Хост. Встреча с Богом.


Афганистан. Газни.

Суровая зима 1984 года. В начале зимы, в декабре, стали готовиться к боевой операции в приграничном районе Хост, который располагается почти напротив пакистанского Пешавара. Задача на первый взгляд казалась не такой сложной — отбить "духов" от дороги и по образовавшемуся коридору завести продовольствие и боеприпасы в Хост. Отойти и оставить зимовать афганский гарнизон в полном окружении. Операция была армейской. Кроме нас был полк самоходной артиллерии из Кабула, батальон гордезских десантников и батальон 14 пехотной дивизии афганской армии. Может быть, кто-нибудь и ещё, но уже не вспомнить. Духи не ожидали нашего наступления и стремительно, почти без сопротивления, отступили к горам. Осторожно, разведывая дорогу, мы вошли в зону действия какого-то авторитетного полевого командира.


Гордез.

Почти без потерь, не считая нескольких обстрелов, мы подошли к Гордезу.

Небольшой восточный город лежал в круглой долине диаметром 6–8 км, на берегу извилистой горной реки. Места жуткие, духи частенько из безоткатных орудий расстреливали расположение полка, который был у них, как на ладони. Однажды душманы обстреляли палатки десантников фосфорными снарядами (что-то похожее на напалм) — тогда погибло около 20 человек. По примеру гордезского полка, и нас хотели заставить копать "щели" рядом с палатками, но, слава Богу, передумали.


Мы остановились на широкой излучине запорошенной снегом реки, чтобы дождаться кабульских и всей силой навалиться на оборзевших духов. У нас в разведроте была небольшая палатка, в которую мы забивались всей толпой, насчитывающей около 30-ти человек. Расчищали снег, стелили на мёрзлую землю брезент, и каждый подстилал свой бронежилет. Не снимая одежды, забирался в трофейный спальник китайского или японского производства.


Помню, у многих были китайские поролоновые спальные мешки, а наиболее продвинутые деды и офицеры имели пуховые японские спальники, но они были очень короткими, и рослым разведчикам были по плечи. Вот, таким образом, спали вповалку вокруг печки, которая стояла обычно в центре нашего военного "дома". Холоднее всего было спать с краю, поэтому, когда кто-то из центра уходил на дежурство, можно было занять его место.

На усиление группировки нам выделили роту сапёров из Черикара, и было решено разделить их по ударным группам. Нам тоже выделили двух сапёров.


Шмон.

На следующие утро мы двинулись в сторону Хоста. В одном кишлаке, в пригородах Гордеза, когда мчались на БМПэшках, мы повстречали какого — то "моджахеда", ехавшего на велосипеде с карабином на спине. Увидев нас, он резко повернул в другую сторону. Мы стали кричать, палить, спрыгнули с брони. Афганец, испугавшись, упал и запутался в велосипеде. Наши ребята подскочили, дали по морде, сняли часы и повели разбираться к командиру. Афганец требовал вернуть велосипед и карабин. Тут же между делом обшманали один дувал (глиняный трёхметровый забор, который охватывает такие же глиняные одно и двухэтажные постройки). "Зацепили" швейную машинку, отгоняя хозяев автоматами. Скоро дембель и пора ушивать парадку.


Техника шмона проста, но требует внимательности и осторожности. Врываемся в дувал: двое у дверей, двое внутри двора, остальные по два три человека осматривают помещения, Быстро и энергично, переворачиваем всё на своём пути, берём, что надо, и быстро уходим. А если находим оружие или спрятавшихся духов, то тогда особый разговор….


Как только выскочили из кишлака, — колонна остановилась. К нам подошёл начальник разведки и сказал, что приказали отпустить пленного, который оказался из местного ополчения. Его товарищи каким-то образом вышли на командующего группировкой и пригрозили минировать дороги. Пленному перевели, и он с радостью спрыгнул с брони, потащил за собой велосипед и карабин. Мы возмутились, но начальник разведки приказал отдать, а также вернуть деньги и часы. Так получилось, что часы и деньги уже "зажали": "никто не видел" кто их взял. Пленному врезали бодрого пинка, и мы поехали дальше.


Хост.

Ехали долго, петляя между усыпанными глубоким пушистым снегом горами, украшенными зелёными зонтиковыми кедрами. Уже в полной темноте развернулись невдалеке от Хоста. На склонах росли невысокие и редко растущие кедры, а в ущелье они устремлялись ввысь на 10 метров. Не все кедры были зонтиковыми (с плоскими кронами на разных уровнях, как рисуют их на японских гравюрах). Были и лохматые с длинными пушистыми иголками, с кривыми стволами, внутри которых самым причудливым образом переплелись прочные волокна, которые очень тяжело пилить.


Афганцы люди восточные, очень эмоциональные, от невозможности расколоть такое свилеватое полено выходили из себя. Однажды видел, как один афганский солдат бросил в сердцах топор и ходил, размахивая руками, успокаивая нервы отборными ругательствами, и пинал ногой непокорное полено. Как я его понимаю — сколько матов было сложено за этим непростым занятием.


На следующий день осмотрели место — это была долина, обрамлённая заснеженными горами. Причём, одна из них самая высокая — Алихейль, что в переводе значит "маленький Али". Находилась гора на пакистанской территории и была украшена чёрными штрихами кедров, как королевская горностаевая мантия.


Пещера.

Вдоль хребта текла речка, устремляясь прямо в пещеру, как в туннель, высотой 2–3 метра над уровнем реки и шириной 12–15 метров. Пещера была длинной и уходила на ту сторону хребта. Решили рискнуть — подались в разведку на одной машине, соединив её длинным тросом с другой, которая стояла на берегу. В эту группу попал и я, как опытный сапёр, (в разведку попал из сапёрной роты). Погрузились на броню и потихонечку тронулись.


Когда трос выбрали, — мы его отсоединили и оказались отрезанными от помощи. БМП шла на пределе глубины, вода заливала десант, головами почти касались верха пещеры. Метров через сто пятьдесят, за плавным поворотом, показался выход из пещеры, и мы выехали на другую сторону хребта. Остро чувствовалась опасность: мы были отрезаны от помощи, и было неизвестно, что ждет нас впереди. Река уходила влево вдоль хребта в красивое, глубокое, заснеженное ущелье. Когда вернулись назад, вся рота вслед за нами смогла проехать под хребтом.


Впереди были долгие переходы, зимние ночевки и стычки с духами. Мы долго передвигались по лесистым хребтам, разведывали путь для батальонов, спускались в ущелья, обнаруживая склады и стоянки душманов, после чего их минировали или взрывали.


Груня.

На одном из переходов у приданного нам молодого сапёра, среднего роста паренька, с круглым простым лицом, с головы слетела шапка и упала в глубокое ущелье. Чтобы не замёрзнуть, он подвязывался портянкой, как платочком. На привалах, когда нас догоняла пехота, многие подшучивали над ним, прозвали Груней и шутили: "Какая у вас Груня! О, да она ещё и курит!?" Паренёк был "молодым", и ему не было ещё 18 лет. Родственники надоумили идти в армию, говоря что, если раньше призовёшься, то раньше дембельнёшься. Это была его первая боевая операция.



Духи.

Однажды мы шли проверить кишлак, и нам на встречу вышла группа замыкания афганской армии. Среди них выделялся молодой рослый советник. Он служил после окончания восточного факультета ЛГУ. Пока шла операция, мы несколько раз с ним встречались, и "трепались за жизнь". Странная, конечно, картинка: высокий русский парень среди смуглых афганцев. Он сказал нам, что вчера выбили душманов из кишлака, а сегодня духи жмут, и их батальон оставляет позиции, так что духи вот- вот будут здесь. Мы выбрали место за кишлаком около дороги, на склоне горы заросшей кедрачом. Когда духи выскочили и побежали преследовать афганцев, открыли шквальный огонь. Духи, отстреливаясь и оттаскивая раненых, отступили в кишлак, а мы пошли по своему маршруту.


Где — то в середине дня увидели большую группу духов. Мы были в перелеске, а они по целине пересекали заснеженное ущелье и уходили вправо к хребту. Их было человек 50, а нас 25. Командиры решили не принимать бой и дать им уйти. В этот момент выяснилось, что наш медик, когда лежал в засаде то нечаянно приснул и оставил автомат. Провинность на грани преступления…


Походные будни.

Мы, пропустив духов, ушли влево, поднялись на хребет. Потом спустились в ущелье и вскоре набрели на небольшой кишлачок. В одном дувале нашли выпущенных кур. Поймали несколько штук, и когда стали выходить из дувала, нам навстречу группа вооруженных афганцев. Не успели мы схватиться за автоматы, как среди надвигающихся узнали знакомого советника. Я помог ему поймать курицу, а он прочёл несколько строк из Корана, который лежал в его сумке. На этом и разошлись.


Большая группа нашего полка поднялась на высокую гору. Там все и расположились на ночлег. Огромная, плоская вершина горы, покрытая снегом, была похожа на стол, застеленный белоснежной скатертью. С медиком, потерявшим автомат, поступили следующим образом: потерянный автомат списали на убитого сегодня в бою солдата. Медика нам заменили и дали в придачу 2-х человек из муз. взвода. Начштаба сильно "обиделся" на музыкантов и комендачей, и стал гонять их на боевые.


На следующий день мы собрались двигаться дальше. Взводный принёс карту, там была обозначена местность и группировки, действующие вокруг нас. Их насчитывалось около 10 со всех сторон, в каждой человек 50–70, и на вооружении крупнокалиберные пулемёты и безоткатные орудия. Наш маршрут пролегал в самую их гущу.


Ирик.

Мы прошли через занесённый снегом хребет, и вышли на перевал, где встретили несколько рот на привале. Здесь я увидел своего бывшего "черпака" Ирика из Туркмении. Помню, когда я пришёл молодым сержантом из Союза, то этот худощавый, невысокий паренек пытался меня "кантовать", но, получив отпор, стал хорошим товарищем и впоследствии помогал обживаться на новом месте. Потом Ирика избили "деды", и он одного из них "вложил" командиру роты, того посадили на "губу", а Ирика перевели в пехоту. Выходит, что Ирик был дембель — осенник и давно должен быть дома, но это были суровые времена, когда дембеля — осенники уходили домой в феврале, а дембеля — весенники в августе.


Он сидел на земле, отвернувшись от других, в старом, потёртом обмундировании, я поздоровался и подсел к нему.

— Ну, как, приготовил парадку на дембель?

— Да нет, всё некогда. Одну нашёл, но она немного мала.

— Ну, ничего, у меня была приготовлена одна, но я нашёл новую, так что, когда вернёмся, — отдам её тебе. Ты её немного ушьешь, и будет в самый раз.


Выступаем.

В это время пехота прикалывалась над Груней в ожидании команды "Приготовиться к движению!". Когда команда прозвучала, пехота лениво встала и отправилась вперёд по хребту, а мы спустились в покрытую глубоким снегом долину, чтобы разведать подступы к другому перевалу для другого батальона.


Через некоторое время на хребте закипел жаркий бой с разрывами и шквальным огнём. Из полковой связи мы узнали, что 7-я рота нарвалась на душманов-фанатиков, так называемых "чёрных аистов" (они одевались в чёрные халаты и белые чалмы). Бой кипел жаркий: с самого начала погибли 7 человек и появились раненые. "Чёрные аисты" теснили и шли в атаку в полный рост, подбадривая друг друга воплями. 7-я рота просила подкрепления, и мы видели, как по хребту в тот рай-он проследовала рота. Позже я узнал, что Ирик погиб в том бою.


Несмотря на трагичность ситуации, мы находились в радужном настроении: раз зажали пехоту, то мы спокойно зайдём на перевал, т. к. духи все силы бросят туда.

Мы вышли на дорогу, ограниченную двумя глиняными дувалами, и остановились передохнуть, чтобы уточнить свою задачу. Когда стали сверять маршрут, то оказалось, что нам надо выходить на перевал по хребту возле странного дома, который находился на склоне справа. Это был двухэтажный дом, богатый по здешним местам, и в совершенно диком, плохо доступном месте, плотно заросшем невысоким кедрачом. Почему-то этот дом сразу врезался в мою память.


Александр.

В моём отделении был молодой боец по имени Александр, высокого роста и крепкого сложения, на гражданке был зубным техником, и из гильз крупнокалиберного патрона он изготавливал фиксы — накладки, похожие на золотую коронку. Разведчики с удовольствием драили их до блеска и надевали на здоровые зубы, а при встрече улыбались хищно, чтобы ярко во рту блеснула фикса, тогда это было страшно модно, и у меня тоже была такая.


Александр был связистом и носил большую рацию. Он сидел под забором бледный, с потухшими глазами, я содрогнулся. Впервые видел маску смерти на живом лице. "Наверное, его убьют", — подумалось мне. Подошёл и завёл разговор о том, что не время расслабляться, т. к. враг повсюду, и надо посматривать по сторонам. Если духи подкрадутся, не поздоровится всем. Потом я жалел в душе, что не нашёл нужных слов приободрить бойца.


Рыжий.

И вот решение принято — идём на перевал. На самом подходе к перевалу заспорили с Рыжим. Рыжий был капитаном спецназа, и когда наш бывший начальник разведки ушёл на повышение (на место начальника разведки бригады в Шинданде), то на его место пригласили Рыжего из батальона спецназа, который находился на территории нашего полка и был введён совсем недавно.


Рыжий не пользовался авторитетом, потому что был неразговорчивым и долго соображал, особенно после того, как несколько дней назад в 400-стах метрах от нас подскочил "дух" с "лежанки". Он, видимо, лежал в дозоре, и, когда мы подошли ближе, побежал докладывать.


Мы вскинули автоматы, но Рыжий крикнул: "Отставить!!" и вскинул свою снайперскую винтовку. Размеренно разрезали тишину выстрелы, все смотрели на "духа", как он стремительно петлял, уходя в горы, и считали выстрелы: "…5-6-7-8-9-10"!!! Рыжий промазал!? А дух убежал на предельную дальность и скрылся в камнях. Все мрачно посмотрели на Рыжего и молча покивали головами.

— Значит, судьба! — сказал он, и поменял обойму в винтовке.

Дело прошлое, а в тот момент с Рыжим заспорили по поводу того, как заходить на перевал. Рыжий хотел всех вывести по ущелью, но все, а особенно Коля Зинченко (крепкий парень из Воркуты), говорили, что это верная гибель, что если нас зажмут в ущелье, то погибнут почти все.

— Но по ущелью подниматься легче.

— Зато по хребту безопасней!

На том и порешили.


Заходим на хребет.

Идти в цепочке всегда труднее, чем в дозоре, потому что, если кто-то встал, значит, и ты встаёшь, а если хочется встать тебе, то ты терпишь, т. к. идущим за тобой тоже придется встать. Такая рваная ходьба утомляет и раздражает, тем более по глубокому снегу. В дозоре же пройдёшь побыстрее, потом сидишь и ждёшь, пока подтянутся остальные. Как только подтянулись остальные, — встаёшь и снова уходишь в отрыв, поэтому в дозоре частенько собирались халявщики. В этот раз в дозоре были, разведчик Коля Савченко (он был родом, из какого то крымского колхоза), Алик из муз. взвода и Груня.


Духи.

Мы стали заходить на хребет, который вёл к перевалу. На горах в тех местах росли зонтиковые кедры, и поэтому трудно было видеть, что ждёт тебя впереди. Подъём выдался сложным и тяжёлым. И вдруг крик: "Духи!". Мы тут же заняли оборону. Вокруг тишина. Причём духов заметил не дозор, а кто-то в цепочке увидел 2-х человек справа! Полежали минут 10–15. Переговоры о том, кто что видел и Рыжий даёт команду "Вперёд!".


Мы поднимаемся и идём. Буквально минут через 10 в районе дозора раздался взрыв, и почти сразу же пальба со всех сторон. Через все позиции пробежал окровавленный Алик с криком: "Все назад! Там духи!". Осколками ему расцарапало лицо, и оно было в крови. Он был в панике и бежал, что есть духу. Ему кричали, чтобы остановился, но он стремительно пробежал сквозь расположение роты и скрылся за кедрачами. После этого окружение замкнулось наглухо, и пули свистели со всех сторон.


Окружение.

События разворачивались стремительно и трагически. Я короткой перебежкой бросился к дереву и буквально нырнул под небольшой гладкий валун. Чувствовал, что кто-то по мне ведёт огонь: несколько пуль пробило вещмешок, и из простреленной фляжки вода потекла за шиворот. Хотелось подняться и перебежать, но какая-то сила словно прижимала меня к земле, потом поднялся и перебежал к следующему дереву, стоящему от меня в 15–20 метрах. Посреди корней обнаружил россыпь горячих и дымящихся на снегу гильз. Значит, в меня стреляли в упор, и если бы поднялся, то непременно убили.


Рыжий подозвал меня к себе, т. к. был ближе всех к нему с подствольным гранатомётом, и несмотря на то, что я был командиром отделения, в котором было 4 необстрелянных бойца, перебежками побежал к нему. Вдруг на левой его руке, которой он подзывал к себе, появилось красное, стремительно увеличивающееся пятно, дух прострелил ему руку, как раз посередине предплечья. Он мучительно скривился, но приказал стрелять из подствольника вперёд на упреждение, чтобы духи не утащили Груню и его автомат. Краем глаза справа в вдалеке заметил мрачный дом, что-то было в нём притягивающее внимание, словно он пристально и цепко вглядывался в меня черными глазницами пустых окон.


Дозор.

В дозор духи бросили гранату прямо ребятам под ноги — от взрыва Алика посекло осколками, Груню ранило в ноги, а Колю даже не задело. Алик убежал, а Груня громко стонал от боли, и духи стреляли на его голос, Коля пытался его вытащить, но плотность огня была слишком велика, и он отполз к роте. Вскоре Груня замолчал.

Обстреляв из подстольника подходы, мы втроем с Колей Савченко и Колей Зинченко бросились к Груне. Груня был убит — на виске темнело маленькое пулевое отверстие.


В разведке всегда считалось особым шиком не носить каски (кто — то из молодых таскал закопченную каску, которую использовали, как казан) и даже смертельный опыт ближних не останавливал бойцов. Офицеры давно не требовали этого от разведчиков, т. к. с огромным трудом добились того, чтобы носили бронежилеты, но частенько получалось так, что уходили на задание в бронниках, а потом деды отправляли свои обратно с первой же вертушкой (для молодых бойцов бронник был обязателен).


Коля Зинченко взял его вещмешок и автомат, а я взял на руки Груню, и когда просовывал руку под голову, то она оказалась в тёплой и липкой крови. Взял его, как спящего ребенка, и мы побежали. Впереди был обрыв, положили Груню на край, спрыгнули и стянули вниз. Он упал прямо на нас, распластав руки. Я стал тянуть его за подмышки, и весь перепачкался кровью. Притащили Груню в расположение роты, и положили около Рыжего.


Бой.

В этом жутком бою убили и Александра. В тот момент, когда подошли к Рыжему, видел, как Александр перебегал вправо, — пуля пробила его рацию, бронежилет и сердце. Были ранены и двое молодых бойцов: один бабайчонок и Буковский. Интересный парень, до армии женился, и пуля попала ему в область паха. Душманы почувствовали, что здесь брешь и усилили огонь и натиск.


Когда мы подбежали, то молодой боец по фамилии Кичмарик отползал, пятясь задом, как рак, но пулемёт оттаскивал за собой. Вокруг него плотно свистели пули, и мы удивились, как это в него до сих пор не попали. Схватил Кичмарика за ремень и отбросил к дереву в безопасное место.


Простой деревенский парень, он запомнился тем, что в полку подталкивал, выпавший из печки, уголь на совок голой рукой, меня это приводило в полный восторг. Коля Зинченко подхватил его пулемёт, и открыл огонь по наступающим душманам. Он вёл огонь прямо напротив этого злополучного дома, который находился от нас почти в километре


В эфире творилась полная чехарда: 7-я рота докладывала о потерях, наш взводный докладывал о потерях, и другие роты тоже сдерживали наступление и докладывали о сложной обстановке. Все торопились, кричали и перебивали друг друга.


Гриша-молдаванин.

Успокоив Кичмарика, я всучил ему автомат Коли Зинченко, показал куда стрелять и перебежал к Грише-молдаванину. Был у нас такой квадратный (даже кубический) неимоверной силы паренёк, холоднокровно-жестокий и при этом глуповато-добродушный. Нам иногда приходилось "убирать" пленных, потому что подвергали их пыткам, чтобы получить разведданные. Когда выходили к своим, то убирали как ненужных свидетелей. Этот Гриша любил протыкать шомполом барабанные перепонки в ушах с каким-то животным удовольствием, и разведчиков от этого коробило, хотя многим приходилось убивать быстро ножом.


Гриша занял крайне невыгодную для обороны позицию, но зато наиболее безопасную для себя. Он стрелял как будто из-за угла и простреливал только дальний левый сектор от себя. И в тот момент, когда духи стали подбираться к Грише, я подбежал и открыл огонь прямо поверх камня. Духи перебегали по крутому склону и даже от ранения стремительно катились вниз. Один успел перебежать и спрятаться за камень, но в тот момент, когда он выглянул для стрельбы — я выстрелил ему в грудь. Гриша сделал мне замечание, что позиция моя слишком рискованная.


Замполит.

В это время я обратил внимание, что зам. полит полка, мужик лет за 30, "целый капитан", забился в небольшую пещерку в корнях дерева и трясся от страха, бросив автомат.


Разведроте перепадали самые жирные трофеи, но рота несла самые большие потери, поэтому даже особисты не ходили с разведчиками, предпочитая шмонать после возвращения из разведки на броню (к счастью, это было нечасто) трофеи изымали, но никого не наказывали. Мы с Гришей покивали головами, что это тем более плохо, что в роте много молодых солдат, но и посочувствовали мужику — у него, наверное, семья в Союзе и есть, что терять, ну а мы, молодые, холостые, нам ничто.


Мне стало неимоверно жарко. Я скинул бронник, бушлат, "вшивник" (так называли трофейные шерстяные свитера), расстегнул ремень и продолжал вести стрельбу короткими очередями. Странная мысль о белой рубахе вертелась в мозгу. Как жаль, что нет чистой белой рубахи, а то сейчас перед смертью с удовольствием бы надел.

Пальба почти не стихала, и в каждую минуту ждал: вот-вот прорвется тоненькая нить обороны, духи будут стрелять в меня сзади, и пуля пробьет спину или ногу, и от этих мыслей сжимались мышцы спины и бедра, как перед уколом.


ВСТРЕЧА С БОГОМ

Выдалась небольшая передышка. Я лежал на снегу в одном потном х/б, задыхаясь от жары, и торопливо заряжал пустые магазины. Именно в этот момент произошла моя ВСТРЕЧА С БОГОМ. Заряжал магазины и рассуждал.

— Ну, хорошо сейчас духи прорвут оборону и меня убьют, но ведь, кому-то будет меня жалко, просто нестерпимо больно оттого, что меня не будет. Ведь кому — то я нужен непременно! Стал перебирать: для матери это, конечно, горе, но у неё останется отец и сестра, каждодневные дела притупят боль и скорбь утихнет. Девушка быстро забудет меня и устроит свою жизнь, а у друга свои заботы.


Раньше обижался, почему друг "тащится" в Союзе и "отрывается по полной". А я здесь, в Афгане, несу такую тяжёлую службу, рискуя жизнью. Но в эту минуту, вспомнив друга, спокойного и подслеповатого, как Пьер Безухов, обрадовался, что попал именно я, а не он. Его убили бы раньше, а мне это оказалось по силам, и мы с ним ещё встретимся на гражданке.


Перебирая среди родных и близких, не находил того, кому я непременно нужен и просто необходим. Но я уже ощущал на себе всю ЕГО невероятную любовь и тревогу за меня, и это давало мне силы и даже радость. Но кто Это, я узнал гораздо позже, лет через 15. Это был Бог!!! Высокое трепетное чувство встречи с Богом пронёс через всю жизнь. Ни с чем не сравнимое чувство встречи с Богом, которому, несомненно, в высшей степени дорог каждый человек, даже такой атеист и материалист, как я. Это чувство было недолгим, но очень сильным и действенным. Жаль, что тогда не знал перед кем лежал и думал о смерти.


Когда мои боеприпасы уже подходили к концу, (2 боекомплекта, около 900 патронов, 20 гранат для подствольного гранатомёта) в душе стала нарастать тревога: "А что дальше?". Одну ручную гранату положил в карман х/б, чтобы взорвать себя, если духи попытаются взять меня в плен живым, т. к. не понаслышке знал об их яростной жестокости к неверным. Несмотря на калейдоскоп событий, бой длился еще не более часа.


Подмога.

Атаки духов стали ослабевать, а вдали послышались разрывы гранат, это подходил на помощь батальон, и разрывал клещи окружения.

Полное успокоение мы почувствовали, когда в расположение роты притащили АГС (автоматический гранатомёт Симонова). Страшно тяжёлая штука, которую тащили несколько человек — один треногу, другой ствол и почти вся рота ленты с гранатами. Всегда сочувствовал пехоте, которая таскала за собой АГС, но в этот раз это был просто праздник, не меньше, чем день рождения. А лучшей музыкой стал уверенный грохот убивающей машины, когда она выплёвывала гранаты на головы отступающих духов, легко срезая верхушки кедров.


От ребят мы узнали, что при наступлении погиб только один человек, командир роты, и ранено несколько бойцов 4-й роты, которую привёл окровавленный Алик. Один из раненых был мой тёзка, Игорь из Выборга, и мы вместе с ним ехали потом на дембель из Ташкента.


Нач. хим.

И где-то в это время появился "друг губы" — нач. хим. (известный жестоким отношением к "губарям", т. е. сидевшим на гауптической вахте). Он специально приходил туда и устраивал массовые учения по химзащите: " вспышка слева — вспышка справа", а то и в морду мог запросто засветить. Каким-то образом он увязался за нашей ротой, и вот когда 4-я рота отбила нас, он подошёл к растерянному лейтенанту.

— Кто тут у вас командир роты?

— Ну, наверное, я!?

Нач. хим одёрнул его, чтобы не распускал нюни и доложил ему, как положено, как старшему по званию. Нашего командира роты не было тогда на месте, т. к. он был в отпуске, а начальник разведки был ранен.


Вспомнив о нем, пошёл вверх по склону.

Рыжий сидел на том же месте, холоднокровно перенося боль, невдалеке лежал убитый Груня, его лицо разгладилось и напоминало удивлённого ребёнка.

Закрыл ему рукой глаза. Веки, прижатые пальцами, послушно поползли вниз. Повернув голову, увидел опять этот зловещий дом — призрак. Может быть, именно из него следили за передвижением роты, и выдвинулся отряд душман, который окружил нас. Что — то было в нём пугающее и враждебное.


Окончен бой.

И в этот момент стал падать крупный белый снег, успокаивающий и отрезвляющий, закрывающий мягкой чистой пеленой все следы свершившейся трагедии. Стало прохладно, и я вспомнил о том, что на дворе зима, а сижу в одном запачканном кровью х/б. Встал и пошёл к тому месту, где скинул одежду, быстро оделся и стал собирать содержимое вещмешка.


Увидев консервы, сразу же почувствовал голод. Естество своё берёт, предложил Грише перекусить и он согласился. Вокруг ходили люди, стаскивали в одно место убитых и раненых, а мы сидели и ели, "перетирая" дела прошедшего боя.

Убитых и раненых оставили на месте боя с медиком и 4-й ротой, укрепляющейся на наших позициях.


Перевал.

Сами двинулись на перевал за уходящими душманами. Душманы оставили перевал без боя, и когда мы туда пришли, там было уже всё истоптано. Плотно валил крупный снег.

Пехота заняла позиции на перевале. Так как перевал густо зарос кедрачом, а склоны были чистые, разведроту разбили по 3 человека и разместили в дозорах на подходе, за линией деревьев, чтобы лучше могли простреливать местность.


Ночь прошла тревожно, каждый час проверяли дозор. Мы втроем лежали на одной палатке, а другой накрывались сверху, по очереди забываясь сном. Утром, когда рассвело, поступила команда собираться. Было интересно наблюдать, как вставали дозоры. Гладкий, усыпанный снегом склон взрывался на глазах то тут, то там.


Это разведчики откидывали палатки, а снег взлетал кверху, из-под палаток появлялись окоченевшие от холода парни. Лично у меня страшно замёрзли пальцы, и я с трудом завязал окоченевший вещмешок. Попили горячего чая и подкрепились. Вертушки за ранеными не прилетели из-за снегопада и пасмурной погоды. Нас все равно послали утаптывать площадку для вертолётов. Но вертушки так и не прилетели…


Отход.

Взяли своих раненых и тронулись в путь. Рыжий шёл сам, а раненых бойцов и убитого Александра пришлось нести по целинному снегу, в котором то и дело по колено утопали наши ноги. Рыжего после ранения комиссовали, и он прислал нам письмо о том, что был рад возможности служить с нами.


По хребту и по долине идти было несложно. Самое трудное предстояло впереди — вместе с ранеными и убитыми солдатами преодолеть маршрут в несколько километров по скалистой тропе вдоль горной реки. Помню, как один парень сорвался и повредил руку, но хорошо, что удачно зацепился за скалу и не сорвался в горную реку. Мы шли без всякого прикрытия на пределе человеческих возможностей, изнемогая от усталости. Ожидали нападения в любую минуту, не имея возможности защититься, т. к. по 6–8 человек несли каждого раненого и убитого Александра, Те, кому посчастливилось "отдохнуть", тащили автоматы и вещмешки своих товарищей.


Груню выносили афганцы, и когда мы его увидели, он был без бушлата и ремня, в одном сапоге с привязанной на запястье картонной биркой от сухпая, на которой было написано его имя и фамилия, номер части, дата смерти. Его волочили по земле и бросали под уклон, он падал, распластывая беспомощно руки, его подхватывали и снова бросали вниз, сердце замирало от этого зрелища, но все понимали, что тащить его самим было бы выше сил. Сделали замечание афганцам, но им было совершенно всё равно.


Переправа.

Наконец — то, опасная и обрывистая тропа сквозь скалы вывела в ущелье. Причём, с нашей стороны продолжались скалы, а на другой стороне узкая полоска берега, покрытая крупными гладкими валунами, за которой крутой склон, поросший кедрачом. Приняли решение — наводить переправу.



Сначала переправили на верёвках дозорную группу, потому что большие деревья были на другой стороне. Потом стали торопливо валить кедры. Зимой очень короткий день, и нам надо было выйти засветло к БТРам, которые ждали нас значительно ниже.


Несколько кривых деревьев связали верёвками, а к ним привязали ещё такой же плот. Следующий плот привязали, и он лёг на другой берег. Всю эту конструкцию разместили поудобней на выступающих из воды камнях и связали верёвками. Двое бойцов стояли по двум сторонам реки, (она была не очень широкая, метров 20 — 25, но очень стремительная) и держали верёвку, изображая поручни. Опереться на них нельзя, а в случае если ты упадёшь в воду, то за верёвку тебя вытащат. Как нам удалось переправиться самим и перенести раненых (их пришлось нести вдвоём) сейчас даже не представить, но дело сделано и, гарцуя по валунам как козы, мы двинулись в путь.


Медик.

Через некоторое время навстречу выбежал прапорщик-медик и двое бойцов (молодой мужик лет 26–28 с совершенно невоенным лицом, с простым и трогательным выражением) увидев нас, злых и измученных, он всплеснул руками и бросился помогать, крикнув своим спутникам, чтобы сменили наших. Он как- то неудобно перехватил плащ-палатку в изголовье раненого, закинув локти к верху, и взвалил себе на плечи, плечи раненого бойца, освободив сразу двух разведчиков.

Прапору было тяжело и неудобно, но он впирался и где-то через километр другой мы вышли к переправе. Афганцы оставили Груню, и пошли дальше вдоль реки.


БТРы.

Три БТРа въехали по грудь в речку, и мы стали карабкаться на них, подавать раненых, нести по БТРам, протискиваясь между башен, переступая с машины на машину и сгружать раненых вниз. До чего же всё-таки в армии любят отравить жизнь друг другу…


Невдалеке, на берегу реки, у заросшего кедрачом склона, стояли низкие кошары (домики для овец с плоской крышей). Мы заползли туда, чтобы отдохнуть, перевязать раненых и спокойно дождаться, когда нас увезут. На БТРах думали, что кто- то ещё выйдет вслед за нами, но день клонился к концу, и стало смеркаться.



Наконец-то, БТРы вылезли из речки, и мы стали грузить раненых в десанты, потом вскарабкались сами и поехали по заснеженной горной дороге. Как часто приходилось выбираться на переполненных БТРах. Наверху мало выступов, чтобы держаться, и только огромным усилием воли, удерживаешься на скользком железе, чтобы не сорваться с брони и улететь под откос или в пропасть. Однажды на Панджшере, когда мы под утро возвращались из разведки, нашу роту забирали 2 БТРа. Вот это было незабываемое ночное шоу в полной темноте без огней. Тогда только один человек упал с брони.


Остановка.

Долго ли, коротко ли петляли по горным дорогам, но уже в темноте подъехали к медсанбату, где быстро выгрузили раненых и убитых. Потом поехали дальше к позициям "градов". Останавливаться у "градов" хорошо, если конечно среди ночи они не вздумают стрелять. После стрельбы у них остается большое количество пустых ящиков, а это значит, что дрова искать не надо.


Набрали ящиков, стали их ломать и разводить костры, для того чтобы согреться и приготовить поесть. В горах всё-таки зима не шуточная, мороз градусов под -20, а иногда и больше, и до сих пор не понятно как люди могут круглосуточно находиться на морозе. Мы торопливо стали готовиться на ночлег, выкладывая бойницы из камней.


Особая деталь солдатского быта — это приготовление пищи на костре. Скуден солдатский паёк, в него входит две двухсотграммовые банки каши с мясом, тоненькая баночка с паштетом, сухари или галеты, две упаковочки сахара (как в поезде) и два пакетика чая, иногда присылали тушёнку из расчёта одна банка на несколько человек. Обычно группируешься с кем- то, в одном котелке разогреваешь кашу на двоих, а в другом кипятили чай.


Ночевка.

Сон в боевых условиях короткий, хорошо, если в час ночи удается "отбиться" (лечь спать), а вставать всегда в 6 часов, к тому же одна треть личного состава спит, а две трети их охраняет, так что спать приходилось около 2 часов. Ребята разведали недалеко от склона просторный дувал, и решили на ночлег перебраться туда. Разбитые окна и двери завесили плащ-палатками, в углу развели костёр: тепло и дежурное освещение. Самое лучшее — попасть в наряд в начале ночи, т. к. утром самый крепкий сон. Да ещё утренняя смена была обязана вскипятить чай.


Только лёг спать, как всех поднял истошный крик "Шухер!!!". Мгновенно вскочил на ноги, автомат наперевес в готовности выстрелить в любое мгновение. Вся комната озарена огнём, все на ногах, и автоматы направлены друг на друга. Просто чудо, что никто с перепугу не выстрелил. "Что случилось? Где духи?" Оказалось, что около огня сушилась плащ-палатка, и когда она высохла, то вспыхнула, как факел. Никогда не знал, что плащ-палатки такие легковоспламеняемые.


Комната наполнилась едким дымом, сорвали плащ-палатки с окон и стали проветривать. С дымом ушло и драгоценное тепло. Немного поворочался, как меня подняли на дежурство.

На дувалах хорошо вести наблюдение. Крыши у афганцев плоские с высокими глиняными бортами, высотой 60 — 80 сантиметров в ширину стен. Это своего рода — готовые стрелковые позиции.


Радостная встреча.

Дождались утра, попили чаю и вскоре подкатили наши родные БМПэшки!!! Это была радостная встреча на пике эмоций: мы обнимались, хлопали друг друга, ржали, как кони. Они про наши беды знали только из полковой связи, и, в свою очередь, пытались выйти на связь под позывным "Дымка-броня" с тем, чтобы дать знать своим ("Дымка-1"-первое отделение, "Дымка -2"- второе отделение, "Дымка" — отделение обеспечения, командир роты), что их ждут и узнать как, дела, когда будут выходить. Но попадали под наезд начштаба, который специально приходил и требовал не засорять эфир.


Они нас ласково поглаживали и говорили о том, что встреча готова, только надо добраться до брони. Броня, так называли место, где в боевом порядке стояли наши машины, т. е. наш плацдарм, откуда мы выдвигались, но, если надо, броня перемещалась в то место, куда мы выходим и прикрывали наш выход, это наш дом и наша крепость.


На броне ждала жирная пайка: брага и анаша для дед-состава. Разведрота по своему составу — коллектив многонациональный, одна треть украинцы, которые, в свою очередь, делились на хохлов и бендеровцев (западные украинцы), четверть бульбаши (белорусы), одна треть русские и нацменьшинства — двое таджимонов (переводчики — таджики), двое молдаван и двое кавказцев.


Нацменьшинства легко сбивались в крепкие землячества и подчиняли разношёрстный коллектив, но в небольших дозах это были нормальные компанейские парни. Например, таджимоны хорошо готовили и с удовольствием брались за это дело. У хохлов недюжинные способности находить сало, даже в мусульманской стране, и ставить брагу, на чём угодно, даже на томатной пасте. Плюс ко всему они были шумные и певучие (иногда это здорово доставало).


Отдых.

По приезде мы сразу же бросились мыться и менять бельё. В походных условиях эта процедура простая и бесхитростная: на кострах разогревается вода, все раздеваются по пояс и сливают друг другу. Процедура с хорошим эмоциональным зарядом, шутками, прибаутками, приколами (налить в штаны воды). Сколько при этом крика и смеха.


Офицеры сразу же уходят в свои компании. После мытья — бритья наступает праздничный стол с брагой, кто- то, " устав" от еды и тепла, тут же в тесной палатке валится спать, а, проснувшись, снова протискивается к столу.

В 21–00 объявили отбой для молодых и черпаков, а деды продолжают "оттягиваться" и берут на себя дежурство в первую половину ночи. В ход пошла анаша. От души "поприкалывались", тянет на свежий воздух, выходим втроём: я, Андрей Катыхин и Аферист (оба из Харькова)


Нач. арт.

Прислоняемся к броне и ведём громкие пьяные базары, которые достигли слуха, проходящего мимо офицера в белом полушубке. Распознав пьяные нотки в наших голосах, он резко повернул в нашу сторону. Метров за 10 Андрей Катыхин вскинул автомат и крикнул ему: "Стой! Назад!".


— "Что это такое вы вытворяете на посту! Я начальник артиллерии полка, майор Иванов!". Не запомнил фамилии этого майора, он погибнет весной, незадолго до замены. Духи недалеко от нашего полка собьют два вертолёта. Вертолёт прикрытия, и вертолёт в котором вместе с нач. артом летели несколько солдат поступать в офицерские училища.


Он сделал уверенный шаг в нашем направлении, но Андрей передёрнул затвор и направил автомат прямо ему в грудь и крикнул:

— Пошёл на хер!!

— Вы думаете, вам всё позволено?! — сказал майор.

— Пошёл на хер! — отрезал Андрей.

— Ну, я сейчас с вами разберусь! — сказал майор и нервным шагом пошёл обратно.

Мы стали стыдить Андрея за то, что он слишком грубо послал майора.

— Да, пошёл он на хер! — подвёл жирную черту Андрей.


Офицеры видно тоже "отдыхали", и через пол часа к нам подошёл прапорщик. Мужик лет под 35, простой кампанейский, любил с нами повспоминать гражданку и то, как он трахал деревенских баб, когда их часть посылали в колхоз. Большой специалист по снабжению, и роскошный стол, в основном, его заслуга. В общем, разведчики его любили и уважали.


Он рассказал, как нач. арт пришёл доставать "разогретых" офицеров и как они его послали почти теми же словами, а прапорщика отправили смягчить ситуацию, чтобы бойцы на неприятности не нарывались, и если кто перебрал, то пусть идёт спать от греха подальше. Конечно же, разведрота всегда была на привилегированном положении, но нач. арт был принципиальным, и когда вернулись в полк, Андрея Катыхина перевели в пехоту, а Афериста в гранатомётчики, меня же просто предупредили и поставили галочку, т. е. чуть что, так сразу…


Пауза.

Тащить дежурство на броне — милое дело, машины охраняет три человека, а остальные спят, и поэтому по времени минут сорок, не больше. На следующее утро "разбор полётов" — все получили вялый втык, и приказ готовиться к новому рейду. День прошёл спокойно. Чистили оружие, латали обмундирование, писали письма домой, спали и отдыхали, разговаривали "за жизнь".

На броне была кухня, не домашняя пища, но и ненадоевший сухпай, небольшое разнообразие. К сожалению, всё хорошее быстро кончается, и на следующее утро построение в полном боевом.


Новая задача.

На этот раз нам поручили сопровождать и охранять геологов или геодезистов. Вместе с ними шёл взвод носильщиков без оружия, которые тащили какое-то оборудование и 4 человека для их охраны с командиром. Афганская армия — настоящий сброд. Зачастую брали людей прямо из разбитых банд, но те должны были пройти испытательный срок, т. е. отходить носильщиками без оружия, готовить позиции, грузить-разгружать, в общем, выполнять самую чёрную работу.


Только через год им дадут оружие, и они станут обыкновенными солдатами, отслужат своё и получат паспорт. Призывной возраст от 14 до 70 лет, 3 года служишь, а потом 5 лет отдыхаешь, а через пять лет снова в армию. В армии сильно развито мужеложество, и поэтому молодым солдатам, по одному и без оружия, строго-настрого запрещено подходить к афганцам. Есть, конечно, элитные части и образцовые подразделения, но их немного.



Геологов было трое (мужики лет под 40), они с нами почти не разговаривали, только однажды они пожаловались на то, что носильщики частенько разбегаются, и действительно, этой ночью убежали ещё двое.


Новый маршрут.

Вскоре нам изменили маршрут, и мы отправились разведать расположение одной банды, но когда пришли в тот район, то духи уже оставили свой лагерь. Входили в него осторожно, опасаясь засады, коварных ловушек или растяжек, но всё оказалось чисто в прямом и переносном смысле. В лагере не было мусора и хлама в оставленных блиндажах и оборудованных позициях. На прощание взорвали блиндажи и установили несколько ловушек, натянули растяжки (частенько жертвами таких ловушек становились наши же войска, когда повторно зачищали местность).


Мы решили разведать местность за хребтом и, когда проходили по ущелью, заметили, что зашли за старинные пограничные башни (в тех местах нет границы с Пакистаном, ориентирами служат пограничные башни). Значит, мы углубились на территорию Пакистана. Вдруг в начале ущелья показались самолёты, мы рассеялись, и, когда они пролетели над нами, оказалось, что это ВВС Пакистана.


Только встали и пошли, как с другого конца ущелья показались ещё 2-а самолёта. Мы думали, что это Пакистанцы летят нас бомбить и кинулись бегом "шхериться" всерьёз а, когда они пролетели над нами, оказалось, что это наши МИГи патрулируют границу. Как только они пролетели, мы заторопились вернуться обратно в Афганистан от греха подальше, потому что пакистанцы может и промахнуться, а наши разнесут роту в "капусту".


Мясо.

Во время перехода мы нагнали роту афганцев. Накануне Аферист жаловался, что его часы стали отставать на 2-а часа в сутки и, пользуясь случаем "впарил" их одному афганцу за плитку анаши. К вечеру мы вышли на горное плато и набрели на брошенное стадо, около 50-ти овец во главе с красивым рыжим бараном, которого мы схватили и привязали к дереву, чтобы не разбежались овцы.


Одну из овец пожирнее тут же зарезали и освежевали. Меня поразило, с какой безропотностью овца принимает смерть, она не бьется в панике, и не кричит от ужаса, что её убивают, а молча ждёт с открытыми глазами. По истине жертвенное животное, которое предчувствует свою обречённость или, наоборот, высокое назначение — быть принесённой в жертву.


Таджики сделали плов и просто нажарили мяса, каждый ел, сколько хотел. После ужина всех поделили по 3–4 человека и указали где занимать позиции, и какой сектор наблюдать. В дозор со мной попал Андрей Катыхин, Аферист и Шура Сафаров переводчик — таджимон. Мне очень нравилось, когда он на распев отвечал: "Саам знаешь!" и при этом хитро щурился карими глазами.


Анаша.

Настроение было благодушным, и поэтому мы покурили немного анаши. Она оказалась очень забористой (настоящий пакистанский шан). Вообще-то, это из ряда вон выходящее событие в боевых условиях. Существует негласный запрет на курение анаши во время рейда, потому что из-за твоей слабости могут погибнуть товарищи, но мы курнули и сидели, плотно прижавшись друг к другу в выложенной из камня бойнице, перекрытой палаткой. В горах земля сильно каменистая, и окоп в ней не выроешь, поэтому собирали плоские плиты и выкладывали из них бойницы. Сидели, вели разговоры, потихонечку прикалывались: "…косяк горит, глаза горят!!!".


Рыжий баран.

На следующий день к нам на плато подошла рота афганцев, среди них был и наш старый знакомый советник. Поприветствовали друг друга, как старые друзья, постояли, поговорили "за жизнь" и подарили им пару овец. Но недолго длилось наше счастье, пошли слухи о том, что завтра мы переходим в другое место, а поэтому пришла очередь за рыжим бараном, которого собирались зарезать в последнюю очередь. Овцы крепко жались к нему и не хотели расходиться. Барана схватили и потащили из стада, с одобрительным хохотом завалили на снег, перерезали горло и оставили лежать, чтобы кровь стекала под уклон. Стадо стояло рядом и не разбегалось, никто тогда не обратил внимание на трагичность ситуации, обреченность жертв и безжалостность палачей.


Новая позиция.

На утро мы тронулись в путь, пробивая дорогу для афганцев. Они пошли на хребет, который был перед нами, а мы приняли левее и, немного пройдя, вышли на удобное широкое место, плотно поросшее кедрачом. Нам выпала красивая позиция с видом на заснеженную долину.


Горы, которые начинались за долиной, были на территории Пакистана. Посреди долины лежал полуразрушенный кишлак, разрезанный высохшим руслом горной реки. Впереди живописный хребет и сзади красивая цепочка хребтов, за которыми был Хост и наша броня. Сразу же стали строить бойницу — на этот раз мы делали большое сооружение на 5-ть человек.


Расчистили снег, наломали хвойных веток на подстилку, в изголовье поставили вещмешки. Сверху закрепили плащ-палатку, на которую положили длинные ветки и сразу же развели костер, чтобы разогреть сухпай. Спустилась ночь. Луна залила сине-зелёным светом сказочные окрестности.


К часу ночи слева от нас разгорелся бой. Это духи подкрались к десантникам и выбили их с хребта. Десантники отступали в нашу сторону, и мы готовили для них позиции. Тревожно ожидали жестокой ночной стычки, но десантникам удалось контратаковать и вернуть свои позиции.


Начштаб.

На утро оживление — прилетели комендачи, и стали рыть блиндаж для начштаба. Мы активно помогали валить деревья, носить камни. В обед прилетел и сам начштаба, привёз печку и тут же подключился к строительству. Все забегали, "зашуршали". К вечеру блиндаж был готов.


Мы забрались в свою бойницу, развели костёр и стали готовить ужин. Вдруг из долины донеслось, словно курлыканье журавлей. Это летели ракеты. Мы кинулись тушить костер, чтобы не нанесли удара по нам, но ракеты пролетели над нашими головами и упали за хребет приблизительно в районе нашей брони.


Там заполыхало зарево, и мы стали пробивать эфир: " Дымка — броня, я Дымка-1, ответьте как у вас там дела?". После чего последовал бодрый ответ "Дымка -1,я Дымка — броня ракеты упали рядом, но никто не пострадал". Следом последовал отборный мат начштаба. Через несколько минут, он прибежал на наши позиции, и устроил большой разнос, особенно потому, что никто из разведчиков не знал, кто вышел на связь. Разведчиками усилили ночной дозор на подступах к позициям.


Прикол.

Ночь скучно, хочется пострелять. Отвели молодого в скалы и дали ему гранату: "Ты бросишь гранату вниз, чтобы она упала перед нашими позициями, а мы от души постреляем, ну, а ты бегом обратно". Вернулись на свои позиции и стали ждать. Молодой медлил. Тогда в предполагаемое место выстрелили из подствольного гранатомёта. Подствольник хорош тем, что стартовый хлопок не громкий, а разрыв довольно приличный, особенно в ночной тишине.


Взрыв грянул, и мы открыли плотный огонь, к нам присоединилась пехота слева. Прибежали командиры. Посмотрели на пятно разрыва, и сказали, чтобы смотрели в оба, и ушли. Молодого нет, пошли за ним, а он стоит с гранатой в руке и жалобным голосом говорит: "А я гранату не бросал". Мы заржали, как кони, над его детской наивностью, дали ему бодрого тычка и в наказание продлили срок дежурства, передав своим сменщикам.


Присутствие начальства под боком — всегда неудобства: построения, беготня на доклады. Ближе к обеду ситуация резко осложнилась.


Арт. наводчик.

Со стороны Пакистана стали появляться небольшие группы душманов, и подходить к кишлаку. Мы давили на арт. наводчика: "Ну, давай огня!". Он следил за их перемещением и азартно отвечал: "Нет, пускай соберутся в кучу". Вдруг на наших глазах произошло невероятное: духи спустились в сухое русло, и исчезли из вида.


Пересохшее русло реки, видно, оказалось достаточно глубоким, для того чтобы передвигаться скрытно. К тому же оно проходило сквозь кишлак, и большие его участки были скрыты домами. Мы бурно комментировали происшедшее: "Ну вот, теперь лови их!!!". Арт. наводчик понял, что духи его обвели вокруг пальца, стал наводить огонь на русло, но было уже поздно, т. к. совершенно непонятно где духи и, куда ложились снаряды. Снаряды летели через наш хребет (как раз над нашими позициями), и было жутковато от их свиста. "Как бы это дерьмо не упало на нас!?" — переживали мы.


Атака.

Скоро духи объявились. Они нанесли удар по позициям афганцев и бросились в атаку. Советники по связи докладывали, что афганцы выходят из подчинения, оставляют позиции и бегут. Советники просили помощи. Через некоторое время мы увидели, как афганцы бегут по хребту вниз в ущелье. Вход и выход из ущелья были перекрыты минными полями системы "охота", и у афганцев был только один путь — через наши позиции.


Тут же поступил приказ — спустить пулемёты ниже линии кедрачей (вершина горы была заросшая кедрачом, а склоны открытые), и открыть заградительный огонь по афганцам. Афганцы увидели, что мы спустили пулемёты, и перешли на шаг, а когда прозвучали первые очереди в их сторону, остановились и, подумав, вернулись на свои позиции. Бой длился долго, но афганцы удержались. Ночью пришло сообщение о том, что на рассвете отходим.


Отход.

Ночь выдалась суетной и напряжённой, т. к. через наши позиции прошли отступающие афганцы, а следом за ними прикрывающие их отход десантники. После них мы стали ломать свои бойницы, заминировали блиндаж и подходы к позициям.


На рассвете прилетели вертушки и забрали самое необходимое, в том числе начштаба с комендачами, а мы взорвали блиндаж и побежали бегом, т. к. путь был неблизкий, а выйти на броню надо было засветло. Когда мы вышли на следующий хребет, духи стали обстреливать из безоткаток и гранатомётов наши оставленные позиции. С вершины хребта было хорошо видны разрывы в тех местах, где мы совсем недавно держали оборону.


Бежим по целине, т. к. тропы могут быть заминированы. Движение в полном боевом снаряжении по колено в снегу отнимает очень много сил, но нас заставляют бежать, практически без остановок, никаких поблажек. Ближе к вечеру спускаемся в долину.


Обстрел.

Духи увидели нашу головную группу (нас было человек пять), и стали стрелять из миномёта. Мы стремительно сбежали вниз, и бросились ничком под высокий глиняный забор, который огораживал дорогу с 2-х сторон. Мина разорвалась в том месте, где мы были несколько секунд назад, осколки просвистели над нашими головами, а комья замёрзшей земли застучали по спине. Подбадривая друг друга, мы вскочили и перебежали вперёд. В тот момент, когда зловещий свист стал приближаться, упали под противоположную стенку забора.


Мина ударила в то место, где мы только что были. Мы поняли, что выцеливают именно нас. Подскочили и побежали вперёд к противоположной стороне забора, рассеиваясь на бегу, чтобы не быть в одной куче. И когда раздался нарастающий свист мины, бросились на землю. Мина ударила точно в то место, где мы лежали перед этим. В это время с гор стала спускаться плотная лента пехоты, более выгодная мишень и огонь перенесли на них, но уже начинало стремительно темнеть.


Мы со всех ног бежали к БТРам, которые ждали нас поблизости за хребтом. Вскоре подтянулась пехота, быстро загрузились, и когда колонна тронулась, миномётный огонь стали вести по расположению бронетехники. Но колонна уже вытягивалась в линию и быстро скрылась за поворотом. Духи торопились, а нам сегодня везло, и поэтому мины не достигли цели, по крайней мере, в нашей роте потерь не было.


Уходим.

Мы ехали в полной темноте по дороге в сторону брони и, когда подъехали, никто на броне не ожидал такого стремительного отступления. Мы подъехали под залпы "градов", они на прощание обстреливали базы душманов на территории Пакистана под Пешаваром. Мы быстро свернули палатку, распихали вещи по десантам (так сокращённо называли десантные отсеки в БМП) и минут через 30 стали вытягиваться в колонну.


И тут нашего слуха достигло знакомое курлыканье журавлей — это в нашу сторону летели ракеты. Мы выехали на дорогу, когда первые ракеты упали в расположении полка. Раздались мощные разрывы, слившееся в общий гул, и яркие вспышки огня озарили окрестности. Но мы уже уходили, и разрывы постепенно удалялись. Духи видно били через хребты в ответ на наши залпы и не видели, что мы уже оставили свои позиции.

Колонна торопливо уходила из района боевых действий. Я ехал на месте командира БМП. Было холодно, но горные пейзажи, залитые лунным светом, действовали успокаивающе. Правда, тревога долго ещё не отпускала меня. Не верилось, что на сегодня наши злоключения кончились, и самое худшее уже позади.


Гордез.

Примерно к часу ночи мы достигли Гордеза и стали сворачиваться в боевой порядок, занимая свои позиции. Ставили палатку, печку, разогревали паёк и к 2-м часам уснули. Мне посчастливилось дежурить в первую часть ночи: в голову лезли разные мысли о том, что в моём отделении большие потери среди молодых и в полку будут большие разборки по этому поводу, что на носу новый год (это было около 25 декабря).


Вспоминал прошлое и думал о будущем — всё крутилось в голове по кругу и не давало уснуть. Поэтому, отпустив спать молодого солдата, остался дежурить и в следующую смену. Ходил между машин, поднимался на броню и смотрел на ночной Гордез, совершенно серый и не броский город, состоящий из прямоугольников, дувалов, без архитектурных излишеств, без высоких мечетей и минаретов.


На следующий день мы отдыхали и фотографировались. Когда показал эту фотографию матери, она удивлённо спросила: "Это ты сфотографировался с офицерами?". Нет, это были мы, простые солдаты бородатые и злые, закопченные у костров и под жёстким южным солнцем.


Утром колонна выдвинулась домой. Выдался хороший солнечный денёк, и так хорошо было загорать на командирском месте, пока мы не подъехали к валидадской зоне. На самом подходе к перевалу, на склоне, по обе стороны дороги, стояли полуразбитые брошенные дувалы.


Засада.

Когда наша колонна вошла в кишлак, духи пропустили сапёров и разведроту, а потом обстреляли пехоту из гранатомётов и стрелкового оружия. Одному бойцу граната попала в бок и оторвала большой кусок. Развернули башни и открыли огонь по позициям душманов, прикрывая отход пехоты. Духи перенесли огонь на нас, но мы уже пятились к выходу. Выскочив на окраину, попытались обойти духов с флангов, но встретили сопротивление, и одна машина нарвалась на фугас. Зацепили подорванную машину, и отошли в исходную позицию. Смеркалось, и приняли решение отойти, переночевать, а с утра начать наступление с тем, чтобы разбить закрепившихся духов и уйти домой.


Раненый.

Когда мы расположились на отдых, офицер-медик подходил к бойцам и просил, чтобы ему помогли найти ватное одеяло. Но все занятые неотложными делами проходили мимо. Он подошёл ко мне: " Помоги, сержант, у нас тяжёлый раненый, надо найти ватное одеяло, вымочить в солевом растворе и замотать раненого, иначе он до утра не доживёт".


Парень лежал с краю от других раненых, перевязанный, в окровавленных бинтах, казалось, что бок у него вырван по самый позвоночник. Он был в полусознании. С тяжелоранеными спокойней, у них сил нет стонать и шевелиться, жизнь их в равномерном спокойном дыхании. Побежал к своим, взял трофейное бабайское одеяло, сказал им, зачем оно мне надо. Взводный утвердительно кивнул головой, и меня отпустили к медику помочь раненому, и не поставили в ночное дежурство.


Сбегал к горному ручью, набрал воды, принёс к машине и развёл соль. Воду было не согреть т. к., опасаясь ночных обстрелов, костры не разводили. Тщательно вымочил одеяло, намокнув, оно, стало тяжёлым. Положили на него раненого и плотно завернули, как мумию. Он был тих и слабо постанывал, когда его вертели. Какое — то время посидели с медиком, поговорили о том, что ранение очень тяжёлое, требует срочной операции, и если бы его доставили сразу на операционный стол, у него был бы шанс. А так… Мы поговорили ещё, и я отправился отдыхать.


Весной перед самым дембелем, когда проходили сан. инструктаж перед очередным рейдом, узнал от этого врача, что парень тот выжил и прислал врачу благодарственное письмо. До чего удивительно устроен человек, он может умереть от небольшой царапины, и выжить среди невероятных разрушений тела, среди не совместимых с жизнью страданий.


Возвращение.

Ещё до рассвета наша рота выдвинулась разведать подходы к позициям душманов, не встретив никакого сопротивления, вошли в кишлак. Кишлак был пуст, о чём сразу же доложили на броню. Минут через тридцать колонна въехала в кишлак, и, когда она прошла, мы поехали за ней.


Обогнали колонну, и первыми выскочили на перевал. На спуске открылся чудесный вид на нашу долину, на живописное озеро Сарде с островом посередине. Вдали белел кишлак, за которым и располагался наш полк. Машины рванули — впереди нас ждал родной полк и долгожданный отдых.


Мы мчались, обходя знакомые кишлаки: продушманский Сартосан, прокоммунистический Рабат, невдалеке от которого была крупная перевалочная база моджахедов Бумбашер. Вот небольшой кишлак Паджак перед входом в полк, проезжаем сквозь минные поля и видим, как на КПП машут наши ребята.


В полку.

Колонна при въезде в полк начинает распадаться, все подъезжают к своим палаткам. Подъезжаем и мы к расположению нашей роты, разгружаемся, и машины уходят в парк.


В полку оставалось 3 человека из разведроты. Позже к ним присоединился парень с разбитой рукой, тот самый, который сорвался, когда несли раненых. Ещё один разведчик, у него во время нашего рейда умер отец, и ему дали две недели отпуска, чтобы проститься. Горячо обнялись, сели на свои заправленные койки, стали читать пришедшие за это время письма, слушали рассказы про полковые новости.


После обеда отдых, а ближе к вечеру поход в баню. У нас была трофейная гармонь (а м.б. аккордеон), и один разведчик Володя Балашов здорово и зажигательно на ней играл. Мы вдохновенно подпевали, так с песнями пошли в полковую баню. В бане заняли свой угол, подвинув всех остальных.


Разведчиков никто в полку не задевал, потому что на выручку приходила вся разведрота. Баня состоит из 2-х отделений, большого и маленького, где-то на 10–12 душевых кабинок. Выгнали из маленького зала пехоту и заняли его полностью. Вдохновенно плескались, намывались, дрались мочалками, обливались холодной водой. После затянувшейся операции в зимних горах — это было просто наслаждение. Бесконечное множество тёплой воды!


Потом готовились к ужину. После ужина офицеры пошли к себе, а у нас начался свой праздничный ужин, тем более что, разведчик, который вернулся из Союза, с большим трудом привёз настоящей русской водки. Впереди нас ждал долгожданный праздник, короткий отдых.


Вот так закончилась короткая зимняя операция из жизни русского полка, волею судеб занесенного на горное плато, в самое сердце Афганистана, одного из 100-тысячного контингента, несущего свою нелёгкую службу вдалеке от родины.


Да, странная исповедь стареющего интеллигента: "Были когда-то и мы рысаками!?" Конечно же, трудно перенести дух и мысли того времени, когда был молод и полон сил, жил порывами, а не рассудком, когда легко было рискнуть и начать всё сначала.


Загрузка...