Вестник Конан-клуба

Кэтрин Мур ТЕНЬ ЧЕРНОГО БОГА (рассказ, перевод А. Александрова)

Сквозь сон Джарел услышала далекий плач. Открыв в темноте глаза, она долго лежала без движения, прислушиваясь, пытаясь понять, что ее разбудило. В темную опочивальню, находившуюся в башне замка, доносились привычные ночные звуки: звон оружия стражников, ходивших между зубцами башни, и мягкий шелест их шагов по парапету, устланному соломой, чтобы не тревожить ночной покой хозяйки замка Джойри.

Внезапно из темноты ночи возникло воспоминание: объятия закованных в кольчугу рук и наглое бородатое лицо, и Джарел, чувствуя, что глаза наполняются беспомощными слезами, сжала алые губы, проклиная свою слабость.

Лежа без движения, она вспоминала Гийома — ненавистно прекрасного в своих доспехах, ухмыляющегося с высоты ее собственного трона в парадном зале замка Джойри, среди окровавленных тел ее солдат. Гийом — его крепкие объятия, его рот, тесно прижимающийся к ее губам. Воспоминание о наглых поцелуях победителя до сих пор вызывало в девушке гнев. Но был ли то гнев? Или ненависть? Пока не свершилась месть и он не пал мертвым к ее ногам — откуда она знала, что чувство, вскипавшее в ней при воспоминании о его наглых объятиях, избиении ее воинов и захвате замка Джойри, не было ненавистью? Ведь она — никому не покорявшаяся владычица сильнейшей в королевстве крепости — больше всего гордилась неприступностью и своей, и Джойри: никто из мужчин не смел прикоснуться к ней, если она не звала сама.

Нет, не ненависть была ответом всеподавлянлцей наглости Гийома. Не ненависть. Слишком много легких любовных увлечений пронеслось через ее жизнь — как ей было распознать, что скрывалось за этой пьянящей яростью, пока не оказалось слишком поздно? Впрочем, теперь все было кончено.

Тогда она спустилась по тайному ходу, известному, кроме нее, лишь одной живой душе, в темный безымянный ад, закрытый для всех носящих крест, за вратами которого кончались владения Бога и начиналась власть неведомых и ужасных богов. Ей вспомнился проколотый звездами мрак, ветер, доносящий отдаленные вопли, подстерегающие со всех сторон неясные опасности. Ничто, кроме ярости, не заставило бы ее спуститься туда, и ничто, кроме ярости, не помогло бы выжить на тех темных путях, где искала воительница достойное Гийома оружие.

Оружие было найдено — поцелуй Черного бога. Холодный и тяжелый. Джарел принесла его назад, чувствуя где-то внутри себя неимоверный груз, сжимаясь и содрогаясь от этого прикосновения. Это бремя отравило все ее существо, но она и не подозревала тогда, какую ужасную силу оно таило, словно адово семя, вызревающее, чтобы убить ее возлюбленного.

Оружие оказалось достойным. Джарел мрачно улыбнулась, вспомнив, с каким торжеством он, ни о чем не догадываясь, принял поцелуй ада…

Джарел представилась сцена ужасной мести, когда, стоило их устам встретиться, ледяное бремя перешло с ее души на его. Она вновь увидела, как неведомое зло захватило тело завоевателя: свинцовое отчаяние, непереносимое для существа из плоти и крови.

Да, достойное оружие. Джарел рисковала своей душой, чтобы отыскать его, и, насмерть поразив врага проклятием, слишком поздно поняла, что теперь никогда не сможет полюбить другого. Гийом, высокий и прекрасный в своих доспехах, — короткая черная борода, прорезанная белизной улыбки, наглое выражение исполосованного шрамами насмешливого лица. Гийом — воспоминания о его поцелуях будут до конца дней преследовать ее по ночам. Но теперь Гийом мертв. В темноте Джарел закрыла лицо руками.

Сон вернулся незаметно. Во сне она блуждала в непроглядной, сквозящей смутными образами тьме, где из тумана еле слышно доносился жалобный плач. Голос казался знакомым, но с новым, горестным выражением — скорбный тихий плач, заблудившийся во мраке.

— О Джарел, — тянулась тончайшая ниточка плача. — О Джарел, убийца моя…

И во сне ее сердце замерло, и, хотя ей не раз приходилось убивать, этот еле слышный в бесплотном мраке сна голос показался Джарел знакомым, и она затаила дыхание, прислушиваясь. Голос звал ее снова и снова.

— О Джарел! Это Гийом, убитый тобой Гийом. Будет ли конец твоей мести? Смилуйся, о моя убийца! Освободи мою душу от пытки Темного бога. О Джарел, Джарел, молю — пощади!

Пробудившись, Джарел полными слез глазами в раздумье смотрела в темноту, вспоминая этот жалобный тихий плач — все, что осталось от громкого, звучного голоса Гийома. Темный бог? Ведь Гийом умер без покаяния, со всеми грехами на совести, и его душа должна была низринуться прямо к вратам ада.

И все-таки возможно ли это? Оружие ее мести — адский поцелуй (чтобы получить его, она осмелилась проникнуть в неведомые подземные глубины) поверг нагую душу Гийома, заблудшую и одинокую, в ад, и теперь она мыкается в безымянном мире, под незнакомыми звездами, среди скользящих во тьме причудливых призрачных фигур. И завоеватель просит у нее пощады — тот Гийом, что при жизни не просил пощады ни у одного живого существа.

Наверху, на башне, раздался бой часов, и, провалившись в беспокойную дремоту, Джарел вновь оказалась в смутной тьме, где тихий голос звал в тумане, жалобно умоляя о пощаде. Гийом, гордый Гийом, с его громким голосом и насмешливыми глазами, Гийом, проклятый, стонал: «…Пощади меня, о моя убийца!..» И Джарел снова проснулась в слезах и вскочила, невидяще глядя по сторонам в полумраке, уверенная, что еще слышит эхо тихого плача. И когда плач затих в ее ушах, она поняла, что ей предстоит еще раз спуститься в подземелье.

Она лежала, с дрожью заставляя себя принять правду. Джарел была бесстрашной и неукротимой воительницей, превосходившей в битве любого из своих воинов. Слава хозяйки Джойри — рассказы о ее красоте, подобной красоте клинка, ее безоглядной отваге, ее искусстве в бою разошлись далеко за пределами ее владений. Но при мысли о том, что потребуется от нее для освобождения души Гийома, Джарел стиснул холод ужаса, а сердце болезненно сжалось. Опять спускаться вниз, в гибельный, освещенный лишь звездами мрак, полный опасностей, для которых не существует даже названия, — отважится ли она? Отважится ли?

Наконец, проклиная свою нерешительность, она поднялась с постели. При свете звезд, что пробивался в узкое окно, она надела замшевую юбку и короткую кольчужную тунику, пристегнула к стройным сильным ногам наголенники, принадлежавшие давно погибшему римскому легионеру, и, как и в ту незабываемую ночь, когда собиралась в первое путешествие, взяла обнаженный обоюдоострый меч.

Джарел спускалась по темным переходам спящего замка. Подземелья Джойри глубоки, и путь по сочащимся влагой промозглым подземным коридорам, мимо темниц, где догнивали в цепях забытые кости врагов, был долог. Ей, не боявшейся никого из людей, было жутко в этом кишащем призраками мраке, и она крепче сжала меч и охватила дрожащими пальцами нательный крест. Тишина давила на уши, тьма черной повязкой закрывала напряженные глаза.

Последний сырой коридор, глубоко под землей, кончался глухой стеной. Свободной рукой она начала вынимать незакрепленные камни, освобождая узкий проход, в который едва можно было проскользнуть, стараясь не вспоминать, как на этом самом месте в ту ночь упал Гийом, с поцелуем Черного бога, горящим на его губах, и глазами, полными невыразимой муки, — здесь, на этих камнях. На фоне мрака ей ярко представилось освещенное факелами подземелье и распростертое на полу длинное, закованное в броню тело Гийома. Этого ей не забыть никогда. Наверное, и после смерти она будет помнить смолистый дым факелов и гробовой холод каменного пола, когда она опустилась на колени у тела сраженного ею воина, комок в горле и рыжие волосы, что упали ей на лицо, скрывая от бесстрастных солдат слезы. И Гийом, Гийом…

Решительно прикусив губу, Джарел сосредоточилась на своей работе. Перед ней образовался проход, достаточный для ее стройного тела. Она протиснулась в плотный мрак, ступила на полого спускающуюся поверхность и осторожно пошла вниз, нащупывая ногами дорогу. Когда пол выровнялся, она опустилась на колени и стала ощупью искать на плитах под ногами знакомый круг. Вот и он, и странное холодное кольцо из неизвестного металла в его центре, металла, никогда не видевшего дневного света, такого гладкого, холодного и чуждого, что, когда она взялась за него и потянула, ее пальцы дрожали. Крышка была тяжелой, и, как и в прошлый раз, ей пришлось взять меч в зубы — она не решалась положить его на пол — и тянуть ее обеими руками. Крышка поднялась с тихим странным вздохом, словно оторвалась присоска.

Мгновение Джарел сидела на краю, свесив ноги в люк, собирая всю свою храбрость для прыжка. Не смея больше медлить, боясь, что еще через мгновение уже не решится прыгнуть, она набрала в грудь побольше воздуха, крепче сжала в руке меч и прыгнула.

Это был, должно быть, самый странный в мире спуск — не лестница, не колодец, а уходящая вниз спираль, не предназначенная для людей, в стенах которой безымянный странник какой-то забытой эпохи сделал зарубки для рук и ног, так что Джарел могла немного замедлять спуск. Она плавно скользила вниз по спирали, хватаясь за зарубки и притормаживая, когда спуск казался ей слишком быстрым.

И снова появилась знакомая дурнота — странное внутреннее головокружение, словно спуск шел не только сквозь пространство, но и сквозь измерения, и само ее тело изменялось с каждым витком спирали. И еще воительнице казалось, что скольжение было слишком медленным для свободного падения. Внутри спирали терялось ощущение тяготения, витки головокружительно разворачивались один за другим и дурнота все усиливалась, пока Джарел не потеряла всякое ощущение времени и расстояния. Покорившись судьбе, она скользила вниз, в темноту.


Прошло немало времени, прежде чем спираль начала распрямляться, спуск стал пологим и Джарел поняла, что достигла конца. После этого ей пришлось ползти по пологому склону на четвереньках, но наконец она выбралась на ровное место и с трудом поднялась на дрожащих ногах, сжимая в руке меч, напряженно всматриваясь в непроницаемый мрак, подобному которому не было ни в этом мире, ни за его пределами. Мрак был полон опасностей, но, не особенно заботясь о них, воительница двинулась вперед, думая об ужасах, подстерегающих ее впереди.

Джарел осторожно продвигалась вперед, размахивая перед собой мечом, чтобы не столкнуться с разбегу с каким-нибудь притаившимся во мраке чудовищем. Пробираться во тьме под взглядом невидимых глаз, ощущая рядом чье-то выжидающее присутствие, было крайне неуютно. Дважды девушка слышала тяжелое дыхание, по камням где-то близко прошлепали огромные влажные лапы, но никто не касался ее и не пытался преградить ей путь.

Тем не менее, достигнув конца прохода, Джарел дрожала от напряжения и страха. Никакого видимого признака, что он кончился, не было, но, как и прежде, она неожиданно почувствовала, что очутилась в огромной подземной полости, ощущая со всех сторон чудовищное напряжение вздыбленных масс земли. Даже тьма была здесь другой — и у девушки перехватило дыхание.

Джарел крепче взялась за меч и, нащупав на шее распятие, перекинула цепочку через голову.

В тот же миг вспышка ослепительного света, как удар в лицо, хлестнула по ее привыкшим к темноте глазам. Она стояла в горловине пещеры, высоко на склоне холма, а под ней лежала местность, залитая небывалым, ослепительным светом. Это был день, день над жуткой землей.

Джарел вскрикнула и, прикрыв рукой ослепленные глаза, попятилась назад, в темноту пещеры. Ночь в этой земле была ужасна, но день — нет, она не решалась взглянуть на этот неведомый ад при свете. Ей вспомнилось, как в прошлый раз, содрогаясь от ужаса, она спускалась с холма, стараясь не смотреть на свою отвратительно изуродованную тень, волочившуюся по камням. Нет, надо ждать, и неизвестно, как долго, ибо, хотя она уходила из замка ночью, здесь был день, и кто ведает, сколько длится день в этой земле.

Джарел забралась поглубже в пещеру, пока от ужасного света не остался лишь блик на темной стене, и села в ожидании, прислонясь спиной к скале, положив меч на обнаженные колени. Размытое пятно света на стене имело необычный оттенок, которого не бывает у земного света. Казалось, свет мерцал, становясь то бледнее, то ярче, затухая и разгораясь наподобие отсветов костра.

Несколько раз кто-то проходил мимо входа в пещеру, на мгновение закрывая свет, а однажды на стене появилась огромная сгорбленная тень, словно кто-то остановился и заглянул в пещеру, всматриваясь в темноту. При мысли о том, какие твари рыскали здесь при свете дня, Джарел вздрогнула, как от холодного ветра, и потянулась к распятию, забыв, что его больше не было на шее.

Она ждала долго, сжимая похолодевшими руками колени, наблюдая за отсветами на стене. Через какое-то время она слегка задремала чутким, не приносящим отдыха сном, готовая проснуться при малейшем движении или звуке. Казалось, прошла вечность, прежде чем пятно света на стене пещеры начало бледнеть.

Джарел следила за блекнущим световым пятном. Оно не двигалось по стене, как солнечный луч, но оставалось неподвижным, медленно затухая, и, теряя свой неестественный оттенок, окрашивалось вечерней синевой. Джарел встала и сделала несколько шагов взад и вперед, разгоняя кровь в затекшем теле. Но она не отваживалась выйти ко входу в пещеру, пока от светлого пятна на стене не осталось лишь еле различимое мерцание.

Джарел снова оказалась на вершине холма, глядя на землю, бледно освещенную раскинувшимися по небу непривычными созвездиями, в очертаниях которых имелось что-то неуловимо и вместе с тем пугающе знакомое. Глядя на звездные узоры в небе, девушка вновь ощутила, что находилась где угодно, но только не в пещере, пусть даже и огромных размеров. Воздух был свеж, на небесном своде горели звезды, и о подземных коридорах можно было забыть — подземелье осталось позади.

Перед ней в сумерках простиралась незнакомая местность. Ландшафт со времени ее первого путешествия изменился до неузнаваемости. Мощный столб не отбрасывающего тени света, что двигался по небосклону в отдалении, бесследно исчез. На месте равнины блестела широкая река, а на земле тут и там бледно мерцали светлые заплаты, словно поля темноты, засеянные светящимися зернами.

Джарел с опаской вышла из пещеры, готовясь к нападениям тех мелких гадов, что в прошлый раз искусали ее ноги. Но их не было. Надеясь, что избежала тошнотворной борьбы, она пошла вниз. На этот раз спуск показался ей длиннее. Камни выворачивались из-под ног, колени секла острая трава. На ходу девушка размышляла, с чего начать поиски, ибо в темной, изменчивой местности не было никаких ориентиров, а голос Гийома был не более чем смутным воспоминанием из сна. Даже дорогу к озеру, где обитал золотой бог, было теперь не найти — все вокруг стало другим.

Без помех достигнув подножия холма, Джарел наудачу побежала в темноту, с уже знакомой нереальной легкостью, словно танцуя, как если бы притяжение тут было меньше того, к которому она привыкла, и земля убегала из-под ее легких ног. Это казалось сном — стремительный, как ветер, полет сквозь тьму.

Одна из светлых заплат, что издали напоминали поля, вблизи действительно оказалась чем-то вроде поля. Мерцающее свечение исходило от мириад трепещущих огоньков, посаженных ровными рядами, и, когда Джарел подбежала достаточно близко, обнаружилось, что это были маленькие, чуть крупнее светлячков, насекомые со светящимися крыльями, которыми они отчаянно били в воздухе, метаясь из стороны в сторону в тщетных попытках освободиться. Каждое создание держалось на тонком стебельке, словно так и выросло из земли. Ряды огоньков уходили в темноту.

Строить предположения о том, кто и с какой целью посадил эти странные растения, было бесполезно. На бегу она срезала угол поля и случайно разорвала несколько стеблей. Освободившиеся сияющие пленники мгновенно бросились на нее, словно рассерженные пчелы, и там, где светящиеся крылья коснулись кожи, стало невыносимо жечь. Джарел удалось отбиться от них, и она понеслась дальше, осторожно обходя другие поля.

Пересекая ручей, бормотавший про себя в темноте странным, шепчущим голосом, удивительно напоминающим человеческую речь, Джарел на мгновение остановилась послушать и разобрала несколько слов. Но слова эти показались ей такими жуткими, что она, боясь слушать дальше, стремглав бросилась прочь.

Внезапный порыв ветра разметал ее рыжие волосы. Вдалеке кто-то еле слышно плакал. Джарел застыла на месте, прислушиваясь, и ветер стих, замерев вместе с ней. Но Джарел была почти уверена, что это — голос из сна, и после секундного колебания повернула в том направлении, откуда раньше дул ветер.

Теперь она приближалась к реке. Почва становилась все более неровной, от реки доносился приглушенный шум стремительно текущей воды, и тут в лицо ей ударил новый порыв ветра. И снова девушке послышался еле-еле различимый отголосок знакомого плача.

Добежав до берега, Джарел остановилась и взглянула вниз, туда, где между крутых берегов неслась вода.

Она выглядела здесь иначе, чем в земных реках, и, несмотря на свой стремительный бег, казалась вязкой. Когда Джарел наклонилась к ней, на девушку взглянуло чудовищно искривленное неровной поверхностью лицо, каким оно никогда бы не могло отразиться в земной реке, а вода под отражением мгновенно вздулась буруном, словно на дне неожиданно возник камень, и это внезапное изменение было пугающим: река, бросая длинные голодные волны на скалистые берега, казалось, собиралась кинуться на Джарел, и девушка поспешно отпрыгнула прочь. При мысли о том, что могло случиться, если бы она помедлила чуть дольше и клокочущие волны успели бы подняться выше, по коже воительницы побежали мурашки.

Как только она отступила, волнение мгновенно стихло. Через несколько секунд поверхность реки разгладилась. Слегка дрожа, Джарел продолжала путь вверх по течению — туда, откуда налетали порывы ветра.

Внезапно она оказалась в полосе кромешной тьмы и рванулась вперед, панически боясь упасть в темноте в реку, но миновала странное место без происшествий. И тут земля начала подаваться и дрожать под ее ногами, словно студень, так что она еле удерживала равновесие. Но порывы ветра продолжали то налетать, то стихать, и каждый раз ей казалось, что слабый плач звучит все яснее. Ей почудился далекий стон «Джарел…», и она ускорила бег.

Над горизонтом возникло бледное сияние, и Джарел испугалась, что ночь уже кончается и занимается заря. Но нет — она вспомнила, что в то ужасное утро ее стремительного бегства бледный свет опоясал равномерно весь горизонт, как будто солнце поднималось здесь огромным кругом одновременно по всему горизонту, постепенно наливавшемуся зловещим сиянием. На этот раз свет был зеленоватым и продолжал усиливаться, пока наконец из-за далеких холмов не показался край огромной зеленой луны. Звезды вокруг нее побледнели. Лунный диск пересекло облако и, извиваясь, точно в агонии, расплылось туманом и исчезло, оставив зеленый лик чистым.

Теперь по щербатому лику луны лениво перемещались смутные тени, похожие на темные тучи, медленно плывущие в ее атмосфере. Если это были тучи, то луна светилась, излучая лишь слабый свет, раз темные пятна затеняли ее поверхность. Но и этого света было достаточно, чтобы на земле под ногами Джарел проявились громадные тени, извивающиеся и меняющие формы, по мере того как темные пятна затеняли и открывали зеленый диск. Ночь от этого стала более смутной и нереальной, чем сон, а от мертвенного зеленого свечения болели глаза.

Джарел бежала среди теней, чудовищных, жутко отличающихся от отбрасывающих их предметов, хотя одинаковые предметы отбрасывали разные тени. Взглянув раз на свою собственную тень, что спешила за ней по земле, Джарел вздрогнула и больше не решалась смотреть. Невероятная искаженность сочеталась в ней с неуловимым и оттого еще более пугающим сходством. Временами по земле ползли тени, которые ничто не отбрасывало, — мутные пятна причудливой формы, они беззвучно скользили мимо и растворялись во мраке. И это было хуже всего.

Джарел бежала навстречу ветру, напрягая слух, чтобы не пропустить повторение далекого крика, сторонясь теней и вздрагивая всякий раз, когда ее путь бесшумно пересекала стелющаяся по земле темная клякса. Свет луны, медленно поднимавшейся по небосклону, озарял ночь мертвенно-зеленым сиянием, плодя на земле жуткие движущиеся тени. Иногда лениво ползущие по лунному диску пятна собирались вместе и закрывали весь огромный диск, и Джарел пробегала несколько шагов, радуясь кратковременной темноте, пока пятна снова не расходились, открывая отсутствующе взирающий вниз мертвый зеленый лик, по которому, словно трупные пятна по лицу мертвеца, ползли темные облака.

Во время одного такого затмения что-то яростно хлестнуло ее по ноге, скрипнув зубами по металлу наголенника. Когда диск луны очистился, на наголеннике блестела длинная царапина, по которой стекали капли светящегося яда. Джарел сорвала пучок травы, чтобы стереть яд, прежде чем он стечет на незащищенную ногу, и от прикосновения к яду трава начала отчаянно извиваться у нее в руке.

Вверх по течению река все больше сужалась и мелела — было ясно, что приближается исток. Порывы ветра все отчетливее доносили до нее тихий жалобный зов, лишь отдаленно напоминающий насмешливый голос Гийома. Начался крутой подъем, и Джарел карабкалась вверх по склону. От реки остался Лишь ручеек.

Журчание воды напоминало чье-то неразборчивое бормотание. Внизу быстрый речной поток угрожающе ревел, голос же ручья был нетороплив и ясен, состоял из всплесков — коротких звонких нот, словно слогов, в которых сквозил зловещий смысл. Джарел, страшась понять смысл этой речи, старалась не прислушиваться.

Склон становился все круче, а нежный голос ручья все звонче и яснее выводил свою ядовитую серебряную песенку. На фоне звезд над ее головой обрисовался громоздящийся на вершине холма силуэт вроде громадного неуклюжего человека, такого же недвижного, как служивший ей основанием холм. Джарел поудобнее перехватала эфес меча и замедлила бег, осторожно огибая темную фигуру. Вблизи в зеленом свете луны стало видно, что это был просто припавший к земле истукан, казавшийся в темноте черным, с тускло отсвечивающей поверхностью. Его тень беспокойно металась по земле.

Указывавший путь ветер теперь совершенно стих. Джарел, затаив дыхание, стояла перед безмолвным истуканом. Незнакомые узоры звезд змеились по небу, озаряя ее зловещим светом, а кругом все застыло в оцепенении, кроме непрестанно шевелящихся теней.

Черная статуя изображала скорченную фигуру человека с приплюснутой, втянутой в плечи головой, неуклюже ковыляющего, опираясь на землю простертыми перед собой руками, и нечто невыразимо-скверное в ней напоминало Гийома. Неуловимые совпадения линий и углов уродливого истукана пародировали стройную, изящную фигуру Гийома, высокую посадку головы. Невозможно было указать ни на одну явную черту сходства, но сходство было несомненным. Джарел увидела, что статуя олицетворяет все, что было уродливым в Гийоме: жестокость, наглость, тупая сила. Статуя была портретом его пороков, и достоинств было оставлено в ней ровно столько, чтобы лишь оттенить их отвратительность.

На мгновение девушке почудился призрачный силуэт Гийома — такого, каким она его не знала: насмешливое лицо искажено гримасой отчаяния, сильное тело корчится в тщетных попытках освободиться от гнусного истукана — уродливого образа собственной души. И ей открылась его кара — праведная и в то же время бесконечно несправедливая.

На какую же утонченную пытку обрек его поцелуй Черного бога! Ужасающе полное осознание собственных грехов, заточение в их зримом воплощении, вечная мука в отвратительном образе, столь неопровержимо изображающем его самого — его низшее и худшее «я». Была в этом справедливость — при жизни Гийом был грубым и жестоким человеком. Но уже то, что заточение было для него пыткой, подтверждало наличие в нем высшего, благородного и утонченного существа, рвущегося на свободу из невыразимо ужасной темницы — самого себя. Все лучшее в нем превратилось в одно из орудий пытки, вместе с пороками терзая душу.

Стоя перед скорченным черным истуканом, Джарел впивалась в него взглядом, пока ей не открылась его тайна. Глаза ее наполнились горячими слезами, в горле встал комок. Яростно отбросив все сомнения, она огляделась вокруг, ища способ разрушить наложенное ею в неведении заклятие.

И тотчас в ночном мраке вокруг нее начало сгущаться что-то мрачное, невидимое, и Джарел почувствовала все возрастающий гнет темной силы — холодной, враждебной всему человеческому. Присутствие Черного бога. Черный бог явился защитить свою жертву от той, что была чужда его мертвой черноте, — от той, что плакала и дрожала, лучилась любовью и печалью, тосковала в отчаянии.

Неумолимая сила все теснее сжимала Джарел, замораживала ее слезы, обращала ее тепло и нежность в серый лед, сковывала ее холодной неподвижностью. Воздух, неподвижный, посеревший от холода, стыл в мертвящем, бесчеловечном присутствии Черного бога. Перед Джарел возник образ узилища, в которое Черный бог увлекал ее, — недвижные сумерки, вечное оцепенение смерти. Чудовищная тяжесть давила со всех сторон. Душа леденела, и жуткая, свинцовая, нечеловеческая безнадежность медленно вползала во все уголки ее существа.

Джарел превращалась во что-то холодное, темное и твердое, в черную тень самой себя, в скрюченную черную статую — тюрьму для последней теплящейся в ней искры сознания.

И тут издалека, словно из другого времени и пространства, возникло воспоминание: крепкие объятия и насмешливое лицо Гийома. Нет, это происходило не с ней, а с другой женщиной, где-то далеко-далеко. Воспоминания огнем пробежали по затвердевшему, холодному и неподвижному телу воительницы — Джарел почти забыла, что тело принадлежало ей, — и память той неведомой, яростной страсти, что была одновременно ненавистью и любовью, на миг разбила сковывавший ее лед. Девушка упала на колени к ногам черного истукана и, громко, всхлипывая, зарыдала, а слезы, словно горячее пламя, растапливали ее заледеневшую душу.

Душа ее постепенно отогревалась. Лед медленно таял, ослабляя свою хватку, и жуткая тяжесть нечеловеческой безнадежности мало-помалу ослабевала. Горячие слезы текли между ее пальцев. Но над ней осязаемо навис холодный, выжидающий Черный бог. И Джарел поняла, что с ее недолговечной человеческой слабостью ей нечего надеяться выдержать это бесконечное, бесстрастное ожидание. Настанет время, когда слезы иссякнут, а затем…

Джарел плакала, понимая всю безнадежность борьбы против смерти и забвения. Она — лишь ничтожная искорка тепла и жизни, тщетно сопротивляющаяся мраку, — маленький тлеющий, обреченный погаснуть огонек. Мощи Черного бога — смерти и разрушению — не было пределов, а воительница могла противопоставить ему лишь слабое мерцание, что именуют жизнью.

Внезапно в глубине затопленной отчаянием души Джарел возникло какое-то волнение. Одна за другой через ее сознание прошли туманные, неясные чувства, накатывая и исчезая, словно волны. Смех, веселье, скорбь, плач, отчаяние, любовь, зависть, ненависть. А когда чувства схлынули, девушка подняла лицо от ладоней.

Вокруг темной фигуры закружился туман. То разрежаясь, то собираясь, он постепенно сгустился в хоровод зыбких, как видения, фигур — пляшущих девушек, окруживших скорчившийся истукан мельканием легких ног и разлетающихся волос. Каждая из девушек была Джарел, и настроений на их лицах было столько же, сколько девушек: Джарел смеющаяся, Джарел рыдающая, Джарел содрогающаяся от ярости, Джарел нежно любящая. Их пляска становилась все быстрее — хаос мелькающих рук и ног, буйство отчаяния и веселья — всех человеческих эмоций. Воздух вокруг них пульсировал, мерцал, и очертания черной фигуры смазались, словно та задрожала.

Эти волны человеческого тепла били в нависшее холодное облако Черного бога. Жизнь и тепло раздвигали казавшуюся непобедимой черную пустоту. Джарел чувствовала, что чернота вокруг нее начинает трепетать, словно пелена на ветру, и расползаться. Медленно, медленно она поднималась в воздух и растворялась, а неистовые фигуры веселья, скорби и всех других человеческих чувств вились вокруг статуи, и пульс их жизни бился в воздухе жаркими волнами, наступая на серый холод Черного бога.

Какой-то частью сознания Джарел радостно осознала, что представившийся ей образ жизни — ничтожной искорки, тлеющей и гаснущей в беспредельном мраке, — был ложным, что без света нет и тьмы, что смерть и жизнь зависят друг от друга и что она, защищенная теплом жизни, достойная противница Черного бога. Воительница призвала на помощь все свои жизненные силы и бросила их против тьмы, против холода и тишины забвения. Сила жизни переполняла ее, и она чувствовала себя бессмертной.

Джарел не знала, как долго длилась борьба. Но хотя вокруг еще висела холодная пелена, в ее жилах уже играло вино победы. И тьма неожиданно отступила. Исчез Черный бог, а вместе с ним и кружащийся хоровод. Ночь опустела, и Джарел переполняло торжество.

Но черная фигура — с ней происходили удивительные перемены. Черные отвратительные очертания заколебались, как туман, они трепетали и переливались, словно плавясь… Зеленую луну опять закрыла вуаль облаков, а когда свет вернулся, от статуи осталась лишь черная скользящая по земле тень, тень с очертаниями Гийома — или того, что могло быть Гийомом…

Лунные тени ползли по мертвому диску, и тень на земле двигалась — чудовищное олицетворение тех мерзостей, что мог бы совершить Гийом, отвратительных тварей, в которых он мог бы превратиться. И Джарел открылось, почему бесформенные тени выглядели столь омерзительными. Это были лишь смутные, неясные намеки на то, что могло и еще может случиться, воплощения спящих в каждом живом существе гнусностей. И эти выморочные образы были еще отвратительнее оттого, что за неправдоподобием их кошмарности сознание интуитивно угадывало правду…

Налетел резкий порыв ветра, и тень беззвучно заструилась по камням. Джарел бросилась за ней. После битвы с Черным богом ноги ее дрожали, но тень скользила все быстрее, и она боялась отстать. Тень неслась вперед то быстрее, то медленнее. Ее уродливые очертания менялись, раз от раза становясь все более зловеще-многозначительными. Джарел нетвердыми шагами поспешила им вслед. Меч тяжело оттягивал ей руку, голова клонилась к земле.

Через несколько минут она совсем заблудилась. За холмом река исчезла. Неверный свет луны сбивал с толку, а звезды в небе складывались в незнакомые, ничего не говорящие ей узоры. Луна теперь висела прямо над головой. Когда ее закрывали облака и ночь смыкалась вокруг, бесформенная тень Гийома вместе с остальными пропадала в черноте. Джарел беспокойно ждала возвращения света, чтобы продолжить погоню.

Темная клякса ползла теперь по холмистым лугам, между виднеющимися тут и там деревьями причудливых форм. Под ногами стелился бархатистый ковер травы, а от деревьев, мерцавших в лунном свете белизной цветов, волнами доносились ароматы. Мелькавшая впереди тень Гийома достигла одинокого высокого дерева с пышной кроной, с которой к земле протянулись длинные трепещущие ветви. Приблизившись к нему, тень замерла на мгновение, подрагивая, и вдруг слилась с тенью его ветвей. Тень дерева, пока ее не коснулась тень Гийома, выглядела чудовищем с хищной сплюснутой головой и вытянутыми в стороны извивающимися щупальцами, но вдруг щупальца рванулись вперед, обнимая пришельца, и обе тени слились в одну, притаившуюся под деревом, неимоверно злобную тварь.

Джарел остановилась у края тени, беспомощно глядя на нее. Она не решалась наступить на мерзкое черное пятно, хотя и чувствовала, что оно не в силах причинить ей вреда. Соединившиеся тени исходили злобой, но они были страшны только подобным им тварям. Стоя у дерева, Джарел тщетно пыталась понять, как вырвать тень ее возлюбленного из лап поглотившей ее твари. Что-то подсказывало ей, что его тень присоединилась к другой не по своей воле. Злобные инстинкты дерева воззвали к злобе Гийома и завладели им, хотя остававшаяся в нем светлая сторона с отвращением противилась этому.

Что-то легко коснулось плеча Джарел и скользнуло вокруг руки, и девушка в панике отпрыгнула назад. Слишком поздно. Свисающие ветви дерева, извиваясь, протянулись к ней, а одно уже успело обвиться вокруг тела. Только теперь воительница поняла, что тень служила ясным предостережением против таившейся в растении опасности — притаившегося чудовища с шевелящимися, готовыми к атаке щупальцами. Меч Джарел, сверкнув в зеленом свете луны, ударил по гибкой ветви, но та мягко подалась под ударом и, упруго изогнувшись, снова бросилась на девушку, чуть не сбив с ног. Джарел повернулась к дереву и отчаянно размахивала мечом, видя, как вокруг нее смыкаются ветви. Но тут меч вошел наконец в упругую мякоть, и, содрогнувшись всеми ветвями до самого корня, дерево ослабило хватку, а отрубленная ветвь упала, извиваясь, на землю. Из нее сочился густой черный сок. Ветви дерева безжизненно обвисли. Тень раскрыла судорожно извивающиеся щупальца, и освобожденная тень Гийома выскользнула из их объятий и пронеслась по траве. Джарел, еще дрожа, последовала за ней.

Теперь она внимательнее смотрела на росшие вокруг деревья. Листья одного маленького куста, несмотря на безветрие, непрестанно трепетали на раскачивающихся ветках, а его тень была тенью маленького зверька, который все прыгал на незримую преграду и, отброшенный, падал, чтобы снова прыгнуть в паническом ужасе. Тонкое голое дерево медленно раскачивалось на фоне звездного неба, и ветви его беззвучно сплетались и расплетались, сотрясаясь в безмолвной муке, что было красноречивее слов. Оно, казалось, мучительно заламывало руки от тупой, нескончаемой боли. Его тень смутно напоминала тень корчащейся женщины.

Джарел миновала и другое дерево — оно призывно протягивало в лунном свете усыпанные чудесными цветами ветви, распространяя вокруг волны одурманивающего аромата, и издавало низкое завораживающее гудение, напоминавшее гул пчелиного улья. На земле под ним притаилась тень свернувшейся, готовой к броску змеи.


Джарел была рада, когда деревья наконец остались позади. Девушка и ее спутник-тень понеслись налево, вниз по пологому склону, среди других ничем не отбрасываемых, бесформенных теней, неустанно струившихся по земле. Словно облака по ветру, они беззвучно уносились вдаль. Запутавшись, Джарел потеряла, нашла и снова потеряла ту тень, которую преследовала. У нее кружилась голова, и трудно было сохранять равновесие. Земля под ногами расплывалась в мелькании текучих теней, так что не видно было, куда ступает нога, а преследуемое ею смутное нечто головокружительно меняло на ходу свои очертания.

Теперь Джарел не сомневалась, что тень ее возлюбленного стремится к определенной цели. В скольжении темного пятна чувствовалась целеустремленность. Она смотрела вперед, пытаясь угадать, куда направляется тень. С холма открывалась залитая мертвенным зеленым светом безликая равнина, испещренная туманными пятнами. Сквозь туман в сумраке ночи проступали лишь бесформенные темные и светлые пятна, да кое-где на черном фоне виднелись серебристые змейки ручьев. Теперь Джарел совершенно заблудилась. Река осталась далеко позади, и девушка не видела холмов, напоминающих тот, с которого началось ее путешествие.

Они пересекли еще одну полосу зыбкой почвы, и тень опередила Джарел, пока девушка с трудом пробиралась по студнеобразной поверхности. Перед ними возник светлый ручей, и тень перемахнула его не останавливаясь. Узкий и быстрый, ручей басисто бормотал в темноте. Посередине его из воды поднимался одинокий камень. Джарел не рискнула замедлять бег и, затаив дыхание, прыгнула на камень. Тот со стоном, словно живой, подался у нее под ногой, но девушка уже перескочила на другой берег.

Их путь снова лежал вниз по склону. Тень скользила все быстрее и целеустремленнее. Склон становился круче и круче, пока не перешел в склон оврага. Джарел оступалась, из-под ног у нее покатились камни. Тень скользнула через край, вниз по крутому склону, и исчезла в стоявшем на дне оврага, словно черная вода, глухом мраке. Джарел, увидев, что потеряла ее из виду, тихо вскрикнула в отчаянии и рванулась вперед.

Она все глубже и глубже погружалась в осязаемое забвение. Наконец тьма сомкнулась над ее головой, и девушка стала вслепую пробираться вперед — в этой тьме растворился, пропал даже свет звезд. Какое-то время Джарел слепо блуждала во мраке, но тут показалась луна.

Словно лицо прокаженного с ползающими по нему черными пятнами, она перевалила через край оврага, и ее зеленый свет ударил в глаза, причиняя мучительную боль. Не похожий на свет земной луны, он, казалось, нес в своем излучении яд. И этот неземной, необъяснимый свет произвел на дне оврага невозможные для земного света изменения. Пронзив черноту, он раздробил ее на мириады мечущихся теней, но не плоских, какими подобает быть теням, а выпуклых, трехмерных, и они заметались вокруг в головокружительной пляске обретшего форму ничто. Тени, не встречая преграды, пролетали мимо и сквозь девушку.

Среди них Джарел различила тень Гийома, чьи очертания вновь ужаснули ее: столь похожи и в то же время столь непохожи были они на того Гийома, которого она знала, столь отвратительно воплощали все скверное в нем, всю скверну, таящуюся в человеческой природе. Реальные прототипы других теней были ей неизвестны, и потому Джарел не могла понять скрытый в них смысл. Но ни одна деталь мерзкого образа, что некогда был Гийомом, не ускользнула от ее взгляда, и увиденное потрясло ее.

— Гийом! — услышала она свой всхлипывающий голос. — Гийом! — И поняла, что это был первый членораздельный звук, который сорвался с ее губ с того момента, как она попала сюда. При звуке ее голоса вившаяся волчком тень замедлила движение и приостановилась, а затем крайне неохотно поплыла к ней между продолжавшими кружиться остальными.

И тут вокруг Джарел опять внезапно сомкнулось нечто неизмеримо холодное и неподвижное. Присутствие Черного бога. Снова девушка промерзала насквозь в вечной пустоте сгущающейся вокруг ее души, и снова рядом возник образ серого, сумрачного, бесформенного ужаса, и чудовищный груз свинцовой безнадежности придавил ее содрогающуюся душу. Если бы Джарел могла предугадать эту атаку, то сопротивлялась бы, но нападение было таким внезапным, что, не успев еще собрать силы для обороны, она уже была заморожена бесчеловечным холодом до самого сердца, так что не чувствовала своего тела, и начала медленно превращаться в черную тень, одну из тех, что кружились среди других в выморочной, лишенной цветов пустоте…

Но вдруг этот холод пронзило проснувшееся в ней огненное воспоминание об объятиях закованных в кольчугу рук. И снова Джарел почувствовала вспышку страсти — ненависти или любви, — и тепло наполнило ее тело бодрящей волной.

Джарел боролась. Она собрала все свое человеческое тепло и бросила его против холода, бросила всю страстность чувств против затоплявшего ее существо и поглощающего ее душу жуткого безразличия.

Победа далась нелегко. Были мгновения, когда, казалось, холод уже победил, когда Джарел чувствовала себя отделившейся от уже не принадлежащего ей замерзающего тела, чтобы кружиться среди других теней — смутным нечто, с внушающими омерзение очертаниями, выпуклой тенью, нежитью. Она уже начинала улавливать отдаленное биение безумного ритма пляски теней, и, пока ее душа стыла и обмирала, нереальный облик продолжал неистово плясать вместе с остальными. И эта пытка длилась долгие минуты.

Но каждый раз Джарел удавалось вновь собраться с силами, и она вновь прорывалась в скованное тело, и стряхивала ледяное бесчувствие, и вновь бросала силы жизни против Черного бога.

И хотя на этот раз она была уверена в победе, легкое сомнение закралось в ее сознание и не желало уходить. Сколько бы она ни отбивала нападения Черного бога, ей было не под силу уничтожить его. Он всегда будет возвращаться. Джарел не смогла уничтожить его — перед мысленным взором опять возникла картина ничтожной искорки жизни, теплящейся в вечном мраке. И хотя без света не может быть тьмы, верно и обратное, и если бы силы Черного бога оказались уничтожены, если бы мрак был развеян — исчез бы и свет. И жизнь. Извечные враги зависели друг от друга…

Все это Джарел поняла каким-то отдаленным уголком сознания и продолжала бороться. Она сознавала это смутно, поскольку не была искушенной в философских размышлениях. Собрав всю свою волю, она призывала на помощь воспоминания о любви и ненависти, о страхе и упоении битвы, радости и восторга. Все, что было в ней живого, пульсирующего, теплого, она бросила против холода Черного бога. Воспоминания создали вокруг нее защитную стену, не пропускавшую внутрь злобу Черного бога.

Победа, как и в первый раз, пришла неожиданно. Внезапно вокруг вспыхнул свет, и Черный бог отступил. Вспышка ослепила Джарел, и она прикрыла глаза, а когда открыла их, ущелье снова затопил привычный лунный свет. Плотный жидкий мрак исчез вместе с пляшущими тенями. Вспышка света уничтожила их, и, пока она затухала, Джарел оглядела сумрачный овраг в поисках того, что оставалось от Гийома. Но его тень исчезла вместе с остальными. От осязаемого мрака, заполнявшего все, не осталось и следа, не было видно ни одной тени. Но ветер, дувший вдоль оврага, принес слабый плач.

Погоня возобновилась. Теперь Джарел упала духом. Лишь прерывающийся плач, доносящийся из темноты.

— Джарел, — раздавался голос. — Джарел… Джарел. — И она, не видя ничего перед собой, бежала на этот зов. Гийом был теперь только голосом, и она следовала за ним, полагаясь на свой слух. Пустынный ландшафт ковром разворачивался перед ней.

Джарел выбралась из оврага и оказалась на широком веерообразном склоне, плавно уходившем в темноту. Где-то неподалеку слышался шум падающей воды. Вода текла поблизости, но было не видно — где. Оставалось только бежать вслепую, напряженно ловя слабый плач. Он звал ее вверх по склону, оттуда вдоль подошвы холма, затем мимо ручья, падавшего тонкой струйкой с обрыва и злобно шептавшего на лету.

Шум ручья заглушил голос, и, миновав ручей, Джарел остановилась и долго прислушивалась, различая лишь тяжелые удары своего сердца и тихие, незнакомые звуки лежащей вокруг земли, пока наконец не раздался стон:

— Джарел… Джарел…

Она бросилась на голос, и он зазвучал громче:

— Джарел! Джарел, убийца моя!

Это был головокружительный бег, в котором единственной путеводной нитью служил голос, а вокруг, во мраке, кишели неведомые опасности. Тело и душа девушки были настолько истощены второй схваткой с Черным богом, что туманная тьма колебалась перед глазами, а земля под ногами, казалось, вздымалась волнами.

Один раз она упала и мгновение лежала без движения, восстанавливая дыхание. Но земля оказалась странно теплой и слегка поднималась и опускалась, словно мерно дыша. Джарел встревоженно вскочила на ноги и, точно во сне, понеслась по темной траве дальше.

Казалось, что как во время погони за тенью (когда та скрывалась от нее в скоплениях теней, сливаясь с другими), так и теперь голос вел ее через места, полные звуков, где воительница с трудом различала его сквозь лепет ручьев, шум водопадов и завывание ветра. Она прислушивалась к звукам, никогда не слышанным ею раньше: тонкие, еле различимые шепоты, носящиеся по ветру, лепет травы, рассказывавшей что-то на незнакомом языке, странный, почти членораздельный писк пролетающих мимо лица насекомых. Пения птиц было не слышно, хотя однажды что-то огромное, темное и бесформенное пронеслось, тяжело хлопая крыльями в воздухе. Зато из болот, которые она то и дело огибала, доносилось кваканье лягушек, и, услышав его, Джарел вспомнила о твари, с которой встретилась на болоте во время своего первого путешествия, и по ее спине пробежал холодок.

В каждом звуке здесь слышались злобные нотки, переплетавшиеся с нотками полнейшей безысходности, человеческой безысходности, которая сквозила даже в шелесте травы и в бормотании ветра, — и эти неясные, непостижимые звуки были столь тоскливы, что на глаза девушки не раз наворачивались слезы. И всегда сквозь тоскливый плач неясно доносился тихий смех, исполненный злобы, которой не нашлось бы названия ни в одном человеческом языке. Кроме этих звуков, были еще и другие, ничего ей не говорившие, и об их происхождении она предпочитала не задумываться.

Сквозь эту какофонию непонятных голосов Джарел следовала за своим единственным. Он длинной дугой вел ее по холмам, над тихо бормочущими сквернословия ручьями. Вдруг до Джарел донеслись едва слышные звуки удивительной музыки. В этой музыке не было ни композиции, ни гармонии. Она, казалось, состояла из отдельных групп нот, не связанных между собой всплесков музыки, как если бы тысячи невидимых созданий, не слыша друг друга, выводили каждый свою тихую, примитивную мелодию. Джарел приближалась к светлому пятну на темном фоне земли, и звуки становились все громче. У края пятна она остановилась, пораженная.

Музыка здесь струилась из земли — были видны отдельные мелодии, поднимавшиеся, колеблясь, в тихом воздухе. Джарел никогда не смогла бы описать увиденное, настолько картина этой зримой музыки превосходила понятия человеческого языка. Одна за другой над землей поднимались полупрозрачные ноты, и каждая тоненько выводила свою простую мелодию. Между звуками, при всем отсутствии единства, не было диссонанса. На мгновение Джарел представилось, что музыка растет из земли и что можно бродить в ней и собирать побеги звуков в букеты, и если тщательно их подобрать, то они, соединившись, образуют одну сложную мелодию.

Джарел не рискнула бы долго слушать эту музыку, если бы не таившееся в ней странное, невнятное бормотание. Пока она медлила, это бормотание усилилось и проникло в ее сознание тихими, хихикающими полутонами, и тут девушка поняла, что сама бессмысленно смеется неизвестно над чем. Испугавшись, она прислушалась, силясь различить голос Гийома. И с ужасом услышала его из эпицентра безумного смеха. А смех все усиливался, становился громче, заглушал более тихие звуки, и наконец все поле заполнилось оглушающим ревом безумного неудержимого хохота, отдававшегося в голове волнами боли.

— Гийом! — вскрикнула она в изнеможении. — О Гийом! — И при звуке ее голоса смех прекратился, на темный мир упало безмерное, глухое молчание. И в этой тишине раздался пронзительный тоненький плач:

— Джарел…

И с ним ожили и другие звуки, задул ветер, и плач исчез вдали. Погоня продолжалась.

Теперь мертвый шевелящийся лик луны спустился к самому горизонту и по земле протянулись длинные тени. Джарел казалось, что широкое кольцо неба над горизонтом уже начинает бледнеть. От усталости и безнадежности это было ей почти безразлично, хотя девушка знала, что наступление дня означает для нее смерть более ужасную, чем может представить себе человек на земле, и наверняка вечные мучения в одном из виденных ею образов, в которых она узнавала запечатленные проклятием души. Извивающееся дерево, уродливый истукан, как Гийом, или лишь разносящийся по ветру плач — навечно. Но Джарел слишком устала, чтобы бояться. Она, спотыкаясь, брела дальше, прислушиваясь к голосу, все тише и тише звавшему ее издалека.

Погоня кончилась неожиданно. Впереди была река, над гладкими водами которой повис изогнутый темный мост. Пересекая реку по мосту, Джарел увидела смотревшее на нее из воды отражение с растянутым в отчаянном беззвучном крике ртом, хотя ее губы были сомкнуты. В водах реки она увидела свою смерть, свое лицо, искажающееся до полной неузнаваемости в тоске и муке. Но она лишь бросила быстрый взгляд на пугающее видение и побежала дальше, не обращая внимания ни на отражение, ни на местность вокруг, ни даже на разгорающуюся над горизонтом зарю.

Преследуемый ею тоненький голос раздался совсем рядом, и Джарел очнулась от оцепенения и огляделась по сторонам. Мост не кончился на другом берегу реки. Он расширился, его края поднялись, и он превратился в темный храм, со скульптурами вдоль стен, и скульптуры эти были настолько страшны, что напоминали окаменевший кошмар. Этот храм, его колонны и изображения олицетворяли весь пройденный ею мрачный ад. Скульптуры воплощали все угадывавшиеся в тенях мерзости, всю человеческую скорбь, тоску и безысходность, слышавшуюся в плаче ветра, всю ехидную злобу воды. В резьбе проступали закованные человеческие души и духи зверей, истязуемых всевозможными пытками. Некоторые из них были уже знакомы Джарел, но многие были ей неизвестны и, к счастью, непонятны. Было очевидно, что эти неведомо за что наложенные проклятия были справедливы ровно настолько, чтобы казаться ужасно несправедливыми своей чрезмерностью. Джарел закрыла глаза и стояла, слегка покачиваясь, чувствуя вокруг торжествующую пульсирующую злобу, слишком потрясенная, чтобы хотя бы задуматься о том, что будет дальше.

Слабый голос раздавался теперь над самой ее головой. Девушке показалось, что она слышит неистовое биение крыльев, как будто какая-то маленькая суетливая птичка кружилась у ее лица.

— Джарел, Джарел! — исступленно взывал голос, снова и снова, в последнем, отчаянном призыве. И она, растерянная, беспомощно стояла, слыша, как душа Гийома бьется у самого ее лица, ощущая всем существом злобное торжество храма.

Когда, опять неожиданно, присутствие Черного бога, словно плащ, окутало ее, Джарел была почти рада этому. Это было что-то знакомое, с чем она знала, как бороться. Как будто очень издалека, она услышала затихающее эхо звавшего ее голоса, а вокруг нее сгущались холодные сумерки, и душа начинала обрастать серым льдом. Воительница призвала на помощь воспоминания ненависти, любви и злобы, чтобы бросить их против бога, и подумала, что кто-нибудь, проживший мирную жизнь, не испытавший страстей, что выпали на ее долю, вряд ли смог бы сопротивляться смертельному холоду Черного бога. Джарел вспоминала смех, песни и веселье, кровь, смерть и яростный звон брони, поцелуи во мраке и крепкие объятия мужских рук.

Но Джарел уже выбилась из сил… Над горизонтом разгоралась жуткая заря, а сила Черного бога питалась забвением. И девушка начала понимать, что проигрывает. Воспоминания, которые она бросала в Черного бога, не имели силы здесь, в серых сумерках его сумеречного обиталища, и она почувствовала, как первая струйка свинцовой безнадежности проникает в ее сознание. Воля к сопротивлению начала поддаваться, и Джарел испугалась, что из теплого живого существа из плоти и крови превратится в неподвижную, скованную льдом, бестелесную тварь, обитателя сумеречного мира.

Черный бог не смог заморозить в ней лишь одну маленькую искорку и теперь подступал к девушке, стараясь вытянуть ее из той холодной массы, в которую превратилось ее тело, и беспощадно тянул и тянул, а у Джарел почти не осталось сил… Лишенная тела, она безвольно носилась взад и вперед в неведомых ей раньше потоках, ударяясь о невидимые препятствия, плача без слов. Смутные, неясные, пульсирующие сгустки вихрем носились в темноте, влекомые воздушными потоками, — маленькие затерявшиеся существа, бестелесные, беспомощные, тихо стонущие во мраке.

Но когда один из маленьких смутных сгустков пронесся сквозь нее, в момент соприкосновения Джарел уловила тончайшую вибрацию своего имени и поняла, что это был тот самый голос, что пробудил ее от сна, голос, который она преследовала, — Гийом. И в этот миг в ней вспыхнуло чудесное яркое пламя. Оно стало расти, разгораться, наливаться жизнью…

Джарел снова оказалась в своем теле, среди уродливых скульптур храма, в оттаивающем, согревающемся теле, с которого дождем опадали куски ледяной брони, а горячее пламя все разгоралось, и вот уже огонь наполнил все ее существо, а холодная бледная тьма, не в силах сопротивляться, таяла в этом горячем, торжествующем пламени.

Упоенная этим буйством тепла, воительница не сразу поняла, что победила. Ей было почти все равно. Вокруг нее происходило что-то чудесное…

Воздух заколебался, и со всех сторон понеслись вверх, дрожа, тихие, высокие звуки, струясь, словно развевающиеся ленты, на фоне тишины. Пламя внутри нее постепенно утихало, бледнело и наконец незаметно угасло, а в ее опустошенной душе воцарилось полное умиротворение. Она устало побрела назад через мост, оставляя за спиной тихий, словно склеп, храм. Пульсировавшую в нем злую силу остановила на время эта чудесная вспышка того, чему не было места в этом освещенном звездами аду: живого, человеческого «я», сотканного из любви и печали, тоски, жертвенности и торжества.

Джарел не догадывалась, что означала оставшаяся позади мертвая тишина. Даже не подозревала о том, что ей удалось совершить. На фоне бледнеющего неба она разглядела возвышавшийся перед ней знакомый холм и поняла, что всю длинную ночь бежала по кругу, возвращаясь к началу своего пути. Она была слишком обессилена, чтобы испытывать облегчение или удивление по этому поводу.

Она начала нетерпеливо карабкаться вверх, не испытывая торжества победы, которая, она знала, осталась за ней. Джарел освободила тень Гийома, голос — из тени, а из бесплотного голоса, выпустила на волю его душу. И хотя Джарел не была уверена в том, что сделала все так, как надо, она обрела покой, ибо теперь зов Гийома не терзал ее душу — и этого было довольно.

Перед ней зияло отверстие пещеры. Джарел поднялась вверх по склону, устало волоча меч, обессиленная телом и душой, совершенно опустошенная, но умиротворенная выше всяких пределов…

Эдмонд Гамильтон ЧУДОВИЩЕ ПУСТЫНИ (рассказ, перевод Л. Соловьевой)

Он пришел к нам из пустыни, ввалился в круг, очерченный на песке светом костра, и рухнул как подкошенный. Митчел и я испугались, вскочили. Человек, путешествующий в одиночестве, странно выглядит в пустыне Северной Африки.

Несколько минут мы хлопотали над незнакомцем, и нам удалось привести его в чувство. Пока Митчел держал чашку у потрескавшихся губ незнакомца, я оглядел бродягу и увидел, что он постепенно приходит в себя. Его одежда давно превратилась в тряпье, руки и колени были покрыты многочисленными ссадинами. Когда он жестом попросил еще воды, я дал ему снова напиться, зная, что в любом случае он долго не протянет. Вскоре незнакомец смог говорить. Говорил он монотонным, каркающим голосом.

— Я — один, — сказал он в ответ на наш первый вопрос. — Некого больше там выглядывать. Кто вы… торговцы? Думаю, так… Нет, я археолог. Копаюсь в прошлом. — Незнакомец на какое-то время замолчал. — Не всегда стоит выкапывать древние секреты. Многое из прошлого должно оставаться спрятанным.

Незнакомец заметил, как мы с Митчелом переглянулись.

— Нет, я не сумасшедший, — продолжал незнакомец. — Вы узнаете… Я вам расскажу… Выслушайте меня. — Тут он с усилием сел. — Уходите из пустыни Игиди. Запомните то, что я вам расскажу. Меня тоже предупреждали об опасности, но я не внял угрозам и попал в настоящий ад!.. Но постойте, я расскажу все по порядку…


Мое имя теперь не имеет значения. Я оставил Магадор более года назад и отправился через холмы Атласа в пустыню, в надежде обнаружить какие-нибудь руины времен Карфагена.

Я провел многие месяцы в поисках, путешествуя по грязным арабским деревушкам, расположившимся то поблизости от оазисов, то посреди черной пустыни. Я забирался все дальше и дальше в дикую страну. Все больше и больше руин находил я. Рассыпавшиеся останки храмов и крепостей, которые были разрушены уже в те века, когда Карфаген стал большой империей и правил всей Северной Африкой. Вот тогда-то я на одной массивной каменной плите обнаружил надпись, которая привела меня в Игиди.

Это была запись на искаженном финикийском языке. История одного из карфагенских купцов. Небольшой рассказ. Я запомнил его слово в слово, и звучит он так:

«Купцы, не торгуйте в городе Мармурте, который лежит за горами. Я — Сан-Драбат из Карфагена, приехал в этот город с четырьмя спутниками в месяц Есчном. На третью ночь на нашу стоянку пришли священники и схватили моих приятелей. Я, спрятавшись, избежал плена. Моих спутников принесли в жертву злому богу города, который обитал там с начала времен и для которого мудрые люди Мармурта построили огромный храм, какого никогда не существовало на Земле. Там люди Мармурта поклоняются своему богу. Я сбежал из города и оставил тут это предупреждение для других купцов, чтобы не ездили они в Мармурт и избежали смерти».

Можете представить, какое впечатление произвел этот рассказ на меня. Сведения о городе, еще неизвестном современной цивилизации, об обломке неведомой культуры, утонувшем в океане времени. Я всегда считал, что когда-нибудь обнаружу такой город. Ведь что мы знаем о Карфагене, кроме нескольких имен? Нет города, нет цивилизации, которая была бы столь основательно стерта с лица Земли, как Карфаген. Римский Сципион сровнял с землей его храмы, дворцы и приказал посыпать землю солью… Орды римских завоевателей пронеслись над пустыней, где некогда располагался мегаполис.

Я обнаружил плиту с записью на окраине одной из арабских деревень и попытался найти кого-нибудь, чтобы он сопровождал меня, но никто не соглашался. Я ясно видел горный перевал — трещину между возвышающимися синими утесами. На самом деле до него было много миль пути, но эти обманчивые пустыни… мне казалось, что перевал находится очень близко. На моих картах этот горный хребет был нанесен как один из отрогов Атласа, а равнина за горами обозначена как «пустыня Игиди». За перевалом лежала пустыня — вот все, что я узнал, заглянув в карту. Я должен был взять с собой достаточно припасов, прежде чем отправиться на поиски таинственного города.

Но арабы оказались умнее меня! Хотя я предлагал сумму, которая сделала бы бедняков богачами, никто из них не соглашался поехать со мной, стоило им узнать, куда я направляюсь. Никто из них не бывал за перевалом, не заезжал так далеко в пустыню в том направлении, но все они утверждали, что за горами гнездо дьяволов, излюбленное место злых джиннов.

Известно, как крепки суеверия арабов. Я не смог убедить их и отправился на поиски в одиночку, с двумя верблюдами, которые несли запасы провизии и фляги с водой. Три дня ехал я по пустыне под палящим солнцем и утром четвертого дня добрался до отрогов гор, нашел узкую расщелину. На дне ее оказалось много валунов. Долгий и тяжелый путь ожидал меня…

Но стоило мне преодолеть завалы, дорога стала сносной, и вскоре я уже спускался в обширную долину, в центре которой, всего милях в двух от меня, сверкали белые руины.

Помню, я успокоился, когда увидел, что до руин всего около двух миль. Я уже принял существование города как факт, так сильно поверил в него, что если бы по ту сторону горного хребта его не оказалось, я был бы удивлен намного сильнее.

Из ущелья можно было разглядеть только хаос белых обломков, но, когда я подошел ближе, некоторые из них превратились в разломанные каменные блоки, стены, колонны. Большая часть руин, как и следовало ожидать, оказалась похороненной под песком. И тут я сделал любопытное открытие. Я остановился посмотреть, из какого камня древние строители сложили свой город. Это оказался гладкий одноцветный камень, очень похожий на искусственный мрамор или очень хороший бетон. Разглядывая развалины, я заметил, что на каждой плите и каждом блоке, на разрушенных карнизах и колоннах — повсюду выцарапан некий символ (если, конечно, это был символ) — грубое изображение неземного существа, больше похожего на осьминога, с круглым, деформированным телом и несколькими длинными щупальцами или лапами, торчащими из тела, на вид негибкими и суставчатыми, словно лапы паука. «Тварь могла изображать паука», — подумал я тогда, хотя некоторые детали были нарисованы неправильно. На мгновение я задумался об изобилии изображений этого существа, а потом решил, что эта загадка неразрешима.

Да и сам город оставался для меня тайной. Что мог я найти в засыпанных песком грудах каменных обломков, чтобы пролить свет на события прошлого? Я не мог даже поверхностно исследовать город из-за ограниченных запасов воды и пищи. Озадаченный, я вернулся к верблюдам и вывел их на открытое место среди руин. Там я и устроил лагерь на ночь. Когда же пришла ночь, я уже сидел у маленького костра. Полная, навевающая грусть тишина, царившая в этой обители смерти, пугала. Не слышно было человеческого смеха, криков животных, птиц, жужжания насекомых. Темнота и тишина окружали меня, текли надо мной, и их пронзали лишь сверкающие копья света моего костра.

Размышляя, я услышал за спиной легкий шорох. Я повернулся, чтобы увидеть его источник, и окаменел.

Как я уже упоминал, мой лагерь находился на площади, ровной как зеркало. Неожиданно на песчаной поверхности в нескольких ярдах от меня появились странные ямки-дырочки. В свете костра их было отлично видно.

Но кроме этих ямок ничего вокруг не изменилось. Никого не было поблизости. А потом в песке появилась новая ямка, и одновременно прозвучал мягкий, скрипящий звук. Пока я стоял и смотрел, пытаясь понять, что происходит, звук повторился, и одновременно еще одна дырочка появилась в песке.

Когда я это увидел, ледяные стрелы страха пронзили мое сердце, а потом, взвыв в приступе безумия, я выхватил из костра горящую головешку и швырнул ее в сторону странных ямок. Она пролетела кометой красного пламени. Послышался легкий шорох. Что-то там все же двигалось, хоть я и не видел ничего. Я почувствовал, как тварь, оставлявшая следы, отступила, если, конечно, это было живое существо. Что же это на самом деле, я тогда и вообразить не мог. Абсолютно ничего не было видно. Один след, потом другой… Словно по волшебству появлялись они на гладком песке (если, конечно, это были следы).

Тайны окружали меня. Даже во сне я не мог обрести покоя. Кошмары пришли ко мне из мертвого города. Все грехи прошлых веков сфокусировались в моих снах. Странные тени бродили в моих кошмарах — неземные исчадия ада с далеких звезд появлялись и исчезали…

Я мало спал в ту ночь, но, когда наконец встало солнце, мой страх и сомнения исчезли. Первые же золотистые лучи рассеяли их словно дым. Неудивительно, что в древности люди поклонялись солнцу!

И с новой силой и отвагой я взялся исследовать таинственный город. В надписи, которую я вам раньше процитировал, давно умерший купец-авантюрист упоминал огромный храм. Где же его руины? Удивившись, я решил, что лучше всего мне будет заняться поисками и исследованиями руин храма, которые должны были бы оказаться чем-то впечатляющим, если древний купец из Карфагена не соврал.

Поднявшись на ближайший холм, я огляделся и, хотя не нашел никакой обширной груды плит, что могла бы сойти за храм, заметил две огромные фигуры из камня, возвышавшиеся на противоположном конце города. Они казались черными на фоне розового восхода. Я свернул лагерь и направился к этим статуям. Но только после полудня я добрался до них. Теперь я смог хорошенько рассмотреть их. Две огромные статуи, вырезанные из черного камня, каждая около пятидесяти футов высотой. Они стояли в стороне от городских построек, повернувшись лицом к городу. Скульпторы изобразили людей, одетых в странные чешуйчатые доспехи, но их лица я не могу описать. Они казались нечеловеческими. Одежды, пропорционально сложенные тела выглядели человеческими, но лица, их выражение лишь намекали на родство с родом человеческим. Ваяли ли эти скульптуры с живых существ? Странные люди жили в этом городе, раз они установили такие статуи…

Я огляделся. С обеих сторон от скульптур возвышалось то, что некогда было могучей стеной, ныне превратившейся в обширную груду плит. Но между статуями стены никогда не существовало. Видимо, здесь раньше располагались ворота. Я удивился, почему два стража ворот остались совершенно невредимы, а стены и город за стеной обратились в руины. А потом понял, что статуи сделаны из другого материала.

Теперь я впервые обратил внимание на длинную улицу позади статуй. Она уходила в пустыню на полмили или даже больше. По обеим сторонам дороги стояло два ряда каменных фигур. Я решил осмотреть эту улицу и прошел между двумя гигантскими статуями. Миновав их, я заметил надписи, выбитые на постаменте каждой статуи.

В четырех или пяти футах от земли в постаменты были вделаны таблички, размером с квадратный ярд каждая. На этих табличках были изображены странные символы — несомненно, надписи на забытом языке, неизвестном мне, однако один символ, особенно бросающийся в глаза, оказался мне знаком, — рисунок паука или осьминога, который, как я уже упоминал, я обнаружил на обломках каменных городских построек. Таблички на статуях были совершенно одинаковыми, и, разглядывая их, я так ничего особенно и не узнал. После этого я осмотрел пустынную улицу, вытянувшуюся передо мной, и задумался над загадкой вездесущего символа, а потом, забыв о нем, стал изучать многочисленные скульптуры.

Длинная улица напоминала аллею сфинксов в каком-нибудь египетском городе. Вдоль таких улиц-аллей рабы проносили фараонов в храм. Но статуи по обе стороны аллеи оказались не сфинксами. Это были звери, неизвестные мне, столь необычные, словно создания иного мира, так я сказал бы… Не стану даже пытаться их описать. Это то же самое, что попытаться описать, дракона слепому от рождения. Конечно, от них веяло злом, больше всего они напоминали рептилий. И еще… они пугали меня.

Я прошел между ними и добрался до конца аллеи. Встав между последними двумя фигурами, я ничего не увидел впереди, кроме желтого песка пустыни. Я замер в замешательстве. Что же означал знак на табличках в пьедесталах двух огромных статуй в начале аллеи?

Но вот я заметил нечто странное в пустыне, открывающейся передо мной. Она была плоской! И этот плоский участок, круглый по форме, занимал несколько акров. Его поверхность казалась совершенно ровной. Со стороны все выглядело так, словно огромная песчаная равнина придавлена чудовищным весом, так что на ней не осталось даже самой крошечной неровности. По ту сторону непонятного образования и вокруг него пустыня вздымалась барханами, по которым гуляла песчаная поземка. Однако ничего не двигалось на ровной плоскости круга, лежащего предо мной.

Заинтересовавшись, я подошел к краю круга и остановился в нескольких ярдах. Когда я достиг его края, мне показалось, что невидимые руки нанесли мне страшный удар в лицо и грудь, отшвырнув назад.

Прошло несколько минут, прежде чем я пришел в себя и снова осторожно пошел вперед. Во мне проснулось сильное любопытство. Я подобрался к краю круга, вытащил пистолет и медленно шагнул вперед.

Когда моя рука с пистолетом достигла границы круга, она ударилась о что-то твердое. Дальше я не мог продвинуться ни на шаг. Мне показалось, что я наткнулся на стену, но никакой стены видно не было. Вытянув руку, я нащупал твердую преграду.

Теперь я знал: передо мной стена и я не смогу силой преодолеть ее. Когда, вытянув руки, я коснулся края круга, мне показалось, что я чувствую гладкие стены, сложенные из совершенно невидимого материала. Значит, ученые-мудрецы прошлого открыли, как делать невидимым любой материал, и создали невидимую преграду, с которой я сейчас столкнулся. Такое было возможно. Даже наши ученые могут сделать некоторые предметы частично невидимыми, с помощью рентгеновских лучей. Значит, местные жители обладали обширными знаниями, которые оказались забыты в последующие века, как секрет жидкого золота, ковкого стекла и другие, о которых мы обнаружили упоминание в древних рукописях. Конечно, я удивился, как древние люди сделали так, что и через века их постройка оставалась невидимой.

Чуть отступив, я стал подбирать камешки и швырять их в сторону невидимой стены. Но как бы высоко я их ни подкидывал, достигнув линии круга, они со звоном отскакивали от невидимой преграды. Так я определил, что стены вздымаются довольно высоко. Я загорелся желанием пробраться за эту стену и исследовать фантастическую постройку изнутри. Но как это сделать? Неожиданно я вспомнил о двух гигантских статуях и их табличках… Сначала ведь я никак не мог понять, почему статуи установлены в таком месте.

Неожиданно я осознал всю нереальность этого места. Огромная невидимая стена передо мной, круг песка, большой и неизменный, и удивительные статуи… Что-то внутри меня всколыхнулось, и я снова вспомнил предупреждение: «Не торгуйте в городе Мармурте…» Теперь я не сомневался, что передо мною храм, о котором упоминал Сан-Драбат. Уверен, он был прав: ничего похожего не существовало нигде на земле.

Я хотел попасть внутрь храма. Успокоившись, я решил логическим путем найти ворота. Они, судя по всему, должны были находиться в конце аллеи скульптур, так, чтобы те, кто шел по улице, могли войти в храм. И я быстро обнаружил в стене отверстие в несколько ярдов шириной.

Я почувствовал, что должен пройти через эти ворота, и шагнул на плиту из какого-то таинственного материала, точно такого же гладкого на ощупь, как поверхность стен, но совершенно невидимого. Я попал в коридор, ведущий в храм. Ощупью продвигался я вперед.

Наверное, я странно выглядел, но некому было глазеть на меня. Я знал, что вокруг стены, но ничего не видел, кроме огромного круга песка. Мне казалось, что я иду по воздуху в футе над землей. Под моими ногами лежали толстые плиты, они, как я теперь понял, и создавали этот круг.

Медленно шел я по коридору с вытянутыми вперед руками, словно слепец. Пройдя совсем немного, я уперся в гладкую стену, перегораживающую коридор. Я попал в тупик. Но я не был обескуражен. Я знал, что где-то здесь должна быть дверь, и начал шарить вокруг в поисках ее. И я нашел ее. Мои руки наткнулись на круглую ручку в стене, и, когда я надавил на нее, дверь открылась. Я почувствовал, как в лицо мне дохнул ветер. Путь вперед был открыт. Стена, перегораживающая коридор, исчезла, и я смог свободно идти вперед. Но не смел. Вернувшись назад к ручке в стене, я обнаружил, что, поворачивая и нажимая, можно закрыть дверь. Механизм древних по-прежнему исправно работал. Стоило только слегка надавить на ручку рукой, как он срабатывал. В конце коридора открывался проход, каменная плита отодвигалась, словно занавес в театре.

Убедившись в том, что дверь легко открывается, я смело прошел дальше и обнаружил, что попал на широкий круглый двор. Поняв это, я вернулся туда, где коридор выходил во двор, собираясь уйти из этого странного места.

Но тут я споткнулся о ступень. Она оказалось первой ступенью широкой лестницы поистине титанических пропорций. Медленно и осторожно я стал подниматься по ней, ощупью находя дорогу и пытаясь убедить себя в реальности происходящего. Иногда мне казалось, что я карабкаюсь по воздуху. Жутко!

Все выше и выше поднимался я, пока не оказался в сотне футов над землей. Тут ступени стали значительно уже. Еще несколько шагов, и лестница осталась позади. Передвигаясь таким образом, я обнаружил, что нахожусь на широкой площадке, которую ограничивали перила. На четвереньках пересек я ее и уперся в стену. В ней тоже была дверь. Я открыл ее и вскоре понял, что очутился в большой комнате.

Решив передохнуть, я уселся на полу и только тут, неожиданно для себя, почувствовал присутствие чего-то злого, угрожавшего всему существующему в Природе. Я ничего не видел, не слышал, но меня пронзила мысль о каком-то демоническом, древнем зле, в прошлом обитавшем в этом месте. «Но умер ли обитавший в этих стенах ужас?» — подумал я. Что бы ни вызвало во мне такие мысли, дальше идти в логово неведомого чудовища я не смог себя заставить. Я повернул назад и подошел к краю площадки, оперся на невидимые перила и стал разглядывать песок далеко-далеко внизу.

Садящееся солнце, повисшее в западной части неба, напоминало огромный шар раскаленного докрасна железа. В его огненных лучах две большие статуи отбрасывали длинные тени на желтые пески. Неподалеку мои стреноженные верблюды беспокойно переходили с места на место. Я стоял высоко в воздухе, в сотне футов над землей. Воображение мое рисовало огромный двор и коридоры, лежащие подо мной.

Какой же вид, должно быть, открывался отсюда — с вершины гигантского храма — в те времена, когда город жил своей жизнью! Я представил себе длинную процессию жрецов в темных гротескных робах, идущих из города между гигантских статуй. Они тащили с собой несчастных, таких, как тот самый купец, чтобы принести их в жертву своему богу.

Солнце нырнуло за горизонт. Я повернулся и замер. На мгновение мне показалось, что сердце мое остановилось. У самого входа в таинственный храм неожиданно появилась ямка в песке. Она появилась точно так же неожиданно, как прошлым вечером в пустыне. Загипнотизированный, я смотрел на эту ямку как на ужасную змею. На глазах у меня в песке снова начали появляться следы. Они шли не по прямой, а по зигзагообразной линии. Сначала два с одной стороны, потом два — с другой и еще один — в центре. Оба ряда следов разделяло ярда два… Цепочка следов неуклонно приближалась к храму. А я по-прежнему не видел чудовища!

Похоже… сравнение неожиданно поразило меня… Ямки напоминали следы многоногого насекомого, только огромных, неслыханных размеров. От такой мысли страх охватил меня. Я помнил, как пауки карабкаются по руинам и статуям. Теперь я знал, кто живет в этом городе. Вот о ком предупреждала надпись. Вот кто был злым богом города. Когда я понял, что чудовище направляется ко мне, страх охватил меня, ведь я оказался в одиночестве в невидимом храме и к тому же без оружия…

Могло ли такое странное создание существовать на Земле на Заре Времен? Может, чудовище всегда жило здесь и люди, придя в эти края, провозгласили его своим богом и построили храм в его славу! Хотя нет. Скорее всего, древние знали секрет невидимости и это именно они сделали невидимым и храм, и его обитателя… И он стал невидимым, могучим и бессмертным! Бессмертным! Так и должно быть, если учесть, сколько времени минуло с тех пор. Некоторые виды попугаев живут столетия, но уж что я точно знаю — доисторические чудовища мертвы много веков. Когда город умер, некому стало приносить жертвы невидимому богу. Так как же тогда эта тварь выжила в пустыне? Неудивительно, что арабы боялись ездить в этом направлении! Чудовище несло смерть всему, что попадало в город. Но тогда, если честно, меня больше всего интересовало, как же лично мне выбраться из этой переделки живым.

Такие мысли появились у меня, пока я смотрел на приближающуюся Смерть, на все новые следы на песке. Однако мне все же удалось вырваться из пут парализовавшего меня ужаса. Я подбежал к огромной лестнице и спустился вниз во двор. Я и не думал, что смогу спрятаться где-то в огромном зале. Только представьте себе: спрятаться в невидимом дворце! Но я должен был попробовать, и, нырнув под лестницу, по которой только что поднимался, я ощупью добрался до стены, опустился на корточки, надеясь, что тени, протянувшиеся от ближайшего бархана, скроют меня от взгляда чудовища, возвращающегося в свое логово.

Я даже знал, когда чудовище миновало ворота, через которые я вошел в храм. Цок… цок… цок… — мягкий, приглушенный звук. Я услышал, как чудовище на мгновение остановилось у открытых дверей в конце коридора. Наверное, оно удивилось, обнаружив открытую дверь. Мне стало интересно, насколько разумным было это таинственное существо? Потом… Цок… цок… Тварь пересекла двор, и я услышал, как она прошла мимо меня и стала подниматься по ступеням. Я даже боялся дышать, а потом мне показалось, что я вот-вот закричу от облегчения.

Конечно, страх сковал меня. Я сидел на корточках у стены, пока эта тварь поднималась по ступенькам. Только вообразите себе! Вокруг ничего — лишь огромный ровный круг гладкого песка. А сам я висел в воздухе в нескольких дюймах над ним, в то время как тварь прошла по воздуху надо мной. Страх заставил меня сжаться в комок.

Цокающий звук стих — наверное, тварь скрылась в большой комнате наверху, в той, куда я побоялся войти. Теперь мне пора было бежать из ужасного храма. Я поднялся и с невероятной осторожностью, стараясь ступать бесшумно, пересек двор и подошел к выходу из храма. Но когда позади осталась уже почти половина пути, я натолкнулся на другую, невидимую стену и отлетел назад. Металлическая ручка моего ножа, болтавшегося в ножнах на поясе, громко звякнула, ударившись о плиты пола. Боже, помоги мне, я неправильно определил месторасположение двери!

Я лежал не двигаясь и чувствовал, как холодный страх сжимает мое сердце. И снова я услышал: цок… цок… Чудовище задвигалось, но потом остановилось, замерло. Может, оно увидело меня? Я бы не удивился. Но могло ли оно видеть? На мгновение надежда согрела меня, а потом тварь снова стала приближаться, спускаясь по невидимой лестнице. Цок… цок… цок…

Едва не потеряв контроль над собой, я вскочил на ноги и сделал еще одну безумную попытку отыскать дверь. Трах! Я врезался в другую стену. Снова встал на ноги, но теперь я весь дрожал. Чудовище тоже остановилось. Успокоившись, насколько это возможно, я пошел дальше вдоль невидимой стены. Все мои мысли сосредоточились на том, как найти выход из этого волшебного храма. Думаю, именно тогда я окончательно заблудился. Боже, в какую невероятную переделку я попал!

Тварь, охотящаяся на меня, не издавала никаких звуков. У меня снова появилась надежда. Но по иронии судьбы случилось так, что я натолкнулся на тварь. Моя вытянутая рука коснулась одной из лап чудовища — толстой, холодной, покрытой жесткими волосками. Я задохнулся от ужаса. Чудовище же стояло совершенно неподвижно и ждало, пока я шел прямо в ее объятия… Драма мухи и паука.

Тварь схватила меня, но лишь на мгновение. Ее холодное прикосновение наполнило мое сердце столь глубоким отвращением, что, рванувшись, я снова оказался на свободе. Обезумев, я помчался через двор и снова споткнулся о первую ступеньку огромной лестницы. Ничего не соображая, я побежал наверх. За спиной я слышал шаги чудовища. Неожиданно часть перил, за которые я держался левой рукой, закачалась. Видимо, за бессчетное число лет один из каменных блоков, стоящих на краю лестницы, ослаб. Обрадовавшись, я выломал из перил огромный кусок невидимого камня и вместе с ним добрался до верхней площадки лестницы. Она была довольно широкой, так что здесь вполне могли разойтись два человека. Неожиданно я почувствовал прилив сил. Я отчетливо слышал, как чудовище поднималось по лестнице следом за мной. Подняв невидимый каменный блок над головой, я изо всех сил швырнул его вниз, целя туда, где, по моим расчетам, должна была находиться ужасная тварь.

Действительно, после грохота на какое-то мгновение воцарилась тишина. Потом снова послышался низкий жужжащий звук, постепенно перешедший в гудение. И в этот миг где-то на середине лестницы прямо из воздуха потекла струйка пурпурной жидкости. Она сделала видимыми несколько ступенек, расползаясь по ним в лужу крови. Она окрасила в красное блок и волосатые лапы твари. Я не убил древнего бога, но, по-видимому, приковал к месту, придавив одну из его лап.

Послышался грохот. Пурпурный поток стал слабеть. Но теперь, видя испачканные кровью конечности, я смог представить себе древнее существо, которому поклонялись жители Мармурта многие века назад. Тварь напоминала гигантского паука. Ее конечности оказались длиной в несколько ярдов, а тело — волосатым и противным. Стоя на верхней площадки лестницы, я удивлялся, как может быть видимой кровь невидимой твари? Но все случилось именно так, хотя причину этого я понять не мог. И все же я добился определенного преимущества. Теперь я мог видеть чудовище. Держась края лестницы, я начал спускаться. Проходя мимо твари, я почувствовал невыносимую вонь раздавленного насекомого. Чудовище прилагало огромные усилия, пытаясь освободиться и добраться до меня. Но оно таки не сумело высвободить свою лапу из-под камня. Я благополучно спустился во двор храма, по-прежнему дрожа всем телом.

Пройдя через огромный двор, я в этот раз очень быстро отыскал дверь, пробежал по коридору, потом по длинной улице, проскочил между двух огромных статуй. Их освещал лунный свет, так же как и таблички со странными символами в виде пауков. Но теперь-то я знал, что они значат!

Хорошо что мои верблюды бродили вдали от невидимых стен, так как страх мой едва ли позволил бы мне вернуться за ними, если бы они бродили возле храма…

Всю ночь я скакал на север. Когда же настало утро, я не стал останавливаться, а продолжал гнать верблюдов. В ущелье один из верблюдов споткнулся и упал, распоров при этом бурдюки с запасами воды.

Воды почти не осталось, но я по-прежнему двигался на север и загнал второго верблюда. Потом мне пришлось идти пешком. Вскоре я мог лишь ползти на четвереньках… Ноги отказались меня нести, но изо всех сил я стремился уйти как можно дальше на север, прочь от храма Зла и древнего бога. Не знаю, сколько я прополз, пока не увидел свет вашего костра… Вот и все…


Незнакомец замолчал. Митчел и я переглянулись. Потом, поднявшись, Митчел отошел подальше от костра и долго вглядывался в южную часть горизонта. Не знаю, о чем он думал. Я же стал внимательно разглядывать археолога-неудачника.

На следующее утро незнакомец умер, шепча что-то об огромных невидимых стенах. Мы завернули его тело в прочную ткань и, взяв его с собой, продолжили наше путешествие через пустыню.

В Алжире мы послали телеграммы по адресам, которые нашли в бумажнике незнакомца. Позже, согласно одной из полученных нами телеграмм, мы погрузили тело на корабль, а через несколько месяцев получили письмо. Родственники археолога написали, что похоронили несчастного на маленьком кладбище в Новой Англии, в деревне, где прошло его детство.

После этого я и Митчел часто разговаривали об этом человеке и таинственном городе, затерянном в пустыне.

Мы говорили об этом у лагерных костров и в гостиницах приморских городов. Если археолог убил невидимое чудовище, то, значит, сейчас его высохшие останки лежат на огромной лестнице… Или же твари удалось освободиться и она, по-прежнему невидимая, бродит по пустыне и отдыхает в своем невидимом храме?

А может быть, археолог просто сошел с ума от жары и жажды и вся эта история — порождение болезненной фантазии?.. Но не думаю, что это так. Я считаю, что археолог говорил правду… Скоро я точно узнаю об этом. Мы с Митчелом решили отправиться туда, где среди невидимых стен и башен, спрятавшись за невидимыми стенами, обитает бог Зла.


Загрузка...