что у неё был муж. Я в это не верю. Вы бы тоже не поверили.


Хэндерсон был славный малый. Глуповат немного. Это было очень давно.


Он спросил как меня зовут. Я как-то назвался. Он спросил почему я здесь сплю. Я уже говорил, что он был глуповат? Ладно.


Я сказал: ну блин, я же должен где-то спать! Что за вопрос: почему? - Нет, но почему здесь, в метро?


Такой он был мужик, Хэндерсон. Задавал вопросы.


Почему ты пьёшь?


Хэндерсон, тупица! Если я протрезвею, мне не захочется жить на лавочке в метро. Мне будет противно здесь спать. И что тогда? Я найду работу - такую как у тебя, жену - такую как у тебя, нарожаю детишек и стану таким как ты. Тупицей.


И меня убьёт током - совсем как тебя. Ты этого хочешь?


Порой он был совершенно невыносимым человеком.


Вы не поверите, однажды он принёс мне сто фунтов. Просто сунул в кулак - сто фунтов одной бумажкой. На, говорит, купи себе что хочешь, но только не выпивку. Я прослежу. Буду ходить за тобой и смотреть что ты покупаешь.


Ну не дурак?


Тут живёт один русский. Пьотр. Молодой совсем, тоже дурак. Этот думает, что он здесь случайно. Временно. Он не знает, что времени нет.


Как можно говорить с таким человеком?


О чём можно говорить с человеком, который не знает, что времени нет?


Мы с Хэндерсоном пели вместе. За это я его уважаю. У тебя есть работа, жена, дети, ты не знаешь, что времени нет, и всё же поёшь в метро, за компанию со старым алкоголиком, который даже имени своего не помнит.


Это заслуживает уважения.


Я тогда даже, помнится, подумал: ну ладно, схожу к тебе в гости. От меня не убудет. Максимум: меня обругает твоя жена, или, что гораздо хуже, пожалеет. Или детишки твои будут морщить носики: папа, почему от дяди так воняет? Или собака твоя облает…


Нет, не пойду.


И потом, дома у тебя, наверное, петь не захочется. Иначе почему ты приходишь петь сюда, ко мне?


Я часто смотрю на людей. Мне их жалко: они совсем ничего не понимают.


Ездят в этих дурацких поездах. С ума сойти. Мне бы никогда не пришло в голову ездить в метро. Метро - не для этого.


В метро хорошо петь. Тут звук хороший. Вы знаете о чём я.


Это когда поезд ещё не пришёл. В промежутках.


И по ночам.


В последние годы сюда по ночам всякие ходят.


Однажды пришли сразу человек десять: молодые все, глупые. Говорят: дед, давай мы тебя подожжём и посмотрим как ты будешь умирать.


Дураки.


Человек, у которого нет времени, не может так вот запросто умереть. Я бы давно уже умер, если бы это было так просто.


Ну давайте, говорю, поджигайте.


Они и стали меня поджигать - зажигалкой. А я пел. Ну, они, конечно, потели - то с одной стороны подожгут, то с другой. А я не горю. Тогда они меня побили немного и ушли.


Тупицы.


Они думали, мне будет больно.


Но мне не бывает больно.


Вот если бы я был таким как ты, Хэндерсон, мне было бы больно. Почти всё время. Мы пели, и я видел, что тебе больно. Больно жить. Больно болеть. Больно умирать.


Если бы тебя подожгли, ты бы сгорел как спичка.


Хорошо, что ты умер от удара током. Хорошая смерть.


Я не знаю почему люди так глупы.


Может быть, вы знаете?


Что, уже всё готово?… Ну давайте. Давайте сюда эту хреновину. Куда петь? Прямо сюда? А вы не хотите? Ну чёрт с вами, сам спою.


Слушайте:


Мечты и молитвы Исаака-слепца

…и на страницах книг - ни единой буквы.

Борхес, Хвала тьме.


Маргарите Меклиной


О старом Исааке говорили, что он не ослеп, но однажды просто перестал открывать глаза. Многие верили, что веки Исааку запечатали ангелы - пчелиным воском и мёдом. Чтобы потешить нас, Исаак перечислял людей в комнате и описывал их - одного за другим, но иногда ошибался, прибавляя тех, кого не было и в помине. Промышлял он тем, что лечил наложением рук и давал советы.


В синагоге во время совместной молитвы его голос отрывался от наших голосов, и мы - один за другим - умолкали, глядя в изумлении как возносится его молитва. Когда служба оканчивалась, рав выносил чашу, чтобы Исаак мог напиться, а после - провожал домой, поддерживая его под локоть.


В доме Исаака было множество книг, и когда мы спрашивали как же он их читает, Исаак отвечал, что нюхает каждую страницу, и видит написанное так же ясно, как если бы он читал глазами. Когда кто-то из нас не поверил этому, Исаак предложил выбрать книгу, открыть на любой странице и дать ему в руки. Он понюхал страницу и прочёл вслух:


… поэтому в дни праздников является Творец взглянуть на всю разбитую Им посуду, и входит к нам, и видит, что нечему радоваться, и плачет о нас, и возвращается в Вышние, чтобы уничтожить мир.


Услышав это, мы заплакали, ибо сочли слова книги дурным предзнаменованием, но Исаак сказал: "Не плачьте, ведь Он является нам не только в дни праздников, но - каждый день, и всякий раз удаётся убедить Его, что мир хорош, и тогда Он возвращается в Вышние, радуясь тому, что сотворил."


Но мы заплакали пуще прежнего: "Исаак, твои дни сочтены. Ты скоро умрёшь, и кто тогда убедит Его, что мир - хорош? Кто станет спасать нас изо дня в день, заботясь о нас, любя нас и жалея - как это делаешь ты?"


Исаак ответил на это: "Помимо меня будут у вас заступники и защитники перед лицом Его. Но если не поумнеете и не возвыситесь душой, станете так или иначе бедствовать и страдать." Мы попросили его: "Поговори с нами об этом", и он открыл книгу на другой странице, понюхал её и прочёл вслух:


…молчание мое создало высший Храм, бина, и низший Храм, малхут. Люди говорят: «Слово - золото, но вдвойне ценно молчание». «Слово - золото» означает, что произнес и пожалел. Вдвойне ценно молчание, молчание мое, потому что создались этим молчанием два мира, бина и малхут. Потому что, если бы не смолчал, не постиг бы я единства обоих миров».


Тогда мы спросили его: "Как же в молчании происходит твоё заступничество?" Исаак ответил: "Молитва хороша, но лучше молитвы танец. Я пляшу с вами и так беседую во Храме." Мы вспомнили, что часто потешались над ним, видя как слепой пляшет, и устыдились этого, и вышли от него.


На другой день Исаак умер и мы снова собрались в его доме, чтобы узнать кто станет теперь ответствовать перед Господом. С тех пор мы ежедневно собираемся после вечерней молитвы. Мир до сих пор стоит и звёзды не гаснут, - значит ли это, что кто-то взял на себя заботу, но не пожелал объявить нам об этом? Мы говорим, мы спорим, мы спрашиваем, мы читаем и записываем. Увы, это - всё, что мы можем.


Palais De Mari

Вальс. Мортон кружит по комнате, сжимая в объятиях нимфу. Нимфы в комнате нет, но Мортон об этом не знает. Возможно, он об этом позабыл. Возможно, когда это начиналось (вальс!), он ещё помнил, что один-одинёшенек в комнате, но за четыре минуты и тридцать три секунды стремительного кружения мир существенно переменился. Запомни, Мортон: если ты вальсируешь в пустой комнате - четыре на три метра - в трусах и майке, с потухшей сигаретой в зубах, без очков (полуслепой), стало быть у тебя гости.


Стало быть, у тебя не просто "все дома", у тебя дома даже те, кого ты сегодня не ждал, о чьём существовании не догадывался всего каких-то N-адцать минут назад.


О нимфе: её не видно (что, вобщем-то неудивительно), зато а) хорошо слышно как шелестит платье, характерный шорох, я бы сказал - соблазнительный, совершенно верно - соблазнительный шорох и б) запах духов: этот запах ни с чем не спутаешь, так пахнут хорошие духи - не в магазине, и не так, будто нюхаешь их из флакона, этот запах уже прошёл все этапы алхимической трансформации, смешался с ароматом кожи (мельчайшие бисеринки пота), ткани, и в) дыхание - я чувствую её дыхание, не спрашивайте каково это - дыхание нимфы, но самое главное: г) её голос.


Мортон!


Да, моя радость? Я весь к твоим услугам. Ещё один круг, и ещё. И ещё…


Это могло бы длиться целую вечность, если бы не внезапное открытие: они танцуют без музыки. Что за удовольствие каждую четверть объявлять шёпотом: раз-два-три, раз-два-три… Так дело не пойдёт. Ты можешь пока посмотреть пластинки, налей себе что-нибудь выпить, я всё устрою… Будь здесь. Никуда не уходи. Я сейчас…


Мортон надевает очки и спешит в ванную комнату. Тут главное: протиснуться к раковине так, чтобы ненароком не увидеть себя в зеркале. Он не знает наверняка, но это вполне очевидно: стоит посмотреть на себя - небритого, с всклокоченными волосами, в майке, которая когда-то была белой, а теперь напоминает скатерть на столе забегаловки после хорошей ночной пьянки, итак - стоит посмотреть на себя, увидеть себя такого, и ты - покойник. Никаких больше танцев, шелестящее платье придётся отменить (возможно - навсегда), и - в душ. И - за работу. И - на лекцию шагом марш. Мортон, ты помнишь, что у тебя сегодня лекция в десять-ноль-ноль?…


Ни в коем случае. Он отворачивается, снимает очки, кладёт их на шкафчик для купальных принадлежностей (злорадно ухмыляясь: теперь даже если он увидит себя в зеркале, ничего не случится, без очков ты - всего лишь беспомощный силуэт, размытый, расплывчатый, тьфу на тебя) и смело двигается дальше.


Он знает тут всё наощупь.


Перво-наперво - отворить кран. Важно чтобы вода не текла струйкой, а равномерно капала, хорошо бы положить в раковину что-нибудь металлическое. Капли будут падать, металл будет вибрировать. Ритм получится неравномерным, но нам и не нужен равномерный ритм. Нам нужен естественный ритм - как будто вода капает из крана. Она САМА капает, ей НРАВИТСЯ так капать. Она знает САМА как ей капать.


Ну вот, сделано.


Теперь - на кухню. Нужен холодильник. Не просто холодильник. Нужен холодильник марки "Хоннекер" 1974-го года выпуска, который плохо морозит, зато хорошо стучит, когда заводится мотор. Мотор периодически заводится. Невозможно заранее сказать когда это случится. В этом всё дело.


Вот, собственно, какой холодильник нам нужен. Вот этот. Чудо из чудес: нам нужен ровно такой холодильник, какой у нас уже есть. С 1974-го года, кстати говоря, у нас имеется этот замечательный холодильник. Поди поищи "Хоннекер" где-нибудь там, за пределами нашего ТЕПЕРЬ - ведь ни за что не найдёшь, а тут - всё под рукой, стоило выйти на кухню…


Клянусь, у нас будет музыка, лучшая из всех возможных. Потерпи, осталось совсем немного. Практически - ничего.


Вода капает. Я положил ей чайную ложку. Я перевернул чайную ложку. Она звенит - всякий раз когда капля падает и разбивается вдребезги о металлическую поверхность.


Чудесно, не правда ли?


Холодильник стучит. То стучит: д-д-д-д-д-д-д, то - не стучит.


Ложечка и холодильник - basso continuо. Как у Вермеера: фон говорит. Практически всё, что требовалось сказать, он уже говорит. Раньше, чем мы приготовимся слушать. Причём - сам. Никто его за язык не тянет.


Осталось найти третий ингредиент. Совершенно иной звук, протяжный. Флейта - грубо говоря.


Вот что-то такое, да… Гудки за окном. Автомобили. Вот такой. Вот этот.


Нужно открыть окно. Это всё.


Вуаля.


Мортон падает в кресло. Майка промокла насквозь, он тяжело дышит. Очки остались в ванной, пусть там и пребудут - по крайней мере - до скончания века. Век только начался. Сию минуту начался новый век - стоило ему отворить окно.


И пока вода капает, холодильник стучит/не стучит, автомобили гудят, век продолжается. Пока всё это происходит - мы живы. Мы тут.


Загрузка...