Перелетное дерево «The Balloon Tree», The Sun, 25 February, 1883.

Ι

Несколько часов мы ехали с побережья к центру острова. Когда мы покинули корабль, солнце на западе стояло уже низко. Ни на море, ни на земле мы не ощутили ни малейшего ветерка. Все вокруг было залито нестерпимо-ярким светом. В нескольких милях поодаль, над длинной грядой холмов, висело несколько облачков медного цвета.

– Будет ветер, – сказал Брайери.

Килуа покачал головой.

На всю растительность наложила печать продолжительная засуха. Взгляд тоскливо блуждал от хилого красновато-коричневого подлеска, такого сухого, что листья и ветви громко хрустели под копытами лошадей, до желтовато-коричневых деревьев, окаймлявших верховую тропу. Зелеными остались только кактусы с воронкообразной верхушкой, способные существовать даже в кратере действующего вулкана.

Килуа наклонился в седле и оторвал от одного из этих растений верхушку, которая раздулась от переполняющего ее сока до размеров калифорнийской груши. Сжав ее в кулаке, он обернулся к нам и окропил наши разгоряченные лица несколькими каплями живительной влаги.

Потом наш проводник начал что-то быстро говорить на своем языке, состоящем, в основном, из гласных с примесью л и р. Брайери переводил мне его слова.

Бог Лалала полюбил женщину с острова. Он явился ей в виде огня. Привычная к такой температуре, она только поежилась при его приближении. Тогда он приласкал ее в виде проливного дождя и этим покорил ее сердце. Злобный и коварный бог Какал был гораздо могущественнее, чем Лалала. Он тоже стал домогаться этой прекраснейшей женщины. Но все его приставания ни к чему не привели. В отместку он превратил ее в кактус, укорененный на самом солнцепеке. У бога Лалала не хватало силы отменить это заклятье. Тогда он стал жить с женщиной-кактусом в виде проливного дождя, не покидая ее даже в самые засушливые сезоны. Поэтому воронкообразная верхушка кактуса остается неизменным хранилищем чистой холодной воды.

Уже давно наступила тьма, когда мы добрались до русла исчезнувшего ручья. Килуа несколько миль вел нас по его высохшему дну. Мы уже почти выбились из сил, когда проводник велел нам спешиться. Привязав тяжело дышащих лошадей, он решительно повел нас в густую чащу на берегу. Преодолев сотню ярдов, мы наткнулись на ветхую хижину с тростниковой кровлей. Туземец поднял обе руки над головой и фальцетом пропел какую-то мелодию, очень похожую на йодль из швейцарского кантона Вале. Этот зов потревожил обитателя хижины. Брайери осветил его своим фонарем, и мы увидели, что это старая женщина ужасающей внешности, какая может привидеться только в кошмарном сне после чересчур сытного обеда.

– Оманана джелаал! – воскликнул Килуа.

– Приветствуем тебя, святая женщина, – перевел Брайери.

Между Килуа и святой ведьмой состоялся продолжительный разговор. Проводник говорил очень уважительно, она отвечала коротко и раздраженно. Брайери внимательно слушал их обоих. Несколько раз он непроизвольно сжимал мне руку, словно не в силах подавить тревогу. Наконец женщину то ли убедили доводы Килуа, то ли тронули его мольбы, но она указала на юго-восток, медленно произнеся несколько слов, что, видимо, удовлетворило моих спутников.

Святая женщина тоже направила нас к холмам, но на двадцать или тридцать градусов левее того курса, которым мы отправились с побережья.

– Вперед! Вперед! – крикнул Брайери. – Нам нельзя терять время!


ΙΙ

Мы ехали всю ночь. На рассвете сделали десятиминутный привал для легкого завтрака, запасенного в рюкзаках. Потом вновь оседлали коней и пустились в путь, продираясь сквозь чащу, которая становилась все гуще и гуще, в то время как солнце припекало все сильнее и сильнее.

– Может быть, теперь, наконец, – обратился я к своему молчаливому спутнику, – вы не откажетесь объяснить, зачем двое цивилизованных людей и один дружественный туземец ломятся через адские джунгли, словно это вопрос жизни или смерти.

– Да, – ответил он, – лучше, если вы будете это знать.

Брайери достал из внутреннего кармана письмо, которое, видимо, перечитывал так часто, что бумага по краям даже поистрепалась.

– Это письмо, – пояснил он, – написал профессор Квакверзух из Уппсальского университета. Я получил его в Вальпараисо.

Подозрительно оглядевшись по сторонам, словно боясь, что в этой тропической глуши нас могут подслушать древовидные папоротники или что у гигантских каладиумов есть уши, жаждущие насладиться каким-то величайшим научным секретом, Брайери стал читать мне письмо великого шведского ботаника.

«На этих островах, – писал профессор, – у вас будет редкая возможность проверить некоторые экстраординарные сведения, которые много лет назад сообщил мне миссионер-иезуит Бюто. Они касаются «перелетных деревьев», то есть кактуса Cereus fragrans, о которых писали Янсениус и другие физиологи-теоретики.

Исследователь Спор утверждает, что видел их. Но, как вам известно, по некоторым причинам к утверждениям Спора следует относиться скептически.

Однако это не касается сообщений такого ценного информатора, как покойный иезуитский миссионер. Патер Бюто был ученым ботаником, надежным наблюдателем, а также в высшей степени благочестивым и добросовестным человеком. Он никогда не видел «перелетного дерева», но за долгий период своей работы в этой части света получил из множества различных источников массу свидетельств относительно его существования и особенностей.

Разве так уж невероятно, мой дорогой Брайери, что где-то в природе существует растительный организм, который по сложности и потенциалу настолько же выше, скажем, капусты, насколько шимпанзе выше полипа? Природа многообразна. В ее цепочках мы не найдем брешей и пустот. В наших книгах, таблицах и классификациях может не хватать утерянных звеньев, но в органическом мире они наличествуют. Разве низшие формы в природе не стремятся ввысь, чтобы обрести самосознание и свободу выбора? Почему в непрерывном процессе эволюции, специализации и совершенствования конкретных функций растение не может достигнуть такого уровня, который позволит ему чувствовать, желать, действовать, – словом, когда оно будет обладать всеми особенностями настоящего животного?..»

Когда Брайери читал это, его голос дрожал от сдерживаемого энтузиазма.

«Я уверен, – продолжал профессор Квакверзух, – что если вам очень повезет и вы столкнетесь с экземпляром «перелетного дерева», описанного патером Бюто, то обнаружите, что оно обладает хорошо выраженной системой настоящих нервов и ганглий, являющейся настоящим вместилищем растительного интеллекта. Заклинаю вас действовать при вивисекции чрезвычайно аккуратно.

Согласно приметам, которые представил мне иезуит, это необычное дерево, скорее всего, относится к порядку кактусовых. Оно могло появиться только в условиях невыносимой жары и сухости. Корни у него практически рудиментарные и позволяют только слегка прикрепляться к почве. По желанию дерево может, как птица, оторваться от земли, взмыть в воздух и перелететь к новому месту обитания по собственному выбору. Я считаю, что такие перемещения возможны благодаря способности вырабатывать газообразный водород, который при необходимости наполняет специальный орган в виде воздушного шара, состоящий из чрезвычайно эластичной ткани. Таким путем дерево поднимается кверху и перелетает к новому месту обитания.

Бюто добавил, что туземцы несомненно поклоняются «перелетному дереву» как сверхъестественному существу, и таинственность, которая окружает этот культ, является самым главным препятствием для исследователя».

– Вот! – воскликнул Брайери, складывая письмо профессора Квакверзуха. – Разве ради решения этой загадки не стоит рискнуть или даже пожертвовать своей жизнью? Добавить к установленным фактам морфологии растений точно установленные сведения о существовании дерева, которое путешествует, дерева, которое имеет свободу выбора, дерева, которое, возможно, даже мыслит, – такой славы можно добиваться любой ценой. Незабвенный Декандоль из Женевы…

– К черту незабвенного Декандоля из Женевы! – выкрикнул в ответ я, изнывая от невыносимой жары, а главное, чувствуя, что мы ввязались в дурацкую авантюру.


ΙΙΙ

Близился к закату второй день нашего путешествия, когда Килуа, ехавший чуть впереди нас, вдруг издал короткий вскрик, спрыгнул с лошади и наклонился к земле.

Брайери мгновенно очутился рядом с ним. Я присоединился к спутникам куда менее проворно. Всем мои суставы окостенели, так как научного энтузиазма для их смазки мне не хватало. Брайери встал на четвереньки, жадно вглядываясь в то, что казалось недавним повреждением почвы. Туземец лежал ничком, тычась лбом в пыль и издавая фальцетом ту же мелодию, которую мы слышали у хижины святой женщины.

– След какого зверя вы обнаружили? – резко спросил я.

– Это не звериный след, – с некоторым раздражением ответил Брайери. – Вот видите круглую вмятину в почве, где покоилось что-то очень тяжелое? А видите маленькие желобки в рыхлой земле, которые расходятся из центра, как лучи звезды? Их оставили тонкие корни, когда отрывались от почвы. Видите, в каком экстазе находится Килуа? Так вот, я утверждаю, что мы напали на след священного дерева. Оно было здесь, причем совсем недавно.

Возбужденный Брайери проинструктировал нас, и мы продолжили поиски пешими. Килуа отправился на восток, я на запад, а Брайери выбрал южное направление.

Чтобы тщательно обследовать поверхность земли, мы договорились продвигаться постепенно расширяющимися зигзагами, давая о себе знать время от времени выстрелами из пистолета. Ничего более глупого мы придумать не могли. Уже через четверть часа я заблудился в густой чаще. В следующую четверть часа я неоднократно разряжал свой револьвер в воздух, не получая никакого отклика ни с востока, ни с юга. Остаток светлого времени я провел в тщетных попытках вернуться к тому месту, где мы оставили лошадей. Потом солнце зашло и оставило меня в полном одиночестве в кромешной тьме посреди дикой местности, о размерах и характере которой я не имел ни малейшего представления.

Не стану рассказывать о своих страданиях в течение этой ночи, следующего дня, еще одной ночи и еще одного дня. Когда было темно, я брел, как слепой, в полном отчаянии, страстно желая наступления нового дня и не смея уснуть или даже остановиться из-за страха перед окружавшими меня неведомыми опасностями. Днем же я с нетерпением ждал ночи, так как солнечные лучи пробивали себе путь даже сквозь плотную крышу буйной листвы и буквально сводили меня с ума. Запас еды у меня в рюкзаке закончился. Моя фляга осталась в седельной сумке, и я наверняка умер бы от жажды, если бы мне дважды не попадались воронкообразные кактусы. Но больше всего в этом ужасном предприятии меня терзали не голод, не жажда и даже не солнечные лучи. Меня мучила мысль, что я жертвую жизнью ради иллюзий сумасшедшего ботаника, мечтающего о невозможном.

О невозможном?..

На второй день ближе к вечеру после бесцельных блужданий по джунглям я окончательно выбился из сил и упал на землю. Отчаяние и безразличие сменились страстным желанием конца. С непередаваемым облегчением я закрыл глаза. Жаркое солнце милосердно помогло мне потерять сознание.

Что было потом? Действительно ли, пока я находился в обмороке, ко мне приблизилась прекрасная, добросердечная женщина, которая положила мою голову себе на колени и нежно обняла меня? Действительно ли она прижалась лицом к моему лицу и шепотом стала меня подбадривать? Или это всего лишь привиделось мне, когда я на мгновение пришел в себя? Я вцепился в ее теплые, ласковые руки и снова потерял сознание.

Не улыбайтесь и не переглядывайтесь, джентльмены. В этой дикой глуши, находясь в беспомощном состоянии, я встретился с жалостью, пониманием и сочувствием. Когда я в следующий раз пришел в сознание, то увидел Что-то склонившееся надо мной. Что-то величественное, хотя и не прекрасное, что-то человечное, хотя и не человеческое, что-то милое, хотя и не женщину. Руки, которые меня держали и пытались поднять, были влажными, и в них пульсировала жизнь. Я чувствовал легкий сладковатый запах, похожий на аромат надушенных женских волос. Прикосновение было ласковым, я ощущал себя в чьих-то объятиях.

Смогу ли я описать форму этого существа? С той точностью, какая удовлетворила бы Квакверзуха и Брайери, нет. Я видел, что формы у него массивные. Его ветви, которые подняли меня с земли и потом держали нежно и осторожно, были подвижными и располагались симметрично. Над головой у меня, обрамленная венком странной листвы, ослепительно сверкала сфера багрового цвета. Багровый шар расширялся, пока я наблюдал за ним, но у меня уже не хватало сил даже для того, чтобы просто смотреть.

Пожалуйста, не забывайте, что из-за физического истощения и душевных мук я пришел в такое состояние, когда терял сознание и приходил в себя так же легко и часто, как больной в лихорадке, который балансирует ночью между забытьем и бодрствованием. В таком состоянии крайней слабости мне казалось вполне естественным, что меня ласкает и обо мне заботится кактус. Я даже не пытался найти объяснение такой удаче или проанализировать происходящее. Я просто принял это как должное, словно ребенок, который без раздумья принимает помощь от незнакомца. Я думал только о том, что нашел неизвестного друга, преисполненного женским милосердием и неизмеримым добросердечием.

Когда наступила ночь, мне показалось, что багровый шар над головой невероятно раздулся, заслонив почти все небо. Действительно ли меня ласково покачивали все еще державшие меня гибкие руки? Действительно ли мы вместе поднялись в воздух и поплыли прочь? Не знаю, да и не хочу знать. То мне казалось, что я нахожусь в своей койке на борту корабля, где меня укачивают морские волны. То мне чудилось, что меня несет по воздуху какая-то огромная птица. То я стремительно летел сквозь тьму усилием собственной воли. Все мои видения сопровождались чувством непрерывного передвижения. Когда я приходил в себя, то впервые с того момента, как мы здесь высадились на берег, ощущал поток прохладного воздуха, бьющего мне в лицо. Да, джентльмены, я был почти счастлив. Меня уже не заботила собственная судьба. Меня теперь оберегало существо, обладающее невероятной мощью…

– Принеси бренди, Килуа!

Было светло. Я лежал на земле, и Брайери держал меня за плечи. У него был такой ошарашенный вид, который мне не забыть никогда.

– О Господи! – воскликнул он. – Как вы сюда попали? Мы перестали искать вас два дня назад.

Бренди помог мне окончательно опомниться. Я поднялся на ноги и осмотрелся. Причина изумления Брайери сразу стала очевидна. Мы уже находились не в глуши, а на берегу, у знакомой бухты, и наш корабль стоял на якоре в полумиле от берега. Там уже спускали шлюпку, чтобы забрать нас.

На южной стороне горизонта я увидел яркую красную точку чуть крупнее утренней звезды: перелетное дерево возвращалось в свои джунгли. Я его видел, Брайери его видел, туземец Килуа тоже его видел. Мы следили за ним, пока оно не исчезло. Мы следили за ним, испытывая разные эмоции: Килуа – суеверное благоговение, Брайери – научный интерес и огромную досаду, я же – изумление и сердечную благодарность.

Я обеими руками потер лоб. Нет, это не было сном. Дерево, забота, объятие, багровый шар, ночное путешествие по воздуху не были бредом или психозом. Назовите его деревом или растением-животным – оно есть! Пусть ученые мужи спорят о возможности его существования в природе. Я твердо знаю: оно нашло меня умирающим и перенесло более чем на сотню миль прямо к моему кораблю. По воле Провидения, джентльмены, этот наделенный чувствами и разумом растительный организм спас мне жизнь!..


С этими словами полковник встал и покинул клуб. Он был очень взволнован. Почти сразу же здесь появился Брайери, как всегда, полный энергии. Он взял неразрезанный экземпляр «Путешествий лорда Брэгмача в страну керкеллонов» и устроился в удобном кресле возле камина.

Младший Треддис робко приблизился к опытному путешественнику.

– Простите, мистер Брайери, – сказал он, – можно задать вам вопрос о перелетном дереве? Есть какие-то основания полагать, что по своей половой принадлежности это…

– Вот как! – недовольно прервал его Брайери. – Полковник уже успел осчастливить вас своим удивительным рассказом? И снова определил мне почетное место участника этого приключения? Да? И как на этот раз? Поймали мы свою добычу?

– Нет, – пояснил младший Треддис. – Вы только видели дерево на горизонте в виде багровой точки.

– Надо же – снова промашка! – заметил Брайери, спокойно принимаясь разрезать страницы своей книги.

Загрузка...