После многих приключений мне показалось, что я полностью изжил в себе трусливость и стал уже мечтать о подвигах. Однажды я сказал Яше:
— Помнишь, я давал тебе обещание не быть трусом. Ведь, правда, я выполнил его? Теперь хочу сбежать на фронт. Там ещё покажу себя.
Яша посмотрел на меня и спокойно заметил:
— Да, ты стал смелее. Это — хорошо. Но в тебе хвастливости ничуть не убавилось. Это — плохо.
Я попытался доказать ему, что хочу на фронт затем, чтобы еще там проверить себя, но он только усмехнулся:
— Никуда ты не сбежишь. Тебя из дому не выпустят, или догонят. А то на станции поймают и вернут.
— Потихоньку уйду, — не унимался я. — Пешком дойду до фронта.
— А что тебе делать на фронте? А можешь ты по два-три дня стерпеть без еды? — забрасывал меня вопросами Яша.
— А то не смогу, — растерянно возражал я. — И стрелять научусь…
— Эх, ты! — покачал головой Яша.
Со всем, что высказывал мне Яша, я мысленно был согласен и о побеге на фронт сказал совершенно необдуманно. До этого разговора мне и в голову не приходило пойти воевать. Пожалуй, я сказал об этом просто, чтобы узнать, как отнесется к моему геройству Яша. Я даже ожидал, что он будет меня отговаривать, умолять остаться. Если бы так было, то я, конечно, поломался бы немного и отказался от побега. Но, видите, дело получило другой оборот. Теперь мне стыдно было отказаться от своего намерения. Я обиделся на своею друга, грубо сказал ему: «Сам ты трус!», и, повернувшись, пошёл от него прочь.
Настали мучительные часы. Бежать на фронт мне не хотелось, но и стыдно было встретиться с Яшей. Он, может быть, и не скажет мне, что я только на словах смелый, но, конечно, подумает об этом. Почти всю ночь я не спал. Мне представилось, как пронесётся по селу слух, что «учителев» Вася сбежал на фронт, и как тогда Яша скажет:
— Ошибся я в нем. Он — настоящий герой.
Может быть, ему даже взгрустнется:
— Какого, — скажет, — я друга потерял.
Думая так, я сам заливался слезами. Только под утро заснул. Следующий день был также мучителен. Наконец, я сам обвинил себя в нечестном поведении и вечером направился к Яше. Издалека я увидел его, занятого уборкой привезенного отцом хвороста. Ловкими, сильными взмахами он поднимал хворостины и аккуратно укладывал в кучу рядом с подвалом.
Мне стало легко, весело. Моему приходу он не удивился. Скупо улыбнувшись, он продолжал работать. Я стал помогать ему и ожидать, что он скажет. Так мы убрали весь хворост, не проронив ни одного слова.
— Что же ты молчишь? — не утерпел я.
— Жду, что ты скажешь, — ответил он. — Может, ещё ругаться пришёл.
— Нет, Яша, не буду. Я не прав.
— Одумался, — без всякой обиды заметил Яша. — Пойдём в сад, вишня созревает.
Ссора была забыта. Я задержался у Яши до темноты. Его позвали ужинать, а я отправился домой. Здесь меня ожидало большое горе: мать со слезами сказала, что отца берут на войну. Я тоже заплакал:
— А где папа?
— Он в школе, готовит к сдаче дела.
Я хотел побежать к нему, но столкнулся с ним на пороге.
— Вот как получилось, сынок! Завтра отправляемся: я — на войну, а вы с мамой поедете к бабушке.
И эта ночь была бессонной. Утром я побежал к Яше. Выслушав меня, он сурово сказал:
— Вот это беда. Пойдём, я тебя провожу.
Скоро были поданы две запряженные в телеги лошади. Около школы собралась толпа. Мужчины помогали грузить наши вещи. Женщины стояли и вздыхали, часто вытирая слезы. Мы с Яшей не сели на повозку, а, взявшись за руки, пошли пешком. Обещали писать друг другу письма, а когда кончится война — встретиться. На краю села мы с ним, не скрывая слёз, обнялись. Я взобрался на телегу, а он долго стоял, глядя нам вслед.
Жизнь наша сложилась так, что мы с Яшей не встречались долгие годы. Мы с матерью часто меняли место жительства, и я не успевал сообщать другу своих новых адресов, а на письмо, посланное года через два, не получил ответа. Но мы никогда не забывали друг друга. Я всю жизнь был благодарен Яше за чуткое, прямое, честное отношение ко мне.
— Ну, а о том, как мы снова встретились, я расскажу вам в следующий раз, — неожиданно закончил полковник и поднялся. — Я и так уже вас долго задержал…
— Что вы! Рассказывайте ещё! — раздались голоса.
— Нет, я лучше посмотрю ваши выступления, — сказал гость и отошёл в сторону. — Если хотите, через денёк-другой еще соберемся.
Но говорить с полковником нам больше не пришлось. Через день директор сообщил:
— Василий Григорьевич получил телеграмму о болезни матери и ночью уехал. Очень сожалел, что не смог ещё встретиться с вами. Обещал прислать письмо, в котором напишет то, что не успел рассказать.