Так, например, однажды Анна засиделась у Присядкиных в гостях далеко за полночь. По старой советской привычке ей вежливо напомнили о том, что вот-вот закроют метро. «Плевать, - отмахнулась Анна, - я вызову машину из гаража». В кругу Присядкиных до сих пор не было человека, вызывавшего ночью машину из гаража. И в самом деле, когда Анна, наконец, куда-то позвонила, буквально через пять минут, почти как в сказке о Коньке-горбунке, у подъезда стояла черная «волга» с мигалкой. «Это сменная машина, - объяснила Анна, - потому что ночь. А в другое время суток у меня свой водитель».
Как это все ласкало Валентинин слух! В другой раз Анна пригласила своих многочисленных обтрюханных дружков-писателей в ресторан на день своего рождения. В таких роскошных ресторанах никому из них бывать прежде не приходилось. От блеска золота и хрусталя болели глаза. Французское шампанское лилось рекой. Обед состоял из семи сменных блюд. «Это же, наверно, очень дорого, Аня?» - наивно поинтересовался кто-то из приглашенных. «Да брось ты, у нашей партии есть прекрасные спонсоры. Чуть что, я звоню им». Но вот чего не стала рассказывать Анна Бербер своим друзьям, так это того, что часто в Государственной думе после того или иного голосования членам фракции раздавали «премию» в конвертах без опознавательных знаков. Обычно вплоть до оглашения результатов не было известно, дадут премию или нет, все зависело от итогов голосования. Но бывали случаи, когда конверты выдавали еще до голосования, то есть это был не циничный откат за результат, а как бы невинный знак внимания, что ли. Подобный порядок вроде бы существовал и в других фракциях. Правда, в ЛДПР, по слухам, все средства после голосований шли в общак, и распределялись лично вождем, и вовсе не поровну, а в зависимости от заслуг депутата.
У каждой фракции были постоянные спонсоры, их вливания не зависели от рассмотрения конкретного закона, спонсоры просто благородно поддерживали тех, кому симпатизировали. Благодаря спонсорам, фракция, в которой состояла Анна Бербер и ее соратники, процветала. Они были в позорном меньшинстве, но вели себя в думских коридорах по-хозяйски, как правящая партия. За государственными делами Анна не забывала время от времени навещать старых знакомых. Сидеть с ней за бутылочкой (Анна как женщина богемная любила выпить и выкурить хорошую сигарету), сидеть с ней было одно удовольствие. Она не закрывала рот ни на минуту: «Вот Бурбулис вчера мне сказал…Полторанин имеет точные сведения… На Костикова в администрации президента гонения…» В Думе Бербер прославилась быстро: когда на общее заседание был приглашен уважаемый старец Солженицын, она в течение всей его речи демонстративно фыркала в сторону телекамеры, а во время прений взобралась на трибуну и заявила: «Все, что увидел Александр Исаевич в России, он увидел на уровне корреспондента районной газеты». Фырканье показали в новостях все федеральные каналы, а так как Анна обладала яркой семитской внешностью, многим эпизод запомнился. Далее последовала бурная общественная деятельность: в Думе она днем и ночью билась за принятие закона «О запрещении экстремистских организаций», организовала парламентские слушания «О неофашизме в России», провела международную конференцию о российском антисемитизме, стала президентом общественного фонда «Холокост», членом правления Общества российско-израильской дружбы ну и так далее… Такая неутомимая активность в одном узком направлении, которую Анна проявляла под флагами «Демократической России», стала раздражать некоторых товарищей по партии. Тем более что не все считали Солженицына корреспондентом районной газеты. Короче, когда пришло время следующих выборов, ее потихоньку убрали из партийных списков. Провалилась она и в одномандатном округе (хотя округом был тот самый писательский микрорайон на «Аэропорте», где, как она считала, позиции ее крепки). Но Бербер не унывала: кипучая общественная деятельность и многочисленные приглашения за границу, которые она ежедневно вынимала из почтового ящика, не оставляли ей места для грустных мыслей.
Так вот к этой самой Анне прибился Игнатий. Теперь ему было как-то спокойнее. Валентины рядом не было, но Анна точно так же могла его подстраховать, а когда нужно - поправить, и если необходимо – подсказать забытое. Они одновременно воткнули в уши наушники с переводом. На председательское место взобралась злобная карлица Понте дель Веккио – итальянская швейцарка крайне левых убеждений. Как иллюстрация ее взглядам, у нее тут же зазвонил мобильный телефон – в качестве мелодии для звонка был выбран «Интернационал»! В зале раздался чей-то смех.
- Извините, - сказала левая мадам и отключила телефон.
- Мы собрались здесь на нашу ежегодную конференцию, чтобы обсудить положение с правами человека в странах Европы, – сказала она во вступительном слове. - Положение это ужасно. Даже в странах с устоявшейся демократией права человека нарушаются ежедневно. Особенно это касается такого позорного явления, как дискриминация вновь прибывших из стран третьего мира, – они сталкиваются с бытовой ксенофобией, но даже и официальные власти не далеко уходят от обывателей: беженцам далеко не сразу выдают необходимые для жизни документы, из всех рабочих мест их ждут наихудшие. Почему-то существует предубеждение против мусульман – они зачастую не имеют возможности осуществлять свои религиозные обряды, носить национальную одежду в публичных местах, например в школах. Отдельный вопрос – албанцы. Многие правительства затягивают с предоставлением им статусов беженца, не выдают вид на жительство. А между тем это единственный европейский народ, пострадавшийв последние годы в таких ужасных масштабах. И я уже не говорю о правах человека в странах с неразвитой демократией, например в России и других странах бывшего СССР. На этот раз это не будет отдельной темой обсуждения («Слава тебе господи» - с облегчением подумал Присядкин), но так или иначе мы эту тему затронем, воспользовавшись тем, что в зале находятся уважаемые правозащитники из России.
Приставкин инстинктивно сполз в своем кресле пониже, так как все вокруг закрутили головами, ища уважаемых правозащитников из России. Анна Бербер, наоборот, выдвинулась вверх, приосанилась и оглядела своим орлиным взором зал. Понте дель Веккио была лучшим другом Советского Союза во времена Горбачева, она искренне радовалась открывшимся при Михаиле Сергеевиче перспективам: социализм вот-вот, казалось, приобретет долгожданное человеческое лицо. Победа Ельцина в 1991 году ее насторожила, а развернувшиеся год спустя гайдаровские реформы привели в ужас. И теперь она искренне ненавидела не только тех, кто заставил Россию свернуть на порочный капиталистический путь развития, но и саму страну в целом. Присядкин не собирался вникать во все эти тонкости. Началась унылая бодяга, которая на любом собрании клонила его в сон. Заметив в очередной раз, что он уснул, Анна тут же начинала энергично будить его. Обычно это был удар локтем в бок. Наконец, Игнатий взмолился шепотом: «Анечка, если что важное, ты мне потом расскажешь. Я с удовольствием тебя выслушаю, а сейчас мне что-то нездоровится. Я посплю, ладно?» На какое-то время Анна действительно оставила его в покое. Наконец, огромной силы удар в печень буквально поднял его на ноги. «Иди на трибуну!» - зашипела она. - «Тебя пригласили на трибуну!»
Мало что понимая, полусонный Присядкин, отдавив ноги минимум десятерым в своем ряду, дотащился, наконец, до лестницы, ведущей на сцену. По пути он вспомнил, что действительно был в списке выступающих, но все-таки где-то в самом конце. «Неужели я так долго дрыхнул?»
- Итак, уважаемый господин Игнатий Присядкин, мы хотели бы услышать и ваше мнение по обсуждаемому вопросу. Хочу только предупредить, что время вашего выступления ограничено десятью минутами. «Жалко, что не одной минутой», - подумал Игнатий. Но он не был захвачен врасплох. В кармане пиджака лежала бумажка, заранее, еще в Москве, написанная для него Валентиной. Развернув бумаженцию, он начал рассказывать присутствующим о тяжелой жизни российских заключенных. Как гость правозащитной конференции, он, конечно, должен был признать эту жизнь совершенно отчаянной, не соответствующей международным пенитенциарным нормам. Но как советник президента, обязан был рассказать, как много делается в последние годы для того, чтобы преодолеть некоторое отставание нашей тюремной системы от соответствующих европейских стандартов. Валентина была большой дока соединять несоединимое, и, по всей видимости, она написала для Игнатия блестящий текст. К сожалению, зачесть его до конца Игнатию не удалось, потому что примерно на пятой фразе он был бесцеремонно прерван председательствующей карлицей:
- Все это очень интересно, господин Игнатий Присядкин, но, как вы должны были заметить из предыдущих выступлений, мы надеялись услышать от вас о другом: продолжаются ли зачистки чеченских сел, изгнание жителей в лагеря переселенцев в соседнюю республику, пытки и убийства мирных жителей в тюрьме Чернокозово, короче, хотели услышать ваш комментарий по поводу того, что здесь только что прозвучало.
«Дура Анька, неужели трудно было шепнуть хотя бы в двух словах, что тут прозвучало». И Присядкин решил броситься в этот омут с головой. Он отложил Валькину бумажку в сторону.
- Скажите, господин Игнатий Присядкин, достоин ли чеченский народ той участи народа-изгоя, которую предназначило ему ваше руководство? – задала прямой и откровенно провокационный вопрос Понте дель Веккио.
- В детстве мне пришлось жить в Чечне, - начал Присядкин, в голове которого неожиданно наступило некоторое просветление, - и я проникся невероятным уважением к этой прекрасной трудолюбивой нации. Сталин пытался уничтожить чеченцев поголовно, мы, к сожалению, продолжаем его дело. Мы превратили их родину в логово террористов, разрушив там всё,
оставив массу безработных, не имеющих ничего, кроме автомата. Но большинство там все-таки нормальные люди. Я преподаю в Литературном институте, и у меня там есть один студент, будущий поэт. Он уже заканчивает. Я спросил у него, по какому адресу тебе писать. Он отвечает: пиши – «Грозный, пепелище». У него трое детей, и они вместе где-то в землянке там живут. Эту нацию нельзя победить, а значит против нее нельзя воевать. Каждое селение – наше, пока наши солдаты стоят там. Стоит им уйти, и в этом селении каждый житель – наш враг. С ними надо не воевать, а как можно больше туда давать денег, чтобы там не было безработицы, и молодые парни не шли в наемники. С помощью огромных средств надо создать там нормальную жизнь. Это единственный способ. Оружием Россия ничего не добьется в Чечне. Это ошибка.
В зале раздались аплодисменты. Аплодировала даже Анна Бербер. Присядкин был радостно возбужден, но не реакцией на свои слова, а тем, что, может быть, впервые за последнее время он сказал что-то связное, ни разу не запнувшись. «А я еще молодец» - подумал он.
- Ну что ж, - сказала председательствующая, - это было замечательное выступление, спасибо вам. Но хотелось бы знать, разделяет ли российское руководство прозвучавшую точку зрения или вы высказали свое частное мнение, и не более того?
И тут Присядкин по-настоящему струсил. Конечно, заманчиво было бы сказать, что это точка зрения руководства, потому что тогда будут рукоплескать уже не ему, а руководству, и, возможно, какое-то эхо этих аплодисментов докатится до Москвы и ему там скажут спасибо. Но с другой стороны, а вдруг руководство как раз будет не радо этой его самодеятельности. Оно ведь вроде как решает все проблемы в Чечне силой оружия. Да и уезжая, он сообщил Кускусу, что едет на рутинную конференцию по положению заключенных в тюрьмах, а тут пришлось говорить по большой политике. Поэтому Игнатий немедленно нацепил на себя привычную маску рассеянного академика Лихачева, пробурчал нечто совершенно непонятное – ни да, ни нет, - и преувеличенно по-стариковски засеменил с трибуны к своему месту. Там его уже ждала в полном восхищении Анна Бербер.
- Игнатий, ты герой! – схватила она его за руку, - ты молодец! За такие речи тебя, конечно, в Кремле по головке не погладят, но главное сказать правду. Умница! Я всегда знала, что ты кристальный человек! Жить не по лжи!
«То есть как это по головке не погладят?» - совсем упал духом Присядкин.
– «Господи, что же это я наговорил сейчас такого». Он пытался прокрутить в голове сказанное, но ничего не вспомнилось. Ужас овладел Игнатием: из своего выступления он не помнил ни слова! Ни единого! Вся его речь, как ее общий смысл, так и детали, полностью исчезла из памяти. Он забыл ее начисто.
Единственное, в чем он не сомневался: он наболтал лишнего.
-Игнатий! Игнатий! – только и повторяла восторженная Бербер. И чем больше она восторгалась, тем противней делалось на душе Игнатия. Мало того, что его мог ждать нагоняй в Москве (была, правда, надежда, что у «большого брата» вряд ли такие длинные руки, точнее уши, чтобы дотянуться до каждой левацкой конференции), так еще и Валентина наверняка в гостинице устроит ему выволочку. «Как бы так договориться с Анной, чтобы она не рассказывала Валентине о моей речи?».
Анна как будто услышала его мысли:
- Игнатий, где Валентина? Идем сейчас же к ней, она должна знать о твоем триумфе.
И не дожидаясь, когда заседание закончится, Игнатий, сопровождаемый не умолкающей ни на минуту собеседницей, побрел к себе в гостиницу.
Валентина уже вернулась из магазинов. Она не стала спрашивать о подробностях, потому что, как ни странно, уже была в курсе:
- Игнатий, - скорбно сказала она, - мне звонили из «Франкфуртер рундшау». Ты что-то сегодня сказал такое, что к тебе едет корреспондент. Если б это была какая-то другая газета, я бы послала их куда подальше. Никаких интервью. Нам в этой щекотливой ситуации они не нужны. Еще снова ляпнешь что-нибудь. Но раз «Франкфуртер рундшау» - я не могла отказать. Ты понял, почему?
Игнатий не понимал, почему именно этой газете должно быть отдано предпочтение. Он просто забыл, почему. Дело в том, что, как я уже говорил, именно в Германии Присядкины создавали для себя запасной аэродром на случай неблагоприятного развития событий. Машка выучила язык, и даже наметила для себя университет, куда ее без сомнения возьмут, если потребуется. Сама же Валентина разослала по всяким немецким организациям свои резюме в надежде, что где-то ее смогут принять на работу. К некоторым из них были приложены рекомендательные письма. Так вот единственное место, откуда пока что пришел положительный ответ, была именно газета «Франкфуртер рундшау». И все благодаря тому, что с руководством газеты поговорил по душам тот самый переводчик Присядкина Карл, некогда работавший в Москве консулом… Должность предлагали незначительную, что-то там делать в газетном архиве, но это уже была зацепка. Пока что события в Москве складывались благоприятно, но лишний контакт с газетой, где ей, возможно, когда-нибудь предстоит работать, не повредил бы. Тем более что звонил и разыскивал Игнатия лично главный редактор.
«Для вас это будет эксклюзивное интервью», - несколько раз повторила в трубку по-немецки Машка, как ее называла Валентина, «переводчица на общественных началах». Это означало, что другие газеты не будут общаться с Присядкиным, пока он находится в Германии. Корреспондент из Франкфурта должен был приехать в Кельн завтра утром. Ради этого Валентина и сама пожертвует походом по магазинам, и Игнатия не пустит на конференцию. «Хватит уже, сходил, теперь год расхлебывать будем».
- Корреспондент придет в десять. Не ссы, я буду сидеть рядом, все будет под контролем… Анечка, милая, ты-то как тут оказалась? – Валентина сменила тон, - Что ж ты мне не сказала, что едешь в Кельн? Мы ж с тобой на днях говорили по телефону?
- Валя, никакого заговора тут нет, - зная Валькину мнительность, сразу расставила точки над «и» Анна. – Я постоянный член «Хельсинки Уотч», и поэтому каждый год езжу на эти конференции. Они все время в разных странах. На этот раз здесь, через год, кажется, будет в Праге. А Игнатия я даже не видела в составе участников. Видимо, они все перерешили в последнюю секунду. Должна была быть от России, насколько я понимаю, еще журналистка Поллитровская, но она, ясное дело, предпочла отправиться в Америку на вручение Пулитцеровской премии. Премия пустячная – всего тысяча долларов – но в мире журналистики самая престижная. Это как бы «Оскар» для журналистов. Выдается по семи номинациям. На всю жизнь знак качества в глазах международного сообщества, куча заказов на книги, бесконечные приглашения выступить в качестве эксперта, ну и так далее. Вот, видно, они в последнюю минуту и заменили ее на Игнатия… «Чернокозово – конек Поллитровской, - вспомнилось Присядкину, - наверное, сценарий сегодняшнего заседания готовился под нее, а я случайно попал под обстрел». Валентина недоверчиво покачала головой. Ей не понравилось предположение, что какую-то Политтровскую заменили целым Игнатием Присядкиным. Не та весовая категория у Поллитровской все-таки. Тем более, что в свое время она училась с Валентиной на журфаке, и Валентина прекрасно помнила, какой жалкий вид имела приехавшая завоевывать Москву хохлушка Поллитровская. Правда, тогда ее фамилия была Мазепа.
- Я смотрю, вы втроем, - продолжала Анна Бербер. – А мне Сашку не дали пригласить. Сказали, если с сынишкой, то за свой счет. (Анькиному «сынишке» как раз исполнилось 30 лет и у него самого уже были дети).
- Видишь ли, Анна, мы с Машкой именно приехали за свой счет, - важно произнесла Валентина. Приятно все-таки принадлежать к категории людей, которые куда-то ездят за свой счет. И хотя Валентина впервые в жизни заплатила за поездку из собственного кармана, какую-то выгоду из этого она сумела извлечь: вот Аньку поставила на место.
- Игнатий был на высоте, - не унималась Анна, пропустив мимо ушей информацию про состоятельных Присядкиных, летающих в Европу за свой счет. – Он такой молодец! Он наплевал на то, что он кремлевский чиновник, он выступал как настоящий большой писатель, как правозащитник, как человек с сердцем. Он не думал о последствиях, для него главное было донести правду!
«Вот именно, не думал о последствиях», – злобно отметила Валентина. Она не сомневалась, что последствия будут.
- Валя, - жалобно сказал Игнатий – ну кто обратит внимание на эту мелкую конференцию. Неужели ты думаешь, что президенту на стол кладут стенограммы выступлений на каких-то заштатных конференциях?
- Я не знаю, что ему кладут. У тебя много врагов, не забывай. Завтра на интервью надо быть предельно взвешенным. Вечером будем репетировать.
- Как вечером репетировать? – удивилась Анна. - Вечером прием у бургомистра в честь конференции.
- Да, в самом деле, - раздумчиво произнесла Валентина. – К бургомистру нельзя не пойти. Ну значит репетировать интервью будем прямо сейчас.
- Ребята! – застонала Анна Бербер, - пойдемте обедать. Тут у вас прямо на первом этаже в гостинице шикарная пивная с сосисками. Представьте только, с настоящими немецкими сосисками.
- Да, мама, пойдем уж обедать наконец! – стала противным голосом требовать Маша, заслышав о настоящих немецких сосисках.
- Нет! – стояла на своем Валентина. Дело было прежде всего. Надо было спасать репутацию, точнее карьеру Присядкина. К тому же в холодильнике их ждали привезенные из Москвы консервы, и совершенно необязательно было тратить деньги на то, чтобы лишний раз пообщаться с назойливой Анькой, которой и в Москве-то было too much.
- Валя, подумай, надо же подкрепиться, - вступил в разговор Игнатий, больше всего боявшийся остаться с Валентиной наедине. И потом у него тоже на нервной почве жутко разыгрался аппетит. - Валь, мы же не знаем, какие он будет задавать вопросы. Что тут репетировать. По ходу разберемся.
- Не занимайся шапкозакидательством, Игнатий. У тебя «по ходу» всегда получается лажа…Ну ладно, пошли пиво пить.
И вся компания отправилась вниз в пивную.
Утренний корреспондент оказался толстяком самого добрейшего вида. Он включил диктофон в тот же миг, как только опустился в кресло. Но Валентина не дала ему раскрыть рта:
- Я надеюсь, что окончательный текст интервью вы пришлете нам на прочтение и визирование, - строгим голосом завуча сказала она (в ее трудовой деятельности, кстати, действительно был эпизод, когда она работала завучем в школе).
- А какая в этом необходимость? – удивился корреспондент. Стало ясно, что он прекрасно владеет русским языком. «Странно, подумала Валентина, среди московских корреспондентов за последние годы я его не помню».
- Это на тот случай, чтобы мы были уверены, что вы ничего не исказили в высказываниях господина Присядкина.
- Я ничего не смогу исказить в высказываниях господина Присядкина, потому что все его высказывания будут записаны вот на этот диктофон. А диктофонные записи у нас в редакции хранятся несколько лет.
- Ну а я если он ошибется в чем-нибудь, мало ли – оговорится, к примеру,
и мы не сможем внести нужные коррективы?
- Я надеюсь, что нашей редакции не придется публиковать ошибочную информацию. Если ошибка будет существенна, нам придется за нее позднее извиняться. Постарайтесь быть максимально точным, - обратился немец к Присядкину.
- Он-то постарается, - продолжала гнуть свою линию Валентина. - Но неужели вам трудно прислать нам по факсу текст перед опубликованием?
- Да, мне действительно это будет трудно сделать, так как это интервью увидит свет уже завтра утром. Я практически с колес зашлю его в номер прямо отсюда.
- Значит, вы не покажете нам текст интервью до опубликования?
- Вы совершенно правильно меня поняли. Не покажу. Ну что ж, начнем.
- Начнем, - после некоторого раздумья сказала Валентина. С газетой «Франкфуртер рундшау» она решила не ссориться.
- Скажите, господин Присядкин, означает ли ваше вчерашнее выступление на конференции по правам человека, что позиция Москвы по чеченскому вопросу, возможно, в ближайшее время изменится?
- Нет, - сказала Валентина, - это означает, что господин Присядкин как всемирно известный писатель и авторитетный общественный деятель, высказал свою личную точку зрения. Он провел детство в Чечне и…
- Позвольте, но я задал вопрос господину Присядкину.
- Считайте, что он вам ответил.
- Но мне ответили вы. Я буду вынужден написать в статье, что на мой вопрос я получил ответ от госпожи Присядкиной.
Валентина почувствовала, что назрела конфронтация, и красная, как рак, пересела на стул в дальнем конце комнаты.
…Беседа с журналистом, вопреки ожиданиям, не была обременительной. Никаких каверзных вопросов задано в общем-то не было. Газету интересовал исключительно чеченский вопрос. Присядкин изложил не раз слышанную им по телевизору президентскую точку зрения (сам президент ни разу с ним о Чечне не говорил), но в более мягком варианте, без «мочить в сортире».
Один раз он забыл фамилию Масхадова, но из темного угла суфлер Валька подсказала ему. Потом еще он никак не мог вспомнить, как звали полковника, изнасиловавшего и убившего чеченскую девушку, да и имя самой девушки тоже вылетело у него из головы. Валентина и тут его подстраховала. Разумеется, Присядкин предпочел бы не говорить о конкретных полковниках и конкретных девушках, осветив проблему в общих чертах, но журналист проявил дотошность. Ну и еще был момент, когда на один и тот же вопрос, заданный дважды, Присядкин практически ответил по-разному, то есть дал два полностью исключающих друг друга ответа.
Общими усилиями выбрали, какой из них считать истинным. Чтобы не зацикливаться на чеченской теме, представитель немецкой газеты решил под конец поинтересоваться у дорогого гостя его впечатлениями о Германии. Присядкин ответил на удивление гладко – ответ давно был им выучен наизусть и не раз вопроизводился разным корреспондентам по разным поводам:
- Отчего я люблю нашу прекрасную соседку Германию? Вовсе не за ее богатство, хотя страна эта во всем удобна для жизни. Люблю за порядок, который, по немецкой поговорке, составляет половину жизни. За обихоженность, чистоту и красоту, которую вы умеете поддерживать…За то, что любите и бережете свою землю. Не только какой-нибудь старый дом здесь сохраняют, но и невзрачный старый пень окружен заборчиком и надпись выставлена…И везде цветы…Тут вспоминается старая немецкая, наверное, от ремесленных гильдий пошедшая поговорка: надо очень уважать чужую задницу, чтобы сделать для нее хороший стул…
Но на этот раз корреспондент оказался дотошным. Он спросил:
- Что же, получается, по вашему мнению, русские не любят и не берегут свою землю? Тем самым он наступил на больную мозоль. Присядкин горячо отозвался:
- Была у меня соседка - дома чистота, ни пылинки, а на лестничной
площадке - помойка, хоть вагонами вывози. Мол, тут свое, а там - неизвестно чье… Россия – та же общая лестничная площадка. Нет крошечного леска под Москвой, куда не вываливали бы мусор. У нас, в Прекрасновидово (одно название чего стоит: прекрасный вид!), была полянка земляничная - была до той поры, пока не вывалили туда нефтяные отходы. Хотя официально устроенная свалка - всего лишь в полукилометре. Остальные поляны, лужайки, опушки, подъезды и въезды тоже замусорены: строительные отходы, старые батареи, газовые плиты, битый кирпич и так далее. Источник у нас считается святым. Брали отсюда окрестные жители воду сотню лет и теперь еще берут с ближайших дач - но моторизированные паломники выше головы нашвыряли мусора, хоть мы, живущие рядом, не перестаем за ними убирать. Каждую весну пытаемся источник отыскать под грудой пустой тары и грязных пакетов. Живем против естества и желаем себе жить еще хуже. Ведь, обворовывая себя, нельзя стать богатыми.
- Вы имеете в виду повальное русское воровство? - уточнил корреспондент, не сообразив, что Присядкин говорил о воровстве метафорически. Но Игнатий был готов и о воровстве поговорить. Его как прорвало:
- Слава богу, "дворники" с автомашин уже не снимают. Но ведь помойного ведра нельзя оставить на лестничной площадке - упрут. Как-то провели психологический эксперимент: положили десять телефонных книг в телефонной будке и стали снимать видеокамерой… Справочники крал каждый, кто заходил позвонить. Одна старушка чуть не расплакалась из-за того, что не влезал проклятый фолиант в хозяйственную сетку. Так она умудрилась его засунуть за пазуху! И никто вокруг не осудит, ибо стащить никому не принадлежащее - это нормально. Вот что такое наша Россия.
- Но вы же советник президента. Неужели вы с ним не разговаривали на эту тему?
- А что толку? Он тоже не слепой. Только изменить тут ничего нельзя.
Такой порядок вещей складывался веками.
- Бывают у вас разногласия с вашим президентом?
Присядкин ответил, на первый взгляд, дерзко, но на самом деле именно такой ответ на подобный вопрос они недавно разработали с Валентиной. На этот раз это было дебютное исполнение:
- Я бы с президентом не работал, если бы не верил ему, – важно сказал Присядкин. - Меня эта работа, если честно, не кормит, я живу за счет литературного труда. И вообще я бы сказал, что это не президент меня выбрал в свои помощники, а это я выбрал его, так как взгляды наши сходятся и я ему верю.
На этой торжественной ноте журналист встал, пожал руки Присядкину и Валентине, и с достоинством удалился. У них гора с плеч свалилась.
- Вот видишь, Валя, ты постоянно все драматизируешь. По-моему, все прошло, как по мылу…
- По маслу, а не по мылу, - откликнулась Валентина. - Пора бы знать, раз считаешь себя Достоевским.
Только они открыли дверцу мини-бара, чтоб достать оттуда русские консервы и перекусить ( до очередного званого ужина было еще ой как далеко, а Машка вся извелась, требуя еды), как в дверь постучали. В комнату ввалился Карл Решка – всегдашний присядкинский благодетель. Он потащил их обедать на Ратушную площадь. Они сели в довольно живописном месте — на открытом воздухе. Карл угощал. С давним знакомцем Карлом можно было не темнить. Валентина поблагодарила его за протекцию во «Франкфуртер рундшау». Карл знал, что как только Присядкин по тем или иным причинам закончит свою кремлевскую карьеру, все святое семейство немедленно переберется в Германию. В меру сил он уже несколько лет негласно помогал им если не пустить корни, то по крайней мере (если продолжать садоводческие аналогии) унавозить будущее место посадки. Карл был не только переводчиком Присядкина, но отчасти и его литературным агентом. Он вел переговоры с издательствами, содействовал заключению выгодных договоров. Он направлял денежные потоки на счет, открытый им в «Дойче банке» на имя Присядкина. Нечего и говорить, много при этом прилипало и к его рукам, Валентина это прекрасно понимала, но без Карла им бы никак не справиться с той грандиозной задачей, которую она перед собой поставила – перетащить семью на Запад. Перед ее глазами были прекрасные примеры. Про матерых диссидентов типа Буковского или Зиновьева, говорить не будем. Они были высланы на Запад, прижились там, получили гражданство, заняли неплохие места при университетах и не стремились вернуться на родину. Но и правозащитники новой генерации времени зря не теряли. Покойная Галина Васильевна Старовойтова успела пристроить сына в Англии, да и сама в последние годы бывала в России только наездами. Сергей Адамович Ковалев распределил свое многочисленное семейство поровну между США и Канадой (Вопрос газеты: «Скажите, как вы провели лето?» - Ответ: «Почти все лето я занимался охотой и рыбалкой в Канаде»). Сергей Борисович Станкевич обзавелся бизнесом в вошедшей в Европейское содружество Польше, проживает там с семьей и в ус не дует, заодно представляет интересы крупнейших российских компаний, хотя мог бы жить в Москве – в бывшей квартире сталинского секретаря Поскребышева, которую он успел приватизировать в краткую пору работы в Моссовете. Был такой, если помните, инвалид Илья Заславский, председатель Октябрьского райсовета. Как-то с супругой Аллой он отправился на лекции в Штаты, да так и не вернулся, осел с женой и ребенком в городе Сан-Диего. Алла перед отъездом, когда уже и виза была в кармане, зачем-то избралась в депутаты Московской городской думы, но ни на одном заседании на протяжении всего своего четырехлетнего депутатского срока, естественно, так и не появилась. Да что там далеко ходить. Даже Анька Бербер обеспечила своего великовозрастного сынка полноценным израильским гражданством, хоть и жил он по большей части в Москве, снимал документальное кино. Наверняка и внук ее имел исправные израильские документы. «Если не мы, так хоть Машка поживет нормальной жизнью», - часто думала Валентина.
- Ну что, Валя, тебе пришли какие-нибудь ответы на твои запросы?
- Да, из газеты «Франкфуртер рундшау». Предлагают работать у них в архиве и даже заполнить кадровую анкету какую-то.
- Не торопись, Валя, я думаю, будут и более интересные предложения. Игнатий, как ты думаешь, долго ты еще продержишься в администрации? – задал Присядкину прямой вопрос Карл. – Я же должен знать, когда вы сюда двинетесь.
- Ну пока я вроде сижу крепко, а там как знать. У нас, знаешь, все так быстро меняется. Людей не ценят.
- Карл, - перебила мужа Валентина, - в июне будущего года мы снова на Бодензее. Может так случиться, что наше временное пребывание там плавно перетечет в постоянное. Какие документы нам с собой взять?
- Ну до этого еще много времени. Вы окончательно решили?
- В том-то и дело, что не окончательно. Прежде всего, беспокоит судьба Машки. Она, конечно, поступит сначала в московский вуз, но потом, возможно, придется переводиться в Германию.
- Ну мы же это уже обсуждали. Тут вопрос в общем-то решен. К сожалению, никто из вас не еврей, поэтому по еврейской линии вас тут натурализовать не удастся. И тем более вы не этнические немцы. Я думаю, было бы неплохо, чтобы у вас к моменту приезда были на руках какие-то доказательства того, что вас преследовали в России за убеждения. Чтобы не было ощущения, что приехала благополучная семья и хочет сесть на шею немецкому налогоплательщику.
- Ну а мой статус бывшего президентского советника никак не будет учитываться?
- Для миграционных властей это минус. Значит процветал. Если только разведка заинтересуется и поможет, не знаю.
- Ну а какие могут быть доказательства преследований? – попыталась уточнить Валентина.
- Ну, например, публикации в печати, лучше немецкой, но можно и в московской, что на кого-то из вас было совершено покушение… Конечно, не дай бог, но все же подумайте… Самого покушения может и не быть, но публикация быть должна. Постоянные угрозы, хорошо чтоб в письменном виде. Надо, чтобы вы постоянно обращались в милицию по поводу угроз и преследования. Тут нужны реальные факты… Понимаете?
- Ну письма мы организуем, без проблем, - встряла в разговор Маша с набитым ртом.
- Маша, помолчи, - сделал ей замечание Присядкин, - это взрослый разговор.
- И смотри не трепанись где-нибудь, - добавила Валентина, строго глядя на дочь.
- Я вам могу привести пример одного вашего кинорежиссера, - продолжал Карл. - Он вообще-то тут был человек известный, при перестройке получил даже приз на кинофестивале. Но все-таки мы не были уверены, что ему дадут немецкий вид на жительство так вот сразу. Тогда в Москве на его жену совершили безобразное нападение в лифте их подъезда. И это все решило. Это была как бы последняя капля, подвигнувшая их просить в Германии политическое убежище. То есть решили-то они давно, но нашим властям все чего-то не хватало. Вы понимаете? А так даже сомнений ни у кого не вышло – давать или не давать вид на жительство. Дело было представлено как антисемитская выходка.
- Я попрошу Василия, и он на меня нападет в лифте, - тут же прямолинейно предложила Маша.
- Какого еще Василия? – удивился Присядкин.
- Какого-какого? Из будки! – раздраженно ответила Валентина.
- Из какой будки? – продолжал не понимать Присядкин.
- Которая стоит у нас под окном. Василий – охранник, я давно уже требую его уволить.
- Не уволишь! Не посмеешь! – завопила Маша.
- Ага, а он согласится потом сесть за попытку изнасилования? - резонно заметил Присядкин, так до конца и не сообразивший, о каком Василии и из какой будки идет речь. – Вот то-то и оно… Не будь ребенком, Машка.
- Короче, ребята, думайте, - сказал Карл. – А мне пора. Я так понял, вы улетаете послезавтра. Я приеду за вами в гостиницу и сам отвезу в аэропорт, так что еще поговорим. А вы подумайте над тем, что я вам сказал. Если вы наметили уехать - меньше благополучия, больше страданий.
- Погоди, Карл, - Валентина вспомнила, что еще не все обсудила. - Нам с Машкой для многократной Шенгенской визы нужна какая-нибудь бумажка из Германии. Это мне позавчера сказала Роза…
- Нет вопросов. Я с Розой созвонюсь, и мы все организуем.
- Спасибо. А, кроме того, ты ничего не сказал, как нам здесь пристроить книгу Игнатия. Ты взялся б ее перевести?
- Какую? «Я бог»?
- Ну да.
- Конечно, взялся б, если найдется издатель. Но с этим туго. Это все-таки не проза, а очень специфическая публицистика. Круг читателей такой книги ограничен. К тому же три тома, чтение трудное. Я, конечно, делаю, все, что могу, но пока не получается. Честное слово, Валентина, именно с этой книгой не получается.
- Ну ладно. Будем надеться, - сказала Валентина, а сама подумала: «Совсем мышей не ловит Карл. Надо искать ему замену». Как будто прочитав ее нехорошие мысли, Карл решил на прощание испортить им настроение. Он спросил:
- А вы уже видели последний том собрания сочинений Сергея Довлатова?
- Нет, не видели, - насторожилась Валентина. – А что там?
- А вот что там. Я специально для вас выписал, если у вас руки не дойдут. И Карл достал из внутреннего кармана пиджака сложенную вчетверо бумажку.
- Довлатов отвечает одному из московских корреспондентов, который сообщает о выходе чеченской повести Игнатия и о том, что она имеет огромный резонанс… Карл развернул бумажку и прочел цитату:
- «Присядкина читать не буду. Я их не читаю уже лет двенадцать. Не думаю, что за это время они превратились в Шекспиров». Вот так, Валя.
- Ну и к чему ты это прочитал? – поинтересовалась Валентина, изобразив равнодушие.
- К тому, что здесь на Западе разные были мнения даже о той знаменитой повести. А уж каждое новое сочинение Игнатия приходится пробивать с огромным напряжением сил. Это чтоб вы не думали, что я тут дурака валяю, ничего не делаю. Делаю, но не всегда все выходит так просто, как вам бы хотелось.
- Ну ладно, Карл, мы тебе верим. Ты, кажется, опаздывал?
- О да, очень тороплюсь. Приятно долететь домой!
Как ни торопился Карл, он все-таки не забыл заплатить за всю честную компанию. Он давно уже усвоил, что русские за границей за себя не платят никогда.
Как обычно, при сборе чемоданов, Валентина внимательно разглядывала обновки. Кое-что напялила на себя, осторожно покрутилась перед зеркалом, чтоб не оборвать этикетки и ярлыки. Покупки должны были лежать сверху или же в отдельном пакете, чтоб не перерывать весь чемодан, демонстрируя их таможенникам. Дело в том, что на квитанциях «такс-фри», выданных в магазине, обязательно должен был присутствовать штамп таможни. В других странах его в аэропортах ставили без звука. Но дотошные немцы часто требовали показать товар с бирками магазина. Они должны были убедиться, что он действительно куплен иностранцем и вывозится из страны. Получив штамп таможни, можно было идти в кассу и получать денежки. Все эту нехитрую науку Валентина давно освоила, так как сопровождала Присядкина практически при всех его заграничных вояжах. А в Германии она бывала не реже, чем некоторые посещают собственную дачу.
- Черт! – вскрикнула она, взяв в руки розовую кофточку. Она была куплена за гроши, будучи уцененной почему-то в три раза. В магазине кофточка показалась ей довольно симпатичной и при этом идеально подходила к ее летним брюкам.
- Что такое, мать? – осведомилась Машка. – Ты купила не свой размер?
- Посмотри, - Валентина показала дочери кофту. - У нее наполовину оторван рукав.
- Мама, чему ты удивляешься. Наверно, гнилые нитки, вот и поехало…
- Но ведь этого не было! Я же примеряла ее в магазине.
- Вот, наверно, когда снимала, нитки и поехали… - резонно предположила дочь. – У тебя, видимо, слишком толстые руки, неудивительно, что кофта не выдержала.
- Который час? – резко спросила Валентина.
- Без пяти шесть, - откликнулся молчавший до этого Присядкин. Он сидел перед телевизором, и дожидался новостей CNN. Можно было подумать, что английский он знал лучше немецкого. Все жизнь в анкетах он указывал: «Иностранными языками не владею».
- Ну ёлки-палки. У этих идиотов магазины закрываются в полседьмого. Я побежала – надо менять кофту.
- А сколько она стоила? – повернул голову от телевизора Игнатий.
- Сейчас посмотрю… 280 евро! – Валентина назвала ту цену, которая была перечеркнута. На самом деле она заплатила за нее 99.
- А зачем ты себе покупаешь такие дорогие кофты?
- Знаешь что! Это ты можешь себе позволить ходить в обносках, а я все-таки женщина. И еще далеко не старуха. Так что я побежала. Может, успею. Маш, пошли со мной, поможешь с ними разобраться.
- О господи! – Маша нехотя поднялась из кресла. С трудом преодолев природную лень, она решила пойти с матерью качать права не потому, что ей было жалко родительских денег, а ради торжества справедливости. Машка у Присядкиных была за справедливость.
В магазине кофту долго крутили в руках, куда-то уносили. Потом принесли и сообщили, что, к сожалению, обменять ее невозможно, так как аналогичных кофточек в наличии больше нет. Раскуплены.
- Тогда верните деньги! – потребовала Валентина. Она заранее, в гостинице, отклеила красную бумажку с новой ценой, надеясь, что, не разобравшись, ей вернут не 99, а все 280 евро.
- Вернуть деньги не можем, потому что товар был уценен, - спокойно ответила проницательная продавщица.
Вместо того, чтобы покраснеть, принести извинения и удалиться восвояси, Валентина стала орать:
- Ну и что! Вы продали мне вещь, которую нельзя носить!
Машка в меру сил перевела.
- Да, но мы часто уцениваем вещи, имеющие тот или иной дефект. По всей видимости, это как раз и есть такой случай. Вам не составит труда самостоятельно пришить этот рукав на место.
«Вот что значит ходить в дешевые магазины, - подумала Валентина, - в дорогом бы нам быстро все уладили, да еще и подарок сверху положили».
- Машка, переведи, что я требую встречи с руководством.
Продавщица сняла трубку, что-то сказала и вскоре к ним подошел педерастического типа парень в костюме и со значком на груди: «Вольфганг Амадеус». «Ни фига себе, - подумала Валентина, - почти Моцарт». Уловив взгляд, парень с улыбкой сказал:
- Амадеус – это моя фамилия.
По всей видимости, эту фразу ему приходилось говорить раз пятьдесят на дню.
Валентина изложила суть проблемы. Машка перевела. Вольфганг даже не посмотрел на кофточку. Он просто сказал:
- У нас существуют правила. Согласно этим правилам, мы не возвращаем деньги за уцененный товар. Мы можем его только обменять на аналогичный, да и то это будет сделано в виде исключения.
В этот момент зазвенел громкий звонок, парень посмотрел на часы и сказал:
- К сожалению, рабочий день закончился.
Он намеревался уйти, но Машка схватила его за рукав. Не дожидаясь указаний от матери, она затараторила:
- Пожалуйста, я вас прошу, мы утром улетаем, мы истратили последние деньги…
- К сожалению, я не в силах вам помочь, - отрезал тезка великого композитора.
В это время Валентина заметила, что к ним направляются сразу два
охранника магазина с резиновыми дубинками на боку. Она оторвала Машку от Амадеуса и сочла за благо покинуть поле битвы до того, как она войдет в решающую фазу.
- Какая же ты дура, мать, - сказала на обратном пути Машка, - неужели ты думала, что у тебя пройдет этот номер с оторванной ценой. У них же все в компьютере. Даже если б было решено вернуть деньги, они бы перед этим все равно провели операцию через компьютер. Я, честно говоря, надеялась заработать на другом.
- На чем же? – из чистого интереса поинтересовалась Валентина.
- Ну если бы они вернули нам эти 99 евро, то наверняка не стали бы требовать обратно бумажку «такс-фри». И мы бы по этой бумажке получили в аэропорту 13 евро.
- Идея хорошая, - одобрила Валентина, - но сработает, только если у нас там не будут требовать показать эту кофточку.
- Ну мать, ты ж сама говорила, что не всегда требуют. И потом можно было бы что-нибудь придумать. Как-нибудь бы выкрутились.
- Интересно как?
Всю дорогу до отеля мать с дочерью увлеченно обсуждали, как можно было бы обмануть немецкое государство на 13 евро. А в гостинице Валентина взяла в руки иголку с ниткой, которые обнаружила в номере еще по приезде, и за несколько минут пришила злополучный рукав на место.
Кофточка была как новенькая.
Когда машина привезла семейство Присядкиных из Шереметьева домой, был уже поздний вечер. Фонарь над воротами не горел. «Артем совсем обнаглел, ну ничего не делает, только зарплату получает, - отметила Валентина. - И ведь наверняка он не работает, этот чертов фонарь, несколько дней. Но ни одна душа из всего дома не озаботилась, никто не оставил заявку. Если б не я, этот двор давно бы уже пришел в упадок». Валентина краем глаза заметила сгорбленную мужскую фигуру снаружи ворот. Охранник явно не хотел открыть перед ним калитку и пропустить во двор. Скорбная фигура показалась ей чем-то знакомой. Валентина силилась вспомнить, кто это, но не могла. Какое-то неприятное воспоминание зашевелилось где-то в глубине сознания, но никак не хотело всплыть.
После того, как вещи были подняты наверх (их тяжесть усугублялась тем, что пришлось волочь обратно совершенно неподъемные консервы, которые так и не были съедены – в Кельне Присядкиных каждый день беспрерывно угощали), Валентина вновь спустилась на первый этаж, чтоб оставить в охранной будке заявку на починку фонаря, а заодно получше рассмотреть, кто это там маячит.
Но маячивший сам заговорил с ней, как только она с ним поравнялась. Сквозь прутья ворот он позвал ее:
- Валя! Валь!
Господи, это был ее первый муж. Валентина забыла о фонаре и инстинктивно приблизилась к воротам. С той
стороны на нее, несомненно, смотрел Сашка.
- Что тебе надо?! – почти закричала Валентина.
- У меня есть к тебе важное дело. Нам надо поговорить.
- Кому это «нам». Мне с тобой разговаривать не о чем.
Сашка Дятликов был ее однокурсником. Ничего удивительного, что, как и многие студенческие браки, этот не продержался и пяти лет. Валентина по окончании учебы отправилась работать в одно русофильское издательство, где, кстати, впервые увидела Присядкина, у которого там по результатам очередной командировки в Сибирь готовилась ура-патриотическая книжка. А Сашка по распределению попал в «Комсомолку», что считалось началом хорошей карьеры. И хотя они жили с Валентиной вместе, у него там в редакции через какое-то время завелась как бы параллельная жена. Более того – параллельная жена забеременела. Мир не без добрых людей, и эти добрые люди сообщали Валентине все подробности двойной жизни ее мужа, в частности шел прямой репортаж об увеличении размеров живота. Валентина дождалась момента, когда живот уже еле пролезал в тесные редакционные двери, и отправилась прямиком в партком. Там она произнесла страстную речь, потребовала вернуть мужа в семью (хотя муж был в семье), при этом еще и уволить его из главной молодежной газеты как морального разложенца.
Все это с ее стороны было сплошное лицемерие. Какое там «вернуть в семью»! Валентина в разгар скандала сама закрыла перед его носом дверь квартиры. И партком разбираться не стал, с работы мужа, естественно, поперли - с волчьим билетом. Он стал безработным. И только вовремя оформленный декретный отпуск помешал его возлюбленной отправиться по его стопам. Когда муж попытался хотя бы забрать из квартиры личные вещи, дверь ему открыл Присядкин, тогда еще довольно энергичный мужчина, и спустил с лестницы.
Дело в том, что к этому моменту Валентина с Присядкиным уже были любовниками, и не только мимолетно встречались в присядкинской холостяцкой квартире на метро «Аэропорт», но и неделями жили вместе в Дубултах и Коктебеле, о чем муж Сашка, естественно, не догадывался. Когда разразились громы-молнии, лопух не сообразил отправиться в партком Московской писательской организации и нанести симметричный удар. Вместо этого, спустя короткое время, он явился к Валентине за разводом, на что та, к его удивлению, ответила полным отказом. Даже когда у Сашки родился ребенок, Валька продолжала числиться женой бывшего мужа, тем самым препятствуя сочетаться родителям ребенка законным браком. Подружки с работы спрашивали у нее, почему она так упорствует. Валентина отвечала: а пусть он, гад, помучается. Развод был оформлен точно в тот день, когда ей самой понадобилось пойти с Присядкиным в загс. После чего Сашка просто растворился в пространстве. Больше его Валентина никогда не видела и даже не слышала о нем.
И вот на тебе – явился собственной персоной. Ничего хорошего эта встреча ей не сулила. Поэтому первым желанием было повернуться спиной и уйти обратно в подъезд. Однако по натуре своей Валентина была реваншисткой, то есть при любой возможности пыталась неудачи прошлых лет уравновесить какой-то большой удачей сегодняшнего дня. В данный момент ее грела мысль, что вот она сейчас светская дама, советница, только что приехала из аэропорта с красивым чемоданом в руках, а перед ней, - судя по внешнему виду, опустившийся алкаш или даже бомж. Ее разбирало любопытство. Душа требовала подтверждения ее триумфа и его падения.
Поэтому она никуда не ушла, а сочла возможным продолжить разговор. Правда, сквозь прутья забора. Они отошли на несколько метров от ворот, туда, где из-за отсутствия фонаря была уже полная темень.
- Чего пришел? - подчеркнуто холодно спросила Валентина.
- Валя, у тебя остались все мои вещи…
Валентина ушам своим не поверила. Он пришел за шмотками!
- Окстись, прошло двадцать лет, какие вещи.
- Не двадцать, а девятнадцать…
- Они на помойке, - отрезала бывшая жена, покривив душой, потому что приемник «спидола», например, продолжал исправно работать на присядкинской даче, ну и еще кое-что по мелочи как-то вписалось в дачное хозяйство.
- Да я не к тому. Никакие вещи мне, естественно, не нужны. Просто хочу напомнить, что ты выперла меня на улицу безо всего, без гроша в кармане.
- Ну…
- Подожди, я закончу, - Сашка явно обдумал свою речь заранее. - Я не качал права, не требовал раздела имущества, не доказывал происхождения той или иной вилки и ложки. Я просто хотел с тобой разойтись по-мирному. Надеюсь, ты это помнишь. Но сейчас мне нужна твоя помощь, и я думал, что раз старое забыто, как говорится, быльем поросло, то ты могла бы отнестись ко мне по-человечески… Понимаешь, Петя, мой сын, он сейчас в армии… Ну и так сложились обстоятельства, что я должен его оттуда выкупить. Я должен поехать и выкупить его, заплатить деньги…
Как только прозвучало слово «деньги», Валентине стало ясно, чем разговор закончится. Тянуть кота за хвост не имело смысла.
- Короче. У меня нет времени. Я с самолета. Тебе нужны деньги? Я тебе их не дам.
- Понимаешь, у меня хорошая работа, я вкалываю, прилично зарабатываю, но у меня нет всей суммы… А дело не требует отлагательства… Понимаешь, он служит на Кавказе, нет, не в Чечне, но все же… и там принято… понимаешь, там командиры продают иногда солдат в рабство… Я понимаю, в это трудно поверить, но это так. И встал вопрос о моем сыне… Понимаешь, его командир сказал мне, верней передал нам через одного милиционера: плачу или я, или хачики. Если плачу я – он спокойно дослуживает – ему осталось полгода – и возвращается домой. А если плачу не я, то он отправляется в рабство. Понимаешь, я его больше не увижу. Или если увижу – он будет инвалид.
- Ну а что, интересно, думает твоя жена? – поинтересовалась Валентина, - Ирина, если не ошибаюсь? Это ее идея – тебе сюда явиться?
- Валя, - вздохнул экс-муж, - Ира умерла. Уже давно. Рак. Я воспитывал сына один.
«Надо же,на жалость решил бить» - отметила про себя Валентина.. Вслух же она сказала:
- Александр, по-моему, ты обратился не по адресу. Тебе надо написать заявление в милицию. Если все подтвердится, я тебя уверяю, виновных накажут, а твой сын вернется домой.
- Валентина, дело в том, что это известие мне привез именно милиционер, именно оттуда милиционер. Там этот бизнес контролируется как раз милицией. Пойми, это все очень серьезно… Мне нужны деньги. Ненадолго, на краткий срок. Просто они нужны сегодня, в крайнем случае завтра. Я их заработаю, но не сразу, мне на это нужно месяца два, не больше… Ну, может, три. Но это максимум. Понимаешь, три месяца.
- Ну и сколько денег ты должен передать?
- Двадцать тысяч, причем шесть мы с друзьями уже собрали, они у нас есть. Нужны четырнадцать.
- Александр, ты сошел с ума. Таких денег у нас нет, откуда, Игнатий государственный служащий, мы еле сводим концы с концами на его зарплату и редкие книжные гонорары, я не работаю, Машке поступать… Да о чем я говорю… Я тебе все равно не дала бы, даже если б эти деньги лежали сейчас у меня в сумочке.
- Почему?
- Я никогда не поддерживаю неудачников, - торжественно сказала Валентина.
Ее собеседник помолчал минуту, переваривая услышанное.
- Хорошо, Валя, я тебя понимаю. Но одно ты точно можешь сделать. Я хочу встретиться с Игнатием Алексеевичем, я расскажу ему правду, дам все фамилии. Пусть он объяснит президенту, или хотя б министру обороны, что происходит у нас в войсках, пусть ударят во все колокола…
- Только. Через. Мой. Труп, – раздельно и совершенно ледяным голосом сказала Валентина. – Я не позволю втягивать в это нашу семью. Мы не допустим в нашу жизнь эту грязь. Игнатию и так все время угрожают, он ходит по острию ножа. Еще и в это его погрузить – через мой труп. Уходи, Саша, и больше, я надеюсь, мы не увидимся. И вот тут что-то произошло с бывшим Валентининым мужем. Тишайший и нижайший человек преобразился. Он распрямился, в его глазах появилось какое-то новое выражение, которое Валентина никогда в них раньше не видела и которое ее испугало. Он сумел просунуть руку сквозь прутья забора и с размаху ударил Валентину по лицу. Валентина вовремя не отстранилась и он смачно влепил ей еще раз. А потом и еще. Она некоторое время стояла, не двигаясь, как бы даже подставляя ему свое лицо. Стоило ей сделать шаг назад, и он бы уже не дотянулся до нее. Но она этого шага не делала.
Наконец, с рыданьями она бросилась в подъезд. Не заходя в лифт, бегом взлетела на третий этаж и буквально упала в объятия Игнатия, уже успевшего переодеться в стариковскую пижаму и домашние тапочки.
- Боже мой, Валя, что с тобой!
- Игнатий! Игнатий! – Валентина захлебывалась в рыданиях.
На шум из кухни выползла Маша с непочатой пачкой масла в руке. Она смотрела на эту сцену, разинув рот.
- Валя, успокойся, что случилось? – гладил ее Присядкин по спине. - Ты была на улице… Ты с кем-то разговаривала, как мне сказала Маша… Это он тебя обидел?.. Кто это был, скажи.
- Это был Дятликов, мой бывший муж. Странно, что ты его не узнал, когда мы подъехали к дому. Он меня караулил, - Валентина понемногу начала приходить в себя. И по мере того, как к ней возвращалось равновесие, ее голова лихорадочно начала разрабатывать план мести.
- Мама, у тебя был еще какой-то муж? – с веселым удивлением переспросила
Маша, от которой в семье почему-то скрывались многие обстоятельства прошлого.
- Да, был, Маша. И этот прежний муж сейчас у подъезда шантажировал меня, требовал денег.
- Ух ты! – дочь была в восхищении. Это было как в кино. Бывший муж - шантаж – передача фальшивых купюр – погоня – стрельба – арест…
- Маша, все это очень серьезно, ты зря веселишься. Этот человек не остановится ни перед чем. У него нет никаких моральных ограничений…
Игнатий, почему ты молчишь? Почему ты, как всегда, молчишь? Тебе нечего сказать?
- Я спущу его с лестницы! – взревел Игнатий, вспомнив, видимо, свой подвиг двадцатилетней давности.
- Чтоб спустить его с лестницы, тебе пришлось бы его для начала пригласить к нам на третий этаж… Боже, как же быть, как быть? Он бил меня, бил! Бил по лицу!
Валентина подошла к зеркалу, висящему над диваном, и стала внимательно осматривать свое лицо. Морда, конечно, была красная, как советский флаг, но синяков и царапин не наблюдалось. Да, с этим в травмопункт не пойдешь, к сожалению.
- Кстати, а вдруг он еще стоит у ворот? – подсказала трезвомыслящая Маша. - Тогда мы просто вызовем наряд милиции и его заберут. Он все-таки покушается на члена семьи советника президента! Все, родители, я пошла вниз на разведку, посмотрю, как там обстановка. Вас он знает в лицо, а меня не знает…
- Дура! Он видел, как мы вместе выходили из машины.
- Действительно… Ну тогда я сейчас позвоню в будку Василию и спрошу, там ли еще этот ужасный человек, - предложила дочь.
«Ага, высаживаясь из машины, она успела заметить, что в будке именно
Василий сегодня сидит. Ведет себя как течная сучка» - отметила про себя Валентина, а вслух сказала:
- А между прочим, этого Василия уже там не должно быть. Я распорядилась его уволить еще неделю назад.
- Маман, какого черта?
- Он хам.
- Я тебе уже говорила, что не дам его уволить, я устрою скандал, я буду бить посуду.
- Маша, он что, ухаживает за тобой? Ты что не понимаешь, что он не человек твоего круга?.. – начала терпеливо объяснять Валентина, но ее прервал Игнатий.
- Доча, ты хотела куда-то позвонить, - напомнил пришибленный неожиданным событием Присядкин. Иногда он кое-что помнил.
Маша схватила трубку.
- Вася, привет. Скажи, там такой маму караулил человек у ворот, ты заметил? Так он уже ушел или стоит? Ушел? Точно ушел? Выйди за ворота, посмотри….
Пока Василий ходил выполнять приказ, Маша закрыла трубку телефона ладонью и сказала матери:
- Тронешь Василия, я с тобой перестану разговаривать. Поняла? Нет, скажи, ты поняла? Не слышу.
- Ну поняла.
Василий, похоже, что-то доложил ей, и Маша положила трубку.
- Он ушел. Следа нет. Как ты думаешь, мать, он вернется?
- Не знаю. У этого человека нет ни совести, ни чести. Ему не дает покоя то обстоятельство, что у нас счастливая семья. Он хочет запачкать нас грязью.
- Успокойся, Валя, - Присядкину было ее так жалко, что он чуть не плакал. – Время позднее, вещи разобраны. Я предлагаю даже чай не пить...
Давайте лучше все ляжем спать. День был трудный. Утро вечера мудренее.
На том и порешили.
Рано утром в спальню к спящим родителям ворвалась возбужденная Маша:
- Стоит! Он стоит! Мама, посмотри, это он?
Валентина бросилась к кухонному окну, потому что только из него просматривалось пространство у ворот. Да, без сомнения, это был он.
Так, где телефон? Вот.
- Артем, вызови, пожалуйста, участкового. Своими силами нам не обойтись. Там у ворот стоит человек в коричневом плаще. Он вчера угрожал мне, шантажировал. Он даже ударил меня. Вызывай милицию.
Валентина решительным шагом направилась в присядкинский кабинет, куда уже переполз и сам старик, села за компьютер. Печатая, она каждую фразу зачитывала вслух:
«Начальнику такого-то (надо узнать у Артема, какой номер) отделения МВД Северного округа такому-то (имя-отчество-фамилию и звание узнаем у него же). Заявление. Я, советник президента Российской Федерации, Присядкин Игнатий Алексеевич, проживающий по адресу… понятно… вчера подвергся угрозам со стороны некоего гражданина Дятликова Александра Александровича, 1959 года рождения, где проживает в настоящее время, не знаю. Будучи бывшим мужем моей жены, Присядкиной Валентины Анатольевны, вчера он подкараулил нас у подъезда в темное время суток, когда мы возвращались из аэропорта, стал требовать денег, в противном случае, если мы денег не дадим, угрожал лишить нас жизни. На следующее утро он снова явился и поджидает нас с теми же целями у ворот нашего дома. Прошу принять срочные меры».
- Давай, подписывай.
- Валя, тут есть кое-что, что надо подправить. Стилистически.
- Давай подписывай без разговоров. Нашелся тоже великий стилист. Время идет. Как бы он не ушел.
- Ну уйдет и слава богу. Это как раз и к лучшему, чтоб он ушел.
- И будем жить под дамокловым мечом?
- Да тут еще нет фамилии, к кому заявление…
Раздался звонок в дверь. Явился Артем, который сообщил, что все экипажи на выезде, но с ними уже связались, а участковый ушел с утренним обходом. Какого рода это был обход, нетрудно догадаться, потому что на территории, контролируемой участковым, удачно расположились целых два казино, не считая множества мелких палаток, торгующих пивом. По окончании таких «обходов» карманы у участкового обычно трещали от обилия денежных купюр.
- Ничего страшного, - сказала не теряющая самообладания Валентина, - немедленно тащи это начальнику милиции. Кстати как его фамилия?
- Крысанов Вэ Пэ.
- А номер отделения?
Артем сообщил и номер отделения.
Валентина впечатала недостающее.
- Ну вот, бегом отнеси ему это заявление и проследи, чтоб конверт он вскрыл тотчас же, при тебе.
Да, было бы странно, если бы начальник милиции конверт вскрыл не тотчас же. Таких конвертов он никогда в жизни не видел. У него просто руки затряслись, когда он увидел, что написано на конверте. Сверху красовалась надпись: «Администрация Президента Российской Федерации», чуть пониже слева мелким шрифтом: «Москва, Старая площадь, д.4», а справа покрупнее: «Правительственное». Валентина обожала пользоваться такими конвертами, иногда в неделю уходило по нескольку десятков, Игнатий не успевал приносить их с работы. Даже записку классной руководительнице в Машкину школу Валентина непременно запечатывала в такой вот замечательный конверт.
Короче, через десять минут экс-муж был в наручниках. Через четверть часа был принят в отделении милиции, где немедленно начались следственные действия: удар кулаком в челюсть, сваливший его со стула, несколько ударов сапогом по почкам, ну и остальное в том же духе. Еще через час в отделение примчалась Федеральная служба охраны (по пути они ненадолго заглянули к Присядкиным). Правда, выслушав все стороны, офицеры ФСО почему-то потеряли интерес к происходящему и уехали. Однако начальник милиции все-таки «в профилактических целях» кинул в обезьянник несчастного Александра Александровича Дятликова, 1959 года рождения, ровно на семь дней. Он лично позвонил Валентине Анатольевне и доложил о проделанной работе. При этом, в знак особого расположения подполковник Крысанов оставил ей свой прямой номер телефона, чтобы в случае чего госпожа советница могла без проволочек обращаться непосредственно к нему.
А гражданин Дятликов Александр Александрович завел за неделю массу интересных знакомств: с двумя проститутками, сутенером, карманниками, цыганами, обовшивевшими бомжами, с неким Дергобузовым, умеющим влезать в квартиры через узкие форточки. Так что когда он спустя неделю, щурясь от яркого солнца, вышел на улицу, он уже ничем не мог помочь своему сыну. Тому самому сыну, который когда-то буквально в двух шагах отсюда сидел в огромном вызывающем животе, ставшем причиной больших событий. Дело в том, что и редакция «Комсомольской правды», в которой в свое время разыгралась эпопея с животом, и отделение милиции, где Александр потерял надежду увидеть своего единственного ребенка, расположены на одной и той же улице. Там же поблизости проживает и Валентина со своим Игнатием. Называется эта улица – улица Правды.
Как только были улажены дела с Дятликовым, с милицией и с ФСО, Валентина разрешила Присядкину поехать на службу. Дело близилось к полудню, и нарисоваться в администрации было просто необходимо. В портфеле у Игнатия находилась сочиненная Валентиной «Аналитическая записка об уровне юридической грамотности работников правоохранительных органов».
Записка была полностью высосана из пальца, и в основных своих положениях полностью повторяла ранее писавшиеся ею документы. Она давно уже убедилась, что их никто не читает, эти записки, но обойтись без них было никак нельзя – ведь должен же был Игнатий хоть чем-то заниматься на своей должности. В окно Валентина наблюдала, как Игнатий с портфелем понуро бредет к машине. Вдруг на полпути к нему приблизился незнакомый детина громадного роста и совершенно рыжий, как Чубайс, и начал что-то энергично говорить, отчаянно жестикулируя. Было совершенно непонятно, откуда он взялся, потому что через калитку он точно не входил. По крайней мере, в обозримый период времени. Происходящее встревожило Валентину, но она несколько успокоилась, когда увидела, что присядкинский шофер выбежал из машины и тоже включился в перепалку, причем явно физически оттесняя детину от Присядкина. Тем не менее Валентина побежала вниз, чтобы немедленно разобраться в существе вопроса.
- Когда ты заплатишь нам деньги? – кричал рыжий Присядкину в тот момент, когда Валентина приблизилась к группе взволнованных мужчин.
- Гражданин, немедленно удалитесь, - наседал на него водитель Сашка.
- Какие деньги? Какие деньги? Какие деньги? – повторял, как заевшая пластинка, Присядкин.
- Минуточку, - властно сказала Валентина, и все разом замолкли. – О чем идет речь? О каких деньгах?
- За стройку! 16 тысяч! Мы согласны на десять! – выпалил рыжий.
К удивлению присутствующих (а к ним еще успел присоединиться Василий из будки), Валентина кротко произнесла:
- Десять? Хорошо. Я согласна. Сейчас я принесу. Оставайтесь на своих местах.
Валентина пошла к подъезду, а только что размахивавшие руками спорщики действительно застыли на месте, как в детской игре «умри-замри-воскресни».
Дома Валентина набрала номер телефона, утром любезно предоставленный ей начальником отделения милиции.
- Господин Крысанов? Это снова Валентина Присядкина. Вы знаете, наши неприятности продолжаются. Появился еще один вымогатель… Да нет, не шучу. Пришлите наряд, этот человек сейчас у нас во дворе. Мой шофер и мой муж его задержали. Пришлите наряд и заберите его к себе. Если можно, побыстрее.
Валентина уселась у окна и уже через несколько минут с большим удовольствием наблюдала, как сразу с трех сторон на псевдо-Чубайса бросились три мента, скрутили руки, надели наручники и даже зачем-то положили на землю. Где он пролежал довольно долго. Потому что уже и Игнатий уехал на работу, и Валентина отправилась в булочную, а он все лежал и лежал, окруженный бдительными стражами порядка. «Машину ждут» - объяснил ей Василий из окна будки. Патрульные машины, оказывается, опять все были в своих коммерческих разъездах.
Когда Валентина вернулась обратно с хлебом, возле лежащего бандита сидел на корточках лично начальник отделения подполковник Крысанов и задавал ему вопросы. Ответы записывались в блокнот кем-то званием пониже. Рыжий приподнял голову, левая щека его была в грязи. Он снизу обратился к ней:
- Подтвердите, что вы нам должны 16 тысяч долларов!
- Вы с ума сошли! Какие доллары! Может, у вас есть расписка или договор какой? Не надо тут ваших фантазий, ладно?
После чего Валентина осведомилась, нужно ли от нее заявление, и получила от ментов ответ, что заявление вообще-то необходимо, но не от нее, а от Присядкина, но так как он человек государственный и наверняка очень занятой, он может свое заявление с кем-нибудь прислать, причем тогда, когда ему удобно, хоть через неделю. А все это время злоумышленник, естественно, пробудет в отделении.
- Уж не знаю, как бы мы без вас план выполняли, - пошутил Крысанов, тепло прощаясь с потерпевшей.
События вчерашнего вечера и сегодняшнего утра несколько выбили Валентину из седла. Но две чашки кофе и часовая душеспасительная беседа с Анной Бербер вернули ей душевное равновесие. «Валька, - сказала Бербер, - многие из нас мечтают, чтоб им угрожали или на них напали. И вот с тобой это приключилось. Причем два раза в течение суток. Не потеряй бумаги из
милиции. Уверяю тебя, они тебе когда-нибудь пригодятся». Господи, подумала Валентина, как же я забыла о беседе с Карлом! Но и Бербер хороша. Такое впечатление, что она подслушала конспиративный разговор на Ратушной площади. Просто ведьма какая-то. А ведь и в самом деле, нет худа без добра. Все эти происшествия несомненно можно будет обернуть себе на пользу, как же ей сразу не пришло в голову?
Валентина достала из письменного стола пустую папочку и написала на ней фломастером: «Преследования». Потом вывела на принтере копию уже направленного в милицию заявления и положила его внутрь. Отлично, дело пошло… Сейчас она напишет второе заявление – про рыжего бандита, вечером его Игнатий подпишет, и вот вам и документ номер два. Прекрасно! В возбуждении она стала ходить из угла в угол, из комнаты в комнату. Когда эта папка распухнет, ее можно будет предъявить международной общественности. И тогда они с Машкой отчалят наконец из этой помойки и начнут новую, прекрасную жизнь. Старик Присядкин в этих мечтах у нее почему-то не фигурировал.
В суматохе перед отъездом в Кельн Валентина не доделала одно важное дело. А именно: нигде ни о чем не договорилась касательно грядущего пышного юбилея старого пердуна. «Господи, думала Валентина, ну что бы он без меня делал? Какое-то растение, а не человек. Чувствую, скоро мне за него придется книги сочинять». Последнее Валентина высказала, не покривив душой: она уже давно писала ему все его публичные выступления, аналитические записки, заочные интервью. В этих жанрах она достигла настоящих высот, Присядкин даже не перечитывал то, что она сочиняла, а только подмахивал. К художественной прозе он Валентину пока по большому счету не подпускал, но, памятуя, что она все-таки имеет богатый опыт редакторской работы в издательстве, Присядкин в обязательном порядке давал ей рукопись на завершающем этапе – просто чтоб прочла и исправила ошибки.
Первый звонок был руководителю канала «Культура». Она сама не знала почему, но именно «Культура» у нее засела в мозгу особенно глубоко. Как заноза. Валентина готовилась к борьбе, заранее составила два варианта возможного разговора: обычный и агрессивный. Однако никакого сопротивления встречено не было. Как деловой человек, генеральный директор канала записал себе в книжечку дату юбилея и тут же назначил редактора и режиссера будущей телевизионной передачи. Редакторша моментально отзвонилась, и они условились на днях увидеться. Причем по телефону Валентина с удовольствием сыграла свою обычную для таких случаев роль:
- Когда? Завтра? Ну что вы, завтра никак не получится – у меня день расписан до предела. Послезавтра? Так, посмотрим в записях… (Валентина пошелестела перед телефонной трубкой обрывком газеты) …есть только полчаса – с трех до полчетвертого. Этого нам будет маловато. Так, послезавтра снова отпадает… У нас съемки для французского телевидения. Ну давайте, так и быть, в понедельник. Приходите к нам домой в 17.45. Только не опаздывайте, хорошо? Потому что потом мы идем на прием в австралийское посольство.
Затем был обработан первый канал. Максимум, о чем удалось договориться там, -что в день юбилея будет показан художественный фильм по популярной перестроечной повести Присядкина. «Так, раньше в таких случаях проводились встречи с писателем в творческой студии «Останкино». Интересно, сейчас что-то такое практикуется? Хорошо бы тогда это воткнуть на РТР. Если б Присядкин был поэтом, писал песни, то тут бы без вопросов сделали творческий вечер. А так – возможности для маневра небольшие». Дело осложнялось еще и тем, что председатель ВГТРК был однокурсником Валентины, они вместе учились на журфаке. А тот, кто вместе учился или работал с Валентиной какое-то продолжительное время, добрых отношений с ней не сохранял. Она умудрялась испортить их практически со всеми. Да и вообще трудно в студенческие годы предугадать, кто станет в будущем нужным человеком, а кто останется полным ничтожеством. Все Валентинины карьерные прогнозы обычно не оправдывались. Было и еще одно щекотливое обстоятельство. Председатель ВГТРК, возможно, даже и не знал, что какая-то его однокурсница, белая мышка из затрапезной редакторской группы, стала женой знаменитого писателя-демократа. Фамилия-то у нее тогда была другая – Береговая. Но зато, увидев ее при личной встрече, вполне мог припомнить, что мышка в студенческие годы показывала зубки, будучи оголтелой антисемиткой. На вольнолюбивом журфаке это было большой редкостью, так что могло отпечататься в памяти.
Воззрения свои темпераментная Валентина тогда неосторожно высказывала направо и налево. Ясно, что взгляды формирует среда, а она росла в среде довольно специфической, среди самых общественных низов – просто пьеса Горького «На дне». Неудивительно, что ее сводный брат долгое время (а может и по сей день, автору неизвестно) был заместителем Баркашова в организации «Русское национальное единство». Все это в совокупности, конечно, очень помогло ей найти работу после журфака – ее без колебаний взяли в имеющую реакционную репутацию издательство, где такие взгляды если не поощрялись, то уж точно не осуждались. Но, разумеется, в нынешнем своем положении Валентина мечтала, чтоб все забыли об этом пятне на ее биографии, и с авторами издательства перестала раскланиваться, и с оголтелым братом уж лет пятнадцать как порвала всякие отношения. Так что звонить непосредственно председателю ВГТРК ей не хотелось, тем более договариваться с ним о встрече. Как говорится, от греха подальше. «Надо разузнать, кто там у него заместители, и лезть на второй канал через них», - решила Валентина. Размышляя обо всем этом, Валентина, наконец, прекратила нервно рассекать просторы своей квартиры и разместилась на своем обычном наблюдательном пункте – у кухонного окна. Жизнь двора текла своим чередом. Дворник-татарин собирал кучами опавшие листья. На стоянку въехала жена банкира и поставила машину точно на отведенное для нее место. Двор пересек по каким-то своим делам Вовка-электрик. Валентина мигом распахнула окно:
- Вовка! Вов! У нас фонарь над воротами не горит. Обрати внимание.
Полная темень вечером.
Вовка взял под козырек. Его качало.
- Час дня, а ты уже под мухой? Я не ошибаюсь? – командирским голосом крикнула ему Валентина.
- Так ведь обед, - развел руками Вовка.
- Обед не обед, а чтоб к вечеру фонарь горел!
- Будь сделано, - еще раз взял под козырек электрик. «Моя баба еще противнее», - подумал он.
В этот момент Валентина увидела, как во двор въезжает их BMW. Для Машки рановато. Игнатия, что ль, черти принесли?
Но из машины с видом принцессы выгрузилась Маша, и едва ее ноги коснулись земли, начала кричать:
- А почему тут гуляет эта собака? Это чья собака? Вы здесь живете или откуда вы пришли? Это не ваша территория!
Валентина, как ни силилась, не могла увидеть, на кого это орет Машка – мешал козырек подъезда.
Походкой, отдаленно напоминающей походку модели на подиуме, Маша подошла к будке с самым приятным выражением лица, но увидев, что там не дорогой ее сердцу Василий, а кто-то другой, тут же сменила и походку и гримасу:
- Почему у нас во дворе чужие собаки? Куда вы смотрите, в конце концов? Внимательней будьте!
Водитель Николай вышел из машины и стал жадно курить. Курение в машине было ему Валентиной, естественно, строжайше запрещено. Присядкины были поборниками здорового образа жизни.
Вообще-то водителей у них было двое, работали обычно через день, но в случае болезней или отпусков подменяли друг друга, не пикнув. Это был редкий случай, единственный на кремлевской автобазе: водителями были братья-близнецы, Колька и Сашка Кузьмины, довольно покладистые ребята. Кузьменыши, как называли их коллеги по гаражу. Они сменили работавшего прежде с Присядкиным, еще в пору «волги», водителя Михаила. Михаил открыто конфликтовал с Валентиной, точнее она с ним. Она придиралась ко всему: «подал машину» на пять минут позже, не так посмотрел, не то сказал, слишком долго искал нужный адрес, не смог припарковаться аккурат в назначенном месте. Делая замечание, Валентина выбирала для этого наиболее оскорбительные, унижающие человека слова. Ей, когда-то жившей в кладовке без окон и работавшей дворником, нравилась роль вздорной барыни. Она упивалась своим общественным положением, позволявшим вести себя с халдеем как с вещью. Михаил уволился со скандалом. Он не стал скрывать от начальства гаража причины своего ухода. И Приставкину позвонили из ХОЗУ и в мягкой форме пересказали претензии Михаила. Ему не стали напоминать, что автомобиль вообще-то говоря предназначается ему, а не его семье. Было бы странно заводить об этом разговор: любая машина в кремлевском гараже в поте лица днем и ночью возит жен и детей чиновников, а порой и любовниц, а иногда и любовников. Это давно стало нормой. В данном случае после тысячи извинений звонивший попросил Присядкина, чтобы супруга вела себя с водителями корректнее.
Перепуганный на смерть Присядкин устроил дома разнос. На какое-то время Валентина действительно притихла…
- Мать, где обед? – с порога выкрикнула Маша.
- Кто ж знал, что ты явишься в час дня. Сейчас будет обед. Подожди полчасика. Ты не забыла, что к четырем тебе в институт Гете?
- Я помню. Кстати, Николай там спрашивает: он может отъехать пообедать или нет?
- Обойдется, - тут же ответила Валентина. Она была уверена, что если они в течение дня отпускают, хоть ненадолго, водителей, те тут же начинают «бомбить», то есть заниматься частным извозом. Прямых доказательств тому не было, хотя Валентина специально расставляла всякие ловушки, тайком записывала километраж и так далее. Никто из водителей ни разу с поличным не попался. Тем не менее внутреннее убеждение имелось. И не то, чтобы Валентине было жалко государственного кремлевского бензина. Дело не в этом. Нет, ей было неприятно, что в ее /персональную/ машину может сесть кто-то посторонний. Это несомненно осквернило бы их вырванную с таким трудом BMW.
Раздался гудок домофона.
- Валентина Алексеевна, - спрашивал снизу водитель Николай, - я могу съездить домой пообедать? Я вам нужен?
- Да, Николай, ты очень нужен. Жди.
«Что б ему такое поручить, чтоб не стоял без дела», - стала соображать
Валентина. Ага, придумала! Пусть съездит с рецептом в президентскую поликлинику (переулок Сивцев Вражек), а потом сдаст вещи в президентскую химчистку (угол Кутузовского и Третьего кольца). Ага, еще Машкины джинсы отданы укорачиваться в президентское ателье (в здании ГУМа), надо их забрать.
Валентина взяла мешок с грязным тряпьем, предназначенным для химчистки, спустилась вниз. Уже в лифте она подумала, что хорошо бы заодно послать Николая в сберкассу заплатить за телефон, но возвращаться за квитанцией не хотелось.
Вообще, несмотря на внешнюю схожесть, по характеру водители-близнецы были совсем разные. Николай был всегда приветлив, открыт, разговорчив, а Александр, наоборот, обычно сохранял какое-то сосредоточенное выражение лица, кроме того, из него нельзя было выдавить ни слова. Вообще, болтливость – не лучшее свойство персонального водителя, так что поначалу Валентина отдавала предпочтение в своих симпатиях молчаливому Сашке. Но однажды – и уже навсегда - приоритет был отдан бесшабашному Николаю. Это случилось, когда Николай доказал, что является носителем полезной для начинающих номенклатурщиков информации.
Дело было так. Николай вез Присядкиных – Машу и Валентину – в Барвиху к Игнатию, который залег там отдохнуть недели на две в президентский санаторий. Ему там делали всякие процедуры, но в основном он гулял в замечательном барвихинском парке и даже, взяв лодочку напрокат, ловил рыбу в тамошних прудах, где ее специально разводили для кремлевских чиновников
- Коль, - обратилась к водителю Валентина, пока они ехали по Рублевке к месту назначения, - а вот скажи, ты все время носишься по встречной, на красный свет, режим скорости нарушаешь. Все это видят гаишники, но только честь отдают, это все из-за того, что у нас мигалка?
- Да что вы, Валентина Алексеевна, она скорей на водителей действует, чем на гаишников. Они на номер смотрят. Номер-то у нас федеральный.
- Ну то есть с флагом вместо номера региона? – проявила осведомленность Валентина.
- Не только это. Важно еще, какие буквы.
- А ну понятно, я слышала что ООО - самые крутые.
- Да ничего подобного. На федеральных номерах сочетание ООО вообще не используется.
- Да? А как понять, кто «круче»? – Валентина очень любила слово «крутой» и все производные от него, искренне полагая, что это такое современное, чуть ли не молодежное, словцо. Меж тем, прилагательное «крутой» вышло из употребления примерно тогда же, когда вышли из употребления малиновые пиджаки. Она, как всегда, отстала от жизни.
- Даже федеральные номера бывают очень разные, - продолжил Николай. - Ну вот, например, есть федеральный номер А-АМ. Его ставят на личные автомобили депутатов Госдумы, эта серия специально для этого предназначена. Особого уважения в кругах гаишников он не вызывает. Во всяком случае честь ему не отдают.
- А кому отдают?
- А-АА. Это номера на служебных машинах так называемых лиц, подлежащих государственной охране. Президент, премьер-министр…
- А Кузьма Кузьмич с каким номером ездит?
- В-АА. Как у нас. Но только у него «мерседес».
- Мам, смотри, вон едет «мерседес» с номером В-АА! – закричала с заднего сиденья Машка. Весь этот интересный разговор она сидела вывернув голову назад и изучая номера на машинах, которых оставлял позади их автомобиль.
«Мерседес» с номером В-АА мчался, как и они, по встречной.
- Нет, - весомо сообщил Николай, посмотрев в зеркало заднего вида, - это не Кузьма Кузьмич. Он ездит с двуми джипами охраны. А тут один. Это верховного муфтия повезли. Я знаю эту машину.
- Что ж это, - недоверчиво уточнила Валентина, - у муфтия те же номера, что у нас и у Кускуса?
Водитель, чувствуется, оседлал любимого конька.
- Тут уж дело в цифрах, Валентина Алексеевна. У главы администрации номер 100, а у муфтия 876. Есть же разница? И потом эти номера В-АА полагаются очень многим: и патриарху Алексию, и главному раввину, вплоть до главы Академии наук или работников аппарата СНГ. Да и почти все руководители администрации президента – с этим номером, а этих руководителей десятки, плюс их заместители, помощники. Плюс представители президента в округах, ну и так далее. И все они с номером В-АА.
- Николай, ты просто ходячая энциклопедия – восхитилась Валентина.
- Ну в чем в чем, а в этих вопросах я понимаю.
- Неужели в Правилах дорожного движения так прямо и написано, что машины с этими номерами могут нарушать правила?
- Разумеется, они ни имеют права нарушать правила движения, если подходить к этому делу строго. Но есть приказ министра.
- А еще какие номера бывают?
- В смысле федеральные? С флажком?
- Ну да.
- Строго говоря, еще только шесть комбинаций букв. А-АВ – это правительство, руководство всех министерств, крупных компаний типа Газпрома, РАО-ЕЭС, Российских железных дорог, Аэрофлота, ИТАР-ТАСС, ВГТРК…
Валентина была поражена, что Николай без запинки произнес «ИТАР-ИТАСС» и «ВГТРК». Нет, не простой у них какой-то Николай. «Наверно, в погонах», - догадка пронзила ее. «Какая же я дура, как же я сразу не догадалась!.. А я его в химчистку гоняю! По утрам поручаю с собакой гулять… Интересно, кто он по званию… Наверно, отчеты пишет о том, что в машине услышал… О господи…» На время Валентина потеряла нить разговора.
А Николай тем временем журчал и журчал. Он уже не мог остановиться.
- А-АС – это чиновники Совета федерации и Центризбиркома, А-АО – сотрудники и депутаты Государственной думы.
- У депутатов же А-АМ, - напомнила сзади Маша.
- А-АМ у них на личных машинах, а А-АО – на служебных.
- А, понятно тогда.
- Еще есть А-АК – это Верховный суд, Арбитражный суд, Конституционный суд, Прокуратура, счетная палата и все в таком роде… И, наконец, А-АР – это губернаторы по всей России и всякие местные деятели. Вот собственно и весь список.
- Как интересно, - задумчиво сказала Валентина, снова врубившаяся в суть разговора. - А скажи, может такие номера богатый человек просто купить, за громадные деньги?
- За громадные деньги можно все. Когда арестовывают крупных криминальных авторитетов, у них в гараже всегда обнаруживают хотя бы парочку машин с федеральными номерами и с талонами «Без права проверки». Самые дешевые – это депутатские номера. Ведь в качестве личной машины они могут при регистрации в ГАИ предъявить практически любую, лишь бы доверенность была, да и количество таких «личных» машин на одного человека особо не ограничивается.
- Сколько же стоит такой номер? А-АМ, если не ошибаюсь…
- Я точно знаю таксу: 15-20 тысяч долларов в год.
- Почему в год?
- Потому что решение о депутатских номерах пересматривается ежегодно.
Помните, провалившиеся в новый состав Госдумы депутаты вцепились в свои номера и ни в какую не желали их сдавать в ГАИ после выборов? Их можно понять: им предстояло возвращать кому-то громадные деньги. А так как обычно депутатские номера отдаются в аренду представителям преступного мира, то можно понять беспокойство депутатов. Как на сковородке крутились.
«Ничего себе! – с восторгом подумала Валентина. - Интересно, Анька Бербер пользовалась такой возможностью заработать или нет? Не расскажет ведь ни черта».
- Николай, - обратилась к водителю Валентина, - а что это за синие номера, которым, я вижу, тоже честь отдают?
- Мама, - со вздохом сказала Маша, - даже я знаю, что это милицейские номера. Когда увозили в наручниках твоего бывшего мужа, то как раз на такой машине.
- Ну да, - подтвердил водитель, - это номера МВД. Как раз их купить совсем не сложно.
- То есть как это? – с удивлением и в то же время восхищением переспросила Валентина. – Наверное, милицейская машина должна стоять на учете именно как милицейская? Вряд ли частнику синий номер повесят.
- Ну тут есть множество ухищрений. Например, есть такая организация, входящая в систему МВД – вневедомственная охрана.
- ВОХРА? – оживилась Валентина. В юные неприкаянные годы ей пришлось, подрабатывая сторожем, получать какое-то время зарплату в этой самой ВОХРе.
- Ну да, когда-то это называлось так. Схема такая: заключаешь договор о личной охране с вневедомственниками и предоставляешь им для этой цели, например, джип. Разумеется, временно. Подписывается соответствующий договор, и уже через час на твоей машине – синий номер. Как мы его называем, «синька». Стоит услуга минимум 20 тысяч в год, это уж как договоритесь. Но зато уже точно никаких проверок на дорогах. Каждая уважающая себя банда имеет на вооружении минимум один джип с милицейским номером.
- Но это же безобразие! – вскричала Валентина, - а потом они удивляются, откуда в Москве гексаген, оружие и прочие гадости.
- Конечно, безобразие, – согласился Николай, - Моя б на то воля, я бы вообще закрыл МВД как учреждение и отправил бы ментов на вольные хлеба. Это же просто большая организованная преступная группировка. Причем сделать, как в Германии с гэдээровскими ментами, – уволить с запретом на профессию.
- Беруфс фербот, – проявила с заднего сидения осведомленность германофил Маша.
- Ну да, - развил свое радикальное предложение честный Николай, - чтобы не имели права работать даже в частных охранных предприятиях, а уж тем более в государственных органах или, например, в области образования, чтоб не могли заразить своей гнилой философией молодое поколение.
- Ну да, в Германии после воссоединения так и было, - подтвердила информированная Маша, - хотя Германия - демократическая страна. Не то что наша.
Вот начиная с того памятного разговора по пути в Барвиху, Валентина усвоила, что Николай у них, по всей видимости, с погонами, причем с погонами ФСБ. Этот совершенно безосновательный вывод она сделала на том шатком основании, что он очень критически отзывался о милиции. В дальнейшем она стала учитывать свои подозрения в разговорах, которые приходилось вести в машине. Но надо признать, что ездить с Николаем стало намного интереснее. Как только они трогались с места, особенно если рядом сидела еще и Машка, сразу начиналась веселая игра под названием «Угадай номер». Точнее «Расскажи о номере». Сашка, брат Николая, почему-то в такие игры играть не желал, хотя, была уверена Валентина, обладал точно таким же массивом информации. Игра простая. Если за рулем Николай, Машка называет какой-то увиденный и по ее мнению «блатной» номер, а Николай тут же называет его цену. То есть сколько денег заплатил владелец машины в ГАИ при регистрации, чтоб этот номер получить. Причем в игру вовлекались не только и не столько «федеральные» госзнаки, а вообще все попадавшиеся им по дороге номера. Ну например:
- А 555 ВС! – говорит Маша.
- Регион московский? – уточняет Николай.
- Ну да – 77.
- Ну если 77, то тогда такой номер, в котором три цифры одинаковые, стоил 200 долларов, не больше. Сейчас, может, 300-400 баксов. Это если регион 99 или 97. Если регион 50 или 90, то есть «полтинники» - тоже около двухсот. А вот если номер с цифрами 999 и регионом 99 – не меньше тысячи. Потому что все пять цифр одинаковые… Всегда говори мне регион, Маша.
- Хорошо…
- Но должен сказать, это совершенно бессмысленная трата денег. Такие машины гаишники останавливают наравне с другими. Просто номер повышает престиж владельца в глазах друзей. А у гаишника, увидевшего такую машину на трассе, как раз больше желания ее тормознуть. Если едет человек с купленным номером, значит у него точно найдется лишняя тыща рублей – и у него нетрудно эту тыщу вытащить - детишкам на молочишко. Ну а если какое ЧП на дороге – такой номер в случае преследования лучше отпечатывается в памяти милиционера или пострадавшего. Так что за красотой цифр гнаться не советую. Другое дело – буквы…
- А 783 АА 77.
- Это другое дело. От четырех до пяти тысяч долларов. А вот был бы регион 99, то не больше трех. Сам не знаю, почему. Наверное, потому что поначалу, когда еще шла серия 77, такие номера давали машинам ФСБ, а теперь дают только частникам. А если ААА с регионом 97, то и того дешевле – меньше трех тысяч. Кстати, номер А 001 АА 97 – на «мерседесе» Пугачевой. Она, конечно, не покупала, ей гаишники и так дали. Как подарок, я думаю.
- В 416 КТ 99.
- Самый обычный номер. Ничего особенного.
- А 456 МР 77.
- Маша, все МР 77-й серии высоко котируются. Их с удовольствием ставят себе такие уважаемые люди, как руководители банков, крупных заводов, воры в законе, звезды эстрады. Цена минимум 6000 долларов, в сочетании с хорошими цифрами доходит до 12 тысяч. Почему, я пока не разобрался. Стопроцентный показатель крутизны.
- А 280 МО 99.
- Все АМО, независимо от серии, относятся к московской мэрии. Для частной машины купить легко. Не больше двух тысяч баксов. В мэрии ими торгуют направо и наолево.
- Е 281 КХ 77.
- Принадлежит Федеральной службе охраны. Такой номер купить невозможно. А вот ХКХ хоть трудно, но покупается. Это номер, предназначенный, вообще-то говоря, для ФСБ. Но многие офицеры ФСБ крышуют разные коммерческие структуры и зачастую для своих подопечных достают такие номера. Чтоб его получить, надо просто подписать соответствующее письмо либо у самого директора ФСБ, либо у его зама. Машина остается зарегистрирована на то же самое частное лицо, но номер на ней уже эфэсбэшный. Таксы на эти номера не существует, считается, что это как бы дружеская услуга. Но думаю, что кто-то деньги за это все-таки берет. В кругу гаишников ЕКХ расшифровывается «Еду, как хочу» - потому что такие машины никогда не останавливают за нарушение правил. А ХКХ расшифровывается матерно, поэтому тебе, Маша, не скажу.
Маша захихикала и тут же задала новую задачу:
- К 444 KK 99.
- Маша, с закрытыми глазами могу сказать, что это навороченный джип.
Номер куплен только за то, что он красивый. Ничего не означает.
- А стоит сколько?
- Тыщи полторы.
- Что-то мало.
- Из таких курьезных номеров самые дорогие – ООО, любых серий причем. Их покупают за пять тысяч долларов, но толку от них чуть. Когда-то давно 77-е ООО начали ставить на ФСБ, но тут же бросили, так как вся серия ринулась на рынок. Сейчас это просто модный номер. В отличие от ССС. Примерно половина ССС - это машины правительственной спецсвязи, таможни и разных других госструктур. Вторую половину гаишники пустили в свободную продажу по цене примерно три – четыре тысячи долларов. Их действительно реже останавливают. Мне когда-то пришлось работать на такой машине, с номером ССС 77-й серии, возил фельдъегеря. Ни разу никто не тормознул. А вот буквально вчера видел розовый кабриолет с девчушкой за рулем и с таким же номером – явно номер купленный.
- Как интересно! – воскликнула Маша, представившая себя за рулем розового кабриолета…
- Да, Маша, век живи – век учись.
- Да я и учусь… В 016 ОО 77.
- Ну это номер кремлевской автобазы. Только я с автобазы №1, а эта с автобазы №2. У нас их две.
- Сколько стоит? – деловито осведомилась Маша.
- Наши номера не продаются, - почему-то смущенно ответил Николай.
- Да ладно, не продаются, - недоверчиво покачала головой Маша.
- Продается все у ментов, Маша, а мы не менты, мы администрация президента.
Машина с Валентиной и Машей как раз въезжала в ворота их двора, когда раздался звонок от Игнатия. Валентина сняла трубку.
- Валентина, катастрофа! Сюда добралось мое немецкое интервью. Оно лежит
на столе у Кузьмы Кузьмича в русском переводе.
- Ну и что? Там же нет ничего такого. Насколько я помню, мы все сказали правильно. Взвешенно.
- Не знаю, в чем дело, но Кускус в бешенстве.
- Ты с ним уже говорил?
- Нет пока. Но мне передали.
- Господи… Наверно, корреспондент там что-то досочинил.
- Валя, я не знаю, что делать…
- Ничего не делай. Жди, когда тебя вызовут… И выключи телевизор, черт возьми. Почему у тебя там телевизор орет, как в парикмахерской. Сосредоточься. Займись каким-нибудь делом. Перекладывай бумажки справа налево и слева направо, например. Если кто-то зайдет, ты типа весь зашился в делах. Если Кузьма вызовет и будет орать, скажи, что это провокация, надо запросить запись, корреспондент сказал, что запись хранится, и тогда, мол, будем сличать. Главное, оттяни расправу на потом. Авось остынут они там. Первая реакция самая острая, а потом обычно все рассасывается. Не ссы, я хорошо помню, что там не было ничего такого. Не ссы, тебе говорят. Да не ссы, - еще раз повторила она ободряюще. Игнатий положил трубку. Валентина понимала его состояние. Ей и самой было не по себе…
Валентина погрузилась в размышления. Уж она не сомневалась, что враги Игнатия в кремлевской администрации только и ждут, чтоб из какой-нибудь мухи сделать слона. Что-что, а это они умеют. Если в немецкой газете действительно опубликовано нечто, хоть на йоту не совпадающее с официозом, или не дай бог как-то обидно, пусть даже вскользь, сказано о президенте, это может быть воспринято весьма болезненно. Всем известно, что президент человек подозрительный и обидчивый. Это раз. И слепо доверяет своим соратникам по органам. Это два. И часто сначала рубит с плеча, а потом думает о последствиях. Это три. Воображение Валентины рисовало самые мрачные перспективы. По старой привычке она с ходу начала продумывать возможную пиар-компанию. Может, удастся обернуть увольнение Игнатия ему на пользу. Первое, что приходило на ум: снова разораться про наступление на права человека, изгнание из власти последнего демократа. Да, точно, Игнатий должен сыграть роль последнего могиканина. Он должен покинуть этот захваченный негодяями корабль и с высоко поднятой головой сойти на берег. «И свобода вас встретит радостно у входа, и братья меч вам отдадут».
Тут Игнатий позвонил еще раз:
- Валя, нет, мне все-таки надо срочно посоветоваться с тобой. Где машина?
- Я только что из нее вышла, она у подъезда.
- А кто водитель?
- Колька водитель. Ты что не помнишь? Он же тебя сегодня отвез на работу.
- Ах да, точно, - Приставкин сделал вид, что вспомнил. – Скажи Николаю, пусть сейчас же едет за мной.
- Ты главное не нервничай. Ни с кем не разговаривай, еще наплетешь что-нибудь не то. Не расхлебаем. Сошлись на головную боль, или зубную, один черт – и немедленно домой!
- А если меня все-таки вызовут?
- Ну тогда еще раз съездишь из дома. Подумаешь, десять минут туда – десять обратно, роли не сыграют. Николай будет под парами у подъезда. А срочный военный совет нам с тобой не повредит.
Валентина отправила машину за Игнатием. Поставила на плиту обед. Но прошло полчаса, час, два – Игнатий не ехал. Обед давно остыл. Валентина извелась. Его рабочий телефон не отвечал. Телефон секретарши был беспрерывно занят. Мобильника Игнатию они с Машкой не купили – он все равно не смог бы научиться им пользоваться. Достаточно, что телефон стоит в машине, там трубку обычно сначала берет шофер, а потом уже дает ее Присядкину. Кстати, надо позвонить в машину. Может Игнатий куда-то закатился с горя?
Но Николай подтвердил, что как приехал на Старую площадь, так и стоит там, даже не отлучаясь на обед, но Игнатий к нему не выходил. «Ну что я волнуюсь, спрашивается? Сейчас же не тридцать восьмой год. Приедет как миленький, дадим корвалолчику, покормим, по головке погладим, а потом он все нам расскажет. Не думаю, что из-за какой-то немецкой мандавошки может рухнуть карьера, на которую потрачено столько сил». Валентина не понимала, что карьеры начинают рушиться, как правило, именно из-за мелочи. Кремлевская карьера – это карточный домик: долго, терпеливо выстраивается, и обрушивается в секунду, и часто даже невозможно понять, по какой такой причине, с какой стороны кто дунул на это хлипкое сооружение.
Машинально Валентина посмотрела в окно. Прямо у нее на глазах совершенно незнакомая ей «ауди» въехала колесами на газон. Валентина пулей вылетела из подъезда:
- Стойте! Стойте! Немедленно переставьте машину!
Молодая нарядная пара, юноша и девушка, с огромным букетом в руках, уже успели отойти на несколько шагов от машины и с недоумением воззрились на нее. Валентина одета была явно не по погоде: она была в видавшем виды домашнем халате и тапках на босу ногу. Волосы были всклокочены, как у Анны Маньяни.
- Простите, а вы кто? – спросили они у ведьмы.
- А я жилец первого подъезда.
- Очень приятно. А мы приехали в гости к жильцу третьего подъезда.
- Это к кому же?
- А это, простите, не ваше дело.
- А вы в курсе, что вы должны ставить машину не внутри двора, а за воротами?
- Нет, мы не в курсе. Мы сказали, к кому мы, и перед нами открылись ворота. И сочтя разговор исчерпанным, молодежь невозмутимо проследовала дальше. Напрасно Валентина выкрикивала им в спину призывы продолжить разбирательство, напрасно подкрепляла их страшными угрозами – они ни разу не обернулись.
Тогда Валентина бросилась к будке. Оттуда торчал испуганный Василий. Он понял, что сейчас громы и молнии упадут на его голову.
- Я так и знала! Я так и знала! Если во дворе непорядок, значит на дежурстве ты. Почему эта машина вообще въехала во двор?
- А почему она не должна была въехать? Они приехали к Малинину, Малинин заранее позвонил в будку, даже дал номер машины. Вот они и въехали.
- Автомобили гостей должны оставаться за пределами забора.
- Мне об этом ничего неизвестно. Но я помню, что машины ваших гостей в прошлое мое дежурство стояли прямо у подъезда, хотя вы даже не предупредили, что они приедут.
- Это были машины из администрации президента, - с особым нажимом на слове «президент» сказала Валентина.
- Ну а разве это меняет дело. Если правило есть, оно должно быть одно на всех. И, кстати. Откуда вы знаете, что вот эта машина тоже не из какой-нибудь администрации, если уж на то пошло?
Валентина, прошедшая у своего водителя ликбез по части разгадывания номеров, в этой области теперь чувствовала себя уверенно. Она сардонически засмеялась:
- Василий, я точно знаю, какая машина к какой администрации относится. И вообще, Василий, должна вам заметить, что вы дерзки.
- Извините меня, Валентина Анатольевна, вы тоже дерзки. И даже более того.
- Я вас уволю.
- Не получится!
- Почему не получится?
- Потому! – и он посмотрел на нее настолько выразительно, что Валентина к ужасу своему сообразила, что дело тут вовсе не в возможном заступничестве Артема. Машка! Он намекает на Машку! Он в курсе, что Машка его защищает. Боже, неужели они трахаются! Какая ужасная мысль!
Как смел он, этот нахал из будки, этот простолюдин, прикоснуться к ее ребенку. К Машке, перед которой открыты двери лучших немецких университетов, к Машке, которая свой человек на посольских приемах, Машке, которая блистала на знаменитом Венском балу!
- Как я должна это понимать, Василий?!
- Понимайте, как знаете, – и наглец отвернулся от нее.
«Да, Машка, тоже хороша, нашла себе пару. Спору нет, красавчик, почти херувим. Но за душой-то ни копейки».
Валентина, конечно, так не оставила бы этот разговор, но ворота раскрылись и в них медленно въехал их черный BMW. Машина вползала во двор настолько медленно, что Валентине показалось, что это катафалк. Задняя дверь открылась, и изнутри красный, как рак, вылез Присядкин. Он явно был в крайне расстроенных чувствах. Вместо своего подъезда, он, как сомнамбула, направился к соседнему, но жена участливо взяла его под руку и повела в нужном направлении.
Валентина не забыла бросить последний испепеляющий взгляд в сторону Василия, но увидела, что тот уже демонстративно погрузился в чтение какой-то здоровенной книги, и на нее не смотрит. К сожалению, Валентина была близорука, и выскочила на улицу настолько спешно, что забыла дома очки. А были б на ней очки, она б прочла название книги: «Всемирная история отравлений».
- Ну давай, рассказывай! – потребовала Валентина от Игнатия, как только они поднялись наверх.
- Да что рассказывать. Все ясно. Как только я засобирался домой к тебе советоваться, меня как раз позвал Кускус. Прочитал мне мое же интервью. Там кое-что было подчеркнуто красным фломастером. Думаю, это президент подчеркнул.
- Брось, неужели у него больше дел нет, как только читать всякие вырезки из немецких газет.
- Насколько я знаю, он полжизни занимался тем, что ежедневно читал вырезки из немецких газет, - произнес неожиданно удачную реплику Присядкин. - Так что, может, привычка осталась.
- Да ладно. Сам же Кускус и подчеркнул, или референт какой-нибудь, - попыталась успокоить его Валентина.
- В подчеркнутом действительно мало крамольного. Придирки. Во всяком случае, можно поспорить. Но в твоем любимом «Рундшау» в качестве предисловия дали полностью мое выступление на конференции. Как информационный повод. Я, по мнению Кускуса, там критикую политику президента на Кавказе!
- Ну не знаю, я этого твоего выступления не слышала, ты меня туда не взял почему-то. Я знаю все в восторженном пересказе этой дуры Бербер.
- Это я тебя не взял?! Ты с Машкой помчалась рыться в уцененном тряпье!
Не могли трех часов подождать, горело у них. Если бы ты была рядом, может, всего этого бы не случилось.
- Я что – должна была тебе суфлировать, когда ты был на трибуне? Или выйти самой, загримировавшись под тебя? У тебя какие-то остатки мозгов остались? Ты мог ими там пошевелить?
- Валентина, если ты будешь хамить, я прекращу этот разговор.
- Ладно. Ну так что там такого было, вспомни, что тебе инкриминируется?
- Ну написано в газете, что я сравнил действия нашей власти в Чечне с действиями Сталина.
- Ты с ума сошел! Ты действительно сравнил? Или тебя передернули?
- Откуда я знаю, что я сравнил. Поинтересуйся у Берберши.
- Понятно, что еще?
- Что эту нацию нельзя победить, а следовательно не надо против нее воевать. Что надо строить там мирную жизнь, вкладывать огромные средства, чтоб обеспечить занятость, рост производства. Кузьма у меня ядовито попросил указать адрес, по которому средства следует перечислить. Типа дайте, говорит, банковские реквизиты, мы тут же перечислим. Мол, мы тут всю голову сломали, кто там в Чечне честнее всех, чтоб ему деньги на восстановление поручить. И, говорит, за четыре последних года такого человека не нашли. Может вы, говорит, Игнатий Алексеевич, нам поможете? Короче, издевался так, что я был близок к потере сознания. И в какой-то момент я просто выключился из разговора. Ну то есть полностью выпал из реальности.
- А потом вернулся?
- В смысле?
- В реальность вернулся?
- Ну вернулся…
- Надеюсь, ты сказал Кускусу, что этого всего не было в выступлении, что это провокация?
- Наверно, сказал. А может, и не сказал. Я не помню, что я сказал. Я не помню, понимаешь ты это, не помню! Не помню того, что час назад говорил Кускусу, не помню того, что говорил на прошлой неделе в Кельне!.. Не помню ничего… Валя, я болен! Я не могу больше работать! Мне тяжело… Меня выгонят – и это к лучшему. Если не выгонят – я сам уйду! Я не вынесу больше этого напряжения! Игнатий впал в истерику. Валентина с удовольствием задушила бы его сейчас своими собственными руками. Но вместо этого она заботливо спросила:
- Водочки хочешь?
- Хочу.
Валентина принесла из кухни холодную поллитровку «Абсолюта» и малосольные огурчики.
- На, выпей, я тоже выпью…
Они опрокинули по рюмочке.
- Игнатий, один только вопрос, и больше я не буду к тебе приставать.
Скажи, как тебе показалось, это тебе Кускус свое мнение высказывал или это было мнение Самого? Подумай внимательно и скажи…Это важно. Сам Кускус говорил или озвучивал?..
Игнатий честно поразмышлял над этим вопросом. Или сделал вид, что поразмышлял. Потом с отрешенным видом налил себе еще одну рюмку «Абсолюта», хряпнул, потом еще одну…
- Не помнишь, кто нам эту водку принес?.. – неожиданно заинтересовался Присядкин. - Ларс?.. Ларс… Я так и думал. Хорошая водка…Все, Валь, я пошел спать… Как я ото всего этого устал!
И он зашаркал в спальню. Валентина посмотрела на часы: девять вечера!
Рановато для сна. Валентина отправилась в кабинет и там заперлась. Это была единственная комната в квартире, в дверь которой был врезан замок. Не считая, конечно, санузлов. Из кабинета она набрала номер Анны Бербер:
- Анечка! Привет. У меня очень мало времени. Давай сразу к делу. Скажи, ты помнишь, чтоб Игнатий на конференции сравнил действия наших войск в Чечне со сталинским геноцидом?
- Ну еще б не помнить! – загрохотала в трубке Анна. – Он у тебя просто герой. Он бесстрашно сказал об этом во весь голос. Он герой! Позови его к телефону, и я ему сама скажу об этом… Что, спит? Уже? Тогда поцелуй его от меня. Я ведь знала, что Игнатий принципами не поступится никогда. Игнатий у нас – скала! Потрясающий человек! С большой буквы человек! Человечище! А ты слышала новую сплетню про Поллитровскую? Несмотря на упадок сил, Валька с удовольствием приготовилась послушать сплетню. Ну хотя бы чтоб отвлечься немного. Тем более у нее остался неприятный осадок от Кельна, когда выяснилось, что Игнатием заменили не прибывшую на конференцию Поллитровскую.
- Ну что там еще произошло с этой комедианткой?
- Ну, Валь, если помнишь, она не приехала в Кельн. Потому что в Вашингтоне ей как раз вручали Пулитцеровскую премию. Премия крошечная, так что Поллитровской было наплевать, вычли из нее налог или выдали целиком, она просто не обратила на это никакого внимания. И из Вашингтона, практически не заезжая домой, она приехала в Берлин, чтобы получить премию Вальтера Гамнюса. За гражданское мужество якобы. Вы к тому времени из Германии уже умотали в Москву. А я еще там поболталась немного, и вот стала свидетелем такого скандала. Короче, приезжает Поллитровская, ей с помпой вручают 30 тысяч евро…
- Нехило, - искренне позавидовала Валентина.
- Чем менее известна премия – тем она больше по размеру. Это закон, запомни. Но ты слушай - дальше самое интересное. Между Германией и Россией соглашение об отсутствии двойного налогообложения. И аккуратисты-немцы у нее спрашивают: где желаете платить налоги. «А где меньше?» - естественно интересуется Поллитровская. Ей отвечают: «Сколько у вас в России, не знаем, но у нас сорок процентов!» Ну то есть полная обдираловка. И посоветовали вообще-то платить в России. «Ну, в России так в России» - согласилась хитрожопая Поллитровская. Разумеется, в России она никому сообщать о полученных деньгах не собиралась. «Очень хорошо, сказали немцы, так и запишем. А теперь не соизволите ли вы сообщить нам свой ИНН?» - «А зачем вам ИНН?» - «А это чтобы поставить в известность ваши налоговые органы» - спокойно так ей отвечает какой-то клерк из гамнюсовского комитета. Что тут началось! Как она орала! Что она потом несла на пресс-конференции!
- Ну что она могла нести?
- Валь, я сама не слышала, знаю в пересказе. Но типа орала, что получила премию от общественного немецкого фонда за то, что в поте лица борется с тоталитаризмом в России, а немецкие бюрократы фактически львиную долю премии прямым ходом отправляют российскому тоталитарному государству, и там на эти деньги, собранные честнейшими немцами, русское правительство будет строить тюрьмы для диссидентов… И все в таком духе. Левая пресса, естественно, подняла крик. Наша душечка Понте дель Веккио включилась. Короче, все в самом разгаре.
- Да, умеет девушка сделать пиар на голом месте, - заметила Валентина, вообще-то считавшая себя лучшим в мире пиарщиком.
- Ой не говори, Валь. Помнишь, как она в самолете блеванула, и из этого целое дело выросло – что ее спецслужбы специально отравили, чтоб она до Кавказа не долетела. Я лично ни в какие спецслужбы в данном конкретном случае не верю, но даже тень сомнения в приличном обществе продемонстрировать не могу – тут же обвинят в пособничестве.
- Ага. Помню. Во всех ее историях всегда бывает захватывающее начало, интереснейшее продолжение и никогда не бывает никакого конца. То есть сидишь ждешь, а чем же скандал закончится, подтвердится ли факт происков... Но она умудряется ближе к финалу как-то так тихо отойти в сторону… Я не я, корова не моя. Вроде как было какое-то дело, а какое точно, чем закончилось – уже никто и вспомнить не может.
- Ну да. Я, например, точно запомнила, что ее правозащитным дебютом было сидение в какой-то земляной яме. Но, убей меня бог, не помню, как она туда попала: то ли чеченцы выкуп требовали, то ли федералы ее оттуда не выпускали, то ли она сама пряталась там от кого-то… Вот не помню, и все. Помню, что пострадала, помню, что сидела в яме, а детали, наверно, уже и не так важны.
- Да, не говори, это высший пилотаж.
- Ладно, Валь, пока. Не забудь передать Игнатию, что он герой. Кстати! Чуть не забыла!
- Что такое?
- Я тут встретила Пламенева. Он говорит, что вы с Игнатием выставили их кооператив дачный на 16.000 долларов…
- В каком смысле?
- Ну говорит, что за ваш дом расплатились со строителями не вы, а кооператив. А вы не заплатили ни гроша. Строители якобы подали в суд, и с кооператива взыскали всю сумму. Списали со счета.
- Ань, это полностью вранье. Ничего такого не было. Ты же знаешь, как Пламенев всю жизнь ненавидел Игнатия.
- А ну ладно тогда. Привет ему. Спокойной ночи.
Валентина отправилась на боковую. Настроение окончательно было испорчено. Было не до сна. «Хорош Пламенев, - размышляла она, ворочаясь в постели, - настраивает общественность против нас. Наверное, и бандита тоже он прислал. Вряд ли хохлам-строителям пришла б такая дурь в голову. Они тут вообще на птичьих правах. Я ж помню, как строитель по телефону струхнул, когда я про администрацию президента упомянула. Хотя черт его знает, кто у них начальство, под кем они ходят… Может, если потянуть за ниточку, она к кому-нибудь из высокопоставленных гостей Давилкиных приведет. Ну во всяком случае к людям такого плана. Вполне может быть. В стране беспредел…»
Странно, но история с неудачной публикацией в немецкой газете не имела никаких заметных глазу последствий, если не считать одной-единственной упомянутой выше беседы с Кускусом. Напротив, о Присядкине, кажется, решили забыть окончательно. И если раньше его на службе хоть в какие-то кабинеты приглашали и хоть о чем-то беседовали, теперь наступил полный штиль. Целый месяц он исправно приходил на работу, но телефоны молчали, бумажек ему не приносили, он даже умудрился ни разу не встретиться с Кускусом в коридоре или буфете. Однажды мимо него с самым озабоченным видом пролетел Иван Давилкин: «Приветствую! Я тебе перезвоню» - но, разумеется, не перезвонил.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги