Снег поздней любви

Легко ли теперь вспоминать!..

А всё начиналось с простого:

С весны, снегопада слепого –

Мятежного снежного слова

Зимы, не умевшей смолчать.

Нельзя заслужить благодать!

И это нисколько не ново…

Но быть к ней хоть как-то готовой

Душа твоя жаждет –

И слово –

Мятежное снежное слово-

Бог даст,

И успеешь сказать…

Репейник согнулся, болеет.

Крапива скрывает испуг:

Погода отбилась от рук!

Как мало нас любят вокруг

И вовсе никто не жалеет.

Дождей измождённые тени,

Сырая от снега стерня.

В отчаянном зимнем цветенье

Ты всё ещё веришь в меня.

И я – наугад, наудачу –

По снегу слепому тащусь,

Сберечь, удержать тебя тщусь,

И всё же теряю – и плачу.

И плачу, что ветры седеют,

Что холоден лик ноября,

Что скоро ты, сердце скрепя,

Забудешь меня – и себя…

И небо понять нас сумеет,

И вьюга тебя пожалеет,

И стужа полюбит тебя.

И нет нам рая на земле!

Ну, нет. И быть не может.

Поля в стерне, трава в золе,

В душе зима…

И всё же

Ты возвращалась –

Как беда,

Как жаркое ненастье,

Как синь-вода по кромке льда,

Опять – и снова навсегда!

И дом стонал от счастья.

А снег пылал,

И уходя,

Хмелел, почти растаяв,

И полыхал пожар дождя

Над крышами сараев.

Придёшь зимой –

Я печку затоплю,

Повытрясу из книг цветы-закладки,

И ароматом пыли утеплю

Следы в душе,

Что так глупы и сладки.

Приди зимой!

Мороз решит вопрос

О стойкости ночных цветов-узоров

На стёклах,

А метель устроит кросс

Вокруг крыльца,

Чтоб показать свой норов.

И в доме воцарится благодать,

И боль обид устанет и отстанет,

И страж любви – скрипучая кровать

Нас будет восхищать и удивлять,

И старое

Ну, кто из нас помянет!..

Любовь покоем удосужена

И сладко дышит по утру –

И горяча, и чуть простужена

На этом сказочном ветру.

И бесконечна околесица

Твоих бессонных стонов-снов,

И всё никак не перебесится

Твоя любовь, твоя любовь…

И безымянным счастьем мается

Твоя мечта – твоя мечта! –

И, осмелев, взахлёб кусается,

Разъяв горячие уста.

И листья, сонные и вялые,

В окно скребутся по утру,

Как будто мало,

Будто мало им

Того, что было ввечеру.

Метель взвилась,

Сорвалась с высоты

Весенних туч лишь у земли прогретых,

И разметалась меж дерев раздетых

В сиянье нестерпимой наготы.

И застонали,

Выгнулись кусты,

И лёд вспотел,

Прознав про всё про это…

О, как слепа весна, как мало света

И как глупы подснежные цветы!

Им завершать свой зябкий зимний путь.

А нам, смеясь, ладони окунуть

Вот в этот снег, да и свечу задуть,

И до утра вникать в простую суть

Любви ночной,

Где лишь твои приметы…

И рядом притулился ангел лета –

Слегка погреться

И чуть-чуть вздремнуть.

Застрять меж никогда и навсегда –

Без сожалений, без печали сердца…

С тобой нам никуда уже не деться!

В чащобе, где беда и лабуда,

Дряхлеет ясень, молниями битый,

И сквозь листву – остыло и забыто –

Мерцает кривобокая звезда.

И вспять ползут пустые поезда,

О провода почёсывая темя,

И синих искр компьютерное племя

Сулит сместить, переиначить время,

Но этого не будет никогда.

И всё кружит неяркая звезда,

И трогает листву, и смотрит вниз, и

Срывается – сюда, к тебе, в густой

Настой лугов, в горячий травостой…

И спрячет нас рассветный дождь косой,

И электричек выкрики и взвизги

Зайдутся там, за лесополосой…

Задёрганный ветром, иссушенный зноем,

Умытый росой, что ни свет, ни заря…

И даже вороны кривой стороною

Обходят его, не рискуя зазря.

Гороховый бомж, одноногое пугало,

Он встал в огороде врагов отгонять.

А рядом, в саду, что-то пело и ухало,

И сладко звало – улетать, улетать…

Но молча пасёт он червей и улиток

На грядках, где серый бурьян и ботва,

И хмель сорняковый – и хлипок, и липок –

Схватить норовит его за рукава.

А лето дозрело, и осень напугана

Ненастьем, и тучи едва на плаву…

А он всё стоит, одинокое пугало,

Спасая бурьян и сухую ботву.

И пусть уже в небе метель куролесится,

И супит позёмка белёсую бровь,

Он помнит и ждёт,

И в душе его теплится

Всё та же надежда,

Всё та же любовь…

Умой слова,

Повычеркни красивости

И удержи – хотя бы до утра! –

Любовь к печали,

Верность справедливости

И тайнопись гусиного пера.

Оставь свою избыточную мудрость

Дождям – и не таи, тем паче, зла

На скаредность и сумрачную скудность

Осеннего усталого тепла.

И наших рук разомкнутые тени,

И память губ, что я не превозмог –

Калиткой скрипнут, ступят на порог…

И сны твои читая между строк,

Рассудит нас усталый и осенний

Наш Бог любви,

Любви печальный Бог.

Осень щедра:

В ожидании стужи

Смело сорит золотым дождём,

Косо штрихует кривые лужи –

Можно б подправить, да выйдет хуже.

Да и куда мы теперь пойдём!

Нам бы остаться вот где-то рядом

С летом, согретым быльём дождей,

С нашим давно не весенним садом

Первой любви –

Под ревнивым взглядом

Осени, ставшей совсем своей.

Верю я в осень.

И даже если

Вдруг заполошный закружит снег,

Пусть себе! – что нам худые вести,

Если мы вместе…

А то, что здесь ты,

Ну, не такой уж и смертный грех!

Осень не выдаст.

А снег – пусть кружит!

Пусть наметает свой храм на крови

Мокрых цветов –

Бог весть кем разбужен,

Вьюжен,

И нам он совсем не нужен,

Этот предвестник небесной стужи,

Снег нашей поздней,

Последней любви.

Всё состоит из мелочей:

И зимние проблемы,

И летняя возня грачей,

И всхлип в ночи, незнамо чей,

И дождь…

И хризантемы

Дрожат в распахнутых очах

И душу рвут на части…

Твой мир –

Он потому зачах,

Что не поверил в счастье.

Вослед любви, ну, что ещё сказать?

Винить себя, или назначить крайней

Вот эту ночь с её холодной ранью,

С её бессильем что-то понимать?

А снег спешит – и упадает в грязь,

И лужи осыпает мелкой бранью…

А выше, в небе,

Шифры мирозданья

Сияют, никуда не торопясь…

Внимай, внемли,

Но только не приемли

Обиды, суесловия, хулы…

Небесных стран невиданные земли

Плывут себе над нами, и стволы

Ночных деревьев иссушают корни,

Размашисто вплетая вязь ветвей

В то давнее, где тихо и покорно

Встречают небыль тени старых пней.

И ты, встревожив даль и то, что ближе –

Непуганой крапивы синеву,

Борщевень, лопушьё, плакун-траву,

Кувшинок цвель –

Ты за собой услышишь

(И на полозья памяти нанижешь!)

Тоску болот, куда нас не зовут:

Тоску любви,

Где мхи

И забытьё –

Отчаянье и счастие твоё.

Какое утро!

По утру

Так явственны приметы…

Мир, в общем, движется к добру,

Хоть мы не верим в это.

Мы в ожиданье бед – нас так

Легко судьба достала.

А солнце вдруг –

Вразбрызг,

Вразмах,

Сквозь дождь – и заблистало!

И все тревоги – как рукой,

И вот она – дорога,

И талый снег, и шалый зной,

И радость понемногу,

И ловит луч любви

Пчелу

В медвяном оперенье…

Мир, всё же,

Движется к добру!

И в этом нет сомненья.

Когда вокруг смешки да прибаутки,

Когда бедлам и суета в дому –

Нас выручают наши предрассудки,

Предшествуя рассудку и уму.

Они удержат от соблазнов праздных,

От глупости обманчивых побед,

Гася разгул пожаров инфракрасных

И вожделений ультрафиолет.

И утвердив живительность ненастья,

Преломят хлеб и напоят водой,

Оставив на подзой, на перегной,

Изношенное,

Брошенное счастье

С избытой и забытою бедой.

Качнулся ввысь пирамидальный тополь,

Привстал, вздохнул, потрогал небосвод…

Чего-то нет, но этого хоть вдосталь:

Дерев, кустов над гладью талых вод,

Подвымерзших ветвей,

Творящих таинство

Возврата к жизни после зимних стуж –

В свой мир, где ни гордыни,

Ни злопамятства,

Лишь солнце, дождь

И радость первых луж.

А ночь – белоснежна,

А небо – туманное,

А белы снега – глубоки и легки.

И льдиста дорога – метельная, санная,

И ловят удачу в снегах ямщики.

И вновь безысходность исходит в стихи,

И счастие снова к другим переходит…

Прости их –

Всех тех, кто тебя превосходит,

Прости и люби – и душе не с руки

Себя будет завистью

Злобить и мучить.

И вспомнят, домой воротясь, ямщики

О вечной дороге – и нет её лучше! –

О гиблых сугробах, оврагах и кручах,

Где снеги и вьюги исходят в стихи.

Песок, бетон.

Болотный запах лилий.

Над плавнями прочерчен дымный след.

И брошен на буклет авиалиний

Ромашек неприкаянный букет.

Теперь нам с облаками разбираться,

Да спорить с небом о Добре и Зле…

А небо остаётся на земле –

Искать алмазы в пепле и золе

И слать богам

Хулу по сиплой рации

За счастье, что, как прежде, на нуле.

А счастье рядом – поле и околица…

Пусть клеть пуста и покосился хлев,

Судьбы едва угаданный запев

Зерном в горсти

И тайным смыслом полнится,

Неправотой

И правдой отболев.

Играют с нами звёзды, колготится

В ветвях рассвет. На мачтовой сосне

Зардеют иглы. Что-то о весне

Скукует горлопатенькая птица

И тихо сгинет в следующем дне.

А там – черешен жаркие объятья,

Пыльца и пыль пылающих цветов,

Крапивы непорочное зачатье,

Наития, прозренья – и заклятье

Тех ранних зим, тех быстрых холодов,

Где братство льдов, где листопады-братья,

Где в жёлтых вьюгах буду сострадать я

Отчаянью

Невызревших плодов.

Гудит неукротимая пурга,

Углы, чащобы, тропы заметая,

И в снежной мгле плутают волчьи стаи,

И в двери, в щели, в души залетая,

Почти не тая, буйствуют снега.

И ты, по недомыслью, по незнанью,

Пытаешься по хрупкой кромке льда

Рулить, руководить похолоданьем,

Не слишком-то и веря в холода.

И раскрутив метели без просвета,

Оставив вьюгам вымыслы и сны,

У волчьих ям, в прогалинах лесных,

Ты ждёшь весны –

Ты тяжко ждёшь весны…

И та придёт –

Пьяна, вольна, раздета…

А там уже рукой подать до лета,

Где маков цвет

И стоны белены.

Кто мутно мыслит – смутно излагает,

Надеясь, что не вникнут, не поймут…

А Божьи Овны небо обживают

И по ночам руном златым блистают,

Топчась в кошаре лунной там и тут.

И тает снег,

И заспанное солнце

Выводит лето на круги своя,

И не закрыта Книга Бытия,

И плавают поля, начав с нуля…

И ждёт тепла счастливая земля…

Не ведая

Про гексоген и стронций.

Опять в душе разлад и чревоточие,

И злость на всё, и некуда податься!

Скудеет жизнь, пора – и даже очень нам

В том, что осталось, как-то разобраться.

Грешить – смешно.

Ещё нелепей каяться:

Судьба и так раскаяньем больна.

А что душа? Она всегда вольна

Делить с тобой стакан пьяна вина,

Пугать в саду ворон,

С крапивой лаяться,

Прощать тебя и – некуда податься! –

Уже одна,

Ещё не зная дна,

Небесным безднам зябко улыбаться.

Не отвергай Господни наказанья!

Бог любит тех и к тем благоволит,

Кто, зная, что покинут и забыт,

Всё претерпел,

Все превозмог страданья.

Будь верен слову, не бросай слова

На ветер, даже если ветер с юга –

Оттуда,

Где снега, обняв друг друга,

На скользких склонах держатся едва,

Где праведная, правая дорога

Крута, терниста, но по ней идти,

Тащить свой скарб,

Свой скорбный крест нести –

Чтобы, отринув левые пути,

Душой земной

Вдруг прикоснуться к Богу.

А свечи гаснут – и довольно скоро.

Каштаны отцветают и, дразнясь,

В подворьях бродят сорнотравья своры,

И оголтелы птичьи разговоры,

И с небом всё отчётливее связь.

И гаснут свечи.

Отрочество творчества,

Драчливое, без имени, без отчества,

Ушло-прошло в свой срок и не слышны

Его эпиталамы и поэмы.

И лето буйствует,

И рядом осень, где мы

Уже стоим, безропотны и немы,

Наедине с дождливым одиночеством

В туманах

Молчаливой

Тишины.

И черти боятся гнилого болота!..

Потёмки душа – ни тропинки, ни брода:

Бочаги стенаний, шатаний, обид…

Но кто-то её стережёт и хранит,

И оберегает неведомый кто-то…

И всхлипы зарниц, и небес позолота,

И скрытность ночей, и распахнутость дня,

И соль твоих губ в завершенье огня –

Всё это уже не отпустит меня…

И черти боятся гнилого болота.

И пусто на душе,

И за душой прохлада.

За окнами гроза пускает пузыри:

Рычит на небеса, льёт ливни без огляда,

И громко о своём с богами говорит.

Ну, что нам загадать

И что ещё придумать!..

Иной разрез крыла, пера иную стать?

Забился на чердак вихрастый белый турман,

Успев на всём лету усвоить и понять,

Что счастье – сплошь гроза,

Любовь – полёт сквозь ливни

За семь земных небес в сиреневом дыму –

И на заборах пивни

Горластые твои вникают в кутерьму

Несбывшихся надежд – отчаянных и шумных,

Взывающих прощать,

Терзаться, сострадать…

И рядом небеса

И ты,

И белый турман,

И мимолётных птиц вся ангельская рать…

Пронзительный ноябрь –

Он здесь, он дома:

Бесснежен, ветрен, нестерпимо свеж.

Он режет правду-матку по живому,

Не оставляя никаких надежд.

Любовь ещё с тобою, и тоска её

Близка нам

И горька, как нищета,

Где радость безнадёжна ко взысканию

И счастьем не оплачены счета.

Она ещё с тобой – с её постелями

Покосных трав,

С мечтами взмыть, взлететь…

Ну, как себе простить,

Что не умели мы

Ни восхищаться, ни благоговеть!

Теперь ноябрь.

Незвана и непрошена,

В дверях зима: дождей сырое крошево

Исходит в иней, в изморозь зари…

Ты дверь прикрой, лампаду затепли,

И – что скорбеть! –

Былым займётся прошлое,

Тобой – зима с позёмкой и порошею,

И снежный путь,

И – что ж… Всего хорошего!

И больше ничего не говори.

Ушло и вроде бы пропало…

Ну, что там с памятью души?

Мы редко думаем и мало:

Фитиль да кремень, да кресало,

Чтоб пламя в тиглях заплясало,

Чтоб стрелы востры да мечи.

Куём мы счастия ключи!

Цветут февральские мимозы…

Сквозь торопливый, сивый лес

(А времени и впрямь в обрез!)

Скрипят возы, спешат обозы,

Взлетает, отгоняя мрак,

Необоримый ветер юга!

И холодеет от испуга

На снеговалах-блокпостах,

Охапками, в снопах, букетах

Нас тихо охмуряет лето,

Дрожа в восторженных руках.

И вновь земле дарует небо

Алчбу воды и жажду хлеба,

И цветопад в садах кружит.

А что ушло, чего не стало,

Оно не сгибло, не пропало,

Всё стало кремнем и кресалом –

Всё стало огнивом души.

И в синеве звенят стрижи,

И это, верь,

Совсем не мало.

Несёт пыльцу и мнёт траву и листья

Бродячий синий ветер луговой.

Цветы цветут и прорастают мысли,

Упавшие в золу ещё зимой.

В них тычут морды облака и кони,

Жуют и топчут, и, сминая даль,

В цикадном звоне, в журавлином стоне

Уходят в ночь, где в тихих реках тонет

Янтарных лун расколотый хрусталь.

И веришь –

Всё само тебе откроется:

Перестрадав, простив и претерпев

Нелепиц всех и бедствий перегрев,

Земля – смотри! – о нас с тобою молится…

И встретит утро, и росой умоется

Душа твоя…

Почти не постарев…

С простого чиха лиха не бывает:

Жизнь просчитать, как деньги в кошельке,

Поди, сумей!

А время утекает –

И тает, и плывёт и уплывает

Весенним льдом по суетной реке.

И не зови – теперь никто не вникнет

В твоих речей усталый непокой!..

Лишь дым печной

Махнёт тебе рукой

И в отчей мудрости остынет

И поникнет

Над пересохшей призрачной рекой.

Не любят их – худых и сирых,

Героев свар и мелких драк.

Пасёт несытая Россия

Бездомных брошенных собак.

Они юлят с улыбкой жалкой

У остановки, где «чипок»,

И кто-то тянется за палкой,

И кто-то бросит им кусок…

И не расслышать,

Не подслушать

Счастливый всхлип собачьих снов,

Где дым и дом, очаг и кров,

И безоглядная любовь,

И в небе – страждущие души

Бездомных белых облаков…

Земля безвидна и пуста,

И тьма, и бездна, и витает

Дух Божий, и ещё не знает,

Какая скрыта красота

В Его творенье!..

Слава Богу,

Мир состоялся понемногу –

Разумен, радостен, открыт.

Но ты потерян, ты забыт

Самим собой! Душой безвидной

Ты всё же чувствуешь провидно

И злобу туч, и ложь зарниц,

И беспросветность глаз и лиц,

Меж тьмой и бездной павших ниц

Перед тельцом златым постыдно…

И зреет мгла,

И очевидна

Тщета Божественных десниц…

Трава любви,

Трава забвенья!

Пырей, душица, чистотел

Счастливых снов,

И самомненье

Весенних гроз – их беспредел,

Их безоглядность в самом сущем:

Что на сейчас, что на потом,

А что для вечности с кнутом,

Той, что в лаптях, с дудой пастушьей,

Бродяжит, не вникая слишком

В дела земные – здесь мы, нет…

И тонет в травах звёздный свет,

И с красным глазом телевышка

Ржавеет твой теряя след…

Бог трудится,

Чтоб мы благоговели

Перед лицом Его.

Наступит зимний мрак:

Согбенные насупленные ели,

В чьих жилах летом смолы так кипели,

Свою звезду в зеркальных небесах

Отыщут – каждая! – и звёзды отразятся

В холодной хвое, в голубых глазах

Морозной мглы,

И станет забываться

Тревожная мечта о холодах.

И отойдут в метелях тени лета,

И зачадит в руках лучина света,

И старые дубы нахмурят лбы,

Предвидя

Намерения судьбы.

Под кем-то лёд трещит,

Под нами ломится,

И всё у нас не этак и не так!

Вот то-то и припомнится пословица,

Когда сквозь санный след, незнамо как,

Сверкнёт темна вода – и не опомнится,

Не спохватиться! – и наверняка

К нам вскинет руки чёрная река,

Ломая лёд…

Но всё-то нам не тонется!..

И тонкой нитью след твой, санный путь,

По полыньям, хоть вплавь, хоть как-нибудь,

Несёт тебя, и оттепелей суть

Давно ясна,

И ежевика колется,

И в кошенине, в травяной стерне,

Кричат сверчки – всё горше, всё больней –

О счастье, о зиме и обо мне,

О том,

Что никогда уже не вспомнится…

О, патока и мёд, елей словесный!

Потоки слов, где всё наоборот.

Сорочья мудрость! – даже интересно,

Куда тебя трескучесть занесёт.

Не миновать болтливому греха!

Не суесловь: будь прям и многодумен.

Высокая форманта языка!..

Осядет пыль,

Отлипнет чепуха…

Замкни свои уста – и ты разумен.

Любовь темна, душа больна,

А память ветром носит…

Цветёт родная сторона,

Цветёт и плодоносит.

И давние её сады,

Что позабыты нами,

Цветы роняют и плоды –

В бурьян,

В объятья лебеды

С колючими глазами,

В подзой,

Где злой костёр утрат

Готов чадить, шаманить,

Суля уже иной расклад,

Уже иную память…

Вечерняя ласковость клёнов…

Как много наломано дров!

Печальны звонницы без звонов,

Больны купола без крестов.

И прошлое скудно и скупо,

А счастье чуть-чуть и в обрез…

Но светел весенний твой лес,

Неся этот сказочный купол

Поверивших в чудо

Небес.

Взметнёшься вверх,

Сорвёшься вниз –

И вдрызг, и весь твой сказ!

И тает след, и гибнет смысл

За частоколом фраз.

И вот опять

Твоя страна

Рванулась наудачу…

Чтоб, заплатив за всё сполна,

Нам доживать на сдачу.

Последний жёлудь слетит и утонет,

Расплескав отраженье своё.

Ведьма-осень нам снова готовит

Приворотное зелье-питьё.

Запах прелого сена, зелёный

Мох в канавах и мокрая пыль,

Где ворчливые бродят вороны,

Разгребая несгнившую гниль.

Скоро белые трели-метели

Нас обнимут, любя-не любя.

Мы дождёмся, мы сами хотели

Этой поздней судьбы для себя.

И сугробы, заносы-карнизы,

Мгла и глушь, где зови-не зови,

Охранят нашу снежную близость,

Нашу вьюжную снежность любви.

И в распадках, не знающих лета,

В гиблых стужах, не знающих тризн,

Будет ветром и льдами воспета

Эта жизнь,

Эта вечная жизнь.

Подспудная мысль, абсолютно туманная,

Скользнёт, промелькнёт – ни призреть, ни понять…

Не буду перечить и спорить не стану я –

Где ветер посеян, там нечего взять.

Там нечего ждать – только стужи да засухи,

Да вечных печалей седой бесприют.

И небо закрыто, и заперто наглухо

Душа, где и в праздники не подают.

Но что-то влечёт нас в ненастья туманные,

И снова готова томиться и ждать –

В обносках надежд, непутёвая, странная, -

Слепая любовь – уж не Богом ли данная? –

Предтеча прозренья,

Почти благодать…

Ночь заскрипит на старых дрогах,

И боль дневную затая,

Сойдутся в рощах при дорогах

Полуседые тополя.

И псы дворовые, где хаты,

Заборы, явят нам сквозь сон

Разноголосый и богатый

Свой подзаборный лексикон.

Мы их, конечно, понимаем

И на себя берём вину

За всё, что там, уже за краем,

И вместе с ними тихо взлаем

И возрыдаем – на луну,

На дождь,

На рябь небесной глади,

На блики звёздного огня,

Где никогда нам не растратить

Ни влажной мглы твоих объятий,

Ни губ, поверивших в меня.

Пришла беда –

Не брезгуй ты и ею.

В сенях не прячься – мимо не пройдёт!

Всё в жизни и мудрее, и хитрее,

Чем от ворот широкий поворот.

Мы всё накликали,

Всё выпросили сами,

Начав с неразуменья, с пустяка.

И гасят свечи в опустелом храме

Студёные ладони сквозняка.

Ну, что ж – беда бедой,

А ты привычно

Углы повымети, готовься в новый день:

Плети кривой судьбы своей плетень…

Всё правильно.

Всё праведно.

Отлично.

Вот только ночь совсем уж неприлично

Обнажена – до звёзд! –

И не постичь нам

Её надежд…

И зябнет горемычно

Вчерашний день,

Уже вчерашний день…

О прошлое споткнуться не боюсь:

Избыто, отпечалено, отпето.

Трещат и трутся, провожая лето,

Сухие спины жёлтых кукуруз.

И петухи, не рассчитав рассвета,

Срываются на крик, как будто это

Удержит и тебя, и наше лето,

И наш ночной,

Всегрешный наш союз.

Последний снег сметён несмело

Прохладным ветреным теплом,

И кромка луж разледенела,

И всё просчитано умело,

И переходит слово в дело…

Но речь, конечно, не о том!

А всё о том, что врозь да порознь

И мы, и трав подснежных поросль,

И всё же изморозь и морось

Уже не застят свет в окне.

И оживает в полусне

Любовь и боль,

Любовь и горесть –

К ветрам и паводкам готовясь,

Готовят мир

К Большой Весне.

Накрапывает дождь.

Воспоминанья

Не дарят мудрости:

Ну, вспомнил – и забудь!

Отчаянная, гибельная суть

Всея любви…

Мы были там, за гранью!

Ты не лгала,

Но всё провидел сам я:

И дрожь травы, и оторопь зари,

И тайный зов стремнин твоих: - Плыви!..

И боль, что нам означила заранее

Ночных туманов влажное касанье,

Рассветных звёзд угар и угасанье…

И вечный грех

Неправедной любви.

Ну, что тебе твои воспоминанья,

Когда поскрёбыш осени пустой –

Обугленный морозом травостой –

Вдруг обретает память и дыханье!

И отрешась от рабского сознанья

Подснежной прели, крокус голубой

Проклюнулся – и тёплые туманы

Несут, смеясь, и слёзы, и обманы,

И грозы,

И любовные романы…

И стонет дождь,

От счастья сам не свой,

Обняв листву и становясь листвой.

Осенний свет.

Щекастых яблок рденье.

Ботвы ленивой пыльные хвосты.

И облака, и белые мосты

Сквозных небес, сулящих возвращенье

К исходному, к началу, где Земля

Мелькнёт меж звёзд потерянной звездою,

Сверкнёт слезой, уже чужой для глаз…

И я вернусь –

Дождём, метелью, зноем…

И от беды собой тебя укрою –

Ещё не раз,

Даст Бог – ещё не раз…

Глашатай,

Вестник жёстких январей

И февралей, холодный и прозрачный,

Мелькает дождь.

Над площадью – невзрачный

Обвислый флаг и свежий транспарант:

Похоже – выборы, и на носу парад

Планет и звёзд российского бомонда.

Над тёмной аркой – дремлющие морды

Подслеповатых престарелых львов.

И шелестят, и не находят слов,

И вязнут листьев золотые орды,

И шепчутся, и гибнут под ногой,

Найдя своё успенье и покой.

А над сенным базаром – чуть живой

И ржавый призрак Эйфелевой башни –

Водонапорный гений, день вчерашний,

Ненужный, захирелый, отставной…

Мы оба с ним оттуда, где тараща

На мир глаза, бренчит трамвай ледащий,

Где в старых храмах отдыхает зной,

Где за горсадом – плёс, луга и пашни,

А по весне – собак бездомных шашни,

И вечный твой, чуть свет, автобус дачный…

И вечная любовь – само собой…

Скрипишь ты всё, трамваями гремишь,

Наш постаревший маленький Париж!..

Давай присядем – так, потосковать.

Ну, кто ещё в такую рань проснётся!..

Вот разве казаки на «Запорожцах»

Землицу-матушку лопатами орать

Рванут чуть свет на дачи мимо ЗИПа.

А ты, что загрустила, бабка липа?..

Какая вдруг привиделась пора?..

Гремят трамваи по булыжной Красной,

И кончилась война, и жизнь прекрасна,

И голубей орава всяких разных

Стартует прямо с нашего двора.

И падает письмо в почтовый ящик,

И угольщик свою телегу тащит,

И вопиёт: - Углей кому!.. Углей!..

А время всё отчётливей и злей,

И новый век закручен, зачат, начат,

И, угадав крутой его разбег,

- За безнадёгу и её успех! –

Воздымет тост провидец Поликарпыч…

И даль близка… Как бесконечна даль!..

И жжёт ладонь прадедова медаль.

И пахнет высь ромашками и тиной.

И бронзовая тень

Екатерины

Витает меж каштанов и катальп.

В июле 2006 года станице Полтавской исполнилось 212 лет

Ты не спеши.

Пройдёмся по над берегом.

В тиши своей неброской красоты

Дремотны вётлы над Полтавским ериком

И ждут прохлады тёмные мосты.

Патлатые платаны ближе к вечеру

Склонят к воде свой жаркий груз ветвей,

И приплывёт – печально и доверчиво –

Ещё живая пара лебедей.

И в парке, у Огня, припомним вместе мы

Былую боль, и горлиц голоса

Окликнут нас, и свадебными песнями

Затеплятся, зардеют небеса.

И даль степей, и быль, и наше прошлое –

Всё это с нами, и легко дышать,

Когда живёт, любовью растревожена,

Казачьей славы вечная душа.

Ты не спеши.

Давай в саду побродим мы.

Здесь полумрак и слышно хорошо,

Как в шелестах и плесках малой родины

Не молкнет голос Родины большой.

Снег, конечно, уйдёт.

Он начнёт свой февральский исход

И уйдёт, и погибнет в пути,

По дороге к апрелю.

Мы любили снега.

Мы любили ночной хоровод

Под морозной и чёрной,

Продымленной праздником елью.

Снег уйдёт.

Провожая снега, берега

Потемнеют лицом,

Дерева снимут белые шапки.

И пробьётся трава к нам,

И вербные прутья в охапке,

И до ранней дороги

Всё те же четыре шага.

Снег, конечно, уйдёт!

И да будет дорога легка…

Он уйдёт, не печалясь –

И жить, и любить мы умели.

Мы простимся с тобой.

Мы простим себе эти снега.

И уйдём,

И растаем

В сыром недоступном апреле.

Памяти Тамары

Пишу письмо – давно тебе пишу –

На кисее дождя, в линованной тетради

Трамвайных улиц, истинности ради

Все мелкие детали привожу.

Почтовый дилижанс куда-нибудь

Его свезёт. Мне адрес неизвестен.

Но лошадям овса, вознице – песен

И мудрости достанет на весь путь.

А впрочем, торопиться ни к чему,

Поскольку – зимний дождь,

И мостовая

Скользит, звенит, подковы обрывая

У лошадей почтовых,

И уму

Непостижима дикость расстоянья,

Что вдруг легло меж нами…

И стоянье

В очередях, где прошлогодний снег

Дают задаром (было бы желанье

Его спросить) – бессмысленно:

Он – снег.

Он знает срок, он снег,

Он изначально

Нам неподвластен –

Здесь, тем паче – там…

И по заросшим силовым полям

Петляя дилижанс, как будто впрямь

Он тягло и возница,

И в звучанье

Его рожка – сиротство бытия,

Где сам не зная, сберегаю я

И мокрядь луж,

И кисею дождя.

Он всё-таки добрался,

Он долез,

Строптивый плющ,

До дальней балюстрады.

Но выдохся и рухнул у ограды,

Не дотянув – ну, малость – до небес.

Убереги, Господь, нас от страстей!

Они лишают разума и силы.

Но мир угаснет, тёмный и унылый,

Когда б не луч любви во тьме остылой,

Когда бы не полёт мечты воскрылой,

Когда бы

Не Страдалец на кресте…