Солдаты Рима. Книги 1-4

Солдаты Рима

Облако пыли на дороге могло означать только одно - к деревне приближались всадники. Их было много, не меньше тридцати, и мальчик из осторожности отступил ближе к дому и спрятался за ствол старой смоковницы. Мать строго-настрого наказала, чтобы он не выходил на улицу, когда в деревне появлялись чужаки. Время было неспокойное, из Рима доходили тревожные слухи. Поговаривали, что популяры вновь поднимают головы, в городе волнения, а над священными камнями Капитолия замаячил призрак нового Мария.

Всадники остановились у колодца и спешились. Двое дюжих воинов в кольчугах принялись споро вертеть колодезный ворот, быстро наполняя длинное корыто, из которого поили деревенский скот, остальные подвели к корыту лошадей. Разгорячённые дорогой и солнцем кони жадно прильнули к воде, удовлетворённо пофыркивая и жмурясь. Чужаки не проявляли враждебности. Ожидая пока напьются лошади, они отошли к мильному камню, установленному прямо против таверны, и принялись что-то обсуждать. Хозяин таверны, старый скряга Эмий Пилат, вышел во двор, чтобы приветствовать гостей, но, видя, что те даже не смотрят в его сторону, досадливо поморщился и вернулся в дом.

Осмелев, мальчик выглянул из-за дерева и с любопытством принялся разглядывать путников. Широкий ствол смоковницы, согретый весенним солнцем, казался ему достаточно надёжным укрытием, и запрет матери он, можно сказать, не нарушил.

Почти все чужаки были при оружии и в доспехах. Тот, что стоял в центре, носил железную эгиду без узоров, но с широкой пурпурной лентой, обёрнутой вокруг пояса и уложенной спереди изящным бантом. Точно такая лента была на статуе Суллы возле храма Фортуны в Плаценции. Он сам видел это, когда прошлой осенью ездил с отцом на рынок. Человек что-то говорил своим спутникам и одновременно чертил в воздухе непонятные знаки. Слушали его внимательно, и мальчик решил, что он военачальник.

Раньше он думал, что все военачальники непременно должны быть маленького роста, широкоплечие и с большим носом. Этакие крепыши, которых не легко сбить с ног. По крайней мере, так говорил отец, рассказывая про своего командира Помпея Великого. Отец служил под его началом в Азии и привёз оттуда много красивых вещей. У этого же под описание не подходило ничего. Даже нос был не очень большой, а так, совсем обычный, как у простых людей. Мальчик засомневался. К тому же мужчине было около сорока лет, а в представлении тринадцатилетнего подростка это была глубокая старость.

Старший вдруг замолчал и посмотрел в его сторону. Глаза были чёрные и жгучие. Они обжигали и заставляли трепетать. Даже на расстоянии в несколько десятков шагов мальчик ощутил их повелевающую силу. Нет, всё же такие глаза могут быть только у полководца, привыкшего командовать легионами.

-- Малыш! - голос был мягкий и спокойный; не грубый окрик центуриона, а плавный слог оратора, но в нём была сила, не меньшая, чем во взгляде. - Подойди ко мне, малыш.

Мальчик задрожал. Он хотел броситься в дом, жалея, что не послушался матери, но что-то удержало его. Против своего желания он вдруг вышел из-за дерева и, медленно перебирая негнущимися ногами, двинулся к мильному камню.

-- Ты боишься меня? - военный улыбнулся и, словно в удивлении вскинул брови вверх. Улыбка у него была приятная, внушающая доверие.

И страх исчез. Мальчик сначала кивнул, а потом отрицательно замотал головой. Увидав его сомнения, мужчины громко рассмеялись, и этот смех окончательно его успокоил. Люди, которые так заразительно смеются, не способны причинить зла.

Старший поднял руку, призывая товарищей к тишине, и вновь спросил:

-- Как тебя зовут, малыш? У тебя есть имя?

Мальчик кивнул.

-- Тит, - и быстро добавил. - Тит Салиен. А моего отца зовут Квинт. Он староста нашей деревни, а раньше был солдатом, как и вы. Он герой!

Военные опять рассмеялись.

-- Как и мы? - переспросил старший. - Ну конечно! А сам ты хочешь быть солдатом?

-- Хочу. Но отец говорит, что сначала надо подрасти. Он сделал мне деревянный меч и поставил во дворе тренировочный столб. Я занимаюсь каждый день!

-- Молодец, ты поступаешь правильно. И отец твой - мудрый человек.

Старший улыбнулся и погладил мальчика по голове.

-- Понимаешь в чём дело, Тит Салиен. Кажется, мы сбились с пути. Не подскажешь, как выйти на Эмилиеву дорогу?

-- Подскажу, - оживился мальчик. - Я даже могу проводить вас. Я хорошо знаю эти места, от деревни до неё всего две мили.

-- Спасибо, провожать нас не надо. Ты просто укажи куда ехать, а мы уж сами найдём.

Мальчик обиженно поджал губы, но спорить не стал.

-- Хорошо, езжайте всё время вперёд, а на второй развилке свернёте налево. Оттуда до дороги ровно восемь стадий.

Старший обернулся к своим спутникам.

-- По коням, время не ждёт, - и, посмотрев на мальчика, добавил. - А ты, малыш, продолжай тренироваться. Мне нужны хорошие солдаты.

Когда всадники проехали мимо, мальчик окликнул последнего в веренице широкоплечего пожилого центуриона. Он определил это по красному гребню на шлеме.

-- Дяденька, а с кем я разговаривал?

Центурион удивлённо взглянул на него, потом понимающе кивнул и ответил:

-- Это Гай Юлий Цезарь. - Он хлестнул коня плетью. - Запомни это имя, сынок. Ты ещё не раз услышишь его!

Проводив отряд задумчивым взглядом, Тит Салиен присел на скамью перед домом и вздохнул. В прошлом месяце он уже пытался записаться в легион, но вербовщик, бывший солдат, лишь посмеялся и, как и отец, велел сначала подрасти. А это ещё целых три года. Нет, даже три с половиной! Как долго ждать! За это время все войны кончаться...

Он поднялся и направился во двор. Подаренный отцом деревянный меч лежал возле толстого букового столба и призывно блестел отполированной ручкой, поджидая маленького хозяина.

Дорога стелилась под конскими копытами широкой серой лентой. Было приятно смотреть на её равномерный бег, вдыхать полной грудью терпкий аромат свежевспаханной земли и подставлять лицо под тугие струи весёлого ветра, освежающего и бодрящего. Сиреневые вершины далёких гор, чуть прикрытые волнистым маревом, упирались прямо в небо, словно двужильный Атлант, поддерживая его и не позволяя упасть. Редкие путешественники, заслышав дробный стук копыт за спиной, поспешно отходили в сторону, глядя на вооружённый отряд с недоверием и опаской. Бесконечная череда гражданских войн, сотрясавших страну последние десятилетия, приучила людей к страху. Всё перевернулось, спуталось, привычный уклад рухнул, жизнь свободного римского гражданина подешевела и ценилась теперь не дороже жизни раба.

Государству как воздух требовались перемены, все понимали это, и тот, кто принесёт их, тот и будет править Римом. Кровавые усобицы, развязанные Суллой и Марием, не закончились, а лишь утихли на время. Былые герои покинули сцену, на их место рвались другие. Новые имена и новые деяния звёздным блеском сияли над Семью холмами. Маленькая звёздочка Цезаря терялась на их фоне, постепенно отступая на дальний план и всё больше растворяясь в неизвестности. Чтобы засиять сильнее, нужны были новые потрясения. Но времена ораторов прошли, слово потеряло свою силу, в поддержку ему требовался меч - безжалостный и победоносный. Только полководец, одерживающий победы и имеющий за плечами сильную армию был всесилен, только к нему прислушивались сенат и вечно голодный народ.

Сколько судеб оказались поломанными, сколько воистину талантливых людей ушло в небытие, так и не реализовав своих возможностей. Имена их можно перечислять целый день: Гай Варрон, Сергий Катилина, Луций Лициний Лукулл. Кому-то помешали обстоятельства, кому-то собственные ошибки и политическая слепота. Но шанс был у каждого.

Первые свои выборы Цезарь выиграл, когда ему не исполнилось и восемнадцати. При поддержке друзей и родственников он получил почётную должность фламина Юпитера Всеблагого Величайшего, и хотя Сулла, вернувшись из Азии, лишил его сана, всё же это была большая победа. Он ликовал. Однако Сулла не ограничился сделанным. Воспользовавшись тяжёлой обстановкой в стране, вызванной войной с популярами, он начал преследование своих политических противников и в проскрипционные списки внёс также имя Цезаря. Опять вступились многочисленные друзья. Сулла долго отказывал в помиловании, но, в конце концов, уступил. Тогда же прозвучали слова, повергшие в шок всё высшее римское общество: "Забирайте его! Но помните: когда-нибудь этот мальчишка поставит на колени весь Рим!"

Получив помилование, Цезарь в звании войскового трибуна отправился воевать против Митридата, подальше от пахнувших нечистой игрой капитолийских разборок. Пройдя хорошую военную школу и заслужив дубовый венок, он вернулся в Рим, уже свободный от влияния почившего в бозе Суллы, и с головой окунулся в политические дрязги Вечного города. Судебные процессы по делам видных оптиматов принесли ему славу лучшего оратора, щедрые раздачи и устройство игр и гладиаторских боёв завоевали любовь городского плебса. Став эдилом, он на собственные средства отремонтировал Аппиеву дорогу, украсил форум, вернул на прежнее место триумфальные статуи Гая Мария и построил великолепные портики на Марсовом поле. Расходы ввергли его в огромные долги. Заимодавцы ходили по пятам, требуя возврата денег, но он лишь отмахивался и брал новые кредиты. В должности пропретора Испании он разгромил поднявших восстание лузитанцев, подчинил власти Рима каллаиков, омыл ноги в водах Внешнего моря и решил все материальные проблемы, обогатив заодно своих воинов. Восторженные легионеры провозгласили его императором.

Но этого был мало. Понимая, что в одиночку невозможно одолеть сплочённую массу оптиматов, крепко державших основные посты в своих руках, Цезарь заключил союз с Гнеем Помпеем и Марком Крассом и выставил свою кандидатуру на должность консула. Слава Помпея и деньги Красса теперь работали на него. С их помощью он одержал на выборах очередную победу и ещё на шаг приблизился к заветной цели...

По окончании срока консульства Цезарь получил в управление от сената Старую Провинцию и Иллирик с четырьмя легионами. Перед ним лежали бескрайние просторы варварской Галлии, неизученные и непокорённые. Захват этих земель дал бы Цезарю то, чего так ему не хватало: славу и деньги. Но чтобы начать войну требовался повод, и галлы вскоре сами дали его.

Племя гельветов, обитавшее между Рейном и Леманнским озером, неожиданно решило переселиться на новые земли в центр Галлии. Они разрушили свои города, предали огню всё, что не могли взять с собой и двинулись к Родану. Вместе с ними поднялись раурики, тулинги, латовики и боий. Среди галлов гельветы считались одним из самых воинственных и сильных племён. Они вели нескончаемые войны с германцами и не раз вторгались в пределы римских владений. Они принимали участие в нашествии кимвров и тевтонов на Рим пятьдесят лет назад, разгромили и провели под ярмом армию консула Кассия. Сами германцы говорили, что лучше воевать против всей Галлии, чем против одних гельветов.

Однако в действиях гельветов Цезарь разглядел тот единственный шанс, который давал ему возможность развязать войну против Галлии, и он не преминул им воспользоваться. В качестве оправдания он доложил в сенат, что продвижение гельветов непременно поднимет с обжитых мест племена Центральной Галлии и обрушит их на северные рубежи Римского государства. Сенат подумал и дал добро.

Из страны гельветов в центральную Галлию вели два пути: через область секванов по узкой труднопроходимой дороге между Роданом и Юрой, но это был опасный путь, ибо даже небольшой отряд мог перегородить его и остановить переселенцев. Второй путь проходил через Провинцию по землям аллоброгов. Родан в этих местах был легко проходим, и гельветы надеялись договориться с аллоброгами, до сих пор не смирившихся с римским владычеством. В крайнем случае, они намеревались пробиться через них силой.

Узнав о путях движения гельветов, Цезарь покинул Рим и ускоренным маршем двинулся в Дальнюю Галлию. Прибыв в Генаву, где был расквартирован один легион, он первым делом приказал разрушить мост через Родан и объявил дополнительный набор рекрутов по всей Северной Италии. Встревоженные появлением нового наместника, гельветы направили к Цезарю посольство с просьбой разрешить им проход через Провинцию, обещая не причинять ей никакого вреда. Пропускать их Цезарь не собирался, но, стремясь протянуть время до подхода подкреплений, попросил несколько дней на раздумье, а сам в срочном порядке принялся возводить укрепления вдоль Родана. В местах возможных переправ он установил сильные редуты, а по берегу провёл высокий вал и частокол.

По истечении оговоренного срока Цезарь сообщил послам, что в целях безопасности он не может разрешить гельветам проход через Провинцию и отказался от ведения дальнейших переговоров. Обозлённые отказом, гельветы предприняли несколько попыток форсировать реку и атаковать римские позиции, но, потерпев неудачу, вынуждены были отступить.

Оставался последний путь: через область секванов и эдуев к Арару и далее к Гарумне.

Стремясь предупредить продвижение гельветов в глубь Галлии, Цезарь поручил командование легионом в Генаве Титу Лабиену, а сам вернулся в Италию. Здесь без разрешения сената он набрал два новых легиона и вместе с ними скорым маршем двинулся к Пенинским Альпам. Три легиона, зимовавшие в окрестностях Аквилеи, получили приказ идти к нему на соединение. С этими войсками он намеревался остановить гельветов и вернуть их на прежнее место, а заодно подчинить власти Рима племена Центральной Галлии.

Дела заставили Цезаря задержаться в Аримине и теперь он догонял легионы, по всем расчётам уже подходившие к Паду.

Подъезжая ко второму перекрёстку, всадники придержали лошадей и в поворот вошли шагом. Слева от Цезаря ехал Гай Оппий, один из преданейших его друзей. Справа покачивался в седле легат Луций Росций. Оба были старше Цезаря. Но если Росций своим телосложением и выправкой походил на солдата, то Гай Оппий - на перезревшую тыкву.

-- Сенат будет недоволен набором новых легионов, - пробурчал Оппий. - Катон опять будет тявкать и пускать слюни, требуя привлечь тебя к ответу.

Цезарь брезгливо отмахнулся.

-- Они проглотили выборы Клодия, проглотят и это. А Катон будет молчать, боясь участи Цицерона.

-- Катон не будет молчать. Он никогда не замолчит.

Несколько минут они ехали молча. По мере приближения к горам земля становилась более каменистая, поля уступали место пастбищам. То и дело попадались огромные валуны, поросшие мхом и обвитые снизу прошлогодней травой.

-- Они уже недовольны, - вновь заговорил Оппий. - Шесть легионов - это слишком... Им не нужен второй Помпей. Они с одним-то справиться не могут, куда уж с двумя... Они потребуют распустить легионы.

-- Не потребуют, - покачал головой Цезарь. - Когда я брошу к их ногам покорённую Галлию, они будут петь мне хвалебные песни и закатывать в мою честь многодневные молебствия. Вот увидишь, именно так всё и будет.

-- Покорённую Галлию? - недоверчиво переспросил Росций. - Каким образом? Шестью легионами?

-- Не реально, - поддержал его Оппий. - Я как-то пробовал сосчитать все племена галлов, но на седьмом десятке сбился. И каждое из этих племён способно выставить от пяти до ста тысяч бойцов... Да у меня в голове такая цифра не укладывается!

Цезарь повернулся к Росцию.

-- Ты тоже так думаешь?

-- Нам бы с гельветами справиться. Кельты очень сильные воины. Сколько мы с ними бьёмся? Двести лет? Триста? А чего добились? Отхватили кусок лигурийского побережья да долину Пада. Всё! И то пришлось поголовно истреблять местные племена. А Ганнибал? Две трети его армии состояли из кельтов, и это не мешало ему гонять наших предков по всей Италии...

Цезарь и Оппий рассмеялись. Росций удивительно точно обрисовал начало второй Пунической войны. Римляне до сих пор с содроганием вспоминали события полутора вековой давности. Даже родилась поговорка: "Готовьтесь к смерти, римляне! Ганнибал стоит у ворот!" Дабы хоть как-то прикрыть свой позор историки старались всячески принизить гений карфагенянина, объясняя его победы стечением обстоятельств и невероятной удачей. Росций не побоялся сказать правду.

-- А что вы смеётесь? Разве не так всё было?

-- Ну насмешил, - вытирая слёзы сказал Цезарь. - Конечно так, друг. Только не принято говорить об этом вслух.

Росций пожал плечами. Между друзьями принято говорить так, как есть. Правда, она всегда остаётся правдой, даже если идёт в разрез с мнением большинства.

-- Что думаю, то и говорю.

Цезарь кивнул.

-- За это и ценю.

Под копытами коней застучала брусчатка Эмилиевой дороги. Широкие известковые плиты, подогнанные так, что почти не было видно щелей, тянулись до самого Пада.

-- Гельветы пойдут через земли эдуев, - задумчиво произнёс Росций. - Дивитиак обязательно попросит тебя о помощи...

-- Надеюсь.

-- Но, вступившись за эдуев, нам придется столкнуться с Ариовистом. Это их главная проблема. А он сейчас очень силён!

-- Нет такой армии, которую я не смогу победить!

Росций закусил губу. Самонадеянность Цезаря ему не нравилась. Нельзя недооценивать противника. Как бы не вышло нам это боком, - подумал он. Но вслух сказал другое.

-- Боги всегда на стороне смелых.

Впереди показались колонны легионов. Когорты уже переправлялись через Пад и выходили на дорогу к Таврину. Вдоль колонн сновали конные разъезды и вестовые, беспощадно вытаптывая буйную поросль молодой пшеницы. В стороне стояли землепашцы из соседних деревень и с болью в глазах смотрели, как рушатся плоды их долгих трудов.

Первым Цезаря встретил Луций Аурункулей Котта. Завидев проконсула, он широко улыбнулся и вскинул вверх правую руку.

-- Приветствую тебя, Цезарь! Как видишь, в твоё отсутствие мы времени зря не теряем.

-- Молодцы. Кто на переправе?

-- Гай Требоний и Сабин. Планк с лёгкой кавалерией в авангарде. Наверное, уже подходят к Таврину.

Переправа шла без задержек. Когорты одна за другой переходили реку и сворачивали влево на Домициеву дорогу. За ними двигался обоз. Мулы, словно проникнувшись ответственностью момента, осторожно, но уверенно шли за погонщиками, и не пугались ни плеска воды, ни течения.

Кратчайшим путём добравшись до области воконтиев, Цезарь прошёл через их земли и двинулся к Родану. Переправившись через реку, он приказал разбить лагерь - первый в Непокорённой Галлии.

К этому времени гельветы уже вторглись во владения эдуев и, опустошая всё на своём пути, продвигались к Арару. От эдуев и амбарров к Цезарю слетались гонцы с мольбами о помощи. Ни те, ни другие не могли противостоять нашествию, обескровленные недавней войной с германцами, и надеялись на заступничество римлян. Цезарь не спешил. Отсиживаясь в лагере, он готовил легионы к предстоящим боям, и ждал, когда гельветы выйдут к реке. Солдат удивляла эта задержка. Сначала они торопились, преодолевая за день по тридцать миль, и вдруг, когда до противника оставалось совсем немного, остановились, застыв в неизвестности. Легионеры, особенно ветераны, требовали через центурионов и трибунов вести их в бой, но Цезарь приказал оставаться на месте.

Используя вторжение гельветов в свою пользу, Цезарь требовал от местных племён войск и хлеба. Он не отказывал галлам в помощи, но, ссылаясь на отсутствие достаточного числа кавалерии и продовольствия, говорил, что пока не в силах противостоять их общему врагу. Князья эдуев, амбарров и аллоброгов согласились предоставить ему свою конницу и легковооружённых воинов, а эдуи обещали в течение месяца подвести запасы пшеницы и ячменя.

Тем временем гелтветы начали переправу через Арар. Узнав, что большая их часть уже перешла на противоположный берег, Цезарь приказал Титу Лабиену выступить из лагеря и атаковать оставшихся в спину.

Взяв три легиона, Лабиен вышел из лагеря рано утром и лесами прошёл к месту переправы. Гельветы не ждали нападения и не выставили ни часовых, ни дозоров. Лабиен построил легионы сплошной линией и ударил одновременно с трёх сторон. Гельветы не могли противостоять неожиданной атаке тяжёлой пехоты, и после недолгого сопротивления почти полностью были уничтожены. Лишь небольшому отряду удалось прорваться сквозь ряды римлян и укрыться в лесах. Лабиен не стал их преследовать, и, собрав добычу, вернулся в лагерь.

Получив в своё распоряжение галльскую кавалерию, Цезарь двинулся вслед за оставшейся частью гельветов, стараясь не отходить далеко от Арара. Эта важнейшая речная артерия связывала его с Провинцией, позволяя вовремя получать продовольствие и подкрепления. Эдуи не спешили с обещанными поставками зерна, и снабжение армии шло из Италии. Гельветы, словно понимая это, вдруг резко свернули в сторону и устремились вглубь территории эдуев к городу Бибракте.

Оставить гельветов одних и позволить им беспрепятственно добывать продовольствие и фураж Цезарь не мог, поэтому он так же был вынужден отвернуть от реки, держась от противника не далее, чем в пяти-шести милях. Отряды лёгкой пехоты то и дело нападали на передовые дозоры римского авангарда, устраивая засады в лесах и оврагах, а потом растворялись в непроходимых галльских чащобах. Потери были не велики, но они подрывали дух армии, и Цезарь распорядился поставить в авангарде всю конницу, назначив её начальником Публия Консидия Лонга.

Почти вся кавалерия состояла из галльских наёмников, набранных в Провинции и у союзников по эту сторону Родана. Римскую конницу Цезарь не жаловал, считая её наименее надёжной, и предпочитал ей галлов и испанцев. Тяжеловооружённых всадников под командованием князя эдуев Думнорига Консидий Лонг поставил в центре, а лёгкую кавалерию аллоброгов и кельтиберов выставил на флангах, разбросав их подобно вееру. Правый фланг он возглавил сам, левый поручил декуриону Луцию Эмилию.

Консидий сразу предупредил декуриона, чтобы тот не ввязывался в бой, если вдруг столкнётся с неприятельским отрядом. Предупреждение было излишним, Эмилий и сам не особо стремился к этому. Отданные под его начало две сотни аллоброгов, вооружённые короткими луками и мечами, выглядели так, словно всю жизнь только и мечтали о том, как бы напакостить римлянам. Воспоминания о недавнем восстании, жестоко подавленном претором Помптином, ещё не выветрились из их голов. Многие из них знали латинский язык, но упорно отказывались понимать его, и общаться с ними приходилось исключительно жестами. Этот отряд в лагерь Цезаря привели сыновья князя аллоброгов Роукилл и Эг. Несмотря на свою молодость оба уже успели принять участие в нескольких войнах, а младший из братьев Эг как-то похвастался, что три года назад принёс в отчий дом голову римского центуриона. Эмилий тогда ничего не ответил, но про себя решил, что с братьями надо держаться настороже.

Всадники двигались широким фронтом, стараясь охватить как можно большую площадь, чтобы вовремя обнаружить устроенную гельветами засаду. Шли труднопроходимыми местами, холмы перемежались с глубокими оврагами. В некоторых местах приходилось буквально продираться сквозь густые переплетения ветвей и колючего кустарника, а то и вовсе сходить с сёдел и вести лошадей в поводу. Однажды наткнулись на лесной родник, бивший прямо из земли. Эмилий склонился над ним и долго с жадностью пил холодную воду, от которой ломило зубы и сводило челюсть.

Среди аллоброгов декурион чувствовал себя мышью в клетке. Десятки глаз следили за каждым его шагом, словно мерцающие в лесной тьме зрачки злых духов, сковывающие тело невидимыми оковами и, казалось, ничего другого не замечают. Но они замечали. Они замечали лёгкое колыхание ветки на верхушке исполинского дерева, слышали шорох травы под конскими копытами, и среди сотен звуков безошибочно распознавали журчание родничка, пробившего русло меж корней вековых дубов и стекавшего в соседний овраг...

К Эмилию подъехал Роукилл. Лицо аллоброга было покрыто белой известью и походило на оскал смерти - не дай бог присниться. Он был старше Эга, выше его и шире в плечах. В больших серых глазах сквозило презрение.

-- Небо темнеет, скоро пойдёт дождь, - тихо сказал он с едва заметным акцентом.

Эмилий покачал головой, изображая удивление.

-- Надо же, заговорил. А я думал, ты вообще человеческий язык не понимаешь.

-- Это смотря какой язык считать человеческим, - в тон ему ответил Роукилл и, немного помолчав, добавил. - Вы, римляне, пришли в Галлию на час, как до вас кимвры и тевтоны. Они ушли, уйдёте и вы.

Роукилл легонько стукнул ладонью по щеке, прихлопнув назойливого комара, растёр его в пальцах и щелчком отбросил чёрный комочек в сторону.

-- Вот так.

-- Может быть, - проследив за его движением, согласился Эмилий. - Но пока мы в Галлии, человеческим язык будет латинский.

Один из аллоброгов быстро заговорил, кивая в сторону гряды холмов, тянувшихся с юга на север. Они шли чуть наискосок, перекрывая путь, и оставляли только один узкий проход, через который могли пройти в ряд не более десяти всадников. Кавалерия эдуев уже втягивалась в теснину, сбившись перед входом беспорядочной толпой и мешая друг другу.

-- Что он говорит? - спросил Эмилий, придерживая коня.

Роукилл медлил с ответом, вглядываясь в вершины холмов и поджав губы. Наконец ответил:

-- Там кто-то есть... Между деревьями, у прохода...

-- Кто? Гельветы?

-- Не знаю...

Роукилл покачал головой и что-то сказал соплеменнику. Тот час десяток всадников во главе с Эгом исчезли в лесу.

-- Я приказал им проверить холм, - пояснил он. - Оттуда нас не видно, и мои люди пройдут незамеченными. Если там кто-то есть - они их возьмут, - и усмехнулся. - Если ты не против, конечно.

Эмилий потянулся к ветке, чтобы отвести её, но Роукилл быстро схватил его руку.

-- Нас не видно, потому что мы не двигаемся.

-- До холма триста футов, кругом лес! Разве можно увидеть колыхание одной ветки в этом месиве?

-- Можно, - не пускаясь в объяснения, коротко ответил Роукилл.

Ответ не устроил Эмилия, но галлам, привыкшим воевать в лесу, было лучше знать, что делать. А вот когда они выйдут на равнину и встанут боевым строем, тогда он покажет им, что такое римский воин! Аллоброги, несомненно, прекрасные следопыты, но в открытом сражении нужны совсем другие навыки.

-- Думаешь, там засада?

-- Скоро узнаем. В любом случае, прежде чем идти через проход, Думноригу следовало проверить холмы и выслать вперёд разведку, или дождаться, когда это сделаем мы, а не лезть с закрытыми глазами в пасть зверю.

-- Эдуи на своей земле. Они хорошо знают эти места...

-- Гельветы постоянно воюют с германцами, а те мастера по части засад. Если Думнориг это забыл, то я помню.

-- А ещё у него жена - гельветка.

-- Тоже верно, - кивнул Роукилл.

Тучи между тем сгустились. Полыхнула молния, озарив верхушки деревьев золотистой вспышкой, и где-то далеко прогремел гром. Упали первые капли, редкие и тяжёлые, словно предупреждая, что скоро начнётся гроза. Стало необычайно тихо; подул холодный ветерок, капли застучали чаще и настойчивей, и дождь пошёл сплошной стеной.

Даже находясь под защитой леса, Эмилий вымок мгновенно. Туника под доспехами потяжелела и прилипла к телу. Чувство было неприятное, хотелось раздеться и отжать её. Он покосился на Роукилла, но тот сидел в седле спокойно и неподвижно. Они были ровесниками, однако сын вождя выглядел и старше, и серьёзнее. И опытнее. Эмилий не покривил бы душой, если признался, что главный в отряде - Роукилл, а вовсе не он.

Дождь кончился также быстро, как и начался. Последние капли ударили по листве, тучи разошлись, и вновь засияло солнце. Скоротечная весенняя гроза напоила землю и умчалась дальше, по одному ей ведомому пути.

-- Сейчас я похож на мокрую курицу, - улыбнулся Эмилий. Но Роукилл промолчал и он уже тише добавил. - Впрочем, как и все мы.

Низкорослые лошадки аллоброгов стояли спокойно и лишь изредка помахивали куцыми хвостами, отгоняя надоедливых мух. Чистокровный лигурийский жеребец Эмилия, наоборот, беспокойно топтался на месте, и всё порывался двинуться вперёд. Декуриону то и дело приходилось сдерживать его пыл, натягивая поводья. Аллоброги недовольно поглядывали на него и презрительно кривили губы. Эмилий делал вид, что не замечает этих взглядов.

Кавалерия эдуев вдруг заметалась и начала поворачивать. С холмов, окружавших проход, полетели стрелы; они безошибочно находили цель в плотной массе всадников, с одинаковым хладнокровием поражая и людей, и коней. Эмилию уже доводилось видеть панику, но то был враг. Сейчас бежали свои. В страхе эдуи сталкивались, топтали друг друга и ослеплённые ужасом мчались назад. Гибли не столько от стрел, сколько от собственной глупости.

Роукилл пронзительно свистнул, и аллоброги сорвались с места. Эмилий дёрнул поводья, посылая жеребца вперёд, и едва успел пригнуть голову, чтобы не удариться о толстый буковый сук. Продираться сквозь лес ему было труднее. Он единственный из всех был вооружён копьём и большим круглым щитом. Щит пришлось подвесить к седлу на круп коня, а копьё опустить вниз и выставить перед собой, чтобы оно не цеплялось за деревья и ветви. Лигуриец тоже не был рождён для скачек по лесу, где между двумя деревьями не всегда мог пройти даже человек, поэтому на холм Эмилий поднялся последним.

Возле самого обрыва лежали два трупа.

-- Это бойи, - кивая на них, сказал Роукилл. - Остальные ушли.

Над трупами склонился Эг. Он вытащил из-за пояса короткий нож с широким лезвием и принялся хладнокровно отрезать головы.

-- Что он делает?! - нервно дёрнулся Эмилий.

-- Он убил, его добыча, - равнодушно ответил Роукилл.

Эмилий отвернулся, варвары - они и есть варвары.

Сразу за холмами местность понижалась, а лес расступался в стороны, дробясь на небольшие рощицы. Не далее, чем в пяти стадиях, он увидел отряд всадников, около двухсот человек, быстро удаляющихся по дороге на северо-запад.

-- Враг отступил, но мы должны остаться здесь, - глядя им в след, сказал Эмилий. - Скоро подойдут легионы и выставят заставу. Потом мы сможем двинуться дальше.

Роукилл лишь пожал плечами.

Юлий Цезарь, проконсул Рима и наместник Галлии - Ариовисту, царю свебов и другу римского народа:

Приветствую тебя, Ариовист, славный сын своего народа. Всего неделю тому назад ставил я тебя в пример своим помощникам, как правителя справедливого и сострадательного в отношении покорённых народов. Но дошли до меня слухи, что не всё так гладко в контролируемых тобой землях. Некоторые галлы жалуются на произвол, творимый твоими наместниками, и не знаю: ведомо ли тебе то или нет? Волнения в одной части Галлии могут перекинуться и на другую, то есть туда, где власть принадлежит Риму, а это не выгодно ни мне, ни тебе. И дабы не случилось непредвиденного, предлагаю тебе, Ариовист, встретиться со мной для решения важных для нас обоих вопросов в любом выбранном тобой месте, равноудалённом от тебя и меня.

Гай Юлий Цезарь, проконсул Рима.

Ариовист, царь свебов и галлов - Юлию Цезарю, наместнику римскому:

Удивлён я твоим посланием и поражён, и если б не старая наша с тобой дружба посчитал бы его оскорблением. Когда бы мне что-то нужно было от тебя, то я бы к тебе и пришёл. И не стал бы расточать любезности, подчас лживые, а говорил бы прямо и открыто. Дружба тем и славиться, что не терпит обмана. Но раз тебе нужно что-то от меня, то ты ко мне и приходи, и говори так же честно и открыто. Пишешь ты, что галлы жалуются на моё правление. Но в своих землях властен только я, и только мне решать, что делать и как править своим народом. А если есть у кого жалобы, то пусть ко мне обратится, а я подумаю как ему помочь. И вообще, какое тебе, римскому наместнику, дело до МОЕЙ Галлии? Я же не вмешиваюсь в дела твоей Провинции. Не вмешивайся и ты в дела моего государства. А с жалобщиками я разберусь, чтобы дальше не докучали они тебе своими разговорами.

Ариовист, царь.

Письмо больше походило на вызов, чем на дружеское послание. Цезарь ещё раз перечитал его, внимательно обдумывая каждое слово, особенно то, что было написано между строк, и положил на столик. Раньше Ариовист не позволял себе ничего подобного. Стоило только намекнуть, что дела его не совсем вяжутся с политикой Рима и вроде бы как необходимо попридержать свои амбиции, как он тут же начинал мило улыбаться и петь хвалебные песни сенату и каждому сенатору в отдельности. Теперь, видимо, почувствовал силу, либо в самом деле появилось что-то, о чём Цезарь не знал. Разведка сообщала, что на соединение к нему идут очень крупные силы свебских вождей, но вряд ли дело только в этом. Скорее всего, за его спиной стоит кто-то из Рима, кто-то, кто очень не заинтересован в успехах Цезаря в Галлии. Этот "кто-то", несомненно, человек властный и любящий власть, умный, дальновидный и оперирует достаточно большим капиталом, чтобы держать в руках сенат, покупая нужное себе решение. Бесплатно сейчас даже мышь в мышеловке не пискнет. Цезарь перебрал в уме несколько имён. Богатых людей в Риме всегда хватало, один Красс чего стоил. Но Красс против него не пойдёт, по крайней мере, сейчас. Цезарь нужен ему. К тому же Красс, не смотря на все его недостатки, никогда не отказывался от данного слова. Он мог подсунуть покупателю гнилой товар, мог обсчитать на пару сестерциев при выдаче миллионного займа или оттяпать кусок земли у зазевавшегося соседа, но он никогда не предавал своих союзников. Заключив договор с Помпеем и Цезарем, Красс скорее позволит ограбить себя, нежели нарушит обещание.

Нет, Красс против него не пойдёт. Этот противник, а скорее противники без сомнения крепко связаны с оптиматами и даже сами входят в эту партию. В противовес триумвирату - Цезарь, Красс, Помпей - они создали свой триумвират или что там ещё. И это они сейчас ссылаются с Ариовистом и кроме обещаний наверняка снабжают его оружием и деньгами. Без их поддержки и подсказок вождь германцев никогда бы не решился пойти на конфликт с Римом.

Цезарь вспомнил свою первую и единственную встречу с Ариовистом. Тогда оба они были молоды, оба мечтали о славе и оба верили, что станут вождями своих народов. Цезарь только начинал политическую карьеру, а германец скитался по миру, пережидая, когда улягутся распри в его родной стране. Познакомились они на играх в Большом цирке, куда Ариовиста привёл Корнелий Долабелла, желавший показать дремучему варвару настоящую цивилизацию. Цезарь как раз готовил судебный процесс против Долабеллы и чтобы получше узнать будущего противника завёл разговор с его гостем. О Долабелле германец ничего рассказать не мог, просто не знал, и процесс Цезарь благополучно проиграл, зато он много узнал о самих германцах, об их жизни, нравах и обычаях. Уже тогда Ариовист показался ему человеком незаурядным, способным на серьёзный поступок. Он был немного старше римлянина и очень сильным. Однажды в термах Ариовист показал ему несколько приёмов владения мечом. Меч жил в его руках, извивался змеёй, порхал быстрокрылой птицей и рубил тренировочный столб яростно и беспощадно. Кто-то из бывших трибунов, присутствовавших в палестре, сказал, что столб не человек, ни увернуться, ни сдачи дать не может. Ариовист предложил говоруну взять второй меч и повторить свои слова. Трибун отказался. Цезарь считал себя неплохим рубакой, о чём о чём, а о войне он знал не понаслышке, но после этого урока понял насколько беспомощен в сравнении с германцем. Они провели вместе несколько дней, а перед расставанием поклялись помнить друг друга и оказывать помощь, когда кто-то из них будет нуждаться в этом. Уже став консулом, Цезарь присвоил германцу высокое звание "друга римского народа", что для варварских народов было большой честью.

Ариовист без сомнения был прирождённым лидером. Умным и цепким, из той категории вождей, которым если что попало в руки назад уже не возьмёшь. Вторгнувшись в Галлию, он не мог не понимать, что рано или поздно ему придётся столкнуться лбами с Римом, только вряд ли он предполагал, что сталкиваться он будет со своим старым другом. Этого ему явно не хотелось, потому и прислал не прямой вызов, а предупреждение: не лезь!

Ломать голову и вычислять, кто же его скрытый враг, Цезарь не стал. Когда-нибудь тот всё равно себя проявит и тогда всё станет ясно. Боятся его тоже не стоило. Этот враг силён лишь в Риме, здесь, в Галлии, он ничего сделать не сможет, будь у него хоть десять Ариовистов. Политика вещь тонкая, одной грубой силой в ней ничего не добьёшься, нужно и головой немного думать...

Цезарь посмотрел на Оппия, безмятежно развалившегося на его кровати - вот уж кому наплевать на всю политику - и кивнул изготовившимся писцам. Продиктовав быстро несколько писем, он запечатал их личной печатью и передал гонцу. Все письма адресованы были в Рим; гонец спрятал их в непромокаемую дорожную сумку и вышел.

Кроме Цезаря и писцов в палатке находились князья союзных галльских племён. Ожидая, когда Цезарь освободится, они вполголоса переговаривались между собой, пытаясь догадаться, зачем проконсул вызвал их. Среди эдуев не было только Думнорига. Цезарь ли его не пригласил или тот сам не смог прийти, никто не знал. Оставалось только гадать да разглядывать голые стены палатки.

Убранство палатки не отличалось той роскошью, какой любили окружать себя Помпей и Лукулл. Из мебели в ней были лишь стол, два стула и узкая походная кровать, покрытая грубым холстом. Ни пиршественных лож, ни дорогих украшений, ни шкафов с одеждой. Всё по военному просто и без излишеств. В центре стоял небольшой мраморный алтарь для возжигания благовоний и бескровных жертв. Цезарь, никогда не обнаруживавший в себе тяги к роскоши, в лагере окружал себя ещё меньшими удобствами, чем дома. Освещали палатку масляные светильники, крепившиеся прямо к деревянным колонам, что поддерживали крышу. Эти светильники, выполненные в виде обычных чаш, когда-то принадлежали Марию, и Цезарь очень дорожил ими.

Покончив с делами, Цезарь отпустил писцов и встал. На нём была тесная тога без складок с широкой пурпурной каймой, подчёркивающая его высокое положение. Тога считалась официальной одеждой. Цезарь надевал её только в особых случаях, когда того требовал этикет и для переговоров с варварами, желая таким образом обозначить разницу между ними и собой. В повседневной жизни он предпочитал военный доспех или солдатский плащ, накинутый прямо на тунику.

Диктуя письма, Цезарь украдкой поглядывал на галлов. Князья эдуев стояли отдельно от прочих, и вид у них был будто у не выучивших урок школьников. Те тоже обычно стоят склонив головы, хмуро глядя на учителя из-под насупленных бровей, и всё ждут, когда он достанет розги и велит задрать платье. Значит, знали свою вину. Дивитиак даже отвернулся, уткнувшись глазами в кожаный полог палатки. Ещё бы, он старший, с него и спрос особый.

Сложив руки на груди, Цезарь повернулся к эдуям и спросил тихим голосом:

-- Где хлеб? - В голосе прозвучали металлические нотки, от чего всем стало неуютно.

Эдуи молчали, неловко переминаясь с ноги на ногу.

Цезарь не повторил вопрос, он просто стоял и ждал. Наконец, не выдержав напряжения, вперёд шагнул Дивитиак. Он был облачён в длинную до паха кольчугу с широким посеребрённым оплечьем, опускавшимся до середины груди мелким кружевом, и воротом, защищавшим верхнюю часть спины. Галльские кузнецы славились своим мастерством. Каждое колечко, размером меньше ногтя на мизинце, сплеталось с соседними так, что почти не было видно щелей, создавая впечатление сплошного чешуйчатого доспеха, но при этом не стеснявшего движений. Римские легионеры тоже носили кольчуги, но не такие роскошные. Из-под кольчуги выглядывал подол каракалы, ложившейся на широкие кожаные штаны двумя красными лепестками. На плечи был накинут плащ из тонкой красной материи, сколотый под подбородком золотой булавкой.

-- Хлеб собран, Цезарь, - ответил Дивитиак, нервно теребя длинный ус. - Он собран и готов к отправке...

-- Я уже слышал это! - перебил его Цезарь. - Вчера, позавчера, две недели назад! Одно и то же: "собран", "готов". Я не спрашиваю, готов ли хлеб, я спрашиваю, где он?! Продовольствие на исходе, через несколько дней раздача зерна. Чем, по-вашему, я буду кормить солдат? Вашими обещаниями?

Дивитиак не ответил, лишь ниже склонил голову.

-- Между тем, - продолжал Цезарь, - эту войну я начал по вашей просьбе. Гельветы не угрожают границам Рима, и я мог бы остаться в Провинции. Но я внял вашим мольбам, вступил в бой с вашими врагами, рискую жизнями римских граждан, а вы, вместо того, чтобы оказать содействие, мешаете мне и отказываетесь выполнять условия договора! Что это: невольная ошибка или злой умысел? Что я должен думать? Что меня предали?

Эдуи заволновались. Но глухой ропот в их рядах не нашёл поддержки среди князей других племён.

-- Это не так, - повышая голос, заговорил Дивитиак. - И ты сам знаешь это, Цезарь! Эдуи всегда были и останутся самыми верными союзникам Рима! Хлеб действительно собран, и уже давно. Только... - Он оглянулся на соплеменников и уже тише продолжил. - Цезарь, есть люди, которые препятствуют его доставке в твой лагерь. Они пугают народ и говорят, что, разгромив гельветов, римляне обратятся против эдуев. Их голоса раздаются тем громче, чем успешнее ты ведёшь войну, и люди верят им. Мы не в силах справиться с ними. Никто из нас не может идти против своего народа...

Цезарь знал, что среди эдуев есть вожди недовольные его приходом в Галлию, и даже знал их имена. И знал, кто их поддерживает. Слухи о предательстве давно витали по лагерю. Они просочились даже в Рим, и сенат настоятельно требовал от него скорейшего завершения войны и возврата в Провинцию. Цезарь понимал беспокойство сената. Успешные действия в Галлии лишь увеличивали его силу, а отцам-сенаторам не нужен был сильный Цезарь. Им хватало одного Помпея. Что же касается галлов, то реальной опасности с их стороны они не видели никакой.

-- Ладно, - кивнул Цезарь. - Ты, Дивитиак, останься. Остальные могут идти.

Дождавшись, когда князья и легаты ушли, Цезарь вновь обратился к эдую.

-- Думнориг?

-- Что? - вздрогнув, переспросил Дивитиак.

-- Тот, кто мешает доставке хлеба и мутит народ - Думнориг? - Цезарь сдвинул брови. - Можешь не отвечать. Я подозревал, что кто-то сообщает гельветам о моих планах. Чувствовал... Будто они вместе со мной составляли план кампании... Сначала я думал, что это кто-то из аллоброгов. Не остыли ещё, свежие раны, свежие обиды... А потом понял: единственный человек, кто мог провести гельветов через земли секванов - Думнориг! Твой брат, Дивитиак. - Цезарь резко отпрянул от стола и крикнул. - Часовой!

На зов явился центурион преторианской когорты, дежуривший у входа. Из-за его спины выглядывали двое легионеров.

-- Разыщите князя Думнорига и приведите ко мне. Немедленно!

Дивитиак рухнул на колени.

-- Цезарь... прошу тебя...

-- Встань, Дивитиак, не позорь себя. Я знаю, насколько ты предан Риму. Но брат твой - изменник и вор, и наказание будет по заслугам его!

Дивитиак осел. На глаза навернулись слёзы, крупные, как горошины. Поседевшие в боях мужчины плачут не часто, но если плачут - значит на то есть веские причины.

-- Когда отец умирал, он сказал так: "Ты старший в роду, Дивитиак. Люби мать, береги брата. Теперь ты в ответе за них перед богами!". Помилуй, Цезарь! Я не усмотрел, моя вина! Меня и наказывай! А брата отпусти...

-- Встань, Дивитиак, - повторил Цезарь, - не тебе передо мной на коленях стоять. Встань!

Дивитиак поднялся и провёл ладонью по лицу, вытирая слёзы.

Полог палатки распахнулся, и легионеры ввели Думнорига. Сзади стоял центурион, приставив к шее эдуя меч.

Думнориг не сопротивлялся. Он затравленно озирался и часто моргал. Видимо подняли с постели. Увидев Дивитиака, он дёрнулся к нему, но солдаты поставили его на место.

-- Брат!..

Цезарь в упор посмотрел на него и сказал:

-- Ты доставлен сюда по моему приказу на мой суд!

-- На колени! - тут же прошипел центурион.

Солдаты завели руки князя за спину и резко подняли вверх. Вскрикнув от боли, Думнориг опустился на пол.

Они были похожи - Дивитиак и Думнориг. Тот же овал лица, те же глаза, та же осанка. Вот только один из них служил Риму верой и правдой, а другой нёс в себе зло. Зло надо наказывать. Цезарь посмотрел на Дивитиака, но тот отвернулся, глядя в тёмный угол палатки.

-- Думнориг, ты обвиняешься в измене Риму и мне, его наместнику! - произнёс Цезарь громко и торжественно. - Признаёшь ты свою вину?

-- В чём меня обвиняют? - прохрипел Думнориг, приподнимая голову.

-- Ты обвиняешься в том, что провёл гельветов через земли секванов! Ты выдавал им наши планы, задерживал доставку продовольствия! Каждого из этих обвинений достаточно, чтобы казнить тебя согласно законам военного времени! Можешь ты сказать что-то в своё оправдание?

Думнориг глубоко вздохнул и попытался подняться, но солдаты сильнее выкрутили руки и он, охнув, вновь опустился на колени.

-- Я не присягал Риму, - наконец прошептал он.

Центурион развернулся и ударил его ладонью по лицу.

-- Цезарь! - воскликнул Дивитиак и обернулся к Думноригу. - Заклинаю тебя, брат, именем нашего отца! Смирись!

-- Не упоминай имя отца, он был галлом, - сплёвывая кровь на пол, твёрдо произнёс Думнориг.

-- Молчи, безумец!..

Спектакль затягивался. Цезарь с самого начала не собирался казнить Думнорига. Это могло повлечь за собой волнения среди эдуев. Он лишь хотел припугнуть его. Но проклятый эдуй видимо мечтал о лаврах народного героя.

-- Цезарь! - вновь воскликнул Дивитиак. - Он смириться! Он уже смирился! Он понял свою ошибку и не повторит её больше! Брат, ответь!

Думнориг молчал.

-- Хорошо, - кивнул Цезарь. - Из уважения к тебе, Дивитиак, я прощаю твоего брата. Но только на этот раз!

Солдаты рывком подняли Думнорига на ноги и вывели из палатки. Дивитиак вышел следом.

Цезарь сел на стул и устало вздохнул. Тога под мышками промокла от пота. Сколько же надо иметь нервов, разговаривая с этими варварами.

-- И это только начало, - словно угадав его мысли, съехидничал Гай Оппий. Он всё так же лежал на кровати и смотрел в потолок.

-- Шёл бы ты к себе, - отмахнулся Цезарь. - Время за полночь, на рассвете выступаем.

Прежде чем войти в палатку, Эмилий подозвал раба и сказал, кивая на коня:

-- Этого в табун. Приведи ко мне того рыжего мерина, что я купил на прошлой неделе. Потом сходишь к оружейникам и принесёшь лук и два колчана стрел с широкими наконечниками. Понял? Только обязательно с широкими.

Раб коротко кивнул и побежал исполнять приказ хозяина.

-- Эй, Луций, а ты стрелять-то умеешь? - услышал он насмешливый голос.

Эмилий делил палатку вместе с тремя другими декурионами. Один из них сейчас стоял в проходе и улыбался.

-- Уж в тебя-то как-нибудь попаду, Марк.

-- Тогда заходи.

В палатке стояли четыре койки и стульчик, служивший одновременно столом. Когда было необходимо, сверху на него клали щит и накрывали плащом вместо скатерти. Просто и удобно.

Эмилий вошёл внутрь и лёг на свою койку не снимая доспехов. Усталость тяжёлым грузом давила к земле, он вытянулся и закрыл глаза.

-- Ты хоть меч отстегни, - участливо предложили ему.

-- Сейчас, полежу немного и встану.

-- Есть будешь?

-- Ага... Позже...

Говорить не было сил. Аллоброги окончательно доконали его. Тело ныло, отдаваясь болью в каждой мышце. Целый день они носились по холмам, высматривая гельветов, и один раз едва не угодили в засаду. Хорошо Эг заметил сломанную ветку и насторожился. Иначе лежать ему не на кровати, а на травке возле того овражка. Повезло. Теперь там лежат гельветы.

Перед глазами поплыли зелёные круги, большие и блестящие, как яблоки из домашнего сада. Сочные, крепкобокие. Раньше они с братом и сестрой сами их собирали. Рабов близко не подпускали. Когда корзинки наполнялись доверху, мать выходила на крыльцо и давала каждому по сладкой булочке... У сестры теперь свой сад, сам он в Галлии, а брат ещё три года назад уплыл в Египет и с тех пор о нём ни слуху, ни духу. Мать тревожится. Выпадет свободный денёк, надо будет черкнуть ей пару строк... А как хорошо спалось под яблоньками! Утром мать подойдёт, положит ладонь на лоб и осторожно так говорит: "Луций, вставай...".

-- Луций, вставай! Слышишь? Да поднимайся же ты!..

Кто-то беспощадно тряс его за плечо. Эмилий резко вскочил и недоумённо замер. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, где он находится.

-- Марк, ты? Что случилось? Галлы? - разом выпалил он.

-- Галлы, только не те. Выйди, к тебе там пришли.

Преодолевая искушение послать Марка, а вместе с ним и всех галлов куда подальше, Эмилий вышел из палатки и посмотрел вверх. Огромное полотнище неба, усеянное мелкими искорками звёзд, казалось глубоким и бескрайним, как Наше море. И таким же таинственным. А звёзды, что сладкоголосые сирены, призывно блестели и манили к себе. Нырять в такое море - смерти подобно, и Эмилий отвернулся.

В двух шагах от палатки стоял Роукилл. В ночной темноте Эмилий не видел его лица, но догадался, узнав аллоброга по высоченному росту и широкому золотому ожерелью - торквату - отражавшему свет далёких звёзд.

-- Чего тебе? - недовольно пробурчал он.

-- Собирайся, отправляемся за новыми головами.

Эмилий зевнул.

-- Твоя идея или Консидия?

-- Цезаря. Через час три легиона выходят из лагеря. Наша задача разведать путь и в случае чего прикрыть их. У тебя пять минут.

Декурион покачал головой. С этой войной ни днём покоя, ни ночью, уж и забыл, когда последний раз спал по нормальному. Он пинками поднял раба, есть хоть на кого досаду выплеснуть, и отправил за конём. Глупый раб спросонок долго не мог понять, чего от него хочет хозяин и всё таращил круглые глаза на мерцавший у входа в палатку факел. Эмилию пришлось взять его за плечи и хорошенько встряхнуть. Наконец после третьего или четвёртого раза он понял, что от него требуется, и побежал в загон.

Мохнорылый мерин, на которого Эмилий поменял своего лигурийца, оказался лошадкой с характером. Пока надевали седло, он стоял спокойно, но стоило декуриону сесть на него, как он тут же начал брыкаться и трясти задом. Эмилий несколько раз ударил его плетью по морде, и мерин успокоился, уныло опустив голову.

-- Я тебе покажу, собачий корм, кто из нас хозяин!

Из лагеря выехали, когда до рассвета оставалось ещё добрых два часа. Декурион с трудом различал силуэты всадников, таких же чёрных, как и сама ночь. Что творилось дальше, он даже не брался гадать. К счастью, аллоброгов эта темнота нисколько не смущала, они и ночью видели не на много хуже, чем днём.

Перед воротами стояли походные коробки когорт, готовые отправиться вслед за конницей. Солдаты шли налегке, взяв с собой только небольшой запас продовольствия. Впереди у самых ворот Тит Лабиен и Цезарь обговаривали последние детали операции. В свете факелов их лица казались высеченными из мрамора. Проезжая мимо, Эмилий поднял правую руку, приветствуя полководца, и Цезарь ответил ему кивком головы. На душе посветлело.

Сразу за воротами ночь становилась ещё чернее, если такое вообще было возможно. Единственное, что Эмилий смог рассмотреть, это круглые шапки холмов, чётким контуром обозначенные на фоне звёздного неба. Целиком положившись на чувства аллоброгов, он опустил голову на грудь и задремал.

До рассвета проехали около пяти миль. Когда слегка развиднелось, Роукилл указал на высокий холм с плоской вершиной и сказал:

-- Осмотрим его. Только осторожно, гельветы где-то рядом.

-- Ты их что, чуешь?

-- Дымом пахнет.

Эмилий потянул воздух носом, но ничего не почувствовал.

Холм имел форму дуги, внутренней частью обратившись на юго-запад, к римскому лагерю. Подъём был достаточно прост; лишь с той стороны, где он смотрел на восток, склон у подошвы слегка обрывался, обнажая рыжие пласты глины. На вершине, поросшей мелким редколесьем и кустами, смогли разместиться все три легиона, и ещё осталось достаточно места, чтобы разместить другие три.

Роукилл и Эмилий осторожно прошли к северному склону и встали, укрывшись за молодыми ёлочками. Отсюда открывался великолепный вид на равнину, простиравшуюся до самого горизонта. В трёх милях от холма находился лагерь гельветов - беспорядочное нагромождение шалашей и палаток за стеной выстроенных по кругу телег. Табуны лошадей и стада домашнего скота беспечно бродили по равнине за линией этого круга, мирно пощипывая травку. Между холмом и лагерем синей лентой извивалась безымянная речушка, приток Арара. Левее виднелись обугленные останки небольшой деревни.

Лагерь тонул в дыму тысяч костров: гельветы варили пищу, готовились в дорогу. Люди с муравьиным беспокойством сновали по становищу, разбирали палатки, паковали вещи, впрягали волов в телеги.

-- Если Цезарь задумал напасть на гельветов, - тихо заговорил Роукилл, - то сейчас самое время.

Легионы Лабиена выстроились несколькими колоннами, готовые по первому сигналу ринуться в бой. Солнце поднималось всё выше и выше, но сигнала не было. Сам Лабиен стоял чуть в стороне от когорт и, скрестив руки на груди, смотрел под ноги. Рядом бил копытом боевой конь и нервно всхрапывал.

-- Мы так целый день простоим, - раздражённо прошипел Роукилл. - Ещё четверть часа, и наш приход сюда потеряет всякий смысл.

-- Начальству видней, - пожал плечами Эмилий.

Гельветы загрузили телеги и широким потоком двинулись на запад. Впереди и в арьергарде шли вооружённые отряды, в середине старики, женщины, дети и обоз. После себя переселенцы оставляли лишь голую вытоптанную землю.

Сигнал так и не поступил. К полудню, когда гельветы уже исчезли из виду, прибыл гонец от Цезаря с приказом идти на север к Бибракте.

Легионы Цезаря и Лабиена соединились на равнине и направились к столице эдуев. Лёгкую кавалерию испанцев и аллоброгов на этот раз оставили в арьергарде прикрывать тылы. Насколько можно было судить, Цезарь либо отказался на время от преследования противника, чтобы пополнить запасы продовольствия, либо решил применить какую-то новую тактику.

Войска шли тремя колоннами, пустив впереди себя обоз. Пыль и кусочки истерзанной травы ветер сносил назад и в сторону, к длинной череде холмов, тянувшихся по левому флангу. Эмилий благодарил богов, что весь этот мусор летел не на них; нет ничего хуже, чем идти в арьергарде и глотать после других всякую дрянь. Высоко в небе он заметил силуэт одинокой птицы. Орёл, а может коршун. Распластав крылья, птица плавно парила над землёй, завершая широкий круг.

-- У тебя новый конь? - спросил вдруг Роукилл, оглядывая мерина.

-- Что, только заметил? - усмехнулся Эмилий.

-- Нет, ещё ночью. Твой длинноногий жеребец для равнины подошёл бы больше... Но всё равно хороший конь.

Мерин, словно поняв, что говорят о нём, навострил уши.

-- У меня и оружие новое, - похвастался Эмилий. Он достал лук и продемонстрировал его аллоброгу.

-- Лук - оружие мужчин, им надо уметь пользоваться.

Эмилий резко развернулся, выхватил стрелу и выстрелил почти не целясь. Шагах в двадцати от них жалобно пискнул сурок. Аллоброги зацокали языками, выражая одобрение, и, кажется, впервые за всё время посмотрели на него с уважением.

Пришпорив коня, Эмилий подъехал к торчащей из земли стреле, выдернул её и высоко поднял над головой, демонстрируя нанизанное на древко тельце зверька.

-- Удачный выстрел. Повезло, - сдержанно похвалил Роукилл.

-- Кому повезло? - спросил Эмилий. - Мне или сурку?

-- Ну-у, на счёт сурка я не уверен, - протянул Роукилл и улыбнулся. - Где так научился?

-- В школе.

-- Хорошая школа. Когда мой сын подрастёт, я тоже пошлю его учиться... Может быть, даже в Рим.

Эмилий недоверчиво посмотрел на галла. Зачем варвару учиться? Внешне Роукилл походил на самого что ни на есть закостенелого дикаря. Он носил кожаную безрукавку, отороченную по краям волчьим мехом, и широкие холщовые штаны. Руки от запястий до плеч украшала странная татуировка из каких-то кривых линий, непонятных знаков и фигурок животных очень искусно переплетённых между собой. Красиво, но бессмысленно. На бицепсах красовались широкие кольца-браслеты, начищенные до солнечного блеска. Если его сын появиться в школе в таком виде, то его просто поднимут на смех и тут же укажут на дверь...

Слева из-за холмов вдруг вынырнул отряд кавалерии, никак не меньше тысячи человек. Кони мчались галопом, вытягиваясь в длинную цепь и образуя клинья по флангам и в центре. Друзья так не ходят. Да и не могло быть друзей в той стороне. Кавалерия эдуев пылила где-то впереди, прикрывая обоз, а испанцы шли рядом.

Роукилл приложил ладонь ко лбу, защищая глаза от солнца, и некоторое время молча вглядывался в потревоженную всадниками равнину.

-- Гельветы, - наконец уверенно произнёс он.

-- Гельветы? - переспросил Эмилий. - Откуда они взялись?

-- Прошли вдоль холмов, с той стороны. - Голос галла звучал спокойно, даже буднично, как у стороннего зрителя. - Ничего серьёзного, обычный налёт.

-- Чего же мы ждём?

-- Приказа. Ты здесь старший?

Последние слова Роукилла легли на душу неприятным осадком. Старшим он считался лишь официально, постольку-поскольку. А настоящим командиром всегда был Роукилл... Эмилий в уме прикинул соотношение сил: двести аллоброгов и пять сотен испанцев. Разница не в их пользу, но не существенная, он знал случаи, когда и меньшим числом разбивали многочисленного противника. Бывало, конечно, и наоборот, но тут уж не угадаешь... Он кивнул сопровождавшему его на походе трубачу и потянулся за луком.

Глухо протрубил боевой рог аллоброгов, предупреждая растянувшиеся вдоль дороги турмы о появлении чужаков. Конница принялась разворачиваться; фланги поменялись местами, и те, кто теперь оказался справа, придержали лошадей, чтобы центр и левый фланг догнали их и выровняли линию. После этого прозвучал второй сигнал, и конная лава, медленно набирая скорость, пошла вперёд.

До гельветов было около полумили, места для разгона хватало. Подгоняя мохнорылого, Эмилий изготовил лук к стрельбе и проверил, легко ли выходят стрелы из колчана. Аллоброги тоже достали луки и ехали, опустив поводья, управляя лошадьми одними коленями. Испанцы изготовились метать дротики. Кроме этого они были вооружены небольшим круглым щитом и коротким тяжёлым мечом - фалькатой. Удар такого меча рубил человека надвое вместе с доспехом. Однажды на тренировке Эмилий видел, как они им работают. На невысокий постамент ставили дубовую чурку, и всадник на полном скаку рубил её пополам. Иногда вместе с постаментом. Он сам пробовал, но к такому оружию нужна долгая привычка. Фальката была короче римского меча, используемого в пехоте, и имела не прямое лезвие, а плавно изгибалась внутрь и заканчивалась тонким острым кончиком. У основания меч был достаточно узок, но к середине сильно расширялся, словно топор. Страшное оружие.

Расстояние между противниками сокращалось. Пропел боевой рог кельтов, и аллоброги дали первый залп. До гельветов было ещё далековато, но всё же несколько лошадей споткнулись. Аллоброги всегда били залпом, дружно. В этом и заключается тактика конных лучников. Когда в тебя летит одна стрела - это не так страшно. Но если воздух звенит от сотни стрел, становится не просто страшно - жутко. Особенно когда в упор, и знаешь, что увернуться невозможно. Потом всадники обычно рассыпались, отходили назад и вновь мчались на врага, посылая стрелу за стрелой. И так до тех пор, пока строй противника не разваливался, после чего в ход шли мечи...

Гельветы ответили тем же. Но били они по испанцам, видимо тоже были наслышаны про фалькаты.

Аллоброги успели дать ещё три залпа. Гельветы выдержали, хотя почти весь центр их провалился. Выхватив меч, Эмилий гнал коня именно туда, в центр, ударить по расстроенным рядам, пока не пришли в себя, не собрались! Разорвать пополам линию, опрокинуть, обратить в бегство и добивать уже в спину!

Конные лавы неудержимо неслись навстречу друг другу. Земля гудела под ударами лошадиных копыт. Из глотки на волю рвался дикий крик, и даже не крик, а вопль, потому что страшно было вот так молча сближаться с врагом, не видя перед собой ничего, кроме плотной стены железа. И трудно было удержаться, чтобы не дёрнуть поводья, не отвернуть и не броситься назад.

Последний шаг - и конные лавы сшиблись: раздался треск, долгим эхом прокатившийся по равнине, в панике забились опрокинутые наземь кони. Где-то совсем рядом Эмилий услышал шелестящий свист опускающегося меча, но мохнорылый пронёс его дальше и лезвие лишь слегка задело кольчугу. В следующее мгновение он уже столкнулся с огромным галлом. Тот кричал и крутил мечом, стараясь дотянуться до его головы. Раз за разом Эмилий отражал удары. Мохнорылый сцепился с чужой лошадью, впившись зубами в её шею, и всё норовил встать на дыбы. Декурион с трудом держался в седле, ухватившись одной рукой за луку, а галл всё бил и бил, целя в лицо. Потом он вдруг исчез и на его месте возник другой. Эмилий едва успел уклониться от разящего удара и тут же ударил сам, снизу в живот. Меч податливо пошёл вперёд, галл согнулся пополам и боком вывалился из седла. Есть! Победа! Но радоваться не было времени, мохнорылый уже мчал его дальше, к следующему противнику.

Сколько продолжалась рубка, Эмилий не знал. Может миг, может вечность. Но в какой-то момент он почувствовал - гельветы дрогнули. И побежали. Окрылённый успехом, он дёрнул поводья и погнал коня вслед за бегущими. Рубить! Бить в спины, если бояться встать лицом к противнику!..

Гельветы вдруг расступились и конные сотни испанцев и аллоброгов ударились о сплошную линию щитов. И сломались, как штормовая волна о каменный мол. Пехота галлов наступала молча, выставив перед собой длинные копья и опрокидывая всё на своём пути. Победа тут же обернулась поражением. Всадники разворачивались и что было духу мчались назад, под защиту собственной пехоты. Вдогонку им полетели стрелы.

Вот когда Эмилий пожалел, что отправил лигурийца в обоз. Тот не скакал - стелился над землёй подобно птице. Мохнорылый же двигался тяжело, в раскачку, и не просто медленно, а очень медленно. По крайней мере, так ему казалось. Он всё ждал: вот, сейчас ударит - и сжался, уткнувшись лицом в гриву коня. Если выживу, обязательно напишу письмо матери... Нет, даже два. И сестре...

Только отступив под защиту легионов, Эмилий вздохнул с облегчением. Он оглянулся. Роукилл был здесь, Эг тоже. От двух сотен аллоброгов осталось не более половины. Значит здорово их потрепали.

Он спрыгнул на землю и осмотрел коня. Серьёзных ран не было, несколько укусов да длинный порез на крупе.

-- Эх, ты, скакун мой, - сказал Эмилий, ласково похлопывая мерина по шее.

Мохнорылый кивнул и осторожно ткнулся влажными губами в щёку человека.

Эмилий не мог видеть того, что было видно со стороны. Из-за холмов медленно вышла тяжёлая пехота гельветов и двинулась следом за кавалерией. На обычный набег это уже не походило. Пеших было не менее пятнадцати тысяч, а со стороны равнины подходили новые отряды. Цезарь тот час велел легионам занять ближайший холм и построиться в боевой порядок. Два легиона он отправил на вершину холма и приказал разбить лагерь. Туда же ушёл обоз. Вспомогательные когорты встали позади, чтобы прикрыть строителей лагеря от атаки с тыла. Оставшиеся четыре легиона выстроились на середине склона в три линии.

Кавалерию эдуев Цезарь поставил за спинами солдат ближе к левому флангу, а свой штаб перевёл в центр, откуда место предстоящей битвы просматривалось лучше всего. Первой мыслью было разбить лагерь и увести легионы за частокол, не ввязываясь в серьёзное сражение. Пусть гельветы, если так хочется, лезут на укрепления. Потом, когда порыв их иссякнет, можно будет выйти в поле, собрать легионы в кулак и мощным ударом добить ослабленного противника. Спокойно и без риска. Но, глядя на разворачивающийся строй противника, Цезарь понял: не успеть! Не успеют легионеры возвести должным образом укрепления, и придётся вводить резервные когорты одну за одной в бой на помощь легионам прикрытия. Слишком уж большой перевес имел враг.

Гельветы надвигались на холм широким фронтом, и было в этом движении что-то неотвратимо ужасное, как в огненном вихре, когда тот накатывается на город, и нет возможности ни убежать, ни свернуть в сторону, ни остановить этот неукротимый порыв. Остаётся только ждать и надеяться на чудо. Численностью гельветы превосходили римлян почти втрое. От разнообразия знамён и штандартов рябило в глазах. Испанцы и аллоброги ударились об эту стену и в панике повернули вспять, а гельветы, казалось, даже не заметили этого соприкосновения.

Цезарь сцепил руки. Сердце кольнуло недобрым предчувствием. А сможет ли он победить ЭТУ силу? Или хотя бы остановить? Но тут же погнал прочь все сомнения. Сомневаешься - не дерись, а вышел драться - не сомневайся. Он верил в себя и в свои легионы. А если богам будет угодно лишить его победы... Что ж, придется начинать всё сначала. Главное - не терять надежду и всегда идти вперёд. Даже если обстоятельства отбрасывают тебя назад.

Контубернал подвёл к Цезарю коня. Серый в яблоко жеребец прял ушами и нетерпеливо бил копытом.

-- Это зачем? Уведите! - отмахнулся он. - Победа ещё не одержана, а вы уже в погоню собрались.

-- Конь нужен не только для погони, - осторожно заметил Гай Оппий. - Всё может случиться...

-- Уведите! - повторил Цезарь.

Гай Оппий вздохнул и махнул контуберналу, приказывая увести коня. Сразу стало неуютно и захотелось домой, в Рим. Уж лучше воевать с сенатом, чем с ордами диких варваров. Те хотя бы безоружны. Он ещё раз вздохнул и посмотрел вниз.

Гельветы подошли к холму и двинулись вверх по склону. Глубина строя состояла из десяти-двенадцати рядов, и за первой линией надвигалась вторая. Впереди шли копейщики, укрывшись за высокими щитами. Длинные волосы варваров были вымазаны извёсткой и издалека походили на львиные гривы.

За копейщиками шли знаменосцы и трубачи. Высокие в человеческий рост карниксы увенчанные головами мифических животных издавали глухой рокочущий звук. Им подпевали визгливым воем боевые рога. Смесь получалась жуткая. От такой музыки волосы на голове сами собой вставали дыбом, а по телу прокатывались волны холодного озноба. Даже у ветеранов, прошедших через десятки боёв, стучали зубы.

Гай Оппий оглянулся. В ставке царило смятение, люди нервничали. Некоторые даже заткнули уши пальцами, и только Цезарь, казалось, ничего не слышал. Он стоял неподвижно, чуть выставив левую ногу вперёд, и, скрестив руки на груди. На его лице не дрогнул ни один мускул, он словно окаменел и лишь губы слегка кривились в презрительной ухмылке.

По мере приближения гельветов вой карниксов усиливался и становился всё нестерпимее. Было видно, как закалённые в боях ветераны заволновались и под натиском этих звуков подались назад. Они проигрывали сражение ещё до его начала.

Цезарь подозвал вестового и сказал:

-- Первой линии занять позицию. С места ни шагу, ждать сигнала. Без него в атаку не идти. И передай солдатам: Цезаря раздражает музыка галлов. Пусть попросят их заткнуться.

Вестовой вскочил на коня и стрелой бросился вниз.

Первыми двумя линиями командовал Луций Аурункулей Котта. Проезжая вдоль строя на своей низенькой лошадке, он пытался подбодрить солдат.

-- Ребята, видали, как драпанула наша доблестная кавалерия? Чуть подковы не растеряли! Зато на каждой сходке громче всех вопят, какие они смелые. Покажем же сегодня, что такое настоящая смелость!

Завидев вестового, Котта повернул коня и двинулся ему на встречу. Выслушав приказ Цезаря, он кивнул и махнул трубачам.

-- Приготовиться к бою! Сомкнуть строй!

Сигнал корнов повторил команду. Закричали центурионы, подгоняя солдат.

-- Правое плечо вперёд марш!..

-- Стоп! Налево... прямо марш!..

Чёткие прямоугольники когорт дрогнули, задние центурии разошлись влево и вправо, потом повернули и шагнули вперёд, заполняя промежутки. Образовалась сплошная сомкнутая линия в четыре ряда. Легионеры едва не касались плечами друг друга, выставив перед собой щиты и приготовив пилумы для броска.

До гельветов оставалось шагов семьдесят. Они уверенно поднимались на холм, раздражая взгляд стальной дугой копий. За их спинами выстроились лучники и метатели дротиков. В красную стену щитов ударили первые стрелы, выбивая лёгкую барабанную дробь. Потом стрелы полетели чаще, дробь усилилась. Несколько человек упали, но их место тут же заняли другие. Чтобы защититься от потока стрел, первый ряд легионеров опустился на колено и поставил щиты на землю. Второй ряд поставил свои щиты на щиты первого ряда, слегка наклонив их внутрь и удерживая так обеими руками.

Котта вновь махнул рукой, и корны приказали двум последним рядам приготовиться к броску.

Солнце стояло почти над головой и чуть справа. Если битва затянется, то оно уйдёт дальше к западу за спины римлян и будет светить в глаза гельветам. Это хорошо. Цезарь посмотрел на огненный шар и вновь перевёл взгляд на первую линию.

Центурии стойко держались под дождём стрел и ждали, когда противник приблизится на расстояние броска дротика. Гельветы подошли уже достаточно близко, но Котта почему-то медлил. Испытывает стойкость солдат или хочет что б наверняка, одним ударом?

Цезарь нахмурил брови и уже хотел отдать приказ трубачам, но в это время внизу взревели корны, и град дротиков обрушился на гельветов.

Легионеры метили в щиты. Пилум имел тонкое жало длинной около двух футов, которое крепилось к древку двумя заклёпками. Пробив щит, жало сгибалось у основания под тяжестью древка, и вытащить его назад было невозможно. Щит становился обузой, и его приходилось сбрасывать.

Оставшись без щитов, гельветы бегом бросились наверх, чтобы сразиться с римлянами в рукопашную, но второй залп пилумов, а за ним третий и четвёртый, начисто смели первые ряды наступающих.

Гельветы остановились.

-- Сигнал первой линии: отступить. Второй занять её позиции. Кавалерии эдуев развернуться для атаки во фланг, - приказал Цезарь.

Повинуясь корнам, первая линия вновь построилась в коробки и быстро отошла в промежутки между когортами второй линии. Вторая вышла вперёд и заняла её место. Легионеры проделали маневр чётко, как на учениях, и гельветы приуныли. Мимо командного пункта обозные рабы пронесли новые связки дротиков.

-- К атаке! - Цезарь поднял руку.

Красная стена сошла с места и плавно потекла вниз. Гельветы сгруппировались, пустили вперёд щитоносцев и пошли ей навстречу.

Дождь из стрел не прекращался. Гальские лучники не переставая били и били по центру, пытаясь пробить в нём брешь. Туда же направлялся клин копейщиков.

Цезарь скрипел зубами, словно это он шёл в первых рядах своей армии, и в него, а не в кого-то другого летели стрелы. Он даже слышал их свист, глухие удары о щит и вскрики раненых товарищей. Он представил насколько это тяжело идти вот так вот навстречу потоку стрел, втянув голову в плечи, и думать, что следующая - твоя.

Внутренне он весь сжался. Сейчас не выдержат, побегут - и всё! Гельветы пробьют центр, ударят изнутри по флангам и сомнут всю линию. Вторую сметут свои же бегущие...

Только продержитесь!.. Ещё чуть-чуть, несколько футов! - мысленно закричал он.

Приблизившись почти вплотную, легионеры метнули пилумы - не целясь, в упор, вложив в бросок весь страх, который только что пришлось испытать. От такого удара нет спасения, от него не спрячешься ни за щит, ни за кольчугу. Но гельветы выдержали, впитав в себя железо, как тряпка воду, и с воплями бросились врукопашную.

-- Время кавалерии ударить во фланг! - в самое ухо закричал Оппий. - Смотри, у них там всё открыто!

-- Рано, - ответил Цезарь.

-- Но...

-- Кто здесь командует?

Справа из-за холмов показались новые отряды варваров. Они на ходу перестраивались в боевой порядок и плотной стеной надвигались на правый фланг римлян. Их было около десяти тысяч. То ли гельветы приберегли резерв, то ли подходили отставшие при переходе, но, в любом случае, появились они не кстати.

-- Третью линию развернуть и направить на правый фланг! - тот час приказал Цезарь. Потом оглянулся и кивком головы подозвал Росция. - Возьми один легион из резерва и вспомогательные когорты и отгони галлов назад за холмы.

Несколько верховых одновременно бросились к лагерю поднимать резервный легион, а Росций сразу направился к третьей линии, и, не дожидаясь подхода подкреплений, двинул её против галлов. Когорты сделали крутой поворот и встали сплошным строем. Потом под звуки труб шагнули навстречу противнику.

Теперь римлянам приходилось сражаться на два фронта. Две первых линии, попеременно сменяя друг друга, постепенно оттесняли гельветов вглубь равнины. Те бились отчаянно, но под натиском легионов вынуждены были отходить. Справа и слева их беспрерывно тревожили отряды лёгкой пехоты - лучники и пращники. Гельветы отвечали на это наскоками своей кавалерии, но стрелки поспешно отбегали за спины легионеров и всадники не решались идти дальше.

На правом фланге когорты Росция усиленные резервным легионом и вспомогательными частями союзников остановили галлов и погнали прочь. Варвары огрызались, переходили в контратаки, но легионеры давили на них всей своей тяжестью и, в конце концов, загнали обратно за холмы.

Бой длился уже несколько часов. Солнце постепенно скатывалось к горизонту, окутывая равнину сумеречной тенью. Ещё немного и совсем стемнеет. Вершины холмов покрылись лёгким розовым налётом, словно присыпанные мраморной пудрой. В воздухе отчётливо чувствовалась вечерняя прохлада.

К Цезарю подъехал курьер от Росция.

-- Мы наткнулись на лагерь варваров! - доложил он, не сходя с коня. - Они поставили свои телеги в круг и из-за них бьют нас стрелами! Росций просит подмоги!

-- Он что, никогда не брал лагерь штурмом?

-- Темно, Цезарь, очень плохо видно. Легионеры теряются. Прикажешь остановить штурм до утра?

-- Продолжать атаки! Сейчас я пришлю вам факельщиков... Темноты они боятся...

Цезарь подозвал Консидия и Дивитиака.

-- Берите кавалерию и идите на помощь Росцию. Через час я должен услышать, что лагерь гельветов наш. Быстро!

Сражение у повозок продолжалось до глубокой ночи. Римляне дважды ходили на приступ, пытаясь пробиться сквозь оборонительную линию, но каждый раз гельветы отбрасывали их назад. Не хватало сил. Лишь с приходом кавалерии положение изменилось. Росций стянул когорты в одно место и бросил их на лагерь, в то время как кавалерия зашла с тыла. Варвары не выдержали двойного удара и сложили оружие. Озлобленные сопротивлением и потерями легионеры принялись бессмысленно избивать всех подряд: детей, женщин, стариков. Росцию с трудом удалось остановить разбушевавшихся солдат. Всех пленных согнали в одно место и окружили плотным кольцом. Дальнейшую их судьбу должен был решить Цезарь.

Юлий Цезарь, проконсул Рима и наместник Галлии, Дальней и Ближней - Ариовисту, вождю германцев:

Не единожды Рим стоял на краю гибели, когда враждебные ему силы грозили стереть его с лица земли. Таковыми были и Бренн, и Пирр, и Ганнибал, но все они канули в лету, а Рим стоит и стоять будет, ибо имя ему - Вечный Город! Означает сие лишь одно - быть Риму Властителем мира! А всем, кто попробует оспорить могущество его, уготована жалкая участь раба и данника. Тебе, Ариовист, римским народом была дарована великая милость называться царём зарейнских германцев и римским союзником. Но ты, видимо, принял эту милость за нашу слабость, либо возгордился и ослеплённый возомнил себя выше Рима! Ты ответил грубым отказом на дружеское приглашение встретиться со мной, не захотел даже ознакомиться с вопросами, важными как для тебя, так и для меня. Потому я предъявляю тебе следующие требования: во-первых, я запрещаю тебе проводить переселение германцев через Рейн в Галлию; во-вторых, ты обязан возвратить всех заложников гальским племенам, и особенно эдуям, нашим союзникам. Ни тайным умыслом, ни явными приготовлениями ты не должен грозить ни нашим друзьям, ни тем, кто хочет ими стать. Такова моя воля! Если ты, Ариовист, выполнишь эти требования, то я по-прежнему буду считать тебя другом народа римского и своим другом. Мир между нами - это благо для всей Галлии. Но если ты не исполнишь моих требований, то я приму это за оскорбление и буду считать тебя врагом всех римлян!

Гай Юлий Цезарь, проконсул Рима.

Ариовист, царь свебов, германцев и галлов - Гаю Юлию, прозванному Цезарем:

Право победителя заключается в том, что он может поступать с побеждённым так, как найдёт лучшим для себя. Право побеждённого - умереть или стать рабом. Таков закон войны, установленный предками. И ни Цезарь, ни кто-либо другой не в праве нарушить его! А если Цезарь хочет испытать на себе остроту германских мечей, то я не смею и не хочу отказать ему в этом. Пусть Цезарь придёт, а уж боги решат, кому быть хозяином, а кому - рабом!

Ариовист, царь.

После трёхдневного отдыха Цезарь двинул армию к Весонтиону, главному городу секванов, расположенному к западу от Юрского хребта. Отразив угрозу со стороны гельветов, он стремился закрепить приобретённые позиции в Галлии. Покорение племён в долине Арара было лишь первым шагом в его планах по захвату всей страны, и эти планы предстояло защитить. Главным препятствием на пути осуществления своих замыслов Цезарь считал Ариовиста, царя свебов.

Зарейнские германцы давно обратили жадные взоры на богатые земли Восточной Галлии. Они неоднократно вторгались в её пределы, но каждый раз эти попытки оканчивались провалом. Даже кимвры и тевтоны не смогли закрепиться здесь. Случай представился, когда между секванами и эдуями вспыхнула война. Не надеясь на собственные силы, секваны призвали на помощь вождя свебов Ариовиста. Тот незамедлительно откликнулся и со всей своей армией перешёл Рейн. В нескольких сражениях он разбил эдуев, наложил на них дань и заставил выдать заложников. Но после победы он отказался возвращаться в Германию и остался в Галлии, постепенно вытесняя секванов с их земель. Секваны не могли противостоять ему, и вынуждены были идти на уступки.

Однако массовое переселение германцев в междуречье Арара и Родана создавало угрозу не только галлам, но и Риму. Захватив Галлию, Ариовист мог беспрепятственно вторгнуться в Провинцию, а уже оттуда ему открывалась прямая дорога в Италию. Путь был протоптан, и Цезарь намеревался раз и навсегда закрыть его. Известие о том, что на соединение с Ариовистом идут крупные силы свебов под командованием Насуя и Кимберия, заставило Цезаря поторопиться. Дав легионам короткий отдых, он двинулся к Весонтиону.

Весонтион находился в излучине реки Дубис, опоясывающей город с трёх сторон, что являлось почти непреодолимой преградой для любого, кто пожелает напасть на него. С четвёртой стороны город защищал высокий холм, по гребню которого проходила стена. Глядя на эти укрепления, воздвигнутые самой природой и лишь слегка откорректированные человеком, всякая мысль о штурме казалась безумной. Узкая дорога вела к единственным воротам, защищённым мощными бастионами; небольшой отряд лучников, засевший на башнях, мог легко отразить атаки огромного войска. А чтобы начать осаду, необходимо было перекрыть реку, иначе защитники города могли получать припасы и подкрепления с другого берега.

Стратегическое положение Весонтиона позволяло осуществлять контроль над единственной речной дорогой, соединяющей Арар со средним течением Рейна. Тот, кто владел городом, владел всей Восточной Галлией.

Оценив все выгоды, Цезарь вошёл в город и поставил в нём свой гарнизон. Готовясь к походу против германцев, он разослал по округе команды фуражиров и направил в Провинцию вербовщиков, чтобы пополнить поредевшие легионы. Разведка не спускала с германцев глаз, внимательно отслеживая каждое их движение и тут же докладывая об этом в ставку. Ариовист не спеша двигался вдоль Рейна, ожидая подхода союзников. Допустить соединения германских армий Цезарь не мог и, собрав продовольствие, вышел навстречу Ариовисту.

На седьмой день разведка доложила, что германцы находятся в двадцати четырёх милях к северо-востоку от римлян. Цезарь приказал остановиться и разбить лагерь. Несколько конных дозоров ушли вперёд следить за передвижениями противника, остальные готовились к новым сражениям.

В походах и битвах незаметно пролетело лето. Хлебосольная осень позолотила листву на деревьях, уложила травы в аккуратные стожки и доверху засыпала амбары драгоценным зерном. На озёрах и в речных заливах утки и гуси сбивались в стаи; ещё немного и они покинут эти места, такие гостеприимные летом и такие холодные зимой. А пока оперившиеся птенцы готовились к долгому перелёту в тёплые края: вставали на крыло, учились собираться в косяк и отъедались.

Утром с северо-востока подул холодный ветер, небо заволокло тучами и закапал мелкий осенний дождь. Дороги в лагере мгновенно превратились в жидкое месиво, каждый шаг грозил обернуться падением. Однако, несмотря на дождь, холод и грязь, офицеры гоняли солдат до седьмого пота, заставляя повторять одни и те же движения, доводя их до автоматизма. Тяжело в учении, легко в бою! Размазывая по лицам грязь и воду, солдаты вставали сплошной стеной, потом разбивались на квадраты, перестраивались в клин, в тиски, становились косым строем и вновь выстраивались сплошной линией.

Те, кто ходил в строю, завидовали стоявшим у ворот часовым. Часовые, клацая зубами, завидовали тем, кто маршировал по плацу. И каждый думал, что хорошо только там, где его нет.

Роукилл тренировал своих следопытов в поле за валом, где и грязи было меньше и простора больше. Вытянувшись цепью, аллоброги на полном скаку били из луков в мишени, потом делали разворот и разлетались в разные стороны, спасаясь от невидимого врага. Эмилий тренировался вместе со всеми. Мохнорылый хорошо держался на мокрой траве, не скользил, не спотыкался на кочках. Из лука декурион стрелял не хуже остальных, хотя под дождём это было делать труднее. Тетива намокла, и стрела то и дело срывалась. Роукилл поглядывал на него, но ничего не говорил, значит, всё делал правильно.

Отношения между римлянином и галлами стали улучшаться. Эмилий чувствовал это. Исчезло презрение в глазах Роукилла, аллоброги уже не косились с подозрением и во время дозорных рейдов не опекали его как младенца. Даже Эг соизволил заговорить с ним. Бросил, правда, пару коротких ничего не значащих фраз, но и это было достижение. После сражения с гельветами они не досчитались половины своих людей, Эмилий тогда рисковал жизнью наравне со всеми, и может быть это заставило аллоброгов забыть старые обиды и посмотреть на него по-другому.

Из леса на дорогу выехал отряд всадников. На расстоянии трудно было определить кто это - галлы или германцы. Они двигались плотной колонной и больше походили на траурную процессию, чем на воинское подразделение. Но именно это и настораживало.

Роукилл поднял руку и аллоброги встали как вкопанные. Один сразу помчался в лагерь, предупредить, а Эг и ещё тридцать человек отъехали влево и перекрыли дорогу.

-- Интересно, кто бы это мог быть? - покусывая губы, тихо произнёс Эмилий. - Идут как на похоронах.

Роукилл обернулся, посмотрел, далеко ли ускакал вестовой и сказал:

-- Сейчас подъедем и спросим.

Тучи над головой сгустились, и дождь пошёл сильнее. Тугие струи нещадно били по лицу, по шее, застилали глаза мутной пеленой. Они пробрались даже под одежду, но это и не удивительно, когда единственное укрытие - собственная голова.

-- Насморк мне обеспечен, как минимум, - удручённо вздохнул Эмилий. - Видела бы меня моя мама.

-- Ничего страшного. Вернёмся в лагерь, выпьешь горячего вина, завернёшься в толстое одеяло, отогреешься.

-- Думаешь, вернёмся? Что-то мне не по себе.

-- А не вернёмся, так и о соплях беспокоиться нечего.

Когда до чужаков оставалось около ста футов, Эмилий узнал их - свебы царя Ариовиста. Рука сама собой потянулась к мечу, и лишь усилием воли он заставил вернуться её на место. На лице Роукилла не дёрнулся ни один мускул, хотя под ложечкой явно засосало.

Не доезжая друг до друга десяти шагов, они остановились. Никто не произнёс ни слова, только лошади фырчали да трясли гривами, стряхивая воду. Германцы держались спокойно; на широкоскулых лицах застыло равнодушие, но глаза сочились враждебностью. Все были одеты в одинаковые кожаные плащи, полностью закрывавшие тело. Непокрытой оставалась лишь голова. Волосы были зачёсаны назад и уложены на затылке в конский хвост, отличительный знак свебов. Лицо каждого украшала странная татуировка - от кончика носа ко лбу поднималась прямая линия, от которой расходились в стороны прерывистые солнечные лучи. То ли рунический знак, то ли отпечаток лапы дракона.

Первым заговорил Роукилл. Он поднял руку, приветствуя германцев, и спросил:

-- Кто вы?

Ответил узколицый старик похожий на смерть.

-- Меня зовут Тагей! - Он помолчал, ожидая, что это имя произведёт впечатление на встречающих, но если Роукилл и слышал его раньше, виду не показал. - Царь Ариовист, - продолжил старик после паузы, - направил меня на переговоры к наместнику римскому Юлию Цезарю. Я желаю видеть его и говорить с ним.

Под плащами германцев угадывались контуры тяжёлых мечей. Не таких длинных, как у галлов, но более широких. К седлу каждого была приторочена большая боевая секира с обоюдоострым лезвием и крюком. Её удерживала тонкая кожаная петелька; достаточно посильнее дёрнуть за рукоять и оружие тут же окажется в руке. Скользнув взглядом по секире, Эмилий нервно сглотнул и отвёл взгляд в сторону.

-- Посол, значит, - медленно проговорил Роукилл. - Мы проводим вас к лагерю. А там уже Цезарь решит встречаться с вами или нет.

Германцы дёрнули поводья, но Роукилл предостерегающе вскинул руку.

-- Нет, только посол и ещё двое. Остальные пусть ждут здесь.

Старик обернулся к своим и сказал несколько слов на свебском.

Роукилл развернул лошадь и направился к лагерю. Тридцать аллоброгов вытянулись цепью поперёк дороги, отрезая германцев от римских укреплений, но Эмилий подумал, что если те вдруг захотят прорваться, то этот кордон никак не помешает им. У него было такое ощущение, что сотня свебов прибывшая с Тагеем - безумцы, у которых хватит наглости броситься в одиночку против целого войска. Он спиной чувствовал на себе их настороженные взгляды, обжигающие тело даже сквозь кольчугу, и от этого ему становилось неуютно.

Поднявшись в гору, они подъехали к воротам и остановились. Их уже ждали. Из ворот навстречу посольству выехал почётный эскорт во главе с Росцием и Титурием Сабином. Вдоль дороги стояли знаменосцы, держа в вытянутых руках легионных орлов и вексилумы, с башни оркестр ударил торжественный марш.

Всадники окружили германцев плотным кольцом и какой-то трибун, вежливо улыбнувшись, попросил Роукилла и Эмилия не путаться под ногами.

-- Вот так всегда: рискуешь жизнью, рискуешь, а потом "не путайся под ногами", - обиженно протянул Эмилий.

Роукилл проводил эскорт взглядом и повернулся к декуриону.

-- Заметил татуировки у них на лицах?

-- Ну? -- Если бы эти германцы захотели убить нас - они бы нас убили. А мы бы пальцем не успели пошевелить...

Эмилий удивлённо вскинул брови.

-- Это Псы Войны, наёмники, лучшие из лучших. У них нет ни роду, ни племени, между собой они называют друг друга "братьями". Чтобы попасть в их круг, надо пройти несколько испытаний. Тем, кто остаётся в живых, делают татуировку. - Роукилл замолчал и задумался. - Однажды мы наткнулись на них. Нас было полсотни, их семеро. После боя нас осталось двенадцать.

-- А их?

Роукилл вздохнул и отвернулся, глядя на лагерь сквозь пелену дождя.

-- Семеро.

Тагей вошёл в палатку и осмотрелся. Ничего особенного: голые стены, дощатый пол, медная жаровня в углу и несколько светильников, царь Ариовист живёт куда как роскошней. Напротив входа у задней стены на низеньком стульчике сидел худощавый человек в галльском кафтане и что-то писал. Рядом стоял рыхлый старичок в тоге и внимательно изучал ногти. Ни тот, ни другой при появлении посла не оторвались от своих дел, словно и не заметили его появления.

Тагей насторожился. После столь торжественного приёма перед воротами лагеря он ожидал нечто подобного и здесь, но римляне, видимо, затеяли какую-то игру. Что ж, пускай, он и не думал, что путь его будет выстлан коврами.

Раньше он никогда не встречался с римским полководцем и теперь пытался угадать, кто же из этих двоих Цезарь. Тот, что пишет, или этот толстяк с оплывшим лицом? Первый больше походил на торговца, второй - на изнеженного бездельника. Но внешность обманчива, за бездушной маской может скрываться всё что угодно.

Подумав ещё немного, Тагей уверенно шагнул к тому, кого сначала принял за торговца.

-- Цезарь, я прибыл к тебе по поручению царя Ариовиста! Желаешь ты выслушать его предложения?

Римлянин медленно повернул голову и Тагей увидел то, что хотел увидеть. Глаза - холодные и решительные. Значит, он не ошибся. Такого человека лучше иметь другом. Или убить сразу. Перед входом стража забрала у него оружие, но он мог сделать это голыми руками. К сожалению, царь Ариовист не дал ему такого приказа, а надо было. По этим глазам Тагей понял, что римляне пришли сюда воевать, а не мириться. И ещё не известно, кто победит в этой войне.

Цезарь хлопнул в ладоши и в палатку вошёл переводчик. По-галльски посол говорил хорошо, он прекрасно его понял, но предпочёл говорить через переводчика.

-- Я слушаю тебя, - кивнул Цезарь, откладывая перо и поворачиваясь к послу всем телом. Руки он скрестил на груди, не встал и не предложил ему сесть.

-- Царь Ариовист хочет встретиться с тобой для переговоров. Ты можешь выбрать любое место равноудалённое от него и от тебя. Раньше он не мог согласиться на подобное твоё предложение, так как расстояние между вами было слишком велико, а он опасается галлов, которые ненавидят его за победы над ними. Теперь же, когда ты подошёл ближе, он готов увидится с тобой.

Цезарь пристально смотрел на посла: высокий крепкий старик с жилистыми руками, с серьёзным умным лицом изуродованном шрамами. Если бы не эти шрамы и не конский хвост на затылке, его можно было принять за друида.

-- Это несколько запоздало, но здесь есть над чем подумать. Ещё что-то?

-- Да. Царь Ариовист настаивает, чтобы к месту переговоров ты взял только кавалерию. Если ты приведёшь пехоту, он уйдёт.

-- Детали мы обсудим позже. А пока передай Ариовисту, что я принимаю его предложение. Завтра я сообщу ему место и время встречи.

Цезарь вернулся к своим письмам, показывая, что разговор окончен. Тагей поклонился и вышел.

-- Что-то я не понял, - протянул Оппий. - Ты собираешься воевать с германцами или нет?

-- Собираюсь, - коротко ответил Цезарь.

-- Тогда к чему все эти переговоры?

-- А чтобы демагоги в Риме не пускали слюни и не кричали на каждом углу, что я не дал варварам шанса образумиться.

Оппий поскрёб подбородок.

-- Они всё равно будут кричать.

Цезарь улыбнулся и кивнул, соглашаясь. Потом взял чистый лист папируса, обмакнул перо в чернильницу и написал крупными буквами: "Записки о Галльской войне. Правдиво составлены Гаем Юлием Цезарем".

Местом для переговоров выбрали высокий холм, расположенный на равном расстоянии от обоих лагерей, германцев и римлян. Цезарь приказал спешить галльскую кавалерию, а на коней посадить солдат десятого легиона, в чью преданность верил больше всего. Сотня аллоброгов вошла в состав телохранителей.

В двухстах шагах от холма всадники остановились. Погода налаживалась; после долгой череды дождей на небе вновь засияло солнце. От прогретой земли шёл пьянящий дух прелой травы и полыни. Лошади втягивали воздух ноздрями и благодушно всхрапывали, позвякивая фалерами.

К месту встречи Цезарь взял десять человек, таково было условие Ариовиста. Остальные должны были ждать внизу у подножья холма. Роукилл и Эмилий встали за спиной проконсула, Эг отъехал на левый фланг, откуда лучше всего просматривались позиции свебов.

С Ариовистом также прибыли десять человек. Как Роукилл и предполагал, это были наёмники с отпечатками волчьих лап на лицах. Рядом с царём свебов ехал Тагей; из-под распахнутого плаща выглядывал чешуйчатый доспех похожий на змеиную кожу. На левом боку висел широкий меч с костяной рукояткой и крупным жёлтым камнем в навершии.

-- Если нападут, хватай поводья Цезаря и скачи к легиону. Мы прикроем, - шепнул Роукилл декуриону.

Эмилий вспомнил, что рассказывал ему аллоброг о "братьях" и внутренне содрогнулся. Если свебы действительно нападут, то все они смертники. Мысленно призывая богов в помощники, он тронул мерина пятками и встал ближе к Цезарю, чтобы не тянутся, а сразу схватить жеребца под уздцы.

Цезарь всё своё внимание обратил на царя свебов, кто такие "братья" он не знал, да и не зачем. Со времени его встречи с Ариовистом минуло двадцать лет, но вождь свебов почти не изменился. Разве что волосы слегка поседели да морщинки на лбу стали более глубокими. Глаза остались прежними, такими же нежно голубыми, почти небесными, только вот взгляд их стал тяжёлым и давящим, словно у сторожевого пса, просидевшего все эти двадцать лет на цепи. К такому без палки лучше не подходи, в миг разорвёт.

Ариовист первым приветствовал Цезаря, высоко подняв правую руку.

-- Рад видеть тебя в полном здравии, Цезарь! Надеюсь, эта встреча принесёт пользу нам обоим!

В ответ Цезарь сдержанно кивнул и сказал:

-- На всё воля богов!

-- Воля богов присутствует во всём, - быстро согласился Ариовист. - Даже эта наша встреча не обошлась без их молчаливого согласия. - Он посмотрел на небо, словно пытаясь рассмотреть там кого-то. - Между нами много разногласий, Цезарь. Думаю, настала пора решить их.

-- Для этого я и пришёл сюда. Мои требования ты знаешь. Выполни их и между нами воцарится мир.

На небо набежала небольшая тучка и по земле прокатилась тень. Такая же тень прошла и по лицу Ариовиста.

-- Твои требования не справедливы. Ты хочешь, чтобы я отказался от всего, что завоевал за четырнадцать лет беспрерывных боёв и сражений. В Галлию я пришёл по просьбе самих галлов, и земли, на которых живу, уступлены ими мне без всякого принуждения, а как награда за службу. Заложников и дань с галльских племён я беру по праву победителя и только с тех, кто осмелился идти на меня войной. Так поступают все, в том числе и римляне. И ты, Цезарь, знаешь это не хуже меня! - Он помолчал, сверля Цезаря глазами. - Что касается эдуев, то они выступили против меня с оружием в руках, были разбиты и как побеждённые будут платить дань! А все ваши слова, что они "друзья и союзники" - пустая болтовня. Насколько мне известно, во время войны с аллоброгами, - Ариовист покосился на Роукилла, - они вам не помогали. Если тебе нужен предлог для войны, Цезарь, то не ищи его в словах, а бери оружие и воюй! Я буду рад новому даннику!

Цезарь задумчиво кусал губы.

-- Вот, значит, как... Интересное предложение. Только если ты так жаждешь войны, зачем настоял на встрече?

-- Война мне не нужна, - покачал головой Ариовист. - Я просто предупреждаю тебя, что раз ты...

-- Хорошо, ты меня предупредил. Обещаю подумать над твоим предупреждением.

-- И сделай правильный вывод!

Вернувшись в лагерь, Цезарь собрал легатов. Пришли Тит Лабиен, Котта, Сабин, Мунаций Планк и Публий Красс, сын Марка Лициния Красса. Из галлов пригласили Дивитиака и вождя секванов Кастика. На столе лежала карта, составленная разведкой, и Кастик сразу указал несколько неточностей.

-- Вот этот холм тянется дальше на запад, это уже предгорья Восега. А вот тут овраг. Он не глубокий, но длинный. За деревьями ваша разведка могла не заметить его.

Цезарь внёс изменения и указал место на карте, где находился лагерь германцев.

-- Война началась. Численное превосходство, как обычно, на стороне противника. У Ариовиста сейчас около семидесяти тысяч солдат, половина легковооружённые. И тысяч шесть-семь конницы. К нему примкнули гаруды, трибоки, вангионы, седусии, неметы и маркоманы. На правом берегу Рейна готовится к переправе армия Насуя и Кимберия. Я не сомневаюсь в храбрости своих легионов, но одного этого мало. Мы должны навязать бой противнику там, где его численное превосходство не будет иметь значения. - Цезарь начертил круг на карте. - Вот здесь, в двух милях от нашего лагеря, в этой долине. Мы встанем между холмами и перекроем её. На холмах разместим лучников и пращников. А наша кавалерия обходными тропами может зайти германцам в тыл и ударить сзади, но это уже запасной вариант.

-- Всё, конечно, хорошо, - поглаживая подбородок, произнёс Росций. - Но как мы заманим германцев сюда?

-- Сами придут, - уверенно заявил Цезарь. - Ариовист не дурак. Он попытается отрезать нас от Весонтиона и наших путей снабжения. А на Весонтион здесь только одна дорога, та, по которой мы пришли. Он обойдёт нас и перекроет её. Не будем ему мешать.

Цезарь посмотрел на Публия Красса.

-- Тебя, Публий, я назначаю начальником конницы. Каждый из легатов примет под командование легион. Дивитиак, тебе отдаю вспомогательные когорты. Стрелков поручаю Кастику. Ты лучше знаком с этими местами и знаешь, где разместить их для большей пользы дела.

Как Цезарь и предполагал, Ариовист снялся с лагеря, совершил стремительный марш-бросок и встал в шести милях к северо-западу от римлян. На следующий день он вошёл в долину и закрыл дорогу на Весонтион. Цезарь пытался навязать ему бой и в течение нескольких дней выводил легионы в поле, но Ариовист от сражения отказывался. Конные стычки, которые завязывали между собой германцы и эдуи, ни одной из сторон успеха не приносили. Германские всадники действовали в соединении с лёгкой пехотой. Если эдуи начинали брать верх, то германцы быстро отходили под прикрытие пехоты. Если побеждали германцы, то с флангов на них обрушивались аллоброги и испанцы.

Тогда Цезарь пошёл на хитрость. Он выстроил легионы в три линии, обошёл германцев стороной и в шестистах шагах от их лагеря принялся возводить новые укрепления. Чтобы помешать ему, Ариовист направил против римлян шестнадцать тысяч лёгкой пехоты и всю кавалерию. Цезарь приказал первым двум линиям отражать натиск противника, а третьей продолжать работы. Закончив строительство, он оставил в новом лагере два легиона, а остальные отвёл в главный лагерь.

Теперь Ариовист оказался как бы зажатым в тиски, а Цезарь восстановил пути снабжения. Закрыв долину с двух сторон, он лишил германцев возможности маневрировать и взял их в осаду.

Ариовист предпринял попытку вырваться из окружения, атаковав малый лагерь римлян. Бой продолжался с полудня до позднего вечера и носил ожесточённый характер. Лишь после захода солнца, так ничего и не добившись, Ариовист отвёл войска назад, понеся значительные потери.

Утром следующего дня Цезарь вновь двинул легионы на германцев. Вспомогательные когорты он поставил на возвышенности перед малым лагерем с расчётом, что противник примет их за регулярные части, а тяжёлую пехоту повёл вперёд, словно намереваясь штурмовать лагерь. Ариовисту ничего не оставалось, как принять бой.

Германцы построились в одну линию по племенам, разместив кавалерию на флангах. Позади них стояли женщины и дети, чтобы своим присутствием вдохновить мужчин на подвиг.

Римляне начали сражение на правом фланге. Солдаты десятого и девятого легионов стремительно атаковали противника и в скоротечном бою разбили его. Пехота маркоманов и гарудов быстро выстроила фалангу, но легионеры образовали несколько клиньев и пробили её, обратив противника в бегство.

На левом фланге, где Ариовист поставил свои главные силы, дела римлян обстояли хуже. Пользуясь численным превосходством, германцы удлинили линию фронта, зашли легионерам с боку и ударили одновременно с двух сторон. Сквозь строй тяжёлой пехоты проходили легковооружённые воины и забрасывали римлян дротиками. Кавалерия свебов пыталась просочиться в тыл, но на её пути насмерть встали испанцы и аллоброги.

Легионы не выдержали натиска и начали пятиться. Положение складывалось угрожающее. Разбив левый фланг, германцы могли ударить по тылам всей армии и тогда уже ни что не спасло бы римлян от поражения. Цезарь, находившийся на правом фланге и увлечённый преследованием противника, не видел, что твориться слева от него.

Тогда Публий Красс взял инициативу в свои руки. Он в срочном порядке развернул третью резервную линию и направил её на помощь левому флангу. Одновременно он бросил в бой конницу эдуев, которая в яростном порыве смела германскую кавалерию и ударила по врагу с тыла. Подоспевшие к месту сражения когорты третьей линии довершили разгром.

Германцы бежали. Лишь небольшой части удалось добраться до Рейна, который протекал в пяти милях от поля боя, и переправиться на другой берег. Остальные были уничтожены, либо взяты в плен. Ариовист с сотней телохранителей ушёл от погони и спрятался в дремучих зарейнских лесах. Войска Насуя и Кимберия, прослышав о поражении свебов, повернули назад. По пути на них неожиданно напали убии и почти полностью истребили. Сам Ариовист вскоре был убит заговорщиками, и опасность нового вторжения германцев в Галлию отступила.

Покончив со свебами, Цезарь отвёл войска в Весонтион на зимние квартиры. В город, ставший на время средоточием римской власти, потянулись торговые караваны и послы от дальних и ближних племён с заверениями мира и дружбы. Успехи Цезаря в двух войнах, где были разбиты две ранее непобедимые армии, внушали галлам уважение и трепет. Казалось, что Галлия смирилась с присутствием римлян, и окончательное её подчинение власти Вечного города оставалось лишь вопросом времени. Но ещё в начале зимы поползли слухи, что наиболее могущественные племена Северной Галлии, готовятся к войне. Шпионы Цезаря сообщали, что белловаки, суессионы и нервии обмениваются между собой заложниками и договариваются о месте сбора единой армии. К ним примкнули племена, населяющие Белгику и часть племён, живущих вдоль Рейна.

Слухи подтверждались тем, что ни одно из племён Белгики не прислало в Весонтион своих послов. Это внушало опасения. Объединённая Галлия становилась угрозой не только присутствию римлян на её землях, но и самому Риму. Чтобы не допустить этого, Цезарь спешно набрал два новых легиона и в конце весны двинулся к границам Белгики.