— Готовишься к обвинительной речи? — Силов открыто издевался.

— Но для этого я должен выйти на суд! Живой! А так меня еще на обратной дороге убьют! Здесь же! На пароме!

— А если нам вызвать «Александра Пушкина»? С ними махнуть!

— Возьмут приступом. В море! Или еще до отправления…

— А в моторке? С начальником Рыбнадзора?

— С Кадыровым? Этого я сам убью… За жадность!

— Ладно, — сказал Силов. — Все! Там решим. Я должен посоветоваться.

Силов резко поднялся, раскрыл наручник на левой руке у Баларгимова и закрыл на своей левой руке. Дежурный подошел к двери, он возглавил маленький эскорт вокруг задержанного. Милиционер встал в арьергарде.

Народу на трапе было уже немного. Из трюма одна за другой выезжали машины. Серая «Волга», в которой Баларгимов въехал на паром, остановилась невдалеке.

Водитель ее — Смирнов — видел, как на трапе появилась оперативная группа вместе с задержанным.

Веденеев впереди, Силов и Баларгимов, соединенные наручниками, посредине и милиционер сзади спустились по трапу, остановились у киоска справочной, недалеко от тротуара.

На площади было много машин. Но Смирнов обратил внимание на синие, с затемненными стеклами, «Жигули», в которых невозможно было никого разглядеть.

«Жигули» резко затормозили, и в ту же секунду стекло рядом с передним сиденьем опустилось и из машины показалось дуло автомата. Люди на пристани бросились врассыпную. Раздалась автоматная очередь.

— Ложись! — крикнул Силов и бросился на землю, увлекая за собой Баларгимова.

Он еще успел выхватить пистолет, но не стал стрелять. На площади были люди.

Силова спасло то, что он откатился за киоск «Справочной».

После молниеносного нападения «Жигули» мгновенно скрылись. Баларгимов был ранен в руку.

— Вызывайте милицию, «скорую» — крикнул Силов застывшим в отдалении людям.

Кто-то побежал к телефону.

Силов бросился к Веденееву и милиционеру, которые лежали в крови на асфальте.

Вдали послышалась милицейская сирена. Это шла помощь.

Стучал телетайп в дежурной части.

Милиция Другого Берега сообщала о чрезвычайном происшествии:

«…На набережной совершено нападение на милицейский конвой с целью освобождения арестованного Баларгимова из-под стражи. В результате один из работников милиции убит. Дежурный отделения водной милиции Веденеев, сопровождавший арестованного, доставлен с тяжелым проникающим ранением в госпиталь… Состояние критическое.

Прошу принять меры розыска преступников…»

Синего цвета «Жигуль», из которого открыли огонь на набережной, проскочил несколько улиц. Выскочил к морю.

Как и на другом берегу, и тут тоже, далеко, сколько хватал глаз, впереди тянулись «козлятники».

Вокруг все было тихо. Стрельба на набережной не побеспокоила обитателей выдвинутого далеко вперед узкого мыса.

Сбоку, вдоль моря, виднелись стоянки лодок. Огромный частный парк моторок.

У одной из калиток «Жигуль» притормозил. Из него выскочил человек. Это был начальник Восточнокаспийской Рыбоинспекции Шавкат Кадыров. Он перебежал освещенный участок тротуара и побежал между сходней к лодкам.

«Жигуль» рванул дальше по набережной. Где-то позади уже слышалась тревожная сирена — милиции и «скорой».

Кадыров подбежал к лодке, выглядевшей весьма необычно — с двумя серебристыми дюралевыми «сигарами» вдоль бортов — быстро, один за другим, включил японские моторы «судзуки».

Послышался шум, словно разгонялся сверхмощный реактивный лайнер. Кадыров включил скорость, и лодка высоко, почти вертикально, задрав нос, двинулась по ночному морю.

Все вокруг наполнилось гулом.

Несколько лысух поднялось в воздух. Они разбегались низко, словно гидропланы — касаясь воды. После их разбега на поверхности еще некоторое время оставались полосы — подобие взлетных…

Пора было уезжать.

Тура нажал на звонок — мальчик-официант появился точно из-под земли.

— Счет, — сказал Тура.

— Ваш счет оплачен, — официант улыбнулся.

— Кем же? — удивился Тура.

— Не знаю… Он сказал, что ваш друг. В таких случаях мы никогда не отказываем. Дружба у нас здесь — святое дело.

— Так-так, — Тура согласился.

— Вопрос исчерпан? Правда?

Анна смотрела на Туру с улыбкой и любопытством.

— Но могу я по крайней мере узнать, сколько стоил наш ужин? — спросил Тура. — По-моему, это не возбраняется.

— Нет, — мальчик достал блокнот. — Шашлыки из осетрины — три рубля сорок копеек, закуска… Итого: семнадцать рублей шестнадцать копеек… — Он поправил очки.

— Передайте спасибо нашему доброжелателю. В свою очередь, я хочу оставить вам вещественные знаки нашей признательности. — Тура достал бумажник, выложил на стол несколько крупных купюр. — Это ни в коем случае не плата по счету за ужин. Рассматривайте их как чаевые…

Маленький плут развел руками:

— Не обидит ли это вашего друга? Он ведь может оскорбиться!

— Не обидит, — успокоил Тура.

Они вышли. Коридор привел их в пустой двор, с черным звездным небом между деревьями и отдаленным плеском волн.

На пороге Тура обнял Анну.

В эту секунду из стоявшей под деревьями машины прямо в лицо им дважды пальнула фотовспышка.

Яркий свет открыл все, скрывавшееся в темноте, — складки Анниного платья, ее голову на плече Туры, его руку, обвившую талию.

Фотографировали дважды и машина уехала.

— Кажется, это милицейская машина, — сказала Анна. — И эти молодые люди, что были тогда в ресторане…

— Мне тоже, — Тура кивнул.

— Мне страшно возвращаться домой, — пожаловалась она.

— Тебе и не придется возвращаться, — сказал Тура серьезно. — Ты едешь ко мне.

— Вы уверены, что это необходимо, Тура? — она внимательно посмотрела на него. — Подумайте…

— Совершенно уверен. Поехали.

Тура и Анна лежали молча. Из коридора в комнату проникал неяркий свет.

В углу что-то тихо зашуршало. Тура прислушался.

— Ты чего? — спросила она.

— Тш-ш!

— Боишься мышей?

— Панически. Особенно крыс!

— А я котов, — Анна засмеялась. — Наверное, в другой жизни я сама была мышь или крыса…

Внезапно послышались шаги за окном.

Тура зажал ей рот. А потом внезапно дернул ее за руку на себя и вместе с нею откатился к самому окну.

Он успел вовремя!

Кто-то разбил окно, раздалась автоматная очередь. Клочки ваты, вырванные пулями из пестрых одеял, — «курпачи», полетели в разные стороны.


Уже знакомая лодка с серебристыми баками-»сигарами» вдоль бортов шла по ночному морю.

В ней находился один человек — начальник Рыбоинспекции Кадыров. Он сидел на руле.

Лодка выглядела плачевно. Задранный нос был опущен, рева, напоминавшего о реактивном двигателе, не было, постукивал всего один из ее моторов, остальные молчали. Потом зачихал и замолк и этот последний. Горючее кончалось.

Впереди, не очень далеко, виднелся маяк, там был остров.

Кадыров поднял в лодку моторы, чтобы не ударить ими о камни, на веслах подвел лодку к берегу.

Маленький безлюдный остров спал, только робот-маяк постоянно, с одной и той же заданной частотой, посылал в море импульсы света.

Кадыров причалил, легко вышел из лодки.

Несколько часов, проведенных в море, нападение на оперативную группу, казалось, изменили даже внешность примерного служаки из Восточнокаспийской Рыбоинспекции. Кадыров двигался по-кошачьи, бесшумно, нашел врытый в берег столб, набросил цепь, закрепленную на носу лодки.

Потом он направился к стоявшему невдалеке маленькому домику.

В темноте залаяли собаки.

Кадыров прикрикнул на них, взошел на крыльцо.

— Керим! — Он толкнул дверь.

В домике вспыхнул неяркий свет.

Старик-прокаженный, уже одетый — в круглой туркменской тюбетейке, в халате, в каушах на ногах — хотел идти навстречу, но Кадыров уже входил в дом.

— Ассалом-алейкум…

— Ва алейкум-ассалом…

Они обменялись еще традиционными мусульманскими приветствиями, но чувствовалось, что для обоих — это пустая формальность.

Керим отошел от двери, сел к столу, достал трубку, принялся ее набивать.

— Керим… — Кадыров сразу перешел к делу. — Заправь меня. У меня керосин кончился.

Старик пробормотал что-то под нос себе. Он и не думал двигаться — молча закурил.

— Керим! Может, ты не понял? Мне надо срочно заправиться! Я спешу!

Старик вынул трубку изо рта, спросил:

— За что ты Мазута посадил? Что он тебе сделал?

Кадыров счел за лучшее объясниться — прокаженный был упрям и в данной момент многое зависело от того, согласится ли он помочь.

— У Мазута в тайнике нашли пистолет, из которого был убит Сергей Пухов! Милиция его за это и посадила! А я — Рыбнадзор, я — никого не сажаю! Власти такой у меня нет! Пойдем, Керим! Где у тебя канистры?

— А кто ему этот пистолет в тайник сунул?

— Я думаю — Садык! Баларгимов!

— За то, что Мазут не хотел вам отстегивать…

— Пойдем. Я спешу. Милиция с Баларгимовым сама, разберется… У них сейчас будет много времени, целая вечность.

— Не пойду.

— Не пойдешь?

— И бензина не дам.

— Я сам возьму!

Старик качнул головой:

— Ты его не найдешь. Он спрятан, от таких подлых людей, как ты… А лодки почему ты сжигаешь? За то, что мало тебе платят? Готов три шкуры содрать! Нет тебе бензина!

— Пес прокаженный!.. — Кадыров приблизился к старику, с силой двинул его в лицо.

Голова старика откинулась.

— Я тебя в последний раз спрашиваю! Ты дашь мне бензин?

Керим отрицательно качнул головой.

— Нет!

— Сейчас ты сильно пожалеешь об этом…

Кадыров вынул из куртки пистолет, передернул затвор.

Он уже не владел собой. Прорезь мушки глядела точно в грудь старика.

— Идешь или нет? Считаю до трех. Раз…

— Иду… — голос старика прозвучал глухо. Кадыров убрал руку с пистолетом, отошел к двери. Старик приподнялся.

Сбоку у стола стояли сапоги. Керим нагнулся и вдруг мгновенно, с юношеской ловкостью обернулся к Кадырову.

Из руки его вылетел нож.

Кадыров покачнулся. Нож торчал у него из груди…

Приближался рассвет.

Тура отвез Анну и вернулся к дому. Все вокруг спало. Тура поставил машину, вышел. Постоял, глядя на разбитые автоматными очередями стекла.

Осколки виднелись всюду — в рамах, внизу, у окна. Под ногами.

Внезапно раздался шорох. Тура автоматически выдернул из-под ремня за спиной пистолет. Кто-то осторожно передвигался в тени забора.

Тура раздвинул кусты.

Маленького роста пожилой человек… В первую секунду Саматов его не узнал. На уровне груди он увидел старую армейскую фуражку, грубо вылепленный нос, тяжелую даже для нормальной большой головы массивную нижнюю челюсть. В лицо Туре смотрели черные, жалостливые глаза.

— Это я, Керим… С Осыпного!

— Керим? Что вы здесь делаете? — спросил Тура.

— Я ждал вас… Я убил начальника Рыбоинспекции Кадырова… Вот… — Он протянул Туре пистолет. — Это его. Я все расскажу… Вы можете поехать со мной?

Оперативно-следственная группа, ездившая на остров, вернулась пополудни.

На берегу у метеостанции, в центре браконьерского Берега, их встречали местные жители, привыкшие соблюдать «омерту» — кодекс всеобщего молчания под страхом смерти.

Тут были и Мазут, и Адыл, и другие рыбаки.

Они смотрели на приближавшиеся с моря лодки.

Лодки приближались. В одной из них сидели работники милиции — Бураков, Орезов, Тура. С ними ехала и Анна Мурадова. В другой находился старик-прокаженный и еще кто-то.

На буксире шла и оснащенная серебристыми «сигарами» лодка Кадырова, в которой находился закрытый простыней труп.

Налетевший ветер приподнял край простыни с лица убитого…

Когда лодки причалили, труп Кадырова внесли в машину.

Сотрудники тоже заняли свои места.

Все уехали, оставив на берегу двоих — Туру и Мазута.

— С приездом… — иронически приветствовал Туру браконьер. На Мазуте был все тот же ватник с торчащей из дыр ватой.

Поодаль виднелась еще фигура — карлик Бокасса. Ему запретили подходить, он приседал, кривлялся, передразнивая старика-прокаженного.

На бывшем здании банка из-под краски проступал призыв — «Отдадим голоса за нерушимый блок коммунистов и беспартийных!».

— Бокасса! — Касумов погрозил карлику кулаком, тот отбежал на несколько метров, закрыл лицо руками, словно собирался плакать. — Узнал, что Баларгимова увезли, и сам не в себе.

— Чем его Баларгимов так приручил? — спросил Тура.

— Да всем. Водкой, анашой. А то конфету даст. Он ведь как ребенок малый, Бокасса…

Карлик был действительно возбужден, угрожающе сжимал свои крохотные кулачки.

Было довольно ветрено, гул волн долетал до здания и землю чуть трясло.

— …Плохо нельзя о покойниках. Но… Аллах простит! Перед тем, как мне подсесть, я пошел к Кадырову. Так и так, говорю. «Лодка есть. Мотор. Хочу ловить, и мне будет хорошо, и тебе…» Посмотрел он на меня, засмеялся. «Так дела не делают, Мазут! Мне ведь тоже надо кое с кем делиться. Займи денег, строй лодки. Каждую на пять моторов. Нанимай ездоков. Платить будешь в месяц вот столько…» — Он показал на пальцах.

— Сотен?

— Тысяч!

— Одному Рыбнадзору? — Тура не удержался.

— Рыбнадзору. Еще милиции. А по мелочам — участковым, на суда Рыбоохраны, охраны природы… Дежурным по водной милиции…

— Всем дежурным?

— Почти всем! Да, еще за холод в магазине!.. Чтобы заработать тысячу-другую, нужно целый аппарат содержать… Я отказался, и через месяц уже сидел. Кадыров меня и поймал…

— Выходит, все взяточники?

— Зачем? Менты и Рыбнадзор — люди дисциплинированные. Дадут им приказ брать — в минуту возьмут. Нет приказа — не подойдут! Хоть им белугу на уши вешай.

Мазут вошел в домик, включил свет. Переступив через разбросанные тут и там гребные винты, они прошли к столу, расселись по чурбакам, заменявшим табуретки.

— А в последнее время и вовсе оборзели! А не заплатишь — и вовсе лодку сожгут. Все знают и молчат!

— Если нет свидетелей — это одни разговоры, — заметил Тура. — Ничего не докажешь…

— Все запуганы. У нас тут одних мертвецов не боятся… А Баларгимов жив. Хотя и на том берегу.

— Ну, ты-то не боишься!

— Для меня стучать — это западло! Браконьер — это профессия на всю жизнь. Я сидел и еще буду сидеть… А тут как брали взятки, так и будут…

— Но Пухов-то не брал!

— А что Пухов? Что рыжий мог против них? Вы застали его в живых?

— За несколько часов до смерти он искал встречи со мной.

— Он был один? — спросил Мазут.

— Нет. С ним была молодая женщина.

— …Жена Умара Кулиева, — уверенно сказал Мазут. — Это вот зачем…

Мазут подошел к окну — на полочке, рядом с подоконником, сушилось несколько сигарет. Мазут выбрал одну, повертел между пальцами, раскрошил табак. Внутри лежала маленькая, свернутая трубочкой бумажка.

— Это записка из камеры смертников. Мне ее передал знакомый контролер. Пухов хотел ее получить, но не успел. Его убили…

— Могу? — спросил Тура, разворачивая трубочку.

— Можете взять себе. Мне она не нужна.

Тура поднес записку к свету, прочитал вслух:

— «Отец, дядя перед приговором ехал со мной в автозаке, обещал, что все сделал, что расстрел дадут только чтобы попугать. Я не виноват, вы же знаете…»

Тура поставил машину во дворе, прошел, в дежурку. Дежурный надел фуражку, лежавшую на столе, поправил нарукавную повязку, отрапортовал:

— За время дежурства…

Тура рукой остановил его:

— Не надо.

— …Стекла вам вставили, Бураков занимается…

— С остальным я сам разберусь, — прервал его Тура. — Какие новости из больницы?

— У Веденеева состояние тяжелое. Жену туда отправили, у милиционера — средней тяжести…

— Узнай, чем мы можем быть полезными…

— Есть, товарищ подполковник.

— Орезова — ко мне.

Тура поднялся наверх, прошел в приемную.

Увидев его, Гезель сказала:

— Звонили с того Берега. Состояние Веденеева по прежнему тяжелое…

— Жена с ним?

— Да, она там. Майор Силов вернулся. Сейчас он разговаривает с людьми из конторы, где работал Баларгимов…

— Я разговаривал с ним, — сказал Тура. — Как ты его нашла после командировки?

Гезель улыбнулась.

— Как всегда… Не унывает! — она взяла со стола сколку бумаг, протянула Туре. — Вы просили копию приговора по Умару Кулиеву…

— Спасибо.

Гезель вспомнила:

— Да! Вернулась из Москвы Вера Кулиева. Я видела ее. Она вам еще нужна?

— Мне необходимо с ней увидеться. Я не хочу посылать ей повестку.

— Я поняла, Тура Саматович. Я сделаю.

Тура прошел в кабинет, подошел к сейфу. Открыл его. Скрепка лежала на том же месте, где он оставил ее.

— Вызывали, товарищ подполковник? — в кабинет вошел Орезов.

— Хаджинур! — Тура не предложил ему стул. — У меня срочное поручение. Слушай внимательно! В день, когда Умару Кулиеву вынесли смертный приговор, его везли на суд в автозаке. Проедь по районным судам. Чьи дела рассматривали в тот день? Нет ли сейчас кого-нибудь из тех людей на свободе? Понял?

— Из тех, кто находился в автозаке вместе с Умаром Кулиевым? — Орезов удивился.

— Да.

— Вас понял… Вы у себя будете, товарищ подполковник?

— Сейчас я ненадолго еду в прокуратуру…

Тура поднялся на второй этаж, нашел нужный кабинет, на котором висела дощечка:

«ПРОКУРОР ПО НАДЗОРУ ЗА МЕСТАМИ ЗАКЛЮЧЕНИЯ».

— Можно? — он постучал.

Его принял хозяин кабинета — добродушный молодой усач.

— Саматов, — представился Тура. Прокурор задержал его руку в своей:

— А по имени?

— Тура.

— Фурман. Это — имя.

— Что ж, — сказал Тура. — Как имя оно даже симпатичнее, чем фамилия.

Они посмеялись.

— Хочу спросить, как человек новый… — не беря предложенный стул, сказал Саматов. — Среди осужденных к высшей мере наказания много людей с объектов обслуживания водной милиции?

— Берег и корабль? — уточнил Фурман.

— Ну да. Браконьеры…

— Сейчас в области вообще только один осужденный к высшей мере. И как раз рыбак. Кулиев Умар.

— И больше ни одного?

— Нет.

— Его не помиловали?

— Нет. Да вот, если хочешь… — Фурман достал документы:

— «Постановление Президиума Верховного Совета СССР об отклонении ходатайства о помиловании Кулиева Умара, осужденного к смертной казни…» Вот здесь его расписка. «Заключенный Кулиев… содержащийся в подразделении… даю настоящую расписку в том, что ознакомлен с постановлением, в чем и расписываюсь».

— И когда его?.. — спросил Тура. Фурман понял, хотя Тура и не договорил.

— Этого не знает никто. Но обычно Президиум через Прокуратуру СССР возвращает уголовное дело в суд, вынесший приговор. После этого суд уведомляет органы исполнения приговора о том, что уголовное дело вернулось…

— А дело Кулиева? — спросил Тура.

— Пока в Москве.

— Ясно…

4

Силов, разговаривавший у себя в кабинете с одним из; свидетелей, нервничал.

Разговор увязал в деталях, собеседник демонстрировал явную незаинтересованность.

— Так кем все-таки работает у вас на участке Баларгимов? — добивался Силов от крупного лысоватого человека с загорелым угольно-черным лицом.

— Проведен он как электромонтер первого разряда.

— А в действительности?

— Обходчик трассы магистрального кабеля…

— Существует такая должность?

— Вообще-то, нет, но…

— В чем его обязанности?

— Он должен обходить или объезжать участок магистрального телефонного кабеля… — Рахимов был не уверен. — Предупреждать, чтобы не производились земляные работы в районе прохождения кабеля…

— Вы видели его на работе?

— Трасса большая… — он помялся.

— Видели или нет? Что вы все крутите?!

Рахимов, наконец, не выдержал:

— Не видел! Я вообще его никогда на работе не видел!

Силов словно только и ждал этого. Вцепился:

— Чем можно это объяснить?

— Не знаю. Может, Сабиров лучше знает. Он принимал его на работу…

— Две недели, как вы исполняете обязанности… В табеле Баларгимову ставите рабочие дни?

— Да.

— И за сегодня тоже. По-вашему, он продолжает работать?

Рахимов поколебался.

— Сабиров приказал ставить ему рабочие дни… В кабинет заглянул Бураков:

— Вы у себя? Хотел подписать бумаги… — Бураков и Рахимов коротко взглянули друг на друга: Бураков смотрел невозмутимо, но Рахимов, поймав его взгляд, сразу занервничал.

Он взглянул в окно, внезапно обрадовался:

— Вот и Сабиров. Он лучше знает…

Во двор свернул долговязый начальственного вида мужчина в шляпе.

Перед выходом он остановился… Задрав голову, поискал кого-то глазами в окнах верхнего этажа. Никого не увидев, он направился дальше, в дежурку.

— Понимаете… — объяснял Сабиров, сидя на стуле, где перед тем сидел Рахимов. — Баларгимов должен был замечать, где ведутся земляные работы и звонить нам…

Ничего нового он не сказал.

— Вы давно на этой работе? — спросил Силов.

— Уже три года.

— А раньше?

— Я заведовал парткабинетом. Здесь же, в Восточнокаспийске…

Перед Силовым сидел типичный ставленник аппарата, руководивший — «в целом», «в общих чертах».

— Прошу вас точно ответить на мои вопросы. Итак… Сколько за три года Баларгимов обнаружил повреждений кабеля на трассе?

Сабиров пожал плечами:

— Не могу припомнить.

— Но были такие случаи?

— Я должен переговорить с людьми.

— Обязан ли он был ежедневно являться в контору?

— Нет.

— Вы все равно ставили ему рабочий день…

— Да.

— Как оплачивается его труд?

— По часовой тарифной ставке. Плюс компенсация за неиспользованный отпуск.

— Баларгимов получал зарплату сам?

— Только лично.

— Чем же объяснить, что Рахимов — фактически ваш зам — говорит, что никогда не видел Баларгимова в дни зарплаты…

Вошел Тура.

Силов подвинул ему лежавшие перед ним бумаги, показал абзац, на который следовало обратить внимание.

Саматов быстро пробежал его глазами, взглянул на Сабирова.

— Вы понимаете, что вы делали? — спросил Тура. — Это же хищение!

— Меня могут за это судить? — Сабиров побледнел. Соломенная шляпа, которую он держал на коленях, упала на пол, но Сабиров и не потянулся за ней.

— А ты как хотел, милый? — пропел Силов. — Чтобы тебе благодарность объявили? Он не работал, а ты ему денежки государственные выплачивал. И после этого хочешь спать спокойно? Не выйдет…

— А если не выплачивал?

— Еще хуже — себе брал!

— Не брал.

— Значит, отстегивал кому-то! Давал взятки!

— Деньги я возмещу! Хотя корысти моей тут не было!

— Зачем же ты затеял все это?

Сабиров поколебался.

— А если меня к этому принудили?

— Кто? Назови!

— Я скажу. Но захотите ли вы ссориться со всеми здешними властями?! — Он перевел взгляд на Туру. — Ты-то научен! Мне говорили…

Тура уловил новый этот тон в разговоре, ответил грубо.

— Когда мне понадобится твой совет, я сам тебя попрошу. Кто именно тебя принудил?

— В вашей водной милиции об этом прекрасно знали!

— Кто у нас знал?

Сабиров поерзал на стуле, вытер платком вспотевший лоб.

— Бураков знал? — спросил Саматов.

— Знал.

— Вы выполняли указание Буракова?

— Нет. Бураков меня только вызвал. А приказал не он. «Баларгимова оформи к себе. Он будет числиться, а работать не будет…» — Лоб у него покрылся снова испариной, он промокнул его платком. — Что я должен был делать?

— Но кто? Кто?

— Большой человек. А фамилии его я не назову! Я тоже еще жить хочу… Все… Больше я ничего не знаю. И это в протокол не вписывайте! Не хочу!

Силов дописал протокол, передал Сабирову:

— Ну хорошо. Прочтите, распишитесь. Пока вы свободны.

Сабиров вышел.

— Проводи меня, — сказал Тура. — Я еду к Агаеву, У него юбилей…

— А подарок? — удивился Силов.

— Я вручу его не в парадной обстановке…

Силов вел машину, рядом сидел с ним Тура. Силов говорил:

— Без Баларгимова, я понял, тут ничего не обходилось. Он в курсе всего. Поэтому Кадыров и его друзья на том берегу и встретили нас с автоматом…

— Звонили из водной прокуратуры… — Саматов закурил. — Баларгимов уже начал сдавать их всех подряд. Буракова он уже назвал…

Силов махнул рукой.

— С этим все ясно. Убийство Сейфуллина, ружье Макарова… Теперь — это трудоустройство… Водной прокуратуре тут будет много работы. Настоящие браконьерские войны…

Он помолчал, грустно улыбнулся.

— Твой хрусталь ночью не пострадал? Может, тебе стоит на время перебраться в «Интерконтиненталь»?

Тура покачал головой.

— Пока рано, — повернувшись к окну, он увидел Анну Мурадову.

Анна шла по тротуару в своей яркой японской курточке, размахивая сумкой на ремешке.

— Притормози-ка… — попросил Тура.

Силов тоже заметил Анну, понимающе взглянул на Туру, выключил скорость.

Машина бесшумно поравнялась с Анной, катила рядом. Тура открыл дверцу:

— Вас подвезти?

Анна увидела «Ниву», рассмеялась:

— Я и не знала, что вы занимаетесь еще и частным извозом!

— Да. Мы ведь получаем меньше, чем американские полицейские. Вот и приходится. Садитесь.

— Нет смысла занимать вашу машину, — Мурадова все-таки села. Силов снова вывел машину на дорогу. — Я уже почти пришла…

— Мой друг Валентин Силов, — представил друга Саматов.

Анна улыбнулась:

— Тура много о вас рассказывал…

Силов обернулся:

— Искренне польщен…

Ехать пришлось недолго.

— Вот здесь, — она показала на угол дома судебно-медицинской экспертизы.

Силов затормозил.

Анна вышла из машины и, уже идя по тротуару, обернулась, помахала рукой.

— Ну, Тура! Я молчу, — сказал Силов, снова трогая машину.

На этот раз его шутка прозвучала грустно. Силову было невесело.

Они выехали из города, быстро набрали скорость.

— Насчет состояния Веденеева ничего нового? — спросил Тура.

— Ему не выжить. Жена никуда от него не отходит… Кстати, — Силов внимательно следил за дорогой. — У него оказалась при себе огромная — учитывая его скромную зарплату — сумма…

— Жена знала о ней?

— Нет.

— На Веденеева многие показали как на взяточника…

— Но я сказал, чтобы ей оставили деньги. Там остаются двое сирот.

— Так и будет.

На перекрестке впереди показался запрещающий знак.

— К нам это не имеет отношения, — заметил Тура.

— Вас понял.

— Сюда, — показал Тура. Силов свернул под знак.

Дорога вела в тупик, заканчивавшийся железными решетчатыми воротами, за которыми виднелся целый дачный поселок. Он выглядел зеленым оазисом предгорья.

На повороте перед воротами стояла патрульная милицейская машина и мотоцикл. Несколько гаишников сбились вместе, судачили о жизни.

— Знакомые порядки, — заметил Силов. — Ко мне что-нибудь будет, товарищ начальник? — Он обернулся к Саматову, достал сигареты.

— Я послал Хаджинура проехать по судам… — Тура ответил серьезно. — Мне нужно знать, видел ли кто-нибудь Баларгимова в автозаке, когда людей везли в тот день на суд. Можно ли верить записке Умара Кулиева из камеры смертников. Или это только уловка. А что у тебя?

— А я хочу попить чайку с соседями Баларгимова. Мне кажется — именно теперь, когда он арестован, в этом есть смысл.

— Если что — сразу же вытащи меня отсюда. И если даст знать о себе жена Умара Кулиева, тоже.

— Слушаюсь, — шутливо сказал Силов.

Позади показалась черная «Волга». Издалека засигналила. От патрульной машины к «Ниве» побежал гаишник, издалека замахал жезлом:

— Дорогу!

Силов уже съезжал к обочине, уступая дорогу. Гаишник отдал честь сидевшим в машине, подскочил к «Ниве», но, разглядев в ней Силова и Туру, козырнул:

— Торчу тут, как попка. А на трассе дел невпроворот…

— Кто это? — Силов показал на «Волгу».

— А-а… Небольшое дерьмо. Но лучше не связываться!

Гости — представители высшей восточнокаспийской номенклатуры — были в сборе, но в дом не входили.

Нарядная толпа празднично одетых, породистых мужчин и женщин дефилировала по аллеям закрытого для посторонних дачного поселка.

Подъезжали новые гости.

Агаев и Лора встречали гостей, принимали цветы, обменивались поцелуями, рукопожатиями. За ними тенью следовал то ли личный секретарь, то ли телохранитель Агаева — Смирнов. Только на этот раз вместо зеленой армейской «камуфляжки» на нем был обычный штатский костюм.

— Поздравляем!

— Спасибо…

— От души!

Слова эти порхали вокруг.

Все собравшиеся были по большому счету единомышленниками, сослуживцами по ответственной государевой службе, большой ценой заплатившими за место под солнцем и готовыми в любой момент общими силами защитить собственные привилегии от каждого, кто на них посягнет.

Ждали главных гостей и они, наконец, появились.

От железных ворот показалась машина ГАИ с мигалкой на крыше. За ней шел черный длинный лимузин Первого секретаря.

Гости образовали живой коридор, соединявший лимузин с дачей.

Хлопнули одновременно дверцы машины.

Первый секретарь обкома — Митрохин и заместитель министра внутренних дел Амиров, первый — в отлично сшитом модном костюме, второй — в генеральской форме; оба — высокие, уверенные в себе, в своей власти — двинулись к дому.

Агаев и его жена, как положено, встречали высоких гостей на пороге.

— Добро пожаловать…

— Большое спасибо, что вы приехали!

— Это вам спасибо…

Что говорили юбиляру приехавшие, было плохо слышно — их голоса тонули в общем радостном шуме, смехе, возгласах.

Агаев дал команду и Лора громко сказала:

— Прошу всех к столу… Прием был устроен на славу.

Все поднялись в едином порыве и зааплодировали, когда юбиляр принялся тушить разом все сорок пять свечей, горевших на огромном, в виде круглого замка, праздничном торте.

Генерал Амиров уловил это общее чувство локтя, когда поднял тост.

— Друзья, — сказал он. — Мы вместе с вами работали и я рад быть снова вместе с вами! Друзья — это друзья наших друзей или враги наших врагов…

Прежде, чем подать чай, устроили перерыв. Гости разбрелись по небольшим компаниям. Равные потянулись к равным.

Первый, заместитель министра Амиров, прокурор Довиденко, зампред Шалаев, Герой Соцтруда и депутат — директор Сажевого комбината Кудреватых расположились в беседке. Для них — на случай, если проголодаются — накрыли небольшой стол: красная рыба, черная икра, водка «Посольская»…

В узком кругу можно было сказать больше, чем за общим столом.

Все мужчины были уже изрядно под хмельком. С дачи доносилась мелодия знакомого шлягера.

— Товарищ генерал! — Агаев подвел к столу Туру. Он обращался к Амирову. — Этр подполковник Тура Саматов. Я говорил вам о нем. Начальник водной милиции…

Разговор за столом прекратился.

Генерал Амиров с секунду молча смотрел на Саматова.

— А-а… Наслышан, наслышан… — было что-то в его голосе, так что все насторожились. — Лихо взялся за дело…

Шалаев, который к этому времени был поддат сильнее других, как-то оскорбительно засмеялся. Он словно знал что-то, неизвестное другим.

Генерал Амиров взглядом остановил его, поднял рюмку:

— Друзья! Аллах создал нас всех разными! И слава Аллаху за это! Одни любят летать, другие ползать…

Тура понял, куда клонит Амиров со своим тостом, лицо его словно застыло.

Но кроме него догадался обо всем и Агаев, он взглядом нашел на аллее жену, кивнул на Туру и Амирова.

Лоре не надо было ничего объяснять.

— …Одни пьют шампанское, другие воду из грязного арыка… — продолжал Амиров. — Одни — есть за пиршественным столом, другие — подбирать объедки, упавшие со стола… — Он смотрел на Туру. — Если бы любили одно и то же, мы бы уничтожили друг друга… Выпьем за настоящих мужчин и настоящих женщин…

Амиров хотел что-то еще добавить, но жена Агаева была уже рядом. Она взяла под руки Саматова и мужа и быстро заговорила:

— Дорогие мужчины! Женщины уже скучают без вас! И чай давно стынет! Тура! — Она обращалась теперь только к Саматову. — Пойдем, я покормлю тебя! Ты же ничего еще не ел…

Генерал Амиров и юбиляр прошли в комнату, которая могла одинаково считаться и кабинетом, и библиотекой.

— Мое есть мое, — жестко объявил Амиров. — И об этом все должны помнить…

Он подошел к телевизору, включил его.

Передавали речь Горбачева. Она была как нельзя кстати.

«… И чем чище будет в нашем партийном деле, тем скорее мы справимся с нашими непростыми задачами…»

Генерал Амиров уменьшил звук, взял со стола бутылку коньяка, внимательно осмотрел наклейку.

Агаев тем временем достал из верхнего ящика письменного стола кейс, положил его на стол. Щелкнул запор, Агаев открыл крышку кейса, молча показал генералу Амирову содержимое.

— Это все? — спросил Амиров.

— На Берегу такое творится… — объяснил Агаев. — Баларгимова взяли. Кадыров убит. Бураков, я уверен, под колпаком у Саматова…

— Это твои проблемы! — Амиров внезапно поднялся, пошел к дверям. — Ты его сам сюда пригласил. А этим… — Амиров показал на содержимое кейса, — можешь подтереть себе задницу…


Силов ждал Туру во Втором Чапаевском тупике, в самом сердце «Нахалстроя».

По обе стороны тянулись одноэтажные, выстроенные как Бог на душу положил, убогие дома-сараюшки, сарайчики, гаражи.

Несколько человек с ведрами ожидали своей очереди у колонки с водой.

Саматов затормозил рядом с замом, вышел из машины.

— Самстрой, — Силов кивнул на окрестные тупички, — поставщик самой опасной уголовной преступности. Крестные отцы Берега это давно поняли, пока наша номенклатура пристраивала своих детей за границей…

— Наверное, ты вызвал меня не только для политического самообразования? — поинтересовался Тура.

— Не только… Я хочу познакомить тебя с любовницей Баларгимова. Если это определение тут уместно… Нам удивительно повезло. В тот день, когда сгорела Рыбоинспекция, эта женщина была с Баларгимовым.

— Как ты нашел ее? — спросил Тура.

— Мне подсказала соседка Баларгимова. Ее фамилия Халилова. Римма Халилова.

— Она замужем?

— Разведена. Живет с дочкой. Дочь в детском саду.

— Работает?

— Да. Она телефонистка.

Молодая женщина, открывшая им дверь, сразу отступила, давая им место. И дверь, и дом были словно уменьшенной копией обычных.

— Я подполковник Саматов… — Тура представился. — Начальник водной милиции.

Халилова вздрогнула. Ее первое желание было удостовериться в том, что никто их не слышит. Саманно-глиняный жилой массив вокруг был по-прежнему пуст.

— Римма… Проходите.

Они прошли в небольшую чистенькую квартирку.

В маленьком деревянном ящике был весь необходимый набор того, что требуется в каждом доме. А вдоль стен на полу стояли куклы. Самых разных размеров, раскрасок, с париками — от черных, цвета воронова крыла, до ярко-рыжих.

Тура словно попал в страну лиллипутов.

— Садитесь, — предложила Халилова.

У маленького стола стояли такие же миниатюрные табуреты.

— Дом маленький — приходится экономить площадь… — объяснила Халилова.

Тура с интересом обозревал выставку кукол.

— Это вашей дочери? — Тура показал на кукол.

— Я уже объяснила вашему другу… В детстве у меня было мало игрушек. А теперь я не могу себе в них отказать… Я сейчас принесу вам чай. Садитесь…

Она ушла и тут же возвратилась, неся чай.

— Когда это произошло, Римма с дочкой жили на даче у Баларгимова… — сказал Силов.

— Долго вы жили там? — спросил Тура.

— Всю осень… — Халилова не испытывала смущения. — С мужем я разошлась, он жил здесь, а я с дочкой у Баларгимовых на даче. Потом муж уехал к себе, к родителям, а я сюда перебралась.

— Сколько лет вашей дочери?

— Три года.

— Вы помните тот вечер, когда сгорела Рыбоинспекция?

— Да. Вы хотите, чтобы я повторила про тот вечер… — Она достала сигарету, прикурила. — Когда мы уезжали, уже смеркалось…

«Волга» Баларгимова медленно шла вдоль берега. Кроме самого Баларгимова в ней находилась еще Халилова и ее дочь. Девочка засыпала.

Внезапно на дороге возник на велосипеде карлик Бокасса. Он замахал рукой, бросил велосипед.

Баларгимов притормозил. Карлик подбежал к машине.

— Ничего не знаешь, Садык? — закричал Бокасса. — Лодку твою новую сожгли! Рыбнадзор с ментом… Кадыров и Бураков! Облили бензином и подожгли…

Баларгимов молча слушал.

— … Адыл плавал к камням — Полный финиш! Один компас остался… Ты заверни к метеостанции! Узнаешь!

— Ах, сволочи…

Баларгимов достал из бардачка бутылку-фляжку, сделал несколько глотков, молча передал остаток Бокассе.

Теперь «Волга» шла уже на приличной скорости.

Халилову с ребенком на заднем сиденье бросало из стороны в сторону.

— Тише! Перевернемся… — повторяла она. — Ну, мы погибнем с тобой. А она-то за что? — кивала на ребенка.

Вдали показались тусклые огни метеостанции, несколько окруженных заборами сараев-»козлятников». Метрах в двухстах в глубине залива виднелись невысокие морские скалы и еще маяк.

Фары выхватили из темноты группу мужчин, они смотрели на подъезжавшую машину.

Баларгимов затормозил.

Высокий пьяный казах Адыл подошел к машине.

— Вот! Один компас остался…

Он сунул свою ношу в окно кабины.

— Водка есть? — спросил Баларгимов. Кто-то из мужчин передал бутылку в кабину. Баларгимов молча откусил и выплюнул станиолевую пробку и, далеко запрокинув назад голову, влил в себя почти половину содержимого, отдал бутылку Адылу. Казах допил остальное.

Отброшенная пустая бутылка покатилась по скрипучему песку.

Баларгимов уже гнал дальше. Он был пьян и, казалось, не разбирал дороги.

— Суки ненасытные! — кричал он своим невидимым врагам. — Сволочи! Самих вас сжечь! Сколько вам ни плати — все мало…

— Дай мы выйдем! — просила женщина. Машина неслась теперь по пустому городу.

У водной милиции Баларгимов резко затормозил, не выключив мотора, скользнул из машины.

Халилова видела, как он добежал до дежурки, застучал ногой в дверь.

— Вас самих сжечь… Сволочи! Дармоеды! Открывай дверь…

На пороге показался Веденеев.

— Ты куда пришел! Пятнадцать суток захотел? Я тебе устрою…

— Хрен ты мне устроишь… Это я вам устрою! Где Бураков? — Баларгимов ударил его по лицу, повернулся, побежал назад к машине.

Он уже снова жал по безлюдному городу.

— Садык… — просила Халилова. — Мы выйдем!

У одного из домов он затормозил.

— Возьми… — Увидев рядом на сиденье компас, он сунул его ей в руки. — Ну, давай!

Халилова, прижимая к себе ребенка, сумку, компас, вылезла из кабины и Баларгимов сразу уехал.

Проблесковые огни еще с секунду висели в темноте улиц.

Халилова с ребенком уже подходила к дому, когда в ночи, где-то невдалеке взметнулось к небу высокое огненное пламя…

— Вот этот компас. Он так у меня и остался… — Римма положила на стол морской компас, плавающую, как домашний гриб в банке, большую черную шайбу.

Тура и Силов помолчали. Тура спросил:

— Сколько времени прошло между тем, как вы вышли из машины и увидели пожар?

Она задумалась.

— Точно не помню. Наверное, минут десять…

Взгляд ее прошел по кукольному ряду. Игрушечные модницы — в шляпках, в черном кружевном белье, в боа — смотрели со стены.

— У него было что-нибудь с собой? Ружье, нож?

— Только ракетница. Он всегда ее возит. И канистра с бензином… — Халилова вдруг заволновалась. — Что-то меня всю трясет! Мы еще до дома не дошли — видим пыхнуло в пол-неба. Люди говорят: «Рыбнадзор горит!»

— Вас не допрашивали под делу Умара Кулиева?

— Нет.

— В ту ночь вы Баларгимова больше не видели?

— Нет.

— А на утро?

— Я встретила его на другой день. Когда посадили Умара Кулиева…

— А вы не связываете поджог инспекции с угрозами Баларгимова?

Она отвела глаза:

— Связывала… Но старалась не думать. У нас — чем меньше человек знает, тем дольше живет. А у меня маленькая дочь…

Тура остановил «Ниву» у ворот с надписью «Восточнокаспийская морская инспекция Рыбоохраны».

— Точно! — Он взглянул на часы. — От того места, где Баларгимов высадил Халилову с девочкой, восемь минут…

— И две минуты на то, чтобы пробежать с канистрой… Они вышли из машины, прошли в глубь двора.

На месте сожженного строения стояло новое — такое же легкое, временное.

Тура и Силов прошли внутрь. В коридорах было пусто. В одном из кабинетов два инспектора резались в шахматы, они не обратили на Туру и Силова никакого внимания.

— Вы извините, ребята…— не терпевший невнимания к себе, когда находился на службе, положил, как бы нечаянно, руку на доску. — Как я понимаю, кто-то из вас сегодня ответственный…

Один из инспекторов — тучный, с мясистыми щеками, вздохнул.

— Ну, я!

— У начальника водной милиции к тебе вопрос… — Он кивнул на Саматова.

У инспектора испортилось настроение, он с сожалением взглянул на доску, потрогал фигуры. Тура сказал:

— У нас вопрос: уничтожала ли Рыбоохрана какую-нибудь браконьерскую лодку в день, когда подожгли здание Рыбнадзора…

Инспектор почесал затылок:

— Это вам лучше бы у Кадырова узнать…

— Я понимаю, сынок, — важно сказал Силов, — многим бы хотелось, чтобы мы непосредственно обращались к покойнику. Но ты уж сделай такую милость — загляни в свои книги…

Инспектор, не прекращая вздыхать, нехотя полез в бумаги, долго перекладывал с места на место.

Наконец он извлек нужную страницу, показал Туре:

— Нет!.. В тот день никакие браконьерские лодки не уничтожались… Иначе бы составлялись акты! С этим у нас порядок…

Тура и Силов вернулись к машине.

— Звонил прокурор Бассейна, — заметил Тура, садясь за руль. — откомандирован в следственно-оперативную группу, которую они создали… Хотят раскрутить тут большое дело. Выйти на самый верх…

— Судя по тому, как произошло с Вахидовым, здесь это им вряд ли удастся… Слишком большие деньги шли… Поэтому и прикрытие серьезное. Впрочем, посмотрим… Глаза боятся, а руки делают!

Гезель стучала на пишущей машинке.

Тура диктовал:

— «Председателю Президиума Верховного Совета СССР тов. Громыко А. А. Копия Генеральному прокурору СССР тов. Рекункову Т. В., Москва. Срочная. Связи со вновь открывшимися обстоятельствами прошу немедленно приостановить исполнение смертного приговора Кулиеву Умару Джафаровичу, осужденному обвинению умышленном убийстве инспектора Рыбоохраны поджоге Рыбоинспекции. Начальник отделения водной милиции Восточнокаспийской зоны подполковник милиции Саматов».

— Теперь это срочно отправляй, Гезель! — сказал Тура.

На телеграфе людей было немного. У окна приемщицы стояло несколько человек. Первой стояла солидного вида дама с пачкой пакетов, она готовилась сдать их, когда появилась Гезель.

Секретарь Саматова величественно проплыла к окошку. Очередь проводила взглядом ее огромный живот, но Гезель объявила торжественно:

— Срочные правительственные телеграммы…

Дама, стоявшая первой, недоверчиво взглянула на нее, но все-таки разрешила Гезель передать бланки.

Приемщица привычно положила их перед собой, вооружившись карандашом, начала читать. С каждой строчкой ее недоумение все возрастало.

Она неожиданно выскочила из-за стола, быстро направилась в угол зала, где сидела старшая, легла грудью на стол, пока та знакомилась с содержанием. Потом обе они скрылись за тяжелой дверью управляющего.

Очередь у окошка застыла.

Из-за двери обе телеграфистки показались уже в сопровождении самого управляющего.

— Где? — управляющий скользнул взглядом по очереди.

Телеграфистки подвели его к окошку, где, ожидая квитанцию, стояла Гезель…

Невзрачная «стекляшка» на берегу, скрывавшая за незавидным фасадом ресторан для посвященных, была знакома Буракову.

Старший оперуполномоченный водной милиции подъехал на новом «Москвиче», который сам вел. Вышел. Несколько секунд смотрел на сверкающую лаком машину.

Сам Бураков выглядел неважно: бледный, с припухшими веками.

Постояв, он запер машину, обогнув стеклянный фасад, направился во двор.

Никто не встретился ему ни во дворе, ни в тусклом коридоре, которым он дальше проследовал. Только в конце служебного столика он увидел молоденького, в очках, мальчика-официанта.

Бураков взглядом поинтересовался: «Пришел?»

Официант молча кивнул на дверь. Это был тот самый кабинет, в котором несколько дней назад ужинали Тура и Анна.

Бураков вошел.

У включенного телевизора в кабинете сидел полковник Агаев, как всегда, свежевыбритый, аккуратный, в отглаженном костюме. Слушал кого-то из отечественных политологов.

— Народ… Силы демократии и социализма… — неслось с экрана.

Услышав шаги Буракова, он обернулся.

— Привет! Что с тобой? — Агаев поднялся, они поздоровались. — На тебе лица нет…

Бураков подошел к столу, там стояло несколько бутылок воды, коньяк; сбоку на блюде была разложена легкая закуска.

Было видно, что Бураков не может говорить, ему требовалось успокоиться. Он нашел открывалку, откупорил бутылку с водой, сделал несколько быстрых глотков.

— Мне кажется, Саматов уже договорился с водным прокурором о моем аресте… — Он сделал еще глоток, голос его дрожал. — Меня от всего отстранили. Я, фактически, не у дел… Живой труп. По-моему, Силов уже отбыл на тот берег за санкцией…

— Ну, прокурор может и не дать санкцию на арест, — Агаев, чувствовалось, не очень верил в то, что говорил; просто обязан был успокаивать по своему положению старшего. — Водный прокурор тут раньше работал. Он знает ситуацию…

— …Сам тут работал! Во-во… Знает… — Бураков не собирался смотреть на случившееся глазами Агаева. — Сейчас всю грязь на кого льют? На милицию! Газеты, телевидение… Это вот те, кто от Щелокова… — голос Буракова дрожал. — От Николая Анисимовича награды, премии, машины принимали… А теперь льют на нас, на милицию… Почем зря! Так что прокурор, по-моему, побоится взять меня под крыло!

— Ну, я думаю, ты преувеличиваешь! — с апломбом возразил Агаев.

— Что значит «преувеличиваешь»? Они только и ждут, чтобы взять меня под стражу. А там начнется! Опросы, допросы, разработка. «Откуда?» «Что?..» Соседский глаз-ватерпас… Такого наплетут…

Бураков откупорил еще бутылку воды.

— …Начальник участка расскажет, что вы его заставили оформить Баларгимова на работу! И в моем присутствии! А потом прижмут — и он расколется. Скажет, что Баларгимов денег не получал, а всю зарплату отстегивал мне! Потом устроят нам с вами очную ставку… Вот…

— Придется все отрицать! А какой выход?

— Что значит «какой выход?» Нажмите на своего друга! На Саматова!

— Это бесполезно! Ты сам знаешь… Саматов не пойдет ни у кого на поводу, у него собственное представление о порядочности!

— Что значит «бесполезно»? Зачем вы его вызвали сюда?

— Приехал бы подонок, было бы еще хуже. Ты сам сказал — «время такое»! Милицию сделали крайней. Обком, горком, горсовет, торговля — все чистые. А вот грязная — милиция. Мусора… Кто-то это действительно здорово придумал… У тебя машина на тещу записана?

— На меня. Да черт с ней, с машиной! Дочку жалко. Она у меня от первого брака. Инвалид. Совсем никуда не ходит…

— Да, я знаю.

— Я думал, пойду на пенсию, на ноги поставлю. А теперь — все.

— Я очень надеюсь на генерала. Амиров на коне. К тому времени еще продвинется на ступеньку… Он, кстати, спрашивал о тебе, просил передать привет…

Бураков отмахнулся.

— Это — старая песня. Все взятки запишут на меня одного! А там — миллионная сумма. Взятка в особо крупных размерах. Часть третья. Приговор. Вышка.

— Единственный выход — все отрицать… — У Агаева был один тезис.

— Как это отрицать?! При чистосердечном признании у меня еще есть шанс! А так — хлоп! — крышка! — Он замолчал. — И жена… Сука! Отправит дочь в дом инвалидов… навсегда!

— Да, я все понимаю… — Агаев помолчал; заметил осторожно: — Но вот с Вахидовым, видишь, как все получилось?

— С Вахидовым?! — Бураков почувствовал угрозу. С ходу перешел на крик. — У Вахидова, действительно, было больное сердце. И он ничего не знал! А я здоров! Я все знаю! И даже больше, чем тебе кажется… И про Умара Кулиева! Так что там и Амирову башки не сносить. И тебе тоже!

Оба замолчали. Политологи на экране телевизора ненадолго стали слышны вновь, снова закуковали о своем…

Агаев заметил, стараясь выглядеть спокойным, даже беспечным:

— Как раз это я и сказал генералу. И ты знаешь, что он мне ответил? «В камере можно и от геморроя концы отдать. У Буракова он наверняка есть! Не бывает полных людей без геморроя…» Так что думай! Только не очень долго!

Агаев поднялся, потрепал Буракова по плечу, пошел к выходу.

Телевизор продолжал работать. Бураков подошел, машинально переключил программу.


— Я не помешала, Тура Саматович? — спросила Гезель, войдя в кабинет. — Сейчас такое было на почте! Приемщица сразу заметила «Срочно. Правительственная»… А когда дочитала до конца, где вы просите немедленно приостановить исполнение приговора, у приемщицы будто начались схватки… — Гезель использовала сравнение из близкой ей сферы. — Старшую вызвала. Потом управляющий прибежал. Передо мной как раз сдавала почту начальник канцелярии облпрокуратуры. Только я отошла, они начали шептаться!..

— Это — ничего, — успокоил Тура. — Довиденко узнает о телеграмме раньше, чем ее получит.

В приемной зазвонил телефон. Гезель взяла трубку, шепотом сказала Туре:

— Он уже знает!

Тура снял трубку.

— Довиденко. Срочно приезжай!

— Это что — приказ?

Довиденко сбавил гонор:

— Да, ладно тебе. Просьба. Тут какие-то телеграммы в Москву. Надо посоветоваться. Машина есть? А то я пришлю свою.

Туре не пришлось ждать в приемной. Помощник Довиденко кивнул на дверь, и Тура, ни на секунду не задержавшись, вошел в кабинет. Несколько работников сидели за приставным столом. Туру ждали — потому что, едва он появился, все молча и быстро удались.

— Напоминает великий исход, — кивнул он на дверь.

— Скорее — приход Великого Инквизитора, — Довиденко убрал в стол какие-то бумаги.

— Ты что? Детально знаком с делом Умара Кулиева? — жестко приступил Довиденко.

Тура пожал плечами:

— Дело-то в Москве!

— И с заключением Прокуратуры для отдела помилования?

— Я думаю: решение о помиловании — прерогатива Президиума Верховного Совета…

— «Он думает»… — презрительно сказал Довиденко. Чуть отвернувшись, он набрал по телефону какой-то номер, тот оказался занят. Довиденко нетерпеливо снова принялся крутить диск.

— Ну, что вы там разболтались, телефон занимаете… — крикнул он кому-то. — Зайди! И захвати наблюдательное по Умару Кулиеву… — Довиденко снова развернулся к Туре. — Ты видел его заявление из тюрьмы?

Тура молчал.

— А не мешало бы! Умар Кулиев сознался в первый день, когда его милиция допросила. И с тех пор ни слова не изменил! Кто и где только его не допрашивал! — Довиденко поднялся из-за стола, прошел по кабинету. — Он и на место выезжал и все подтвердил! Два суда было! Потом дополнительное следствие. И всюду — одно и то же! Почитай его ходатайство о помиловании… — Довиденко был вне себя. — Там нигде и слова нет о невиновности. Только — «Каюсь». «Виноват». «Простите…»

В приемной послышались голоса, но прежде чем Фурман и его коллега вошли, в кабинете появился генерал Амиров. Он за руку поздоровался с Довиденко. На Туру Амиров даже не взглянул.

Тем временем вошел вызванный прокурором сотрудник. Им оказался уже знакомый Саматову Фурман.

Они поздоровались.

Генерал Амиров с ходу сел на диван, достал платок. В кабинете было жарко.

Он обращался к Довиденко так, словно начальника милиции тут и не было.

— Я уже приказал, чтобы ему подготовили бумагу. Разъяснили. Если у него самого котелок не варит… — Лицо замминистра было недоумевающе-брезгливым. — Кто из посторонних мог попасть в автозак? Ты слышал такое? Согласно уставу караульной службы во время транспортировки подследственных и осужденных внутри автозака могут находиться только!.. — Амиров поднял указательный палец, — содержащиеся под стражей и конвой. Он думает, это рейсовый автобус «Самарканд — Бухара»…

Довиденко развел руками:

— Я то же ему говорю.

— Надо срочно вынести этот кадровый вопрос на бюро обкома. Довольно! Кончать надо с этим делом. Я сегодня же буду звонить министру… Поторопились они его восстановить! Я многое видел, но такого начальника милиции тут пока не было!

— Амиров прав… — Довиденко обернулся к Туре. — Есть правила конвоирования арестованных в автозаке. Это — святая святых МВД. Особенно, когда они конвоируют смертника…

Саматов положил на стол записку.

— А как ты это понимаешь? «В автозаке он обещал, что все сделал, что расстрел дадут только, чтобы попугать…»

— Откуда она у тебя? — Довиденко набычился.

— Неважно. Можешь оставить себе, — сказал Тура. — Это копия.

— Не вижу ничего удивительного, — вступил в разговор Фурман. — Надо быть готовым — человек, приговоренный к расстрелу, идет на любую хитрость! Он же борется за свою жизнь! Так? Кулиев надеялся, что ему не дадут смертную казнь, поскольку он чистосердечно признался. Но как только ему объявили приговор, он изменил тактику. Это естественно. Сразу возник этот мифический организатор, человек-невидимка, призрак… А почему Кулиев не называет его?

Амиров прервал его.

— Да кому мы это все говорим?! И зачем? У таких, как он, все начинается с аморальных связей…


У кабинета Саматова ждал высокий худой старик с двумя медалями, в широком костюме, оставшемся с более лучших времен. С портретом сына на груди в траурной рамке.

— Я отец Саттара Аббасова… — он показал на портрет сына. — Рыбоинспектора… Ты, наверное, слышал о моем горе, сынок!

— Да, конечно, — Тура молча взглянул на Гезель, она понимающе развела руки. — Сделай нам чаю, Гезель…

— Нет, нет… — старик отказался, прошел в кабинет впереди Туры. — Пока этот подонок… — он устало опустился на стул. — Убийца моего сына, Умар Кулиев, ходит по земле, поверь, мне ни от чего нет радости…

Он испытующе взглянул на Саматова. Тура кивнул.

— Знаешь, каким был мой мальчик? — Старик отер слезу, достал конверт со снимками. Все это были репродукции фотографий, сделанных в свое время для разных документов. — Какой он был добрый! Мягкий. Как он плакал в детстве, когда мы водили его в детский сад… Скучал! — Старик вдруг заулыбался. — Совершенно не мог оставаться один. Так и ходил, держался за мамину юбку. И все его дразнили… А потом вырос. Всему свое время! Занимался спортом… Пошел в армию — одни благодарности. Потом медали. «За отвагу». Ты знаешь, где он служил? Под Кандагаром. Слышал про Кандагар? Там слабеньких не держат… И вот вернулся, чтобы погибнуть…

Старик расплакался.

— Отец… — Тура налил ему воды, но тот отвел стакан.

— Не надо! Один на один Умару Кулиеву ни за что бы с ним не справиться! Они убили его сонного! А потом сожгли. Вместе с Рыбоинспекцией за то, что в тот вечер кто-то сжег браконьерскую лодку…

— А чью лодку? — Саматов заинтересовался.

— Об этом на суде хоть бы слово сказали! О, горе мне! — Старик был безутешен. — Ты знаешь, какие деньги мне предлагали, чтобы я замолчал, чтобы я продал им своего мертвого сына! Ты даже не представляешь!

— Примите, дедушка, — Гезель принесла валидол, старик взял таблетку, положил под язык. Из глаз старика катились слезы обиды.

— …А этот подонок… — слезы его вдруг просохли, — хочет ходить по земле, когда Саттар уже год как лежит в ней! А теперь и ты тоже взялся ему помогать… — Он поднялся. — Видно, у тебя никогда не было сына! Бог не простит этого! — Он пошел к дверям, обернулся. — Я послал на сто рублей телеграмм! В Верховный Совет, в Совет ветеранов, министру обороны… Всем! И буду посылать. У меня пенсия, и у жены тоже. Нам хватит, люди не дадут пропасть… И Партия нас не оставит!

Тура потряс головой. Нет, это не было сном — старик ветеран, на которого не действовали уже никакие аргументы, требовавший казни невиновного…

В этот момент раздался телефонный звонок.

Звонил Орезов:

— Я нашел одного человека. Его фамилия Семирханов. В тот день его везли из следственного изолятора на суд. Я думаю, Семирханов должен был быть в автозаке вместе с Умаром Кулиевым…

— Он на свободе?

— Да. Освобожден из-под стражи в зале суда. Проживает Маркса, семь… Я сейчас еду туда…

— А фотографии на опознание? Баларгимова и Умара Кулиева…

— Со мной.

— Молодец! Я сейчас тоже подъеду…

Тура и Хаджинур Орезов разговаривали с Семирхановым во дворе двухэтажного деревянного барака. У Семирханова было мясистое добродушное лицо, приплюснутый нос, нерусские глаза.

Против них в ящике с песком возились дети, поодаль, рядом с водоразборной колонкой бродили голуби. В углу двора лежал ободранный, повернутый набок «Запорожец», которым занимался Семирханов.

В руках Семирханов держал таблицы с фотографиями, прошитыми и проштемпелеванными по углам сургучными печатями. Тут же находились двое соседей — понятые…

— Убийцу везли в крайнем боксе, рядом с дверями. Я хорошо помню эту поездку в суд, потому что домой вернулся пешком на своих двоих.

— Откуда вы знаете, что он убийца? — спросил Тура.

— Он крикнул статью! Умышленное убийство… Там еще во втором боксе везли проститутку. Она всю дорогу с солдатами шумела…

Автозак двигался по улицам города. Как и обычные машины-фургоны — с хлебом, с промтоварами. Только на нем не было ни надписей, ни телефонов, ни рекламы. Так же останавливался он у светофоров, пропускал народ на перекрестках.

Старший конвоя и водитель смотрели на дорогу.

Внутри автозака горел тусклый свет.

На ухабах машину трясло.

В глубине кузова вместе с другими арестованными трясся Семирханов. Их было немного. Сбоку от Семирханова какой-то человек молился, истово, по-мусульмански отбивал поклоны. Было жарко.

Кулиев находился отдельно, в маленькой клетушке-боксе, рядом с кабиной водителя. На Кулиеве были наручники. Дверь бокса оставалась открытой. Напротив сидело двое солдат-конвоиров. Один из них придирался к женщине, находившейся во втором боксе:

— Приведи себя в порядок! На суд едешь, а не на тусовку…

Дверь второго бокса была также открыта. Молодая женщина внутри в невозможно короткой юбке, в расстегнутой кофточке демонстрировала солдатам длинные красивые ноги, грудь.

— Я сказал: приведи себя в порядок! — шумел конвоир.

— А че у меня не в порядке, начальник? — Женщина явно издевалась над ним. — Не пойму! Тут, что ли? — Она еще дальше откинула кофточку, полностью обнажив грудь. — Ты скажи прямо! Может, я тебе понравилась? Тогда запиши адресок… Через два года вернусь…

Другой конвоир, солдат-очкарик, заметил:

— Еще и курит! У-у, тварь!..

Женщина огрызнулась:

— Сам тварь! Встретились бы мы на воле — я б тебе сделала! Очки бы в двух карманах унес…

Автозак внезапно остановился. Конвоиров и арестованных резко качнуло.

— Не дрова везешь! — крикнули из кузова. Стало слышно, как кто-то снаружи открыл дверь.

Это был Баларгимов. Едва мафиози оказался в автозаке, машина тотчас двинулась с места, но ехала тихо.

Баларгимов остановился у бокса, в котором находился Кулиев, вынул изо рта сигарету, которую он до этого курил, сунул в рот Умару Кулиеву. Племянник затянулся дымком.

— …Все схвачены… — быстро заговорил Баларгимов. — Сам видишь! Я здесь, в автозаке! Если рассказать — никто не поверит!

— Прокурор просил расстрел… — Кулиев пытался бодриться.

— Это все игра! — Баларгимов махнул рукой. — Для дураков… Сейчас они просто обязаны тебе вломить на всю катушку — им нельзя иначе, народ разорвет!

Ревел мотор, Баларгимов старался перекричать шум.

— А как поутихнет… Сначала помилуют. Изменят режим, потом на химию. Верка к тебе приедет. Будет нормально… Сам видишь, уж если я здесь — в порядке!

— Спасибо, дядя… — сказал Кулиев.

Последние слова ему уже не пришлось кричать, автозак остановился.

Снаружи открыли дверцу.

— Давай…

Баларгимов выпрыгнул из кузова. С улицы вместе с городским шумом донеслось:

— Держись!

Дверца захлопнулась…

Семирханов еще раз взглянул на фотографию Кулиева, скрепленную печатью, поднял глаза на Саматова.

— Не помните конвоиров? — спросил Тура.

— Нет. Освещение там тусклое. Даже углы не видать…

Семирханов спросил в свою очередь:

— Ну что, освободят его?

Тура не ответил.

У базара Тура увидел телефон-автомат, попросил притормозить.

За забором виднелись машины с узбекскими номерами.

Из динамика, установленного рядом с шашлычной, на крыше тира, звучала песня. Казалось, базар живет веселой удалой жизнью.

На самом деле там было пусто, только у шашлычной толпился народ.

Саматов подошел к автомату, набрал номер.

— Анна!

Она тут же отозвалась:

— Беда, Тура!

— Что-нибудь случилось? Говори быстрее! С тобой?!

— С моим дядей…

— Он заболел?

— Его арестовали. Потом скажу. Я еду к нему!

— Когда мы увидимся?

— Я приеду к тебе. Поздно…

— Я буду ждать.

Тура повесил трубку. Он ничего еще не мог понять.

— Поедете, Товарищ подполковник? — спросил из машины Орезов.

— Езжай. Я немного пройдусь.

Полный дурных предчувствий, Тура шел мимо парикмахерской Гарегина. Стоявший по обычаю на панели хозяин предприятия — представитель частного капитала на восточном побережье — не преминул воспользоваться его состоянием.

— Товарищ подполковник! На вас тяжело смотреть! Вы не можете внушать оптимизм людям, которые обратятся к вам за защитой! За десять минут я обещаю вам изменить ваш имидж…

Тура автоматически взглянул на часы, кивнул. У него еще оставалось время. Но отойти от своих мыслей ему так и не удавалось, даже когда парикмахер наложил на его лицо свои теплые ухоженные пальцы.

— А как вы относитесь к проблеме снежного человека?! — спросил Гарегин задушевно.

Тура очнулся.

— Проблеме… кого? — Ему показалось, что он ослышался.

— Снежного человека, — невозмутимо повторил Гарегин.

Тура громко засмеялся.

— Есть что-нибудь новое? Мне казалось, что вопрос о снежном человеке давно решен.

— Разве вы не читали в «Восточнокаспийском рабочем?» — Гарегин на секунду даже задержал бритву.

— Видимо, я пропустил…

— Два английских туриста видели его своими глазами, — заинтересованно поведал Согомоныч. — Они стояли совсем близко, как от той двери до зеркала. Он был хорошо виден. Краснощекий, уши белые. Босиком…

— А почему уши белые? — Тура заинтересовался.

— Я думаю, отморозил, — бесхитростно объяснил Гарегин. — Мой дед тоже отморозил уши. И они у него до конца жизни оставались белыми. И не только уши. — Он взял салфетку.

Тура почувствовал мгновенный ожог всего лица. Но прежде, чем боль стала нестерпимой, Согомоныч уже приподнял салфетку, охладил и снова набросил ее ему на лицо.

— У вас сегодня вид прекрасно отдохнувшего человека, — любезно сказал Гарегин.

— Спасибо…

— И это — если учесть, что у вас ни минуты свободного времени эти дни… — Гарегин заговорщицки мигнул.

Тура дал понять, что это явное преувеличение, но Гарегин не позволил ввести себя в заблуждение.

— Это вы мне не говорите… — Он огляделся и, убедившись в том, что их не подслушивают, заметил довольно громко. — Народ за вас… С тех пор, как вы и майор Силов тут появились, людям хоть есть на кого надеяться…

— Вы серьезно?

Гарегин даже обиделся:

— Конечно! Знаете, как вас называют? «Борец с мафией из Джизака»!

В милиции Туру уже ждали. Гезель открыла дверь в кабинет:

— К вам отец Умара Кулиева…

— Пусть заходит, — Саматов кивнул.

Вошедший был отнюдь не пожилым, но успевшим махнуть на все рукой — усталым, в мятом, изношенном до нельзя костюме.

— Я насчет Садыка Баларгимова… — сказал он просто. — Это мой брат. Будь он проклят…

— Ваша фамилия — Кулиев, а его — Баларгимов… — заметил Тура.

— Мы родные братья. Просто ему дали фамилию по имени нашего отца — Баларгимова Кули, а мне досталось имя деда…

— Какие у вас взаимоотношения?

— Он отобрал у меня сына Умара. Но мы — братья. Этим все сказано.

— Вы общались с сыном до его ареста?

— Почти нет. Брат поссорил меня с Умаром, потому что я оставил его мать… У нас такое не прощают. Иметь любовниц — это пожалуйста! Сколько хочешь! Да вы сами знаете… Как только я ушел из семьи, брат сразу начал настраивать сына против меня. Стал брать в море, готовить к браконьерским делам…

— Вы предостерегали сына?

— Когда я пришел к брату, чтобы он оставил парня в покое, его сыновья избили меня. Я месяц провалялся в больнице… Брат полностью вытеснил меня из семьи, он давал деньги моей бывшей жене… Я не мог им особенно помочь. Я работаю в вечерней школе. В Красноводске. Преподаю химию. Моя новая жена тоже преподаватель. Из моих братьев я один получил образование и никто из них мне этого не простил!

— Сын встречался с вами? Рассказывал о себе?

— Он ходил в море с моими племянниками. Постепенно стал умельцем. Получал от дяди большие деньги, в зависимости от улова. Он гордился этим! Пацан, а уже две машины! «Жигули» ВАЗ записаны на двоюродного брата, «Москвич» — на тетку! Я уже старик — но у меня ни одной машины…

— Когда вы узнали о поджоге Рыбоинспекции?

— В ту же ночь жена Умара прибежала ко мне. На счастье, я был тут. Сказал, что брат спьяну сжег контору Рыбнадзора и обрабатывает Умара, чтобы тот взял все на себя…

— Вы говорили с сыном?

— На рассвете, этой же ночью. Я просил его не делать этого. Он сказал, чтобы я не вмешивался, потому что могу все испортить…

— А почему Баларгимов сам не пошел с повинной?

— Он много раз судим. Трижды или четырежды. Ему могли дать суровое наказание… И еще один человек просил Умара взять все на себя. Когда я приехал, они как раз втроем разговаривали… Брат был пьян, но к этому времени протрезвился…

— Потом?

— Поначалу у них все получилось. Следствие закончили быстро. Умара судили за неосторожное убийство, И тут отец Саттара поднял шум: «Такого сына, такого мальчика сожгли! Воина-интернационалиста!» Вмешался обком… Пошли митинги. «Расстрелять! Никакой пощады!» Вы не можете себе представить, что мы чувствовали… — Он разрыдался. — Мы ведь знали, что Умар невиновный… Потом новый суд… Когда судья объявил: «Смертная казнь!» — мы все закричали… А люди хлопали: «Правильно!» — плач душил его. — до нас стали доходить слухи, что все от Умара отказались. Словно так и надо…

— А где в действительности находился Умар, когда его дядя поджег Рыбоинспекцию?

— У друзей. У Сейфуллина. С друзьями смотрел футбол.

— А что они?

— Возмутились: «Умар не виновен! Все пойдем в свидетели!» Но брат одних купил, других застращал. А Сейфуллина застрелил прямо при всех. На берегу. Народ сразу замолчал…

— А что с Пуховым?

— Сережа догадывался. Послал Мазута с запиской в тюрьму… Пухова тоже не стало. Я понял: это конец! Умара принесли в жертву… Но теперь, когда вы вмешались… Арестовали Садыка… Послали телеграммы, я впервые ночью заснул… — Старик откровенно рыдал. — Это счастье…

Тура дал ему время успокоиться, спросил:

— Вы сказали, что, кроме дяди, Умара уговаривал еще один человек… Кто он?

Старик помялся.

— Это полковник Агаев. Начальник областного управления…

— Агаев… — Тура печально усмехнулся, покачал головой.

— Он же не мог посадить хозяина лодок, брат на суде запел бы такое… С них со всех бы погоны полетели и головы. Цепочка эта высоко тянется… Генерал Амиров ее создал, когда тут работал… Агаев уже потом приехал. После окончания Московской высшей школы…

— Вас допрашивали?

— Один раз. И еще на суде. Мы — родственники — говорим, как нам велели, что ничего не знаем…

— Теперь вы дадите показания?

— Мы все подпишемся! — Старик ушел.

— Хотите чаю? — спросила Гезель, открывая дверь.

— Хочу.

— С конфетой?

— С конфетой, Гезель. Я уже сто лет не пил чай вприкуску с конфетой. Спасибо, Гезель.

Поздно ночью Тура вышел на улицу, он ждал Анну. Прохожих было мало. Тура увидел издали свет приближающихся машин. Их было не меньше десятка. Впереди шла «Чайка», которую сопровождали черные «Волги».

— Первый приехал, — поделился своим открытием незнакомый прохожий, оказавшийся на тротуаре рядом с Турой. — Из отпуска отозвали…

Тура рассеянно кивнул.

Под утро раздался шум подъехавшей машины. Тура пошел открывать. Это была Анна.

— Такси то и дело ломалось, — пожаловалась она, входя. — Мы добирались всю ночь… Я совсем замерзла.

Тура поставил чай.

— Как твой дядя?

— Мне дали с ним свидание, он совсем расклеился…

— Что там?

— Он работает заведующим небольшого магазинчика в совхозе. Ну, сам знаешь… Все бывает. И недостача, и пересортица. И кому-то в долг — до получки… Амиров приказал произвести внезапную ревизию. Короче: против него возбудили уголовное дело, как за хищение. Его уже исключили из партии. Я не знаю, что делать…

— Амиров сам скоро загремит…

— Нет! Ты его недооцениваешь… Вот! Смотри! — Она взяла сумку, достала из нее пакет.

— Что это? — спросил Тура.

— Географическая карта. Мой бывший муж передал ее дяде…

— Зачем?

Анна, как могла, разложила карту на полу.

— Смотри, видишь? Она вся целая, только Восточнокаспийск прожжен сигаретой. Он дал мне понять, я могу ехать, куда угодно. Жить везде, только не здесь. Я должна уехать отсюда и срочно. Тогда он отпустит дядю.

Они пили чай. Анна понемногу согрелась, но ей все равно было не по себе.

— Ты узнал, кто стрелял в окно в ту ночь?

— Это Мириш Баларгимов. Я арестовал его отца. Он стрелял со зла, когда узнал.

— А если он придет снова, Тура?

— Его арестуют раньше, чем он снова решится…

У Туры испортилось настроение.

— В моей жизни такое уже было. Я потерял близкого человека, оттого, что недооценил быстромыслия этих скотов. Второй раз такое не случится. Под Москвою живут родители моей погибшей жены. Ты поедешь к ним. Они примут тебя как родную дочь. Или — нет! Ты поедешь ко мне! У меня там дом — заколоченный…

Она невесело улыбнулась.

— Мой милый, это все хорошо в сказках… В жизни — иначе!.. Ты думаешь, все изменится, как только ты арестуешь здешнюю мафию в Рыбнадзоре и в милиции! Ты послушай, что люди говорят. «Ему дадут снять лишь нижний слой… И то — временно. А как только он замахнется выше — дадут по рукам или убьют!» Я знаю Амирова — если я останусь с тобой, он уничтожит меня… Сгноит моего дядю в тюрьме…

— Что ты предлагаешь? — спросил Тура.

— Мне уже дали понять, что именно я должна делать. Меня вызывали в военкомат. Для них я специалист по огнестрельным ранениям. Предложили работу.

— Здесь?

— Там, где требуются специалисты такого профиля… В госпитале.

— Что ты им ответила?

— Я не стала отказываться. Это сейчас единственно разумный выход. Я, действительно, специалист. Там раненые, умирающие ребята. А я смогу им помочь.

— Когда ты едешь?

— Завтра. Вернее, уже сегодня. Вечерним паромом. Только умоляю: ни о чем не спрашивай. И не провожай меня. Иначе я не выдержу…

— Я все равно найду тебя, — он скрипнул зубами. — Я больше не могу каждый раз начинать с нуля!

Анна с жалостью взглянула на него.

— Ляжем под одеяло… — Она уже разрыдалась. — Ничего не страшно, когда двое под одним одеялом…

Было раннее утро. Город еще спал.

Одинокий катафалк собирал первых пассажиров.

По улицам катила «Нива». В ней ехал Саматов.

За сотню метров до гостиницы «Интерконтиненталь» Тура оставил машину, быстро пошел к подъезду.

На втором этаже его ждали. Дежурная по этажу показала рукой на дверь одного из номеров.

Тура постучал.

Дверь была закрыта на ключ — Туре открыли.

В большом гостиничном номере находилось несколько людей в форме работников прокуратуры и в штатском.

Тура увидел среди них Силова — они перемигнулись.

Старший группы ждал Туру. Он взглянул на часы:

— Все! Мы готовы. Поехали…

В машине старшего следственно-оперативной группы, кроме него и шофера, находились Силов и Тура.

Старший группы рассказывал:

— Мы начинаем с Буракова, поскольку Баларгимов дал на него развернутые показания. Как платил, сколько платил, где… Одновременно берем Мириша Баларгимова…

Впереди шли две машины с другими сотрудниками. Старший продолжал:

— …Бригада организована большая. Часть людей отправили в ОРС Сажевого комбината. На холодильник, в порт… Изымаются все документы на отправки. Сейчас одновременно должны начать изъятия накладных в Москве, в Набережных Челнах…

— Большое дело, — вздохнул Силов.

— Главное, чтобы прикомандировали хороших работников из областей. А то — на тебе, боже, что другим не гоже…

Бураков жил в пятиэтажной хрущобе.

Его подняли прямо с постели, он одевался на скорую руку, по-домашнему: все не новое, мятое.

По квартире кружили оперативники в штатском. Обстановка выглядела скромной: невыразительная стандартная мебель, собранная «с бору по сосенке», недорогие вещи.

На кухне в инвалидной коляске сидела дочь Буракова. Тут же находилась жена, рано состарившаяся, сварливая.

Сам Бураков сидел на стуле посреди комнаты — небрежно одетый, осунувшийся. Он пробовал улыбнуться Туре и Силову — улыбка получилась жалкой.

Еще в квартире были понятые и бродила собака — не понимавшая, что происходит, добрая, ластившаяся к чужим людям.

Тура обратил внимание на «голую» лампочку над столом, стены были пустые — с явными следами снятых ковров.

Кто-то подошел сзади, положил Туре руку на плечо. Тура обернулся — это был полковник Агаев.

— «Пришла беда — отворяй ворота!» Как ты? — шепнул Агаев. Приятное лицо его, как всегда, было полно внимания и благожелательности.

— Видишь сам…

Агаев скользнул глазами по Буракову.

— А ведь он, по-моему, честнее многих других… Какие у тебя сегодня планы, Тура? К нам не собираешься?

Тура вздохнул:

— Сам понимаешь… Куда сейчас?

— Но ты смотри! Не откладывай особо надолго… — Агаев вложил в свои слова понятный Туре и ему грустный смысл. — Мы будем ждать… Особенно дочь!

Один из прокурорских поделился с Силовым:

— Имущества, подлежащего описи, нет. Все вывезли. Соседи видели. Видимо, ждали обыска…

— Старый ковер, дорожки… — заметил Бураков со стула, на который его посадили. — И еще кое-что по мелочи… Хотел повезти дочь на лето ближе к морю… Машина вот, правда… Надо было переписать на тещу, все советовали… — Бураков махнул рукой…

В квартире у Мириша Баларгимова все происходило иначе.

Мириш пытался оказать сопротивление вошедшим в квартиру оперативникам. Его с трудом скрутили. Он сидел в наручниках, руки его были соединены металлическими браслетами сзади, за спиной стула. Ноги были тоже соединены железом.

Из всех комнат оперативники сносили в столовую, где находились следователь прокуратуры и понятые и где сидел Мириш, обнаруженные в тайниках импортную видеотехнику, столовое серебро, фотоаппараты.

На столе, перед следователем, росла гора денег, золотых и серебряных цепочек, колец, валюты.

Эксперты в наушниках с металлоискателями продолжали ходить вдоль стен, показывая, где следует ломать стены, где вскрывать полы.

Видя, как растет гора ценностей на столе, сын Баларгимова корчился в безысходных муках…

В конторе в Морском порту Тура и Силов нашли Орезова. Хаджинур с работником прокуратуры занимался изъятием документов.

В этом деле им помогало несколько женщин, работников грузового отдела порта. Женщины просматривали пачки подшитых документов и аккуратно закладывали нужные страницы белыми полосками.

Сбоку, в углу кабинета лежали туго набитые мешки, в которых угадывались документы.

— Здесь спецификации и накладные на рыбопродукты… — объяснил Орезов. — Причем всего за полгода.

— Проверяются отправки Сажевого комбината? — спросил Тура.

— Не только… — Орезов был в курсе действий бассейновой прокуратуры. — Они решили поднять все накладные в адрес «блатных» организаций. Тут и поставщики лесо-продукции, и Набережные Челны, и Совмин…

Тура заметил, что Силов нервничает, поглядывает на часы.

— Спешишь? — поинтересовался Тура.

— Если ты не против, я бы хотел вернуться к себе. Мне кажется, я нашел бы общий язык с Бураковым, как опер с опером… Пока прокуратура не свела с ним счеты. Они ведь нас не очень-то жалуют… У тебя какие-то планы?

— Звонили из обкома. В семнадцать собирают представителей административных органов…

— Время еще есть.

— Просили быть за час…

— Нас обоих?

— Меня одного… — Тура был насторожен. Силов это сразу понял.

— К этому времени я освобожусь. Поедем вместе.

В дежурке, кроме дежурного, находились-двое сотрудников в зеленой форме МВД и с ними человек в штатском. Он сидел за приставным столиком и ковырялся в пистолете. Тут же, на столике, лежали белые протирки, инструменты. Сбоку стоял чемоданчик с запчастями.

— Министерская проверка, — бодро ответил дежурный на немой вопрос Туры. — Оружие проверяют у личного состава. Приказ никого не пропускать без проверки.

Майор в зеленой форме уже положил глаз на Силова.

— Разрешите? Как фамилия?

— Силов… — он достал пистолет. Майор сделал отметку в блокнотике.

Осмотр пистолета Силова не занял много времени.

— Пожалуйста…

— Спасибо… Буракова привезли? — спросил Силов у дежурного, пряча оружие.

— Он наверху…

— Я пошел, — Силов уже взбегал по лестнице.

— Давай… — Тура достал пистолет, положил перед мастером.

Майор в зеленой форме сделал отметку в блокноте. Мастер принялся за оружие.

Пока он занимался пистолетом, дежурному позвонили.

— Вас, товарищ подполковник, — он передал трубку Саматову. — Кто-то хочет приехать проститься с вами.

— Алло! — сказал Тура. — Я понял. Хорошо, сейчас подъеду… — Он вернул трубку дежурному, и тот водворил ее на место. — Я ненадолго подъеду к себе…

Мастер уже закончил осматривать пистолет, снял очки.

— Надо бы пружину заменить, товарищ подполковник, я пороюсь у себя, — он показал на чемоданчик, стоявший у его ног. — Пока вы возьмите карточку-заместитель… А я закончу — оставлю у дежурного…

Майор уже делал отметку в блокноте, дежурный вручил Туре карточку-заместитель.

— Я скоро буду… — Саматов вышел во двор, сел в машину.

«Нива» уехала.

Тура остановил машину около дома. Вышел, огляделся. Он искал человека, который ему звонил, вокруг никого не было.

Постояв, Тура открыл квартиру, зажег в прихожей свет. Еще он снял пиджак, повесил на «плечики». Вошел в комнату.

Географическая карта, оставленная Анной, валялась на полу под окном, Тура машинально поднял ее, сложил, бросил на стул. Так же машинально включил чайник.

В конце улицы остановились две машины. Из них вышло несколько человек в милицейской форме и в штатском, быстро направились к дому Туры. Группу возглавлял Смирнов, на этот раз в форме майора милиции.

За ними, то и дело оглядываясь по сторонам, шел уголовного вида немолодой человек; впечатление было такое, что группа милицейских получила его под расписку из следственного изолятора для проведения каких-то процессуальных, необходимых по делу мероприятий. Еще дальше двигались Согомоныч и какая-то женщина. Не могло быть сомнений в том, что их пригласили в качестве понятых.

Вновь прибывшие прошли к дому Саматова через двор, минуя окна.

Тура услышал звук открывающейся двери, оглянулся.

В комнату вошел уголовного вида мужик, он блудливо улыбнулся. И в ту же минуту квартира Туры наполнилась входящими людьми. Их возглавлял майор Смирнов.

Он представился:

— Майор Смирнов… А это… — он подтолкнул вперед Согомоныча и женщину, пришедшую вместе с ним. — Понятые…

Парикмахер потупился: он не представлял себе, что идет на обыск к начальнику водной милиции.

Не давая Туре опомниться, Смирнов продолжил:

— Мы располагаем данными, что вы сейчас, у себя дома, получили взятку от этого человека, — он показал на уголовника, которого они привели с собой. — Прошу вас добровольно выдать деньги. Иначе будет произведен обыск.

Тура взглянул на «взяткодателя» — тот не испытывал ни малейшего смущения и вроде даже был доволен оттого, что может «подложить свинью» работнику милиции.

— … Гражданин сообщил, что вы вымогали у него взятку за то, что будете опекать его во время браконьерского лова. Деньги, которые он нес вам, были предварительно показаны понятым, уважаемым в городе людям, ударникам комтруда… — он сделал жест в сторону Согомоныча и его спутницы.

Двое сотрудников вроде случайно оказались по обе стороны Саматова, ограничивая его возможности к активным действиям.

Саматов напряженно следил за находившимися в квартире людьми: кто-то из них должен был незаметно подложить деньги…

Один из офицеров — капитан — показался ему подозрительнее других — то и дело двигался по комнате. Тура не спускал с него глаз.

— Все купюры помечены невидимым карандашом. На каждой имеется слово «взятка» и подписи понятых…

Тура прервал его:

— Оставь эту херню, Смирнов. Я хочу посмотреть, кто из вас их мне подбросит. Ты? Он? — Тура показал на капитана. Смирнов кивнул участникам опергруппы:

— Приступайте!

Милицейские разошлись по квартире. На пол полетели сорочки, форменные галстуки, белье.

Тура следил за капитаном.

Тот вышел в переднюю, и сразу оттуда раздался торжествующий крик:

— Вот они! — В дверях показался капитан, в руке у него была увесистая пачка сторублевок. — В кителе лежали…

— Что и требовалось доказать… — майор Смирнов испытующе глянул на Саматова.

— Вот именно, — Тура стоял, держа руки в карманах и раскачиваясь.

Эксперт-криминалист уже выдернул из розетки вилку электрочайника, подключил переносной микроизлучатель, навел на купюры.

— Ну, вот… — констатировал он. — Хорошо видно слово «взятка» и подписи понятых…

— Покажи, пусть понятые убедятся, — сказал майор. Эксперт показал деньги понятым. Они молча смотрели.

— Они?

Согомоныч заметил:

— Что мы знаем? Нам сказали расписаться — мы расписались…

— Ну как же! — прикрикнул на него майор, подойдя вплотную.

Тура спросил уголовного вида «взяткодателя:

— Где же ты дал мне эти деньги, страдалец? В комнате?

— Да!

— Где именно?

— Здесь, — тот огляделся, ткнул в первый попавшийся угол.

Тура обернулся к Смирнову.

— И тут вы сразу ворвались! Я здесь! А деньги оказались в прихожей, в кителе…

— Это уж кто как ухитрится… — нагло рассмеялся капитан, кладя деньги на стол. — Надо тебя спросить…

Тура хотел рвануться, но с обеих сторон его уже держали.

— Ты зла не держи, подполковник! — Капитан подошел совсем близко. — Умей проигрывать. Вчера ты долбал, сегодня тебя. Давай петушка, чтоб все по-хорошему…

— Давай! — Тура подался на полшага назад, сцепил кулаки снизу вверх, словно цепом, врезал смаху ему в подбородок — голова капитана мгновенно запрокинулась.

Сплетенные маховики Туры взлетели вверх и снова с силой обрушились, на этот раз уже вниз.

— Держи!

Капитан упал.

Тура расставленными локтями успел врезать под ребра стоявшим по бокам, а ногой тем временем достал подбородок стоявшего впереди майора Смирнова…

Развить успех Туре не удалось — все находившиеся в квартире, мешая друг другу, разом бросились на него.

В дежурке Буракова уже ждал конвой, приехавший с автозаком. Машину поставили в нескольких метрах от входа, во дворе.

Солдаты замкнули на руках у Буракова наручники, стали выводить из дежурки.

Коллеги Буракова образовали живой коридор — несмотря на обвинение в предательстве, Бураков вызывал у многих сочувствие.

Когда Буракова уводили, он обернулся к Силову, с которым перед этим разговаривал в его кабинете, наверху, старший опер выглядел растерянным. На нем, была форменная сорочка без погон, серые милицейские брюки с выпоротым из них кантом.

— Пусть мне дадут в камеру бумаги, карандаш… Я обо всем напишу! — крикнул он.

Старший конвоя грубо толкнул его в спину, но Бураков упирался, продолжал говорить. Он словно боялся опоздать.

Из окон соседних домов смотрели, как его арестовывают, как заталкивают в автозак.

— …Если работать в милиции, — крикнул он Силову, — быть честным нельзя, надо было объявить нам при приеме на службу!

В последний раз он обернулся уже в дверце автозака, крикнул Силову:

— Постарайся переправить меня на другой берег…

Конвой втолкнул его внутрь. Автозак отъехал. Силов, наблюдавший за происходящим, словно очнулся от сна, он обернулся к дежурному.

— Саматов говорил, куда едет?

— Ему позвонил какой-то человек — сказал, что там у него дома гость…

— Гость?

— Да. И он уехал, — объяснил дежурный.

— Давно?

Дежурный посмотрел на часы.

— С полчаса… Сам не пойму! Ему скоро в обком! К Первому! Меня еще раз предупредили.

Силов уже принял решение.

— Орезов! — позвал он. — В машину! Едем…

У дома Туры Силов и Орезов выскочили из машины, бросились во двор.

Несколько людей пенсионного вида — мужчин и женщин — прислушивались к шуму в квартире. Оттуда доносился треск ломаемой мебели, звон бьющейся посуды.

Рядом со входом стоял милиционер.

— Туда нельзя! — он перегородил дорогу Силову. Тот молча отстранил его рукой.

Дверь в квартиру Туры была закрыта изнутри. Силов на секунду задумался, отошел, затем с разбега плечом ударил в дверь.

Силов влетел в квартиру вместе со сломанной дверью.

За ним вбежал Орезов.

В центре комнаты несколько человек, мешая друг другу, заламывали Туре руки, пытались держать за ноги. Саматов извивался; ему удавалось то освободить руку, то достать ногой кого-то из нападавших.

Уголовного вида «взяткодатель», Согомоныч и женщина-понятая сгрудились в дальнем углу комнаты, боясь попасть под случайный удар дерущихся.

Орезов бросился на помощь Туре, в то время как Силов, работая одновременно ногами и руками, проложил себе путь к майору Смирнову.

Майор Смирнов непосредственно не принимал участия в скручивании Туры — в руках он держал пачки сотенных — «вещественное доказательство» получения взятки.

Силов прихватил его обеими руками за горло.

— Все, майор! Спектакль закончен. Уводи людей.

Смирнов что-то прохрипел в ответ. Силову пришлось слегка разжать пальцы. Майор Смирнов — багровый от натуги — прохрипел:

— Отставить!

Туру отпустили не сразу. Сначала одну руку, потом вторую, затем ноги — чтобы он сгоряча не врезал кому-то из державших.

Азарт борьбы постепенно угас. Нападавшие возвращались к своему обычному состоянию. Поправляли выбившиеся из брюк во время драки сорочки, приводили себя в порядок, причесывались.

Никто ни о чем больше не говорил, не напоминал. Только Тура нашел взглядом капитана, подбросившего ему в квартиру деньги.

— Подонок…

Капитан первый оценил угрозу, суетливо направился к двери. Сказал только:

— Приказ есть приказ! Тебе бы приказали — и ты бы сделал!

— Мразь…

Тура, как мог, навел порядок в квартире в то время, пока понятые и уголовного вида заявитель под присмотром Силова писали объяснения.

«Взяткодатель» спросил:

— Так и писать, что майор сказал: «Не будешь с нами сотрудничать — посажу…»?

Теперь в заявителе ничего не было от самодовольного наглеца, смеявшегося в лицо Туре.

— Так и пиши…

— Я так и хотел…

— А деньги где ты взял? — спросил Силов,

— Они дали. Под расписку.

— Ясно.

Согомоныч первый закончил писать. Расписался. Подал бумагу Силову. Пока Силов читал, парикмахер спросил:

— А вы не боитесь, что за это вам будет? Невыполнение распоряжений представителей власти…

Силов оторвался от бумаги:

— Выполняются не всякие распоряжения представителей власти! А только законные… — Он вытер лоб. — Ну и денек сегодня…

Понятые и «взяткодатель» кончили писать, как школьники после диктанта, сдали Силову свои собственноручные В работы. Стали собираться.

— Вас подвезти? — спросил Силов у парикмахера. — Мимо едем…

Тот в свойственной ему манере отстраняюще поднял руки:

— Боже упаси! Я сам!

Силов обернулся к Туре:

— Куда мы сейчас? В обком?

— Нет, — Тура взглянул на часы. — Мне еще надо на Морской вокзал. Но, кажется, мы опоздали…

Силов заинтересовался:

— К отходу парома?

— Да…

Силов хотел о чем-то спросить, но промолчал.

На набережной слышалась музыка.

Вечерний паром уже отправлялся — огромный, похожий на утюг.

На всех его палубах стояли люди. Они махали руками, что-то кричали. Музыка заглушала слова.

Силов еще возился у машины, а Тура уже прошел к причалу, пробился между провожающими.

Анна стояла на корме, среди других пассажиров. Взгляд ее скользил по толпе провожающих.

Паром медленно разворачивался, одновременно все больше удаляясь от берега.

Проревел гудок. Где-то сбоку, под горой, словно в ответ парому, надрывно закричал маневровый паровозик, тащивший игрушечные платформы с контейнерами.

Возвращались молча.

У парикмахерской Гарегина Тура затормозил, они вышли из машины. Согомоныч стоял на своем традиционном месте, только на этот раз он смотрел внутрь заведения, словно не решаясь войти. Гарегин слышал шум подъезжавшей машины, но даже не глянул в ее сторону.

Тура и Силов подошли ближе. Им открылась картина варварски уничтоженной парикмахерской.

Дверь была высажена, окна разбиты. Неизвестные злоумышленники воспользовались взрывным устройством.

Из разбитого радиоприемника звучал знакомый голос диктора:

«…Большая работа по патриотическому воспитанию трудящихся проводится в коллективах области… Прогрессивные силы планеты видят в счастливой судьбе советских людей пример для единственно возможного решения национального вопроса…»

— Надо вызвать милицию… — Тура тронул Согомоныча за плечо.

— Нет, — он отвел глаза. — У нас так не делается. Нужно делать вид, что ничего не случилось, — он взглянул на Туру. — Жаль только, что я не могу теперь по-прежнему заниматься вашей головой…

У обкома Силов поставил машину, втроем — вместе с находившимся с ними Орезовым — вошли в вестибюль. Милиционер у входа отдал честь, сказал Туре:

— Товарищ подполковник, вас ждут на втором этаже. Комната 201.

— Мы с ним, — небрежно объяснил Силов.

Они поднимались по лестнице, когда к обкому подошла еще машина. Из нее вышел человек в прокурорской форме, взбежал в вестибюль. Это был Фурман.

На втором этаже он догнал Туру и его сопровождающих.

— Привет! — он вел себя так, словно между ними ничего не произошло. — Хотите новость? В этом здании еще никто не знает… Бураков повесился! В камере…

— В нашем следственном изоляторе? — удивился Тура.

— Слава Богу, не в нашем! А то бы нам головы не сносить. В следственном изоляторе КГБ…

— А туда-то как он попал? Как шпион? — спросил Силов. — Интересно, чей?

— У него обнаружили геморрой. Ну, решили подлечить. Консервативно, разумеется. А в нашем изоляторе условий нет…

Тура спросил недоверчиво:

— Что же там не следят за этим?

— Кого-то в это время водили в туалет, не досмотрели. Слышат хрип. А он уже готов. Висит.

— А где взял веревку? — спросил Силов.

— Проволокой воспользовался. Там у них кровати с панцирной сеткой, одна была закручена проволокой. Вас удивляет?

— Нас уже трудно чем-нибудь удивить, Фурман, — ответил Тура.

— Да! Между прочим… — вспомнил прокурор. — Пришла какая-то бумага на вас… Вымогательство взятки. Еще что-то. Генерал Амиров просил прокуратуру взять от вас обоих объяснения…

Тура ничего не сказал, двинулся дальше. Силов отреагировал по-своему — положил ладонь на ширинку брюк:

— Объяснения? А этого он не хочет?

Вместе с Орезовым он остановился у лестницы, рядом со стоявшей тут шеренгой стульев. Еще он крикнул вслед удалявшемуся Саматову:

— Мы ждем тебя тут, Тура!

Саматов не обернулся. Он двигался сквозь аэродромное величие коридоров. Вошел в приемную. Секретарь показала ему на обитую дерматином дверь:

— Прошу…

От дверей к огромному столу секретаря обкома в конце кабинета вела ковровая дорожка, и она еще более усугубляла ощущение взлетной полосы.

Митрохин поднялся из-за стола, подал Туре руку. Он выглядел относительно молодым, современным, респектабельным человеком в хорошо скроенном костюме. У него было приятное интеллигентное лицо.

— Присаживайся, — Митрохин показал на длинный полированный стол для совещаний.

Тура сел за стол. Митрохин тоже пересел, устроился напротив Туры. Под рукой у него лежало несколько бумаг. Чуть сбоку от Туры, в центре стола стояла бутылка с минеральной водой.

— Что там с этим делом Умара Кулиева? — начал Митрохин.

Он поднял лежавшую рядом открывалку, снял крышку с бутылки минеральной, налил в стаканы Туре и себе.

— Я по поводу твоих телеграмм! Хочу разобраться! Ну мало ли, что преступник сочинит, чтобы выкрутиться? Стоит ли сразу бить в самые большие колокола? Громыко, Рекунков…

Тура взял стакан с водой, подержал в руках. Ему хотелось пить, но он поставил стакан на место.

— Кулиев действительно не виновен… У меня доказательства. — Он положил перед Митрохиным папку, которую до этого держал в руках.

— Мне докладывали совсем другое…

Открылась дверь.

В кабинете появились прокурор Довиденко и генерал Амиров. Они сели чуть поодаль.

С лица Амирова не сходило злое капризное выражение. Он по-прежнему не замечал Саматова.

— …Поэтому нам и удалось поднять принципиальные вопросы борьбы с браконьерством! — закончил Митрохин.

Тура немедленно опроверг его аргументы. Никакой компромисс в оценке виновности Умара Кулиева был невозможен.

— О чем вы говорите? — спросил он. — О каких принципиальных вопросах? Когда осужден на смерть невиновный! Понимаете?

— Кому вы, извините, мораль читаете? — Вошел в разговор Амиров. — На него самого было заведено уголовное дело в Узбекистане… Отпустили — не удалось доказать! Восстановили в органах. Он снова за старое… Вся страна перестраивается. Идет ломка прежней административной системы… А он ничего не понял… И такую же команду себе подобрал. Силов — прожженный авантюрист, на котором пробы негде ставить, и наши необстрелянные, вроде Орезова…

— Только не надо вешать ярлыки, Амиров! — громко прервал его Митрохин. — дай ему сказать! Многие наши ошибки от того, что мы до конца людей не выслушиваем. Человек только начал говорить. А мы сразу затыкаем ему рот… Вернемся к делу, — обернулся он к Туре. — Смерть молодого парня, воина-интернационалиста, в мирное время, не на фронте, не в Афганистане, потрясла всех!. Я лично выступил в республиканской газете… Поддержал общественность. А теперь? Что мы ей скажем? «Ошиблись. Извините! Милиция взяла не того! Прокурор наш… — Митрохин, не глядя, ткнул в Довиденко, — тот сидел, не поднимая головы, — дурак! Не разобрался! Судьи : — безголовые! Не того осудили!..»

Тура посмотрел на стоявший перед ним стакан — он хотел пить и в то же время именно теперь нельзя было ни в коем случае отвлечься: Митрохин был опытный демагог и трудно было сказать, куда он гнет.

На всякий случай Тура четко определил главную линию всего последующего:

— Давать задний ход все равно придется. Телеграммы в Москве. От этого никуда не денешься…

Молчавший до этого прокурор области сказал странно:

— Ну, знаешь ли… В Москве они или нет — разбираться все равно придется здесь…

— О чем ты? — спросил Тура и вдруг догадался: — Телеграммы — что? Не ушли?!

Тура поднялся, посмотрел на графин — он просто умирал от жажды.

— Видишь ли… — объяснил Митрохин. — Довиденко попридержал их. Он решил, что ты все-таки обязан посоветоваться. Показать бюро обкома… — Митрохин вынул бумаги из папки, которая лежала перед ним. — Вот они…

Это были телеграммы.

Довиденко и Амиров молча следили за Саматовым.

Тура поднял стакан и долгим неудержимым швырком выплеснул содержимое им в лица. У него было такое чувство, словно он окропил их кровью невинно казненного.

Довиденко и Амиров мгновенно вскочили, готовые броситься на Туру.

Митрохин с силой ударил кулаком по столу:

— Прекратите немедленно! Забыли, где находитесь? С делом Кулиева надо детально разобраться! Сегодня же…

Умар Кулиев находился в камере смертников, вход в нее находился внутри решетчатой металлической клетки, которая тоже запиралась на ключ, как и сама камера.

В камере стояла двухъярусная «шконка», стол и стул.

Услышав звук открываемого замка, Кулиев обернулся. У двери стояли два контролера. Теперь за ним всегда приходили по двое.

Один из контролеров был постоянный, Кулиев его часто видел — он не вызвал его внимания; второй, новый — высокий, поджарый, явно офицер. Кулиев его внимательно оглядел.

Майор Смирнов — а это был он — ничем не выдал себя, он невозмутимо отнесся к интересу, проявленному к нему смертником.

— На выход без вещей… — объявил первый контролер. Он же защелкнул на руках Кулиева наручники.

Втроем они вышли из металлической клетки у камеры, направились в глубь тюремного лабиринта.

У одной из дверей Кулиев и его эскорт остановились. Контролер постучал, затем открыл дверь.

Внутри находилась небольшая камера, в углу которой за металлической решеткой стояла скамья для узника.

Конвой завел Кулиева в предназначенную для смертника клетку, и в тот же момент дверь в камеру снова открылась, впустив нескольких людей: представителей прокуратуры, органов внутренних дел, «общественности» и врача.

— Встать! — скомандовал контролер. Кулиев поднялся. Он все понял.

Эти люди должны были сейчас объявить — суждено ли ему и дальше топтать эту неплодородную, но такую теплую, ласковую землю, слышать с грохотом сотрясающий берег морской прибой, видеть вздымающуюся над волнами коричнево-желтую пену, смотреться в тускло мерцающие ртутные зеркала соляных озер.

Чтение Книги Судеб не заняло и двух минут.

Представитель прокуратуры удостоверился:

— Кулиев?

Ум ар назвал себя.

— Статья…

Умар Кулиев уже знал свою судьбу. Ходатайство о помиловании было отклонено… Раньше, чем ему объявили постановление, он закричал; это был крик раненого зверя:

— Я не виновен!

Конвоиры уже вели его к двери. К ним присоединилось еще трое здоровенных конвоиров, которые крепко взяли Кулиева под руки.

Майор Смирнов шел теперь чуть сбоку.

Они спускались по лестнице. Сверху и по бокам их окружали решетки.

«Я не виновен…»

Лестница становилась все круче. Звуки тюрьмы сюда уже не проникали.

«Я не убивал…» — отдавалось от стен.

Перед ним открылась дверь камеры. Кулиев вошел в нее.

Камера была обычная — со столом, со шконкой…

Конвоиры — за исключением майора Смирнова — за ним не последовали.

Смирнов остановился в нескольких шагах от двери, в руке у него был пистолет; смертника и палача отделяли несколько метров.

Смирнов прицелился, плавно нажал спусковой крючок…

Через несколько минут появившаяся в камере группа, надзиравшая за исполнением приговоров, констатировала смерть осужденного и подписала соответствующий протокол.

Солнце еще только поднималось.


Пустыня завораживала, парализовала. Как бездонный омут, она втягивала в себя, грозила бесследно растворить в своей рыжей пустоте.

Всевышний Создатель сих мест, приступая к творению, страдал в этот момент или приступом дальтонизма, или острым дефицитом красок — он соорудил этот мир из одних желтых и серых оттенков — от серебристо-седого неба до охряной пены. И припорошил пепельным налетом соли.

На краю пустыни, рядом с дорогой, уже шла работа.

Завернутый в простыню труп двое работяг под наблюдением офицера спустили на веревках в могилу.

Потом они вытащили веревку, поплевав на ладони, взялись за лопаты.

Все та же группа представителей прокуратуры, органов внутренних дел и «общественности» наблюдала за преданием тела земле.

Могила была неглубокой. Могильщики заровняли землю быстро.

Офицер махнул рукой бульдозеристу, сидевшему в своей машине поодаль.

Бульдозер двинулся к свежей могиле, тяжело приминая за собой землю.

Погода, похоже, портилась. Боковой ветер наносил на трассу ползучие дымящиеся языки песка.

«Кирли-кирли… Цэ…» — чайки с визгом пикировали на воду, пронзительно, на одной ноте, повторяя свой жалобный крик.

Вокруг была пустыня.

А на краю ее — урез взбесившегося от шквалистого ветра буровато-грязного прибоя, размытого мутно-зелеными полосами.

Был еще тусклый слепой свет солнца — как бы день, а все безвидно.

Песок под ногами был вспучен нарывами сыпучих дюн.

Тура и Силов выбрались из машины.

«Нива» стояла у самого берега на утрамбованном волнами ракушечнике.

Мужчины закурили.

Они обдумывали разговор, который состоялся у них по дороге.

Наконец, Тура щелчком отбросил сигарету.

— Я не вижу силы, которая смогла бы с ними сегодня справиться! Но не стрелять же их теперь без суда и следствия…

Ветер относил его голос, Саматов почти кричал.

— Нет, конечно. Кроме того, кажется, они нас скорее расстреляют… — крикнул Силов.

— Ну, это мы еще посмотрим… — достал еще сигарету. Прикурил на ветру. — Еще не вечер…

Силов ответил любимой дурацкой приговоркой:

— Все будет хорошо. А, может, нет. Но тогда все будет очень плохо…

— Смотри…

Тура показал рукой в сторону Берега. Впереди, где границы моря и песка выглядели размытыми, взлетела ракета. За ней другая. Небо прочертили две крутые кривые…

Экипажи многих браконьерских лодок в море были заняты своей обычной работой.

Лодки двигались вдоль «калад» — красноловных сетей, оснащенных тысячами крупных острейших крючков. Браконьеры бросали в лодки попавшую на крючки рыбу.

Ездоки рубили головы осетрам и белугам и наполняли их тушами лодки. Рыбьи головы бросали за борт.

В море было шумно от крика птиц и стука рыбы. Осетры в лодках били в предсмертных судорогах хвостами.

Ездоки были перепачканы кровью и рыбной чешуей…

Часть преступной флотилии, закончившая хищническую жатву на море, шла к берегу, включив спаренные, строенные мощные японские моторы и высоко, почти вертикально задрав носы огромных браконьерских лодок.

Загрузка...