Сознание и вещи. Очерк феноменалистической онтологии.

Заключение

Трудно сомневаться, что онтологические построения могут оказывать влияние на наше поведение и на образ жизни в целом. Скажем, если бы нам удалось доказать существование всемогущего Бога, наблюдающего за своими творениями, то полученное знание, несомненно, повлияло бы на наши последующие действия. Или представим, что мы нашли решающие доводы в пользу существования души как чего-то отличного от тела и как того, что смогло бы поддерживать свою деятельность даже при отсутствии телесного окружения. Это тоже не могло бы не сказаться на наших умонастроениях и поступках.

Онтологические исследования, проведенные в этой книге, не обещают подобных открытий. Хотя они, к примеру, не исключают, что при наличии убедительных свидетельств мы могли бы говорить о существовании некого мирового духа, из них следует, что мы не могли бы поверить в то, что этот дух абсолютно свободно создает мир и может нарушать естественный ход вещей. Можно тут же возразить на это, сказав, что вера людей в такого Духа не может быть оспорена и является чем-то фактическим. Но тут идет речь о другой вере. Существование абсолютно свободного Бога может быть логически возможным, и люди могут наполнять эти логические формы разного рода эмоциональным или мистическим содержанием. Религиозная вера может рассматриваться как эмоциональный аналог когнитивной веры.

Именно когнитивная вера и рисуемые ею картины реальности были предметом нашего рассмотрения. Но, хотя это и был весьма неамбициозный проект, он все же может как-то воздействовать на наше самовосприятие.

Вспомним общий план проведенных изысканий. Мы отталкивались от универсальной склонности субъектов переносить прошлый опыт на будущее. Уже сама эта склонность определенным образом структурирует наши представления о мире. Но мы выяснили, что она также порождает целый ряд более конкретных онтологических установок. В ходе их рассмотрения выяснилось, что некоторые из них вступают в столкновение друг с другом. Нам, однако, удалось показать, что это столкновение не приводит к разрушительным последствиям и что его вообще можно избежать. Отыскание условий согласования действий онтологических установок позволило детализировать продуцируемый ими образ реальности и, в частности, прояснить отношение двух ее главных компонентов — ментального и физического.

Обратим теперь внимание на то, что базовые онтологические установки могут быть истолкованы в качестве составных частей того, что с давних времен называется «здравым смыслом». Выражение «здравый смысл» калькирует немецкое gesunder Verstand, синонимичное gemeiner Verstand и генетически связанное с латинским sensus communis. «Здравый смысл» — это «общее чувство», но не в смысле общих восприятий, а в смысле общих убеждений о мире. Некоторые из таких убеждений могут навязываться культурой. Но в таком случае они не являются по-настоящему универсальными. Подлинно универсальные представления о мире должны исходить из универсальных характеристик когнитивных и иных способностей человека.

Поскольку мы имели дело именно с такими универсальными представлениями, можно сказать, что вся наша исследовательская программа была нацелена на прояснение базовых принципов здравого смысла. Мы показали, что такие установки здравого смысла, как убеждение в том, что мы воспринимаем сами вещи, а не их образы, что вещи существуют независимо от нашего восприятия, что физическое объяснимо физическим, что другие люди обладают сознаниями, что в мире ничего не происходит без причины, что наши желания и чувства могут влиять на поведение, что мы можем волевым усилием самостоятельно производить и воспроизводить идеи и что мы несем ответственность за собственные действия, хорошо сочетаются между собой. Выявляя непротиворечивость онтологических установок, мы занимались оправданием здравого смысла. Наши действия были направлены на его защиту.

Заметим, что здравый смысл и правда нуждается в защите. История идей знает немало примеров, когда попытки анализа убеждений здравого смысла приводили к заключению о его внутренней несостоятельности. И от этих заключений (которые так или иначе передавались за пределы философских кругов или даже рождались за их пределами — философствуют ведь не только философы) можно было с легкостью переходить либо к скептическим тезисам и цинизму как оборотной стороне сомнения, либо к решительному разрыву со здравым смыслом и созданию экстравагантных метафизических картин мира, навевающих мистические умонастроения.

Мы видели, однако, что этих крайностей можно избежать. Утверждения о несостоятельности и противоречивости здравого смысла являются следствием поспешного анализа. При более внимательном рассмотрении от них не остается и следа. И это может дать повод для заключительных пояснений. Необходимость их связана с тем, что мы должны проводить четкое различие между предложенной исследовательской программой и «философией здравого смысла». Подобная философия просто апеллирует к здравому смыслу как к высшему арбитру, но не проясняет его внутреннюю структуру и основания. Философия здравого смысла не занимается его оправданием, она исходит из его авторитета. Однако это едва ли продуктивно — ведь мы знаем, что авторитет здравого смысла может быть поставлен под сомнение. Чтобы апеллировать к здравому смыслу, надо сначала философски оправдать его.

Необходимость философского оправдания здравого смысла указывает на жизненную необходимость самой философии. И если свести все линии предшествующих рассуждений в одну точку, то мы увидим, что практическая необходимость философии может быть обозначена как необходимость устранения скептических и метафизических иллюзий, заслоняющих от нас ту реальность, о которой нас так или иначе информирует наш здравый смысл. Философия, по крайней мере в идеале, избавляет нас от иллюзий и выводит к самой реальности, помогает нам жить не выдуманной, а реальной жизнью.

Философы иногда говорили о том, что человек должен найти себя в рефлексии, должен выбраться из мира неподлинного существования к подлинному бытию. В этой интуиции, судя по всему, есть какая-то глубина. Правда, существование, к которому подталкивает нас философия, может и не обрадовать нас своими формами. Реальная жизнь может оказаться гораздо хуже выдуманной. Однако это не повод для паники. Если вы летите на воздушном шаре в ураган, но воображаете, что сидите у себя на работе, то ваши шансы на спасение невелики. Но если вы осознаете свое реальное положение, вы можете хотя бы попробовать изменить его в лучшую сторону. Философия оставляет нам надежду на реальные улучшения. И хотя она едва ли превратит нашу жизнь в один большой праздник, она все же может вдохнуть в нее чуть больше оптимизма. И, возможно, вас будут посещать моменты, в которые можно будет сказать вместе с героями одного американского фильма: It’s hard to let go, isn’t it? — Yes, it is, Bill. — Well, that’s life.