КОНЬ С ГЛАЗАМИ КАК ЦВЕТОК ЯДОВИТОЙ ТРАВЫ Уйгурская сказка

Обработка Э. Тенишева. Пересказ В. Бахревского

одной женщины родился ясный, как солнце, мальчик, а через семь лет — светлая, как луна, девочка. Сына женщина назвала Акколоберген, а дочь Махтуми́-джан.

Когда девочка была в пеленках, к матери явилась старуха о семи пядей во лбу и напророчила: «Твой сын будет ханом, но на его пути твоя дочь. Убей ее».

Брат подслушал пророчество. Он взял сестру и убежал с нею в пустыню. Он шел, шел и увидел газель. Сама она укрывалась от солнца в тени одинокого дерева, а ее детеныш лежал на солнце.

Сестренке нужно было молоко, но брат пошел дальше. Долго ли, коротко ли, повстречал он другую газель. Ее детеныш лежал в тени, а сама она стояла на солнце. Акколоберген обрадовался и поклонился газели:

— Будь добра, воспитай, как свое дитя, мою сестру.

Газель тотчас легла и напоила молоком Махтуми-джан.

Вздохнул Акколоберген и пошел в горы искать воду и пропитание.

Сказка сказывается быстро, а жизнь идет еще быстрее.

Акколоберген вырос, построил дом, разыскал в пустыне сестру и сделал ее хозяйкой дома.

Однажды, отправляясь по своим делам, брат сказал Махтуми-джан:

— Поднявшись на крышу, не смотри в оба глаза! Поднявшись на крышу, не расчесывай волосы!

Положил он в котел мясо, чтоб сестра заботы не знала, и отправился в горы. Подумала-подумала Махтуми-джан над словами брата и ничего не придумала. Пока брата нет, решила голову вымыть. Голову вымыла, а где сушить? На крыше самое удобное место. Поднялась девушка на крышу да и поглядела на все четыре стороны. Видит: дым из-за горы идет. Значит, там жилье человека. Волосы у Махтуми-джан были длинные, как лучи солнца из тучи. Мокрые не расчешешь — спутаются. Да и какая беда может приключиться от расчесанных волос? Взялась девушка за гребень и вычесала столько воды на костер, что погасила огонь.

Испугалась Махтуми-джан: простит ли ей брат ослушание? Поскорее побежала она за ту гору, где дым видела. А за той горой жила старуха о семи пядей во лбу.

Увидела старуха девушку и говорит:

— У меня сына нет — сына сделаю, дочери нет — дочь сделаю. Если хочешь огня, дочка, поищи у меня в голове!

Поискала Махтуми-джан у старухи в голове и на правой стороне нашла белую вошь, а на левой стороне — черную вошь.

Старуха сказала ей:

— Белую брось направо от себя, черную — налево от себя.

От белой вши вырос белый репейник, от черной — черный.

Дала старуха огня девушке и отпустила. Прибежала Махтуми-джан домой, запалила костер. Но только мясо сварилось — примчалась старуха-пророчица. Все мясо сожрала, кости обглодала, да еще со щек девушки румянец слизала.

Воротился брат из-за далеких гор, а его сестра едва дышит.

— Что с тобой, Махтуми-джан? Где твой румянец?

— О братец мой! — взмолилась сестра. — Если простишь мой смертный грех, то скажу.

— Ну, скажи, — отвечал брат. — Я простил твой смертный грех.

Рассказала Махтуми-джан о своем непослушании и о старухе. Задумался Акколоберген. Думал-думал и сказал:

— Для кого ты это все сделала, сестра, — для меня или для себя? Видно, спрятать тебя надо от старухи, мне на охоту пора.

Посадил Махтуми-джан в яму, куда золу из очага ссыпают, а конец косы снаружи оставил.

Пока Акколоберген охотился, сморил его сестру сон. И приснилось ей: пришел в горы хан Багессе́н, посадил ее на лошадь задом наперед и увез.

Вернулся с охоты Акколоберген, достал из ямы сестру, и она ему рассказала свой сон.

— Хан из твоего сна — знамение, — сказал брат. — Кровь закапает с конца моей плети, не быть мне сыном своего отца, да не попасть мне в стремя ногой — не видать Багессену моей сестры!

Худое к худому, хорошее к хорошему.

Старуха о семи пядей во лбу пришла к грозному хану Багессену и сказала:

— Живет на белом свете девица Махтуми-джан. Ее волосы длиной в сорок гулаче́й[49], а если свить из них веревку, то будет и на всю тысячу.

Хан Багессен один не ходит. Пришел хан с тьмою, пришел в горы — нет Махтуми-джан. В доме нет, в горах нет. Кликнул старуху о семи пядей во лбу. Идет старуха, землю нюхает, сама приговаривает:

— Ищу человека! Ищу человека!

И вынюхала яму для золы, а из ямы коса торчит. Схватила старуха за косу, вытащила Махтуми-джан и кинула ее в седло хану.

Вернулся брат из-за гор — нет сестры, зато следов тьма-тьмущая. Бросился Акколоберген в погоню. День ехал, ночь ехал. Утром потрогал следы, а они теплые. Пришпорил Акколоберген коня и догнал войско хана Багессена.

Сорок дней и сорок ночей бился Акколоберген с войском Багессена. Ни кусочка хлеба не съели, ни глотка воды не выпили — только и делали, что тупили острые сабли.

Побил злое войско Акколоберген, побил да изнемог, и тогда послал хан Багессен Махтуми-джан к ее брату, и вышла она из шатра и сказала:

— Милый брат, войско моего похитителя все погибло, да сам он — великий батыр и готов биться сорок дней и сорок ночей. Не устоять тебе, милый брат. Не губи себя ради меня, натяни свои золотые поводья.

— Я умру за тебя! — закричал громовым голосом Акколоберген. — Да закапает кровь с конца моей плети, да не попасть мне ногою в стремя! Или я не сын своего отца?

Ринулся Акколоберген, но хан отмахнулся от его сабли, как от мухи, и говорит Махтуми-джан:

— Убить, что ли, твоего братца или пусть убирается?

И взмолилась Махтуми-джан:

— О брат мой! Не ты ли уберег меня от наговора, не ты ли дал мне в кормилицы матушку-газель, не ты ли спас меня от злой старухи? Разорвется мое сердце на тысячу кусочков, коли увижу тебя бездыханным. Уходи, брат мой! Скажи только, где у тебя весенняя стоянка, где зимняя?

— Моя летовка — карага́ч[50],— ответил Акколоберген, — коли пусто у карагача, значит, не ищи меня на этом свете. Моя зимовка — джида́[51], коли пусто у джиды — не ищи меня на этом свете.

Ускакал Акколоберген прочь, а хан Багессен увез Махтуми-джан к себе.

Долго ли, коротко ли, родилась у Махтуми-джан двойня, мальчик и девочка. Старуха о семи пядей во лбу, прикинувшись повитухой, приняла у роженицы детей да и подменила их. Вместо прекрасных, как луна и солнце, младенцев поднесла матери курицу с петухом.

— Научи, что мне делать?! — взмолилась бедная Махтуми-джан. — За таких детей хан Багессен меня в порошок сотрет, по ветру развеет.

— Поклянись принести серебряной воды, тогда научу, — сказала старуха о семи пядей во лбу.

— Но где мне взять серебряной воды?

— К серебряной воде тебя принесет конь с глазами как цветок ядовитой травы.

— А где взять коня?

— В табуне хана Багессена.

— Но захочет ли хан дать мне коня?

— Не захочет, но ты ему скажи: твои дети — луна не луна, солнце не солнце, в петуха да курицу превратила их болезнь гитилджа́. И скажи ему: если хочешь познать своих детей в их истинном облике, покажи мне коня с глазами как цветок ядовитой травы, покажи мне посох отца моего.

Сказано — сделано.

Опечалился хан Багессен колдовской болезнью своих детей. Вывел Махтуми-джан в степь, свистнул в три пальца, и увидела она: мчатся кони высотой с горы. Верхушки осокорей покусывают, вершины стогов пощипывают. Среди них конь с глазами как цветок ядовитой травы.

Достал из-под земли хан Багессен посох отца Махтуми-джан. Только взялся за рукоять, как одолел его богатырский сон.

— Спать ему сорок дней и ночей. Садись на коня, скачи! — сказала старуха о семи пядей во лбу.

Полетел конь с глазами как цветок ядовитой травы, словно птица сокол: только его и видели. В единый миг очутилась Махтуми-джан у источника.

Погладила она коня по шелковой гриве, по атласному крупу, поскребла шею ноготками.

— Спасибо тебе, диво-конь.

Набрала воды в кувшин, села на коня и тотчас явилась перед старухой.

— Вот тебе вода, давай моих детей! — сказала Махтуми-джан.

Вывела из шатра старуха о семи пядей во лбу прекрасных, как солнце и луна, мальчика и девочку.

Подала и Махтуми-джан кувшин старухе, да конь с глазами как цветок ядовитой травы вдруг ударил копытом. Невелик был кувшин, а пролилось из него озеро.

— Так вы заодно! — завизжала старуха и столкнула Махтуми-джан в омут.

Хан Багессен видел все это, потому что истекли сорок дней и ночей, потому что единый скок коня с глазами как цветок ядовитой травы равен дню и ночи.

Был грозен хан Багессен. Хлопнул он ведьму, как муху, стер в порошок, по ветру развеял, а жене своей сказал:

— Выходи из воды!

— Если бросишь дочь мою в воду, тогда выйду, — ответила хану Махтуми-джан.

Бросил хан Багессен дочь в воду.

— Выходи! — сказал.

— Если бросишь сына моего в воду, тогда выйду, — ответила хану Махтуми-джан.

Бросил хан Багессен сына в воду.

Подхватила их Махтуми-джан и кинулась бежать по степи. Сел хан на своего коня с глазами как цветок ядовитой травы, а тот скакнул, да на сутки вспять, другой раз скакнул на все трое суток.

Не усидел хан Багессен в седле, свалился наземь. И сказал ему конь человеческим голосом:

— Ты не гладил меня — плетью охаживал, не говорил ты мне добрых слов за службу мою великую — гнал да понукал. Потому возвращаюсь по старым следам, ибо голод меня мучит, жажда меня гнетет. Прощай.

А Махтуми-джан бежит по степи с детишками на руках. Вдруг слышит конский топ. Оглянулась, а это конь с глазами как цветок ядовитой травы, да без всадника.

Обрадовалась Махтуми-джан, а конь подскакал к ней и говорит человеческим голосом:

— Возвращаюсь по старым следам, ибо голод меня мучит, жажда меня гнетет.

— Ты мне службу сослужил, послужу и я тебе, — сказала Махтуми-джан.

Вырвала она глаз, бросила наземь — и ударил из-под земли источник. Взяла нож, отрезала свои волосы длиною в сорок гулачей, упали волосы наземь — обернулись густой травой.

Принялся конь с глазами как цветок ядовитой травы есть и пить, а Махтуми-джан подхватила детей и побрела неведомо куда.

И повстречался ей овечий пастух.

— Здорова ли ты, путница, как живешь? — спросил он женщину.

— Я здорова, пастух, хорошо живу, — ответила несчастная.

Узнал пастух сестру свою милую. Это был он, храбрый Акколоберген.

— Не отведаешь ли хлеба моего, не выпьешь ли воды моей? — спросил он свою сестру.

— Я отведаю твоего хлеба, добрый человек, я выпью воды твоей. Истерзано мое тело дальней дорогой, истомлена душа моя горькой судьбиной.

Взяла котел с водой Махтуми-джан, стала пить, с головой в котел окунулась. И сама себе не поверила: от той воды — оба глаза на месте и волосы отросли на все сорок гулачей.

Съела Махтуми-джан кусочек лепешки — вернулись к ней силы и румянец на белое лицо ее. Узнала она брата милого, возрадовалась радостью доброй и нежной. Тут и конь с глазами как цветок ядовитой травы прискакал к ним из далеких степей и принес им не хурджу́н[52] с добром-золотом — принес город златоверхий, где жить, царство, где царствовать.

Загрузка...