IV. Всеобщая забастовка

Как только товарищи заметили, что я вхожу в их разбитый дом, они весело вскочили со своего тюфяка. Раз пришел я, значит, предстоит «работа». Составленный нами план действительно предусматривает много «работы» — акты саботажа, ликвидацию фашистских доносчиков и генералов — и должен поддержать бастующих рабочих.

В полдень того же дня я случайно встречаю на улице, в начале Корсо Франча, товарища Скарпоне. Я знаком с ним уже давно, еще по ссылке. Скарпоне — старый член партии, хотя по возрасту еще довольно молод. Находясь вместе в ссылке, мы стали с ним большими друзьями. Мы обмениваемся с ним несколькими фразами. Скарпоне говорит, что, возможно, его пошлют работать в горы. За его плечами десять лет тюрьмы и ссылки. Он знал обо мне, знал, что я в Турине и что именно здесь делаю. К сожалению, мы не можем долго оставаться вместе. Мы прощаемся. Мне еще довелось встретиться с ним в дни освобождения в Милане, когда он стал уже комиссаром дивизии.

Накануне всеобщей забастовки Данте и Билл разоружают на улице Саккарелли фашистского офицера-берсальера[15] и забирают у него пистолет и две гранаты. Затем Данте и Билл получают задание ликвидировать ответственного редактора фашистской газеты «Ла Стампа» Кончетто Петтинато, непрерывно пишущего статьи, против движения Сопротивления, оскорбляя патриотов и обливая их грязью. Однако этот отвратительный негодяй не вылезал из своего логова, окружив себя десятками немецких солдат, так что никто не мог к нему подступиться.

Все уже было готово к проведению всеобщей забастовки. Каждая из наших групп имела свои определенные объекты для нападения. Группа Бравина должна была взорвать трамвайные стрелки перед депо на улице Бьелла. Мы с Риккардо рано утром должны были сделать то же самое в депо на улице Трана. Сразу же после этого Риккардо должен был присоединиться к своей группе, чтобы вместе с ней напасть на фашистские патрули в случае, если бы они выступили против рабочих. Вместе с тем мы не отказались и от объекта «Петтинато» — редактора фашистского листка, — и группа из Монкалиери должна была, когда в городе вспыхнет забастовка, провести операцию по уничтожению фашистского писаки.

Наши связные Нучча и Инес должны были поддерживать постоянный контакт со всеми группами, а Марио держал связь между мной и связными.

В первый день забастовки наш план был выполнен только частично. Бравин сумел осуществить свое задание: он взорвал несколько стрелок трамвайной линии, и трамвайное движение на многих линиях остановилось. Я ждал Риккардо в условленном месте к четырем часам двадцати минутам утра. Я пришел туда точно в назначенное время, но проходили минуты за минутами, а Риккардо все не было видно. К тому же пора было действовать, пока трамваи не вышли из депо. Тогда я решил действовать один.

Я прошел по Корсо Раккониджи по направлению к улице Энрико Чальдини. Было холодно, задание, которое предстояло выполнить, не из легких, а риск увеличивался тем, что у меня нет помощника. Туман немного рассеялся под утренними лучами солнца, но еще был густым, и холод и сырость пронизывали меня. Улицы еще пустынны, тишина нарушалась лишь то далеким шумом грузовика, то размеренными шагами патрулей. Через полчаса я уже был на месте. Принялся за работу. И когда почти уже заканчивал ее, вдруг нагрянул патруль.

Мне не остается ничего другого, как отступить. Разве мог я противостоять двадцати солдатам? К семи утра я подхожу к дому нашего техника. Часть трамваев функционирует, так как удалось осуществить не все задуманные операции. Фашисты заменили бастующих трамвайщиков солдатами из фашистских отрядов имени Мути.

Я обеспокоен отсутствием Риккардо и вместе с тем меня раздражает мысль, что некоторые трамваи все же функционируют. Техник Спада понимает мое волнение. Он подходит ко мне и говорит:

— У меня здесь наготове несколько ящиков взрывчатки. Если хочешь, можем что-нибудь сделать вместе.

Через несколько минут мы уже на улице. Выходим на Корсо Пескьера и подрываем пять трансформаторных будок, подающих электрический ток на трамвайную линию. Движение трамваев останавливается на несколько часов.

Вечером группа Бравина ликвидирует фашистского шпиона; кроме того, группа из Риволи закладывает несколько мин под железнодорожное полотно на участке Турин — Риволи.

В шесть часов вечера я, наконец, кое-что узнаю о Риккардо. Оказывается, база его группы на улице Лука делла Роббиа была обнаружена полицией. На рассвете отряд немцев и фашистов окружил здание. Хотя враги и превосходили наших по численности и вооружению, они, однако, побоялись войти сразу внутрь здания и сначала открыли стрельбу из автоматов по окнам. Затем группа фашистов ворвалась в здание, выломав без труда еле державшуюся на петлях дверь.

В доме никого нет, кроме Риккардо. Он достойно встречает фашистов: бросает в них несколько гранат и в ту же минуту, пользуясь замешательством противника, выпрыгивает в окно. Его, однако, преследуют и ранят в ногу. Риккардо падает, потом подымается и снова бежит. Вдогонку ему несутся пули, он забегает в дом, где ему оказывают помощь и укрывают его. Через несколько дней он присоединяется к действующему в горах партизанскому отряду.

Между тем всеобщая забастовка, проводимая под лозунгом: «Хлеб и свободу трудящимся», увенчивается полным успехом. Происходившие во всем Пьемонте, как мне рассказывал позднее Коломби, мощные выступления трудящихся свидетельствовали о сознательности и политической зрелости пролетариата.

Когда забастовка еще находилась в стадии подготовки, некоторые товарищи проявляли скептицизм и неуверенность. Они думали, что если не произойдет ничего решительного и важного, что могло бы всколыхнуть массы, то страх перед репрессиями окажется сильнее, чем намерение бастовать. Короче говоря, было много колебаний. Но федерация коммунистической партии в Турине и все руководящие органы партии считали эту забастовку решающим испытанием. Партия начала с того, что мобилизовала сперва все свои силы, чтобы без колебаний и промедления установить тесную связь с массами.

Подготовительный этап забастовки длился, быть может, слишком долго. На заводах СПА и Ланча забастовка, наоборот, была объявлена прежде времени, и рабочие неожиданно для себя увидели, что они вступили в открытую борьбу одни и их никто не поддерживает. Это в свою очередь привело к дезориентации, нервозности, капитулянтским настроениям. Что же касается префектуры, то она, отдавая себе отчет в угрозе всеобщей забастовки, прибегла к маневру так называемых «отпусков», призвав промышленников закрыть, под предлогом нехватки электроэнергии, самые «опасные» цехи и предоставить «отпуск» наиболее сознательным в политическом отношении рабочим. Но в конечном счете и этот маневр префектуры увенчался успехом только на нескольких и к тому же наименее важных предприятиях.

* * *

Утром 1 марта рабочие уже повсюду были готовы к забастовке. Рабочие и работницы из рук в руки передавали листовку коммунистической партии, которая начиналась пламенными словами: «Рабочие, служащие, население Турина! Подпольный забастовочный комитет Пьемонта, Ломбардии и Лигурии, поддержанный коммунистической и социалистической партиями, а также многочисленными Комитетами национального освобождения и славными отрядами партизан, во имя удовлетворения требований трудящихся объявляет с сегодняшнего дня всеобщую политическую забастовку!»

В то утро сотни тысяч рабочих — мужчин и женщин — начали забастовочную борьбу. Они заполнили заводы и фабрики и, не приступая к работе, начали обсуждать требования, которые намеревались предъявить хозяевам и властям. Затем они избрали рабочие комиссии для ведения переговоров.

Однако администрация предприятий отказалась вести переговоры с рабочими. На этот счет имелись точные указания со стороны префектуры и немецкого командования. По их замыслам, забастовка должна была быть сорвана в первый же день; ни в коем случае не следовало идти ни на какие соглашения с рабочими.

Тогда рабочие, устав ожидать, вышли на улицу. На заводе Мирафьори все шестнадцать тысяч рабочих, прождав напрасно до полудня, наспех проглотив захваченные из дому завтраки, организованно вышли с завода. Все предприятия, которых не коснулось предоставление «отпусков», последовали примеру рабочих Мирафьори, и там забастовали десятки тысяч рабочих. Только на заводе СПА в результате преждевременно начатой и потому плохо удавшейся забастовки были произведены аресты.

К вечеру префект Дзербино вынужден был опубликовать коммюнике, в котором открыто признавал успех забастовки. Но по договоренности с германскими властями он приказывал возобновить работу на всех предприятиях, а в случае невыполнения приказа угрожал применить такие тяжелые репрессии, как закрытие предприятий, арест и ссылка бастующих, а также отмена «брони» и отправка на фронт военнобязанных.

Это коммюнике означало победу трудящихся.

В тот вечер Коломби, перед тем как проститься со мной, назначил мне свидание на следующее утро. Утром, в назначенный час встречаюсь с ним и с Лючией, коммунисткой, которую я знал по ссылке.

Коломби объясняет мне, почему он хотел встретиться со мной. Он говорит, что во что бы то ни стало необходимо взорвать трансформаторную будку на улице Бертола, чтобы парализовать всю сеть трамвайных линий в северной части города. Необходимо показать трамвайщикам, что они не одиноки в своей борьбе. Лючия познакомит меня с товарищем, который проводит меня и покажет, куда нужно заложить взрывчатку. Мы прощаемся. Я даю себе слово выполнить задание со всей тщательностью, чтобы операция прошла как можно успешнее.

Каждый раз после того как мне приходилось разговаривать с товарищем Коломби, я ощущал прилив новых сил, чувствовал себя бодрым и решительным. Его речь, подход к делу, его советы и указания придавали мне смелость, вселяли в меня уверенность и желание выполнить все как можно лучше.

Моим самым страстным желанием, моей гордостью было показать партии, старым партийным товарищам, что и молодые коммунисты умеют извлечь пользу из их уроков, что молодежь не допустит, чтобы приносимые ими в течение долгих лет жертвы пропали даром.

Затем мы идем с Лючией еще на одно свидание. Лючия знакомит меня с товарищем, который должен показать мне место операции. Я связываюсь с Бравином и Марио, чтобы подготовиться к операции на улице Бертола, которую решаем провести в тот же вечер.

В семь часов мы уже на месте. На всякий случай надеваем фуражки трамвайщиков и стараемся во всем походить на них. Перед нами люк, мы открываем его и спускаемся под землю, а люди проходят мимо, не обращая на нас ровно никакого внимания.

Я и Бравин спускаемся первыми. Мы входим в подземную галерею, проходим первый участок, но не обнаруживаем никаких признаков, которые свидетельствовали бы о том, что где-то здесь находится распределительный щит, подающий электрический ток. Тогда мы решаем заложить мину в том месте, где пересекаются и соединяются между собой много кабелей. В несколько минут мы со всем управились. Только на следующее утро мы поняли, что достигли желаемого результата: вся трамвайная сеть в северной части города была выведена из строя.

Забастовка по-прежнему проходила сплоченно, несмотря на аресты и угрожающие обращения префекта. Рабочие и работницы, инженерно-технический персонал, служащие таких крупных заводов, как Мирафьори, Линготто и других, каждый день точно приходят на свои предприятия, но к работе не приступают. В десять часов утра они покидают свои цехи и конторы и выходят на улицу, устраивая мощные демонстрации.

Забастовка ширится. Группы рабочих убеждают трудящихся предприятий, еще не примкнувших к борьбе, проявить солидарность и бастовать. На второй день забастовки одна из таких групп пришла на завод СПА, и рабочие также и этого предприятия прекратили работу и вышли на улицу. Между тем аресты и запугивания усиливаются. Подпольная организация пострадала не слишком сильно. Однако все же были взяты на заметку многие молодые рабочие, которые вели себя особенно по-боевому.

Одновременно активизировались также операции партизан. В Турин пришло известие о занятии одним из гарибальдийских отрядов Брикеразио. Был остановлен поезд Турин — Бардже, а сопровождавшие его фашисты обезоружены и взяты в плен под аплодисменты пассажиров. Командир гарибальдийского отряда обратился с речью к собравшимся пассажирам, которые устроили овацию, приветствуя антифашистскую забастовку. Местечко Чирие было занято партизанами, причем захвачено в плен много, немцев и фашистов. По всей долине Валь ди Ланцо происходили митинги, а специальные отряды партизан очищали долину от фашистских доносчиков и предателей. В долине Валь Ди Суза партизаны заняли селения Альмезе, Рубиана и Ла Торре. Движение на железнодорожной линии Турин — Модена было прервано.

Во время забастовки рабочие учились трудному искусству диверсий и саботажа. По существу это начинали действовать новые отряды ГАП. Что касается самих нас, то на третий день забастовки мы подорвали три моторных вагона прямо на станции Порта Нуова и один вагон за станцией.

Рабочие продолжают бороться с большим воодушевлением. На кондитерской фабрике Венки-Уника некий Жиро, назвавший себя представителем фашистских профсоюзов, пытается призвать работниц продолжать работу, но его со всех сторон подталкивают, и он вынужден поспешно убраться восвояси под свист и улюлюканье. Затем работницы решают выйти на улицу. Увидев, что двери проходных закрыты, они оттесняют вахтеров, открывают двери и выходят на улицы и на площади. Боевой дух трудящихся с каждым часом становится все сильней.

Из Милана приходят благоприятные известия. Они еще больше подымают энтузиазм и решимость бороться. Бюллетень о ходе забастовки жадно читают все, кто ведет борьбу. Лондонское радио высоко оценивает всеобщую забастовку в Северной Италии и отмечает, что эта доблестная борьба итальянских рабочих — единственное подобного рода явление в продолжение всей войны. Продавшийся нацистам журналист Кончетто Петтинато в одной из своих статей признает, что итальянские рабочие нанесли тяжелый удар фашизму, но тут же клеветнически заявляет, что рабочие сражаются за «прусского короля», то есть за чужие интересы. Ему отвечает забастовочный бюллетень: «Пусть не беспокоится грязный писака. Рабочие сражаются не за Виктора Эммануила[16], не за Бадольо, не за крупных финансистов. Рабочие борются потому, что страдают от всевозможных притеснений и лишений, они борются за хлеб и в то же время за дело освобождения итальянского народа, лучшей частью которого они являются».

А между тем во всех долинах, в окружающих город горах продолжали свое наступление партизаны.

Забастовка закончилась через два дня, 8 марта, по сигналу, поданному подпольным забастовочным комитетом.

Подводя итоги; можно сказать, что рабочие массы Турина дружно и сплоченно ответили на призыв к борьбе. Отдельные проявления нерешительности и капитулянтства, имевшие кое-где место, объяснялись отсутствием необходимых личных качеств рабочих вожаков, еще не закаленных в огне открытой борьбы. Однако, несмотря на это, массовая политическая забастовка удалась. Она явилась пробой наших сил и организованности. Народ с энтузиазмом приветствовал действия ГАП. Освободительную борьбу, которую ведут партизаны, теперь все население считает своим кровным делом. Между населением, передовыми рабочими и сражающимися партизанами нет больше разрыва. Таковы признаки, свидетельствующие об успехе.

Вот что писала, между прочим, газета «Нью-Йорк таймс» в номере от 9 марта 1944 года в статье под заголовком «Восстание итальянских рабочих»:

«В оккупированной Европе никогда еще не происходило такой массовой демонстрации, которую можно было бы сравнить с восстанием итальянцев. Это — кульминационная точка кампании саботажа, местных забастовок и партизанской борьбы. О борьбе в Италии мир знал меньше, чем, например, о движении Сопротивления в других странах. И это потому, что Северная Италия, где развернулись эти события, была отрезана от остального мира более, чем любая другая страна. Всеобщая забастовка убедительно показала, что итальянцы, будучи безоружны и находясь под двойным игом, сражаются храбро и самоотверженно, когда у них есть за что сражаться».

Мы тоже порядочно потрепали нервы, и командование решило дать нам несколько дней отдыха в горах. Уезжают все. Я, однако, не выходя из дому, еще задерживаюсь в Турине.

Утро 9 марта. Дома, один, я спокойно слушаю радио. Вдруг слышу: кто-то стучит в дверь. Но никто, кроме Барка, не знает моего адреса. Быстро обдумываю, что предпринять. Снаружи продолжают стучать, потом кричат: «Откройте! Откройте!»

Я перебираю в уме возможности бежать. Выпрыгнуть из окна нельзя, а другого пути нет. Тогда я бесшумно подхожу к двери, одним рывком открываю ее и вскидываю автомат. Я чуть было уже не нажал на спусковой крючок, но вовремя остановился. Передо мной незнакомый человек в штатском. Оказавшись так неожиданно перед дулом автомата, он отшатывается в таком испуге, что даже лишается дара речи. Наконец, немного оправившись от страха, он спрашивает меня:

— Кто вы? Я — хозяин этой квартиры.

Я облегченно вздыхаю, опускаю автомат и стараюсь успокоить его:

— Не бойтесь, я не преступник.

Затем прошу его войти, но он все еще дрожит от страха. Потом вдруг, словно сорвавшись с цепи, кричит:

— Это мой дом! Что вам здесь нужно? Мой друг предал меня! Что будет, если полиция узнает, что я укрываю гаписта!.. У меня — жена и дети, я не хочу рисковать!

Сразу видно, что это трусливый человек. Из его бессвязных выкриков мне с трудом удается понять, что он, выехав из города, поручил квартиру приятелю. Он, конечно, никак не мог предполагать, что его дом станет штаб-квартирой партизан. Я обещаю ему, что вскоре уеду, и как только остаюсь один, сразу же складываю в чемодан все свои пожитки и оружие и немедленно ухожу. Лучше не доверяться.

Немного спустя я подхожу к дому, где живет наш техник и где я могу остановиться перед тем, как отправиться на несколько дней в горы. Днем у меня свидание с Барка. Рассказываю ему историю, в которую я попал, и он, представив себе испуг хозяина дома, заливается смехом. Барка обещает мне, что, пока я буду в горах, он побеспокоится о том, чтобы устроить меня в какой-нибудь хорошей семье.

В тот же день вместе с Инес я тоже уезжаю в Бардже. Там уже находятся Ди Нанни, Валентино и Бравин. Марио остается в Турине — ему еще нужно понаблюдать за некоторыми объектами. В поезде случайно встречаюсь с товарищем Каприоло[17], с которым мне довелось познакомиться еще в 1940 году. Беседуя с ним, разве мог я себе представить, что ему так скоро суждено героически погибнуть.

Стоял туманный и сырой день. Я чувствовал себя страшно усталым. В глубине души я был доволен, что смогу пару дней отдохнуть.

Приехав на место, я сразу же отыскал Комолло (Пьеро), Джолитти (Антонио) и Колайянни (Барбато). Какое новое и радостное чувство охватило меня, когда я, ничего и никого не опасаясь, пошел по деревенской тропинке! Какое блаженство ощущать на лице горный ветерок, бодрящий и приятный после долгих месяцев, проведенных в душном городе!

Оба мои товарища хотят в первую очередь узнать о том, как прошла забастовка и что сделали гаписты. Затем заходит речь о действиях партизанских отрядов в их районе. В декабре так называемое правительство Салó[18], послало в эту зону солдат, танки и самолеты, чтобы уничтожить силы «повстанцев» в этих долинах и, таким образом, покончить раз и навсегда с партизанским движением. Барбато сообщает мне, что в этих операциях в бой против наших людей были брошены лучшие войска противника, самые опытные и беспощадные. Более трех тысяч немецких и итальянских фашистов пытались добиться успеха, но, несмотря на их яростные атаки, партизаны продолжали героически сражаться, и фашисты по-прежнему были далеки от достижения своих целей.

Барбато родом из Сицилии. Он служил офицером в армии, но после 8 сентября вместо того, чтобы вернуться домой, предпочел остаться в Пьемонте и один из первых стал организовывать партизанские отряды. Когда Барбато начинает говорить, глаза его зажигаются и сверкают. У него приятный и характерный южный говор.

Пьеро в свою очередь рассказывает мне о. том, что немцы разбили несколько партизанских отрядов и в некоторых местностях нанесли партизанам большой урон. Немцам, однако, не удалось и никогда не удастся сломить боевой дух, который воодушевляет партизан и все население этого района.

Ясно, что фашистское правительство не может держаться у власти без поддержки немецких штыков, без сохранения кровавого режима террора. Но этот террор заставляет уходить в горы все большее число людей, которые становятся в ряды борцов за свободу. Таким образом, рождаются новые партизанские отряды; так произошло и после забастовки туринских рабочих. Партизанские отряды множатся. Они все слаженнее дают отпор проводимым противником облавам и карательным экспедициям, укрепляют свои ряды. И по мере того как усиливается партизанское движение, всё большую поддержку оказывает ему местное население.

По планам фашистов партизаны уже давно должны быть разбиты и уничтожены. Однако они не только живы, но даже наносят по врагу один за другим мощные удары.

В свою очередь я рассказываю товарищам, как фашистские газеты, и особенно туринская «Ла Стампа», пытаются скрыть правду о том, что партизаны ведут борьбу, пытаются преуменьшить потери, которые они наносят фашистским силам. Эти продавшиеся врагу писаки пытаются оправдать бессилие фашистских карателей плохой погодой, холодом и снегопадами.

Однако они не в силах скрыть тот факт, что партизаны пользуются симпатиями населения и оно оказывает им помощь. В долинах партизан скрывают крестьяне, а в городах — рабочие и другие трудящиеся.

Партизаны крепко держатся потому, что они плоть от плоти народа. Большинство партизанских бойцов — это сыновья рабочих, крестьян, служащих — сыновья трудящихся. Это говорит Джолитти. Мы беседуем до поздней ночи. Барбато подымается и уходит: он должен проверить посты. Я иду вместе с ним. Мы проверяем два отряда и, когда ложимся спать, часы показывают уже два часа ночи.

* * *

Я воспользовался этими несколькими днями пребывания в горах, чтобы предпринять все необходимое для снабжения гапистов взрывчаткой и автоматическим оружием.

15 марта мы возвращаемся в Турин.

На вокзале нас уже поджидает Инес, чтобы переправить в надежное место привезенные нами мины и другое оружие. Днем я встречаюсь с Марио, который информирует меня о новых объектах наших операций.

16 марта я увиделся с Бравином. Мы здороваемся, и поскольку оба сейчас свободны от заданий, можем прогуляться и поболтать. Беседа, понятно, переходит на войну, на политическое и военное положение, на нашу борьбу. «Долг каждого патриота состоит в том, чтобы бить немецко-фашистских угнетателей в любом месте и любыми средствами и способами». Так писала в то время газета «Гридо ди Спартако»[19]. Бравин говорит мне, что он отдаст все силы за осуществление этого лозунга. Затем разговор перешел на победы, одержанные доблестной Красной Армией, которые вдохновляли нас на борьбу и наполняли наши сердца отвагой. Мы оба думали о героическом примере, показанном народами Советского Союза, и нас утешала мысль, что и десятки тысяч итальянцев тоже сражаются, чтобы навеки покончить с нацизмом и фашизмом.

В полдень Бравин приглашает меня пообедать с ним в одной траттории. Затем мы идем с ним на площадь Палеокапа, где нам через несколько дней предстоит провести операцию. Мы обследуем место, объект нападения и все связанные с ним детали. После этого отправляемся гулять вдоль берега По в парк Валентино. Бравин рассказывает мне о своем детстве, о своей жизни, такой характерной для всей итальянской молодежи.

— Наша молодежь, — говорит Бравин, — не видела и не знала ничего, кроме трудностей и забот, кроме бедности и лишений.

Мы, — продолжал Бравин, — жаждали жизни, а вокруг нас была смерть. Нас посылали умирать в Африку, в Испанию, в Грецию, но мы не знали, во имя чего. Мы пытались осознать бессмысленность этого режима, этого общественного строя, но большинство из нас были политически неграмотными или же воспитывались лишь по фашистским канонам. Только 25 июля 1943 года честная молодежь смогла многое осмыслить и проявить свою враждебность к фашистскому режиму.

Бравин был молод, полон веры и энтузиазма. Он рассказывал мне обо всем этом с простодушием и наивностью мальчика. Слушая его, я еще глубже понимал ту мрачную трагедию, которую пережила итальянская молодежь, трагедию, за которой я следил и которую знал лишь по рассказам товарищей, эмигрировавших во Францию, в страну, где вынуждена была искать прибежище также и моя семья (тогда мне было всего четыре года) и работать на шахтах, вдалеке от родины.

Из простых слов Бравина и других молодых людей, которых я знал, я начинал понимать, к чему стремится итальянская молодежь. Она в течение двадцати лет жила под игом фашизма и воспитывалась в его атмосфере. Фашистская демагогия затуманивала умы молодых итальянцев, бросала их из войны в войну. Они чувствовали, как у них в сердцах зреет возмущение, но не могли ясно понять, какой им избрать путь, не сразу могли найти подходящую форму, чтобы выразить свои убеждения.

Конечно, за последние годы многие из них сумели и смогли найти правильный путь, поняли многое, чего раньше не могли осознать. Боевая жизнь сблизила их с людьми, которые никогда не складывали оружия в борьбе с угнетателями и на себе испытали пытки, тюрьмы и ссылки. Бравин говорил мне, что он хочет учиться, познакомиться с основами марксистского учения.

Я слушал его и чувствовал, что меня волнуют и трогают его простые и страстные слова. Я думал, что фашизм уже проиграл битву. И не только потому, что он потерпел военное поражение, но и потому, что не выдержал ударов, которые наносил ему сам итальянский народ. Я гордился этими юношами, тем, что они вместе со мной сражались в отрядах ГАП.

По призыву коммунистической партии они вступили в борьбу и жертвовали жизнью во имя свободы своей родины. Это самоотверженное участие итальянской молодежи в столь трудной и опасной борьбе — в отрядах ГАП, в горах, на заводах — было верным залогом победы.

Мы с гордостью могли сказать, что лучшая часть итальянской молодежи сумела сплотиться и повести борьбу, чтобы навсегда покончить с фашизмом и завоевать себе лучшее будущее. Для старых борцов против фашизма, несомненно, было большим утешением видеть рядом с собой эту молодежь в той тяжелой и опасной борьбе, которую им приходилось вести.

Уже стемнело, а мы все еще беседовали. Прощаясь, мы снова уточнили некоторые детали операции, которую Бравин и его отряд должны были провести 18 марта.

Загрузка...