Глава 6

Юго-западные кварталы относились к старой части города, и теперь там жили главным образом мексиканцы. Кварталы поновее и поинтереснее расположились на северо-западе, где местность была немного неровной. К резиденции Йомена я добрался в половине одиннадцатого. Она раскинулась на обильно орошаемой площадке, которая возвышалась над местностью, так что я, выйдя из машины, с подъездной дорожки увидел всю двойную ленту фонарей, окаймляющих дорогу к городу. Дом был низким, но большим, и вокруг цвело что-то очень ароматное. Большинство окон было темными. Я направился было к центральному входу, когда где-то сбоку открылась дверь и раздался голос Джаса:

– Макги? Идите сюда, старина.

Пройдя через небольшую террасу, я вступил за ним в просторный кабинет. Это было мужское помещение. Кожа и дерево, камень, книги и бар, письменный стол, витрина с ружьями; в большом, глубоком камине уютно потрескивали поленья. В руке у Джаса был стакан, и он предложил мне самому смешать выпивку. На широкой стене за баром висел огромный портрет маслом Моны Фокс-Йомен. На ней было переливающееся темно-голубое платье с глубоким декольте. Сидя на скамейке, она со спокойной, уверенной улыбкой смотрела в комнату – женщина была лет на пять моложе той, что умерла на моих глазах.

Джас был в шлепанцах, серой фланелевой рубахе и выгоревших почти добела брюках. Я сел в кожаное кресло напротив него. Он заговорил:

– По средам вечером я бываю в Хлопковом клубе. Бифштекс и покер. Когда как, но чаще не везет. Вы играете в покер?

– Да, и тоже проигрываю.

– Эти вечера по средам обходятся мне тысчонки в три за год. – Он ткнул пальцем за плечо назад. – Кухарка, горничная, слуга и садовник, поди, сейчас у себя теряются в догадках – синьор патрон в среду вечером остался дома! А возможно, им наплевать. Правда?

– Мы сейчас играем в покер, мистер Йомен?

Он рассматривал меня. Кто знает, какая кровь течет в его жилах. Немного индейской – это уж точно, древнее наследство. Только теперь я обратил внимание на его руки – тяжелые, с крупными суставами и набухшими жилами. Когда-то познавшие тяжелейший труд, ни от чего другого такими они не бывают.

– Почему вы думаете, что знаете правила?

– Не думаю. Просто догадываюсь. Здесь они еще имеют особый запах. Сила проявляется иным способом, что поделаешь – феодальная система. Что-то подсказывает мне, что этот одинокий рыцарь в тонких доспехах проиграет. Поэтому придется либо к нему присоединиться, либо не играть. Только не знаю, сдадут ли мне карты.

– Дела сейчас не так просты, как когда-то.

– Ничего нет простого.

– Этот ваш одинокий рыцарь, парень, прискачет, выберет себе замок и атакует его. Только, может, выберет такой, где водяной ров разрушен, подъемные решетки развалились, и там вообще никого нет.

– Значит, наш рыцарь не очень хороший наездник и боится драконов. А может, у него нет другого выхода.

– Думаете, я сделал вам вчера предложение?

– А разве нет?

– Если б у вас не было чего-то на уме, вы не пришли бы.

– Мистер Йомен, если я предлагаю вам карту, а вы ею не воспользуетесь, что ж...

– К черту, Макги, вы уже впутались в дело! Все уже пришло в движение, и весь замок рушится.

Откинувшись на спинку кресла, я вертел в руках стакан.

– Она хотела нанять меня, чтобы я помог ей избавиться от вашей опеки. Обещала мне половину суммы, которую я смогу у вас оторвать. Обо мне узнала от нашей общей знакомой. Мне известно, что ее наследство вы промотали. Знаю, что были ее опекуном. Кажется, понимаю, почему вам было выгодно на ней жениться. Но чувствую также, что женитьба дала вам больше, чем вы рассчитывали.

– У вас очень своеобразный подход к делу, Макги.

– Я специализировался в качестве спасателя. Но ее предложение мне не хотелось принимать.

– Почему?

– У меня создалось впечатление, что ей хотелось от меня чего-то несбыточного. Словно принуждала себя к этой акции. По-моему, она, собственно, готовила трагическую сцену, во время которой отказалась бы от любовника. Слезы, прощай, милый, возвращаюсь к мужу, ничего другого мне не остается. Таким мне представлялись ее дальнейшие шаги. Она вздыхала бы здесь до тех пор, пока не убедила вас, что сердце ее разбито, а потом вернулась бы на прежнюю колею. Понимаю, вы относитесь ко всему скептически, Джас. Спросите Микеле Мацари. По его мнению, это была просто романтическая игра. Думаю, игра кончилась, во всяком случае для нее. Не дали ей времени доиграть.

– Кто не дал времени?

– Те, кого сейчас выслеживает Бакльберри. Следы-то они не все замели, Джас. Ребята из лаборатории сегодня обнаружили улики. Клочок легочной ткани и тождественная группа крови. На том самолете улетели запасные игроки. Уэбб скорее всего тоже мертв.

Откинув голову на высокую спинку кожаного кресла, он выглядел так, словно в любую минуту может заснуть. В камине рухнуло полено, рассыпав искры. Допив стакан, он медленно поднялся. Подошел к ее портрету и, сунув руки в задние карманы брюк, смотрел на него.

– Знаете, старина, какую воду мы черпаем из этих глубоких колодцев?

– Не понимаю.

– Глубинную, вкуснейшую воду, сохранившуюся с тех времен, когда здесь были болота, озера, гигантские ящеры и папоротники с дерево. Когда мы ее вычерпаем всю, не останется ни капли. Уже завтра все насосы могут заработать впустую и выкачивать из глубины только сжатый воздух. И дни этого края будут сочтены.

– Я этого не знал.

– Никакая это не тайна. Мы не думаем об этом. Такое знание ужаснет любого. Ведь и о собственной смерти человек никогда не думает, а она под боком. Никому ее не избежать. А сюда нанимают других, бурят новые скважины и выкачивают воду все быстрее и больше.

– Выглядит как-то глупо.

Повернувшись к бару, он налил еще и, не торопясь, вернулся в кресло.

– Черт возьми, но это и в самом деле глупо. – Он крепко провел ладонью по лицу от лба до подбородка. – Транжирство. Надежда. Откуда мне знать? Кажется, посмотришь – сразу ясно, что мир катится в тартарары. А взглянешь через минуту, и опять безоглядно надеешься, что перед тобой открыты сотни возможностей, и ты в любую минуту можешь действовать. Но однажды сразу навалится чересчур много забот. И все. Просто – сразу и чересчур. Парень, вчера я это понял. Я уже сорок лет играю в покер. Видел это по вашим глазам, по вашим губам. Этот Фреди Бакльберри! Боже мой! Сегодня вечером позвонил мне. Милый Джас, все так и есть, как мы предполагали. Совершенно точно – улетела с профессором. Этот пигмей не знает, что прошлая ночь стала для меня решающей. Сегодня уже все равно. Вчера вечером я слегка напился. Сегодня будет так же, старина. Вчера я взял «крайслер», поехал в горы по тому серпантину – его придумал один горе-политик, а когда его построили, мне тоже перепало из государственных средств. Холодный месяц освещал все вокруг, а наверху, на ровной площадке, есть кусок дороги, так... километров шестьдесят, – прямой как стрела. Скорость была сто сорок, выключив фары, я пустился напропалую – огромная машина шла как игрушка. Наскочил на большого зайца, шум был как от выстрела. Убит наповал – выглядел страшно. И он тоже был из мяса и крови. Снял я ногу с педали и медленно скатился вниз, пока не наткнулся на хилое деревце. Посидел с минуту, потом вышел взглянуть на капот. Там оказалась вмятина, подсохшая кровь и светлые волоски. Счистил их – они были мягкие. Я прошел мимо дерева и стал смотреть на звезды. Твердил себе, что будет время – получу четыре туза сразу. Что еще почувствую вкус бренди и сигары после доброго бифштекса и испытаю наслаждение. Убеждал себя, что я все тот же старый черт, что еще погарцую на женщине под собой, переживу минуты, когда кажется – вот оно, и пропади пропадом все остальное. Посвистывая, я сел за руль, развернулся и поехал по той же дороге – с зажженными фарами, медленно и осторожно, как старая дама. Я уже думал, что давно проехал то место, когда трупик зайца возник перед фарами, и я, дурак, остановился и зачем-то вышел. Крепко ему досталось, но шкурка была чистой, и тело не растерзано. Ладонями чувствовал, какой он еще теплый. Я его поднял и, перебравшись через кювет, опустился на колени; как собака лапами, вырыл ямку, положил его и еще прикрыл носовым платком, прежде чем засыпать землей. Господи, прямо как ребенок хоронит мертвую птичку. Утрамбовал землю и, еще стоя на коленях, взглянул на звезды, дивясь, какого дурака из меня разыграли. Понял, что все в мире имеет ценность. Покер и бренди, сигары и молодая девчонка. Все важно.

Допив, он отнес стаканы к бару и снова наполнил. Момент оказался неподходящим, чтобы отказываться.

Подав мне напиток, он сел.

– Знаете, что ярче всего отпечаталось в моей памяти? – Улыбка делала его значительно моложе. – Три года. Я прослышал о племенных кобылах на продажу и взял ее с собой в Монтану, где хотел их как следует рассмотреть. Там везде была свежая весенняя трава, все вокруг цвело. Мы поднялись на один холм и, перевалив через вершину, спустились по другой стороне. Те кобылки мне понравились. А ей не понравился парень, который их продавал. Господи Боже мой, каких только глупостей не совершаешь! Километра на три вокруг нас не было ни души. Вдоль ручья бродили пасущиеся кони. Мы пошли по травянистой ложбине. И тут вдруг стали орать друг на друга, едва не стукаясь носами. Она вдруг влепила мне затрещину, да так, что я отлетел. Обычно я замечал, когда она собирается на меня кинуться, но в тот раз застала меня врасплох. У меня был испорченный зуб, который тут же страшно схватило. Я врезал ей в ответ. Придя в себя, Мона опять размахнулась, а я снова ответил. Клянусь, мы раз шесть обменялись оплеухами, и мне уже стало смешно, когда заметил, как дергаются уголки ее рта. И тут мы зашлись от смеха, заливались, как дети. Не прошло и двух минут, как мы скинули с себя барахло и уже лежали среди цветов, словно юные любовники. Наверное, неприлично вспоминать такую непристойность? – Он нервно рассмеялся. – У нас обоих так распухли лица, что мы стали похожи на белок, прискакавших с орехами к дуплу.

Он подошел к камину, поворошил поленья.

– Любовь? Что такое любовь, черт меня подери? Я женился на ней, потому что рассчитывал на ее наследство. Она за меня вышла из-за того, что шла ко дну и ухватилась как утопающий за соломинку. Эта интрижка с профессором расстроила меня не больше, чем причуды любого знакомого, который строит из себя идиота. Отыскала того адвоката из Беласко, но тот сразу сообразил, что налетел на твердый орешек и, чтоб его расколоть, нужна куча времени. Потом напустила на меня сыщика, но стоило только намекнуть начальнику полиции, того быстро научили хорошим манерам. Теперь наняла вас, кто вы там есть? Специалист-телохранитель?

– По высшему счету – вроде Робин Гуда. Граблю злодеев, богачей.

– Много не зарабатываете.

– Джас, разве не кажется яснее ясного, что тот выстрел предназначался вам?

Поднявшись с кресла, он подошел к оленьим рогам, закрепленным в длинной подставке на колесиках, и откатил ее в сторону. В стене был стальной сейф. Наклонился к нему, и я услышал звук набираемого шифра, потом скрипнула открывшаяся дверца. Он вернулся к креслу и вдруг без слов швырнул мне в лицо пачку денег. Я автоматически взметнул рукой, и пачка упала у моих ног. Это были пятидесятидолларовые купюры, склеенные банковской полоской с цифрой «5000».

– Не притворяйтесь. Я прекрасно знаю, что вас интересует в этой истории, Макги. Попытаюсь сберечь ваши усилия. Нечего морочить мне голову.

Я откинулся на спинку кресла, чтобы размахнуться ногой, и отбросил пачку в камин. Рассчитывал попасть, она туда и влетела, только приземлилась не в огонь, а рядышком с горящими поленьями.

– Не ломайте голову, Джас, над тем, что меня интересует.

Верхние купюры уже морщились и меняли цвет. От них потянулась тонкая ниточка дыма.

– Ставите свои условия очень забавным способом, парень.

– Киньте мне пачку побольше, мистер Йомен, уж я расстараюсь.

– Деньги для вас не имеют значения?

– Мне они очень нравятся. Просто я несколько щепетилен в отношении способа, каким их мне предлагают.

Наступило молчание. И лицо, и его индейские глаза оставались непроницаемы, бесстрастны. Угол верхней купюры почернел, и хоровод крошечных искорок стал выедать полукруг уголка.

– Черт возьми, ну и хитрая вы бестия, Макги!

– Я сказал, что в сложившейся ситуации могу кому-то быть полезен. Но не говорил, что торгую собой.

Помолчав, он встал, не спеша подошел к камину. Поднял пачку и, чтобы погасить искры, похлопал ею о брюки, отчего на них осталось черное пятно копоти. Подошел ко мне.

– Я правильно запомнил ваше имя? Тревис?

– Просто Трев.

Он осторожно положил пачку денег на подлокотник моего кожаного кресла.

– Трев, буду рад, если вы мне поможете. Пожалуйста, примите маленький знак моей симпатии и признания. Будь я моложе лет на двадцать, мы вышли бы во двор и минут сорок бодались бы до крови. Это единственный способ подружиться с таким высокомерным болваном.

Отойдя к своему креслу, он поднял стакан.

Вытащив из пачки обгоревшую купюру, я сунул деньги во внутренний карман куртки. От купюры оторвал обгоревший уголок и вложил ее в бумажник. И как ни в чем не бывало, словно и не было стычки, докончил свой рассказ о том, что мне стало известно, заключив словами:

– Бакльберри всего вам не объяснил, потому что думал – вы от этого сойдете с ума.

– А человек, похоронивший зайца и прикрывший его носовым платком, был в своем уме?

– Она бы очень хорошо поняла этого человека, Джас.

– Если я и способен сейчас думать, то только прикидывать, кто это сделал и зачем.

– Она случайно заметила, что в последнее время за ней следили. Думала, что по вашей инициативе.

– Я к ней кого-то приставил? Да что вы!

– Двое типов расспрашивали о Моне ту горничную, которая уволилась и вышла замуж.

– Долорес. Долорес Канари. Минутку. Теперь она миссис Эстобар. Жена Хуана Эстобара. Что, к дьяволу, они хотели узнать от Долорес?

– Расспрашивали о личных финансах вашей жены. Долорес и Мона предположили, что выясняли ее возможности – хватит ли для внезапного бегства?

– Дружище, это вопрос, который мне незачем выяснять. Я уже давно решил не открывать для нее счет. Ежемесячно первого числа выкладывал ей полторы тысячи на личные расходы. Все покупки шли на мой счет, но так и так через две недели она уже была на мели.

– Но кто-то ведь расспрашивал об этом Долорес?

– Такие вопросы могут быть связаны с налоговым расследованием. Если вас хотят довести до суда после проверки налоговых уплат, нужно выяснить, сколько вы тратите на жизнь. Понимаете?

– Прошу прощения. Не совсем.

– Трев, положим, десять лет назад вы стоили сто тысяч долларов. Скажем, сейчас ваше состояние оценивается в шестьсот тысяч. Предположим, ваш чистый доход после вычета налогов составлял пятьдесят тысяч в год. Если вы тратите на себя за год тридцать тысяч, ваша настоящая стоимость сегодня – триста тысяч, а не шестьсот. Могут взяться за вас и доказывать на суде, что остальной доход в триста тысяч вы утаили от налогов. Преступление. Для него нет срока давности. Ничего не упустят, могут проследить прошлые дела, вплоть до самого 1913 года, когда был принят закон о налогах. Черт побери, я же свои счета контролирую и думал, что все в порядке. Но, пожалуй, это выглядит так, будто мне хотят подготовить небольшое потрясение. И это в самом деле может стать потрясением, приятель! Они потратят года два, чтобы подготовить обвинение, а мне предоставят два месяца для защиты. Хм-м, странно.

– Что именно?

– Что меня это не волнует. Я сейчас должен бы кинуться к телефону, поднять на ноги Чарли Бейкера, заставить его по своим каналам выяснить, что затевают. Но мне, похоже, наплевать. Неуплата налогов мне сейчас создала бы настоящее пекло со страшными осложнениями. Но даже это не сдвинет меня с кресла.

– Джас, а вас есть чем прижать?

Пристально посмотрев на меня, он нехотя улыбнулся:

– Еще как! Я уже не один год жду, когда где-нибудь лопнет.

– Можно состряпать дело отчасти или полностью на основе того, что вы присвоили то наследство?

– Парень, если я прибрал деньги, которые Кэб оставил разбросанными тут и там, их же не объявишь как чистый доход, так ведь?

– Мацари сегодня сказал мне, что в своем романтическом запале она готова была выступить против вас, но потом непременно пошла бы на попятную.

Секундное недоумение на его лице почти сразу сменилось догадкой.

– Господи Боже, если ее подговорили и она выложила, что произошло с разными частями наследства, я окажусь в настоящем дерьме.

– Не поймите меня дурно, но разве это не мотив для вас?

Он пронзил меня взглядом, и я обрадовался, что мне никогда не приходилось его уговаривать – ни двадцать лет назад, ни сейчас. Это был высокий мужчина с крепким костяком, прочно обросшим упругими, могучими мускулами – древней ковбойской плотью, высушенной на солнце, грубой и надежной. Он, конечно, был известным рубакой и не раз поднимал бурю, которую как-то по-своему умел усмирять, иначе его здесь и не было бы. Кэб Фокс и Джас Йомен определенно были парочкой на загляденье.

– Кажется, я преждевременно отказался думать о вас дурно, – прошептал он с угрозой.

– Но вы не дослушали, Джас. Если это может служить мотивом для вас, значит, этот же повод есть у кого-то, кто связан с вами интересами и останется в выигрыше, если вас растрясут.

Было заметно, как он старался подавить гнев. Остывая, он мрачно произнес:

– Обычно я проворачиваю свои сделки один.

– Вы говорили о клоуне, который вертит тарелочки на разных палочках.

– Да-а, сейчас я в такой ситуации. От многого избавляюсь. Если хотите что-то сбыть, нужно основательно подсуетиться. Вложить деньги, чтобы вещь выглядела заманчиво. К примеру, если нужно выгодно продать старый дом, сделайте там новую кухню, так чтобы у жены захватило дух, и она не обратит внимания на ворчанье мужа из-за расшатанных полов. Пожалуй, раза четыре мне пришлось пускать в ход оборотные средства, чтобы основательно пустить пыль в глаза: Рассчитал, что через год расходы окупятся, как, например, с той племенной фермой, которая уже почти оправдала себя. Да и дом этот... Миллионов шесть-семь высвободил на кредиты, которые раз в пять увеличат капитал. Собирался все яйца сложить в одну корзину и прибрать к рукам одну очень соблазнительную компанию, но об этом вслух не заикнусь даже сам себе, парень. Она владеет основными акциями в пяти разных областях банковского дела, имеет миллионов двадцать резервной наличности и только краткосрочные займы. Несколько ловких ребят работают в разных направлениях этого моего проекта, но никто из них не имеет представления, в чем дело.

– Хорошо. Если мы говорим о силе влияния, нужно знать, на что оно не распространяется. Кто принадлежит к сильным мира сего? Кроме вас?

– В основном те, с кем по средам я играю в покер в Хлопковом клубе. Бен Кендрок, Джо Гей, Том О'Делл, Фиш Эллери. Пол Тауэр. Ну, еще двое, которые не играют, – Уолли Руперт и Сонни Мадеро. Между нами говоря, в наших руках все: шахты, банки, радио и телевидение, месторождения, земля, транспорт, строительство, жилье, электроэнергия. А несколько сотен других подбирают оставшиеся крохи. Кое-кому из них помогаю тем, от чего хочу избавиться.

– Мацари упоминал Руперта как вашего компаньона.

Он поднял одну бровь.

– С ним деловых отношений у меня почти нет. Есть у него пара акций в моих предприятиях, но когда я их сплавлю, нас ничто не будет связывать.

– Когда-то вы шли бок о бок, правда?

– Еще как! Сколько времени потели вместе, подставляя плечо друг другу. – Он насмешливо улыбнулся: – Половина рабочего времени уходила на то, чтобы следить друг за другом. Доходило до бешенства. Когда дела пошли на лад, нам пришлось весьма осторожно распутываться, чтобы не содрать кожу. Оба мы из породы одиноких волков.

– Джас, я задаю вопросы, чтобы уяснить ситуацию. Иногда незаинтересованным глазом можно кое-что заметить. Возможно, мой следующий вопрос покажется не имеющим отношения к делу. Если Мона предоставила бы людям из налогового управления подробные сведения и если на основе налоговой ревизии, как вы говорили, вас могли бы обвинить в мошенничестве, вам пришлось бы доказывать, что те украденные деньги пошли на предприятия, совместные с Рупертом, чтобы не отдуваться одному?

Он уставился на меня. Потом допил стакан и, поднявшись, неторопливо прошел к бару. Медленно смешал напиток, обернулся и опять пристально посмотрел на меня.

– Только не Уолли, приятель. Он – нет. Выбросьте это из головы.

– Джас, если они готовят обвинение, логично предположить, что обратились и к Уолли Руперту, так?

– Не знаю. Возможно. А может, и нет.

– И если они с ним говорили, то он сообразил бы, что вас обложили, и предупредил бы вас, так?

– Господи, конечно же!

– Вы упомянули какого-то Чарли с хорошими связями. Возможно, он знает, что Руперта уже расспрашивали. И если тот не предупредил вас, это кое о чем говорит, согласны, Джас?

Он взял стакан.

– В первую очередь он подумал бы о себе. Боже мой, все уже давно похоронено. Прошло столько лет. Многие, кто замешан в тех делах, уже на том свете. Мы ведь проделывали всякие очень ловкие махинации.

– Махинации?

Усевшись, он, помолчав, заговорил:

– Как исполнитель завещания, я продал крупный участок Кэба компании Икс-Игрек-Зет за пятьдесят тысяч. Этой Икс-Игрек-Зет были мы вдвоем с Рупертом, но, конечно, не по документам. Через какое-то время Икс-Игрек-Зет продала эту недвижимость компании АБВ за сорок пять тысяч. И опять это были мы с Уолли. Потом тот же участок продали уже реальному владельцу – снова пятьдесят тысяч, но это официально получили пятьдесят, а из рук в руки нам передали еще сто тысяч.

– И сколько всего вы на этом нажили, Джас?

– Поймите, дружище, ставкой для меня была жизнь, и для Уолли тоже. Начинали мы с пустыми руками, и нам нужна была наличность, чтоб защищаться.

– Сколько вы нажили?

Он молчал так долго, что я уже не рассчитывал на ответ.

– Ну, скажем, миллион четыреста. Мне досталось семьсот – восемьсот тысяч. Уолли – четыреста. Остальное пошло на взятки, мелкие денежные подачки. Но, разумеется, все это проскочило не сразу, ничего на ладошке нам не преподносили. Постоянно приходилось латать дырки, чтоб не потонуть. Собственно, все это приплыло к нам, когда мы уже перевалили за вершину холма. Хотя могло и не приплыть. Но все обошлось, и еще столько же добавили.

– Мона могла знать, что Руперт был завязан в этих делах?

– Наверное, узнала от Мацари. Ловкий парень! Однажды, когда мы разорались друг на друга, несколько месяцев назад, она, помнится, выкрикнула, что Руперт и я – парочка преступников. А мне Руперт был необходим. Один я не смог бы устраивать такие дымовые завесы. Но и у него тоже было много своих сделок; те бумаги мы пускали в ход столько раз, что порой и сами не помнили концов. Но одно могу сказать вам, Трев.

– Что именно?

– Я всегда отчаянно рисковал и действовал круто. Однако то был один-единственный раз, когда я украл. Просто не было другого выхода. Эти деньги прямо просились в руки. Кэб не осудил бы меня, так как знал, что Мона и я всегда будем жить в достатке.

Его усмешка напоминала гримасу.

– Черт возьми, нужно все-таки позвонить Чарли Бейкеру, убедиться, что глупо сомневаться в Уолли.

Он подошел к письменному столу, где стоял телефонный аппарат с диковинными приспособлениями. Трубка аппарата была особенной – никто в комнате не мог слышать его разговор. Примерно через пять минут он вернулся к своему креслу со словами:

– Чарли все разузнает. Сначала поломался для видимости, набивая себе цену. Прямо-таки карьерой рискует, лишь бы оказать мне любезность.

– Расскажите мне что-нибудь об Уолли Руперте.

– Сейчас ему шестьдесят. Вот вы говорили о феодалах. Клянусь, он один из них. У него нет и пяти друзей на свете, но Бог взамен вознаградил его семейством. В последние годы он пустил корни в сфере услуг. Торговля, прачечные, отели и мотели, магазины. Он, как племенной бык, сам производит и растит рабочую силу. Поселился в пятнадцати километрах отсюда и назвал свою усадьбу Рупертвилл. Женился совсем молодым – на Элен Холмс, у них родилось шестеро детей. Когда Элен умерла, взял в жены ее младшую сестру Катрин – вдову с двумя детьми. Их он усыновил, а она родила ему еще пятерых. Когда через двенадцать лет умерла и Катрин – дочери Холмсов не могли похвастаться здоровьем, – Уолли женился на семнадцатилетней мексиканке, собственной служанке. На Розе. Такая кругленькая, грудастая девчонка с огромными сверкающими черными глазами, и теперь с ней он нажил еще девять отпрысков. Его старшему сыну сейчас, по-моему, лет тридцать девять, а самому младшему – три-четыре месяца. Двадцать своих детей и двое усыновленных. Если к детям прибавить их жен, мужей и внучат, Уолли окружен семьей человек в семьдесят пять, из них тридцать – сорок уже работают на него. Достаточно его взгляда, и все хлопочут как пчелки. Он распоряжается их жизнью и смертью. Для них он сам Господь Бог. Уолли резок, как бритва, хитер, как старый лис, толстый, с брюхом вроде барабана. И плюет на хорошие манеры. Когда он обращается к вам, кажется, у него болят зубы. В те далекие годы, когда мы с Кэбом тащились в одной упряжке и выкручивались, как умели, Уолли держался в сторонке, потихоньку делал детей и копил денежки. Но, как я уже сказал, не отхвати мы участок Кэба, от нас обоих не осталось бы следа... Нет, дружище, Уолли здесь ни при чем.

Он говорил не переставая. Об Уолли. И беспрерывно пил. Но чем больше пил-, тем точнее и выразительнее становилась его речь и тверже походка, когда направлялся к бару.

Провожая меня, Йомен поинтересовался:

– Вы в самом деле собирались сжечь эти деньги?

– Собирался.

– А если бы попали в огонь?

– Наверное, у нас было бы о чем вспомнить.

Могучей ладонью он хлопнул меня по плечу.

– Это мы запомним и так, парень, и так запомним! Мы с вами поладим. Понаблюдайте здесь немного. Я тоже навострю уши и разую глаза.

Загрузка...