Солдаты Рима. Книги 1-4

Слёзы богов

Как только отзвенела весенняя капель, земля просохла, а реки вновь вошли в берега, к Братуспантию, главному городу белловаков, потянулись длинные вереницы обозов и колонны вооружённых людей. Шли не спеша, с частыми привалами, не утомляя ни себя, ни лошадей. Грозно стучали копыта боевых коней, звенело оружие, лились песни, смех. Драконоголовые карниксы неустанно оглашали окрестности громовой музыкой. Вся Белгика от Секваны до Рейна и от Матроны до солёных берегов Океана поднялась на войну с римлянами. В едином потоке шли племена менапиев, виромандуев, суессионов, нервиев. По пути к ним присоединялись конные отряды адуатуков, эбуронов, кондрусов, говоривших на страшной смеси галльского и германского языков. С севера продвигались дикие полчища моринов, калетов, велиокассов. В Итии высаживалась армия бриттов.

Сбор был назначен на начало лета, когда взойдут посевы и поднимется трава на лугах, но уже к середине мая вокруг Братуспантия выросли десятки палаточных городков, заполонив всю равнину и ближайшие холмы. Свободных мест не оставалось, а люди всё шли и шли. Каждый день у городских ворот появлялись новые штандарты и названия новых племён, пожелавших участвовать в этой войне, не сходили с уст: кеутроны, грудии, леваки, плеумоксии, гейдумны... Наконец, ближе к оговоренному сроку, поток начал иссякать. Последними прибыли кересы и пеманы, жившие дальше всех, у самого Рейна.

Никогда раньше белги не собирали столь огромной армии: ни в годы грозного нашествия кимвров и тевтонов, ни потом, во времена войн с Ариовистом. От осознания собственной силы и могущества они вели себя как победители: ещё до начала сражений подсчитывали добычу, презрительно называли римлян жалкими коротышками и день и ночь веселились.

Совсем иное настроение царило в городском доме старейшин, где вожди и предводители племён разрабатывали план предстоящей кампании. В просторном полусумрачном зале с наглухо задраенными окнами и дверями, что б не мешали злые духи, галлы решали свою судьбу. Громкие крики, отражаясь от сводчатого потолка, скатывались вниз плотными волнами и заставляли дрожать пламя костра, что горел в родовом очаге белловаков. Очаг по кругу был обложен священным полевым камнем, принесённым из страны карнутов. На каждом камне, приглядевшись, можно было различить один из таинственных символов стихий и времени, призывающих в помощь людям силы добра и оберегающие собрание от посягательств всё тех же злых духов. Крики и споры не стихали с самого утра. Вожди никак не могли договориться, кто же из них лучший и кому будет доверено командование той армией, что собралась под стенами Братуспантия. Каждый считал себя или своего кандидата единственно достойным чести главнокомандующего, и никто не хотел отступать.

Основных кандидатов было четверо: Коррей от белловаков, Гальба от суессионов, Бодуогнат от нервиев и Амбиориг от союза восточных племён. Кандидатуру Амбиорига отклонили сразу. Если восточные племена и считали себя галлами, то вся остальная Галлия единодушно относила их к германцам. Ни для кого не секрет, говорили они, что те племена, что живут вдоль Рейна или недалеко от него, потомки переселившихся когда-то на эти земли германцев. Амбиориг скрипнул зубами и заявил, что в таком случае в роли верховного командующего видит лишь Гальбу. Если выберут другого, то эбуроны, кондрусы и пеманы сочтут себя униженными и вернуться домой. Вслед за ними уйдут и остальные восточные племена.

Это заявление вызвало новую бурю споров. Теперь уже нервии грозили уходом, а велиокассы и калеты потребовали назначить не одного главнокомандующего, а сразу трёх.

-- Гальба слишком стар, чтобы главенствовать над таким войском! - размахивая руками, кричал Вертикон. - Лишь Бодуогнат сможет удержать полки в своих руках!

-- Зато у Гальбы большой опыт в военных делах и дар полководца, - наскакивал на него Катуволк. - Когда два года назад нервии напали на торговые караваны суессионов, пришёл Гальба и разбил их. Только Гальба достоин встать над войском!

-- У Коррея ничуть не меньше побед!

-- Поставить на голосование! Пусть каждый выскажет свою волю!

И вдруг всё стихло. Вожди разом замолчали и почтительно склонили головы.

К пылающему очагу медленно вышел человек в длинных белых одеждах и в белом колпаке, надвинутом на глаза. Друид! Он протянул руки к огню и сделал несколько магических пассов. И пламя ожило! Оно взметнулось вверх, на короткий миг осветив прокопчённый потолок, и так же быстро успокоилось. Друид повернулся к вождям и сложил руки на груди, спрятав ладони в широких рукавах.

-- Человек отличается от бессловесной твари тем, что умеет думать, - тихо заговорил он. - Боги наделили людей этим качеством, чтобы выделить их из общей массы прочих существ и поставили над ними как лучшее своё творение. Чтобы подняться на самый верх, нашим душам приходиться пройти долгий путь перевоплощений, но только самые достойные становятся тем, кто они есть сейчас - человеком! - друид замолчал, и это молчание походило на затишье перед бурей. - В отношении вас боги явно поторопились! Кого я вижу перед собой? Малые дети, которые никак не могут решить, кому достанется новая игрушка! Вы готовы убивать друг друга, разрывать на части ради личной выгоды, в то время как всей Галлии угрожает великая опасность! Племена разбились на два лагеря! Эдуи со всеми силами выступили в поход против братьев своих белловаков! Треверы и секваны присоединились к ним! Амбарры, битуриги и нантуаты собирают войско! Легионы Цезаря спешат к границам Белгики! Так не пора ли опомниться и наконец-то вспомнить для чего мы тут собрались? Не пора ли выступить навстречу врагу и отогнать его прочь от наших городов? Будьте мудрее! Или ответственность за все беды, что могут случиться, ляжет на ваши плечи!

Ни один галл в здравом уме не станет спорить с друидом, даже если он вождь.

-- Назови имя, и мы все последуем твоему решению, - склонился перед жрецом Амбиориг.

Друид обвёл глазами лица вождей и остановился на князе суессионов.

-- Главным над армией вижу Гальбу!

Передовые дозоры галлов вышли к Аксоне и замерли в нерешительности. Цезарь опередил их. Легионы уже перешли реку и возвели хорошо укреплённый лагерь, заняв господствующий над равниной холм. Слева перед мостом солдаты заканчивали строительство полевого редута, закрывающего подступы к переправе. Римляне обустраивались основательно, надолго, и становилось понятно, что идти дальше они не намерены и будут ждать армию белгов здесь.

Позиции римлян выглядели неприступными. Холм, на котором стоял лагерь, по бокам обрывался почти отвесными склонами, с тыла прикрытием служила река; подняться на него можно было лишь со стороны равнины, но и этот проход защищал широкий ручей с топкими, поросшими камышом берегами. Дозорные сунулись было к нему, но тут же увязли по колено в иле. Форсировать ручей пришлось бы под непрерывным обстрелом лучников. Потери при этом ничем не оправдывались, так как ограниченное обрывами пространство холма не позволяло галлам развернуться и использовать численное превосходство. Цезарь же мог перекрыть поле своими легионами и отбить атаку. А каковы легионеры в ближнем бою, галлы знали не понаслышке.

Разведка белгов пробовала подойти и к мосту, но её отогнали тяжёлыми стрелами из скорпионов, и она, не солоно хлебавши, убралась прочь.

На следующий день галлы подошли со всеми силами. Они двинулись к римскому лагерю и остановились в двух милях от него. Судя по дыму костров и производимому шуму, с армией, подобной этой, римляне ещё не встречались.

Цезарь собрал легатов и префектов вспомогательных отрядов перед преторскими воротами и пригласил всех подняться на башню. Становище галлов отсюда просматривалось лучше всего. По заведённому обычаю варвары окружили его повозками, оставив лишь несколько узких проходов. Укрепления казались слабоватыми, особенно издалека, но римляне уже знали каково это - штурмовать галльский лагерь. Пройти через эту "стену" было ничуть не легче, чем взобраться на вал. За повозками, как грибы после дождя, вырастали остроконечные палатки и шалаши и терялись где-то за горизонтом, в невообразимой дали. Они сливались с разноцветным буйством равнины, и сосчитать их было невозможно. Да и не нужно. И так было ясно, что на войну поднялась вся Белгика.

Зрелище было потрясающее. За три часа на пустом месте вырос огромный город, размерами своими не уступающий великим городам Греции и Италии.

Слухи о том, что белги собирают войско для войны с римлянами шли в ставку Цезаря всю зиму. И все они были противоречивые. Кто-то говорил, что поднимаются только белловаки и суессионы, кто-то прибавлял к ним ещё и нервиев, но сходились в одном - войне быть. Цезарь вновь разослал вербовщиков и к весне набрал два новых легиона к шести уже имеющимся в его распоряжении. Теперь армия насчитывала около сорока тысяч человек, не считая кавалерии союзников. С этими силами Цезарь и двинулся к границам Белгики, намереваясь подавить назревающий бунт в зародыше. Но то, что он увидел, превосходило все его предположения.

-- Вот с кем нам придется сразиться, - сказал Цезарь, кивая на лагерь галлов. - По донесениям разведки их не менее двухсот семидесяти тысяч. На каждого римского солдата приходиться шесть-семь врагов... Наша сила в наших позициях. Смотрите, - он указал вниз на подножье холма, - легионы встанут вдоль ручья, чуть повыше. Тогда обрывы прикроют фланги. А вперёд пустим стрелков. Задача галлов разбить нас как можно быстрее, или им придётся отступить. Такую армию надо чем-то кормить, местных запасов продовольствия им не хватит. Уверен, через неделю галлы начнут расходиться и у нас появиться возможность бить их по частям.

-- Звучит обнадёживающе, - произнёс Гай Оппий. - Вот только как продержаться эту неделю.

-- А это уже вопрос стойкости наших солдат, - ответил Цезарь.

Предмостные укрепления тянулись в длину на шесть стадий. Через каждые пятьдесят шагов стояли двухъярусные башни с открытыми площадками, прикрытые сверху лёгкими навесами. Единственные ворота в центре укреплений защищал невысокий насыпной холм, на котором сапёры возвели мощный бастион, соединённый с редутом перекидным мостиком. Перед валом пролегал широкий ров, а сразу за насыпью выстроилась в ряд батарея онагров, способных метнуть каменное ядро весом до сорока фунтов.

Строительством редута руководил префект сапёров Гай Мамурра. Работы были почти завершены, оставалось поднять на башни дальнобойные скорпионы и обозначить для каждого орудия сектор обстрела. В подчинении префекта находились тридцать инженеров, полсотни ремесленников и две сотни стрелков. Он смотрел, как солдаты вручную втаскивают на башни тяжеленные метательные машины, поглядывал на солнце, неудержимо скатывающееся к горизонту, и кривил рот. Времени, чтобы закончить установку орудий до темноты, не хватало. А будет ли это время утром - никто не знал.

-- Эй, Бальвенций! - окликнул он сухощавого центуриона, не спеша идущего вдоль вала. - Говорили, тебя в ранге повысили? Поздравляю. Когортой теперь командуешь?

Центурион недоверчиво покосился на префекта и провёл ладонью по седеющим волосам.

-- Я давно ей командую... Ты что, Мамурра?..

-- Правда?! А я и не знал. Это событие! Это надо обязательно отметить. Я тут по случаю достал скляночку цекубского. Если торговец не врёт, то ему лет двадцать уже.

Центурион покачал головой.

-- Врёт, наверное...

-- Да какая разница, был бы повод.

Центурион подозрительно прищурился

-- Какой повод-то? Тебе люди что ли понадобились?

Мамурра развёл руками. На лице появилась виноватая улыбочка.

-- Ничего от тебя не скроешь. Ты, прям, провидец...

-- Не дам! - отрезал Бальвенций. - Имей совесть Мамурра. Ребята весь день работали, вымотались, как проклятые. Вон какую стену отгрохали! А случись что, ты на вал встанешь? Не дам!

Центурион развернулся, собираясь уйти, но Мамурра цепко ухватил его за руку.

-- Погоди, Бальвенций, не торопись. Мои тоже не в теньке на травке валялись. А завтра рядом с твоими у орудий встанут, и рисковать наравне со всеми будут. Только вот когда добычу делят, то они почему-то на треть меньше получают. Где же справедливость?

Он присел на корточки и провёл на земле черту.

-- Смотри: это наша линия укреплений. Тридцать семь башен, на каждой башне по два орудия. Чтобы поднять одно, надо десять человек и полчаса времени. А теперь посмотри на солнце. Успею я до темноты? - Мамурра выпрямился. - Вот и думай, на каком участке их сначала устанавливать.

Бальвенций нахмурился. Отдавать сапёрам людей не хотелось, но Мамурра мог обидеться и уйти на другой участок. И жди тогда своей очереди.

-- Ладно, дам десять человек... Но только на два часа! И больше не проси.

-- И на том спасибо. Ты - десять, другой - десять, так, глядишь, сотня и наберется.

Бальвенций вздохнул и взглядом поискал оптиона.

-- Помпоний! - окликнул он помощника. - Дай сапёрам десять человек, из тех, кто не идёт в ночной караул. И проследи, что б через два часа вернулись.

Он отмахнулся от рассыпавшегося в благодарностях Мамурры и поднялся на вал. Участок обороны, где стояла вторая когорта, находился на левом фланге ближе к центру. Ещё дальше влево расположилась третья когорта Квинта Лукания. Вал сработали добротно, как в зимнем лагере, словно собирались просидеть здесь несколько месяцев. С наружной стороны его обложили дёрном, а с внутренней ещё и досками, так, что получилась небольшая крепость. Частокол укрепили поперечным брусом, а внизу вбили вертикальный ряд кольев, чтобы затруднить подъём нападающих. Для каждой центурии Бальвенций отвёл своё место обороны: четыре он поставил на вал, оставшиеся две придержал в резерве, отведя их к мосту и, запретив уходить куда-либо без его приказа. То, что когорте приходилось охранять ещё и мост, делало оборону вала менее плотной, чем на других участках. Бальвенций пытался выбить под это дополнительные резервы, но кроме обещаний ничего не получил.

Покончив с делами, Бальвенций направился на правый фланг редута, где стояла первая когорта легиона. Солнце закатилось за холм, окутав лагерь густой тенью, и сразу стало прохладней. Возле палаток вспыхнули костры: легионеры подвешивали над огнём котелки, готовили нехитрый солдатский ужин. К запахам реки примешался постный дух чечевичной похлёбки. За целый день Бальвенцию не удалось ни присесть, ни перекусить. В животе заурчало, а рот наполнился тягучей слюной.

Примипил двенадцатого легиона Секстий Бакул сидел у костра и деревянной ложкой черпал похлёбку из котелка. Рядом расположились центурионы первой когорты и вездесущий Мамурра с большой глиняной бутылью. Он зажал бутыль между колен и кинжалом соскабливал восковую пробку. Заметив Бальвенция, примипил кивнул и указал на котелок.

-- Присаживайся, отведай нашей пищи.

Дважды приглашать не пришлось. Бальвенций сел рядом с Мамуррой, принял из рук слуги ложку и запустил её в дымящееся варево. Грубый вкус чечевичной похлёбки приправленной лавровым листом и овощами показался ему превосходным. Проглотив первую ложку, он удовлетворённо крякнул, отломил кусок пшеничной лепёшки и макнул его в миску с маслом.

-- Мамурра, это то самое цекубское? - спросил он, кивая на бутыль.

Префект ухмыльнулся.

-- Не, цекубское в палатке осталось, дожидается. Это сетинское, по случаю новоселья...

-- У того же торговца брал?

-- А других пока нету...

Он раскупорил бутыль и разлил содержимое по чашам. Аромат молодого чистого вина приятно защекотал ноздри. Бальвенций сделал маленький глоток, впитывая вкус нёбом и дёснами, и прищёлкнул языком. Хорошее, Мамурра разбирался в напитках. В чём в чём, а в этом ему не откажешь.

-- Как устроились? - спросил Бакул, отодвигаясь от котелка.

-- Нормально, отсидимся.

Язычки затухающего пламени отражались в чешуйках доспехов малиновыми звёздами. Со стороны реки донёсся громкий всплеск, кто-то решил искупаться.

-- Две центурии я у моста поставил... Мне бы туда человек двадцать лучников.

Бакул отёр губы ладонью и сыто рыгнул.

-- Не получиться. Всех лучников Сабин приказал поставить у ворот и на бастионе. Он считает, что это самое слабое место в обороне.

-- Я бы так не сказал.

-- Я тоже. Но с ним не поспоришь. Нальёт глазки кровью, ножками затопает... - Бакул махнул рукой. - И ничего не докажешь.

Бальвенций отложил ложку и поблагодарил за ужин.

-- Пойду, посмотрю, что караульные делают. Как бы не уснули без меня.

-- А за мостом ты всё же присматривай, - напутствовал его Бакул. - Я прикажу соседям, что б поддержали. Луканий, ты там слева? Держи одну центурию на подхвате.

Бальвенций попрощался и шагнул в темноту. Лагерь готовился ко сну, костры постепенно гасли, и только факел у ворот горел в ночи одиноким маячком.

В реке отражалось небо. Бальвенций зачерпнул полную пригоршню воды, задержал дыхание и плеснул в лицо. По коже пробежал освежающий холодок, прогоняя остатки сна, в голове прояснилось. Он снял шейный платок, вытерся насухо и глубоко вздохнул. Пахло водорослями и мёдом. Ранняя трудяга-пчёлка деловито осматривала луговой цветок, проникая длинным хоботком в самую глубину бутона. С противоположного берега, подёрнутого мутной дымкой тумана и потому едва видимого, долетала звонкая перебранка лягушек. Где-то в заводи плеснула хвостом большая рыбина, словно передав центуриону привет от речного бога.

Вслушиваясь в звуки нарождающегося дня, Бальвенций думал, что, наверное, уже никогда не сможет привыкнуть к мирной жизни. Двадцать лет он ложился и просыпался под звуки корнов, ходил, ел, дышал по приказу командиров и не умел делать ничего, кроме как стоять в строю и махать мечом. Он шёл по миру твёрдой поступью легионера и иного для себя не представлял. Он видел, как уходили отслужившие свой срок ветераны, и это было горькое зрелище. Многие потом возвращались, подписав новый контракт, или оседали в городках рядом с лагерем, не в силах порвать с привычной жизнью. Когда легионы под знамёнами Цезаря уходили завоёвывать Галлию, эти ветераны стояли вдоль дороги, вытянувшись по стойке смирно, и плакали...

Бальвенций заметил Титурия Сабина издалека. Сопровождаемый трибунами, он шёл вдоль укреплений, придирчиво осматривая их, и что-то выговаривал Мамурре. Префект кивал, соглашаясь, и недоумённо разводил руками. Когда они подошли к позициям второй когорты, Мамурра был похож на варёного рака.

-- А здесь у нас что? - сдвинул брови Сабин. - Кто командует?

Бальвенций шагнул вперёд.

-- Старший центурион второй когорты двенадцатого легиона Тит Бальвенций! - представился он.

Сабин раздражённо фыркнул. Он всегда был чем-то недоволен. Из этого состояния он выходил лишь при встречах с Цезарем. В такие минуты он резко преображался: его взгляд теплел, губы расплывались в улыбке, а голос звучал мягче и тише.

-- Почему солдаты до сих пор не на валу? Я за вас воевать буду?

-- Сигнала не было, - спокойно ответил Бальвенций. - Да и противника не видно. С кем воевать-то?

Кто-то из трибунов громко раскашлялся, а Мамурра закусил губу и отвернулся, чтобы не видеть, как маленькие злые глазки легата наливаются кровью. Даже равные по званию не рисковали разговаривать так с Титурием Сабином.

-- Да как ты!.. - Сабин задохнулся. - Немедленно!.. На вал!..

Бальвенций не стал спорить. Он повернулся к трубачам, стоявшим позади него, и приказал:

-- Боевая тревога! Противник в пределах видимости! Центуриям занять свои места, приготовиться к отражению атаки!

Под звуки проснувшихся корнов, без суеты и спешки легионеры поднялись на вал и укрылись за частоколом. Резервные центурии встали перед палатками двумя стройными рядами, опустили щиты на землю и наклонили пилумы, ожидая дальнейших распоряжений. Бальвенций кивнул трубачам и обернулся к Сабину.

-- Когорта готова к отражению атаки! - доложил он. - Какие дальнейшие указания?

Сабин не ответил, лишь окинул центуриона нервным взглядом и зашагал дальше. Трибуны последовали за ним, и только Мамурра задержался.

-- Ты что, перепил вчера? Не видел, с кем говоришь?

-- Сигнала действительно не было. Что я должен был сказать?

Мамурра покрутил пальцем у виска.

-- Ты как первый год в армии. Так бы и сказал: по вашему приказу когорта готова вступить в бой. Мне тебя учить? Это же Титурий Сабин! Надо знать, как разговаривать с такими людьми.

Префект вздохнул и побежал догонять Сабина.

Бальвенций ещё немного постоял, глядя в спину убегающему Мамурре, потом прошёл к валу и поднялся на башню. Два тяжёлых скорпиона установленные на верхней площадке настороженно смотрели на равнину, пока ещё тихую и пустынную. Тёплый ветерок нежно поглаживал пёстрый травяной ковёр, раскинувшийся внизу, и гнал мелкие волны к далёкому лесу.

Слева, там, где проходила связывающая римские лагеря дорога, клубились облака пыли, поднятые гонцами. Известия поступали каждые четверть часа, но ничего нового не сообщалось. С рассветом Цезарь вывел легионы в поле и поставил их вдоль ручья. Белги стояли напротив густой массой, но вперёд не шли, ожидая, когда это сделает противник. Цезарь и не думал уходить с выгодной позиции, где численное превосходство неприятеля не имело значения. А галлы отказывались наступать, понимая, что пробить мощную стену римских легионов на узком участке фронта они не смогут. В итоге и те, и другие топтались на месте.

Цезарь слал гонцов к Сабину, предупреждая, что галлы могут появиться и у него, хотя сомневался, что не владеющим техникой осадного боя варварам удастся прорваться сквозь укрепления. Но на всякий случай приказал одному легиону быть готовым двинуться на помощь защитникам переправы.

Галлы появились спустя час, когда солнце на пол ладони поднялось над верхушками вековых елей. Они шли двумя колоннами: одна, более многочисленная, вышла со стороны леса, вторая - из-за холма, держась ближе к обрыву. В полумиле от лагеря колонны соединились и выстроились в линию.

-- Ну вот, началось...

Бальвенций спустился с башни и быстрым шагом направился в центр обороны когорты. К редуту приближалась тяжёлая пехота белловаков и калетские лучники, лучшие среди галлов. Центурион поискал взглядом кавалерию, но та не показалась. Видимо варвары посчитали, что одной пехоты будет достаточно.

На башнях рявкнули скорпионы. Тяжёлые шестифутовые стрелы взрезали воздух и упали в самую гущу галльских рядов. Треск расколовшихся щитов докатился до вала, и легионеры встретили эту маленькую победу одобрительными криками.

Галлов это не остановило. Они продолжали идти вперёд, и вскоре их лучники смогли ответить на стрельбу скорпионов. Небо разом потемнело от роя стрел - и словно ледяной град обрушился на частокол и стены башен, выколачивая из дерева острые щепы. Кто-то из сапёров, взмахнув руками, перевалился через низкий бортик верхней площадки и с криком упал вниз. Солдат был ещё жив; сквозь узкие щели между кольями Бальвенций видел, как он пополз к частоколу, но новая волна стрел прочно пригвоздила его к валу.

Скорпионы умолкли.

-- Они всех нас так перестреляют! - раздался жалобный голос.

-- А ты не высовывайся. Засунь голову меж колен и жди, когда тебе прикажут вытащить её оттуда, - грубо ответили ему.

Под прикрытием лучников галлы продвинулись ещё шагов на пятьдесят и остановились. Поток стрел не иссякал. Они дробили частокол, отзывались в ушах жутким воем и нагоняли страх на новобранцев. Ветераны поглядывали на молодёжь и усмехались в усы.

Вдоль частокола, пригнувшись, пробирался Бакул.

-- Как вы тут? - спросил он, присаживаясь на корточки. Под правым глазом примипила кровоточила глубокая царапина; кровь тонким ручейком стекала на подбородок и густыми каплями падала на ворот туники. - Пока до вас доберешься, всех богов вспомнишь.

-- Серьёзно взялись, головы поднять не дают, - процедил Бальвенций. - Скорпионы пару раз выстрелили, их тут же прижали. Мне Мамурра вчера жаловался, что у него людей не хватает. Теперь у него их вообще не останется. А у вас как?

Бакул приложил к ране платок и болезненно сморщился.

-- Ещё бы немного - и в глаз... Лучников с бастиона сразу выбили. Пробовал послать ещё - только людей зря положил. Онагры вроде как придержали их сначала, так они, сволочи, навесом стрелять стали, всю прислугу порезали. Говорил я этому горе-воителю, что дальше от вала ставить надо...

-- Мамурре?

-- Сабину... Ладно, дальше я не пойду. Пошли человечка к Луканию, узнай как у него, потом ко мне. - Бакул поднял щит. - Держитесь, на вас они сильнее всего давить будут. Им мост нужен.

-- Не беспокойся, пусть только подойдут, а уж мы их встретим.

Галлы подошли ко рву и перебросили через него лёгкие жердевые мостки. Бальвенций приказал приготовить дротики и ждать сигнала. Как только галлы подступят к валу, железный град пилумов отбросит их назад. Чтобы с ходу взять полевые укрепления римлян одного желания мало...

Но через ров галлы не пошли. Укрывшись за щитами, они не делали ни малейшей попытки к штурму, и только лучники продолжали непрерывно обстреливать частокол.

Это начинало действовать на нервы. В глазах легионеров появилась растерянность. Они всё чаще оглядывались на центурионов, словно от тех зависели дальнейшие действия врага, и раздражённо ворчали. Атмосфера накалялась. По этим взглядам и по разговорам Бальвенций чувствовал, что даже ветераны приуныли. Чего доброго ещё и запаникуют. Многолетний опыт подсказывал, что подобное ожидание неизвестно чего вызывает либо страх, либо рассеянность. И то, и другое одинаково опасно.

Чтобы снять напряжение и как-то разрядить обстановку, Бальвенций весело крикнул:

-- Ну что, ребята, кажется, галлы понятия не имеют, что делать дальше. Может сами им подскажем?

-- Ага, только подождём, когда у них стрелы кончатся...

Понимая, что надо срочно что-то предпринимать, Бальвенций жестом подозвал младшего центуриона.

-- Сигнифера в центр. Поднять сигнум над валом, пусть солдаты видят его.

Знамя когорты в первой линии обороны всегда действовало на легионеров лучше любого крика. Проверенное средство. Потеря знамени ложилось на когорту несмываемым пятном позора, и в лучшем случае её после этого расформировывали. За знамя солдаты будут драться до последнего.

К Бальвенцию подбежал вестовой, молодой солдатик первого года службы. Когда-то и он был таким, неоперившимся, совсем ещё юным, и тоже бегал по поручениям центуриона. Но это было далеко, в Азии...

-- Там!.. - крикнул солдат, вытягивая руку в сторону реки.

-- Что "там"?

Вестовой замер, вытаращившись на офицера, и быстро-быстро закивал головой. Бальвенций схватил его за плечи и легонько встряхнул.

-- Говори!

Вестовой молчал, по-прежнему кивая головой и тыча пальцем за спину. Обычный шок, такое бывает с новобранцами, особенно в первом бою, когда каждая стрела, кажется, летит в тебя. Пришлось встряхнуть его ещё раз. Подействовало.

-- Галлы! - выдавил он. - Много! Тыщи!.. На том берегу!..

Мир завертелся с удвоенной быстротой.

-- Помпоний! - сверкнул глазами Бальвенций. - Гонцов к Луканию и Бакулу! Галлы на мосту! Я туда!

Выяснять, каким образом галлы оказались в тылу, времени не было. Он спрыгнул с вала и побежал к палаткам. Резервные центурии уже разворачивались лицом к реке, на ходу перестраиваясь в четыре ряда. Горнист затрубил тревогу, призывая помощь, но волна галлов вдруг разом кинулась на вал, и его голос растворился в общем шуме завязавшейся битвы.

-- Вперёд бегом! - скомандовал Бальвенций, подбегая к строю и становясь на место правофлангового.

На помощь теперь надеяться нечего! - мелькнула предательская мысль, и почему-то стало холодно. Звуки начавшегося штурма долетели до него глухим эхом, и сердце сжалось. - Этого они и ждали!

Противоположный берег чернел от высыпавшей на него кавалерии. Сотен шесть, и ещё лёгкая пехота. Пехотинцы бежали, придерживаясь руками за гривы лошадей, и даже не бежали, а парили над землёй. Они уже влетели на мост и можно было без труда различить знаки на штандартах в руках знаменосцев: свирепые морды огнедышащих драконов в обрамлении солнечных лучей. На штурм шли эбуроны.

Только бы успеть! Успеть, пока они не перешли мост! - стучала в висках кровь. Там в низинке, ограниченной узким проходом, галлам не развернуться, а значит есть шанс удержать их до подхода подкреплений.

Ширина моста была не более тридцати футов. Галлы мчались по пять всадников в ряд. Дробь копыт по брусчатому настилу походила на барабанный бой, разгоняя по чистой поверхности воды мелкую рябь.

Шагах в сорока от моста Бальвенций приказал остановиться и выровнять линию. Эбуроны были рядом. К ударам копыт по дереву примешалось хриплое дыхание лошадей.

-- Сомкнуть щиты! Пилумы к броску!.. Бросай!

Галлы метнули дротики одновременно с римлянами. Железо расчертило воздух блестящими дугами, столкнулось, выбивая искры, и рухнуло вниз. Земля содрогнулась. Мгновенье - и весь центр римских центурий растворился в разнообразном буйстве красок галльских плащей. Чёткая линия красных щитов рассыпалась, свои и чужие перемешались, и каждый теперь бился сам за себя. Свистели тяжеленные галльские мечи, со всего маху опускаясь на римские каски, кровь багровыми брызгами летела в разные стороны, воздух спрессовался, и чтобы сделать вдох приходилось напрягать все силы.

Бальвенций вдруг обнаружил, что стоит на мосту, прижавшись спиной к хрупким перилам, и отбивается от наседавшего на него галла. Ещё один с безумными от ярости глазами замахивался на него дротиком. Бальвенций резко присел, и дротик с противным свистом пролетел мимо. Выпрямляясь, он ударил мечём в живот первого галла, потом, делая шаг вперёд, рубанул второго по шее. В лицо ударила горячая струя крови, и он невольно отшатнулся. Это спасло его. По груди скользнул меч и Бальвенций увидел над собой огромного всадника в высоком медном шлеме с птичьими крыльями над ушами. Он уже опять возносил меч над головой, и Бальвенций без замаха рубанул коня по ногам и отпрыгнул в сторону. Конь пошатнулся, подогнул ноги в коленях и рухнул на мост, придавив собой всадника.

Бальвенций тоже упал, припечатавшись спиной к настилу и раскинув руки. Внутренности вздрогнули и метнулись к горлу. В суматохе боя кто-то наступил на щит, и он увидел острое жало копья, нацеленное в грудь.

Всё! - и тело мгновенно покрылось холодным потом.

Красный щит накрыл его как божественная ладонь, и чьи-то сильные руки вздёрнули центуриона вверх. Галл с раскроенным черепом летел в реку, ломая перила, а рядом стояли легионеры. Лица были знакомые, но имена напрочь выбило из памяти.

Потом, я найду их потом...

Бальвенций вновь увидел галла в шлеме с птичьими крыльями. Тот стоял шагах в десяти от него, опираясь на плечо молодого воина, и кривил губы. На миг их взгляды скрестились, и галл качнул головой. Бальвенций поднял руку и кивнул в ответ.

Напор галлов ослабел, и они начали медленно пятиться. Лишь в нескольких местах кипел ожесточённый рукопашный бой, но и эти очаги вскоре затухли. Со всех сторон к мосту стекались римские центурии, и галльские карниксы призывали своих к отступлению. Слева вынырнула лёгкая нумидийская кавалерия и бросилась вдогонку за отступающими.

-- Цезарь прислал подкрепления! - раздался радостный возглас.

Бальвенций облегчённо вздохнул и огляделся. От двух центурий, встретивших галлов на мосту, осталось не больше половины, да и те были почти все изранены. Повсюду взгляд натыкался на тела легионеров, и было больно узнавать в них тех, с кем бок о бок прошёл через десятки боёв, сидел рядом у костра и строил планы на будущее...

Рядом остановился всадник. Бальвенций поднял голову и узнал Тита Лабиена.

-- Где Сабин?

Бальвенций покачал головой и развёл руками. Лабиен окинул взглядом место сражения и вновь повернулся к центуриону.

-- Молодец. Передай солдатам мою благодарность. Как твоё имя?

-- Бальвенций...

-- Я доложу о тебе Цезарю. Думаю, к моим словам благодарности он добавит ещё что-нибудь.

-- Да... это будет неплохо. Ребята заслужили награду...

Лабиен кивнул и поскакал за нумидийцами. Бальвенций присел на корточки, краем туники стёр кровь с меча. Потрудились...

К горлу подступил горячий комок, и он зашёлся в порыве удушающего кашля. Потом отдышался, поднял щит и встал - надо воевать дальше!

Ещё дважды белги ходили на штурм редута, и оба раза получали жестокий отпор. Атаковать главные силы они так и не решились. Легионы на холме стояли неприступной стеной и выглядели устрашающе. Запасы продовольствия истощались и вожди белгов постановили сняться с лагеря и разойтись по домам, договорившись вновь собраться вместе, если возникнет необходимость.

Цезарь пополнил поредевшие когорты за счёт вспомогательных частей и двинул армию вслед за противником. Для белгов это стало полной неожиданностью. Легионы ударили в спину отступающих и обратили в бегство. Кавалерия союзников нагоняла разрозненные отряды белгов, громила их и шла дальше, прочёсывая местность частым гребнем. Заполыхали усадьбы, вдоль дорог валялись трупы убитых, длинные вереницы пленных потянулись на юг, в Массилию, где их по дешёвке скупали работорговцы. Цены на рабов упали, но в счёт шло не качество, а количество, и золото в казну Цезаря текло бурным потоком.

На следующий день легионы вышли к Новиодуну. Высокие городские стены встали на пути римлян неодолимым препятствием, штурм успеха не принёс, и Цезарь приказал начинать осаду. К городу подвели винеи, установили катапульты и баллисты и принялись выравнивать землю, сметая холмы и засыпая овраги. Поначалу галлы смеялись, глядя на римлян с высоты своих стен. Но когда вперёд двинулись осадные башни, они выбросили белый флаг.

Цезарь принял капитуляцию суессионов и направился на север, в земли белловаков. Молва о силе римлян бежала впереди них, обрастая по пути невероятными подробностями, и ни кто уже не смел оказать им сопротивления. Один за другим пали Братуспантий, Неметокена, Ротомаг, Самаробрива. Публий Красс во главе двух легионов огнём прошёлся по селениям приморских общин и поставил их под власть Рима. Непокорёнными оставались лишь земли, лежавшие к востоку от Сабиса.

Разведка докладывала, что нервии собирают войско и вот-вот выступят навстречу римлянам. К ним присоединились атребаты и виромандуи. Ждут подхода адуатуков, но те пока задерживаются. Цезарь тот час повернул легионы и стремительным маршем двинулся к реке.

-- Запомни, друг мой: атаковать римлян в центр - всё равно, что биться лбом о стену...

Конь споткнулся на кочке и встряхнул седока. Амбиориг замолчал на полуслове и скрипнул зубами. Рана, полученная в последнем бою, начинала заживать, но неловкое движение коня разбередило её. Красивый юноша с едва заметным пушком над верхней губой с сочувствием посмотрел на вождя, но тут же отвернулся, чтобы Амбиориг не принял это сочувствие за слабость.

-- Так вот, - продолжил Амбиориг, справившись, наконец, с болью, - победить римлян можно лишь хитростью. Нельзя искать с ними прямого боя. Если есть возможность - уклонись, спрячься в леса, в болота, устраивай засады, уничтожай небольшие отряды, выжигай поля, лишай их пищи, но ни в коем случае не лезь на пролом. В открытом бою они разобьют тебя, даже если их будет вдвое-втрое меньше.

-- Партизанщина, - фыркнул юноша. - Галльские воины лучше римских легионеров! Я никогда не буду прятаться. Славная смерть в честном поединке - лучше позорного блуждания!..

-- Скажи это тем женщинам, чьи мужья и сыновья кормят сейчас рыб в Аксоне! - резко оборвал его Амбиориг. Он нахмурился, рассерженный юношеской запальчивостью, но почти сразу складки на его лбу разгладились и он грустно улыбнулся. Всё же ему нравился этот юный арверн, успевший принять участие лишь в одном бою, проигравший, но не сломленный духом. Со временем он станет настоящим вождём.

Амбиориг отмахнулся от роя слепней, слетевшихся на запах пота, и кивнул, указывая на придорожный валун:

-- Видишь этот камень? Ни один, даже очень сильный человек не сможет сдвинуть его с места. Но несколько человек, собравшись, легко отбросят его в сторону. Нам не хватает единства. Мы разобщены, мы погрязли в мелких склоках и спорах. Чтобы победить мы должны собраться вместе, вся Галлия, до последнего человека! А римляне - они сильны не людьми, а своей дисциплиной, своей организацией, своими стремлениями. Они собраны в кулак, и этот кулак нацелен сейчас на Галлию. Они хотят раздавить нас, поставить на колени. И они добьются своего, если мы не противопоставим их кулаку - свой!

-- Но на эту войну поднялась вся Белгика! Нас было в несколько раз больше!

-- И мы проиграли. Ты слышал, как мы до хрипоты спорили о главенстве над армией. И потом, когда выбрали Гальбу, мы принялись обсуждать его приказы, вместо того, чтобы выполнять их. Нам нужен лидер, чей авторитет не обсуждается и чей приказ станет для нас законом.

-- Но ведь и римляне бывали биты. Ганнибал громил их легионы в самом сердце Италии, и кельты помогали ему в этом.

-- Среди нас нет Ганнибала. А Цезарь - полководец ничем ему не уступающий.

Юноша гордо вскинул голову.

-- Теперь есть! Я разобью Цезаря и верну Галлию галлам!

Амбиориг улыбнулся. Разубеждать юношу в его заблуждениях не было смысла. Юность слушает лишь голос своего сердца, но не голос разума. Горький опыт собственных ошибок со временем научит его отличать реальное от невозможного. Главное быть рядом, чтобы поддержать в нужный момент и не дать упасть. А если и появиться в их земле полководец, способный победить римлян, то случиться это ещё не скоро. Единение - вот чего не хватает галлам. Только тот, кто сумеет объединить их, сможет победить Рим. Но сколько сил и времени понадобиться, чтобы галлы осознали, что они одна нация и только все вместе они способны отвоевать утраченную свободу?!

-- Если это так, то я первым встану под твои знамёна, Верцингеториг.

Дорога петляла между деревьями тонкой ниткой, не дорога, а так, охотничья тропа, которой уже давно никто не пользовался. Иногда она обрывалась, исчезая в густых зарослях ежевики, но проводник уверенно разводил в стороны колючие ветви и вёл отряд дальше, распознавая путь по каким-то лишь ему ведомым приметам. К концу дня наткнулись на лесной хуторок, укрытый от шального глаза плотной стеной деревьев. Люди давно ушли отсюда. Небольшое поле заросло березняком, срубы домов замшевели, крыши провалились и зияли пугающими чёрными дырами, но вода в стареньком колодце оказалась чистой. Амбиориг объявил привал, однако проводник отрицательно замотал головой и коротко пояснил:

-- Гиблое место.

И только сейчас Амбиориг заметил в траве у колодца блестящий человеческий череп и груду костей. Конь шагнул было к воде, но тут же отпрянул, словно почувствовал смерть.

-- Уходим.

Сумерки окрасили лес зловещим зеленовато-серым цветом. Где-то далеко всхлипнула выпь, треснула ветка, сверху упала длинная серебристая дорожка лунного света. В сгустившейся темноте замерцали огненные глаза потревоженных духов.

Через час вышли на опушку леса. Впереди расстилалось широкое поле, ровное, без единого холмика. Темнота скрадывала расстояние, но где-то рядом за этим полем несла свои волны полноводная Моса, а за ней уже начинались земли эбуронов.

После отступления от Аксоны кавалерия аллоброгов и треверов устроила на белгов настоящую охоту. Амбиоригу с небольшим отрядом удалось оторваться от преследователей, но не на много. Позади, словно ищейки по следу, шла сотня аллоброгов. Эбуроны по опыту знали, что уйти от них невозможно. Аллоброги находили след даже там, где его никогда не было и всегда доводили дело до конца. Оставался один выход - бегство. За Мосу они уже не сунуться.

Прежде, чем выйти из леса, эбуроны долго вслушивались в звуки ночи и лишь потом осторожно двинулись через поле, посылая коней в лёгкий галоп. Проводник махнул на прощанье и растворился в гуще деревьев. Амбиориг кивнул в ответ и с досадой поглядел на полнотелую луну, не ко времени выглянувшую из-за туч. Её предательский свет обливал всадников мягким серебром, делая их видимыми на фоне безукоризненно чёрного поля. Гигантские тени бежали по земле, то сливаясь воедино, то вновь разбиваясь на несколько частей, словно живые.

Впереди блеснула мелкая водная рябь. Луна выдавала их, но она же указывала путь. Всадники пришпорили коней и галопом помчались к реке. Ещё немного и - вот оно спасение.

Несколько бесформенных теней метнулись от берега навстречу эбуронам. Амбиориг, как зверь, сначала почувствовал их и лишь потом увидел. Аллоброги! Они двигались косой цепью одновременно спереди и слева, охватывая маленький отряд цепкими клещами и отрезая его от леса. Роукилл всё же обхитрил их: точно просчитал, где они выйдут и устроил засаду. А он-то думал, что аллоброги позади.

Эбуроны начали рассыпаться по полю, кто-то поворачивал обратно, надеясь добраться до леса, но назад пути уже не было.

-- Не расходиться! Идём на прорыв! - закричал Амбиориг и повернулся к Верцингеторигу. - Держись рядом, не отставай!

Он выхватил меч и пригнулся к конской гриве. Рядом с головой просвистела стрела, ещё одна вонзилась в раненую ногу. От боли потемнело в глазах, Амбиориг на миг потерял сознание, но крепкая рука поддержала его, не дав выпасть из седла. Верцингеториг! Благодарить не было времени, впереди прорезались чёткие контуры аллоброгов, надвигаясь с неумолимостью самой смерти. Амбиориг направил коня в узкий промежуток между двумя всадниками и наотмашь ударил мечом того, что был справа. Аллоброг увернулся и ударил в ответ, но конь уже пронёс Амбиорига дальше, за спины врагов, и с удвоенной силой помчался к реке.

Эбуроны прорывали тонкую цепь и устремлялись к спасительным водам Мосы. Вдогонку им летели стрелы, опережая стремительный бег коней, и разили бегущих в спины. Амбиориг на полном скаку влетел в тёплые объятья реки, соскользнул с седла и поплыл, держась рукой за высокую луку. Конь напрягся, всхрапнул и потянул человека за собой.

Луна поспешно скрылась за тучи, окутав и реку, и землю мглистой чернотой. Аллоброги в нерешительности остановились на берегу. Всплески воды долетали до них тихим шорохом, но стрелять наугад никто не стал, только зря стрелы расходовать.

-- Что встали? Вперёд, в реку! - закричал Эг.

-- Остынь, - остановил его Роукилл. Он натянул поводья и вложил меч в ножны. - Там их земля, и нам там делать нечего... Поворачивайте коней, возвращаемся.

С высоты деревянных стен городка на них смотрели дети и женщины. Они молча вглядывались в лица мужчин и, не увидев тех, кого так ждали, обращали взгляды к вождю. Амбиориг чувствовал боль этих взглядов, и сердце его сжималось. Он уходил на войну под воинственные крики десяти тысяч воинов полный радужных надежд и стремлений, возвращался побитым псом в сопровождении всего восьми человек без знамён и добычи.

Скрип дубовых ворот ударил по натянутым нервам острым ножом. Он с трудом заставил себя поднять голову и облегчённо вздохнул. Всё же встречали его как вождя, а не как изгоя. Из ворот медленно выходили старейшины и друиды. Боевые трубы пропели тревожно и печально, словно по покойнику, но его ждали, и пока ещё верили.

Среди встречающих Амбиориг увидел Катуволка, и это вселило надежду. Уходили они вместе, и если тот вернулся, значит ещё не всё потеряно.

-- Здравствуй, князь! - при всеобщем молчании громко приветствовал его старший друид.

Амбиориг натянул поводья и осторожно, оберегая раненую ногу, сошёл с коня. Не тот случай, чтобы говорить с народом сидя в седле. Победа князя - это победа всего племени, поражение - только его вина.

-- Здравствуй, жрец! И вы, старейшины эбуронов, здравствуйте!

Рядом встали Верцингеториг и остальные воины, окружая Амбиорига полукольцом, словно оберегая его от возможных обвинений и беря под свою защиту. Но друид лишь сделал широкий жест и указал на ворота.

-- Войди в свой город, князь! Половина воинов, что ушли с тобой, никогда уже не вернуться. Но народ эбуронов рад, что всемилостивые боги сохранили жизнь их вождя. В горе и радости - мы с тобой!

Амбиориг поклонился, взял коня под уздцы и, прихрамывая, вошёл в ворота. Люди молча расступались перед ним, провожали долгими тяжёлыми взглядами и вновь смыкались за спиной. Ощущение было такое, будто попал в чужой город. Отдельно от всех, на краю торговой площади, он увидел жену и детей. Вилена обнимала сыновей за плечи и растерянно переводила глаза с мужа на брата. Потом наклонилась к младшенькому, что-то сказала, улыбнулась и подняла его на руки.

Верцингеториг замахал рукой, но Амбиориг резко одёрнул его.

-- Сначала дело, семья после, - тихо сказал он. - Право мужчины - уходить и возвращаться. Удел женщины - надеяться и ждать.

Войдя в дом старейшин, Амбиориг облегчённо вздохнул. Освежающая прохлада полутёмного зала бодрила и успокаивала. Не было больше этих настороженно-обвиняющих взглядов, жары, уличной пыли. Остались только он, очаг и старейшины.

-- Что скажешь, князь? - голос друида звучал, как и прежде, громко и властно и требовал ответа.

Амбиориг присел на скамью, вытянул раненую ногу и закрыл глаза. Легко задавать вопросы, тяжело отвечать на них. Он и сам не знал, что случилось там, на берегу Аксоны. В голове не укладывалось происшедшее. Может быть, боги отвернулись от них? А может, собственная надменность сыграла с ними злую шутку и заставила разбежаться по полям и лесам, как зайцев? Хотел бы он услышать ответ, да отвечать было некому.

-- Какие новости? - тихо спросил он.

Рядом сел Катуволк, уперся локтями в колени, глубоко вздохнул. По серому от напряжения лицу стекали капли пота.

-- Вчера под вечер приехали римские послы. Мир предлагают.

-- Что хотят?

-- Требуют заложников... Заложников и хлеба. - Катуволк криво усмехнулся. - Чтобы, значит, кормить свою армию за наш счёт, нам же на погибель... Иначе, грозят, придёт Цезарь и всё пожжёт.

-- Дадим.

-- Что? - опешил Катуволк.

-- Дадим, говорю. - Амбиориг открыл глаза и выпрямился. - И не смотри на меня так. Нам мир нужен. Мир. Раны залечить, людей успокоить, самим успокоиться... А там видно будет.

-- Князь прав, - кивнул друид. - Одна проигранная битва ещё ничего не решает, война только началась.

Катуволк вскочил на ноги и замахал руками.

-- Да вы что?! Если дадим, что просят... Какая война? Под пятой Рима окажемся!..

-- Сядь, князь! - осадил его друид. - Не тебе решать, что делать. На то есть люди постарше и поопытней. Твоё время ещё придёт.

Старейшины согласились с вождём. Катуволк замотал головой, но спорить не стал.

-- Зовите римлян, - приказал Амбиориг. - Будем говорить.

-- Не говорить с ними надо, а бить, - прошептал Катуволк и снова вздохнул.

Римляне вошли в родовой зал эбуронов гордо, с достоинством победителей, без должного почтения к богам и сединам старцев. Их было трое: молодые, уверенные в себе, в доспехах и при оружии. На друидов и старейшин не обратили внимания, смотрели только на Амбиорига. Тот, что стоял впереди, накрыл ладонью рукоять меча и презрительно сощурился.

-- Моё имя Квинт Юний. Я принёс тебе, князь Амбиориг, волю Великого Цезаря, - заговорил он. - Готов ли ты выслушать её?

Амбиориг кивнул. Посол говорил с ним, как хозяин со слугой, заранее зная, что эбуроны примут любые условия, какие он выдвинет, лишь бы заключить мир и избежать участи не подчинившихся.

-- Тогда встань! Волю Цезаря следует слушать стоя!

Выбора не было, и Амбиориг подчинился.

-- Цезарь требует, - продолжил Юний, - чтобы ты выдал пятьдесят заложников. В их число должны входить дети всех старейшин племени и твой старший сын Оргеториг. Обращаться с ними будут достойно, согласно их положению, и если с твоей стороны не будет причинён вред народу римскому, через несколько лет отпустят. Ещё ты должен ежегодно поставлять римской армии шесть тысяч модиев пшеницы и девять тысяч модиев ячменя. Кроме того, во время постоя римских легионов на твоей земле ты будешь обеспечивать их всем необходимым провиантом. Так же по первому слову Цезаря ты обязуешься поставлять нужные ему войска: пехоту и кавалерию. В этом случае обеспечение их пропитанием берёт на себя Цезарь. Согласен ты с этими требованиями?

Условия были не самые кабальные. Цезарь даже не потребовал выдать оружие, как потребовал того от белловаков и суессионов, и Амбиориг согласился.

-- Теперь мы связаны по рукам и ногам, - сказал Катуволк, когда послы ушли.

-- Теперь у нас есть время, чтобы собраться с силами! - резко ответил друид. - Мы выполним условия договора с римлянами. А ты, князь, - повернулся он к Амбиоригу, - отправляйся к германцам и заключи с ними союз. Придёт время, и мы призовём их на помощь.

Всадники поднялись на холм, обласканный тёплыми лучами восходящего солнца, и осмотрелись. Слева и справа, насколько хватало взгляда, лежала чистая открытая земля, словно специально созданная богами, чтобы растить на ней хлеб. Но ни полей, ни усадеб острый взгляд разведчиков не заметил. Только дальше к западу, за расплывчатой полоской леса, поднимался в небо густой столб чёрного дыма, красноречиво говоря о том, что и до этих мест добралась война.

Внизу под холмом плавно изгибалась голубая ниточка Сабиса, отражая в своих водах бесконечное множество игристых солнечных лучей. Полупрозрачные волны мелкой рябью набегали на песчаные отмели, перекатывались через широкий плёс и с тихим шелестом устремлялись на северо-восток.

За рекой местность преображалась. Покатые холмы, кое-где изуродованные кривыми шрамами оползней, сплошь поросли лесом, оставляя открытой лишь небольшую полоску у самого берега. Ниже по течению деревья вплотную подступали к реке, как белье, развесив над ней кучерявые кроны. Где-то здесь, за этими деревьями, укрывались нервии, до сих пор не сложившие оружие.

Группа всадников разделилась на две части. Меньшая осталась на вершине, вторая спустилась к золотистому пляжу и осторожно вошла в реку. До противоположного берега было футов сорок, вода доходила лошадям до брюха и клокотала вокруг них белёсыми буранчиками, будто обидевшись за нарушенный вдруг покой. Из прибрежных кустов выглянула водяная крыса, посмотрела на людей, принюхалась и тут же исчезла.

Выбравшись на берег, всадники долго стояли на месте, напряжённо вслушиваясь в звенящую тишину, потом медленно двинулись вперёд, не спуская с леса настороженных взглядов. Закуковала кукушка, и стайка боязливых сорок, громко хлопая крыльями, резво поднялась в воздух и полетела к реке, прочь от сумрачного леса.

Руки, сжимавшие поводья, предательски задрожали. Нервии были рядом, запах скрытой опасности настойчиво лез в ноздри, вызывая лихорадочное беспокойство. Стая сорок пролетела над самыми головами и скрылась за холмом.

-- Стой, - тихо приказал Роукилл, и отряд аллоброгов встал как вкопанный.

Роукилл сошёл с седла и опустился на колени. Следы были явные, их даже не пытались скрыть. Примятая трава и сломанная ветка кустарника, повисшая на тонкой коричневой кожице, указывали на то, что недавно здесь прошли люди. И не позже, как часа за два до них. Трава ещё не успела подняться, обозначив чёткую тропинку. Рукой он нащупал неглубокую круглую лунку шириной в два пальца. Такие остаются от древка копья, если при ходьбе опираться на него как на костыль. Значит люди были при оружии. Разведчики или дозорные. Следов от копыт не было, шли пешие. Скорее всего, нервии. Они редко пользовались лошадьми и больше предпочитали передвигаться пешком.

Роукилл поднялся и лёгким движением вскочил в седло. Между рекой и лесом лежало поле шагов двести в ширину. Деревья стояли спокойно и недвижимо. Узкая полоска следов на траве вела к ним, но разглядеть что-либо за густым плетением еловых лап было нельзя. Уйти далеко люди не могли, и сейчас, возможно, наблюдали за ними из-за этой колючей изгороди.

-- Эг, - позвал он младшего брата. - Сколько, по-твоему, человек прошло?

Тот скользнул взглядом по траве, проследив всю цепочку до самого леса, и прищурился.

-- Двое-трое. Но в лесу их может быть больше. Проверим?

-- А если там сотня?

-- Тогда мы умрём. - Эг криво усмехнулся и подмигнул. - Ну что, братишка, положимся на удачу?

-- Лучше на разум, - отказался Роукилл. - Я обещал отцу вернуть тебя живым и здоровым. Уходим отсюда.

-- А что скажешь Цезарю?

-- Попрошу подмоги. Пусть треверы прочешут эти леса. Они лучше с ними знакомы...

Тонкий едва слышный свист прорезал воздух, и в землю в нескольких шагах от всадников ткнулась стрела. Кони всхрапнули и засучили копытами. Вторая стрела ударила в плечо Эга, и тот едва не вывалился из седла. Зашелестели ветви и из леса, минуту назад спокойного, стали выбегать люди.

-- Что застыли!? - закричал Роукилл. - Уходим!

Суетливо дёргая поводья, аллоброги поворачивали коней и галопом мчались к реке. Стрелы били вдогонку, опережая всадников, и валили людей вместе с лошадьми. Роукилл подхватил поводья серого жеребца, в седле которого кулём мотался Эг, и на полном ходу влетел в воду. Туча мелких брызг окатила его холодным душем. Сквозь водяную завесу противоположный берег показался таким далёким, что он вдруг решил, что никогда не сможет добраться до него. Но конь, чуждый человеческим мыслям, вынес его на песок и понёсся вверх по холму.

На вершине их ждал Эмилий. Он помог Роукиллу снять Эга с коня и положить его на землю. Холщовая рубаха на груди и подмышкой пропиталась кровью. Эг выплёвывал сквозь зубы ругательства, поминая всех злых духов, и порывался встать.

-- Держи его... Крепче! - зашипел Роукилл.

Стрела вошла в плечо сверху вниз и на два дюйма вышла из-под лопатки. Роукилл ножом срезал наконечник, сжал древко пальцами и резко дёрнул. Потом взрезал рубаху и туго перемотал рану поданым Эмилием бинтом.

-- Я тебе говорил, чтобы кольчугу носил? В следующий раз оставлю в обозе, - пообещал он брату.

Эг молчал и лишь скрипел зубами, терпеливо снося боль.

-- Легионы на подходе, - предупредил Эмилий. - Надо сообщить Цезарю...

-- Сейчас, - кивнул Роукилл. - Тарс, сколько мы потеряли?

Сотник зло сплюнул.

-- Восемь человек.

-- Раненых в обоз, остальные пусть ждут здесь. Поехали, поговорим с Цезарем.

Легионы наступали тремя колоннами. В авангарде двигалась лёгкая кавалерия нумидийцев и треверов, рассыпавшись по равнине беспорядочной толпой. Слева и справа шли конные турмы испанских всадников, прикрывая легионы с флангов. Армия подходила к холму не спеша, под звуки труб и корнов, построившись в боевой порядок как на виду у противника, чтобы незамедлительно вступить в бой. Когорты безжалостно вытаптывали цветущие луга, оставляя после себя голую землю.

Спустившись вниз, Роукилл и Эмилий направились ко второй колонне, где под красным штандартом наместника ехал Цезарь. Тот ещё издалека заметил разведчиков и махнул рукой, подзывая их к себе.

-- Мне нужны только хорошие новости, - сразу предупредил он. - Нашли нервиев?

-- Нашли, - кивнул Эмилий. - Они на том берегу, в лесах.

-- И много, - добавил Роукилл. - Я потерял несколько человек.

Цезарь смерил его задумчивым взглядом и недовольно покачал головой.

-- Это потому у тебя вид такой потрёпанный? - он повернулся к легатам. - Займите холм. Котта, возьми девятый и десятый легионы и встань на северном склоне. Остальным возводить лагерь. Каждый пусть остаётся со своим легионом. Испанскую конницу поставьте вдоль дороги, пока не пройдёт обоз, - и вновь посмотрел на разведчиков. - Много - это сколько?

Роукилл пожал плечами. Времени считать, сколько нервиев напало на отряд аллоброгов у него не было. Ноги бы успеть унести...

-- Точно не знаю... может три-четыре сотни стрелков. Напали неожиданно, из засады...

-- Не знаешь? Только не говори мне, что я остановил армию ради четырёх сотен лучников. Роукилл, мне нужны сведения, а не предположения. Именно в этом и состоит твоя роль - сбор точных сведений. А когда мой лучший следопыт говорит "точно не знаю", это означает, что я тоже ничего точно не знаю. Понимаешь меня?

-- Понимаю...

-- Молодец. Возьми нумидийцев и треверов и разведай всё хорошенько. Через час мне нужна полная информация. Ты, Эмилий, останешься со мной, для связи.

Он жестом отпустил вождя аллоброгов и окликнул Лабиена.

-- Тит, надо поторопить обоз, плетутся как сонные мухи. Потом прими легионы новобранцев. С ними сейчас Сабин, так придержи его подле себя...

Армия начала разворачиваться. Два легиона повернули влево, обогнули холм и встали сплошной линией между рекой и вершиной. Перед когортами Котта поставил две сотни стрелков, на тот случай, если нервии вздумают подойти ближе и обстрелять солдат. Те, однако, остались на месте и вели себя так, словно римлян не было.

Оставшиеся четыре легиона поднялись на холм и занялись устройством лагеря. Пока инженеры размечали площадку и обозначали линии, где должны проходить улицы, легионеры принялись срезать дёрн для вала и копать ров.

За две недели боёв легионы понесли значительные потери. В каждом теперь насчитывалось не более трёх тысяч человек, и Цезарь сильно рисковал, когда повёл армию в земли нервиев. Обещанная подмога от галльских вождей задерживалась. Кроме аллоброгов и треверов только альбики откликнулись на последний призыв римлян и прислали двести лучников. Ремы и сеноны отказали в помощи, испугавшись оживления германцев на границе, а амбарры, битуриги и нантуаты так и не выступили в поход. Эдуи, вместо того, чтобы выдвинуться на восток и ударить нервиям в тыл, были вынуждены держать двадцатитысячную армию на берегах Лигера, сбивая наступательный порыв аквитанцев.

План Цезаря состоял в том, чтобы выманить нервиев на равнину и в одном сражении разбить их. В успехе он не сомневался. Закалённые в боях, прошедшие хорошую школу легионеры легко громили полчища варваров. Главное сдержать первый удар, а дальше галлы выдыхались, ломались о римский строй и бежали. Это уже вошло в привычку. Сам по себе галльский воин был сильнее римлянина. Он превосходил его и ростом, и силой, и сноровкой, но больше привыкшие к единоличным поединкам и почти ничего не знавшие о дисциплине галлы не могли справиться с объединённым в одно целое римским легионом. И это губило их.

Впервые Рим столкнулся с галлами более трёхсот лет назад, и эта встреча едва не стала для него роковой. Галлы разгромили римские легионы в битве при Аллии и взяли святая святых - Рим. Марку Фурию Камиллу удалось в тот раз отвести угрозу от Республики и спасти город. В последующей затем бесконечной череде войн, римляне вытеснили галлов сначала из Северной Этрурии, а после второй войны с Карфагеном отбросили их назад за Альпы, прибрав к рукам плодородную долину Пада. Теперь настала очередь самой Галлии.

С вершины холма Цезарь увидел нервиев. Они больше походили на обычный заградительный отряд, чем на передовые армейские части. Но значит сама армия где-то рядом. Легионы Котты выстроились напротив них, прикрывая строителей лагеря от нападения. Слева, там, где Сабис делал небольшой поворот, переправлялась кавалерия Роукилла. Авангард уже поднимался вверх по холму, охватывая противника с фланга. Вождь аллоброгов знал своё дело, и если армия нервиев действительно рядом, он скоро это выяснит.

Увидев то, что хотел, Цезарь направился вдоль вала осмотреть строительные работы. Эмилий неотступно следовал за ним, хотя и не понимал, для чего он ему нужен. Цезаря постоянно сопровождали дежурные трибуны, префекты, командиры отдельных частей и многочисленный эскорт контуберналов и телохранителей, готовых выполнить любое его поручение.

А может он хочет приблизить меня к себе, больше мне доверяет? - мелькнула вдруг честолюбивая мысль. Конечно, должность префекта в какой-нибудь вспомогательной когорте или даже вексилле стала бы неплохим началом для карьеры. После этого можно было подумать и о должности квестора, тем более что по возрасту он почти подходит. - А почему бы и нет?! Ведь были же случаи, когда из никому неизвестных семей, из самых глубоких провинций выходили знаменитые полководцы и консулы. Гай Марий, например... А кто я сейчас? То ли наблюдатель при аллоброгах, то ли мальчик на побегушках... Вот бы мама обрадовалась!..

Додумать эту мысль Эмилий не успел. Цезарь указал на приближающийся обоз и приказал:

-- Передай обозникам, чтобы вставали у задних ворот, а не разбредались по всему лагерю. А Мамурре скажи, чтобы все орудия подвозил к передней линии.

Эмилий коротко кивнул и хлестнул Мохнорылого плетью. Приказ Цезаря никак не сочетался с возникшей мечтой; в душе вспыхнула какая-то детская обида, словно ему отказали в сладком, и он тут же выплеснул её на мерина. Мохнорылый испуганно всхрапнул, взвился на дыбы и сорвался с места галопом.

Гай Оппий улыбнулся ему вслед и ехидно произнёс:

-- Может быть, я плохой солдат, но в людях-то разбираюсь. Готов поспорить, что мальчик возмечтал о чём-то таком, о чём ему ещё рано мечтать.

-- Почему же рано, - пожал плечами Цезарь, - не такой уж он и мальчик. Смотри как вымахал... Да и солдат хороший. В отличие от тебя. - Ты знаешь...

Снизу, где стояли легионы, долетел предупреждающий звук трубы. И сразу же ему принялись вторить боевые корны, тревожа лагерь призывами к бою. Потом они притихли, и стало слышно, как центурионы отзывают солдат от работ и выстраивают в коробки; за валом замелькали серебряные значки когорт и звериные шкуры на шлемах сигниферов. Перед задними воротами, куда уже подтянулись первые вереницы обозных мулов, поднялась суматоха. Мулы пятились, напуганные рёвом труб, а возницы и погонщики растерялись, не зная, что делать - поворачивать назад или продолжать движение.

Цезарь какое-то время вслушивался в голоса корнов, потом поискал глазами дежурных трибунов и раздражённо спросил:

-- Кто-нибудь скажет мне что происходит?

Трибуны пожимали плечами и непонимающе оглядывались друг на друга.

-- Ну так узнайте!

Несколько человек одновременно сорвались с места и поскакали к северному склону. Пока не были установлены палатки, лагерь казался большой просторной площадкой ограниченной по краям серыми контурами вала. Передвигаясь по нему, никто не придерживался намеченных инженерами улиц, все бежали напрямик, кому куда надо. Пешие и конные в беспорядке сновали по этому огромному полю, но никто толком не знал, куда именно бежать и что делать. Наконец, сквозь всеобщую неразбериху к Цезарю прорвался вестовой от Котты.

-- Цезарь, нервии пошли в атаку!

-- Что они сделали? - прищурился Цезарь.

-- Пошли в атаку... - Вестовой сбился и растерянно замолчал.

Цезарь глубоко вздохнул и посмотрел на него, словно он один был во всём виноват.

-- Вы что, с ума там внизу посходили? Какие нервии? Какая атака? А даже если и так, стоило из-за этого панику поднимать? Кто дал сигнал к бою? Кто разрешил легионам бросить работу и выходить в поле? Кто, я спрашиваю?!

После каждого вопроса вестовой отрицательно мотал головой и дёргал поводья, заставляя коня отступать. По его лицу градом катился пот, но он отчаянно отказывался признавать свою вину.

-- Юлий! - Гай Оппий осторожно взял Цезаря под локоть. - Юлий, оставь юношу в покое. Он-то здесь причём? Будет лучше, если мы проедем немного вперёд и сами посмотрим, что творится у Котты.

Цезарь встряхнулся как от дурного сна, помолчал, переводя взгляд с Оппия на вестового, и коротко бросил:

-- Поехали.

Трубы били тревогу не напрасно. Подъехав к северному склону, Цезарь почувствовал, как в душу медленно заползает страх: левый берег Сабиса был усыпан вооружёнными людьми - одно сплошное чёрное пятно, постепенно стекающееся к воде. Кое-где этот поток уже перехлестнул через реку и быстро приближался к холму. Кавалерия в панике металась по полю в поисках спасения и, не находя его, гибла на месте. Правое крыло нервиев вплотную сблизилось с легионами Котты; уже слышно было, как легионеры стучат пилумами по щитам, настраивая себя на бой. Те легионы, что были заняты на строительстве лагеря, спешно становились в боевой порядок, но по всему было видно, что принять правильный строй они не успеют. Враг наступал слишком быстро. Отряды легковооружённых пехотинцев глубоко вклинились на равнину и, обходя холм с правого фланга, грозили зайти легионам с тыла.

Цезарю хватило одного взгляда, чтобы понять, насколько трудно придётся легионам, стоявшим на флангах. Особенно на левом, у Котты. Там наступало тысяч десять тяжёлой пехоты и ещё столько же готовилось к переправе. Замысел противника был прост: опрокинуть девятый и десятый легионы, ворваться в недостроенный лагерь и ударить по армии сверху. Котта, видимо, тоже понял это. Он развернул третью линию и удлинил фронт, а вторую линию подвёл вплотную к первой, вдвое увеличив её ширину. Но даже в этом случае нервиям было под силу пробить её. Чтобы удержаться требовались резервы, а их-то как раз и не было. Легионы Лабиена шли где-то позади обоза, раньше чем через час или два они не подойдут, а на кавалерию, те жалкие остатки, что сумеют пробиться к лагерю, рассчитывать не приходилось.

-- Гонца к Мамурре: орудия на северный склон! - приказал Цезарь. - В лазарете поднимите всех раненых - всех, кто может держать оружие, и в строй! Гонцов к Лабиену: пусть поторопиться! Немедленно!

Быстрота, с которой наступали нервии, не давала возможности для маневра. Легионы вступали в бой там, где их вынуждал противник. Наименее опасное положение складывалось в центре. Здесь нервии ограничились сравнительно небольшими силами и старались просто сковать легионы, не позволяя им развернуться и подать помощь соседям. Основные удары были направлены на фланги.

-- Оппий, уходи к Лабиену. Будь с ним, пока всё не кончиться. Понял?

-- Я с тобой, Юлий!

-- Ты ослеп, друг мой? Не видишь, что твориться? Через четверть часа здесь будет жарче, чем в преисподней! -- Только рядом с тобой я чувствую себя в безопасности! - уверенно заявил Оппий.

-- Ну смотри. - Цезарь хлестнул коня и крикнул. - К Котте!

Левый фланг уже сошёлся с противником в рукопашную. Нервии напирали, рвались к вершине, со всей силой обрушившись на девятый легион. Солдаты били их дротиками, кололи мечами, но они, словно заворожённые, давили на красную линию щитов, не обращая внимания на потери, и постепенно заставили её прогнуться. Котта как безумный носился вдоль строя и слал проклятья на головы варваров. Красный солдатский плащ подобно знамени вился за его плечами, притягивая внимание вражеских лучников.

Завидев Цезаря, он поспешил с докладом, но тот лишь махнул рукой, дескать, сам всё вижу.

-- Сейчас бы кавалерию, сотни три-четыре, - сокрушённо вздохнул Котта. - Ударить во фланг...

-- Кавалерии нет. Скоро подойдёт Мамурра, попробуем сбить их вниз. А пока сообщи легионерам, что Цезарь - с ними. Это поднимет их дух. И будь осторожней, весь плащ в дырах.

-- Если каждой стреле кланяться, можно спину сломать, - улыбнулся Котта. - Стрелу для меня ещё не выковали.

Новый приказ Цезаря застал сапёров, когда те уже входили в задние ворота. Вестовой толком ничего не объяснил, только велел срочно двигаться к северному склону и умчался назад. Судя по его лицу, положение римлян складывалось хуже некуда, и Мамурра поспешил к своим.

-- Разворачивай телеги! Давай вдоль вала на левый фланг! Живей!

Известия о том, что нервии пошли в атаку и уже теснят легионы пришли одновременно и облетели обоз со скоростью ветра. Погонщики растерялись, одни торопливо погнали мулов в лагерь, другие столпились на дороге, мешая сапёрам развернуться. Повозки с орудиями встали, перекрыв проход, и у ворот образовался затор.

-- Назад, назад! Куда прёшь? Поворачивай! Поворачивай, говорю!.. Убирай свою скотину!..

-- Сам поворачивай! Куда я пойду? Там сзади напирают! Растележился на всю дорогу...

Погонщики были готовы сцепиться друг с другом. Между ними сновали сапёры и в отчаянье пытались пробить путь телегам с орудиями.

Мамурра скрипел зубами. Вместе со словами утекало драгоценное время, со стороны реки долетали отголоски разгоравшейся битвы, и даже последнему обозному слуге становилось понятно, что эта битва будет нешуточной.

-- Отставить! - закричал он, силясь перекрыть ругань погонщиков. - Телеги, что прошли в лагерь, пусть двигаются к левым воротам и выходят через них! Остальные поворачивайте к валу!

-- Там невозможно пройти!..

-- К валу, я сказал!

Выбравшись кое-как из затора, сапёры ухватились за борта телег и, понукая мулов, погнали их к северному склону. С каждым пройденным шагом звуки боя становились всё отчётливей, казалось, что надвигается гроза, но на небе, как не вглядывались, не было ни облачка. От жары и быстрого бега задыхались и люди, и животные, хотелось остановиться и отдышаться, но Мамурра торопил, гнал вперёд, стремясь наверстать упущенное у ворот время.

Цезарь ждал их. Он сидел в седле, выпрямив спину и опустив руки на бёдра, и смотрел на приближающиеся повозки. Он был как обычно спокоен, только глаза светились каким-то неестественным жёлтым блеском.

-- Долго.

-- Мы там, у ворот,.. - начал было оправдаться Мамурра, но Цезарь не слушал его.

-- Ставь орудия, - и отвернулся.

До места сражения было около полустадии. Римляне держались стойко, но по красным щитам и медным каскам, разбросанным по всему склону, было ясно, что они медленно, но неуклонно отступают. Нервии напирали, особенно сильно пострадал девятый легион. Линия строя прогнулась, ещё немного - и она прорвётся...

Сапёры установили орудия и взвели воротки. Тяжёлые двухфутовые стрелы с тонкими зазубренными жалами легли на ложа и зловеще уставились на врага.

-- Цельтесь аккуратно, - предупреждал Мамурра, - в своих не попадите. Времени на пристрелку нет, лишних стрел тоже. На каждый расчёт всего по двенадцать штук.

Возле каждого орудия стояло по два человека: один у прицельной планки, второй у воротка и по ложу выверял направление. Наводили неторопливо, что б наверняка. Цель видели ясно, но галлы слишком близко сошлись с римским строем, и наводчики боялись попасть в своих. Надо было учесть и расстояние, и силу ветра, и угол наклона холма. Наконец, сапёры один за другим стали поднимать руки, докладывая, что готовы к выстрелу.

Мамурра мысленно попросил помощи у богов и махнул рукой.

-- Залп!

Скорпионы дружно рявкнули и чуть подались вперёд. Стрелы прошли над головами сражающихся и упали за их спинами. Ни одна не попала в цель. Только горячий воздух, словно вихрь, всколыхнул волосы на непокрытых головах варваров и прокатился по земле пылевыми дорожками. Мамурра выругался: тридцать стрел пошли впустую. Он покосился на Цезаря, но тот молчал, даже не смотрел в его сторону.

Сапёры принялись быстро крутить воротки и по-новому нацеливать скорпионы. Натянутые до предела толстые тетивы из воловьих жил звенели с натуги, наводчики, мокрые от пота и напряжения, искали глазами цель и подставляли лица ветру, рассчитывая снос стрелы. Каждый промах - мёртвый римский солдат, каждая потерянная минута - несколько шагов назад. Легионы отступали, и наводчики нацеливали орудия с учётом этого отступления.

-- Залп! - вновь скомандовал Мамурра.

На этот раз стрелы легли точно в середину строя галлов. Несколько человек отбросило назад силой удара тяжёлых двухфутовых копий, другие испуганно отшатнулись, не понимая, откуда пришла смерть. Легионеры, воспользовавшись замешательством противника, пошли вперёд и выравнили строй. Под ударами следующих залпов белги начали пятиться. Они прикрывались щитами, но на таком расстоянии стрелы насквозь пробивали и щит, и человека. Спасения от них не было. Левофланговые когорты перегруппировались, встали косым строем и сбросили правый фланг нервиев в реку. Продолжая развивать наступление, десятый легион надавил на центр и отодвинул его к самому берегу. Галлы сражались отчаянно, с кровью отдавая каждую пядь земли, но римляне уже перехватили инициативу и уверенно шли вперёд.

-- Котта, через реку не ходить, стой на своём берегу. Теперь справитесь.

-- Справимся, Цезарь.

Удостоверившись, что левому флангу больше ничего не угрожает, Цезарь повернул коня к лагерю. Внизу, почти у самой реки стояли восьмой и одиннадцатый легионы под командованием Луция Росция и Мунация Планка. Солдаты выстроили стену из щитов, и все атаки противника разбивались о неё, как морская волна о каменный мол. Получив по зубам, нервии отошли и словно забыли о римлянах, лишь изредка швыряя в их сторону дротики. Цезарь отправил к легатам гонца с приказом стоять на месте и последовал дальше.

В лагере царила суматоха. Обоз медленно втягивался внутрь через задние ворота и беспорядочно расползался по всей площади. Снизу продолжали подниматься повозки и длинные вереницы мулов, и конца им не было видно. Цезарь смотрел на дорогу, надеясь разглядеть за ними легионы Тита Лабиэна, но тучи пыли закрывали и дорогу, и равнину за холмом, и сам горизонт. Гонцы, возвращаясь, говорили, что Лабиэн уже на подходе, что легионы идут через лес и вот-вот выйдут на равнину, осталось совсем немного...

-- Ждать нет времени. Семпроний, скачи к Титу: как выйдет на равнину пусть строится в боевой порядок и наступает на правый фланг. Я буду там.

На правом фланге стояли седьмой и двенадцатый легионы. В начале сражения нервиям удалось потеснить их и прижать к холму. Командовавший ими Публий Красс развернул когорты, поставив их в одну линию, и отвёл свои фланги назад. Получилась перевёрнутая буква "V", острым концом направленная к равнине. Нервии продолжали атаковать, но часть сил, в основном легковооружённых солдат, вывели из боя и сосредоточили напротив этого острия. Туда же с другого берега подходили резервные отряды.

Противник чувствовал себя свободно, вся равнина от реки и до самой дороги находилась под его контролем. Небольшие группы лёгкой пехоты подобрались даже к лагерю, и если бы не испанская конница, собравшаяся у подножья холма, они давно бы набросились на обоз.

Легионы истекали кровью. Красс занял удобную для обороны позицию, но глубина построения была слишком узкая, и лучники простреливали её насквозь. Задним рядам пришлось развернуться и прикрыться щитами, чтобы не получить стрелу в спину. Нервии регулярно вводили в сражение свежие силы и давили на римлян по всему фронту, сковывая их и не позволяя перейти в контратаку. Долго так продолжаться не могло. Лишённые поддержки легионы топтались на месте, теряя людей и веру в победу.

Солдаты начали пятиться. Шаг за шагом они отступали к холму, ломая строй и не слушая команд офицеров. Почувствовав, что римляне дрогнули, нервии усилили нажим и прорвали фронт двенадцатого легиона. Отряды лёгкой пехоты, собравшиеся напротив острия, вдруг разом сошли с места и двинулись к дороге.

Цезарь пришпорил коня и помчался к месту прорыва. Двенадцатый легион разваливался на части. Когорты расступались, открывая в строю широкие бреши, и сбивались в бесформенные толпы. Они ещё огрызались, но уже готовы были обратиться в бегство.

-- Далеко ли собрались, двенадцатый легион? Не прогадайте, позади тоже нервии! - закричал Цезарь. Он спрыгнул на землю, подобрал брошенный кем-то щит и стал пробиваться в первый ряд. Начищенная до блеска эгида, словно зеркало, отражала солнечные лучи, и казалось, что это сам Марс спустился на землю. - Эй, центурионы, Бакул! Тот ли это легион, что разгромил белгов при Аксоне? Или все настоящие воины полегли в прошлых боях, а здесь собралась лишь кучка никчёмных трусов?!

Тяжёлый дротик ударил в щит и едва не опрокинул его на спину. Легионеры шагнули вперёд и прикрыли полководца своими телами.

-- Вы бы не меня, а честь легиона защищали! Где аквилифер? Выровнять ряды, орла вперёд! Покажите, наконец, белгам как умеют сражаться римские солдаты!

Но остановить наступающих нервиев было уже трудно. Легионерам удалось закрыть бреши, но выпрямить линию они не сумели. Нервии сжали легионы, обхватив их цепкими тисками, и выпускать явно не собирались. Численное преимущество было на стороне противника, и только боги ведали, чем всё это могло закончиться...

Легионы Лабиена вышли на равнину, развернулись в боевой порядок и двинулись к холму. Сходу опрокинув отряды лёгкой пехоты, блокировавших дорогу, они быстрым шагом направились к правому флангу и ударили по тылам нервиев. Испанская кавалерия и присоединившиеся к ней остатки галльской конницы обошли противника и закрыли дорогу к переправе. В то же время десятый легион прошёл вдоль берега и атаковал врага в центре. Нервии цеплялись за каждый клочок земли, на левом фланге они попробовали повторить атаку, но девятый легион сбил их назад в реку. Несколько когорт одиннадцатого легиона при поддержке кавалерии начали переправляться на другой берег и тогда нервии не выдержали и отступили.

Цезарь запретил преследовать отступающего врага. Слишком велики были потери, слишком велика опасность угодить в засаду. Он приказал легионерам вернуться в лагерь и закончить начатое строительство, а из обозников велел сформировать похоронные команды. Погибших было много. Тела складывали на повозки и отвозили к подножью холма, где рабы рыли общую для всех могилу. Флейтисты выводили печальную мелодию, а женщины, сопровождавшие обоз, плели погребальные венки из травы и цветов.

Грянул гром, и небо, минуту назад чистое, вдруг обрушилось на землю проливным дождём. По склонам холма побежали ручейки, от реки подул прохладный ветерок, напоив воздух запахами молодой травы, вода в реке помутнела и покрылась частой мелкой рябью. Облака, матово-серые от переполнявшей их влаги, нависали над равниной кучерявыми островами и медленно плыли на восток.

Цезарь подставил лицо тугим струям воды и долго с наслаждением впитывал в себя их прохладную чистоту. Дышать стало легче; вода смыла грязь с кожи и напряжение с души. Осталась лишь горечь потерь, но её, как рану Хирона, нельзя было не смыть, не вылечить.

-- Так бывает всегда после большой битвы. Небо стремиться очистить землю от крови, - прошептал он.

-- У нас говорят по-другому, - тихо произнёс Роукилл. - У нас говорят, что это боги плачут по погибшим. А капли дождя - это их слёзы.

Покорив Белгику, Цезарь отвёл армию за Секвану в земли карнутов и туронов, а двенадцатый легион под командованием Сервия Гальбы направил к альпийским племенам, чтобы раз и навсегда обезопасить дорогу между Галлией и Италией. Нантуаты, варагры и седуны давно мешали свободному проезду через Альпы, взимая с купцов дань, теперь настал их черёд платить. С Гальбой уезжал Луций Эмилий, спрятав в дорожной сумке личные письма Цезаря к друзьям в Рим.

Во время боя с нервиями Эмилий почти всё время находился в лагере, и лишь потом, когда вернулся Роукилл с остатками своей кавалерии, они вместе присоединились к испанцам. После боя Цезарь лично поблагодарил его, а на следующий день вручил несколько свитков, аккуратно свёрнутых в тонкие трубочки и запечатанных восковыми печатями, и велел отправляться в Рим. Честь не малая, и кто-то из трибунов с усмешкой сказал, что вместе с письмами Эмилий получил и должность префекта, однако в подорожной по-прежнему значилось его старое звание.

Эмилий никогда не был в Риме. Перед отъездом Гай Оппий подробно разъяснил, где найти нужных людей и как не заблудиться в большом городе. Но едва тот отошёл, как все разъяснения начисто испарились из памяти. В голове просто не могли удержаться названия всех этих улиц, районов, храмов: чтобы запомнить их потребовалось бы несколько дней. Переспрашивать Оппия он не решился, старикашка и так поглядывал на него с раздражением. Ну ничего, в крайнем случае, можно будет спросить дорогу в самом Риме. Уж кто-нибудь да подскажет гонцу Цезаря, куда ехать.

Легион двигался не торопясь, и Эмилий едва сдерживал бушевавшее в нём нетерпение. Хотелось скорее увидеть Город, выполнить поручение Цезаря и до наступления осени вернуться в Галлию. Лишь спустя две недели они добрались до Генавы, а ещё через пять дней вошли в Октодур. Городок варагров располагался в долине, со всех сторон окружённой горами. По середине его разделяла река, и Гальба приказал варварам освободить одну его часть и переселиться за реку. Сила была на стороне римлян, так что тем пришлось подчиниться. Эмилий распрощался с легатом и отправился дальше.

Перевалив через Альпы, он выехал к Плаценции, а уже оттуда, минуя Бононию и Арреций, по Кассиевой дороге направился в Рим.

Эмилий вырос в маленьком городке в Апулии вдали от главных дорог и большой политики. От одного конца города до другого можно было пройти за полчаса неспешным шагом и ещё успеть посидеть в таверне и выпить чашу вина. Единственной достопримечательностью был рынок, одновременно служивший форумом. Днём здесь шла вялая торговля, но по вечерам граждане города собирались напротив табулярия и вели долгие дискуссии, порой весьма ожесточённые, обсуждая накопившиеся за день проблемы. Тут же раз в год проводили выборы в муниципалитет, а так как жителей насчитывалось не более трёх тысяч, то и выбирали почти одних и тех же людей. Высшим постом, о каком только можно было мечтать, была должность главы муниципального совета. Думать о чём-то большем не приходилось. Насколько Эмилий знал, никто ещё из их городка выше этой планки не поднимался.

Чем ближе Эмилий подъезжал к столице, тем многолюдней становилось на дороге. Повозки, верховые, просто пешие - все куда-то спешили, торопились, сливаясь в плотные не иссякающие даже ночью потоки. На постоялых дворах и в гостиных домах невозможно было найти свободного места, и если бы не подорожная Цезаря, пришлось бы ночевать на улице. Трактирщики, увидав проконсульскую печать, кланялись чуть не до земли, выставляли на стол лучшее угощение, а для Мохнорылого всегда находилась полная торба ячменя. За столом вокруг него собиралась толпа любопытных, послушать последние известия из Галлии. Их интересовало всё: в каких битвах он участвовал, собирается ли Цезарь идти за Рейн, сколько земель он подчинил и будут ли туда выводить колонии. Люди посолиднее расспрашивали о дорогах, безопасны ли проезды по стране, как долго продлиться война и какие племена готовы торговать с Римом. Вообще, имя Цезаря и всё, что с ним было связано, вызывали живейший интерес. Эмилий раньше и не подозревал, что война за Альпами находит такой яркий отклик здесь, в Италии.

За несколько миль до Рима вдоль дороги стали вырастать гробницы и фамильные склепы знатных римских граждан, отделанные мрамором и крупнозернистым гранитом. Они как бы образовывали преддверие города, напоминая всем проходившим мимо о делах и заслугах покоящихся под их сводами людей. Читая имена и эпитафии на надгробных плитах, можно было прочесть всю историю Республики, начиная от изгнания царей и заканчивая диктатурой Суллы. Путешественники, особенно провинциалы, часто останавливались подле древних памятников и с благоговением прикасались к холодным камням, словно пытаясь ощутить в себе часть этой истории.

Возле одного из склепов Эмилий заметил роскошную лектику, покрытую пурпурной тканью и увитую гирляндами цветов. Издалека её можно было принять за царственный шатёр, устремившийся вверх остроконечной вершиной. Какой-нибудь богач решил посетить могилу родственников. Рядом сидели на корточках дюжие носильщики-сирийцы и презрительно посматривали на проходивших мимо людей. Один из них, с перебитым носом, окинул Мохнорылого насмешливым взглядом и что-то сказал своим товарищам. Носильщики рассмеялись и закивали коротко стрижеными головами.

В лицо бросилась краска. Эмилий натянул поводья и повернул коня в их сторону. Роукилл учил его не поддаваться чувствам и всегда сохранять спокойствие, но когда над тобой смеются рабы, сохранить спокойствие бывает очень трудно. Он остановился в двух шагах от носильщиков и пристально посмотрел в глаза кривоносому.

-- Не хочешь повторить, что сказал?

Раб даже не подумал подняться. Он только слегка пожал плечами и ответил с сильным восточным акцентом:

-- Езжай, куда ехал, господин. Я не в твоей власти.

Никогда ещё Эмилий не слышал, чтобы раб говорил так со свободным римским гражданином. Не иначе порядки в столице отличались от провинциальных, или он был любимчиком своего хозяина. Но в любом случае нужно наказать дерзость. Эмилий потянулся к мечу, но рабы вдруг разом вскочили, один схватил Мохнорылого под уздцы, остальные сжали декуриону руки.

-- Езжай, куда ехал, господин, - повторил носильщик.

Теперь в голосе слышалась угроза. У каждого из рабов на поясе висел длинный нож, видимо, кроме обязанностей носильщиков они исполняли роль телохранителей. Эмилий не сомневался, что они пустят их в ход, но и отступать перед рабом было недостойно свободного человека. Он ударил Мохнорылого шпорами, и мерин взвился на дыбы, разбрасывая носильщиков в стороны.

-- Тебя никто не предупреждал, раб, что нельзя безнаказанно оскорбить римлянина!? - закричал он. - Тем более солдата Цезаря!..

Крик перешёл в воинский клич. Люди на дороге испуганно отпрянули, и даже рабы, только что такие смелые, растеряли всю самоуверенность и невольно подались назад.

-- Стой!

Мелодичный, но сильный голос заставил Эмилия отступить, меч, так и не успев до конца выйти из ножен, скользнул обратно. Даже Мохнорылый перестал рваться из седла и опустился на все четыре копыта.

Перед склепом стояла девушка, вытянув вперёд руку, словно ограждая раба от неминуемой расплаты. Рука была тонкая, изящная, хрупкая, но она оказалась сильнее ярости декуриона. Эмилий сразу понял, что не сможет противостоять ей. Девушка была одета в тунику с одной пурпурной полосой и длинную столу перевязанную под грудью шёлковым пояском. Густые чёрные волосы, уложенные в узел, покрывала белоснежная вуаль, спускавшаяся на плечи золотой бахромой. Большие, чёрные как маслины глаза, смотрели на него со спокойствием Юноны, и лишь припухлые почти детские губки слегка вздрагивали от волнения.

-- Стой, солдат! В своём рабе вольна только я! И только я имею право наказывать его или миловать!

Эмилий сжал рукоять меча так, что побелели костяшки пальцев, и глубоко вздохнул.

-- Этот раб осмелился посмеяться надо мной, - услышал он собственный хриплый голос.

Почему-то пересохло горло и забилось сердце, но не в груди, как положено, а много ниже, в животе.

-- И в тебе сразу взыграла гордость? - усмехнулась девушка. - Что произошло, Ямхад? - повернулась она к рабу.

Кривоносый пожал плечами, будто не понимая своей вины.

-- Я всего лишь сказал, что конь этого господина больше похож на недоделанного телёнка, чем на коня. Да ты и сама это видишь, госпожа...

Кровь в венах мгновенно вскипела, и уже не было той силы, которая могла спасти раба от заслуженного возмездия. Но девушка опять взяла над ним верх. Она быстро шагнула вперёд, прикрыв собой носильщика, и теперь, чтобы дотянуться до раба, Эмилию пришлось бы сначала растоптать её. Мохнорылый на это ни за что бы не согласился. Да и сам он не хотел этого.

-- Как тебя зовут? - вдруг спросила она.

Не так просто унять гнев, растёкшийся по телу огненной лавой. На то нужно время.

-- Я солдат Цезаря!..

-- Это я уже слышала. - Улыбка, коснувшаяся её губ, напоминала алый бутон ещё не распустившейся розы, омытой прохладной утренней росой. Глядя на нее, тоже хотелось улыбаться. - Прости, но ты говорил так громко, что мне даже пришлось прервать молитву. А имя? Имя-то у тебя есть? - она провела рукой по шее Мохнорылого, и мерин радостно оскалился. Никому другому он подобного не позволял.

То ли мир свихнулся, то ли я, - подумал Эмилий.

-- Луций Эмилий, - буркнул он.

-- А коня?

-- Его? Ну... Его зовут... Мохнорылый.

Она звонко рассмеялась, и Эмилий вдруг понял, что уже никогда не сможет забыть этот смех.

-- За что ж тебя так обидели, рыженький? Ну ничего, не расстраивайся. Знаешь, а мне даже нравиться. Нечасто встретишь коня с таким... редким именем...

Она повернулась к Эмилию.

-- Мне пора ехать... А раба я накажу, как он того заслуживает. Ямхад, напомни мне вечером о своём проступке.

Девушка отогнула край занавески и села в носилки. Сирийцы легко подняли их на плечи и быстрым шагом двинулись к дороге. Эмилий долго следил за пурпурным шатром, плавно плывущим поверх людского потока, пока тот не растворился среди толпы.

-- Какая же она красивая, - вздохнул он и хлопнул мерина по крупу. - А ты не очень-то зазнавайся. Если ты ей понравился, это не значит, что теперь я тебя буду возить.

У входа на Мульвиев мост его остановили стражники городской когорты. Старший патруля, судя по красному гребню на шлеме - центурион, махнул рукой и указал на обочину.

-- Подорожная?

Эмилий протянул офицеру мятый лист сложенный вдвое и осмотрелся. Отсюда уже открывался вид на Марсово поле и на городские стены, тёмной полосой протянувшиеся вдоль подножья Капитолия и Квиринала. Дорога шла мимо торговых лавок и доходных домов и исчезала за воротами. За ними билось сердце Италии и всего мира - Рим.

-- Значит, из самой Галлии пожаловал? Как там?

-- Нормально. Воюем потихоньку.

Центурион вернул подорожную и кивнул.

-- Всё в порядке, можно ехать. Коня оставишь в общественных конюшнях, слева от ворот. Въезд в город верхом разрешён только после десяти часов вечера. Если у тебя, конечно, нет на то особого дозволения сената. У тебя его нет?

Эмилий подобрал поводья и выпрямился.

-- Видел тут лектику в форме шатра?

-- Видел, - усмехнулся центурион. - Не по себе дорогу мостишь, декурион. Маловат званием.

-- Не твоё дело, - и прищёлкнул языком. - Но, пошёл...

Перед воротами стоял ещё один патруль и придирчиво всматривался в протекавший мимо людской поток. Если бы центурион на мосту не предупредил его, что коня нужно оставить в конюшне, то это непременно сделали здесь. Стражники заворачивали назад все пытавшиеся проникнуть в город повозки, и только один важный господин на белом жеребце проехал не останавливаясь. Но видимо у него имелось то самое дозволение сената.

Краснощёкий стражник в новеньком плаще вновь проверил у него подорожную и разрешил идти дальше. Службу в Риме несли исправно. Останавливали всех, кто вызывал подозрения, особенно военных в помятых пропылённых доспехах.

-- Эй, служивый, как мне на Палатин пройти?

Стражник прищурился и во второй раз окинул Эмилия внимательным взглядом.

-- А зачем тебе на Палатин? Я не знаю, что привело тебя в Рим, декурион, но мой совет: зайди сначала в канцелярию претора, а потом постарайся найти ночлег.

-- С ночлегом я как-нибудь разберусь. А куда идти, мне решать. Подорожную видел?

Краснощёкий помялся, вспоминая отпечаток проконсульской печати, и пожал плечами.

-- Ладно, решай сам, но потом не говори, что я не предупреждал... Сейчас иди прямо, к форуму, потом свернёшь направо в Этрусский квартал и, не доходя до Большого цирка, налево к Мугионским воротам. Там храм Юпитера Статора, издалека видно, так что не промахнёшься. Только будь поосторожней, Этрусский квартал не самое спокойное место...

Сразу за воротами Эмилия окружила стайка мальчишек, предлагая за пару мелких монет провести его в любую часть города. Он едва отбился от них, придерживая одной рукой меч, а другой подвешенный к поясу кошелёк. Лица у мальчишек были такие, что ещё не известно, куда бы они его завели. Сам когда-то вот так встречал приезжих у городских ворот и при случае был не против срезать кошель у зазевавшегося чужака.

Широкая мостовая провела его вдоль длинного ряда домов и торговых лавок к форуму. Просторная площадь, с которой связывалось столько легенд и преданий, и на которой были сосредоточены вся власть государства и все его богатства, больше напоминала рынок. Со всех сторон её обступали храмы, базилики, увитые плющом беломраморные колоннады портиков, застывшие в неподвижных каменных позах статуи богов и консулов. Над ними, пристроившись на крутых склонах холмов, возвышались другие храмы, другие портики и другие статуи. И вокруг всего этого архитектурного величия крутился бесконечный, не замирающий ни на мгновенье сплошной людской водоворот.

Эмилий никогда не видел такого множества людей, собравшихся в одном месте. Они одновременно двигались в разные стороны, торопились, сталкивались, ругались, опять куда-то торопились, словно в этом заключался весь смысл их жизни. Между ними сновали лоточники, предлагая всякую снедь и дешёвое вино. Торговля шла бойко, и лоточники с полыхавшими от жары и бесконечного бега лицами спешили за новым товаром. Эмилий тоже купил пирожок, но торговец, узнав, что он только что из Галлии, деньги брать отказался. И сразу вокруг стала скапливаться толпа, требуя последних новостей. Были забыты все дела, получалось так, что с самого утра люди ждали только его и только ради этих новостей они пришли на форум. Но едва он открыл рот, как рядом какой-то поэт принялся декламировать свои последние сочинения, и всё внимание переключилось на него.

Этрусский квартал был не менее многолюден, но сюда шли не за новостями, а за покупками. В нижних этажах домов располагались торговые лавки, поражающие взор разнообразием товара. Голосистые продавцы с хитроватыми чуть прищуренными глазами предлагали на выбор персидские ковры, египетские благовония, китайский щёлк, греческую посуду. На высоких деревянных помостах вразброс лежали стеклянные финикийские чаши и драгоценные камни из африканских копий. Изысканным матронам предлагали украшения, дорогие ткани, масла. И не редко выяснялось, что те же ковры и украшения изготовили в соседней мастерской, а блестящий изумруд с ноготь величиной сотворил стеклодув из дома напротив. Улица кишела мошенниками. Эмилий чувствовал на себе осторожные взгляды людей в серых домотканых тогах и на всякий случай передвинул кошелёк с правого бока на живот.

Свернув на Новую улицу, он наконец-то вздохнул свободно, и быстрым шагом направился вверх по дороге.

Нужный ему дом он увидел сразу. Объясняя дорогу, Оппий обратил его внимание на две статуи по углам фасада, подобно греческому Атланту поддерживающие каменный свод. Они изображали великих полководцев древности: Камилла и Квинкция Цинцината - и это было единственное, что Эмилий запомнил. Перед дверью стояла толпа клиентов, ожидающих выхода хозяина, а значит тот был дома. Немного помявшись, Эмилий толкнул дверь и вошёл внутрь.

Огромный вестибюль был до отказа заполнен народом. Люди стояли вдоль мозаичных стен и оживлённо переговаривались, от чего в помещении стоял однородный пчелиный гул. В основном это были такие же клиенты, что и на улице. Время утреннего приёма давно закончилось, и все ждали, когда же выйдет хозяин дома, чтобы сопровождать его на прогулке. В дальнем конце вестибюля двое чиновников терпеливо внушали рабу-привратнику, что им необходимо встретиться с его господином по важным государственным делам. Широкоплечий привратник с надменным видом поглядывал на них сверху вниз, и, поигрывая тяжёлой тростью, отрицательно мотал головой.

Эмилий подошёл ближе и остановился рядом с просителями.

-- Ты немедленно должен сообщить Марку Лицинию Крассу о нашем визите, - в сотый раз повторял молодой прыщавый чиновник, едва сдерживая рвущееся наружу негодование. Глупый раб никак не мог взять в толк, что это действительно необходимо. - Мы пришли из канцелярии эдила Вария Руфа с важным поручением...

-- Хозяин не велел беспокоить его, - неизменно отвечал раб. - Ждите, когда он сам выйдет. Или приходите завтра утром в часы приёма.

-- Ты не понимаешь...

-- Пускать не велено. Всё!

Доказывать что-то дальше было бесполезно, чиновник махнул рукой и отошёл в сторону.

-- Эй, раб, - окликнул Эмилий привратника. - Мне надо встретиться с Марком Крассом.

-- Ещё один! - усмехнулся прыщавый.

Привратник вскинул брови. До чего же настырны эти римляне, одно и то же приходиться объяснять несколько раз, и всё равно они требуют своего. Офицер в тусклых, покрытых дорожной пылью доспехах не казался ему большим начальником. Скорее всего, один из тех курьеров, что шлют к хозяину провинциальные префекты. И просьбы у всех одинаковые: деньги, деньги, деньги... А отдавать потом никто не хочет. Хозяин уже устал от них. В конце концов, он имеет полное право вышвырнуть за дверь через чур назойливого просителя.

-- Хозяин никого не желает видеть! Уходите, или я буду вынужден выгнать вас! - отрезал раб и для большей убедительности постучал тростью по раскрытой ладони.

Что за день, - мысленно вздохнул Эмилий. - Сначала один раб обзывает моего коня недоделанным телёнком, потом другой обещает вышвырнуть меня на улицу. Определённо, я здесь никому не нравлюсь. Отдам письма - и сразу домой. А потом назад, в Галлию. Там всё же поспокойнее.

-- Слушай внимательно, раб. - Эмилий шагнул к привратнику. - Сейчас ты пойдёшь к своему хозяину и скажешь, что прибыл гонец от Цезаря. Я три недели провёл в седле, я очень устал и очень зол. И если ты этого не сделаешь, я сломаю твою палку о твою же голову. Всё понял?

При этих словах гул в вестибюле стих. Люди подались вперёд, чтобы собственными глазами взглянуть на посланца Цезаря, а выражение лица привратника поменялось с надменного на покорно-льстивое. Не говоря ни слова, он развернулся на месте и юркнул за дверь. Через минуту в дверях появился номенклатор и жестом пригласил Эмилия следовать за собой.

Декурион скользнул надменным взглядом по вытянувшемуся лицу прыщавого чиновника - не смог отказать себе в удовольствии насладиться собственной значимостью - и вошёл в атриум.

Передняя часть дома походила на небольшой храм, ничуть не уступая ему в размерах. Вокруг обложенного зелёным мрамором имплювия стояли изящные колонны, упираясь витыми капителями в потолочную балку. Падавший сверху свет, отражаясь от вод бассейна, морскими волнами разливался по стенам и окрашивал комнату в загадочный бирюзовый цвет. Из середины бассейна бил высокий каскадный фонтан, освежая воздух и услаждая слух приятным журчанием. Стены украшали фрески, сиявшие глазурным блеском, а между колоннами стояли статуи богов в человеческий рост. Роскошь буквально слепила глаза. Недаром Цицерон прозвал этот дом "храмом Палатинской Венеры". Эмилий мысленно позавидовал хозяину - живут же люди! - и прошёл вслед за номенклатором в таблиний.

Марк Красс ждал его сидя в кресле, облокотившись на широкий мраморный столик, заваленный свитками и листами дорогого пергамента. На вид ему было лет шестьдесят. Лицо уже приняло выражение одухотворённого утомления, присущее пожилым людям, но глаза ещё не утратили былого блеска. На высокий изрезанный глубокими бороздами лоб падали седые пряди волос, придавая ему вид задумавшегося философа. В отличие от Цезаря Красс не казался грозным воителем, и если бы Эмилий не знал, кем действительно является сидевший перед ним человек, он принял бы его за школьного учителя или доброго наставника хозяйских детей.

Впечатление поменялось, стоило Крассу заговорить.

-- Письма, офицер! - В голосе звучал холодный металл привыкшего повелевать человека. Эмилий передал рабу тяжеловесный свиток, запечатанный и перетянутый красной лентой, и почтительно отступил назад.

Пока Красс читал, Эмилий украдкой осмотрел таблиний. Особой роскоши он не заметил. Здесь не было никаких излишеств - обычный деловой кабинет. Из-за стола выглядывал краешек денежного сундука, обитого для большей прочности железными полосами, да у противоположной стены примостилась бронзовая лавка с "тигриными" ножками. Из всех украшений была только мозаичная картина над рабочим столом хозяина, изображавшая человека с красивым волевым лицом и жгуче-чёрными глазами, которые, казалось, прожигали тебя насквозь. Сначала Эмилий подумал, что это сам Красс, но, приглядевшись внимательней, понял, что это не так. Изображённый на картине человек не был римлянином, скорее македонец или фракиец. Возможно, это был портрет Александра Великого, иначе зачем держать его в кабинете столь высокого государственного деятеля.

-- Значит, ты и есть тот самый Луций Эмилий? - вдруг спросил Красс.

Эмилий не понял, какой это "тот самый", но на всякий случай кивнул.

-- Цезарь хорошо отзывается о тебе. Эй, кто-нибудь, принесите вина гостю! Присаживайся, Луций, в ногах правды нет. Устал с дороги?

Эмилий осторожно присел на краешек лавки и принял из рук раба прозрачный бокал до краёв наполненный красным вином. Приказы хозяина выполнялись быстро. Сжимая бокал обоими руками, он сделал маленький глоток и почувствовал благоухающий аромат божественного нектара, живительной силой разлившийся по разбитому телу. Ничего подобного он ещё не пробовал. Точно такой бокал раб поднёс и Крассу, но тот отмахнулся, и раб поспешил уйти.

-- Ну, как там, в Галлии?

-- Воюем... Последний бой был очень жаркий, но мы победили. Разбили их наголову! Можно сказать, что Галлии больше нет, есть новая римская провинция. Сенат будет доволен, прочитав последнее донесение.

-- Да, сенат будет доволен, - задумчиво повторил Красс. Он встал и подошёл к занавесу, отделяющем кабинет от перистиля. Из-за него долетел звонкий переливчатый смех, чуть приглушённый толстым полотном, и Красс вздрогнул, словно испугавшись чего-то. - Цезарь пишет, что доверяет тебе... Он хочет, чтобы ты остался в Риме и послужил ему и государству здесь.

-- Я... - Эмилий начал медленно подниматься. - Я... мне он не говорил... Я хотел бы назад... и домой...

-- Я тоже так считаю, - не слушая его, сказал Красс. - Мой сын, Публий, - там, ты - здесь. Хороший баланс. Думаю, должность квестора на следующих выборах мы тебе обеспечим. А пока осмотришься, оботрёшься. Надо дать народу привыкнуть к тебе, проявиться как-то... Но это детали. Всё, решено, ты остаёшься!

От неожиданного поворота событий Эмилий растерялся. Нет, не то чтобы он не хотел становиться квестором, наоборот, очень хотел, но всё произошло так быстро, внезапно, что даже трудно было поверить в такое везение.

-- Жить будешь в моём доме, - продолжал Красс. - На верхнем этаже найдётся пара свободных комнат. Деньги...

-- У меня есть двести денариев!

-- Этого не хватит и на приличную обувь. Любой столичный житель даже под этими доспехами сразу признает в тебе провинциала. А нам нужен настоящий римлянин. Ну ничего, мы приведём тебя в порядок.

-- А домой... бы?..

Красс улыбнулся.

-- Где твой дом?

-- В Апулии.

-- Съездишь. Двух недель достаточно?

Эмилий радостно закивал.

-- Хорошо. Подожди пока в атриуме, мне надо кое-что обдумать. И отдай остальные письма, я сам разошлю их.

Сердце неуёмно билось в груди, не в силах справиться с обрушившимся вдруг на него везением. Эмилий прижался к ребристому мрамору колонны и несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Перед глазами уже маячили радужные картинки будущих успехов: сначала квестор, потом эдил, претор. Кто знает, может он станет консулом и великим полководцем! Стал же им Марий, а ведь тоже с низов начинал... И всё это благодаря Цезарю. Да он теперь ради него горы свернёт! Цезарь ещё увидит чего стоит его благодарность!

Напротив стояла статуя Юпитера, опиравшегося на тяжёлый посох. Царь всех богов, грозно нахмурившись, сверлил его пустыми глазницами, словно желая понять, о чём же думает этот молодой воин. Столкнувшись с ним взглядом, Эмилий почувствовал внутри себя священный трепет и невольно опустил голову.

-- Это снова ты, солдат Цезаря?! - услышал он знакомый девичий голос. - А я всё думала, какой это важный гость, что отец послал к нему меня, а не служанку?

Эмилий вздрогнул. Что за день сегодня, сплошные сюрпризы!

-- Я. - Он попытался улыбнуться. - А ты, значит, Лициния? Марк Красс твой отец?

-- Догадливый солдатик, - рассмеялась девушка. - Отец просил показать тебе твои комнаты. Надолго к нам?

На всю жизнь, - захотелось сказать ему, но ответил иначе.

-- Как получиться... Пока не надоем.

-- Значит, даже не поужинаешь с нами? - она опять засмеялась. - Шучу. Не обижайся на меня. Я иногда говорю такие ужасные вещи, самой противно становиться. - И сразу перевела разговор на другую тему. - Видел, какие тучи собираются? Наверно, скоро дождь будет. Боги за что-то на нас разгневались.

Вглядываясь в лучезарные глаза Лицинии, Эмилий готов был слушать её годами.

-- Дождь?.. - он занервничал, лихорадочно думая, что бы ответить. - Один мой друг, галл, сказал однажды после трудного боя, что дождь - это слёзы богов, пришедших оплакать своих погибших детей...

-- Галл? Много понимают эти варвары! Боги никогда не плачут.

--... И Цезарь согласился с ним.

Лициния замолчала.

-- Ладно, не будем спорить, - улыбнулась она. - Пойдём, посмотришь своё новое жильё. Оно тебе понравиться.

-- Пойдём, - кивнул Эмилий и ещё раз взглянул на суровое лицо Юпитера.

Да, - подумал он, - в Риме боги не плачут.