1941 год, июль, Москва

Народному комиссару государственной безопасности СССР товарищу Меркулову Всеволоду Николаевичу о том, что никаких сведений о движении или местонахождении отправленных грузовиков, было сообщено только первого июля, ближе к вечеру.

Задержка была связана с тем, что, во-первых, надеялись получить хоть какие-то новые известия, во-вторых, конечно, боялись докладывать об исчезновении спецколонны с важным грузом. Война войной, а пропажа есть пропажа, и за это по головке не погладят. В общем, ждали до последнего, надеялись…

Бесполезно…

Оказалось, впрочем, что боялись напрасно. Реакция товарища Меркулова была совсем не такой, как предполагалось. Выслушал молча, уточнил, сколько времени прошло, была ли хоть какая-то информация, после того как капитан Чеглаков доложил об отправке спецколонны. Попросил подготовить справку по грузу, по срокам, по лицам, отправленным для его транспортировки, в общем, подробно, но в пределах обычного, без каких-либо дополнительных данных.

И, когда остался в кабинете один, вел себя точно так же спокойно. Будто ничего не случилось. Из кресла поднялся, стал ходить по кабинету, потом постоял немного у окна, снова походил, сел.

Народному комиссару внутренних дел товарищу Берии Лаврентию Павловичу позвонил только на следующий день ближе к полудню и предложил вместе пообедать. Берия предложил обедать у него. Меркулов согласился. Понимал, что у Берии теперь в сутках не двадцать четыре часа, а, пожалуй, все сорок восемь.

Обед, конечно, и не обед вовсе, а скорее производственное совещание, проходящее за обеденным столом и перемежаемое сменой блюд. Притом совещание неспешное, позволяющее хоть немного отдохнуть от вереницы событий и неожиданностей.

Берия слушал, не перебивая, а Всеволод Николаевич говорил кратко и по существу. Перед тем как излагать то одну, то другую позицию, подавал краткую «объективку» в двух-трех предложениях и дополнял изложенное в ней своими словами. Берия слушал внимательно, изредка задавая вопросы. При этом он одновременно водил карандашом по бумаге и делал какие-то пометки.

Выяснилось, однако, что спокойствие это было искусственным. Едва Меркулов закончил, Берия спросил почти нетерпеливо:

– Что же было отправлено в этих грузовиках?

Меркулов поморщился:

– Точных данных нет. До двадцать второго числа не передавали перечень, потому что шел интенсивный сбор всего, предназначенного к отправке в центр, и грузы формировали по мере поступления на пункт комплектования.

Он помолчал и продолжил с интонациями человека, который поясняет, надеясь на понимание:

– Мы были уверены, что успеем собрать и отправить все, что хотели. Я отдал распоряжение в некоторых случаях не задерживать процесс из-за регистрационных формальностей. Ну, а сейчас уже больше недели нет никаких известий оттуда, поэтому…

– Вообще никаких? Ни от кого? – спросил Берия спокойным тоном, которого опасались все, кто с ним работал, зная, что ничего хорошего это не сулит.

– Территория, где находилось управление, давно уже занята немецко-фашистскими войсками, и есть все основания полагать, что там все разгромлено. Нет никакой информации о том, кто уцелел, что из имущества и документации было спасено и где сейчас все это находится, – отчитался Меркулов, понимая, что ничего определенного и хорошего он не сказал.

– Это я и так знаю, – кивнул Берия. – Вы говорите, что этот капитан…

– Чеглаков, – подсказал Меркулов. – Капитан Чеглаков.

– Да! Этот капитан Чеглаков докладывал, что он отдал приказ о поджоге здании и проверил потом его состояние после пожара?

Меркулов поморщился:

– У нас нет даже уверенности в том, что звонок этот был от Чеглакова, не говоря уже о том, что…

Берия кивнул и не сказал ни слова. И по его молчанию Меркулов понял, что мысли текли к необходимости докладывать все Сталину, поёжился – хорошего мало – и постарался помочь.

– Вот, – положил Меркулов на стол очередной листок, – перечень поручений, отданных к исполнению в четырех управлениях, которые находятся в тех районах. Поручения были одни и те же, поэтому есть все основания предполагать, что все руководители так или иначе координировали свои шаги, особенно после начала боевых действий.

Берия взял в руки листок пробежал по нему взглядом, спросил:

– Ну, а каковы могут быть объемы материалов по всем перечисленным позициям?

– Поскольку нет никакой информации о степени исполнения поручений, невозможно дать даже самый приблизительный ответ, – признался Меркулов.

– Да, зачем он, этот ваш «приблизительный ответ»? – в голосе Берии прорвалось недовольство.

Меркулов не ответил, и Берия тоже молчал, уперевшись взглядом в лист бумаги. Потом поднялся, сделал несколько шагов от стола, а вернувшись, сказал уже иным тоном, решительным:

– Указания отдавались по вашей линии?

– Нет! – невольно поднялся Меркулов. – Тут такая закавыка получается, что отдавались они еще по линии НКВД, но после февральского разделения исполнение их в основном было возложено на НКГБ.

Берия недовольно мотнул головой.

Полгода назад, 3 февраля 1941 года, из народного комиссариата внутренних дел был выделен народный комиссариат государственной безопасности, которому и передали часть задач, прежде лежавших на НКВД. Оспаривать мудрость государственного решения, конечно, никому не приходило в голову, но на работу обоих ведомств это повлияло, и, как сейчас видел Берия, не всегда в лучшую сторону.

Докладывать об этом товарищу Сталину необходимо, понимал Берия, но сделать это надо так, чтобы последствия были хотя бы предсказуемыми, без ненужных оргвыводов, без снятий с постов. Идет война, и любое перемещение, особенно в этой сфере, создаст много проблем, и проблем долгосрочных. А дело надо делать, вопросы надо решать.

Но идти к вождю с таким обоснованием глупо. Просто глупо. Он это и слушать не станет. Значит, надо искать какое-то решение, которое покажет, что ошибки и недочеты стали следствием не довоенной неразберихи, а вызваны исключительно вероломным фашистским нападением.

Сзади кашлянул Меркулов:

– Товарищ Берия! Есть смысл ориентировать возникающие в тылу у немцев партизанские отряды на поиск информации об отправленных грузовиках. Это на самое первое время. Параллельно начать формирование спецгрупп, которые будут позднее заброшены в районы вероятного пребывания этих же грузовиков. Конечно, гарантий мало, но надежда остается.

– Надежда остается, – повторил Берия. – Надежда остается. Ну, хорошо. Сколько машин было загружено? Какие материалы и в каком объеме там находились? Кто персонально сопровождал транспорт? Каково было хотя бы самое общее направление движения? В конце концов, Всеволод Николаевич, мы должны иметь хотя бы самое общее представление о том, куда будем отправлять людей и для поисков чего именно.

Берия следил, как меняется лицо Меркулова, и понимал, что тот все переносит на разговор со Сталиным, и сам пытался представить реакцию вождя, когда ему будет доложено обо всем.

– Полагаю, Лаврентий Павлович, – заговорил Меркулов, – что товарищ Сталин уже знает по докладам военных, что там творится!

Берия молчал. Он прекрасно помнил первые часы и дни после того, как стало известно о гитлеровском вторжении. Сталин, Молотов, Берия, все они сидели, лишенные какой-либо информации. Ни находившийся в кабинете Сталина нарком обороны Тимошенко, ни генерал Жуков, недавно назначенный начальником Генштаба, ничего определенного сказать не могли, а их непрерывные и совершенно бесполезные звонки «по делам службы» только усиливали напряжение.

Первые часы и даже дни после нападения фашистской Германии показали полное отсутствие какой-либо координации и согласованности действий воинских соединений и подразделений. Между ними в эти дни то и дело рвалась обыкновенная телефонная связь, а использование нарочных в условиях, когда все перемешались и перемещались совершенно беспорядочно, а порой и бесцельно, было бессмысленным, поскольку нарочные порой просто не имели возможности отыскать адресата. Как следствие – штабы армий не знали, где находятся их дивизии и полки, не знали, как далеко продвинулись немцы и где именно.

Ну, значит, и сообщение о том, что потерялось несколько грузовиков, будет воспринято в общем потоке сообщений о неразберихе и – будем откровенны – панике.

Это уже кое-что серьезное, не просто рассуждения, а предложение к действиям.

– Это верно, – поощрил Берия Меркулова после минутных размышлений. – Давайте сделаем так: все-таки формально все шло по вашему наркомату, поэтому докладываете вы, а я вас поддержу.

Увидев тень сомнения, промелькнувшего на лице Меркулова, сказал жестче:

– Сказав «А», будет проще произносить остальные буквы, а задержку доклада сегодня еще можно объяснить тактическими соображениями, а завтра – нет.

Взял коротенькую паузу и добил:

– Вы должны понимать, как важно будет, кто и как об этом сообщит. Если Тимошенко хоть что-то узнает, он постарается свалить на вас все свои промахи и ошибки. А разбираться будет трудно. И, если придется разбираться – пойми меня правильно, Всеволод Николаевич, – мне придется быть к тебе слегка необъективным. И ты понимаешь причины.

Меркулов кивнул.

Как люди, уже давно работавшие вместе, они, конечно, хорошо знали сильные и слабые стороны друг друга, знали о большинстве промахов и ошибок, которые неизбежны в любой работе, и, следовательно, находили этим ошибкам и объяснения, и оправдания. Ну, а в такой обстановке ни о каком «понимании» речи быть не могло. Обоим было бы несладко.

– Я запишусь на прием к товарищу Сталину сразу, как вернусь к себе, – сказал Меркулов.

– Конечно, – кивнул Берия.

Позвони Меркулов сейчас из его кабинета, найдутся люди, которые подскажут товарищу Сталину, что звонок был после встречи с Берией. А если еще прибавить пару мелких деталей, то ход мыслей вождя можно направить в нужном направлении.

Нужном кому?

Тем, кто не прекращает интриговать даже в самые тяжелые часы.

Явившись к назначенному часу, Меркулов не удивился, увидев в кабинете Сталина Берию.

– Вы не возражаете, товарищ Меркулов, если Лаврентий Павлович будет участвовать в нашей беседе? – спросил Сталин и замер в позе ожидания, будто и не предполагал, какой ответ услышит, а потом удовлетворенно кивнул головой. – Пожалуйста, докладывайте. Какая у нас обстановка?

Меркулов докладывал обстоятельно, четко определив приоритеты и расставив акценты. Берия отметил про себя, что Меркулов ни разу не помянул панику и дезорганизацию, которые охватили в это время военных, хотя об этом они совсем недавно говорили, но потом увидел, как успешна стратегия наркома госбезопасности. Он выстроил доклад таким образом, что промахи, совершенные его сотрудниками, связаны и с неточностями распоряжений, шедших из наркомата, и с растерянностью, охватившей местные органы госбезопасности в условиях войны, а, точнее, вероломной агрессии.

Сталин, конечно, сразу же поправил Меркулова, сказав, что не знал о том, что в органах государственной безопасности работают такие маши-растеряши, но потом добавил, что еще больше его удивляет растерянность военных, которые имеют достаточно большой опыт ведения боевых действий в самых разных условиях – от монгольских степей до финских снегов.

Меркулов промолчал.

На вопрос Сталина, «какие меры предусматриваете», отвечать начал, одновременно выбирая из папки очередной листок:

– Первое, товарищ Сталин, это подготовка специальных групп, которые будут ориентированы исключительно на работу по обследованию лесных массивов на предполагаемых путях движения грузовиков. Второе – мы уже подготовили несколько агентов для заброски в тыл немцев, чтобы там начать розыск лиц, имевших отношение к формированию грузов. Группы в принципе готовы, а одна уже отправлена для выполнения заданий. Третье…

– Вы уверены, что сейчас эти люди смогут выполнять столь важную и точную работу? – перебил Сталин. – Немцы сейчас наверняка уделяют особое внимание полицейским мероприятиям, формированию отрядов изменников и предателей, которые готовы мстить советской власти, хватая и уничтожая не только честных людей, которых они знают лично, но и незнакомцев, которые особенно бросаются в глаза.

– Мы учитываем это, товарищ Сталин, – кивнул Меркулов. – По имеющейся информации, немцы пока еще не смогли взять обстановку под контроль и прекратить массовые передвижения населения, вызванные войной. Кроме того, люди, которых мы отправляем туда, подготовлены к такого рода возможностям и, в конце концов, товарищ Сталин…

Меркулов развел руками.

– Идет война, товарищ Сталин, и у меня нет никаких возможностей избежать жертв.

Сталин кивнул и повернулся к Берии:

– Сейчас езжайте и еще раз проверьте все наши возможности в этом смысле и продумайте, все ли учтено и подключено к делу.

Берия поднялся:

– Видимо, мы еще более тщательно продумаем, как тут можно использовать формирующиеся отряды населения оккупированных территорий.

Сталин повернулся к Меркулову:

– Ваше мнение, товарищ Меркулов?

Меркулов ответил после крохотной паузы:

– Боюсь, что эти отряды сейчас вряд ли могут принести пользу, поскольку мы всячески маскировали наши мероприятия. С другой же стороны, привлечение гражданского населения может породить слухи, которые активизируют деятельность контрразведывательных подразделений немцев.

– Фашистов! – автоматически уточнил Сталин.

Потом усмехнулся:

– Теперь можно спокойно возражать недавнему начальнику?

Меркулов до февраля сорок первого года был первым заместителем Берии в НКВД и начальником главного управления госбезопасности в составе комиссариата. Именно это вождь и имел в виду, товарищески пошутив.

А Берия, когда уже вышли из кабинета, сказал:

– Надо посмотреть, как задействованы местные возможности.

– Партизаны?

– Партизаны, партизаны…

Загрузка...