Глава 46 Апогей и кризис

Настоящая книга писалась между 1949 и 1952 гг. была заново пересмотрена в годы 1953…56, а её заключительная глава написана в октябре и ноябре 1956 г. Это было весьма подходящее время, чтобы подытожить влияние талмудистского сионизма на ход истории человечества, ибо к тому времени прошли как-раз полвека, половина нашего «еврейского столетия» с того момента, как он выплыл на поверхность политической жизни после 1800 лет более или менее подводного существования. В те же годы, а именно в 1952 году произошло аналогичное событие в биологии, когда на поверхность Индийского океана неожиданно выплыла кишечно-полостная рыба породы, которую считали вымершей много миллионов лет тому назад. Появление этого экземпляра сильно подорвало эволюционную теорию Дарвина, ещё более пострадавшую, когда некоторое время спустя выяснилось также, что и знаменитый Пильтдаунский череп был подделкой. Когда в начале нашего века левитский сионизм столь же неожиданно всплыл на поверхность политической жизни 20-го столетия, это было чем-то вроде аналогичного сюрприза из глубины времён. Английское предложение Уганды в 1903 году было первым, ставшим известным общественности указанием на то, что западные политики сугубо частным порядком давно уже торговались с «еврейской силой», как единым целым. Приём Бальфуром в 1906 году в номере гостиницы, Хаима Вейцмана, после отклонения евреями Уганды, можно рассматривать как второй шаг в этой цепи событий, и как первый шаг на роковом пути полного ввязывания Запада в дело палестинского сионизма. В том же 1956 г. мировая революция, талмудистское происхождение которой автор этих строк считает неопровержимо доказанным, также праздновала своё 50-летие (если считать её от русской «генеральной репетиции» 1905 года, разыгранной в нужный момент русского поражения в войне с Японией, натравленной на Россию теми же подводными» силами и поддержанной американскими деньгами и английским вооружением — прим. перев.) как постоянного фактора нашей политической жизни. Само собой разумеется, что «под водой корни этой революции простирались назад во времени через революционные потрясения в Европе в 1848 г. до французской революции и Вейсхаупта, и ещё дальше до революции в Англии и её Кромвеля. И наконец, тот же 1956 год был снова годом очередного балагана американских президентских выборов, которые на этот раз, ещё явственнее, чем когда-либо прежде, разыгрывались в обстановке парализующего давления со стороны сионизма. Другими словами, если бы автор мог планировать появление этой книги заранее, когда он начал писать её в 1949 г. — о чём, разумеется, не могло быть и речи — ему трудно было бы выбрать более подходящий момент, чем осень 1956 г. для подытоживания описанных процессов, как и их последствий вплоть до этой даты, а также и для указания на близящуюся развязку: апогей и кульминационный пункт описанного развития событий и конечный кризис, к которому они неизбежно стремились.

В период написания этой книги у автора не было особенных иллюзий относительно возможностей опубликовать её, по причинам ясным для каждого, кто её прочтёт: на данной стадии «еврейского столетия» надеяться на это было бы смешным. Однако, даже если она и не появится сейчас, то она не потеряет актуальности и через пять, десять или ещё большее число лет; автор ожидает, что она сможет увидеть свет в тот момент, когда рухнет наконец система подпольной цензуры, которая на протяжении последних трёх десятилетий преследовала, как ересь, всякое открытое обсуждение «еврейского вопроса». Когда-то и на эту тему снова станет возможно открыто спорить, и кое-что из написанного в настоящей книге, возможно, окажется небезинтересным (первое английское издание «Спора о Сионе» было опубликовано, после смерти автора, его друзьями в 1978 году, т. е. через 22 года по её написании; настоящий русский перевод является первым переводом этого единственного в своём роде труда на иностранный язык. Излишне подчёркивать, что он не только не потерял своей актуальности в наши дни, но, наоборот, всё написанное в книге Дугласа Рида находит своё блестящее подтверждение в современной политической действительности, полное понимание которой становится впервые возможным по прочтении «Спора о Сионе» — прим. перев.). Что бы ни ожидало нас в будущем, во всяком случае автор заканчивает эту книгу теперь, в октябре-ноябре 1956 года, и, оглядываясь вокруг, он видит, что всё разыгрывается, как по нотам, совершенно так, как можно было предвидеть на основании изложенных в ней фактов. 1956 год снова был полон слухов о близкой войне, и они на этот раз были громче и настойчивее, чем когда-либо со времени окончания Второй мировой войны в 1945 г., исходя именно из тех двух направлений, из которых они неизбежно должны были появиться в результате того, что было натворено ведущими политиканами Запада в 1945 году. Крик о войне исходит из Палестины, где Запад насильно водворил местечковых сионистов из России, и из восточной Европы, где тот же Запад, при помощи если не силы, то своих денег, насадил талмудистскую революцию. Автор снова считает нелишним напомнить, что оба этих движения — революционный коммунизм и революционный сионизм — развивались, как об этом свидетельствует д-р Хаим Вейцман в одной и той же местечковой России в конце 19-го столетия, часто мирно уживаясь друг с другом в одной и той же еврейской семье.

Дважды в течение последних лет крик о войне из уст западных политиков был громче обычного. В каждом из этих случаев непосредственные причины возникшей паники скоро забывались, уступая место новому крику о «бедных евреях», т. ч. задолго до начала самой войны, (которой на этот раз удалось избежать) массам было внушено что, если она начнётся, то её в первую очередь нужно будет вести в интересах или в защиту «евреев» (или «Израиля»). Автор уже неоднократно подчёркивал, что любая третья мировая война будет носить именно такой характер, поскольку развитие событий в период 1917…1945 гг. неизбежно проводило к такому заключению, а события 1953 и 1956 гг. ещё яснее его подтвердили. Войны, на пороге которых мы стояли в 1953 и 1956 гг., явно должны были бы вестись Западом в таком плане, и в обоих данных случаях это признавалось гораздо более открыто и недвусмысленно, чем в обеих предыдущих мировых войнах. Когда бы этой книге ни было суждено увидеть свет, забывчивая «общественность» — если она к тому времени не окажется вовлечённой в новую мировую войну — давно уже забудет военные кризисы или «почти военные» кризисы 1953 и 1956 гг., а поэтому не мешает о них напомнить. В 1953 г. в списке обвиняемых предстоявшего (но на этот раз не состоявшегося) показательного процесса в Москве появились полдюжины евреев, которые (это особо важно в отличие от аналогичных процессов там же в 30-х годах) были специально отмечены как таковые в качестве коллективных виновников особо тяжёлых действительных или мнимых преступлений, наказание за которые явно должно было обрушиться далеко не на них одних. В западном политическом мире немедленно поднялся истерический вопль о «евреях», намеченных в качестве козлов отпущения к предстоящему «уничтожению». Вопль достиг размеров непосредственной угрозы войной, но тут Сталин довольно неожиданно помер, процесс был отменён, после чего шумиха на Западе сразу утихла. По мнению автора, этот эпизод не оставлял сомнений в том, что если бы началась война «против коммунизма» (о чём западные политики и газеты в те годы говорили и писали, как о вполне вероятном событии), то она и на этот раз велась бы за «евреев», о чём — в отличие от прежних войн — было бы даже открыто объявлено. То, что от коммунизма нужно было спасать половину закабалённого им человечества, об этом и на сей раз говорилось бы столь же мало, как и в своё время в 1945 году.

В июле 1956 г. снова раздались угрозы войной, когда Египет национализировал, т. е. попросту присвоил себе Суэцкий канал, отобрав его у владевшего им до тех пор международного консорциума. В продолжение нескольких первых кризисных дней британский премьер-министр оправдывал эту угрозу перед английской общественностью тем, что действия Египта ставили под удар «жизненно важный британский транспортный путь». Вскоре, однако, он переключился на (более эффективный по его мнению) аргумент, что «если Египту на этот раз уступят, то следующим его действием будет направлением на Израиль». Мировая печать единодушно завопила, что от египетского контроля над Суэцким каналом в первую очередь и хуже всех пострадает сионистское государство. Другими словами, война на Ближнем Востоке, если бы она разразилась, тоже должна была быть войной «за евреев».

И, наконец, в-третьих, в том же 1956 г. состоялся очередной спектакль американских президентских выборов, в седьмой раз подряд под прямой, и в третий раз под открытой режиссурой сионистов в Нью-Йорке. Выборная кампания превратилась в гонку за «еврейскими голосами», причём обе конкурирующие партии старались перещеголять одна другую обещаниями оружия, денег и политических гарантий сионистскому государству. На пороге войны в этой части света обе ведущие американские политические партии публично дали обязательства поддерживать «Израиль» при каких бы то ни было обстоятельствах.

Эти результаты процесса, который в нашей книге был описан с самого его начала, легко было ожидать. Вывод в отношении нашего будущего представляется неизбежным: миллионы жителей современного Запада прикованы, по вине их политиков и в силу собственного безразличия, к пороховой бочке с горящим фитилём, который на наших глазах становится всё короче. Запад приближается к кульминационному пункту своих отношений с Сионом, начавшихся открыто на рубеже столетия и развязка будет точно такой, как её можно было предвидеть в начале этой новой крепостной зависимости. Обеим большим войнам нашего века следовали многочисленные публикации, в которых анализировались причины войны, оказывавшиеся весьма отличными от того, что говорилось толпе или «черни» в её начале, а ответственность за войну также часто оказывалась переадресованной. Эта литература неизменно пользовалась успехом, ибо потребность расследования и анализа всегда сменяет фатальную доверчивость военных дней. Однако и эта литература неспособна оказать воздействие на долгое время, и в начале любой следующей войны массы окажутся столь же восприимчивыми к давлению подстрекателей, как и раньше, поскольку их способность противостоять массовой пропаганде минимальна, а яд пропаганды способен оказывать опьяняющее действие. Публика склонна закрывать глаза при приближении опасности, и трудно сказать, смогла ли бы полная и публичная информация, будучи предоставлена до начала войны, побороть этот природный инстинкт; до сих пор, кажется, такого ещё никто не пробовал сделать. Одной из скромных целей, которые ставит себе настоящая книга, является показать, что происхождение и характер войны, а также и ответственность за неё могут быть установлены ещё до её начала, а не только когда она уже пройдёт свой гибельный путь. Нам кажется, что содержание этой книги достаточно ясно это показывает, и что её аргументация находит подтверждение в ходе событий. Автору кажется также, что в особенности события на Западе в годы 1953-56 эту аргументацию подкрепляют сильнейшим образом, как и все её выводы, а поэтому он намерен посвятить остаток этой заключительной главы резюмированию важнейших событий в эти годы 1)в странах, порабощённых революцией, 2) внутри и вокруг сионистского государства, и 3) в так называемом «свободном западном мире». Автору кажется, что они смогут добавить заключительное слово к его повествованию: развязка не за горами.


ОТ АВТОРА: Вышеприведённая часть заключительной главы, вплоть до слов «развязка не за горами», была написана в пятницу, 26 октября 1956 г. Автор затем уехал на субботу и воскресенье отдохнуть, собираясь закончить эту главу, черновик которой уже был написан, ко вторнику, 30 октября 1956 г. В понедельник, 29 октября, однако израильские войска вторглись в Египет, и конец главы писался в свете разыгрывавшихся событий; он получился поэтому значительно более длинным, чем автор этого ожидал.[56]


1. Революция. На территории триумфирующей мировой революции, разросшейся до половины порабощённой ей Европы, за смертью Сталина в 1953 г. последовал ряд народных восстаний в 1953 и 1956 гг. Наблюдавший за ними остальной мир вновь преисполнился уже почти было забытых надежд на то, что всеразрушающая революция в один прекрасный день разрушит и самое себя, и что люди и страны снова получат свободу. Ясный смысл событий был опять затуманен насильственным вмешательством в каждое из них пресловутого «еврейского вопроса». В нашем «еврейском столетии» широким массам не разрешается ни получать, ни обсуждать информаций о каком-либо значительном событии кроме, как в аспекте его значимости «для евреев».

Смерть Сталина поразила весь мир, поскольку жизнь и деятельность этого существа, убившего и поработившего вероятно больше людей, чем любая другая личность в истории, приобрела ореол бесконечности, как извивы змей. Его место было на краткий промежуток времени занято неким Георгием Маленковым, который скоро сдал его дуумвирату из Никиты Хрущёва (руководитель партии) и Николая Булганина (глава правительства). Трудно сказать, насколько они действительно унаследовали личную власть Сталина или же были орудием в других руках. Переживший все чистки и перемены Лазарь Каганович продолжал оставаться заместителем главы правительства и в ноябре 1955 г., в годовщину революции, ему было поручено сообщить всему миру, что «революционные идеи не знают границ». Когда оба дуумвира в том же месяце поехали в Индию, газета «Нью-Йорк Таймс», задав вопрос, кто же управляет Советским Союзом в их отсутствие, сама ответила: «Лазарь Моисеевич Каганович, заслуженный коммунистический вождь». Каганович принадлежал к числу старейших и ближайших сотрудников Сталина, но ни это, ни любое другое существенное соображение не могло удержать западную печать от нападок на Сталина в последние месяцы его жизни, как на нового антисемитского Гитлера. Подробности его смерти продолжают оставаться неясными (они всё ещё неясны и до сих пор — прим. перев.), но календарные даты происходившего в то время представляют некоторый интерес:

15 января 1953 г. московские газеты сообщили об аресте 9 человек по обвинению в заговоре с целью убийства 7 высокопоставленных коммунистов. Не то 6, не то семеро из них были евреи (сведения об этом расходятся); о двух или трёх прочих в мировой печати сообщалось так же мало, как если бы их вообще не существовало на свете, поскольку вся шумиха, немедленно разгоревшаяся на Западе, вращалась вокруг дела «еврейских врачей». Заметим, что вообще говоря, шумиха поднялась ещё почти на три месяца ранее, накануне президентских выборов в Америке, по случаю судебного процесса в Праге, по окончании которого 11 из 14 обвиняемых были повешены после обычных «признаний», как участники сионистского заговора. Трое из жертв не были евреями, но и о них западная печать сообщала так же мало, как если бы они вообще не рождались на свет и не были повешены.

В феврале 1953 г., пока на Западе ещё колыхались волны всеобщего возмущения, дипломаты в Москве, встречавшиеся со Сталиным, отмечали его здоровый вид и бодрое настроение.

6 марта 1953 г. Сталин умер, через месяц «еврейских врачей» выпустили на свободу. Ещё через шесть месяцев сталинский заплечных дел мастер, Лаврентий Берия, был расстрелян за то, что он их в своё время арестовал, а обвинения были объявлены сфабрикованными. По поводу смерти Сталина хорошо осведомлённый корреспондент в Москве, Гаррисон Солсбери, писал, что после неё Россией правит группа или хунта «ещё более опасная, чем Сталин», состоящая из гг. Маленкова, Молотова, Булганина и Кагановича. Вполне возможно, писал он, что для захвата власти эта хунта убила Сталина, очень многое на это указывало: «если 2 марта у Сталина действительно произошло кровоизлияние в мозг, то это следует рассматривать, как одно из самых удивительных совпадений в истории».

Для Запада все эти подробности и возможности в связи со смертью Сталина не представляли никакого интереса. Все 9 месяцев между пражским процессом (и президентскими выборами) и ликвидацией Берии были на Западе заполнены сплошным возмущением по поводу «антисемитизма в России». В продолжении всей этой шумихи (она прекратилась когда «еврейских врачей» выпустили на свободу и реабилитировали) из официальных заявлений явствовало, что какую бы войну Запад ни начал против СССР, она велась бы, как в своё время против Германии, исключительно «за евреев» или, по крайней мере, за тех, кто их якобы представлял. В 1953 г., таким образом, советская Россия представлялась западной печатью в виде нового антисемитского чудовища, каким в 1939 г. представлялась тогдашняя Германия, а в 1914 г. царская Россия. Судя по пропагандной шумихе, в случае вооружённого конфликта тот же «еврейский вопрос» покрыл бы дымовой завесой всё происходящее и снова одурачил бы все втянутые в войну народы. Бросается в глаза выбор времени для этой очередной кампании, и он не может быть объяснён случайностью, чтобы сделать машину «непреодолимого давления» в Америке наиболее эффективной, «еврейский вопрос» становится там наиболее «актуальным» именно в период любых президентских выборов. Эта «актуальность» выражается в наше время в одной из двух её форм: либо в виде «антисемитизма» где бы то ни было, против которого надо непременно мобилизовать все силы (так было в 1912, 1932, 1936, 1940 и 1952 гг.), либо же в виде очередной «угрозы Израилю» (так обстояло дело в 1948 и в 1956 гг.). Без большого риска ошибиться можно сделать прогноз, что в одной из этих форм тот же вопрос будет доминировать и в президентских выборах 1960 г.

В положении евреев в советской России к тому времени не изменилось ровно ничего. Согласно новейшим еврейским же «оценкам» на Западе число евреев в СССР составляло около 2 млн., т. е. 1 % от двухсотмиллионного населения страны (данные советского статистического ежегодника от июня 1956 г.). Несколько евреев оказались, в числе прочих, на скамье подсудимых на показательном процессе в Праге, как и в объявленном было, но не состоявшемся процессе в Москве. 35 лет коммунизма были к тому времени свидетелями бесчисленных показательных и прочих процессов, которые всему миру давно уже надоели и стали безразличны. Поскольку террористическое советское государство держалось на том, что людей можно было сажать в тюрьму без всякого процесса, целью «показательных процессов» явно было произведение нужного впечатления, либо на советизированные массы, либо же на внешний мир. Даже обвинение в «сионистском заговоре» не было ничем новым; оно выдвигалось уже на некоторых процессах в 1920 г., и с самого начала (по свидетельству как Ленина, так и Сталина) сионизм формально был под запретом, что отнюдь не помешало революционному государству снабдить сионистов из всей восточной Европы после 1945 г. оружием для создания ими «Израиля» в 1948 г.

Если Сталин действительно зашёл дальше, чем это было позволено в своих нападках на «сионизм», то его скорая смерть внесла необходимые поправки. Не похоже, чтобы он перед своей смертью в самом деле был бы против евреев. Лазарь Каганович до последнего момента был его правой рукой. За несколько дней до своей смерти Сталин приказал устроить одни из самых пышных похорон, которые когда-либо видела большевистская Москва, Льву Мехлису, одному из наиболее отвратительных и ненавидимых еврейских комиссаров в армии за все 35 лет советского режима. Гроб Мехлиса несли на своих плечах все выжившие до тех пор вельможи большевистской революции, стоявшие также в почётном карауле вокруг его выставленного на показ трупа, в чём трудно было видеть иное, чем напоминание порабощённым массам русского народа, что «закон против антисемитизма» попрежнему в силе. Сразу же после похорон Мехлиса 27 января 1953 г., «сталинская премия мира» была с большой помпой вручена апостолу талмудистской мести в Германии, Илье Эренбургу, чьи радиопередачи по адресу рвавшихся в Европу большевистских орд призывали их не щадить «ещё не рождённых фашистов». За несколько дней до своей смерти Сталин распорядился напечатать в газете «Красная Звезда» заявление, что борьба против сионизма «не имеет ничего общего с антисемитизмом. Сионизм — враг трудящихся всего мира, евреев не менее, чем не-евреев».

«Бедственное положение» ничтожного еврейского меньшинства в советской России, таким образом, не изменилось ни к лучшему, ни к худшему. Когда в комиссии американского Конгресса в те же годы депутат Кит Кларди задал еврейскому свидетелю вопрос, не приводит ли его в ужас то, что советская Россия «делает с евреями», то этот свидетель дал ему насмешливый ответ, что «в Советском Союзе они всё ещё „более равны“, чем все другие». Они остались привилегированным классом, каким они были и раньше. Бушующие волны благородного негодования на Западе были, таким образом, бурей в стакане воды и не имели под собой никакой фактической основы. Тем не менее, они разбушевались до непосредственной угрозы войной, и легко могли бы перейти и эту границу, не умри Сталин во время и не будь «еврейские врачи» выпущены на свободу (автору никакими способами не удалось узнать, были ли освобождены также и не-еврейские). Всему этому могла быть только одна причина: Сталин ополчился на сионизм, а в 1952-53 гг. для всех ведущих политиков Запада оппозиция сионизму была равносильна «гитлеризму» и военной провокации. Этот эпизод показывает, что пропагандное подстрекательство может быть развязано в любой момент нажатием кнопки и направлено в любую сторону, в зависимости от требований момента (не исключая, в конечном итоге, и самой Америки). С помощью доведения этой пропаганды до белого каления легко вынуждаются все нужные «обязательства», выполнения которых можно требовать в будущем.

Американские президенты становятся объектами этого «непреодолимого давления» в шестимесячный период между выставлением и выбором кандидата в президенты и выборами президента и его вступлением в должность. В 1952…53 г. президент Эйзенхауэр стоял под тем же давлением, что и президент Вильсон в 1912…13 г., Рузвельт в 1938…39 и Труман в 1947…48. В течение всего периода вербовки избирателей, выставления кандидатуры, выборов и вступления в должность Эйзенхауэра над ним как Дамоклов меч висел пресловутый еврейский вопрос» в его обеих формах, «антисемитизма» то тут, то там или повсюду, или палестинской авантюры. Не успел он быть выставлен кандидатом от республиканской партии, как он поторопился заверить м-ра Максвелла Абеля, президента Объединённой Синагоги Америки, в том, что «у еврейского народа не может быть лучшего друга, чем я… Я вырос веря, что евреи — избранный народ, и что они подарили нам высокие этические и нравственные принципы нашей культуры» (стояло во всех еврейских газетах в сентябре 1952 г.). Эйзенхауэр «добавил, что его мать воспитала его и его братьев в учениях Ветхого Завета»; это было скрытым указанием на то, что семья Эйзенхауэра воспитывалась в ереси жидовствующей секты «Свидетелей Иеговы». Таковы были основные обязательства одного из ведущих политиков Запада столь хорошо знакомые в нашем веке и всегда сводившиеся в итоге к предъявлению гораздо более высокого счёта, чем это предполагалось вначале дававшими их. Сразу же после этого состоялся Пражский процесс, и только что избранному президенту пришлось срочно доказывать свою лояльность; в письме к Еврейскому профсоюзному комитету в Манхеттене от 21 декабря 1952 г. Эйзенхауэр писал, что этот процесс «был задуман с целью развязывания кампании бешеного антисемитизма по всей советской Европе и в странах-сателлитах восточной Европы. Мне выпала честь стать в один ряд с американским еврейством… чтобы продемонстрировать возмущение, овладевшее всей Америкой при виде беззаконий, которыми Советы попирают священные принципы нашей культуры». «Беззакония» заключались в этот момент в том, что было повешено 11 человек, из них трое не-евреев, в числе бесчисленных миллионов, физически уничтоженных за 35 лет большевистского господства; их судьба, однако, к упомянутым «беззакониям» причислена не была. Президент не мог также заранее знать, какую «кампанию» этот процесс должен был «развязать», а бесчисленные прочие процессы в советской империи не удостоились президентского упоминания. Порабощённые коммунизмом народы косвенно красились при этом под «антисемитову», поскольку их именовали «странами-сателлитами», а это слово в англосаксонском словаре обозначает «спутника, сопровождающего князя или другую могущественную личность, раболепного иждивенца или последователя» (Словарь английского языка Уэбстера). Для бывшего главнокомандующего, чей приказ, отданный по сговору с советским диктатором, обеспечил порабощение этих народов, выбранные Эйзенхауэром выражения были несколько странными. Они отражали точку зрения тех, кто был в состоянии оказывать «непреодолимое давление» на всех американских президентов и на все правительства. Для них закабаление миллионов европейцев не играло, разумеется, никакой роли; наоборот, они использовали всю свою власть для укрепления этого закабаления. Два первых действия нового президента вновь отразили существовавшее положение вещей. Перед выборами, ловя голоса, он использовал сильнейшее отвращение американской общественности к позорным делам 1945 г., обещав аннулировать ялтинские соглашения (представлявшие собой ничто иное, как политическое закрепление результатов его собственного приказа об остановке союзного наступления западнее Берлина, другими словами выдачу всей восточной Европы на поток и разграбление коммунизму) в следующих словах. «Под республиканским руководством, правительство Соединённых Штатов, аннулируют все обязательства, содержащиеся в секретных соглашениях вроде ялтинского и способствующие коммунистическому порабощению». Однако, после своего избрания новый президент послал Конгрессу (20 февраля 1953 г.) проект резолюции, всего лишь предлагавший Конгрессу присоединиться к нему в отказе излагать или применять секретные соглашения, подвергшиеся извращению с целью закабаления свободных народов. Эти последние были к тому времени уже названы им в публичном выступлении «сателлитами». Поскольку проектом резолюции не только не «аннулировалось» ялтинское соглашение, но Ялта даже вовсе не упоминалась республиканская партия, разочаровавшись в руководстве президентом, в конечном итоге отказалась от этой резолюции вообще. Вместо неё новый президент поспешил предложить Конгрессу резолюцию, осуждающую безнравственные и бесчеловечные кампании против евреев» в советизированной Европе. Так все «порабощённые» были попросту вычеркнуты и заменены «евреями» — типичный для нашего времени трюк. В поте лица Госдепартаменту удалось всё же дополнить эту резолюцию включением в неё «также иных меньшинств». Согласно современным еврейским «оценкам», в настоящую время «за железным занавесом находятся 2 500 000 евреев», в то время как порабощённые не-еврейские массы насчитывают 300–350 миллионов; эти массы, включающие в себя целые нации, как-то поляков, венгров, болгар и украинцев 1), не говоря уже о более малых народах и тем более о самих русских, удостоились небрежной характеристики в двух словах: «иных меньшинств». Эту резолюцию Сенат принял единогласно (27 февраля 1953 г.), но для демонстрации требуемой дисциплины, и этого оказалось недостаточно, и каждого американского сенатора заставили лично подать свой голос, стоя, а немногие отсутствовавшие поторопились письменно засвидетельствовать своё согласие с этой перекличкой. Если бы народы за «железным занавесом» смогли разобраться в истории этих двух резолюций, или хотя бы смогли о них узнать, они вероятно не рассчитывали бы на помощь Америки своим национальным восстаниям против большевистского террора, как это имело место в 1956 г. Президент сделал своё дело, и шумиха в печати продолжала расти. Одним из влиятельнейших сионистов этого периода был раввин Гилель Сильвер, из группы судьи Брандейса и рабби Стефена Уайза. Во время избирательной кампании он нашёл нужным защитить Эйзенхауэра от обвинений в «антисемитизме» со стороны бывшего президента Трумана (что стало неизбежно сопровождать все избирательные кампании нашего времени), после чего новый президент пригласил его прочесть «молитву о Божьей благодати и наставлении» при его торжественном вступлении в должность. Рабби Сильвера, поэтому, можно причислить к лицам, не лишённым авторитета в США, что придаёт некоторое значение его словам, что если Россия будет уничтожена, то это будет сделано из-за евреев: он ни много, ни мало, как «высказал предупреждение России, что она будет уничтожена, если пойдёт по стопам гитлеризма». Впоследствии на всех, кто намечался к «уничтожению» неизменно наклеивали этикетку «Гитлера», и одним из примеров этого был египетский президент Нассер. Смысл таких угроз всегда был одним и тем же: преследуйте кого угодно, но если вы выступите против евреев, вы будете уничтожены. Перещеголять рабби Сильвера в этом направлении смог лишь двукратный президентский кандидат Томас Дьюи, организовавший выдвижение Эйзенхауэра в 1952 г.:

«Теперь все видят, что это („антисемитизм“ в России) — новейшая и ужаснейшая программа геноцида… Сионизм, как таковой, стал преступлением, а родиться евреем достаточно, чтобы быть повешенным. Сталин выпил гитлеровский яд до последней капли, став злейшим преследователем еврейства… Похоже, что Сталин готов признать перед всем миром, что он намерен закончить за Гитлера то, чего тот не успел сделать при жизни».

Задним числом, даже опытного наблюдателя поражает безудержность этой кампании. Автор случайно прочёл в «Монтреальской газете» летом 1953 г. передовицу, в которой говорилось, что «в восточной Германии убиваются тысячи евреев»; за 3 года до того еврейская газета «Зионист рекорд» в Иоганнесбурге констатировала (в номере от 7 июля 1950 г.), что всё еврейское население восточной Германии насчитывает 4.200 душ, большинство которых занимают привилегированные посты в государственном аппарате.

«Обязательства» нового президента становились всё более обширными, по крайней мере в глазах тех, кому они были адресованы. В дни смерти Сталина он послал Еврейскому профсоюзному комитету цитированное выше «публичное обещание» (так по крайней мере стояло в «Нью-Йорк Таймс»; автор не имел полного текста), что Америка будет «во все времена настороже против любого возрождения антисемитизма». Когда еврейские адресаты этого послания собрались в Атлантик Сити, «еврейских врачей» уже выпустили в Москве из тюрьмы и галдёж стал затихать, т. ч. в опубликовании этого послания не было большой нужды и его вернули отправителю. Однако, президенту его опубликование представлялось достаточно важным, и он снова его отправил «с письмом, весьма решительно осуждавшим советский антисемитизм». В мире пропагандных фикций, в котором мы живём, западные народные массы ведутся своими правителями от одной глупости к другой; кто знает, куда бы их увели в данном случае, не умри Сталин, не окажись «еврейские врачи» на свободе, и не будь убран палец с кнопки, приводящей в действие машину массового возбуждения? После смерти Сталина шумиха, искусственно раздутая обеим сторонам Атлантического океана, умерла вместе с ним. Что, если бы он был жив, а «еврейские врачи» оказались бы на скамье подсудимых? К моменту его смерти пропагандный вой на Западе поднялся до уровня предвоенной истерии; «новый Гитлер» начал «программу новейшего и ужаснейшего геноцида», «убивались тысячи евреев», где их проживало лишь несколько сотен; вскоре эти тысячи превратились бы в миллионы, один миллион… два миллиона… шесть миллионов. Весь кровавый «холокауст» ленинско-сталинских 35 лет с их десятками миллионов безвестных могил колдовством этой пропаганды был превращён в ещё одно «преследование евреев», фактически это уже было сделано, когда публичные обещания Эйзенхауэра «аннулировать Ялту и коммунистическое порабощение» оказались втихомолку подменёнными резолюцией, осуждавшей «безнравственные и бесчеловечные преследования евреев», хотя эти последние продолжали в странах коммунизма терроризировать порабощённое население. Начнись тогда война, целое поколение западной молодёжи пошло бы проливать свою кровь за евреев, думая, что оно воюет за «уничтожение коммунизма». Сталин умер. Запад на этот раз избежал войны, но его ждали, по вине его сионистских заправил, новые разочарования. Целое десятилетие по окончании Второй мировой войны ему втолковывали, что в один прекрасный день коммунизм будет уничтожен, а злое дело 1945 года будет исправлено. Годы 1953 и 1956 показали, насколько искренними были и здесь слова западных политиков. В эти годы порабощённые народы начали сами уничтожать коммунизм, встав на борьбу за своё освобождение, которое американский президент, бывший пособник их закабаления, им обещал, в то же время советуя не добиваться его силой (после венгерского восстания, государственный секретарь Даллес, — снова провозглашая лозунг освобождения восточной Европы, снял с Америки всякую ответственность за его провал и подавление; по его словам, уже начиная с 1952 г., и он и президент Эйзенхауэр высказались за «освобождение» мирными, эволюционными методами; это заявление было сделано Даллесом в г. Аугуста, в штате Джорджия, 2 декабря 1956 г.). Смерть Сталина подействовала, как оттепель на окоченение народов от страха, развязав освободительный процесс. Автор настоящей книги должен признать свою ошибку в оценке его возможностей. Собственный опыт и наблюдение убеждали его в том, что никакое народное восстание против танков и автоматов невозможно, и что методы ежедневного террора (арест, заключение, депортация или смерть без обвинения и суда) подверглись за 300 лет — т. е. с помощью революции в Англии, Франции и России — такому усовершенствованию, что, как казалось автору — одна лишь помощь извне могла сделать такое восстание успешным. Автор не учёл неисчерпаемых запасов энергии в человеческом духе. Первое из этих восстаний произошло в советском секторе Берлина 17-го июня 1953 г., где безоружные рабочие и молодёжь выступили против советских танков с голыми руками и камнями. Разумеется, оно было подавлено, после чего «свирепая фрау Хильда Беньямин» (как стояло в «Таймсе» от 17 июля 1953 г.), специально по этому случаю назначенная министром юстиции, начала кровавое дело расправы с повстанцами, причём в числе бесчисленных приговорённых к смертной казни, был мальчик, распространявший антикоммунистические листовки. (Хильда Беньямин была, в числе прочего, известна своей охотой за «Свидетелями Иеговы» — секты, в учении которой воспитывалась семья Эйзенхауэра. По общему мнению и по утверждениям нью-йоркской печати она была еврейкой; насколько это смог установить автор настоящей книги, она была лишь замужем за евреем, не будучи еврейкой по рождению). Косвенным и совершенно беспрецедентным результатом этого примера было восстание в советском концлагере на Воркуте, где заключённые выгнали охранников из лагеря и удерживали его в течение целой недели, пока прибывшие из Москвы чекистские войска не сломили сопротивление пулемётами. Оба эти восстания произошли при продолжавшемся на Западе шуме об «антисемитизме за железным занавесом». Никакого шума не произошло, когда, благодаря этим восстаниям, стали известны страдания легиона человеческих существ, в сотни раз более многочисленных. По адресу Советов не последовало угроз ни войны, ни их «уничтожения». Наоборот, западные политики и печать в один голос призывали взбунтовавшихся рабов сохранять спокойствие в надежде на будущее «освобождение», которое должно было — неизвестно только, какими путями — прийти к ним из Америки, той самой, которая продала их в 1945 году.

Тем не менее, мучительная жажда освобождения не утихла в душах миллионов людей, и за порывами к свободе в восточном Берлине и на Воркуте разразились восстания в Польше и Венгрии в октябре 1956 г., когда автор начал писать настоящую, заключительную главу своей книги. Венгерское восстание произошло, как цепная реакция, в результате польского, превратившись в нечто, чего история никогда ещё не видела: это была национальная война целого порабощённого народа против невероятно превосходивших его военных сил тюремщиков. Автору кажется, что со временем именно это, венгерское восстание станет исторической вехой, либо возрождения «Запада» и воскресения Европы, либо же безвозвратного конца той Европы, которую история знала на протяжении последней тысячи лет, а с ней и всего того, что когда-либо подразумевалось под словом «Запад». Однако, каковы бы ни были перспективы будущего, эти октябрьские восстания, в особенности венгерское, смогли достигнуть одного: никогда больше с тех пор мировая революция не сможет ссылаться хотя бы даже на пассивное принятие её подчинёнными народами. Они показали, что под ярмом коммунизма Карла Маркса этим народам нечего терять, кроме своих цепей и что они согласны скорее идти на смерть, чем влачить эти цепи далее.

Причины восстаний обоих народов были одними и теми же, не оставляя ни малейших сомнений. В каждом из этих восстаний народ требовал своего освобождения путём вывода из страны Красной армии, отмены тайной полиции и наказания её главных преступников, восстановления церкви и религии и, прежде всего, освобождения своих духовных пастырей (в обеих странах находившихся под арестом), и наконец, упразднения системы однопартийного господства и установления демократических свобод. Другими словами, не могло быть ни малейших сомнений в том, что стояло на карте: благодаря маленькому народу на своей восточной окраине, «Запад» или Европа поднялись против азиатского деспотизма. Здесь Бог восстал против безбожия, свобода против рабства, человеческое достоинство против унижения человека. Исход этого восстания зависел от того же, от чего будет зависеть и окончательная развязка нашей эпохи: от помощи, которую эти аванпосты христианской Европы смогли или смогут получить от того «Запада», который столько раз заверял их в своей дружбе и солидарности, но в час нужды в этой помощи отказывал.

Здесь, на этом самом «Западе», предельно ясный смысл происходившего на «востоке» был, как всегда, затемнён всепоглощающим вопросом нашего века, хотя и совершенно побочным в его истории: «еврейским вопросом». В событиях в Польше и Венгрии, самих по себе ясных, как кристалл, народным массам Америки и Англии не позволено было узнать правду, ибо всё их внимание было обращено на один только еврейский аспект вопроса, правдивая информация о котором систематически утаивается от них, начиная с того момента, когда революция 1917 года свергла законную власть в России. Ещё за 3 месяца до событий в Польше и Венгрии в «Нью-Йорк Таймсе» из под пера г. Зульцбергера, возобновился крик об «антисемитизме за железным занавесом», начатый, как мы помним, в 1953 г. В качестве примера этого «антисемитизма» статья Зульцбергера приводила отстранение от должности некоего Якова Бермана, особо ненавидимого партийного теоретика и еврея, главного пособника московских чекистов в Польше. В этой статье проглянуло то, о чём до тех пор ни в коем случае не должно было сообщаться западной общественности. В своё время Роберт Вильтон вдруг «потерял доверие» издателей «Таймса» (лондонского) за попытку познакомить читателей своей газеты с этим строго хранимым секретом; он был лишь первым в длинном ряду корреспондентов, пытавшихся сделать то же и потерпевших неудачу на протяжении последующих 40 лет. Народные массы, сначала в России, а затем и во всех остальных коммунизированных странах, не могли подняться против коммунистического террора без того, чтобы их немедленно же обвинили в «антисемитизме», поскольку этот террор был во всех случаях чисто еврейским и талмудистским, о чём безошибочно свидетельствовали все виды его проявления, характеризовавшие его именно таковым, а вовсе не «русским», «коммунистическим» или «советским». В этом одном только руководство в Москве, кем бы оно ни было в действительности или же является сейчас, никогда не отступало от первоначального плана, и именно из этого основного факта должно исходить историческое исследование всех событий нашего столетия. Теорию случайности можно ещё было с грехом пополам применять к состоявшим на 90 процентов из евреев революционным правительствам в России, Венгрии и Баварии в 1917…1919 гг. (уже тогда, как отмечалось ранее, народная ненависть к еврейско-большевистскому правительству в Венгрии характеризовалась еврейскими публицистами, как «антисемитизм», причём избежать этого обвинения можно было, очевидно, лишь путём беспрекословного подчинения этому режиму). Но с тех пор, как московское правительство насадило еврейские правительства во всех странах, выданных ему Западом в 1945 г., не могло больше оставаться сомнений в том, что это было заранее предрешённой политикой, преследовавшей вполне определённую цель.

Приведём снова информацию из источников, не могущих быть заподозренными в пристрастности, относительно состава этих правительств в те годы 1952…53, когда Сталин вдруг стал «новым Гитлером», а «России» Нью-Йорк и Вашингтон пригрозили «уничтожением» в случае, если она допустит «возрождение антисемитизма»: «В Чехословакии, как и во всей остальной центральной и юго-восточной Европе, вся партийная интеллигенция и руководители тайной полиции по своему происхождению в значительной части — евреи; рядовые граждане привыкли, поэтому, отождествлять партийное начальство с евреями и обвинять во всех своих бедах „еврейских коммунистов“ („Нью Стейтсмен“, 1952 г.); „…сплошь еврейское (90 % на верхах) правительство коммунистической Венгрии под главенством коммунистического премьера Матиаса Ракоши, также еврея…“ („Тайм“, Нью-Йорк, 1953 г.); „В Румынии, как и в Венгрии, наибольшее число евреев осуществляют управление страной“ („Нью-Йорк Геральд Трибюн“, 1953 г.). Эти сообщения, как и множество аналогичных им в архиве автора, взяты из статей, обличающих „антисемитизм в странах-сателлитах“; именно в эти годы, когда ни у кого не могло быть сомнений в том, что все эти страны управлялись евреями, президент Эйзенхауэр нашёл нужным заявить о „волне бешеного антисемитизма… в странах-сателлитах восточной Европы“. Спрашивается, что могли эти угрозы из Вашингтона означать для порабощённых народов, как не запрет роптать против тех, кто стоял над ними с кнутом в руке? И в то же самое время им на все лады обещали „освобождение“, а „Голос Америки“ и „Радио Свободная Европа“ не уставали ежедневно и еженощно мучить их описанием их собственных бедствий.

На фоне этой неблаговидной международной ситуации разыгрались польское и венгерское народные восстания в октябре 1956 г., первым сигналом к которым послужили беспорядки в Познани в июне 1956 г. Непосредственно вслед за ними появилась упомянутая выше статья г. Зульцбергера об «Антисемитизме за железным занавесом» с жалобами на то, что убрали тов. Якуба Бермана и что главнокомандующий польской армии, советский маршал Рокоссовский, уволил «несколько сот офицеров-евреев». В августе того же 1956 г. один из двоих польских заместителей председателя совета министров, Зенон Новак (второй из них был еврей, Гиларий Минц) заявил, что кампания «демократизации» и «либерализации» в польской печати искажалась особым вниманием, которое уделялось в ней «евреям». Он указал, что по мнению народа имелось непропорционально большое число евреев на ведущих постах в партии и правительстве», в подтверждение чего он привёл длинный список руководящих евреев в различных министерствах. Ему ответил в печати некий профессор Котарбинский, также подтвердивший, что «евреи стали большинством на руководящих должностях, и что в результате этого они имеют возможность продвигать повсюду „своих“ („Нью-Йорк Таймс“ от 11 октября 1956 г.). К тому времени Польша находилась уже 11 лет под советским господством и еврейским террором. Ничего не изменилось за эти годы с того времени, когда американский посол в Варшаве, Артур Блисс Лейн, описывал положение 1945…47 гг.:

«Американское посольство было свидетелем многочисленных арестов полицией госбезопасности… с применением устрашающих методов, ночных арестов, причём арестованные как правило были лишены всякой связи с внешним миром, на долгие месяцы, быть может навсегда… Даже наши еврейские информаторы подтверждали… громадную непопулярность евреев, занявших ключевые государственные должности. В их числе назывались Минц, Берман, Ольшевский, Радкевич и Спыхальский… милиция была резко настроена против евреев, поскольку полиция госбезопасности под управлением Радкевича командовала как милицией, так и армией. Более того, как полиция госбезопасности, так и внутренние войска госбезопасности насчитывали у себя многочисленных евреев русского происхождения». Лишь 11 лет спустя еврейский террор стал несколько ослабевать. В мае 1956 г. полетел Якуб Берман («считавшийся московским ставленником номер один в польской компартии» — «Нью-Йорк Таймс» от 21 окт. 1956 г.) с поста заместителя председателя совета министров, а за ним последовал в октябре 1956 г. и Гиларий Минц («считавшийся московским ставленником номер два»). Новака, одного из вновь назначенных заместителей премьера, в американской печати, разумеется, сразу же заклеймили «антисемитом».

Такова была подоплёка народного восстания, начавшегося 20 октября. Попав впервые под коммунистическое господство, Польша — как Россия и Венгрия в 1917…19 гг. — быстро убедилась в том, что террор, на котором это господство основывалось, был еврейским, а как только её народ попытался этот террор сбросить, он был заклеймён в Америке и Англии, как «антисемиты» — совершенно также, как это в своё время произошло и с антикоммунистическими силами в России и Венгрии. Подобно всем остальным странам, Польша также оказалась перед дилеммой «еврейского вопроса». Что же касается евреев в Польше, не занимавших руководящих постов, то и их положение, насколько об этом можно было судить по сообщениям посетивших страну американских раввинов и журналистов, было во всяком случае лучше, чем всего остального населения; заметим, что при общем населении Польши в то время около 25 миллионов, число евреев в ней, согласно западным еврейским «оценкам», колебалось между «тридцатью тысячами» («Нью-Йорк Таймс» от 13 июля 1956 г.) и «около пятидесяти тысяч» (та же газета, 31 августа 1956 г.). Они составляли, таким образом, малую часть одного процента, и никогда ещё до нашего просвещённого века столь ничтожное меньшинство не смогло нигде стать большинством на руководящих должностях» и «продвигать повсюду „своих“».

Ещё более характерным было положение в Венгрии, попавшей в 1945 вторично под коммунистическое господство. Режим террора здесь не только снова был еврейским, но носителями его были те же самые лица. Подчёркнутое восстановление на их постах еврейских террористов, презиравшихся народом и изгнанных из страны за 26 лет до того (подробности см. ниже в этой главе), следует считать наиболее разительным доказательством того, что в Москве сидела управлявшая революцией сила, сознательно ставившая талмудистскую подпись под свои зверства, а не «советскую», «коммунистическую» или «русскую».

На этом фоне, в котором «свободный мир» так никогда и не смог разобраться, силы национального возрождения постепенно старались сбросить террористический режим. В апреле 1956 г. в Польше был освобождён Владислав Гомулка (сидевший в тюрьме с 1951 по 1956 гг. при режиме Бермана и Минца за «уклонизм»), ставший в этот момент символом народных надежд, поскольку хотя он и был коммунистом, он прежде всего был поляком. 19 октября 1956 г. он был восстановлен, как член ЦК польской компартии, а уже на следующий день 20 октября он сделал нечто, что могло бы изменить многое в нашем столетии, не пади на эти события снова тень пресловутого «еврейского вопроса» (на этот раз из другого его центра — Палестины). Гомулка фактически провозгласил новую польскую декларацию независимости, заклеймив «безобразия последних 12 лет», обещав новые выборы и объявив, что «польский народ будет защищаться всеми средствами, чтобы нас не столкнули с пути демократизации». Это было заявлено в лицо самим московским владыкам, срочно прилетевшим в Варшаву. Хрущёв, которого сопровождали советские генералы, пригрозил ввести Красную армию, но был огорошен мужественным отпором Гомулки и, в особенности, Эдварда Охаба (разумеется, также «антисемита», судя по статье Зульцбергера), заявившего, согласно сообщениям тогдашней печати, что «если вы не остановите немедленно ваших войск, мы выйдем отсюда и порвём с вами всякую связь». Польская армия стояла наготове для защиты национального дела, и Хрущёв сдался. Советский маршал Рокоссовский улетел в Москву (в 1944 г. он оставил варшавских повстанцев без помощи, выдав их на расправу войскам СС; однако в 1956 г. нью-йоркские газеты заклеймили и его «антисемитом»), а символом национального возрождения стал кардинал Вышинский, также отстранённый от руководства польской католической церковью в 1953 г., во время режима Бермана и Минца.

Польша ликовала. Коммунистическая революция потерпела своё первое поражение; вера и церковь восстали из пепла, о чём свидетельствовало возвращение кардинала; польская нация, брошенная внешним миром и предоставленная самой себе, сделала первый шаг к освобождению. Как степной пожар, огонь свободы зажёг Венгрию, и даже польские события, при всей их значимости, оказались забытыми перед лицом ещё более грандиозной народной революции в соседней стране. Неожиданно для всего мира, факторы человеческой природы, времени и Провидения, казалось бы, сошлись вместе для торжества доброго дела.

22 октября 1956 г., через два дня после фактического объявления Польшей своей независимости, толпа народа на улицах Будапешта потребовала возвращения Имре Надя на пост главы правительства и вывода советских войск из страны. Ни одному из демонстрантов в тот момент не пришло в голову, что они начинают восстание, которое вскоре должно было превратиться в народно-освободительную войну. Вспышка пришла из Польши, а причины и подоплёка были теми же, что и там, с той только разницей, что Венгрия уже во второй раз в недавней истории влачила свой крёстный путь под игом еврейских комиссаров. Главным объектом народной ненависти и презрения был здесь некий Эрно Гере, глава венгерской компартии и третий из главных террористов 1919 года, засланных в Венгрию из Москвы для руководства большевистским террором. В венгерских событиях, таким образом, разрядилась не одна только горечь, накопленная за годы 1945…56, но ещё и воспоминания о терроре 1918…19 гг. Имре Надь стал в Венгрии, как Гомулка в Польше, символом народных надежд в данный момент, будучи «национальным» коммунистом. Как Гомулка был в первую очередь поляком, так Надь был венгром, а не «чужим». Если бы ему было дозволено сыграть в историческом процессе свою роль до конца, она вероятно свелась бы к первым шагам на пути к достижению венгерской национальной независимости и личной свободы её граждан, после чего он уступил бы своё место выборному народному представителю. Своей символической популярностью в дни народного восстания он был обязан в первую очередь тому, что он был устранён от руководства в 1953 г. и исключён из партии в 1955 г., в обоих случаях теми же ненавистными Матиасом Ракоши и Эрно Гере.

В Венгрии, как и в Польше, народ желал одного и того же, как это ясно показали слова и дела последующих дней: восстановления церкви и религии (символом чего в Венгрии был кардинал Миндсенти, заключённый еврейскими террористами в тюрьму) освобождения народа от иностранной зависимости (т. е. вывода советских войск), упразднения террористической тайной полиции и заслуженного наказания её руководителей. Весьма важно подчеркнуть, что все эти требования были выдвинуты в ходе мирной демонстрации, а отнюдь не путём бунта или восстания. Наилучшим подтверждением этого служит заявление по радио (15 ноября 1956 г.) коммунистического диктатора Югославии Тито, какими бы соображениями это заявление ни было вызвано: «Во время нашего визита в Москве мы прямо заявили, что как сам Ракоши, так и его режим не обладают нужными качествами, чтобы руководить венгерским государством и обеспечить его внутреннее единство… К сожалению, советские товарищи нам не поверили… Когда даже венгерские коммунисты стали требовать отставки Ракоши, советские руководители поняли, что дальше так продолжаться не может, и согласились на его отстранение. Но они допустили ошибку, не позволив убрать также и Гере и прочих ставленников Ракоши… Они согласились на отставку Ракоши при условии, что Гере останется на своём посту. Гере проводил ту же политику и был столь же виновен, как и Ракоши… Он обозвал сотни тысяч демонстрантов, которые в то время всё ещё были мирными демонстрантами, «чернью» (участник событий свидетельствовал впоследствии, что Гере назвал их «грязными фашистскими бандитами и другими словами, не поддающимися воспроизведению в печати») «… Этого оказалось достаточно, чтобы поджечь пороховую бочку и привести её к взрыву. Гере призвал на помощь армию. Звать на помощь советскую армию против демонстраций было роковой ошибкой… Это обозлило народ ещё более и так разразилось самопроизвольное восстание… Надь призвал народ на помощь против советской армии и обратился к западным странам с призывом о вмешательстве».

Из этого ясно, что народ взбунтовался лишь после провокационного и оскорбительного выступления партийного вождя Гере, оставшегося на своём посту после того, как венгерский ЦК назначил Имре Надя главой правительства. Гере призвал в Будапешт советские войска для наведения порядка. 24 октября 1956 г. советские танки и венгерские чекисты открыли огонь по демонстрантам на Парламентской площади, требовавшим отставки Гере, усеяв улицу мёртвыми и умирающими мужчинами и женщинами. Именно это послужило началом настоящего восстания; народ восстал, как один человек, против советских войск и ненавистной чекистской полиции, и в течение немногих дней коммунистическая революция понесла в Венгрии такое поражение, что события в Польше, по сравнению с ним, показались детской игрой. Кардинал Миндсенти был освобождён из тюрьмы, Имре Надь занял пост главы правительства, ненавистный Гере исчез с горизонта (по сообщениям, его отправили на крымский курорт в компании с Ракоши), на чекистских террористов была устроена облава, а их казармы были разгромлены. Статуя Сталина была сброшена и разбита на куски; венгерские воинские части повсюду либо способствовали восстанию, либо оставались в бездействии; советские части (главным образом состоявшие из русских) часто сочувствовали народу, множество советских танков были уничтожены. Это были первые обнадёживающие дни в истории Европы после победы революционного коммунизма в 1917 году; но на другом конце континента быстро зашевелился революционный сионизм, спеша на помощь своему собрату, и в течение немногих дней, даже немногих часов, всё что уже было достигнуто потерпело полное поражение.

Мы должны здесь бросить взгляд назад, прежде чем закончить описание второй, последней стадии венгерской народно-освободительной войны, поскольку именно пример Венгрии представляется нам имеющим наибольшее значение. Мы не знаем, по каким причинам, но именно здесь руководство в Москве поставило знак равенства между еврейской властью и режимом террора, приняв твёрдое решение не допустить разгрома ни того, ни другого; опыт Венгрии доказывает поэтому больше, чем любой иной, продолжение еврейско-талмудистского руководства революцией в её центре в Москве. Коммунистический режим 1919 года, который венграм удалось сбросить собственными силами, после краткого периода его безжалостного террора был чисто еврейским, несмотря на участие в нём одного или двух не-евреев, ничего не меняющих в его основном характере. Это было кровавое господство четырёх главных еврейских террористов, поддержанных многочисленной еврейской мелочью, а именно Бела Куна, Матиаса Ракоши, Тибора Самуэля и Эрно Гере, из которых ни одного нельзя назвать венгром и которые все были натасканы для своих задач в большевистской Москве.

После Второй мировой войны, по соображениям политического камуфляжа, Советы разрешили провести в Венгрии более или менее свободные выборы (ноябрь 1945 г.), естественным и неизбежным результатом которых была победа партии малых землевладельцев, т. е. крестьянского большинства, получившей громадное большинство парламентских мандатов. Из Москвы срочно был послан обратно в Венгрию Матиас Ракоши (глава венгерской Чека, Тибор Самуэль, покончил самоубийством во время бегства из Венгрии в 1919 г.); Бела Кун получил по заслугам пулю в затылок от своих московских товарищей во время чисток в 1930-х годах, но в феврале 1956 года XX советский партсъезд торжественно «реабилитировал» его память, в чём можно усмотреть предвосхищение того, что ожидало венгров в октябре того же года). С помощью советской армии и восстановленной венгерской Чека Ракоши принялся за уничтожение некоммунистических политических соперников, пятерых из которых (в их числе небезызвестный Ласло Ройк, также еврей, настоящая фамилия — Рейх) были повешены им и Гере в 1949 г. после обычных «признаний» в работе на «империалистические державы», что однако вовсе не потревожило упомянутые «державы», не в пример их неистовству по поводу обвинений в «сионистском заговоре» в 1952 г. К 1948 году Венгрия была под руководством Ракоши полностью советизирована и терроризирована. Главным чекистским террористом этих лет, под начальством Ракоши, был Эрно Гере, также вернувшийся из Москвы после двадцатилетней эмиграции; именно им был инсценирован позорный процесс против главы венгерской церкви, кардинала Миндсенти, обратившегося накануне своего ареста к верующим с просьбой не верить ни одному «признанию», которое будет вымучено из него чекистами. После венгерского восстания в газетах всего мира были опубликованы описания кардиналом того, что ему пришлось вытерпеть, причём вновь был продемонстрирован неизменно и принципиально анти-христианский характер еврейского террора: кардинала мучили в течение 29 дней и ночей, раздев его догола и избивая целыми днями резиновым шлангом, держа больного лёгкими старика в холодном и сыром подвале, заставляя его быть свидетелем непотребных сцен и отдавая его во власть издевавшихся над ним проституток. После этого Венгрия в течение нескольких лет задыхалась в тисках террора тех же двух подонков, которые распинали её в 1919 году, а правительственный аппарат страны был «сплошь еврейским, 90 % на верхах»; в глазах рядового венгерского гражданина, этот террор был еврейским и талмудистским, а не коммунистическим, советским или «русским», и этот характер был придан террористическому режиму не случайно, а смысл возвращения в Венгрию Ракоши и Гере после второй войны вызывал столь же мало сомнений, как и их действия в стране.

После смерти Сталина что-то вдруг зашевелилось и в восточной Европе; в июне 1953 г. Ракоши покинул пост главы правительства, после чего в лондонском «Таймсе» было напечатано, что «г-н Гере остался единственным евреем в венгерском кабинете, который при г-не Ракоши был по преимуществу еврейским». Поскольку Ракоши остался главой партии, а Гере был заместителем председателя совета министров, вряд ли многое изменилось в Венгрии, а когда в июле 1956 г. Ракоши сняли и с поста главы партии, его место занял Гере, последствия чего сказались, как уже было показано, в октябре того же года. Гере закрутил гайки так, что взрыв оказался неизбежным: после победы народного восстания советская армия была выведена из страны (28 октября 1956 г.), а двумя днями позже, 30 октября, советское радио передало правительственное заявление с признанием «ошибок, нарушивших принципы равноправия в отношениях между социалистическими государствами» и предложением обсудить «мероприятия… для устранения любых возможностей нарушения принципа национального суверенитета», а также «рассмотреть вопрос размещения советских войск на территории Венгрии, Румынии и Польши». Была ли это хитрость с целью усыпить народы, пока убийца собирался с силами или же действительное отступление и вынужденное признание ошибок, открывавшее перспективы примирения и надежды?

Если бы только Израиль не напал на Египет… если бы Англия и Франция не присоединились бы к этому нападению… если бы всего этого не случилось, весь мир давно бы уже узнал ответ на этот вопрос. Теперь он его никогда не узнает, ибо сионистское вторжение в Египет и участие в нём Англии и Франции спасло коммунистическую революцию, избавив её от необходимости выбирать межу двумя указанными решениями: как по мановению волшебной палочки (в чьих руках?) глаза всего мира повернулись от Венгрии на Ближний Восток и венгерские события вдруг потеряли всякое значение. Напрасным стало сообщение Имре Надя на следующий день по радио ко всему миру с призывом о помощи и указанием, что 200 000 советских солдат и пять тысяч танков вступают в Венгрию.

Будапешт был превращён в развалины. 7 ноября замолкла последняя свободная венгерская радиостанция в Дунапентеле, как и в своё время замолкли голоса польских повстанцев в 1944 году и чешских патриотов в 1938-м, также взывавших о помощи к «Западу». «Это — наша последняя передача. Нас подавляют советские танки и авиация». Эти слова, как записал венский корреспондент «Нью-Йорк Таймса», «потонули в последовавшем оглушительном взрыве. После этого наступило молчание». Имре Надь нашёл убежище в посольстве Югославии, а когда он покинул его, получив от Советов заверение в свободном проезде, его схватили и увезли неизвестно куда, где он, по слухам, был повешен. Кардинал Миндсенти спасся в американском посольстве. В конце ноября 1956 г. хорошо осведомлённый о происшедших событиях кубинский делегат в ООН сообщил, что число убитых в Венгрии составило 65 000 человек. Более ста тысяч бежали через австрийскую границу, и маленькая Австрия одна спасала пошатнувшийся престиж «Запада», принимая безоговорочно всех беглецов и не ставя никаких вопросов. Несколько тысяч из них смогли добраться до Соединённых Штатов, где некий м-р Вильбур Брукер, по должности военный министр США, заставил их «аплодировать американскому флагу», а после этого «аплодировать президенту Эйзенхауэру».

Эти десять дней действительно потрясли мир, и вероятно потрясут его ещё более, если только вся правда о происшедшем станет когда-либо известна. Они показали, что те моральные ценности, которые когда-то символизировались в понятии христианской Европы и «Запада», воплощались теперь не в Америке или Англии, а в порабощённых нациях восточной Европы. «Западные демократии» повернулись к Венгрии спиной, их интересовали одни только события на Ближнем Востоке. Пресловутый «еврейский вопрос» во время выдвинулся на первый план, подавив своей тенью проблески надежды в Европе. Снова, как и в 1917 г., революционный коммунизм и революционный сионизм действовали рука об руку, взаимно поддерживая друг друга. У «объединённых наций» не нашлось времени обсудить венгерский призыв о помощи, пока волна террора не уничтожила просивших, посадив на их места агентов коммунистического режима.

В самой Венгрии место исчезнувшего Гере было занято другим комиссаром 1919 года, Ференцем Мюннихом, также игравшим видную роль в эпоху Бела Куна и также вернувшимся в Венгрию в обозе советской армии после Второй мировой войны. С 1946 по 1949 гг., когда Ракоши давил Венгрию второй в её истории волной еврейского террора, Мюнних был начальником полиции в Будапеште. Теперь он стал «заместителем председателя совета министров, министром национальной обороны и общественной безопасности» в правительстве некоего Яноша Кадара, посаженного Москвой. За этим Кадаром ходила слава некоторой независимости, когда-то и где-то проявленной, а поэтому больших прав ему дано не было. Как писал «Нью-Йорк Таймс», Мюнних был «московским тузом в колоде, приставленным к Кадару». Так ночь снова спустилась на Венгрию и разгромлённым венграм оставалось в виде сомнительного утешения одно лишь заверение президента Эйзенхауэра, что он «всем сердцем с ними». Заряд замедленного действия, заложенный на Ближнем Востоке в ту же самую неделю, когда большевистская революция восторжествовала в Москве, был взорван в нужный момент, когда эта революция терпела фиаско и стояла перед поражением. Эта диверсия превратила блестящие возможности, открывшиеся впервые за много лет, в потрясающую катастрофу. Советам освободили руки для кошмарной резни в Венгрии в то время, как великие державы Запада начали между собой спор об Израиле, Египте и Суэцком канале; весь мир, как заворожённый, повернулся в эту сторону, и советские палачи с руками в крови европейских наций смогли присоединиться ко всеобщей анафеме, наложенной на Англию и Францию, когда они ввязались в израильскую агрессию против Египта.

Создание сионистского государства оказалось для судеб человечества ещё более роковым, чем второе детище талмудистского кагала в России, — коммунистическая революция. Во втором разделе нашего повествования о кризисных годах западного мира мы должны поэтому обратиться к событиям в Израиле на протяжении 8 лет между его созданием с помощью террора в 1948 году и его нападением на Египет в 1956 г.


2. Сионистское государство. В эти годы маленькое государство под фальшивым именем «Израиля» представляло собой совершенно невиданное в истории явление. Оно было задумано, установлено, управляемо и в значительной степени населено несемитскими евреями хазарского происхождения из России. Основанное на племенных традициях глубокой древности, с которыми у его народа не было и не могло быть ни малейших кровных или исторических связей, оно вырастило дикарский шовинизм на основе буквального приложения левитских законов древней Иудеи. По своей территориальной и экономической ничтожности оно не обладало возможностями самостоятельного существования и жило с самого начала, пользуясь деньгами и оружием, которые его влиятельные сторонники и основатели способны были выжать из больших западных держав. За эти немногие годы оно перещеголяло воинственными словами и действиями всех когда-либо известных истории поджигателей и зачинщиков войн. Управляемое людьми того же сорта, что и террористы в Польше и Венгрии, оно ежедневно угрожало семи соседним народам разрушением и порабощением, предписанным и для них в левитском Второзаконии.

Оно не скрывало при всём этом, что его власть в столицах западных государств была достаточной, чтобы не позволить их правительствам в чём-либо ему противоречить и чтобы при любых условиях обеспечить ему их поддержку. Оно вело себя так, как если бы в особенности Америка была его колонией, и политика США полностью соответствовала этому представлению. Внутри своих границ оно ввело законы против смешанных браков и перемены религии, ничем не отличавшиеся от пресловутых нюрнбергских законов Гитлера, за которые побеждённой Германии пришлось дорого расплатиться; за пределами его границ бедствовала обезземеленная орда арабов, изгнанных им в пустыню, численность которой возросла за 8 лет путём деторождения почти до миллиона. Непрекращающимися нападениями через границу и резнёй как беглецам, так и вынужденным приютить их соседям беспрестанно напоминалось, что судьба Дейр-Ясина висит и над ними: «…искореняй до последнего, мужчин, женщин и детей… не оставляй в живых ничего, что дышит». Западные создатели этого чудовищного государственного образования робко шептали слова упрёков, одновременно посылая ему деньги и всё необходимое для войны, которой они якобы так боялись; подобно Франкенштейну, они создали орудие разрушения, над которым они больше не имели власти.

Основанное на легенде и фантазии, это маленькое государство не имело реального существования, обладая только силой и возможностями распространять беспокойство во всём мире, который с первых же дней его создания не находил ни минуты покоя. Оно начало выполнять слова древнего пророчества: «Тогда ужас Мой пошлю пред тобой, и в смущение приведу всякий народ, к которому ты придёшь». Предоставленное самому себе, это государство потерпело бы полный крах, подобно тому как потерпел крах «еврейский национальный очаг» межу обеими мировыми войнами. Стремление покинуть его снова стало преобладать над стремлением в нём поселиться, несмотря на всю силу шовинизма, на время способную торжествовать над всеми остальными побуждениями тех, кто ему поддаётся. Уже в 1951 г., через 3 года после основания «Израиля», число покидающих страну превысило бы число прибывающих в неё, если бы не упомянутая выше «неожиданная брешь» («Нью-Йорк Геральд Трибюн» от апреля 1953 г.), открывшаяся в «железном занавесе», в котором, как известно, брешей не случается, разве что если они допускаются нарочно; революционно-коммунистическое государство явно было заинтересовано в поставке населения революционно-сионистскому. Несмотря на всё это, в 1952 году в Израиль прибыли только 24 470 иммигрантов, в то время как 13 000 из него выехали, а в 1953 г. — последнем, за который автор настоящей книги располагает статистическими данными — эмиграция из Израиля превысила, согласно данным Еврейского Агентства иммиграцию. Некий д-р Веньямин Абель, выступая в Иерусалиме заявил в июне этого года, что за первые пять месяцев прибыли 8.500 чел., в то время как выехали 25 000.

Таков был бы естественный ход событий, если бы «Израиль» предоставили самому себе, поскольку, кроме оголтелого шовинизма это государство не могло никому ничего предложить. Наглядную картину происходившего рисуют еврейские источники; некий Моше Шмилянский, проживший в стране 60 лет, писал в газете «Jewish Review» в феврале 1952 г.:

«Ко времени окончания британского мандата, страна находилась в прекрасном состоянии. Государственные и частные продовольственные склады были полны, налицо был большой запас промышленного сырья. Страна располагала 30-ю миллионами фунтов стерлингов в Английском Банке, помимо английских и американских ценных бумаг на большие суммы. Денежное обращение в стране оценивалось примерно в 30 миллионов фунтов, ходивших наравне с английским фунтом стерлингов. …Мандатное правительство оставило нам ценное наследство в виде глубоководного порта в Хайфе, двух причалов в Яффе и Тель-Авиве, железные дороги, хорошую дорожную сеть, правительственные здания, большие и полностью оборудованные военные и гражданские аэродромы, прекрасные казармы и нефтеочистительные предприятия в Хайфе. Бежавшие из страны арабы оставили нам около 5 миллионов дюнамов (мера площади — прим. перев.) возделанной земли с фруктовыми садами, апельсиновыми рощами, маслинными плантациями и виноградниками, около 75 000 жилых домов в городах, многие из них весьма комфортабельные, около 75 000 лавок и фабрик, множество движимого имущества, мебели, ковров, драгоценностей и т. д. Всё это было большим богатством, и если мы теперь в Израиле погрязли в бедности, то виноваты в этом чрезмерная бюрократическая централизация, ограничение частной инициативы и установление социалистического режима».

В апреле 1953 г. член израильской ревизионистской партии Гурвич описал перед сионистской аудиторией в Иоганнесбурге «вырождение» сионистского государства. По его словам, невозможно больше было закрывать глаза на тревожное положение Израиля: «В экономическом отношении страна стоит на пороге банкротства. Иммиграция сократилась, и за последние несколько месяцев большее количество покинуло страну, чем прибыло в неё. Помимо этого имеются 50 000 безработных и многие тысячи других работают лишь при сокращённом рабочем дне». В распоряжении автора имеется множество аналогичных свидетельств с еврейской стороны, и их полезно сравнить с картиной жизни в Израиле, которая преподносится западной общественности её политиками. Некий м-р Клемент Дэвис, лидер Британской либеральной партии, той самой, которая в 1906 году располагала 401 мандатом в Палате общин и сошла под руководством г-на Дэвиса на 6 мандатов в 1956 г., выступая перед еврейским собранием в Тель-Авиве, «славословил успехи, достигнутые Израилем, представляющимся ему чудом прогресса по пути превращения еврейского государства в страну молочных рек с кисельными берегами» (это было напечатано в той же еврейской газете, что и несколько отличные оценки г-на Гурвича). В то же время, Франклин Д. Рузвельт младший, «предвыборствуя» в штате Нью-Йорк, где еврейские голоса считаются решающими, в свою очередь заявил: «Израиль — это очаг жизни и надежды в бурлящем море арабских народов. Он пропагандирует принципы свободы и демократии от имени свободного мира более успешно, чем вся пропаганда из Соединённых Штатов». Адлай Стивенсон, выступая в президентской избирательной кампании в 1952 г. поучал еврейскую аудиторию, что «Израиль принял в своё лоно с распростёртыми объятиями и горячим сердцем весь свой народ, искавший спасения от постигших его несчастий… Америке не мешало бы перестроить свою собственную иммиграционную политику по великодушному примеру израильской нации, и мы должны к этому стремиться» (если принять эту болтовню всерьёз, то трудно усмотреть в ней что-либо иное, как предложение выгнать американцев из Соединённых Штатов и возвратить всю их страну северо-американским индейцам). Другой охотник на президентское место, некий г. Стюарт Саймингтон, также не отстал в славословиях сионистскому государству: «Израиль — пример того, как твёрдость, мужество и конструктивная политика приносят победу демократическим идеалам, не сдавая позиций советскому империализму» — в те же дни школьникам государственных школ в Израиле было предписано петь о красных знамёнах в день Первого мая, в то время как политики в Вашингтоне и Лондоне с пеной у рта кричали об «антисемитизме за железным занавесом».

Как и во все предыдущие десятилетия, против подобного беззастенчивого искажения правды могли выступить лишь отдельные еврейские голоса (мы уже указывали, что любая критика с не-еврейской стороны давно уже полностью подавлена). Вильям Цукерман писал:

«Принятая всеми теория, что создание государства Израиль послужит к объединению и спайке еврейского народа, оказалась ложной. Наоборот, этот конгресс (Сионистский конгресс в Иерусалиме в 1951 г.) устрашающим образом еврейского политического образования по прошествии двух тысяч лет приводит к новому сильнейшему расколу, которого евреи, как национальная группа, не знали на протяжении многих столетий, и что в будущем Израиль скорее будет разделять евреев, чем их объединять… Предполагается, что каким-то таинственным образом Израиль должен обладать юридическими полномочиями над десятью или двенадцатью миллионами евреев, живущих во всех странах мира за его пределами… Он якобы должен беспрестанно расти за счёт переселения в него евреев со всего света, как бы хорошо им ни жилось там, где они живут сейчас… Согласно этой теории, евреи, проживавшие там в течение столетий и многих поколений, должны быть „спасены“ из их „изгнания“ и переселены в Израиль в процессе массовой иммиграции… Лидеры всех израильских партий, от крайних правых до крайних левых, включая самого премьера Бен Гуриона, начали уже требовать, чтобы американские евреи, в особенности сионисты среди них, выплатили свой долг по отношению к древней родине, покинули своё американское „изгнание“ и поселились в Израиле, или по крайней мере послали туда своих детей… Иерусалимский (сионистский) конгресс фактически означает конец славной истории американского сионизма и открывает период усиленного ближневосточного национализма… на основе теорий покойного Владимира Жаботинского, мечтавшего о большом еврейском государстве на обоих берегах Иордана (осуществлено в 1967 г. — прим. перев.), собравшем в себе всех евреев мира и ставшем сильнейшей военной державой на Ближнем Востоке (что также является в настоящее время свершившимся фактом — прим. перев.)».

Не иначе звучал и протест Лессинга Дж. Розенвальда:

«Мы заявляем наш неизменный протест против всех планов превращения (американских) евреев в националистский блок со своими особыми интересами в иностранном государстве — Израиле. Политика, предписываемая американскому сионизму со стороны г. Бен Гуриона, подстрекает сионистов умножить усилия по превращению американских евреев в отдельный блок политического давления в Соединённых Штатах. Целью этого плана является превращение американских евреев в людей, духовно и культурно зависимых от иностранного государства… Мы считаем „еврейский“ национализм извращением нашей веры, снижающим её всечеловеческие масштабы до размеров националистического культа».

Как и следовало ожидать, эти еврейские протесты были вызваны опасениями раздора и раскола, вносимого сионизмом среди евреев. Однако, это было лишь частичным аспектом вопроса. Истинная опасность сионизма заключается в его способности вносить раскол между нациями всего мира, натравляя одну на другую и вызывая между ними конфликты, ведущие к катастрофам, в которых на одного пострадавшего еврея придутся тысячи жертв на стороне нееврейских масс. Указания на эту очевидную роковую возможность считались в 1950-е годы ересью, и нееврейские протесты оставались неопубликованными, в то время как немногие еврейские не оказывали никакого действия. В 1953 г. Нью-йоркский еврейский журнал «Комментари» косвенно подтвердил, что сделан ещё один шаг по направлению к грядущей катастрофе, опубликовав следующие строки: «Укрепление и усиление Израиля стало прочным элементом иностранной политики Соединённых Штатов и никакие результаты выборов не могут больше этого изменить».

Здесь перед нами вновь скрытое указание на высшую власть, стоящую над всеми президентами, премьерами и партиями, на которую мы уже указывали в этой книге ранее. Как в своё время выразился Леопольд Эмери, один из английских министров, ответственных за Палестину в период между обеими мировыми войнами, эта политика установлена раз и навсегда, и не может подвергнуться изменению. В этих угрожающих заявлениях, в которых ясно слышится авторитет и высшее знание подоплёки событий, заключается внутренний секрет создавшегося положения. Они скрытны, но вполне определённы и категоричны, и они выражают уверенность в том, что «Запад» ни при каких условиях не может отказать и не откажет сионистам в полной поддержке их опасных амбиций. Эта уверенность не может основываться на одних только угрозах или даже на полной возможности переключить поддержку «еврейских голосов», печати и т. д., она должна иметь под собой более прочные основания. Тон этих заявлений, это — тон надсмотрщиков и погонщиков, знающих, что галерные рабы должны выполнять их распоряжения, поскольку они прикованы и не могут освободиться. Автор считает газету «Нью-Йорк Таймс» рупором «еврейской власти» в мире, и она неоднократно конкретно указывала на этот пакт, капитуляцию или чем бы всё это ни было, например: «По сути, политическая поддержка, которой государство Израиль располагает в Соединённых Штатах, делает немыслимым для американского правительства принятие каких бы то ни было решений, противоречащих интересам Израиля» (1956 г.). Даже если это всего лишь намёк на контроль над избирательным механизмом, это означает ни много, ни мало, как то, что процесс парламентарного управления страной с помощью «свободных выборов» подвергся полнейшей фальсификации. По мнению автора, это именно и произошло на Западе в ходе нашего столетия. Одно только это положение вещей дало возможность новому еврейскому государству выжить, с помощью нескончаемых финансовых впрыскиваний из Америки. Цитированный выше еврейский ежемесячник «Комментари» указывает, что до июня 1953 года общая финансовая поддержка Израилю со стороны США выражалась в сумме в 293 миллиона долларов; дальнейшие 200 млн. долларов были предоставлены в форме экспортно-импортных банковских займов. Представитель программы «технической помощи» в Иерусалиме, организованной президентом Труманом, сообщал в октябре 1952 г., что Израиль получил по этой программе наибольшие субсидии в пропорции к своему населению, и больше, чем все остальные ближневосточные государства вместе взятые. Газета «Нью-Йорк Геральд Трибюн» писала (12 марта 1953 г.), что Соединённые Штаты «обеспечили» Израилю, включая частные займы и пожертвования, «более одного миллиарда долларов за первые 5 лет его существования. Сверх того, западная Германия выплачивала под давлением американского правительства свою дань Израилю, в сумме 520 млн. израильских фунтов ежегодно. Автору не удалось найти официальных данных об общей сумме субсидий Израилю со всех сторон до 1956 года; однако, делегат Сирии в ООН сообщил, после одного из очередных нападений Израиля на его соседей в 1956 году, что „начиная с 1948 г., денежный поток в сумме 1 500 000 (полутора миллиардов) долларов направлялся из США в Израиль в форме контрибуций, репараций, финансовой помощи, займов и облигаций“ (даже в эту цифру не входили репарации западной Германии и другие формы выплачиваемой Западом дани).

Подобного этому история ещё не видела. Государство, финансируемое в таких масштабах из заграницы, может легко позволить себе (в смысле финансовых возможностей) вести агрессивную, воинственную политику, и угрожающее миру поведение нового государства было возможно исключительно благодаря этому гигантскому потоку западной финансовой помощи. Уверенное в неиссякаемой денежной поддержке, а также и политической поддержке Вашингтона, которая «не могла подвергнуться изменению», новое государство принялось за осуществление своих грандиозных амбиций: восстановить в его полной силе, в 20-м веке нашей эры, «новый закон», провозглашённый левитами во Второзаконии в 621 г. до Р.Х. Всё, что совершилось вслед за этим и что ещё должно произойти, было и будет «исполнением» этого «закона»; монгольские хазары должны были позаботиться, чтобы Иегова выполнил свой договор в той форме, как его выдумали в своё время левиты. И всё, что происходило, было фактически взносами в счёт этого «исполнения»; фантастическое видение «язычников», несущих сокровища всей земли в Иерусалим, приобрело реальные формы в виде американских денег, германской дани и прочего. С туго набитым кошельком маленькое государство всерьёз приступило к осуществлению своей фантазии полного и буквального «исполнения», чудесным концом которого должно стать унижение всех великих мира сего, всемогущего Сиона и «собирание всех евреев в одном месте. Оно сочинило новую хартию этого „собирания“: „закон о национальности“ сделал всех еврейских обитателей сионистского государства „израильтянами“, а „закон о возвращении“ объявлял такими же „израильтянами“ всех евреев в любой стране мира, в обоих случаях независимо от того, хотели этого затронутые этими „законами“ евреи или нет. В „законе о возвращении“ от 1953 г. говорилось: „собрание изгнанников требует непрестанных усилий со стороны еврейской нации в рассеянии, а поэтому государство Израиль ожидает участия всех евреев, будь то частным образом или в организациях, в построении государства и в способствовании массовой иммиграции видя необходимость объединения всех еврейских общин (во всём мире) для достижения этой цели“. Не представляется удивительным, что предпосылкой для реализации подобного закона должно служить постоянное наличие „антисемитизма“ во всём мире, без чего загнать всех евреев в Израиль представило бы некоторые трудности; поскольку же наиболее крупное скопление евреев проживает в настоящее время в Америке, то следует ожидать, что и там рано или поздно будет объявлена „антисемитская“ ситуация.

Таковы были законы, которые, подобно привидениям из исчезнувших гетто, так встревожили гг. Цукермана и Розенвальда. Они провозглашают цели, подобных которым ещё не ставило себе ни одно государство в человеческой истории, и русский еврей Бен Гурион многократно подтверждал эти цели, в частности, например, в своём послании американским сионистам от 16 июня 1951 г.: «Вашей организации дана редкая возможность проложить дорогу единому и всеобъединяющему сионистскому движению, возглавляющему американское еврейство в великую эру, открывающуюся перед еврейским народом созданием нашего государства и началом собирания всех изгнанников». Близкий сотрудник президента Эйзенхауэра, раввин Гилель Сильвер, выразил по этому поводу своё особое удовлетворение тем, что «г-н Бен Гурион признаёт главными задачами сионистского движения, как и до сих пор, осуществление полной и неограниченной программы сионизма». В июне 1952 г. Бен Гурион выразился в Нью-Йорке ещё более ясным образом: «Еврейское государство ещё не является осуществлением сионизма… Сионизм охватывает всех евреев во всём мире». Второй по счёту президент Израиля, Бен Цви, заявил при своём вступлении в должность в декабре 1952 года: «Собирание изгнанников всё ещё остаётся нашей главной задачей и мы от неё не отступим… Наша историческая задача не может быть осуществлена без помощи всей еврейской нации на Западе и на Востоке». Нетрудно представить себе, какой гвалт и шабаш поднялся бы во всём мире, заяви только кайзер или Гитлер нечто хотя бы отдалённо подобное. Амбиции, сформулированные как «полная и неограниченная программа сионизма», в действительности безграничны, представляя собой политическую программу, замаскированную в Торе под видом договора с Иеговой: всемирное господство над «язычниками», исходящее из центральной империи, простирающейся от Нила до Евфрата. Поддержка со стороны западных правительств помогла стать реальностью тому, что при всех других обстоятельствах могло бы рассматриваться, как самая смехотворная и абсурдная претензия, когда-либо выдуманная в истории человечества.

Вначале трудно было поверить, что западные политики полностью отдавали себе отчёт в том, что они совершали, однако в 1953 г. последовало заявление, исключавшее всякие сомнения по этому поводу; в мае 1953 г., споря с египетским премьером по вопросу о Суэцком канале, британский премьер-министр Уинстон Черчилль пригрозил ему не британским, но еврейским возмездием. Говоря в Палате общин об израильской армии, как о лучшей на Ближнем Востоке», он заверил, что «наши поставки авиации в эту часть света ни в коем случае не пойдут во вред Израилю», а затем добавил совершенно в духе заявлений Бен Гуриона и равви Сильвера, что он «ожидает полного осуществления сионистских стремлений». Здесь, как бы невзначай, от имени ничего не подозревавшего английского народа главой его правительства было взято на себя вероятно крупнейшее из всех возможных политических обязательств. Израильский парламент, разумеется, поспешил засвидетельствовать свою благодарность «дружескому отношению м-ра Черчилля к израильскому правительству и сионистскому движению за всё время их существования». Английская общественность прочла чреватые последствиями слова своего премьера, плохо или вообще не разобравшись, о чём идёт речь. В их смысле разобрались, однако, многие евреи, среди них даже г. Абрагамс, известный «ревизионист», которому они, вообще говоря, могли бы доставить удовлетворение («ревизионисты» открыто исповедуют амбиции покойного Жаботинского о создании «большого еврейского государства на обоих берегах Иордана», которое должно стать сильнейшей военной державой на Ближнем Востоке; см. Вильям Цукерман). Абрагамс с удивлением, и даже с ноткой тревоги, задал вопрос, были ли слова Черчилля сказаны всерьёз, и добавил: «Премьер-министр прекрасно знает Библию; ему должно быть хорошо известно, что сионистские стремления не будут исполнены, пока Израиль не будет полностью восстановлен в его исторических границах, т. е. во всей земле десяти колен».

Подобные «стремления» не могут, разумеется быть «исполнены» без новой мировой войны, и именно это по-видимому смутило г-на Абрагамса, или, возможно, его ужаснуло. Если Черчилль произнёс свои слова с обдуманным намерением, то они означали готовность поддержать грандиознейшее предприятие во всём его буквальном значении, окончательной ценой чего может быть только уничтожение того, что до сих пор понималось под Европой и Западом. Как мы смогли установить, даже ещё на месяц раньше, уже в апреле 1953 г., Черчилль засвидетельствовал свою полную готовность пойти на пути безоговорочной поддержки сионизма гораздо дальше, чем этому могли поверить все, кто знал его по прошлым выступлениям или по созданной вокруг него легенде. Он демонстративно солидаризовался с сионистской «канонизацией» открытого изменника, английского офицера по имени Орд Уингейт, дав этим пощёчину всему английскому народу и, в особенности, тем английским офицерам, солдатам и администраторам, которые в течение 30 лет честно выполняли свой долг в Палестине. Уингейт, офицер британской контрразведки в Палестине в междувоенный период, так далеко отошёл от беспристрастности по отношению к арабам и евреям, что было долгом и гордостью его товарищей по службе, что не только превратился в заядлого врага арабов, но и в изменника и ренегата по отношению к своей стране и офицерскому долгу. Его измена впервые стала известна, когда Бен Гурион, посвящая детский посёлок на горе Кармель памяти Уингейта, который был убит во Второй мировой войне, заявил: «Он боролся на стороне евреев против своего собственного правительства»; Бен Гурион прибавил далее, что в год опубликования британской Белой книги 1939 г. «он пришёл ко мне (Бен Гуриону) с планами саботажа британской политики». Одним из предложений Уингейта было взорвать английский нефтепровод в Палестине. Черчилль послал в Израиль телеграмму с приветствием, которая была зачитана во время церемонии посвящения детской колонии памяти Уингейта; в этой телеграмме британский премьер назвал эту колонию, увековечившую память изменника, «памятником дружбы, которая никогда не перестанет соединять Великобританию и Израиль», а английскому посланнику было предписано присутствовать при церемонии в знак официального одобрения со стороны британского правительства.

Таким образом, единственный англичанин, удостоившийся почтения своей памяти в сионистском государстве, был изменником своему долгу и присяге, а британский премьер-министр нашёл нужным присоединиться к празднованию этого события. Описание службы и деятельности Уингейта дано Хаимом Вейцманом в его воспоминаниях. Вейцман одобрительно пишет о стараниях Уингейта подмазаться к сионистским поселенцам, для чего он даже пробовал выучиться говорить по-еврейски. По словам Вейцмана, Уингейт был «фанатичным сионистом». Видимо, он весьма напоминал «пророка» Монка прошлого века, однако в условиях нынешнего такой тип мог натворить гораздо больше вреда. Он даже явно копировал Монка, отрастив себе библейскую бороду и, судя по всему, нашёл своё истинное призвание в стране иудеев. По всем данным, он был либо не вполне нормальным, либо же явно неуравновешенным субъектом, о чём свидетельствует его служебная характеристика в британской армии: «слишком неуравновешен, чтобы командовать людьми на ответственной должности». Он обратился за помощью к Вейцману, который попросил известного лондонского врача, лорда Гордера (ярого приверженца сионистов), выправить Уингейту аттестат для британского военно-медицинского совета, засвидетельствовав его «благонадёжность и чувство ответственности». В результате столь мощной поддержки, Уингейт получил назначение в капитанском чине на работу в палестинской контрразведке, результаты чего нетрудно было предвидеть. Во время Второй мировой войны этот субъект, of all people, как говорят англичане, был особо выделен Черчиллем, который вызвал его в Лондон во время Квебекской конференции для внеочередного производства в генерал-майоры. Вейцман пишет далее, что «самым горячим желанием» Уингейта было войти во главе английских частей в побеждённый Берлин и, судя по тексту Вейцмана, первой должна была войти еврейская бригада под командой Уингейта, знаменуя тем самым не британскую, но талмудистскую победу во второй войне. Как с досадой пишет Хаим Вейцман, «генералы» помешали этому унижению побеждённых, и их решение «было окончательным и бесповоротным».

Этот любопытный эпизод рисует ещё отчётливее переменчивую и загадочную фигуру Черчилля, больше чем кто-либо иной взывавшего к чести, долгу и верности, и призвавшего свой народ в минуту тяжёлых испытаний отдать свои «кровь и пот, труды и слёзы» во имя этих вечных принципов. На его глазах один из его министров был убит в Палестине, а английские солдаты, замученные и обезображенные еврейскими террористами, повешены как символ иудейской мести на дереве; несмотря на это, он покровительствовал именно такому субъекту, как Уингейт, при его жизни, и выделил его память для особого почтения после его смерти. Заметим, что тот же Черчилль, ещё до этих событий, работая над биографией своего знаменитого предка, прекратил свой труд после того, как были опубликованы документы, изобличавшие Джона Черчилля, первого герцога Марльборо в измене: он якобы выдал французам планы нападения на них британского флота. «Выдача планов нашей высадки в Бресте» — писал Черчилль — «оказалась препятствием, которое я не мог преодолеть», и от стыда за измену своего предка он прекратил работу над самым выдающимся из своих литературных произведений, возобновив её лишь после того, как выяснилось, что опубликованные документы были подделкой. Но даже и в этой книге, его понятие верности и долга вызывает сомнения, поскольку в предисловии к ней он одобряет и оправдывает настоящую и вполне доказанную измену герцога Марльборо: выйдя из Лондона во главе армии короля Якова Стюарта навстречу вторгнувшимся немецким и голландским войскам Вильгельма Оранского, он перешёл на сторону врага, в результате чего вторжение в Англию не было встречено ни одним выстрелом с английской стороны. Другими словами, трудно не сделать вывода, что почтение памяти изменника 30 октября 1956 г. (хотя оно и было приказано уже преемником Черчилля, его верным приспешником Иденом) показывает, что ожидание Черчиллем буквального «исполнения сионистских стремлений» высказанное в мае 1953 г., было действительно вполне серьёзным, что бы его слова ни сулили в будущем его народу и государству. Если Западу, как это очевидно известно Черчиллю и его сообщникам, тайно отведена роль способствовать «исполнению» сионистских амбиций, то это может только означать новую мировую войну ещё более страшную, чем всё до сих пор испытанное Европой и Западом, в которой их армии будут играть роль пешек в чужой разрушительной игре с целью натравливания христианских наций одну на другую, уничтожения мусульманских народов, установления всемирной сионистской империи и служения ей в качестве новых янычар. В этой грандиозной игре, евреи во всём мире, на какой бы стороне так называемой линии фронта они ни стояли, всегда должны будут служить интересам Сиона, как этого требует от них «закон о возращении». Как это делается, мы могли увидеть из статьи, опубликованной в еврейской газете в Иоганнесбурге (Южная Африка), «Jewish Herald» от 10 ноября 1950 г., по поводу одного любопытного, оставшегося в полной тайне, эпизода во время Второй мировой войны. В статье говорилось, что когда в США началось производство атомного оружия, «доктору Вейцману было предложено собрать несколько наиболее известных еврейских учёных и организовать из них группу, которая могла ставить союзникам условия в интересах еврейства… Я (автор статьи) лично видел этот документ, составленный и переданный доктору Вейцману учёным, приобретшим некоторую известность в области военных изобретений». Не приходится сомневаться, что такая «группа» была организована и продолжает действовать до сих пор, направляя производство смертоносного оружия в интересах «еврейства» и обеспечивая им «Израиль»: в смысле этой угрозы всему человечеству не приходится сомневаться.[57]

О том, как проводится конкретная работа по «исполнению сионистских стремлений», повествует нам не менее авторитетное лицо, другой «доктор», Наум Гольдман — долголетний «президент» Всемирной сионистской организации и Всемирного еврейского конгресса; выступая перед еврейской аудиторией в Иоганнесбурге в августе 1950 г., он описал свою беседу с Эрнестом Бевином, в то время министром иностранных дел Англии:

«Это маленькое государство (Израиль) является единственным в своём роде, занимая совершенно исключительную географическую позицию. В те годы, когда мы ставили на ноги, с помощью английского правительства, наше еврейское государство, и во время одной из моих бесед с м-ром Бевином, он мне сказал: „Знаете ли Вы, что Вы от меня требуете? Вы хотите, чтобы я отдал Вам ключ к одному из наиболее жизненно важных стратегических районов в мире“; на что я (Гольдман) ему ответил: „Ни в Новом, ни в Ветхом Завете не сказано, что этим ключом должна обладать Великобритания“. Похоже, что Черчилль, если за его словами стояли истинные намерения, готов был этот ключ выдать, а после смерти Бевина все остальные политики в Вашингтоне и Лондоне ни о чём другом уже и не думали. Результаты всего этого вполне видимы и предвидимы, и в них невозможно усмотреть простую случайность. Грандиозный план безостановочно движется здесь к своему завершению или же провалу; великие нации Запада играют при этом роль его вооружённого эскорта, и, в случае его удачи, сами осуждены на величайшее унижение; они похожи на того, кто соглашается на предлагаемую ему работу при условии, что по мере преуспевания фирмы, его зарплата будет снижаться. На всех стадиях этой злополучной авантюры, посвящённые в неё всегда говорили об определённом плане, сознательно и целеустремлённо проводившемся в жизнь. Мы уже раньше цитировали слова правой руки Герцля на 6-ом сионистском конгрессе в 1903 году, Макса Нордау: „Я покажу вам теперь ступени лестницы, ведущей всё выше и выше… будущая мировая война и мирная конференция, на которой с помощью Англии будет создана свободная еврейская Палестина“. 25 лет спустя ведущий английский сионист, еврейский лорд Мельчетт, говорил в тех же тонах тайного высшего знания перед сионистами в Нью-Йорке: „Если бы я сказал вам в 1913 г.: „Приезжайте на конференцию для обсуждения создания в Палестине еврейского национального очага“ — вы сочли бы меня пустым мечтателем, тем более, если бы я сказал вам уже в том же 1913 году, что австрийский эрцгерцог будет убит и что из всего того, что за этим последует, вырастет конкретная возможность создать для евреев национальный очаг в Палестине. Не кажется ли вам странным, что из всего этого мирового кровавого хаоса выросла именно одна эта возможность? Неужели вы в самом деле думаете, что обратно в Израиль нас привела простая случайность?“ („Jewish Chronicle“ от 9 ноября 1928 г.).

Если в наши дни грянет третья мировая война, то и это не будет «простой случайностью»; весь ход событий ясно указывает на последовательность причин и следствий, как и на силу, стоящую за ними. Через 30 лет после цитированных выше многозначительных слов лорда Мельчетта, в феврале 1956 г., автору этих строк случилось быть в Южной Каролине, и только благодаря этой случайности и с помощью местного газетного листка ему удалось услышать комментарий к будущей третьей мировой войне, высказанный в том же тоне и явно внушённый с таких же олимпийских высот высшего знания. Сын Черчилля, Рандольф Черчилль, гостил там у закадычного друга своего отца, г-на Бернарда Баруха, в феодальном поместье последнего «Литл Хобкау», в Южной Каролине. Распрощавшись с «великим мира сего», Рандольф Черчилль поведал газетным корреспондентам (согласно сообщению агентства Ассошиэйтед Пресс от 8 февраля 1956 г.), что «напряжённое положение на Ближнем Востоке может в любой момент перейти в вооружённый конфликт. Однако, я не думаю, чтобы человечество могло неожиданно, как бы споткнувшись, ввязаться в следующую мировую войну. …Третья мировая война, если она начнётся, будет не случайной, а трезво рассчитанной и заранее запланированной».

На фоне исполнения сионистских амбиций (платёж дани великими народами западного мира и «собирание» всех евреев мира в Израиле), новое государство не оставило сомнений в своём намерении восстановить «исторические границы», засвидетельствовав это словами и делами. Ни один из известных истории западных «поджигателей войны» никогда ещё не позволял себе подобных откровенностей. Бен Гурион заявил (согласно еврейской газете «Джуиш Геральд» в Иоганнесбурге, от 24 декабря 1952 г.), что Израиль «ни при каких условиях не позволит возвращения арабских эмигрантов» (т. е. коренных жителей страны, изгнанных из неё). Что же касается Иерусалима (который тогда ещё был поделён между евреями и Иорданией, в ожидании «интернационализации» под управлением ООН), то «для нас судьба этого города решена так же окончательно, как судьба Лондона, несмотря на его смехотворные границы; этот вопрос не может быть темой для переговоров». «Изгнанники» заграницей (разумеется не арабские, а еврейские) должны быть «собраны» в Израиле в количестве «четырёх миллионов иммигрантов в ближайшие 10 лет» (по словам министра иностранных дел Моше Шаретта, июнь 1952 г.), или, согласно тому же источнику, высказавшемуся в другое время, «в ближайшие десять-пятнадцать лет». На наших глазах потребовались две мировых войны, чтобы устроить «очаг» и затем «государство», и поселить в нём полтора миллиона евреев. Приведённые выше высказывания очевидно предвидят новую войну в ближайшие десятилетия, поскольку никакими иными путями не удастся «собрать» такое количество евреев из тех стран, в которых они сейчас проживают. Что же касается стоимости их переселения, то тот же Бен Гурион определил её суммой от 7 до 8 миллиардов долларов (по существующему курсу, что равняется всему государственному долгу Италии и впятеро превышает всю британскую государственную задолженность в 1914 году), добавив, что он «ожидает, что американское еврейство даст эти деньги». Поскольку и американское еврейство явно такой суммы собрать не сможет, то платить придётся налогоплательщикам западных стран.

Таким образом, всё что до сих пор заявлялось с еврейской стороны, было прямой угрозой войны всем арабским соседям, в особенности если это заявлялось такими лицами, как Менахем Бегин (что имело место неоднократно), лидер «активистской», группы сионистских убийц и террористов (недавний премьер-министр Израиля прим. перев.), осуществивших резню в Дейр-Ясине. В то время от них формально «отмежевались», однако в новом государстве их с почётом восстановили и они образовали одну из крупнейших политических партий в израильском парламенте, партию Херут. У арабов, поэтому не могло быть сомнений в смысле угроз по их адресу, если они исходили от Бегина. Дадим типичный пример: в мае 1953 г. он пригрозил 18-летнему королю Иордании, в день коронации последнего, смертью в духе Второзакония (управлявшего и резнёй в Дейр-Ясине). Выступая на массовом митинге в еврейской части Иерусалима, в непосредственной близости от иорданской границы, Бегин заявил: «В этот час происходит коронация молодого араба королём Гилеада, Васана, Наблуса, Иерихона и Иерусалима. Пора сказать ему и его хозяевам: мы скоро вернёмся, и город Давида будет освобождён». Западным читателям кое-что в этом заявлении останется непонятным, однако каждый еврей и каждый араб знают о чём идёт речь, а именно о стихе в 3-ей главе Второзакония: «… И выступил против нас царь Васанский… и сказал мне Господь: не бойся его; ибо Я отдам в руку твою его, и весь народ его, и всю землю его… и предал Господь, Бог наш в руки наши и Ога, царя Васанского и весь народ его; и мы поразили его, так что никого не осталось у него в живых… и мы предали их заклятию (т. е. полностью истребили — прим. перев.) …предав заклятию всякий город с мужчинами, женщинами и детьми». Эти слова грозили смертью ордам арабских беженцев, скопившимся за пределами границ Израиля. Согласно отчёту Генри Р. Лабуисса, директора Агентства ООН по труду и помощи в Палестине, к апрелю 1956 г. число беженцев превысило 900 000 чел.: 499 000 в Иордании, 88 000 в Сирии, 103 000 в Ливане и 215 000 в Египте (район Газы). Угрозы Бегина держали их в постоянном страхе перед новым бегством, возможно лишь только попытке к бегству, в ещё более отдалённую и негостеприимную пустыню. После этого слово было подкреплено делом: местные рейды через границу и резня повторялись систематически, чтобы показать арабам, что судьба Дейр-Ясина постигнет и их. 14 октября 1953 г. большой отряд неожиданно перешёл иорданскую границу и разрушил до основания арабскую деревню Кибия, вырезав население до последнего человека: было найдено 66 трупов, в большинстве женщин и детей, выводы из чего полумиллионному населению арабских беженцев в Иордании предлагалось делать самому. Архиепископ Иоркский (Англия) заявил, что культурный мир «в ужасе» от того, что «еврейские голоса в Нью-Йорке оказывают парализующее действие на ООН в палестинском вопросе», и что, если не будут приняты решительные меры, то «на Ближнем Востоке вспыхнет пожар». Комитет еврейских депутатов в лондонской Палате общин, разумеется, тотчас же заклеймил заявление архиепископа, как «провокационное и одностороннее»; мэр Нью-Йорка, некий Роберт Вагнер, поторопился заявить, что он «шокирован» и что «архиепископ по-видимому незнаком с американской политической обстановкой». Организация «объединённых наций» ограничилась мягким упрёком по адресу Израиля.

28 февраля 1955 г. сильный израильский отряд вторгся в район Газы («присуждённый» арабам Объединёнными Нациями в 1949 г. и находившийся под египетским военным управлением), где прозябали 215 000 арабских беженцев, «в крайней нищете, на узкой полосе голого побережья, две трети которого составляли песчаные дюны» (сэр Томас Рапп, в журнале «Листенер», 6 марта 1955 г.). Было убито 39 египетских солдат и неизвестное число арабских беженцев; в знак отчаянного протеста эти последние затем сожгли 5 пунктов помощи ООН, лишив таким образом самих себя своего тощего пайка. Смешанная комиссия по перемирию выразила Израилю порицание за «грубую агрессию» и «преднамеренное и запланированное нападение». Эта смешанная комиссия состояла во всех случаях из представителей Израиля и арабской соседней страны, и также представителя ООН, чей голос оказывался решающим при установлении виновной стороны. Во всех без исключения случаях решения выносились против Израиля, пока, как в своё время в отношении британских администраторов в Палестине между 1917 и 1948 гг., не начало оказываться «давление» на правительства соответственных представителей в комиссии с требованиями замены тех из них, кто обнаруживал беспристрастность. Были отозваны два американских представителя, вынесших в подобных случаях решения не в пользу Израиля. Вполне понятно, что все эти представители, независимо от их национальности, не забыли о судьбе, постигшей графа Бернадотта и многих других, что не могло не отзываться на их деятельности. Следует отметить, что, как и прежних британских администраторов, их не удалось ни запугать, ни подчинить, чем вновь обнаружился разительный контраст между поведением стоявших под угрозой работников на местах и их правительств в далёких от места событий западных столицах. Дело об израильской агрессии было в данном случае передано на рассмотрение Совета безопасности ООН, который единодушными голосами делегатов 11 стран выразил порицание Израилю. Делегат США отметил, что речь шла уже о четвёртом аналогичном случае, «наиболее серьёзном из всех ввиду его явной преднамеренности». Французский делегат заявил, что принятое решение должно послужить «последним предостережением» Израилю (что не помешало французскому правительству присоединиться к нападению Израиля на Египет полтора года спустя).

8 июня 1955 г. смешанная комиссия вновь вынесла порицание Израилю за новое «вопиющее нарушение перемирия» после того, как израильские силы опять вторглись в Газу, убив несколько египтян. Единственным видимым результатом этого порицания было то, что еврейские агрессоры, прежде чем снова напасть на Газу («Тайм», сентябрь 1955 г.), причём было убито 35 египтян, арестовали 6 военных наблюдателей ООН и троих других служащих главного наблюдателя ООН за перемирием, канадского генерал-майора Э.Л. М. Бёрнса. В том же сентябре 1955 г. Бен Гурион заявил в газетном интервью, что если не прекратится блокада израильского порта Эйлат в заливе Акаба, то он начнёт выступление на Египет, «не позже года от этого дня (наступление было начато в октябре 1956 г.). Что-то по-видимому мешало „совету безопасности“ занять твёрдую позицию по воплощению к новому нападению на невооружённых арабских беженцев в Газе (начиналась очередная американская президентская кампания), и он лишь предложил, чтобы израильские и египетские силы отошли на полкилометра друг от друга, создав между собой демилитаризированную зону, — предложение, уже ранее сделанное Египтом, но безрезультатно. 23 октября 1955 г. генерал Бёрнс опубликовал „осуждение Израиля“ за „тщательно подготовленное нападение“ на Сирию, при котором было похищено несколько сирийских граждан, а наблюдатели генерала Бёрнса были лишены возможности следить за событиями, будучи вновь арестованными. 27 октября израильский министр иностранных дел Моше Шаретт заявил корреспондентам печати в Женеве, что в случае необходимости Израиль начнёт против арабов „превентивную войну“. 28 ноября Американская сионистская организация выступила во всех крупных газетах с оплаченным заявлением на целую страницу, что „Англия также присоединилась к лагерю врагов Израиля“; недовольство евреев было вызвано тем, что сэру Антони Идену, который всего год спустя присоединился к израильскому нападению на Египет, в этот момент пришла в голову мысль о незначительных „исправлениях“ израильской границы.

11 декабря 1955 г. Израиль напал на Сирию крупными силами; было убито 56 сирийцев. Результатом явилось самое энергичное до тех пор «осуждение» Израиля со стороны ООН, что представляет некоторый интерес, поскольку как раз начался год президентских выборов в США, и всякие «осуждения» евреев по какому-то ни было поводу скоро стали весьма непопулярными. Сирийский делегат в ООН указал, что неоднократные осуждения «не помешали Израилю совершить преступное нападение, которое мы сейчас обсуждаем». 13 января 1956 г., Совет безопасности припомнил четыре прежних акта агрессии, осудив израильское нападение, как «вопиющее нарушение… условий соглашения о всеобщем перемирии между Израилем и Сирией, как и обязательств Израиля, принятых им на себя согласно хартии ООН», собравшись «рассмотреть дальнейшие мероприятия», если Израиль не изменит своего поведения. Ответом было повелительное требование Израиля о дальнейших поставках ему вооружения. Бен Гурион заявил 18 марта 1956 г. в Тель-Авиве, что только быстрая доставка оружия сможет предотвратить «арабское нападение», причём, как он добавил, «агрессорами будут египетский диктатор Нассер» — напомним, что за семь месяцев до того тот же Бен Гурион пригрозил Египту нападением «не позднее года» — «с его союзниками, Сирией и Саудовской Аравией». 5 апреля 1956 г., как раз когда Совет безопасности ООН собирался послать своего генерального секретаря, Дага Хаммаршельда, с «миссией мира» на Ближний Восток, израильская артиллерия открыла огонь по району Газы, убив 42 и ранив 103 гражданских арабов, половину из них женщин и детей. 19 июня 1956. Бен Гурион заменил Моше Шаретта на посту министра иностранных дел Гольдой Меир (бывшей Мейерсон, также, разумеется, из России), после чего «Нью-Йорк Таймс» многозначительно сообщил, что это могло означать поворот от «умеренности» к «активизму», из чего можно было заключить, что Шаретта, как в своё время и Вейцмана и самого Герцля, упрекнули в «умеренности». Похоже, что имело место повторение положения на сионистском конгрессе 1946 года, на котором Хаим Вейцман потерпел поражение, и вынужден был уступить место оголтелому «активизму», охарактеризованному им самим, как «древнее зло под новой, ещё более отвратительной личиной». Начиная с лет революционного террора в России, «активизм» служил обозначением для голого насилия, как метода революции, в форме террора и убийства. Как только это слово появилось на страницах печати, для внимательного исследователя сионизма не могло оставаться сомнений, что ожидало весь мир ещё до окончания текущего года. 24 июня 1956 г. Израиль открыл артиллерийский обстрел Иордании через границу, после чего смешанная комиссия вынесла ему порицание. После этого Израиль потребовал убрать представителя ООН из комиссии, голос которого оказался решающим; генерал Бёрнс подчинился, заменив американского морского офицера, капитана 2 ранга Террилля, канадским офицером. Наблюдатели ООН оказались в положении, аналогичном положению британских администраторов в Палестине в межвоенный период: они не могли рассчитывать на поддержку со стороны своего же правительства, действовавшего по указке внешних сил. Перед их глазами стояло постоянное напоминание (посёлок имени Уингейта в Израиле), что чины и награды даются в Палестине не за выполнение долга, а за предательство. Совершенно также и другой американский наблюдатель, капитан 2 ранга Э. Г. Хатчисон, проголосовавший в комиссии против осуждения Иордании, был убран после того, как Израиль объявил бойкот комиссии. По возвращении в США он опубликовал книгу о положении дел на Ближнем Востоке, сохранившую свою ценность как исторический источник до настоящего времени. Подобно всем честным людям до него, он писал, что единственным выходом из создавшегося тупика могло быть только право арабов вернуться на родную землю, признание что демаркационная линия перемирия 1949 года была не окончательной границей, но лишь временной, и интернационализация Иерусалима, чтобы не допустить превращения его в объект мировой войны. 24 июля 1956 г. два военных наблюдателя ООН и иорданский офицер из смешанной комиссии подорвались иа минах на горе Скопус, по вежливому объяснению с сионистской стороны, якобы на «прежнем израильском минном поле». В Египте два полковника, по утверждениям сионистов якобы работавших в египетской разведывательной службе, были убиты взрывом зарядов в письмах, доставленных им по почте (за десятилетие до того тот же метод был применён против английского офицера, капитана Роя Фаррана в Англии, служившего ранее в британской контрразведке в Палестине и заслужившего нерасположение сионистов; его брат, имя которого также начиналось с буквы «Р», открыл пакет и был убит на месте). 29 июля 1956 г. датский офицер-наблюдатель ООН за перемирием погиб в результате взрыва мины или бомбы недалеко от полосы Газа, а двое других наблюдателей были ранены оружейным огнём. «Активизм» брал свою дань прежними методами террора и убийств.

28 августа 1956 г. Израиль был вновь обвинён смешанной комиссией в «серьёзном нарушении перемирия». За этим обвинением последовало новое израильское нападение 12 сентября, когда крупные силы вторглись в Иорданию, убили около двадцати иорданских солдат и взорвали полицейский пост в Рахоу. Генерал Бёрнс заявил очередной протест, указав, что подобные акты «были неоднократно осуждены Советом безопасности ООН», в ответ на что новые еврейские части произвели нападение на Иорданию, убив от 20 до 30 иорданцев в Гарандае. Британский Форин Оффис (у Англии был союзный договор с Иорданией) выразил своё «сильнейшее неодобрение», после чего комитет еврейских депутатов в Палате общин ополчился на министерство за его «пристрастное заявление». 19 сентября смешанная комиссия вновь «осудила» Израиль за «враждебные и воинственные действия» (оба нападения явно должны были иметь символическое значение, ибо были совершены в период еврейского Нового года), а 26 сентября комиссия выразила «порицание» Израилю за нападение 12 числа. Немедленным ответом на это очередное «порицание» было официальное объявление в Иерусалиме в тот же день (26 сентября) о произведённом крупными силами регулярной израильской армии самом большом нападении до того времени на иорданский пост в Гусане, где были убиты 25 иорданцев, в их числе 12-летний ребёнок. Смешанная комиссия реагировала 4 октября своим сильнейшим «порицанием» за «подготовленную неспровоцированную агрессию».

Ответом было новое, ещё более сильное нападение 10 октября, поддержанное артиллерийским огнём, с применением реактивных снарядов, летающих торпед и гранатомётов. Наблюдатели ООН обнаружили после нападения трупы 48 арабов, в их числе женщины и ребёнка. В нападении приняли участие танковый батальон и 10 реактивных самолётов; английское правительство вынуждено было заявить, что если его союзник, Иордания, подвергнется нападению, то Англия выполнит свои союзные обязательства. Израильское правительство сообщило о получении этого предупреждения «с тревогой и удивлением». Следует отметить, что с самого начала года президентской кампании все ведущие американские газеты и большинство английских характеризовали все израильские нападения, как «ответные» или как «возмездие», т. ч. с помощью пропагандной машины жертвы каждый раз превращались сами в агрессоров. В своём отчёте о последнем нападении, генерал Бёрнс сообщил в ООН, что Израиль «парализовал весь аппарат расследований» своим бойкотом смешанной комиссии во всех случаях, когда она голосовала против него, добавив: «В настоящее время создалось положение, при котором одна из сторон заключённого перемирия проводит свои собственные расследования, не допуская ни проверки, ни подтверждения со стороны незаинтересованных наблюдателей, опубликовывает результаты своих расследований, делает свои собственные выводы и предпринимает на основании последних военные действия». Американская и английская печать переняв израильский термин «возмездия» и «ответного нападения», в течение всего этого времени сообщала общественности обоих государств ложную картину происходившего, в полном согласии с сионистами.

Израильское нападение 26 сентября было последним в серии агрессивных действий, заполнивших период 1953-56 гг.; следующим было открытие военных действий в полном смысле слова. Автор составил список упомянутых рейдов, нападений и резни, чтобы дать читателю истинную картину Ближнего Востока осенью 1956 г., когда Бен Гурион заявил, что Израиль «беззащитен», а политики в Вашингтоне и Лондоне соревновались друг с другом, требуя снабжения Израиля оружием для предотвращения «арабской агрессии». Если бы вся груда резолюций, накопившихся к тому времени в ООН и «осуждавших» Израиль за «неспровоцированную агрессию», «вопиющее нарушение» и т. п., имела хоть какое-нибудь значение, то это последнее нападение, официально объявленное в момент его совершения и брошенное в лицо последнему «осуждению», должно было наконец вызвать какие-то действия ООН против Израиля или же открытое признание того, что Израиль является хозяином ООН. Выхода из этой дилеммы искать не пришлось, поскольку прежде чем жалоба Иордании смогла быть рассмотрена Советом безопасности, началась война Израиля против Египта. Автор так и не смог, несмотря на все свои старания, выяснить, что сталось с этой жалобой, исчезнувшей с глаз в ходе немедленно последовавших событий; насколько мы могли установить, возможно что состоялось «осуждение» нападения на Иорданию в тот самый момент, когда развивалось израильское наступление на Египет. Кто имел уши, мог услышать объявление этого наступления ещё за месяц до того, когда Менахем Бегин, выступая в Тель-Авиве «потребовал немедленного израильского наступления на Египет» («Дейли Телеграф», 26 сентября 1956 г.). Бегин был рупором «активизма», и с того момента, как он это сказал, внимательные наблюдатели за развитием событий на Ближнем Востоке знали, что будет следующим шагом: сионистское наступление и вторжение большого масштаба в Египет.

Рассказанная выше история показывает, что к моменту израильского наступления ни одному внимательному наблюдателю не могло прийти в голову, что Объединённые Нации смогут сделать что-либо помимо словесного осуждения. Сионисты выбрали момент для начала ближневосточной войны, когда по их расчётам непосредственно предстоявшее голосование за кандидатуру президента в США парализует любое решительное действие против них. Для автора было ясным, что Запад и на этот раз подчинится сионизму, в той или иной форме. Чего даже автор не мог предполагать, это то, что его собственное государство, Великобритания, примет участие в израильском наступлении. Эта последняя и величайшая из целой серии роковых ошибок, в которые английский народ был заведён своими руководителями, как последствие их первоначального соглашения с сионизмом в 1903 году, легла чёрной тенью над Англией и над всем Западом на весь остаток нашего столетия, именно в момент появления некоего просветления на горизонте; как если бы неожиданное затмение солнца опрокинуло все расчёты у астрономов. В этих последних событиях «непреодолимое давление» на «международную политику в западных столицах привело к результатам, полное значение которых станет ясным лишь по прошествии многих лет. Последняя часть настоящей главы должна, поэтому, снова быть посвящена анализу действий этого „непреодолимого давления“ за кулисами западной политики, на этот раз в период нарастания кризиса и приближения к его кульминационному пункту в годы 1953-56. К концу этого периода оба чудовищных сиамских близнеца из грязных местечек за чертой оседлости в России, выпущенные талмудистами на христианскую Европу в конце прошлого столетия, исчерпали свои силы. Осенью 1956 года действия „Запада“ дали обоим передышку для подготовки новых катастроф и разрушений.


3. Кульминационные годы. В годы 1952-56 народы Запада шли всё дальше по пути к расплате за поддержку революции и сионизма, которую их политические руководители оказывали этим двум силам на протяжении двух поколений и в ходе двух мировых войн. Их систематически втягивали в две новых войны, которые, как это видно уже сейчас, сольются в одну, служащую одной, довлеющей над всем остальным цели. С одной стороны, их политики и партии впрягли их в телегу сионистского государства, официально объявившего своей целью увеличение своего населения на «три или четыре миллиона» в течение «десяти-пятнадцати лет»; это означало войну против мусульманского мира. С другой стороны, их неустанно приучали к мысли, что их долгом и судьбой является уничтожение коммунизма, залившего пол Европы после того, как Запад открыл ему шлюзы; это также означало войну.

Эти обе войны неизбежно должны слиться в одну, и рассчитать это не представляет труда. Территория для экспансии сионистского государства может быть получена только путём захвата её у соседних арабских стран; население для расширения сионистского государства может прибыть только из районов, захваченных коммунистической революцией, поскольку «три или четыре миллиона» евреев получить неоткуда, кроме как разве из Соединённых Штатов, откуда они в настоящее время переселяться не собираются. Хотя «исход» евреев из США и представляется необходимым для «собирания изгнанников», но, судя по всему, ему будет предоставлена роль заключительного процесса, в зависимости от успеха его следующей стадии — «собирания» евреев из СССР и африканских арабских государств. После этого, как бы это ни показалось в настоящий момент странным для американцев и англичан, будет инсценировано «преследование евреев» в Америке, с применением тех же методов, как это всегда имело место в одном государстве за другим: в России, Польше, Германии, Франции, Испании и Англии. Глава Всемирной сионистской организации, Наум Гольдман, заявил перед еврейской аудиторией в октябре 1952 года, что для полного успеха сионизма необходимо разрешить один трудный вопрос: «Как заполучить евреев из тех стран, в которых их не преследуют, для иммиграции в Израиль?» Гольдман добавил, что эта проблема особенно сложна в Америке, поскольку в Соединённых Штатах евреев меньше преследуют и возникновение их преследования там менее возможно, чем в любой иной стране» (см. газету «Зионист Рекорд», Иоганнесбург, 24 окт. 1952 г.). Читатель заметит, что не существует стран без «преследования евреев», есть только разные степени этого «преследования» в различных странах.

Для разрешения этого «трудного вопроса» в той фазе его решения, которая началась в 1952 году, западную общественность начнут убеждать, что «антисемитизм» уже созрел и свирепствует во всей советизированной восточной Европе, — как в последующие 4 года её уговорили, что сионистские нападения на арабские страны были в действительности нападениями арабов на Израиль. 8 декабря 1951 года Бен Гурион официально уведомил советское правительство, что «возвращение евреев на их историческую родину является центральной задачей государства Израиль… израильское правительство призывает поэтому Советский Союз разрешить выезд тем евреям, которые желают эмигрировать». Два года спустя газета «Нью-Йорк Таймс», комментируя сокращающуюся иммиграцию в Израиль, отмечала, что достижение целей Бен Гуриона «представляется весьма отдалённым», добавляя, что «настоящий характер иммиграции» смог бы радикально измениться только в случае «нового взрыва антисемитизма» где бы то ни было; заметим, что как-раз в этот период (июнь 1953 г.) началась газетная кампания против «антисемитизма за железным занавесом». Газета «Нью-Йорк Геральд Трибюн» писала уже 12 апреля. 1953 г., что «антисемитизм» в СССР возродился и что «решающей задачей» для Израиля на шестом году его существования является спасение двух с половиной миллионов евреев, запертых в России и в странах-сателлитах». В свете двух мировых войн и результатов каждой из них представляется ясным, что любая война «Запада» против «коммунизма» фактически будет вестись с главной целью снабжения сионистского государства новыми переселенцами из России; и что любая ближневосточная война, в которую окажется втянутым «Запад», будет вестись с главной целью расширения территории сионистского государства для размещения этого выросшего населения; и что эти обе войны фактически сольются в одну, на протяжении которой обе упомянутые главные цели каждой из них будут скрыты от воюющих народных масс до тех пор, пока они не будут полностью достигнуты и не будут, по окончании военных действий, подтверждены и закреплены каким-либо новым инструментом «мирового правительства».

Таково было положение «Запада» через полвека после того, как г-да Бальфур и Вильсон впервые попались в ловушку сионизма. Есть полное основание ставить слово «Запад» в кавычки, поскольку оно давно уже потеряло своё первоначальное значение. Когда-то под ним понималась христианская Европа от её восточной границы на Урале, через Атлантический океан, до восточного побережья Америки, включая страны английского языка в северной Америке, Африке и Австралии. (Прим. перев.: Автор забывает о приобщённых к христианской культуре странах испанского и португальского языков центральной и южной Америки). После второй мировой войны, когда половину Европы отдали во власть талмудистской революции, этот термин получил более ограниченное значение. В представлении общественности, под «Западом» понимались Англия и Америка, противостоявшие новому большевистскому варварству, которое они призваны были в один прекрасный день оттеснить из Европы на его варварскую, азиатскую родину. Америка и Англия, в первую очередь и главным образом, символизировали «свободный мир», который должен был быть когда-то восстановлен в его прежних границах, а с ним, как и в прежние времена, надежды тех людей за его пределами, которые хотели свободы; так, по крайней мере, думали миллионы простых людей.

С военной точки зрения, такие ожидания были вполне оправданы; материальная мощь «Запада», поддержанная чаяниями порабощённых народов на востоке Европы была более, чем достаточной для их исполнения. Фактически, однако, те самые великие державы, к которым обращали свои взоры порабощённые нации, давно уже сами были пленниками той же силы, которая принесла это порабощение; и дважды в истории ваших поколений они показали, что их вооружённая мощь, будь она приведена в действие, способствует не освобождению и восстановлению правовых принципов, но лишь продолжению бедствий 20-го столетия. В силу всего этого Америка вовсе не заслужила того, чтобы принять от Англии, во второй половине нашего века, её ведущую роль в мировой политике и выполнить задачу освобождения, чего от неё ожидали обманутые пропагандой народные массы. В материальном отношении эта заокеанская республика, основанная 200 лет тому назад, процветала. Богатства всего мира текли в неё во время двух мировых войн; её население быстро росло, превысив 200 миллионов; её военный потенциал, авиация были сильнейшими в мире и, как и её армия, подчинялись порядку и дисциплине, которые её народ когда-то считал проклятием Европы. В промышленности и технологии её достижения были столь велики, что сплошь и рядом превращались в кошмар; её товарная продукция была столь необозрима, что страна не в состоянии была её потребить, а страшные воспоминания о кризисе 1929 года толкали её политических вождей на изобретение всё новых методов распределения товаров во всём мире путём подарков и займов, оплачивая всё это из государственной казны, т. ч. долгое время предприниматели и рабочие получали плату за продукцию, для которой в мирное время не существовало естественных рынков сбыта. Её военные базы, расположенные на территории когда-то суверенных народов, были разбросаны по всему миру, т. ч. она в любую минуту могла нанести сокрушительный удар… кому и ради каких целей?

«Коммунизму» — говорилось простым людям, и ради освобождения порабощённых народов, ради освобождения всего мира от угрозы, ради исправления злых дел 1945 года. Если бы это было правдой, то можно было бы по крайней мере надеяться на окончание в один прекрасный день бедствий нашего столетия, поскольку мысли и сердца всех людей во всём мире всегда только этого и ждали и на это надеялись. Однако все значительные политические шаги правительства в Вашингтоне в годы 1952-56 шли вразрез с этими заверениями. Похоже было, что оно находилось в ещё большем рабстве «еврейской силы», чем даже английские правительства на протяжении предыдущих 50 лет. Похоже, что оно не в состоянии было подойти ни к одному важному вопросу американской внешней политики, кроме как с точки зрения «а как это для евреев?», причём то, как это было «для евреев» диктовало ему повелительное сионистское руководство. Ни одно когда-либо существовавшее в истории марионеточное правительство не было в своих действиях более вассальным и зависимым, чем это правительство, которое множеством людей считалось самым мощным правительством в мире: а именно, правительство Соединённых Штатов Америки под руководством президента Эйзенхауэра в годы 1953-56.

Подобно тени всемогущего канцлера при рождении наследника престола, тень сионизма лежала на выборе кандидатуры, назначении кандидатом и избрании президентом генерала Эйзенхауэра. Одна лишь его стремительная военная карьера, подобно комете на небосклоне, в годы 1939-45 — из никому неизвестных подполковников без малейшего опыта в боевом командовании в верховные главнокомандующие всех союзных армий, вторгающихся на европейский континент, — заставляет предполагать, что его наметили к выдвижению задолго до того, и это вполне подтверждается нашими историческими изысканиями. В 20-е годы молодой лейтенант Эйзенхауэр проходил курс наук в Национальном Военном колледже в Вашингтоне, где в числе прочих, преподавал и некий г. Бернард Барух, сыгравший, как известно, важную роль при выборе кандидатуры, назначении кандидатом и избрании президента Вудро Вильсона в 1911-12 гг. Уже в этот ранний период г. Барух явно решил, что способности лейтенанта Эйзенхауэра заслуживают поощрения, и 30 лет спустя, по своём избрании в президенты, генерал Эйзенхауэр («пятизвездный» генерал в США соответствует европейскому чину генерал-фельдмаршала — прим. перев.) заявил перед собранием ветеранов войны, что в течение четверти века он «имел счастье сидеть у ног Бернарда и внимать его словам». В первые же месяцы своего президентства благодарный Эйзенхауэр разрешил в пользу Баруха небольшой спор в Национальном Военном колледже, где кое-кто протестовал против установления в помещении колледжа бюста Баруха, преподнесённого его поклонниками, на том основании, что никогда ещё в стенах этого офицерского училища не стояло бюстов гражданских лиц, тем более при их жизни.

Вполне вероятно, поэтому, что поддержка «советника шести президентов» немало способствовала быстрому продвижению лейтенанта Эйзенхауэра вплоть до должности главнокомандующего величайшей армии в человеческой истории. Официально известна также поддержка г. Баруха генералу Эйзенхауэру, когда тот (до тех пор не состоявший и не бывший в связи ни с какой из американских политических партий) предложил свою кандидатуру для выборов в 1952 году от республиканской партии. Вплоть до этого момента г. Барух был, по словам его собственного биографа «преданным членом демократической партии, не просто обычным демократом, но ярым приверженцем партийного знамени и почти фанатичным ненавистником республиканского». В 1952 году Барух неожиданно превратился в ярого приверженца республиканского знамени при условии, что нести его будет Эйзенхауэр. Для столь внезапной перемены партийной принадлежности явно должны были быть серьёзные причины, и стоит заняться их поисками.

В 1952 году республиканская партия уже 20 лет подряд не находилась у власти. Согласно одной лишь теории маятника, подошло время этой партии вернуться к власти, вытеснив демократов, «ярым приверженцем» которых г. Барух был в течение добрых 50 лет. Помимо обычного поворота от прилива к отливу у партии, слишком долгое время стоявшей у власти, у американских избирателей были в 1952 г. ещё особые причины голосовать против демократов; главной из них было разоблачение коммунистического шпионажа и проникновения коммунистов в правительство в эру Рузвельта и Трумана, и общественность настоятельно требовала очистки Авгиевых конюшен правительственного аппарата. В этих условиях было довольно ясно, что в 1952 г. на выборах победят республиканцы и их кандидат. Естественным кандидатом был лидер республиканской партии, сенатор Роберт Тафт, отдавший ей всю свою жизнь. Однако, как-раз в это время г. Барух, также отдавший полвека своей жизни партийной политике, только в пользу демократов, и «фанатично ненавидевший» республиканцев (его денежные пожертвования в пользу демократов также были весьма существенны, а в дневнике министра обороны Форрестола отмечалось, какую роль играли эти пожертвования при определении курса американских выборов и государственной политики), неожиданно выставил другого кандидата для республиканцев. На сцене вдруг появился генерал, которого Барух так долго протежировал, и горячая рекомендация «советника шести президентов» показывала, какие силы сгруппировались вокруг нового претендента на высший пост в стране. Для знатоков политической сцены Америки было ясно, что если республиканская партия выдвинет кандидатом Эйзенхауэра вместо Тафта, то республиканцы пойдут за ним по дорожке демократической политики «интернационализма», начатой ещё президентом Вильсоном, Рузвельтом и Труманом. А это в свою очередь означало, что если лидера республиканской партии, т. е. сенатора Тафта, удастся выжить, то американские избиратели фактически будут лишены настоящего политического выбора; единственным кандидатом, который мог предложить им политическую альтернативу к «интернационализму» демократов, был именно сенатор Тафт. Для посвящённых всё это было достаточно ясным уже за год до выборов, когда второй за Тафтом лидер республиканцев, губернатор штата Нью-Йорк, Томас Дьюи — довольно неожиданно проигравший президентскую кампанию против Трумана в 1948 году, благодаря своей глупой политике «и я тоже», в смысле поддержки сионизма — заявил в интервью с журналом «Look» (11 сентября 1951 г.): «Я — интернационалист, поэтому я за Эйзенхауэра. Эйзенхауэр сердцем — республиканец, но что ещё важнее, он — интернационалист». В кругах посвящённых слово «интернационалист» (подобно «активизму» среди сионистов) является ключевым термином, обозначающим многое, о чём открыто не говорят; так например, в нашем столетии ни один «интернационалист» на ведущем посту никогда не выступал всерьёз против наступления коммунизма, наступления сионизма или против проектов мирового правительства, которые также преследуются этими обеими разрушительными силами. На сенатора Тафта, наоборот, в эти годы велись ожесточённые нападки, как на «изоляциониста»: это — также ключевое слово и оно означает всего лишь, что объект нападок исповедует принципы национального суверенитета и национальных интересов, однако пропаганда придала этому эпитету в ушах широких масс порочащий смысл.

Так Эйзенхауэр сам предложил себя республиканской партии в качестве кандидата в президенты в оппозиции к лидеру партии; это произошло на республиканском партийном конвенте в Чикаго в 1952 году, что автор этих строк наблюдал по телевидению и, хотя не новичок в этих делах, он был удивлён, с какой лёгкостью было аранжировано поражение сенатора Тафта. (Прим. перев.: Европейские газеты писали в эти дни, что покупка голосов в пользу Эйзенхауэра на Республиканском конвенте производилась «оптом и в розницу», причём не в переносном, а в буквальном, денежном смысле.) Задолго до президентских выборов, это событие показало, что механика выдвижения кандидатов к тому времени была уже настолько отработана, что ни та, ни другая партия не могли даже выставить ни одной кандидатуры, кроме получивших одобрение могущественной закулисной клики. Исход президентских выборов в этих условиях теряет в современной Америке всякое значение, и трудно представить себе, как эта заокеанская республика могла бы отделаться от этого тайного контроля, превращающего само понятие «демократии» в глупый фарс. Ни одна партия не может выдвинуть в кандидаты даже своего признанного лидера или любое иное лицо, если они заранее не будут утверждены «интернационалистами» — единственными, кто делает настоящий выбор за сценой, хотя он и имеет мало общего с интересами страны и ещё менее с «демократией».

Отстранение заслуженного лидера республиканской партии накануне её возвращения к власти было достигнуто путём контроля над голосами «ключевых штатов». На партийных конвентах, где выдвигается кандидат в президенты, делегации отдельных штатов располагают числом голосов в зависимости от населения данного штата, и по крайней мере в два из таких важнейших штатов, а именно в Нью-Йорк и в Калифорнию, за последние 70 лет (написано в 1955 г. — прим. перев.) преимущественно направлялся поток еврейской иммиграции. Это имеет существенное значение в избирательной стратегии, в своё время предложенной «полковником» Хаузом, но вероятно не им самим выдуманной. Каким путём здесь бросаются палки в колёса с еврейской стороны, было нами уже многократно показано на основании многочисленных заявлений осведомлённых источников (министр обороны Джеймс Форрестол: «Наш отказ поддержать сионистов может потерять для нас штаты Нью-Йорк, Пенсильвания и Калифорния; однако, мне кажется, что пришло время подумать о том, не потеряем ли мы Соединённые Штаты»; государственный секретарь Джеймс Бёрнс: «Найлс сообщил президенту (Труману), что Дьюи собирается выступить с заявлением в пользу сионистских позиций, и что если президент (Труман) не упредит его в этом, то штат Нью-Йорк окажется для демократов потерянным»; губернатор Нью-Йорка Томас Дьюи: «Демократическая партия не откажется от преимуществ, которые дают ей еврейские голоса»). В 1952 году, когда автор следил за всеми этими событиями, голоса на республиканском конвенте поначалу разделялись более или менее поровну между обоими кандидатами, пока вдруг Дьюи с приятной улыбкой не подал все голоса своего штата Нью-Йорк против лидера своей партии и в пользу г-на Эйзенхауэра. Прочие «ключевые штаты» последовали тому же примеру, и он оказался выдвинутым в кандидаты, что в тех условиях было равносильно избранию в президенты.

Как уже отмечалось нами, всё это фактически означает бесславный конец настоящей двухпартийной системы в Америке наших дней; система выборных представителей народа, известная под именем «демократии», опускается до уровня однопартийной системы тоталитарных государств, если две партии существуют только по названию, но не дают возможности действительного выбора между двумя отличными друг от друга политическими курсами. На пороге американских выборов в 1952 году израильская газета «Jerusalem Post» поучала своих еврейских читателей в Америке (в номере от 5 ноября 1952 г.), что «особенно выбирать между обоими (речь шла о „республиканце“ Эйзенхауэре и „демократе“ Стивенсоне) с точки зрения еврейского избирателя не приходится и что внимание этих последних должно быть сконцентрировано на „дальнейшей судьбе“ тех конгрессменов и сенаторов, которые считались „враждебными еврейскому делу“.

Немедленно после вступления в должность нового президента в январе 1953 года, британский премьер сэр Уинстон Черчилль поспешил в Америку для совещания с ним, однако отнюдь не в Вашингтон, где полагается пребывать президентам США: Эйзенхауэр предложил «встретиться на квартире у Берни», т. е. в особняке г-на Бернарда Баруха на Пятой Авеню в Нью-Йорке (согласно сообщению агентства Ассошиэйтед Пресс от 7 февраля 1953 г.). Барух в то время настоятельно продвигал свой «план атомной бомбы в качестве единственной надёжной защиты от „советской агрессии“ (в главе 44 мы цитировали его тогдашние предложения в Сенатской комиссии об установлении фактически единоличной власти президента в вопросах вооружений, мобилизации, контроля цен и продукции). Как также уже упоминалось, он не питал, однако, ни особой вражды к Советам, ни особых подозрении против них, поскольку лишь немного лет спустя он подтвердил, что и план совместной советско-американской атомной диктатуры над всем остальным миром казался ему вполне приемлемым: „Несколько лет тому назад я встретил на одном из вечеров Вышинского и сказал ему: Мы с Вами оба — дураки. У вас есть бомба, и у нас есть бомба. Давайте возьмём это дело под наш контроль, пока ещё есть время, потому что, пока мы заняты болтовнёй, все другие тоже рано или поздно раздобудут себе эту бомбу“ („Дейли Телеграф“, 9 июня 1956 г.).

Избрание президентом генерала Эйзенхауэра, как кандидата республиканской партии, лишило Америку последней возможности избавиться путём демократических выборов от политики «интернационализма» Вильсона — Рузвельта — Трумана. Сенатор Тафт был единственным ведущим политиком в стране, который в представлении избирателей твёрдо стоял за отказ от этой политики, и очевидно именно по этой причине силы, фактически правившие Америкой за последние 40 лет, придавали столь важное значение отстранению его от выдвижения в президентские кандидаты. Выдержки из его книги, написанной в 1952 году, сохраняют своё историческое значение, показывая что могло бы иметь место, будь республиканским избирателям дана возможность проголосовать за лидера своей партии:

«Результатом политики правительства (Рузвельта — Трумана) было усиление мощи советской России до таких пределов, когда она фактически стала угрозой безопасности Соединённых Штатов… Советская Россия — гораздо большая угроза безопасности Соединённых Штатов, чем ей когда-либо мог быть Гитлер в Германии… Не может быть сомнений в том, что наш военный флот — сильнейший в мире, и что в союзе с Англией мы господствуем на морях всего мира… Мы должны быть готовы оказать помощь нашими собственными флотом и авиацией всем островным народам, желающим этой помощи, среди них Японии, Формозе, Филиппинам, Индонезии, Австралии и Новой Зеландии; на атлантической стороне, разумеется, Великобритании… Я считаю, что союз с Англией и оборона британских островов гораздо более важны, чем союз с любой континентальной нацией… Вместе с англичанами мы несомненно можем господствовать на морях и в воздухе во всём мире… Если мы принимаем нашу антикоммунистическую политику всерьёз… мы должны окончательно устранить из правительственного аппарата всех, кто прямо или косвенно связан с коммунистическими организациями. В основном, я считаю, что конечной целью нашей внешней политики должна быть защита свободы американского народа. Я нахожу, что наши последние два президента поставили всевозможные партийные и политические соображения выше своей заинтересованности в мире и свободе… Мне кажется, что посылка наших войск без санкции Конгресса в страну, подвергшуюся нападению, как это имело место в Корее, определённо запрещается» (американской конституцией)… «Проект европейской армии однако, заходит ещё дальше… он включает в себя отправку (наших) войск в международную армию, подобно тому, что было задумано в хартии ООН. Меня никогда не удовлетворяла эта хартия… она не имеет под собой законного основания и не основана на правосудии согласно закону… Я не вижу иного выхода, кроме выработки нашей собственной военной политики и нашей собственной политики военных союзов, не обращая большого внимания на несуществующие возможности ООН по предотвращению агрессии… Другая форма международной организации, которая теперь усиленно навязывается народу Соединённых Штатов, а именно мировое государство с международным парламентом для принятия законов и с международным правительством для командования вооружёнными силами такой организации… представляется мне, по крайней мере в текущем столетии, фантастическим, опасным и неосуществимым. Такое (мировое) государство, по моему мнению, развалится в течение 10 лет… Трудность объединить подобное вавилонское столпотворение, под одним, непосредственным руководством явится непреодолимой… Но прежде всего, все, кто предлагает подобные планы, задумывает конец тем свободам, которые принесли величайшее счастье нашей стране… когда-либо существовавшее в истории. Они (эти планы) подчинят американский народ правительству большинства, не знающего жизненных основ Америки и не питающего к ним симпатии. Любая международная организация, стоящая бумаги, на которой составлен её проект, должна основываться на сохранении суверенности всех входящих в неё государств. Мир должен быть обеспечен не путём уничтожения и смешения наций, но путём создания законных норм в отношениях межу ними…»

Эти выдержки довольно ясно показывают, что нынешний обман народов не был для него секретом; из них же становится ясным, почему он был предан анафеме силами, управлявшими «голосами ключевых штатов», и почему ему даже не позволено было стать кандидатом в президенты. Историческая правда требует однако отметить, что позволительно сомневаться в отношении того, смог ли бы Тафт, будь он избран президентом, проводить ту ясную, противоположную доминировавшим до тех пор тенденциям политику, которая явствует из его записей. В частности, в вопросе сионизма, стоявшего за всеми планами мирового правительства, которые обличал Тафт, он был ему столь же послушен, как и все остальные ведущие американские политики, и по-видимому не различал неразрывной связи между обеими вопросами. Должность секретаря и помощника при Тафте была предложена в 1945 г. никому иному, как ведущему сионисту из Филадельфии, некоему Джеку Мартину (разумеется псевдоним) и, по его словам, первым вопросом, поставленным им Тафту, было: «Сенатор, что я могу рассказать Вам о целях сионизма?» — на что Тафт ответил, совершенно в духе Бальфура или Вильсона, «что здесь объяснять? Евреев преследуют, им нужна территория и собственное правительство. Мы должны помочь им получить Палестину. Это также будет существенно способствовать делу мира». Трудно не заметить разительного контраста между этой типичной болтовнёй охотящегося за голосами политика и разумными концепциями, цитированными выше. Мы взяли эти сведения из статьи в еврейском журнале «Jewish Sentinel» от 10 июня 1954 г., в которой упомянутый г. Мартин характеризуется как «второе я» сенатора Тафта и даже, как его «наследник». После смерти Тафта тот же Мартин был приглашён президентом Эйзенхауэром на должность его «помощника, советника и связного с Конгрессом». Комментарий г-на Мартина гласил: «Президент Эйзенхауэр всегда готов выслушать ваше мнение и ему легко давать советы». Весь период выдвижения кандидатуры Эйзенхауэра, его избрания в президенты и первое время его президентства настолько стояли под знаком пресловутого «еврейского вопроса», что создавалось впечатление избрания его президентом сионистов, настолько его слова и дела были направлены на способствование их амбициям.

Мы уже упоминали, что, не успел Эйзенхауэр стать президентом, как он поспешил заверить «президента» Американской Объединённой Синагоги, некоего г-на Максвелла Абеля, что «у еврейского народа не может быть лучшего друга, чем я», добавив что его и его братьев их мать воспитывала на «учениях Ветхого Завета» (мадам Эйзенхауэр состояла в жидовствующей секте т. н. «Свидетелей Иеговы») и что «я вырос, веря, что евреи — избранный народ, и что они подарили нам высокие нравственные и этические принципы нашей культуры» — всё это стояло в сентябре 1952 года во всей еврейской печати всего мира. За этим последовали усердные заверения в симпатиях к «евреям» и к «Израилю» со стороны обоих кандидатов в президенты (Эйзенхауэра и Стивенсона) по случаю еврейского Нового Года (сентябрь 1952 г.) и в эти праздничные дни американское давление на «свободную» западную Германию преуспело в извлечении из немцев «репараций» в израильский карман. В октябре состоялся пражский процесс с обвинениями в «сионистском заговоре» против чешского социализма, и со стороны Эйзенхауэра последовали угрожающие обвинения в «антисемитизме в Советском Союзе и в странах-сателлитах». Крик об «антисемитизме» явно считался выгодным в деле уловления голосов избирателей, а поэтому и заканчивавший свой срок президент Труман не преминул обвинить в нём Эйзенхауэра (чтобы помочь кандидату своей Демократической партии); у генерала буквально отнялся язык перед лицом такой несправедливости и он заявил на одном из предвыборных собраний, что даже не собирается на это отвечать, представляя собранию вынести решение самому. Кливлендский раввин Гилель Сильвер, к тому времени уже успевший пригрозить СССР войной за «антисемитизм», был срочно вызван на заседание конклава с Эйзенхауэром и по выходе очистил своего кандидата от всех подозрений в антисемитском грехе; равви Сильвер в своё время произнёс молитву на выдвинувшем Эйзенхауэра республиканском конвенте, а впоследствии, при его вступлении в должность ещё раз обратился к Иегове, испрашивая «благословения и наставления». Среди соперничающих охотников за голосами всех перещеголял заканчивавший свой срок вице-президент США, некий г. Альбен Баркли, заявивший в числе прочего: «Я предсказываю славное будущее Израилю, как образцу, по которому должны равняться остальные страны Ближнего Востока». Даже «Тайм» не удержался от язвительного комментария, написав: «Всех затмил вице-президент Баркли, в течение многих лет получавший по тысяче долларов за каждое выступление в пользу израильских займов, будучи платным агентом этого предприятия. Многие арабы полагают… что это обстоятельство оказывало некоторое влияние на политику США на Ближнем Востоке; однако, лишь немногие арабы участвуют в американских президентских выборах».

Вскоре по вступлении Эйзенхауэра в должность было ратифицировано соглашение об уплате западной Германией дани Израилю, причём (об этом уже упоминалось раньше) один из западногерманских министров (министр финансов д-р Делер) сообщил открыто, что боннское правительство подчинилось давлению Америки, не желавшей открыто выступать в роли банкира сионистского государства. В том же апреле месяце 1953 года еврейская печать сообщала под заголовками «Израиль показывает свою мощь» о следующем: «Весь дипломатический корпус и иностранные военные атташе, присутствовавшие на величайшем до сих пор параде израильской армии в Хайфе, с военным флотом на рейде и пролетавшей над их головами военной авиацией, получили должное впечатление, и парад полностью достиг цели показать готовность Израиля решать свою судьбу на поле сражения».

Так начался новый президентский период в Америке в 1953 году под знаком новых «обязательств» на будущее, с мёртвым Сталиным в московском мавзолее, с Израилем, готовым «решать свою судьбу на полях сражений», и со «свободной» половиной Германии, день и ночь работавшей для уплаты дани Израилю. Большой парад в Вашингтоне по случаю вступления президента в должность был отмечен любопытным инцидентом: в конце процессии ехал верхом неизвестный в костюме ковбоя, который, поравнявшись с президентской трибуной, попросил разрешения испробовать своё лассо; Эйзенхауэр послушно встал, склонив голову, и взвившаяся петля была плотно затянута на его шее. Кинохроники затем показывали лысую голову «Айка» с петлёй на шее.

Возможно, что в мыслях нового президента были лишь банальности, когда он заявил: «Государство Израиль — форпост демократии на Ближнем Востоке, и каждый американец, любящий свободу, должен включиться в усилия навеки обеспечить будущность этого новейшего члена семьи народов». По мнению тех, по адресу которых расточались эти комплименты, это было обязательством, подобным тому же, что в своё время раздавали в аналогичных формулировках Рузвельт и Вудро Вильсон. Через восемь лет после смерти Гитлера новое государство, где господствовали гитлеровские расовые законы и где коренное население было изгнано резнёй и террором, стало «форпостом демократии», и все «любящие свободу» должны были (отметим категорический императив!) всеми силами его защищать.

Если новый президент воображал, что, отдав дань подобным любезностям, он сможет затем по собственной воле определять политику своей страны, то через 9 месяцев после вступления в должность ему был преподан соответствующий урок, а по данному векселю в октябре 1953 года была потребована уплата в повелительном и не допускающем сомнений тоне. Попытка действовать независимо в соответствии с американскими национальными интересами в вопросе касавшемся «новейшего члена семьи народов», была беспощадно сокрушена, а американскому президенту пришлось публично каяться, подобно «Рокданду» (т. е. Вудро Вильсону) в романе Хауза 1912 года. Это унижение главы правительства, которое неумудренным человечеством считалось самым могущественным в мире, представляется наиболее значительным инцидентом в настоящем повествовании, богатом эпизодами, аналогичными по характеру, но менее явственными для широкой публики. Серия сионистских нападений на соседние арабские государства, перечисленная в предыдущей части настоящей главы, началась 14 октября 1953 г., когда была вырезана до последнего человека целая арабская деревня Кибия в Иордании. Это было повторением резни в Дейр-Ясине в 1948 году с той разницей, что оно произошло за пределами Палестины, дав достаточно ясно понять всем арабским народам, что и их в нужное время постигнет «полное уничтожение», и разумеется снова с благословения «Запада». Кошмарные факты еврейской резни были доложены Организации ОН датским генералом Вагном Бенике, главой Комиссии ООН по наблюдению за перемирием (немедленно получившим угрозы убийства также и его) и его непосредственным подчинённым, капитаном 2 ранга военного флота США Хатчисоном, охарактеризовавшим еврейский налёт, как «хладнокровное убийство» (что быстро привело к его отозванию). Во время последовавшего обсуждения вопроса в Совете безопасности ООН французский представитель заявил, что «резня» вызвала во Франции «ужас и возмущение», обвинив Израиль, государство основанное на утверждениях о «преследовании», в «мщении ни в чём неповинным людям». Греческий представитель назвал совершившееся «жуткой резнёй», а английский и американский представители присоединились к единодушному «осуждению» (9 ноября 1953 г.). Архиепископ Йоркский в Англии заклеймил «жуткий акт терроризма», а консервативный депутат Палаты общин, майор Легг-Бурк назвал его «кульминационным зверством в длинной цепи налётов на не-израильскую территорию, составляющим часть продуманного плана мести».

В дни, когда произносились эти официальные обличения, Израиль получил от американского правительства 60 млн. долларов, очевидно как награду за содеянное, президент же публично покаялся, уступив очередному сионистскому «давлению» в Нью-Йорке. Сообщаем хронику событий: через 4 дня после еврейской резни в Иордании (18 октября) правительство США «приняло решение выразить суровое порицание своему протеже» («Таймс», 19 октября); оно сообщило, что «полученные Госдепартаментом потрясающие отчёты об уничтожении человеческих жизней и имущества убеждают нас в необходимости привлечь к ответственности виновников и принять решительные меры для предупреждения подобных инцидентов в будущем» (читателю предлагается сравнить эти слова с тем, что произошло несколькими днями позже). Лондонский «Таймс» добавил, что «за этим заявлением стоит растущее возмущение высокомерной манерой, с которой Израиль склонен обращаться с Соединёнными Штатами — по-видимому, будучи уверенным в том, что он всегда может рассчитывать на соответствующее давление в стране». Сообщалось даже (как присовокупил «Таймс» как бы с затаённым дыханием), что «подарок в несколько миллионов долларов израильскому правительству может оказаться задержанным, пока не будут получены гарантии неповторения пограничных инцидентов». И действительно, два дня спустя (20 октября) Госдепартамент сообщил, что субсидия Израилю задержана. Однако, если президент Эйзенхауэр легкомысленно полагал, что через год по его избрании у его правительства будут развязаны руки на остававшиеся три года правления, чтобы самостоятельно вести американскую политику, то он жестоко ошибался. Роковая слабость Америки и сила её истинных хозяев, располагающих как бы ключом от всего дома, состоят в том, что новые выборы вечно висят в воздухе: если не президентские, то в Конгресс, в муниципальные управления, в правительства штатов, и куда угодно ещё. Как раз в этот момент на место мэра Нью-Йорка целились три кандидата (два еврея и один не-еврей), и к тому же начиналась кампания выборов депутатов в Конгрессе 1954 года, в которой должны были быть переизбраны все 435 депутатов Палаты представителей и одна треть сенаторов. На фоне этой ситуации стало снова возможным прикрутить гайки в Белом Доме потуже.

Три соперника в Нью-Йорке принялись переплёвывать один другого в погоне за «еврейскими голосами». 500 сионистов собрались 25 октября на митинг, приняв резолюцию, что они «потрясены» отменой «помощи Израилю» и требуют, чтобы правительство «пересмотрело своё поспешное и неблагородное решение». Республиканский кандидат в мэры Нью-Йорка запросил по телеграфу немедленное интервью с государственным секретарём; вернувшись, он обещал встревоженным избирателям, что «Израилю будет дана полная экономическая помощь США» («Нью-Йорк Таймс», 26 окт.) в сумме 63 млн. долларов (избран он, тем не менее, не был). Тем временем республиканские партийные заправилы начали осаждать президента, предсказывая катастрофу на выборах в Конгресс 1954 года, если он не отменит своего решения. Осада длилась недолго, и 28 октября он капитулировал: официальное сообщение подтвердило, что Израиль получит полностью обещанную сумму (около 60 млн. долларов), из них первые 26 миллионов в первые 6 месяцев финансового года. Республиканский кандидат в нью-йоркские мэры приветствовал это, как «признание того факта, что Израиль представляет собой твёрдый бастион безопасности свободного мира на Ближнем Востоке», и как акт «государственной мудрости мирового масштаба», столь типичный для президента Эйзенхауэра. Картина того, что именно привело к этому «акту», была обрисована Джоном О’Доннелем в «Нью-Йорк Дейли Ньюс» от 28 октября: «Профессиональные политиканы нажимали на него со всех сторон, угрожая страшной местью. Айку всё это страшно не нравилось… но давление было столь сильным, что для сохранения мира в компании ему пришлось дать задний ход. С политической и с личной стороны это его сальто-мортале было самым изящным и быстрым за многие месяцы в этой политической столице всего мира… Целую неделю давление со стороны кандидатов, гнавшихся за многочисленными еврейскими голосами в Нью-Йорке было ужасающим. За последние 10 дней политическое образование президента Эйзенхауэра продвинулось вперёд с головокружительной быстротой». Как бы то ни было, республиканцы потеряли большинство в Конгрессе 1954 года, что было давно известным и неизбежным результатом подобных капитуляций, а после новых и ещё более катастрофических уступок они понесли ещё большее поражение в 1956 году. После этого американское правительство уже никогда более не осмеливалось выражать «порицание своему протеже» на протяжении целой серии совершённых им подобных же «жутких актов» терроризма, а в очередную годовщину основания Израиля (7 мая 1954 г.) еврейская армия смогла продемонстрировать новейшее вооружение, полученное ею от Соединённых Штатов и Великобритании. В параде участвовало громадное количество американских и английских танков, реактивных самолётов, бомбардировщиков и истребителей: Соединённые Штаты объявили Израиль «имеющим право на помощь поставками вооружения» уже 12 августа 1952 года, а Англия разрешила вывоз оружия в Израиль частными фирмами ещё раньше, 17 января 1952 г.

За этими событиями последовали два года относительного спокойствия, затишье необходимое для подготовки новых сюрпризов, приуроченных к следующим президентским выборам в Америке в 1956 году. В мае 1955 г. (как-раз когда сэр Антони Иден сменил сэра Уинстона Черчилля на посту английского премьера) государственный секретарь США Джон Фостер Даллес, как за 30 лет до него лорд Бальфур, наконец собрался посетить страну, калечившую теперь внешнюю политику Америки, как она раньше калечила политику Англии. После печального опыта с неосторожными «порицаниями» и их результатами, ему должно было теперь быть ясным, что он имеет дело с самой могущественной силой в мире, с верховной властью в его собственной стране, с силой, в руках которой «Израиль» был лишь орудием, призванным вносить раздор между теми, которыми надо было управлять. Как и Бальфур, он был встречен арабскими бунтами, как только он появлялся за пределами еврейской Палестины. В самом Израиле он виделся лишь с немногими еврейскими политиками после того, как его провезли в закрытом автомобиле за сплошным кордоном полиции с аэродрома в Тель-Авив. Полицейская операция по его приёму и охране носила название «операция Китаво», что на иврите означает «откуда ты пришёл» — намёк на стих из 26-й главы Второзакония: «Когда ты придёшь в землю, которую Господь Бог твой даёт тебе в удел… и Господь обещал тебе ныне, что ты будешь собственным его народом, как Он говорил тебе, если ты будешь хранить все заповеди Его, и что он поставит тебя выше всех народов, которых Он сотворил… и что ты будешь святым народом у Господа Бога твоего». Американский государственный секретарь считался в сионистском Израиле всего лишь мелкой фигурой в грандиозной драме «исполнения» левитского «закона».

По возвращении Даллес поведал, что арабы боятся сионизма больше, чем коммунизма — открытие, для которого незачем было ездить в Палестину, а достаточно было взглянуть на географическую карту: арабы были знакомы с содержанием Торы и видели его буквальное приложение в Дейр-Ясине и Кибии. В передаче по телевидению он заявил (согласно сообщению агентства Ассошиэйтед Пресс, 1 июня 1953 г.), что «Соединённые Штаты твёрдо стоят за декларацией 1950 года, совместно с Англией и Францией; она обязывает эти три государства активно действовать в случае, если нынешние границы Израиля будут нарушены военными средствами». Это была знаменитая «трёхсторонняя декларация», но автор этих строк не смог установить действительно ли Даллес выразился именно так или же его неправильно цитировали: декларация была составлена в объективной форме и гарантировала «границы на Ближнем Востоке и демаркационные линии перемирия», но вовсе не «нынешние границы Израиля»; однако, именно в таком виде сообщения мировой печати достигали арабского мира, и словесный ляпсус Даллеса передавал фактическое положение вещей.

Поколения сменялись одно за другим, и удлиняющаяся тень сионизма всё тяжелее ложилась на каждое последующее. Сэр Уинстон Черчилль, наконец у предела своих физических сил, передал должность тому, кого он уже давно назначил своим наследником, как если бы дело шло о правах неограниченного монарха: «Я не делаю ни одного шага в политической жизни без консультации с мистером Иденом; он будет нести дальше факел консерватизма, когда он выпадет из других, постаревших рук». В этом случае, всё указывает на то, что сэр Антони перенял по наследству от сэра Уинстона его безоговорочную поддержку «исполнения стремлений сионизма», и вероятно рад был бы видеть этот факел в других руках, поскольку он не столько освещал, сколько губил и «консерватизм» и самую Англию. С того момента, как он занял должность, к которой он готовился всю свою жизнь, его правление стояло под клеймом пресловутой «ближневосточной проблемы» и его политический конец был заранее обречён на повторение печальной судьбы правлений Рузвельта и Вудро Вильсона. Летописец мог бы добавить: и Эйзенхауэра. В сентябре 1955 года его поразил удар и, хотя он и поправился, но его фотографии в печати обнаруживали те же черты, что в своё время характеризовали как Рузвельта, так и Вильсона под конец их правлений. «Давление», которому неизбежно подвергаются эти, по внешнему виду, столь могущественные лица в нашем «еврейском столетии», явно сказывается на их измученных заботами физиономиях. Их окружает толпа льстецов, но как только они пытаются следовать велениям совести и долга, их беспощадно призывают к ответу. После его первого опыта в этой области, общее мнение было, что Эйзенхауэр не выставит своей кандидатуры вторично.

Как известно, Эйзенхауэр вовсе не принадлежал к республиканской партии, и явно чувствовал себя не в своей тарелке в качестве «республиканского» президента. Вскоре после вступления в должность, его «разногласия с могущественным правым крылом партии» (другими словами, с традиционными республиканцами, стоявшими за сенатором Тафтом) «настолько обострились, что одно время он подумывал о создании новой политической партии в Америке, в которой смогли бы объединиться люди его взглядов, независимо от их прежней партийной принадлежности… Он стал советоваться со своими самыми близкими сотрудниками, не пришло ли время подумать о новой партии, которая, по его замыслу, должна бы быть существенно его партией. Она олицетворяла бы собой те политические доктрины во внешней и внутренней политике, которые, он считал бы наилучшими как для Соединённых Штатов, так и для всего мира». Эти любопытные подробности мы почерпнули из книги корреспондента при Белом Доме, Роберта Дж. Донована «Eisenhower, The Inside Story», написанной и опубликованной в 1956 г., явно по желанию самого Эйзенхауэра, поскольку в ней используются протоколы правительственных совещаний и другие документы сугубо конфиденциального характера, относящиеся к событиям на самом высшем уровне. Ничего подобного до тех пор в Америке никогда не опубликовывалось, и автор не поясняет причин этого новшества. В ней сообщаются высказывания ближайших сотрудников Эйзенхауэра, которых они вероятно не сделали бы, учитывая возможность их опубликования: например шутливое предложение взорвать атомной бомбой сенатора Брикера и его сторонников, требовавших внесения в американскую конституцию особого дополнения, ограничивающего права президента заключать, международные договоры и, таким образом, подчиняющего его более строгому контролю со стороны Конгресса. Мысль о создании новой политической партии Эйзенхауэр оставил лишь когда смерть сенатора Тафта лишила республиканскую партию её естественного вождя, и после того, как Сенат, по инициативе самого президента, вынес порицание сенатору Джозефу Мак-Карти из Висконсина за его разоблачения коммунистического проникновения в правительственный аппарат. Напомним, что общественное негодование, вызванное разоблачением проникновения коммунистической агентуры в правительство при Рузвельте и Трумане были одной из главных причин поворота избирателей в сторону республиканской партии и её кандидата Эйзенхауэра в 1952 году.

В конце 1955 года Америка снова была накануне очередного года президентских выборов в условиях, которые закулисными правителями страны считались самыми идеальными для их политических махинаций: болеющий президент, партийные политиканы в погоне за «еврейскими голосами», предвоенная ситуация на Ближнем Востоке и не меньшая в Европе. В этих условиях «внутреннее политическое давление» в столице богатейшего и наилучше вооружённого государства в мире могло практически добиться любых результатов. Заправилы республиканской партии, всеми силами старавшиеся сохранить в Белом Доме республиканца хотя бы по названию, если уж им не удалось сохранить большинство в Конгрессе, столпились вокруг больного генерала, уговаривая его выставить свою кандидатуру в президенты во второй раз.

Подытожим вкратце события первого срока президентства Эйзенхауэра. В свете того несомненного факта, что избрание главным образом было следствием разоблачений коммунистического заражения всего правительственного аппарата и настоятельного желания общественности очистить правительство от этой заразы, важнейшим и роковым по своему значению событием при Эйзенхауэре было устранение наиболее энергичного противника коммунистов, сенатора МакКарти, что произошло по личному настоянию президента и с его согласия. Вторым, не менее значительным событием в той же области внутренней политики было решение Верховного Суда США в 1955 году, запрещающее сорока восьми штатам американской республики принимать меры против подрывной деятельности с какой бы то ни было стороны, предоставляя это право одному лишь федеральному правительству в Вашингтоне. Это решение в значительной степени парализует все возможности государства «бороться с подрывом и разложением» (как это и было предусмотрено уже в «Протоколах» 1902 г.). Третьим важнейшим событием во внутриполитической жизни страны было решение того же Верховного Суда против раздельного обучения белых и негритянских детей в школах, что было фактически направлено против южных штатов и неизбежно должно было привести к катастрофическим последствиям. Эти решения Верховного Суда привлекли внимание к этому учреждению, члены которого назначаются не из опытных и заслуженных юристов, а исключительно по политическим соображениям. В этих условиях Верховный Суд США в период правления президента Эйзенхауэра превратился в высшую политическую инстанцию в стране, способную отменять решения Конгресса; не было бы преувеличением назвать её чем то вроде американского Политбюро. Генеральный прокурор США, некий Симон Собелов заявил в 1956 г.: «В нашей политической системе Верховный Суд отнюдь не является лишь арбитром в возникающих разногласиях, в процессе этого арбитража он во многих случаях получает возможность окончательно формулировать государственную политику» (цитируем по «Нью-Йорк Таймс» от 19 июля 1956 г.).

Избирательная кампания началась, как всегда, за целый год до фактических выборов. В сентябре 1955 года египетское правительство президента Гамаль Абдель Нассера заключило договор с СССР о покупке советского оружия. «Трёхсторонняя декларация» по ближневосточному вопросу от 1950 года предусматривала продажу западными державами оружия как Израилю, так и арабским странам. Президент Нассер заявил (16 ноября 1955 г.), объясняя причины заключения договора с СССР, что ему не удалось «получить ни одного предмета вооружений от Соединённых Штатов, несмотря на трёхлетние попытки», и обвинил американское правительство в «сознательной попытке поставить арабские страны в полную зависимость от Израиля и его угроз». Египетские закупки вооружения в СССР вызвали немедленный взрыв негодования в Вашингтоне и Лондоне, подобно крику в 1952-53 гг. по поводу «процесса еврейских врачей» в Москве. Президент Эйзенхауэр обратился с призывом к советскому правительству задержать поставку оружия Египту (главная масса вооружений поставлялась заводам Шкода в Чехословакии, оказавшимися в советских руках в результате ялтинского соглашения в 1945 г. и поставлявшими вооружение «Израилю» в 1947-48 гг., когда евреи славословили СССР как своего «освободителя»). В тот же самый день (9 ноября 1955 г.) сэр Антони Иден обвинил советское правительство в разжигании войны на Ближнем Востоке, а английский министр иностранных дел Гарольд Макмиллан пожаловался на введение «нового тревожного фактора в эту деликатную ситуацию». Арабам было ясно, что на «Западе» ничего не изменилось: Израилю оружие дадут, а арабы его не получат.

После этого пропагандная кампания нарастала со дня на день, совершенно как и в 1952-53 гг., пока за несколько недель из сознания мировой общественности не было окончательно вытравлено всякое воспоминание об израильских налётах на арабских соседей и «порицаний» их со стороны ООН. Вместо этого рядовому читателю газет становилось ясно, что по вине Запада безоружный Израиль был отдан на милость Египта, вооружённого до зубов «красным» оружием. В этот ранний период об истинном положении вещей было упомянуто только один раз, когда ведущий военный обозреватель США Хансон Болдвин написал о поставках американского оружия Израилю: «Мы якобы стараемся сохранить весьма непрочное „равновесие“ между Израилем и арабами. Ни в настоящее время, ни в ближайшем будущем не может быть речи о настоящем равновесии в том смысле, что обе стороны обладают равной военной мощью. Сегодня Израиль несомненно гораздо сильнее Египта, фактически даже гораздо сильнее Египта, Иордании, Саудовской Аравии, Ливана, Сирии и Ирака вместе взятых» (Нью-Йорк Таймс, 11 ноября 1955 г.). В течение последовавшего года подобные объективные оценки положения ни разу больше не были допущены на страницы газет, по крайней мере насколько автор настоящей книги смог это проследить. 14 месяцев спустя, уже после израильского нападения на Египет, тот же Хансон Болдвин сообщал с Ближнего Востока (4 января 1957 г.): «Начиная с 1949 г., Израиль был крупнейшей военной силой во всём этом районе. Он и сегодня, по сравнению с арабскими странами, сильнее чем когда-либо». До того, однако, читателей газет ежедневно развлекали растущим криком о «красном оружии для арабов», и под эту музыку начались обе очередные избирательные кампании в США: выборы в Конгресс и выборы президента. Передавая общее настроение, иоганнесбургская еврейская газета «Джуиш Таймс» писала ещё 24 декабря 1952 г.: «Поставки (Египту) оружия советизированной Чехословакией ясно указывают евреям в Израиле и во всём мире на Советы, как поставщиков». Все президентские претенденты со стороны демократической партии (Эстус Кефовер, губернатор штата Нью-Йорк Гарриман, Стюарт Саймингтон и Адлай Стивенсон) соперничали в зажигательных заявлениях на эту тему: «Если нужно будет, то государство Израиль получит извне помощь подавляющими силами» (губернатор Гарриман, «Нью-Йорк Таймс», 23 марта 1955 г.). Одно время Американский сионистский комитет собирался даже организовать «марш в Денвер», где президент Эйзенхауэр лежал в больнице, поражённый ударом, однако было решено всё же от этого воздержаться; вместо этого от кандидатов всех партий потребовали подписать «политическую декларацию» против предоставления оружия какому бы то ни было арабскому государству. 120 претендентов на места Конгресса подписали её немедленно, впоследствии число подписей выросло до 102 с демократической и 51 с республиканской стороны (согласно «Нью-Йорк Таймс» от 5 апреля 1956 г.). Явный перевес демократов под этой декларацией позволил бывшему израильскому министру Ишаку Грюнбауму заявить на Всемирном сионистском конгрессе в Иерусалиме 26 апреля того же года, что «пока Америкой правят республиканцы Израиль от США помощи не получит». Это было равносильно официальному требованию из Израиля, чтобы американские евреи голосовали за демократов; партийные заправилы в Америке смогли при виде победы демократов на выборах в Конгресс вновь убедиться в том, насколько важны «еврейские голоса» при любых выборах.

Год президентских выборов начался на фоне «непреодолимого давления» на больного президента со стороны партийных менеджеров и новой кампании против «преследования евреев», на этот раз символизируемых Израилем. Опытным наблюдателям с самого начала было ясно, что, как и все предыдущие избирательные годы, этот год должен был стать годом нарастающего кризиса, вполне способным закончиться настоящей войной. В основе расчётов лежало внутриполитическое давление на американское правительство и его политику. В мире реальной политики тот же год начался новым единодушным «осуждением» Израиля (19 января 1956 г.) за «умышленное» и «явное» нападение на Сирию 11 декабря 1955 г. Это было уже четвёртым по счёту серьёзным «осуждением» за два года, и на этот раз в тот самый момент, когда пропагандная кампания в пользу «беззащитного» Израиля под угрозой арабской «агрессии» полным ходом развивалась на всём Западе. В Израиле одновременно было объявлено фактическое военное положение. После этого сионистское наступление было направлено на ядро ответственных работников Госдепартамента США, пытавшихся — совершенно так же, как и их британские коллеги в министерствах колоний и иностранных дел за поколение до того — отвратить чреватые последствиями односторонние «обязательства» в пользу Израиля. В ноябре 1955 г. крупнейшая в мире религиозная организация «Мизрахи» в Америке объявила на своём собрании в Атлантик Сити, что «клика анти-израильских элементов в Госдепартаменте блокирует эффективную американскую помощь Израилю»; слово в слово, в тех же самых выражениях, доктор Хаим Вейцман жаловался на ответственных сотрудников британского правительства в течение добрых 30 лет, с 1914 по 1947 гг.

В год президентских выборов в 1956 г. груз просионистских обязательств оказался взваленным на плечи государственного секретаря США Джона Фостера Даллеса. После «осуждения» Израиля в январе Советом безопасности ООН Даллес сообщил о своих попытках уговорить ведущих политиков (противной) демократической партии «изъять из президентской избирательной кампании» вопрос Израиля и арабов. Комментарий «Нью-Йорк Таймс» от 24 января 1956 г. гласил: «Как известно г. Даллес обвинил израильское посольство в том, что оно убеждает кандидатов в Конгресс занять позиции в пользу Израиля… Государственный секретарь добивается, чтобы ни одна партия не усложняла весьма деликатные переговоры о соглашении на Ближнем Востоке дискуссиями об Израиле с целью получения личных или партийных преимуществ в избирательной кампании… Он в особенности опасается, как бы не было сказано чего-либо во время президентской кампании, что могло бы поощрить в Израиле убеждение в том, что США будут способствовать израильскому вторжению на арабские территории или же сотрудничать с ним в этом вопросе».

Другими словами, Даллесу пришлось отбояриваться от того же «политического давления», на которое в своё время жаловался и президент Труман в своих воспоминаниях. В то же время вышла в свет книга Чесли Мэнли «The U.N.Record», в которой описывалась любопытная реакция президента Трумана в год выборов в Конгресс в 1946 г. на доклады четырёх ведущих сотрудников Госдепартамента, вызванных с Ближнего Востока в Вашингтон дня консультаций по палестинскому вопросу; все четверо американских дипломатов высказались в пользу арабов, на что они услышали от Трумана следующее: «Мне очень жаль, господа, но мне приходится считаться с сотнями тысяч избирателей, заинтересованных в успехе сионизма; я не вижу среди моих избирателей, однако, сотен тысяч арабов». Теперь, 10 лет спустя, Даллес пытался добиться того, за что министр обороны США Форрестол поплатился в 1947 г. своей отставкой, болезнью и самоубийством (прим. перев.: см. примечание к главе 33 о «самоубийстве» Форрестола). На Даллеса немедленно же ополчилась вся американская и английская печать, как в своё время тем же нападкам подверглись английский министр иностранных дел Эрнест Бевин, а в Америке Форрестол. Он тут же получил полное упрёков письмо от «группы республиканских депутатов Конгресса США», на которое ему пришлось в увещевательном тоне ответить (7 февраля 1956 г.), что «в задачи внешней политики США входит сохранение государства Израиль» и что «мы вовсе не исключаем возможности продажи вооружения Израилю». Но это ему мало помогло, поскольку к тому времени он успел согрешить ещё в одной области: еврейская газета «Джерузалем Пост» в Израиле, ставшая к тому времени чем-то вроде придворного вестника для западных столиц, сообщила, что Даллес совершил «небольшой недружелюбный поступок… приняв в течение 45 минут делегацию Американского Совета за Иудаизм». Это было повторением того самого, весьма нежелательного для сионистов, «вмешательства извне, исключительно с еврейской стороны», на которое горько жаловался, за поколение до того, Хаим Вейцман: Американский Совет за Иудаизм отвергал сионистский шовинизм и выступал против его поддержки Западом. Его возглавляли Лессинг Розенвальд, бывший глава крупной коммерческой фирмы, и неоднократно цитировавшийся нами раввин Эльмер Бергер. На собрании Совета в Чикаго в эти дни указывалось, что воспоминания президента Трумана «подтверждают выходящее за пределы допустимого сионистское давление, якобы от имени всех американских евреев… создающее непривлекательную картину поддержки со стороны американских граждан иностранного национализма».

Со стороны Американского Сионистского Совета немедленно последовал энергичный протест против попытки Даллеса «изъять палестинский вопрос из президентской избирательной кампании»; председатель этого Совета, раввин Ирвинг Миллер, назвал «совершенно ложным представлением, будто какая-то область внешней политики может быть убрана с арены свободного и беспрепятственного публичного обсуждения». Относительно этой «свободы» и соответственных «препятствий» в те же дни в американской печати можно было найти, хотя и весьма редко, несколько иное мнение: цитированная нами известная журналистка Дороти Томпсон писала, что «споры Израиля со своими соседями ставятся на повестку дня любого собрания в Америке, но малейшее упоминание арабской точки зрения равносильно политической смерти любого кандидата». Джордж Сокольский писал: «Про-египетская политика не принесёт республиканцам голосов в Нью-Джерси, Коннектикуте или Массачусетсе, и это вы можете услышать от всех профессиональных политиков». Джон О’Доннель: «Ведущие политики прекрасно знают, что для получения еврейских голосов в таких ключевых штатах, как Нью-Йорк, Массачусетс, Иллинойс, Нью-Джерси и Пенсильвания, нужно чтобы Америка заняла резко антиарабскую позицию».

Следующим было сообщение в «Нью-Йорк Таймс» (21 февраля 1956 г.), что Даллесу придётся давать объяснения по вопросам внешней политики» перед Сенатским комитетом по иностранным делам «для расследования неразберихи в вопросах правительственной политики поставок оружия на Ближнем Востоке». Даллес явился на заседание Комитета (24 февраля), и здесь произошёл инцидент, заслуживающий внимания. Обычно широкая общественность, как в Америке, так и в Англии, не имеет никакой возможности высказать мнение, противное официальному, в столь дорого ей обходящейся палестинской авантюре; кандидаты на любых выборах не могут даже ожидать своего выдвижения, если они не подпишутся под сионистской программой, а печать, как правило, также ничего, что противоречит этой программе, не печатает. В данном случае во время выступления ответственного члена правительства присутствовало столько рядовых американцев, сколько могло включить помещение Сената на своих местах для зрителей, и они встретили Даллеса овациями, которые продолжались пока он говорил и когда он покинул зал. Причины оваций не оставляли ни у кого сомнений в том, как реагировали бы западные массы, если бы только их политические вожди когда-либо набрались мужества открыто выступить по данному вопросу. В числе многого другого Даллес сказал, что «одной из самых больших трудностей, которые Соединённые Штаты встречают при своих попытках посредничать между арабами и евреями, является убеждение арабов в том, что политика Вашингтона диктуется внутриполитическим давлением». По словам Даллеса, налицо была опасность того, что Израиль «начнёт то, что называется превентивной войной». В этом случае Соединённые Штаты не выступят на стороне Израиля», поскольку они связаны обязательствами со своими союзниками противодействовать любому государству, которое начнёт «агрессию» на Ближнем Востоке. Даллес «несколько раз упомянул, что применялось внутриполитическое давление с целью заставить правительство идти весьма неумным и неподобающим про-израильским политическим курсом на Ближнем Востоке».

Не может быть сомнений при чтении этих цитат в том, чему именно так бурно аплодировали слушатели Даллеса в зале Сенатского комитета; это было первым официальным и публичным указанием на то, в чьих когтях находился Запад. Публичные овации, как и следовало ожидать, нисколько не уменьшили того «внутриполитического давления», которое упоминал государственный секретарь. Немногим позже (12 апреля 1956 г.) он был вызван для доклада лидерам Конгресса о положении на Ближнем Востоке, которым он сказал: «Боюсь, что срок для мирного решения вопроса уже прошёл». Даллес указал, что в ближневосточной политике США «два ключевых фактора» противоречат друг другу, а именно «сохранение громадных нефтяных запасов этого района для военного и хозяйственного пользования ими западной Европы» (эти запасы и в настоящее время в арабских руках) и «сохранение Израиля как государства». Немедленно лидер демократов в Конгрессе Джон МакКормак задал грозный вопрос: «Что у Вас на первом месте: спасти Израиль или держаться за нефть?» Даллес ответил, что «мы пытаемся сделать и то, и другое», показав как глубоко завяз весь Запад в неразрешимой дилемме, куда его в своё время увела ставка Англии на карту сионизма.

Своими тщетными попытками «сделать и то, и другое» Даллес вскоре ещё более ухудшил положение. Он явно никогда не надеялся на то, что его предложение изъять арабско-израильский вопрос из предвыборной политики будет принято, и ответил на соответствующий вопрос, заданный ему в то же время на пресс-конференции, «взрывом сардонического смеха». В тот самый момент, когда он выступал перед Сенатским комитетом (встретили бы его овациями, если бы слушатели знали об этом?), уже разрабатывался метод, с помощью которого Америка могла бы официально заявить, что она не поставляет «вооружение на Ближний Восток», обеспечив в то же самое время, что Израиль получит это вооружение, что даст ему возможность начать «превентивную войну», которой государственный секретарь якобы так «боялся». Этот метод был тем же самым, что и в вопросе западногерманских «репараций», выжатых под американским давлением и обеспечившим финансовый поток в Израиль без того, чтобы это нашло отражение в государственном бюджете США.

Немедленно вслед за докладом Даллеса Сенатскому комитету, как бы в ответ на него, израильские войска совершили новое «преднамеренное и подготовленное» нападение на египтян в полосе Газа, причём были убиты 38 человек (27 февраля 1956 г.), а Израиль получил очередное «осуждение» за «грубую агрессию» от Комиссии ООН по перемирию. В последующие недели колумнисты англосаксонской печати начали вентилировать в общественности вопрос о новом методе поставок оружия Израилю: «Если Соединённые Штаты продадут оружие Израилю, это откроет коммунистический трубопровод вооружений арабским странам… судя по всему предполагается, что этого не будет, если израильские заказы на вооружение будут размещены в Англии, Франции и Канаде… Здесь (в Вашингтоне) считают, что если вооружение Израилю будет продаваться (нашими) союзниками, то Соединённые Штаты смогут сохранить свою позицию нейтралитета».

На практике это как-раз означало «делать и то, и другое». Раввин Гилель Сильвер (тот самый, который молился еврейскому богу о милости и наставлении» президенту Эйзенхауэру при его вступлении в должность) выразил мнение при своём посещении Израиля, что «правительство Эйзенхауэра ещё не сказало последнего слова в вопросе вооружений для Израиля» (Нью-Йорк Таймс», 4 апреля 1956 г.). По возвращении в Вашингтон у него состоялось «весьма открытое и дружеское собеседование» с президентом. Тогда же выяснилось, что США «скрытно побуждают французское и канадское правительства продавать вооружение Израилю» («Нью-Йорк Таймс», апрель 1956 г.), и что фактически это было американскими поставками, поскольку французское правительство официально объявило (12 мая) о согласии американского правительства задержать указы НАТО, чтобы дать Франции возможность быстрейшим образом поставить последние 12 самолётов «Мистэр IV» Израилю. Эти самолёты приняли участие 5 месяцев спустя в нападении на Египет, но в мае разумеется не было сказано, что в нём примет участие и французская авиация. Полгода спустя накануне президентских выборов и непосредственно перед израильским нападением на Египет газета «Нью-Йорк Дейли Ньюс» взывала к «еврейским избирателям», напоминая им об услугах оказанных еврейскому делу республиканским правительством: «Правительство Эйзенхауэра не видело ясных путей в снабжении Израиля тяжёлым вооружением в связи с возможными международными осложнениями. Однако, в апреле и мае правительство помогло Израилю получить 24 реактивных самолёта „Мистэр“ от Франции, а месяц тому назад Канада сообщила о продаже Израилю 24 реактивных самолётов типа „Сабр“. Руководящие лица в Израиле подтвердили, что Даллес активно использовал влияние правительства Соединённых Штатов, способствуя поставкам как французских, так и канадских самолётов».

Здесь нужно объяснить механику этих военно-торговых комбинаций: американское правительство финансировало закупки вооружений для своих союзников по НАТО, размещая заказы иностранным производителям. Эти оплаченные американскими деньгами поставки были теперь при американском «поощрении» повёрнуты в Израиль. Так и НАТО, которое должно было представлять собой союз западных стран против «советской агрессии» и «коммунизма», также оказалось поставленным на службу сионизму. Подписанный в 1949 договор НАТО предусматривал исключительно, что все его члены (Америка и Канада, Англия, Франция, десять прочих европейских государств и Турция) будут считать любое нападение на одного из них, как нападение на всех, и поспешат на помощь жертве нападения. Другими словами, американское правительство нападая на СССР за поставки вооружения Египту и заявляя, что оно само не намерено поощрять «гонку вооружений» на Ближнем Востоке продажей их Израилю, в действительности способствовало вооружению последнего и сохранению его военного превосходства над всеми семью арабскими странами. Даллес действовал чисто маккиавеллистическими методами, фактически подливая масло в огонь. Факт вооружения Израиля даже не находили нужным скрывать; как показывают приведённые цитаты из тогдашней печати, его открыто рекламировали в погоне за голосами в той самой избирательной кампании, из которой Даллес якобы стремился изъять весь израильско-арабский вопрос.

Побочным результатом этих махинаций на Западе было то, что даже заявление по данному вопросу со стороны московского руководства, не очень разборчивого в средствах своей политики, приобрели вид почтенной респектабельности. В ответ на западную шумиху по поводу «вооружений Египту», советское правительство разослало ноты правительствам Америки, Англии, Египта и Чехословакии, констатируя, что оно «считает законным правом каждого государства заботиться о своей обороне и покупать оружие для оборонных нужд у других государств на обычных коммерческих условиях, вмешиваться во что не имеет права ни одно иностранное государство». Это было абсолютно безукоризненным заявлением как с правовой, так и даже с моральной точки зрения; на эту же точку зрения встал и сам Израиль: пока на Западе разгорался печатный шум и гам, израильский министр иностранных дел Моше Шаретт заявил в Нью-Йорке (10 ноября 1955 г.): «Если нас припрут к стене и речь пойдёт о нашем существовании, то мы будем искать и примем вооружение из любого источника в мире» — этим он ответил на вопрос, не получил ли Израиль предложения вооружений также и из Советского Союза. Короче говоря, суть западных протестов сводилась к тому, чтобы советское вооружение не попадало в одни только арабские страны, и для этого, разумеется, трудно было найти правовые или моральные основания. На фоне всей этой шумихи «беззащитный Израиль» (по словам Бен-Гуриона) устроил 16 апреля 1956 г. военный парад по случаю своей годовщины, показав всему миру громадное количество американских, английских и французских танков и самолётов («Нью-Йорк Таймс», 17 апреля). Советское вооружение на параде показано не было, чтобы не нарушать общей пропагандной картины. 24 апреля Бен Гурион вновь провозгласил в Иерусалиме националистические и экспансионистские цели своего государства: «Продолжение собирания еврейских изгнанников остаётся высшей целью Израиля и существенной предпосылкой для реализации его мессианской удачи, сделавшей нас вечным народом».

Несмотря на всё это, трюк, с помощью которого США смогли обеспечить Израиль вооружением, в то же время официально отказываясь его ему продавать, не дал американскому президенту передышки («Никто не приветствует наше решение не продавать оружия Израилю, поощряя делать это наших союзников и освобождая для этого уже заказанное вооружение» — «Нью-Йорк Таймс», 19 мая). Сион требовал открытого подчинения, и сионистский гнев начал обращаться против Эйзенхауэра. Накануне его вторичного коллапса (летом ему пришлось лечь на операцию печени) полетели насмешливые обвинения в том, что он «работает неполное время». Кампанию открыла крикливая сионистка Агнеса Мейер, заявив на еврейском собрании в Нью-Йорке, что в то время как «бастион демократии» (Израиль) находится в опасности, «президента не найти на его посту в Вашингтоне: он играет в гольф в Августе», и предложила ему подумать о том, «может ли наша страна позволить себе роскошь иметь президента, работающего неполное время». Непосредственно за этим Эйзенхауэра поразило его вторичное серьёзное заболевание, и для приличия нападки на время прекратились; однако, как и всем его предшественникам, президенту не позволили забыть, в чём заключаются его настоящие обязанности и что если он отойдёт от политической линии Рузвельта и Трумана, то все средства сионистской пропаганды немедленно обратятся против него. На другом берегу Атлантики в то же время на сионистской дыбе ломали кости другому главе правительства. В любом другом столетии сэр Антони Иден стал бы выдающимся государственным деятелем; в нашем ему пришлось вступить на пост премьер-министра с наследием «обязательств» Сиону, повисшим как жёрнов на его шее. Трудно было найти во всём мире политика равного ему по опыту и способностям в 1955 году, когда он принял свой пост. Он принадлежал к поколению Первой войны и воспоминания о битвах на полях Фландрии не покидали его во всей последующей жизни, посвящённой исключительно политике. Он происходил из старинной дворянской семьи с наследственными традициями государственной службы, и был кроме того одарённой и представительной личностью. В молодом возрасте он стал министром, занимая затем с краткими перерывами один высокий пост за другим в течение 20 лет, познакомившись за это время лично со всеми ведущими политиками в Европе и Северной Америке, будь они диктаторами или парламентариями. Этим он приобрёл совершенно исключительный опыт, необходимый для предстоящих критических лет; один только сэр Уинстон Черчилль во всём мире обладал сходным запасом личных связей и умения вести переговоры в той области, которая когда-то причислялась к искусству государственной деятельности.

Для занятия поста главы правительства Британской империи в 1955 г. Иден был ещё сравнительно молодым политиком (род. в 1897 г.), когда сэр Уинстон Черчилль отдал дань закону старости (ему шёл 82-й год), передав «факел» тому, кого он ещё в 1938 г. охарактеризовал, как воплощение «жизненной надежды британской нации». В том самом 1938 г. Антони Иден завоевал симпатии многих людей своего поколения тем, что подал в отставку с поста министра иностранных дел в знак протеста против политики «умиротворения» по отношению к Гитлеру, которого он считал идущим прямой дорогой к войне. Тем печальнее было современникам событий 1956 года связывать их с именем Антони Идена. Автор настоящей книги был лично знаком с Иденом, насколько это было возможным для иностранного корреспондента в годы, предшествовавшие второй мировой войне; помня общность взглядов, связавших его с Иденом в эти годы сумерек, спускавшихся над Европой, он написал ему письмо в дни, когда, судя по всему, Иден стал терять связь с послевоенным поколением, и получил от него дружественный ответ с воспоминаниями о прежнем знакомстве, а также с подтверждением знакомства с книгами автора. Этот последний помнит Идена выходящим с озабоченным лицом после встречи с Гитлером в 1935 году, когда тот в угрожающих тонах заявил, что германская авиация (официально ещё вообще не существовавшая) превосходит английскую. Автор сопровождал Идена во время его поездки в Москву в 1935 г. и смог услышать от него подтверждение того, что потом стало известно об этой первой встрече Идена со Сталиным: грузинский бандит ткнул пальцем в маленькое пятнышко на карте мира, обозначавшее Англию, выразив своё удивление тем, что такая маленькая страна может держать в своих руках ключ к миру во всём мире (что в те годы вполне соответствовало действительности). Именно эти личные воспоминания сделали автору столь трудным понимание того, в какую авантюру Иден был втянут в октябре 1956 года.

С самого начала в мае 1955 г. профессиональному политическому наблюдателю было ясно, что Антони Иден в действительности был не столько премьер-министром, сколько министром по еврейскому вопросу, к этому времени уже воплотившемуся в сионистском государстве и его безграничных амбициях. Было также ясно, что вся его деятельность на посту главы правительства стояла под тенью этого вопроса и что его политическая судьба будет определяться вовсе не успехами или неудачами в вопросах национального интереса, а одними лишь его действиями по отношению к сионизму. В этом можно было убедиться ещё до принятия им поста главы правительства в последние недели, когда он был министром иностранных дел. Британское правительство заключило соглашение с Ираном и Турцией, обеспечивавшее защиту британских интересов на Ближнем Востоке, нефтяные запасы которого были жизненно необходимы для Англии и её доминионов в южном полушарии. В парламентских прениях по этому вопросу этот его аспект совершенно игнорировался, и страсти разгорелись исключительно вокруг того, «как это будет для евреев», т. е. какое влияние это соглашение окажет на положение «Израиля». Из 625 депутатов Палаты общин только два имели мужество заявить протест: «В наших прениях речь идёт не о Палестине, и министр иностранных дел обязан принимать во внимание мировые интересы и интересы Англии, даже если это вызовет недовольство других стран» (депутат Томас Рид); «судя по всем выступлениям достопочтенных депутатов на обеих сторонах Палаты, могло создаться впечатление, что речь шла исключительно о влиянии этого соглашения на положение Израиля, а не на улучшение нашей системы обороны во всём мире против угрозы советского империализма» (депутат Ф. Беннет). На что еврей-депутат от социалистов ответил: «А почему бы и нет?» И в самом деле, к этому времени стало уже почти невозможным обсуждать какой-либо важный вопрос, кроме как в плане его отношения к Израилю, и это предопределило заранее весь политический курс правительства сэра Антони. В остававшиеся месяцы 1955 года, уже в качестве премьер-министра, ему пришлось неустанно возиться с «ближневосточным вопросом»: один раз он предложил разделить Израиль и арабские страны кордоном международных войск (США не согласились), в другой он хотел, чтобы Израиль, захвативший в 1948 г. гораздо большую территорию, чем та, что была «отведена» ему Объединёнными Нациями, согласился на незначительные «поправки» своих границ (на что со стороны сионистской печати в Америке посыпались обвинения, что теперь и Англия встала в ряды врагов Израиля»).

Следующий год был годом очередных президентских выборов в США и стал кризисным годом для Идена. Сионистская машина снова заработала на полный ход, разыгрывая Вашингтон против Лондона, а Лондон против Вашингтона, с сорокалетним опытом своих закулисных махинаций. В марте 1956 г. произошло нечто, оставшееся в значительной степени неизвестным мировой общественности, но указывавшее внимательным наблюдателям событий, что нападение на Египет предстоит в самом ближайшем будущем. Накануне еврейской пасхи загадочный «Голос Америки» передал праздничное сообщение, полное провокационных намёков на «освобождение евреев из египетского плена». В сочетании с пропагандной бомбардировкой Египта, всё более усиливавшейся в Вашингтоне и Лондоне, это ясно указывало на то, что ещё до следующей еврейской пасхи следовало ожидать грозных событий. Как правило, американская общественность не имеет понятия о том, что передаёт т. н. «Голос Америки» и к кому он обращается. Даже автору настоящей книги, несмотря на все старания, так и не удалось выяснить, какие официальные инстанции руководят этим «голосом» или хотя бы контролируют его, хотя для многочисленной аудитории во всех концах света он представляется рупором американского правительства. Единственное, что смог установить автор, было что средства этой институции, финансовые и прочие, поистине безграничны, и что её персонал состоит главным образом из восточно-европейских евреев;[58] деятельность этого учреждения происходит в условиях полной безответственности и секретности. В период венгерского восстания в октябре-ноябре 1956 г. как венгерские беженцы, так и американские корреспонденты, вернувшиеся из разгромленной страны, возлагали значительную часть ответственности за венгерскую трагедию именно на «Голос Америки». В самой Венгрии американцы убедились в полной уверенности венгерского населения в американской поддержке в случае советских репрессий; венгры подтверждали, что хотя передачи «Голоса» и избегали произносить слово «восстание», но фактически они к нему призывали и его провоцировали, гарантируя американское вмешательство и защиту. Президент Эйзенхауэр заявил, однако, после восстания, что «мы никогда не советовали ни одному из порабощённых народов поднять восстание против советских вооружённых сил». Такая же критика со стороны венгров была обращена и по адресу т. н. «Радио Свободная Европа», оперировавшего из западной Германии по лицензии боннского правительства. Газета «Нью-Йорк Таймс» сообщила 23 ноября 1956 г., что по заявлению одного из первых венгерских беженцев, прибывших в Америку, «Голос Америки» и «Радио Свободная Европа» годами «подстрекали нас» к восстанию, но когда оно разразилось Америка не пошевелила и пальцем. Западногерманское правительство назначило расследование передач «Свободной Европы» в период венгерского восстания после того, как в немецкой печати были опубликованы многочисленные обвинения в провокации со стороны этой радиостанции; в одной из её передач, а именно 5 ноября 1956 г., в разгар восстания, венгерскому народу сообщалось, что «военная помощь Запада не может быть оказана ранее 2-х часов утра» следующего дня, другими словами, что её следовало ожидать с минуты на минуту («Нью-Йорк Таймс», 8 декабря 1956 г.). Наиболее серьёзное обвинение в провокации последовало со стороны главы венгерской социал-демократической партии, г-жи Анны Кетли, которой удалось спастись от чекистских палачей во время кратковременного освобождения страны от коммунистической власти в ходе восстания. Она показала, что ещё в 1952 г., когда она сидела в тюрьме, «Радио Свободная Европа» в одной из своих венгерских передач сообщила, что я руководила из тюрьмы подпольным освободительным движением, причём были названы имена нескольких других лиц, якобы руководивших этим движением. Меня забрали из тюрьмы, где я сидела в одиночной камере с 1950 года и сделали мне очную ставку с сотнями бывших активистов венгерской социал-демократии и профсоюзов. Всех их пытками заставили признаться в участии в несуществовавшем антикоммунистическом заговоре. В передаче «Свободной Европы» не было ни слова правды: с момента моего ареста я сидела в одиночке и не видела и не встречала буквально никого. Радио Свободная Европа совершило тяжёлый грех, заверяя венгерский народ в военной поддержке Запада, в то время как о такой поддержке не могло быть и речи» («Нью-Йорк Таймс», 30. 11.56). Так Америка говорила двумя «голосами»: одним своего президента, обращавшегося официально к мировой общественности, и другим «Голос Америки», подстрекавшего народы, поверх голов американцев, к опасным шагам. Официальную линию американской политики газета «Нью-Йорк Таймс» выразила в тот период в следующих словах: «Ответственные члены правительства частным образом заверяют, что правительство США стремится избежать впечатления, будто бы оно стоит исключительно на стороне Израиля, что было бы равнозначно выдаче арабских стран под влияние Советского Союза». Трудно предположить, чтобы арабские народы поверили этим «частным» заявлениям, если они вообще о них когда-либо слышали, после того, что они узнали от «Голоса Америки» о готовящемся освобождении евреев из «египетского плена».

С этого момента ураганный огонь западной пропаганды повернулся против Египта. Последовавшие события легко понять в свете уже цитированной нами записи в дневнике военного министра США Генри Стимсона накануне Перл-Харбора, согласно которой задачей правительства Рузвельта в конце 1941 г. было спровоцировать японцев на «первый выстрел». Всё указывало на то, что теперь, в 1956 г., к этому «первому выстрелу» должен был быть спровоцирован Египет. Этот последний себя спровоцировать не дал, но тогда весь мир убедился в том, что вовсе не обязательно было делать «первый выстрел», дабы попасть в агрессоры: средства массовой пропаганды в мировом масштабе были уже до того усовершенствованы, что нужное государство можно было объявить агрессором в тот самый момент, когда чужие войска переходили его границы, и даже ещё раньше этого. Все предшествовавшие этим событиям «осуждения» Израиля в намеренной и неспровоцированной агрессии не играли ни малейшей роли.

Кризисный период начался 7 марта 1956 г. (как-раз накануне передачи «Голоса Америки» об освобождении из египетского плена), когда Антони Идену вновь пришлось в Палате общин встретиться с пресловутым еврейским вопросом. К тому времени его противники из социалистической оппозиции, несмотря на все «осуждения» Израиля в ООН, с пеной у рта требовали оружия для еврейского государства и «нового международного договора с гарантиями для Израиля»; как и нью-йоркские политиканы, они не видели иной возможности вновь прийти к власти, кроме как ценой новых поблажек Сиону. На премьер-министра «обрушилась буря злобных нападок и оскорблений, каких Палата общин не видела со времён последних дней премьерства Невиля Чемберлена» («Нью-Йорк Таймс»); «Разыгрались такие сцены, что даже те, кто их вызвал, почувствовали себя неловко; пришлось вмешаться спикеру с просьбой дать премьер-министру всё же возможность высказаться» («Дейли Телеграф»). Тщетно Иден пытался напомнить, что до тех пор парламент его вежливо выслушивал в течение «более чем 30 лет». Возможно, что он рассчитывал на поддержку из Америки, где в тот же самый день президент Эйзенхауэр высказал мнение, что «бесполезно стараться сохранить мир на Ближнем Востоке, вооружая один миллион семьсот тысяч евреев против сорока миллионов арабов» (к тому времени американские поставки оружия были уже на пути в Израиль). В Англии, однако, все ополчились против Идена. «Дейли Телеграф», считавшийся органом его партии, мог в текущей информации возмущаться тем, как с премьером обращались в парламенте, но в своих передовицах писал, что необходимость вооружения Израиля «неоспорима» — словечко, избавляющее от нужды каких-либо доказательств. Социалистическая оппозиция в своём стремлении угробить премьера на «еврейском вопросе» распоясалась до последнего. В двух последовательных номерах левого журнала «Нью Стейтсмен» говорилось, что с одной стороны Англия не имеет ни права, ни средства ввязываться в новую мировую войну при каких бы то ни было условиях и должна просто сложить оружие («Эффективная оборона превышает в настоящее время наши возможности, и единственной альтернативой к полному уничтожению является полное разоружение», 10 марта 1956 г.), с другой же требовалось, чтобы Англия вооружила Израиль и обязалась воевать за него («Война станет менее вероятной, если Израиль получит самое современное вооружение, и рабочая партия вполне права, требуя, чтобы он его получил»… «вопрос не столько в нежелательности гарантировать ещё даже официально не установленные границы (Израиля)… сколько в военной проблеме как собрать и отправить необходимую военную силу (для его защиты)… Имеем ли мы достаточные военно-морские силы в восточном Средиземноморье? Не уверен ли г-н Гейтскелл (лидер социалистов) в том, что британская общественность поддержит войну в защиту Израиля, даже без санкции Объединённых Наций? — 17 марта). Из этих цитат видно, к каким необозримым последствиям привели данные Сиону обязательства, по началу казавшиеся лишь маловажными. Казалось, что сэр Антони Иден, вместе с правительством США, в этот момент старался удержать волну массового психоза, тем не менее, он нашёл нужным послать „предупреждение Египту“, которое не было ничем оправдано и привело, как показало будущее, к роковым последствиям. Официально и для видимости английское и американское правительства в этот момент ухаживали за Египтом, надеясь на его помощь в „умиротворении“ Ближнего Востока; с этой целью Англия даже собиралась „под американским давлением“ убрать свои войска из зоны Суэцкого канала. В наличии этого „давления“ не может быть сомнений, поскольку вся американская печать отмечала успех политики США в этом направлении; „Нью-Йорк Таймс“, например, писал 21 октября 1956 г.: „Государственный секретарь Даллес не сомневается, что ему будет обеспечена дружба арабов при сохранении дружбы Израиля, если он окажет давление на Англию, чтобы она вывела свои войска из Египта“.

Политикам никогда не удастся найти ответ на вопрос, почему это вдруг Антони Иден, не получив ничего взамен, поддался этому «давлению», выпустив из рук то, что непосредственно вслед за этим было объявлено «жизненной линией» (Суэцкий канал) Британской империи. Всякое «давление» из Вашингтона в вопросах Ближнего Востока за последние 40 лет (написано в 1956 г. — прим. перев.) всегда было сионистским давлением; и в то же самое время египетский журналист, некий г. Ибрагим Иззат, был обрадован сердечным приёмом у израильских премьер-министра, министра иностранных дел и министра труда, заверивших его в том, что у «Израиля и Египта общая цель противодействовать британскому влиянию на Ближнем Востоке» («Рос эль Юсеф», май 1956 г.; «Нью-Йорк Таймс», 20 мая). Как бы то ни было, результаты этой уступки «давлению» сказались очень скоро в виде войны, в которой Англия потерпела невиданное унижение и фиаско. Выход англичан из Египта по всей видимости был британской половиной англо-американской сделки с целью «завоевания дружбы арабов»; её американской половиной должно было стать предоставление, вместе с Англией и Международным Банком 900 миллионов долларов на постройку Ассуанской плотины на реке Нил (это предложение Египту было сделано в декабре 1955 года). Для анализа событий этого времени снова необходима их точная хронология. Британские войска эвакуировались из зоны Суэцкого канала, согласно договорённости, в июне 1956 г. 6 июля того же года представитель американского Госдепартамента сообщил печати, что предложение финансировать строительство Ассуанской плотины «сохраняет свою силу». Несколькими днями позже и египетский посол в Вашингтоне подтвердил, что Египет «окончательно решил обращаться за западной помощью в строительстве плотины». 19 июля тот же посол явился к Даллесу для официального принятия этой помощи, но ему было сказано, что американское правительство «передумало». За день до того представитель Форин Оффиса в Лондоне сообщал печати, что английская часть предложения «сохраняет силу». 19 июля тот же представитель Форин Оффиса сообщил печати (но не египетскому послу) что Англия также берёт своё предложение помощи обратно. Указать причины этого он отказался, но подтвердил, что имела место «непрестанная консультация между Уайтхоллом (резиденция британского правительства) и Вашингтоном».

Другими словами, «давление» с явной целью нанести оскорбление Египту этим презрительным афронтом исходило с той же стороны, что и «давление» задобрить его выводом англичан из зоны Суэца. Британское правительство было намеренно поставлено в затруднительное и опасное положение: если первая «уступка» (вывод войск из Суэца), заявление Эйзенхауэра о его желании «приостановить ухудшение отношений между арабскими народами и Соединёнными Штатами» и восстановить доверие арабов» к Америке, то неожиданный поворот в вопросе финансирования жизненно важной для Египта Ассуанской плотины должен был насторожить Лондон, который имел возможность выиграть многое, не подчинившись «давлению» в этом втором вопросе.

В истории не найти примера другой, столь же расчётливой и наглой провокации по отношению к стране, с которой «Запад» якобы собирался укреплять свою дружбу. Подобное поведение Вашингтона и Лондона стало возможным только после того, как оба они стали послушными слугами сионизма. Американский отказ от уже сделанного предложения в столь важном для Египта вопросе, и главное то, в какой манере этот отказ последовал (о послушной имитации в Лондоне не приходится и говорить), явились истинным началом военного кризиса в 1956 г., однако настоящий источник его, пресловутое «давление», не были американскими. Комментируя отказ от данных Египту обещаний, «Нью-Йорк Таймс» скромно замечал, что «некоторые конгрессмены опасались недовольства в сионистских кругах» этими обещаниями. Остаётся лишь добавить, что провокация была проведена в самый подходящий момент: в год президентских выборов, когда политиканы обеих американских партий думают лишь о том, как перещеголять друг друга в «уступках» еврейству.

Реакцию взбешённого Египта нетрудно было предвидеть: в ту же неделю президент Нассер объявил о национализации Суэцкого канала, управлявшегося частной международной компанией, большая часть акций которой была скуплена Англией ещё в эпоху Дизраэли; международная политическая атмосфера вновь заполнилась разговорами о войне, как в своё время в 1952-53 гг. в период «процесса еврейских врачей» в Москве. В мировой печати немедленно появился новый «злодей» — президент Нассер, что было верным признаком готовящейся войны. Автору пришлось за свою жизнь видеть многих таких «злодеев» на страницах газет, и каждый раз он мог наблюдать, что эту пропаганду можно открывать и закрывать, как водопроводный кран, наполняя отравой сознание масс:

«Проклятый сок хранится в этой склянке, И в ухо мне влита смертельная отрава…» (Гамлет) В детские годы автора пугали «сумасшедшим муллой» (давно забытый всеми мусульманский вождь) и превращённым в «злодея» почтенным старым буром по имени Пауль Крюгер. Задним числом становится ясно, что все эти «злодеи» из политического кабинета страхов были не хуже, чем те, кто обливал их помоями. Даже ещё до того, как пропагандная подготовка войны достигла стадии «злодея», и задолго до беспрецедентной провокации 19 июля, всё ещё не вызвавшей со стороны Египта ничего, что можно было бы приравнять к «воинственным действиям», президент Нассер был уже объявлен агрессором в войне, которая ещё должна была начаться. В марте 1956 г. Бен Гурион заявил в Тель-Авиве, что одна только быстрейшая поставка оружия Израилю может предотвратить «нападение со стороны арабских государств в ближайшие несколько месяцев», добавив что агрессором будет египетский диктатор Нассер». 13 апреля Черчилль вновь появился на сцене после годичного пребывания на пенсии, заявив на весьма аристократическом собрании т. н. «Лиги Первоцвета», основанной его отцом, лордом Рандольфом Черчиллем, в память Веньямина Дизраэли, что «мудрость и честь» требуют английской защиты Израиля «если на него нападёт Египет». Сэр Уинстон достаточно ясно заранее высказал одобрение израильскому нападению на Египет, которого в то время требовали израильские «активисты»: «Если Израиль уговорят не использовать всех сил своей расы для отражения Египта сейчас, пока египтяне не научились пользоваться поставленным им русским (!) вооружением, после чего Египет начнёт нападение, то не только велением мудрости, но и делом нашей чести будет обеспечить, чтобы Израиль не был наказан за своё терпение».[59] За этим завуалированным приглашением к агрессии последовало явно провокационное нападение Израиля на египетские войска в полосе Газа, во во время которого были убиты и ранены 150 человек, включая женщин и детей. Пропагандный гвалт о «злодее» и «египетской агрессии» на всём Западе продолжал тем временем нарастать. Два весьма символических события показали в те дни, как далеко зашло закрепощение Англии Сионом. В июне 1956 г. в Лондоне, в роскошном средневековом зале Гильдхолла т. н. «Англо-Еврейская Община» праздновала «трёхсотлетие поселения евреев на британских островах»;[60] супругу молодой королевы, герцогу Эдинбургскому, было предложено для участия в банкете надеть на голову еврейскую ермолку. В сентябре того же года «Общество Кромвеля отслужило молебен(!) у статуи цареубийцы и палача ирландских священников в Дрогхеде, чтобы отпраздновать ту же сказку о „возвращении“ евреев в Англию при Кромвеле; президент почтенного общества, некий г. Исаак Фут, „рекомендовал“, чтобы молодой принц Чарльз, если ему случится взойти на престол, принял имя „Оливера Второго“, потому что „мы не хотим иметь Карла Третьего“. От внимательных наблюдателей не ускользнёт упорство, с которым закулисные режиссёры наших дней инсценируют одну за другой „мелочи, явно имеющие символическое значение; во время коронации Елизаветы II в 1953 г. важной частью торжеств был смотр в военно-морской гавани в Спитхеде, куда прислали свои суда все страны, располагавшие флотом. Среди нескончаемого ряда кораблей, мимо которых проходило судно королевы, был один, на котором не было выстроено команды для приветствия (газеты объяснили это простой „случайностью“): это был советский крейсер «Свердлов“, названный в честь еврейского убийцы семьи русского императора, двоюродного брата короля Георга V, деда королевы Елизаветы.

После захвата Суэца президентом Нассером крики на Западе о войне поднялись до угрожающей ноты. Сама по себе, «национализация» не могла в 1956 г. никого удивить. Америка примирилась с захватом иностранной собственности — нефтяных месторождений — в Мексике, правительство которой согласилось возместить их стоимость владельцам (что сделал и Нассер); у себя дома американцы давно уже вступили на проторённую дорожку к обнищанию страны путём «национализации», отдав под управление правительственной бюрократии 100 тыс. кв. километров в долине реки Тенесси в семи штатах (одно из первых мероприятий «нового курса» Рузвельта в 1933 г., т. н. Tennessee Valley Authority, TVA), в Англии социалистическое правительство национализировало железные дороги и угольные месторождения. Трудно было поэтому найти сколько-нибудь обоснованные, законные или моральные, причины для разбушевавшейся кампании обличения и осуждения, хотя и следует признать некоторую разницу в оттенках между имевшими место прецедентами и актом президента Нассера, представлявшим собой не столько акт разумной политики, сколько протест против явной провокации и реакцию на неё.

Во всяком случае, если уж мероприятие Нассера представлялось столь нетерпимым, то единственным эффективным ответом могла бы быть лишь новая оккупация зоны Суэцкого канала, но как раз этого сделано и не было. Вместо этого, все политические и газетные оракулы, словно читая по давно заготовленной шпаргалке, принялись приклеивать Нассеру этикетку «Гитлера». Израильский премьер Бен-Гурион начал с «диктатора», скоро превратившегося в «фашистского диктатора», а французский премьер (к тому времени социалист Ги Молле) сразу же переделал это в «Гитлера». После этого кампания пошла знакомым путём, испробованным ещё против Сталина в 1952-53 гг.: диктатор, фашистский диктатор, и наконец «Гитлер». Значение всего этого не представляло сомнений: Нассера нужно было изобразить, а если надо и наказать, как врага евреев. Когда сэр Антони Иден поднялся со своего места в Палате Общин (9 августа 1956 г.), чтобы снова сцепиться с кошмаром его ночей, «ближневосточным вопросом», лидер социалистов Хью Гейтскелл возвестил: «Всё это давно уже знакомо… это совершенно то же, с чем мы встретились у Муссолини и Гитлера перед войной». Другой социалистический оратор, — некий Педжет, также утёр нос премьеру: «Эта техника (Нассера) совершенно та же, что и у Гитлера; понятны ли Вам последствия отказа отвечать на силу силой, пока ещё не стало слишком поздно?» Социалисты намеренно кололи Идена намёками на политическое прошлое, провоцируя его на применение силы (когда он её применил, на него посыпались крики «убийца»). Однако, в прошлом, он был как раз тем министром, который ушёл в отставку в знак протеста против уступок Гитлеру, и его правота была немедленно подтверждена вторжением Гитлера в Австрию. Это и было той «силой», применение которой Иден давно уже видел и в 1938 г. он был совершенно прав. В 1956 г. всё выглядело совершенно по иному и никакие сравнения не были возможны. Египет не был большой военной силой, но лишь весьма малой; никто не «умиротворял» Египет после вывода английских войск из Суэца, но, наоборот, он стал жертвой провокации и намеренного унижения; Египет вовсе не был агрессором, подвергаясь провокационным нападениям в течение многих лет, а Израиль открыто заявил, что будет воевать с Египтом. Всякие сравнения с «Гитлером» были поэтому полнейшим абсурдом, если только единственной целью этой демагогии не было подтверждение того, что сионисты считают Египет своим врагом. Тем не менее, и Антони Иден опустился до этой сказки (возможно под давлением ещё свежих воспоминаний о 1938 годе), назвав Нассера «фашистским грабителем, аппетит которого растёт при его откармливании»: словарь применявшийся им и Черчиллем за 18 лет до того против Гитлера. Автор должен добавить, что точно этих выражений ему не удалось найти в текстах выступлений Идена, но во всяком случае в этой форме они были доведены «Нью-Йорк Таймсом» до сведения «черни» (см. «Протоколы»), а только это и представляет значение, что должно быть хорошо известно премьер-министрам. В остальном нападки сэра Антони на президента Нассера основывались на доводах, что Суэцкий канал «жизненно нужен другим странам во всех частях света… вопрос жизни и смерти для всех нас… канал должен умело эксплуатироваться и оставаться открытым, как это всегда было в прошлом в качестве свободного и надёжного международного морского пути для судов всех наций». Однако, Нассер вовсе не закрыл канал, а только его национализировал, т. е. изменил права собственности, получение с него доходов и управление им. Он продолжал оставаться открытым для «судов всех наций» с одним только исключением, в котором явно и заключался секрет пропагандного шабаша: единственной страной, которой не было предоставлено полной свободы прохода через канал, был Израиль с которым — по крайней мере технически — Египет всё ещё был в состоянии войны, поскольку в своё время в 1948 г. было заключено лишь перемирие. Египет задерживал, поэтому, суда, направлявшиеся в Израиль и проверял не везут ли они оружие. Это было единственным ограничением в эксплуатации Суэцкого канала: следовательно, сэр Антони выступал только по поводу одного этого вопроса, а вовсе не британских интересов; заключительными словами сэра Антони, однако, было: «Дорогие друзья, мы не собираемся решать этот вопрос силой». В последующие недели, пока на многочисленных конференциях в Лондоне и Вашингтоне шли поиски «решения», международная печать печатала сообщения, что «египтяне» не в состоянии эксплуатировать канал и что движение в нём скоро закроется. В действительности, канал управлялся вполне нормально и судоходство продолжалось без помех, кроме одного лишь, упомянутого выше исключения. Совершенно ясно, поэтому, что нараставшие в своей резкости протесты правительства сэра Антони могли представлять интересы одного только Израиля. Это было подтверждено и с еврейской стороны. 22 авуста 1956 г. мадам Роза Гальперина, исполнявшая дела председателя Еврейского Агентства в Палестине констатировала в газете «Нью-Йорк Таймс», что «единственной юридической претензией западных держав против Египта в смысле нарушения конвенции 1888 г. (о правах пользования Суэцким каналом) является запрет Египта для судов Израиля и ограничения для судов, направляющихся в Израиль». Заявление г-жи Гальпериной, с юридической точки зрения, было вполне правильно. Если бы спор о Суэце шёл в юридической плоскости, то единственными претензиями могли бы быть таковые со стороны Израиля, а рассмотрение этих претензий в правовой плоскости неизбежно привело бы к оценке законности создания государства Израиль (на чужой земле и при изгнании коренного населения в условиях неприкрытого геноцида) и продолжения состояния войны между ним и Египтом. Другими словами, любое государство, которое включилось в пропагандную кампанию против Египта, фактически действовало по поручению Израиля в одних лишь его интересах, заранее решая все правовые вопросы в пользу Израиля. В сентябре сэр Антони пошёл ещё далее по пути предвосхищения египетской агрессии. Автору остался недоступным текст его выступления, однако агентство печати Ассошиэйтед Пресс передало для печати в тысячах газет во всём мире следующую его версию: «Премьер-министр Иден предсказал сегодня, что если ему простят захват Суэцкого канала, то следующим шагом президента Нассера будет нападение на Израиль. Сэр Антони дал понять, что в случае необходимости Англия окажет Израилю вооружённую помощь» (13 сентября). Так британский премьер оказался на скользком пути. За какие-нибудь полтора месяца тема «жизненной линии» и «вопроса жизни и смерти» отошла на второй план, и весь мир оказался перед неожиданной угрозой войны, которую должен был начать президент Нассер, при условии если в мире произойдёт ещё что-то другое. С этого момента «чернь» стали усиленно пичкать сообщениями о непосредственно предстоящем нападении Египта на Израиль; от темы о «нарушении международного судоходства» пришлось отказаться за её очевидной несостоятельностью. Со временем эта демагогия достигала такой силы, что многие рядовые читатели газет должны были полагать, что Египет уже напал на Израиль. Дадим только один из множества примеров: как писало лондонское «Weekly Review» в сентябре 1956 г. за несколько недель до нападения Израиля на Египет: «Можно быть абсолютно уверенными в том, что подстрекаемые Россией арабы нападут на Израиль. В настоящее время это не представляет ни малейших сомнений и должно лечь в основу всех наших расчётов».

Приступая к написанию этой книги, автор хотел лишь дать понять читателям позднейших, как он надеется более разумных времён, некоторое представление о том, в каком удивительном состоянии находилось печатное слово в течение 1950-х годов. Им не удалось бы понять того, что происходило в эти годы, не отдавая себе отчёта в царившем тогда режиме систематической дезинформации, не знавшей никаких пределов. Цитированное выше «сообщение» было напечатано после долголетних, непрекращавшихся нападений Израиля на своих арабских соседей и его повторных осуждений со стороны ООН именно за эти акты неприкрытой агрессии. Так за первые 9 месяцев года президентских выборов в Америке была подготовлена почва для решающих событий в октябре 1956 г. Вооружение поступало непрерывным потоком с Запада в Израиль. После национализации Нассером Суэцкого канала Иден объявил, что «все поставки вооружения Египту остановлены»; в том же июле месяце Израилю были поставлены из Англии два эсминца. В течение весны и лета Франция поставляла под американским «давлением» реактивные самолёты-истребители и другое вооружение Израилю. В сентябре, по тем же настояниям, Канада также обязалась поставить Израилю реактивную авиацию; правительство в Оттаве сообщило («Нью-Йорк Таймс», 22 сентября), что «перед принятием этого решения оно консультировалось с США». В течение всего этого времени предвыборная кампания шла в Америке полным ходом, и демократы, стремясь снова овладеть Белым Домом, побивали все прежние рекорды в своих посулах по адресу «еврейских избирателей»: мэр Нью-Йорка потребовал, например, чтобы Израиль получал своё вооружение «в качестве подарка», т. е. даром; республиканские кандидаты были несколько более сдержанными, однако, когда открылись предвыборные конвенты (республиканский в Сан-Франциско, демократический в Чикаго, оба в августе), между про-еврейскими обязательствами обеих партий трудно было найти разницу, т. ч. израильская «Jerusalem Post» спокойно могла бы повторить (а возможно и действительно повторила) своё заявление 1952 года, что «для еврейского избирателя» между обоими кандидатами в президенты «нет большой разницы». В «программах внешней политики» обеих партий единственными существенными пассажами были относившиеся к Израилю; все остальные внешне-политические заявления были набором общих слов, не заслуживавших внимания. Напротив, обязательства по отношению к Израилю были предельно ясными и конкретными.

В программе республиканской партии, кандидатом которой был единогласно избран президент Эйзенхауэр, было сказано: «Мы считаем сохранение существования Израиля важным догматом американской внешней политики. Мы полны решимости поддержать целостность независимого еврейского государства. Независимость Израиля мы поддержим против всякой вооружённой агрессии». В демократической программе говорилось: «Демократическая партия будет активно действовать с целью исправления опасного неравновесия в вооружениях, созданного коммунистическими поставками вооружения Египту, путём снабжения Израиля оборонительным оружием, и предпримет все необходимые шаги, включая гарантию безопасности Израиля, для предотвращения агрессии и войны на Ближнем Востоке» («опасное неравновесие в вооружениях» отражало, разумеется, пропагандную сказку о «беззащитном» Израиле, противостоящем вооружённым до зубов арабским странам; мы уже цитировали ранее высказанное американским военным зкспертом, Хансоном Болдвином, убеждение, что военная мощь Израиля превосходила все семь арабских стран, взятых вместе). Обе политических программы отражали картину пол-мира в ярме у сионистов, полностью согласуясь с соответственными заявлениями правительства Англии. К собственно американским интересам обе программы не имели никакого отношения, отражая лишь сионистский контроль над выборной механикой Америки или же, по крайней мере, слепую веру партийных, менеджеров в наличие такого контроля. События, по всем данным, подтверждают эту веру: посулившая евреям больше Демократическая партия завоевала большинство в Конгрессе, хотя президентом и был переизбран номинальный «республиканец» Эйзенхауэр.

Единственное другое важное событие обоих конвентов имеет, казалось бы, мало отношения к теме настоящей книги, но в будущем может возыметь немалое значение: это было вторичное утверждение Ричарда Никсона «напарником» Эйзенхауэра предвыборной кампании, т. е. фактически вице-президентом. Состояние здоровья Эйзенхауэра придавало должности вице-президента значительно большую важность, чем обычно, и возможность наследования Никсоном президентского поста между 1956 и 1960 гг. явно считалась в тех кругах, что управляют нынешней Америкой, большой опасностью; были поэтому приложены все усилия, чтобы противодействовать утверждению кандидатуры Никсона. Это в нашем веке вовсе не было удивительным; чему действительно можно удивляться, это тому, что эти попытки провалились. Можно надеяться, что когда-то на западном горизонте появятся сильные люди, которым удастся сбросить ярмо, довлеющее над американской и английской политической жизнью и этот провал закулисных генгефтмахеров был возможно проблеском зари грядущего освобождения; личность Ричарда Никсона приобретает поэтому в наши дни символическое значение, даже если он сам, случись ему стать президентом, вряд ли сможет разорвать свои цепи. (Прим. перев.: Дуглас Рид вновь предвосхищает события, наступившие через много лет по написании его книги. Никсон стал президентом, одержав блестящие выборные победы в 1968 и, в особенности, в 1972 гг., но уже в 1973 г. стал жертвой беспрецедентной клеветнической газетной кампании, вошедшей в историю под именем Уотергейта. В августе 1974 г. Никсон был вынужден подать в отставку, что было неслыханным событием во всей истории США. Как и предвидел Д. Рид, сломить диктатуру лево-либерального и сионистского «эстеблишмента» не удалось и Никсону).

Причиной столь непримиримой враждебности было прежде всего то, что Никсон не был «интернационалистом». Мало того, он сыграл ведущую роль в разоблачении и осуждении Альджера Хисса, советского шпиона в правительстве Рузвельта. Именно с этого момента ему неизменно была обеспечена «плохая пресса» не только в Америке, но и во всём «западном» мире. С таким «чёрным пятном» на его репутации, Никсон внушал опасения, что достигнув высшего поста он сможет взбунтоваться против кабалы, которой почти без исключения подчинялись все американские президенты и английские премьер-министры с начала нашего столетия. Само собой разумеется, что дело не обошлось и без обычного обвинения в «антисемитизме»; знакомому раввину пришлось выступить в защиту Никсона от ни на чём не основанной клеветы. Короче говоря, в кампании с целью помешать его выдвижению в президентские «напарники» были применены все средства политической интриги с необычной до тех пор энергией. Влиятельный политик из ближайшего окружения президента был специально освобождён на несколько недель от всех прочих дел, чтобы организовать во всеамериканском масштабе кампанию «Остановите Никсона!» с комитетами, массовыми собраниями и плакатами. На широкую публику, однако, это не произвело большого впечатления и Никсон явно продолжал оставаться одним из популярнейших кандидатов. С целью свалить его, демократическая партия (столь же заинтересованная в поражении Ннксона, как и известные круги в его собственной, республиканской партии) изобрела новую тактику утверждения кандидатов в вице-президенты. Вместо того, чтобы предоставить право своему президентскому кандидату (Адлай Стивенсон) самому назначить своего «напарника», как это всегда практиковалось до тех пор, на демократическом конвенте было решено сделать вице-президентский пост также объектом выборов; из числа нескольких претендентов избранным от демократов оказался сенатор Эстес Кефовер, один из самых усердных сионистов в своей партии. Целью этого манёвра было заставить республиканскую партию также следовать этой «демократической процедуре», заменив, таким образом, простое назначение кандидата в вице-президенты его выборами из числа нескольких лиц. Республиканцы не замедлили последовать этому примеру, и Никсон, как и Эйзенхауэр, был избран единогласно. Это событие, как и умелое поведение Никсона во время болезни Эйзенхауэра, которого он успешно замещал, ещё более повысили его шансы быть в один прекрасный день лично избранным в президенты, и его популярность возросла в такой степени, какой до того не могли себе представить его противники. Его политическая карьера до сего времени (написано в 1956 г. — прим. перев.) делает его фигурой, подающей такие же надежды, как и Иден в 1938 г., и можно ожидать, что на высшем посту в своей стране он примет меры для оздоровления американской внешней и внутренней политики (см. примечание выше).

После утверждения кандидатов в президенты и вице-президенты Америка на время вздохнула с облегчением. Переизбрание Эйзенхауэра считалось обеспеченным, и печатная реклама стала изображать его как «того, кто избавил нас от войны». Это весьма походило на то, что писалось в своё время и о Вудро Вильсоне в 1916 г. и о Рузвельте в 1940 г., но к 1956 г. передышка хотя бы на три года считалась благом, и Эйзенхауэр пожинал преждевременные лавры «миротворца», сколь бы сомнительными они ни представлялись внимательным политическим наблюдателям. Автор был свидетелем выборов в 1956 г., как и предыдущих в 1952 г., и полностью отдавал себе отчёт в том, что фактически война — локализованная или всеобщая — была на носу. По его мнению, передышка могла бы быть выиграна, если бы день выборов президента (6 ноября) прошёл без взрыва на Ближнем Востоке, который вне всякого сомнения подготовлялся с сионистской стороны в течение долгого времени: из практики известно, что по окончании выборов сионистское давление на время ослабевает. Автор помнит, как он 20 октября сказал одному из своих американских друзей, что если ближайшие 17 дней пройдут без войны, то можно надеяться, что мир будет от неё избавлен на ближайшие три или четыре года. Он имел в виду то, что в американских политических кругах именуется «законом Фарлея», названного так по имени необычайно ловкого партийного воротилы, Джеймса А. Фарлея, которому приписывались ранние выборные успехи Франклина Д. Рузвельта. Суть этого «закона» сводится к тому, что к середине октября избирательного года американцы уже решают внутри себя, за кого они подадут голос, и что изменить их решение может лишь неожиданная смерть их кандидата, война или какой-либо особенно крупный скандал между серединой октября и 6 ноября. На следующий день после израильского нападения на Египет известный комментатор Джон О. Доннель писал: «Представители Госдепартамента, Пентагона (военное министерство) и главных квартир обеих политических партий не сомневаются в том, что Израиль открыл военные действия против Египта в полной уверенности, что Соединённые Штаты не рискнут в случае еврейской войны предпринимать что-либо накануне выборов своего президента… До политического руководства страны дошли сведения, что американские сионисты уведомили Тель-Авив, что для Израиля правительство демократов в Америке под Стивенсоном и Кефовером будет более выгодным, чем республиканское под Эйзенхауэром и Никсоном» («Нью-Йорк Дейли Ньюс»).

Война разразилась 29 октября, ровно за неделю до выборов; был явно выбран заранее самый подходящий момент, с расчётом на замешательство в Вашингтоне и Лондоне. С этого момента события развивались подобно стихийной волне, свободной от всех преград, и человечеству станет лишь позднее ясно, что при этом было уничтожено и что уцелело. Для Англии и происшедшей из неё семьи заокеанских народов эта война явилась почти полным разгромом, предвидимым концом её ввязывания в дело Сиона.

29 октября 1956 г. израильское правительство сообщило о начале вторжения в Египет всеми своими силами на всём фронте египетской границы с Израилем, и что его войска «продвинулись на 75 миль (120 км) внутрь египетского Синайского полуострова». В момент вторжения была проведена новая резня среди арабов внутри Израиля, далеко от египетской границы, а именно на другом конце Израиля, на границе с Иорданией. В арабской деревне Кафр-Кассем были хладнокровно вырезаны 48 мужчин, женщин и детей. Для арабов внутри и вне Израиля этот новый Дейр-Ясин явился символическим предупреждением о готовящейся им судьбе «полного уничтожения… мужчин, женщин и детей… не оставляя в живых ничего, что дышит», судьбе всех арабов, поскольку убитые принадлежали к сравнительно небольшому числу арабов, оставшихся в стране после Дейр-Ясина и образования государства Израиль. Это преступление было официально признано израильским правительством после того, как оно стало широко известным и предметом очередной жалобы арабских стран в адрес Организации объединённых наций (где на неё не было обращено никакого внимания, по крайней мере до дня написания этих слов, 20 декабря 1956 г.). 12-го декабря, через полтора месяца после преступления, Бен Гурион сообщил в израильском парламенте, что «убийц ожидает судебный процесс». Для арабов это было слабым утешением, ибо они хорошо помнили, что убийц из Дейр-Ясина также «ожидал судебный процесс» и что после «осуждения» их немедленно освободили и затем чествовали во всей стране. Опять-таки, до дня написания настоящих строк (20 декабря 1956 г.) среди миллионов слов, посвящённых разразившимся событиями, автор не мог найти ни одного о судьбе 215 000 арабских беженцев (согласно отчёту ООН от апреля 1956 г.) в полосе Газа после того, как Израиль вторгся и в Египет и в эту полосу. Израильское правительство с тех пор заявило, что оно не уйдёт с этой территории; ещё ранее было заявлено, столь же официально, что оно ни при каких условиях не допустит возвращения арабских беженцев в Израиль. Другими словами, судьба четверти миллиона человеческих существ, которая в любое иное время прежде вызвала бы возмущение и сочувствие во всём мире, была теперь совершенно игнорирована. Вероятно к ним относилось упоминание в коллективной жалобе 11 арабских стран на имя ООН (14 декабря), что «сотни мужчин, женщин и детей были зверски и хладнокровно вырезаны»; однако нет шансов на полное освещение и беспристрастное расследование этих событий, поскольку в самой арабской жалобе говорилось: «Все подробности этого события и все размеры этой трагедии никогда не смогут быть выяснены». Во всяком случае, в деле резни в Кафр-Кассеме все факты были официально зарегистрированы.

Сообщения об израильском вторжении в Египет, после целой серии прежних нападений и их неоднократного «осуждения» Объединёнными Нациями, вызвали волну возмущения и негодования во всём мире. В это самое время венгерский народ стоял накануне победы во всенародном восстании против коммунистической революции. Обе разрушительные силы, спущенные из России в октябре 1917 года, осудили сами себя своими равно зверскими преступлениями. Не было нужды их уничтожать, они уничтожали себя сами. Великая сила возмездия поднялась против них, с которой даже они не в состоянии были справиться. Никакое «сионистское давление» в Нью-Йорке не в состоянии было изобразить израильское вторжение как «египетскую агрессию» и заставить общественность поверить этой сказке. Это было подарком неба, освобождавшим «Запад» от его дотоле неразрешимой дилеммы. Достаточно было стоять в стороне, предоставив «мировому общественному мнению» делать своё дело; на этот раз такое общественное мнение действительно существовало, будучи вызвано действиями, которые никакая «печать» не в состоянии была ни скрыть, ни замаскировать, ни представить в ложном свете.

В течение двадцати четырёх часов эта драгоценная возможность была упущена. Английское и французское правительства объявили, что они займут зону Суэцкого канала «если израильские и египетские войска не прекратят военных действий и не оттянут свои части на 10 миль по обе стороны канала в течение двенадцати часов». Поскольку это оставило бы израильские войска на добрых ста милях внутри египетской территории, было заведомо ясно, что это требование было для Египта неприемлемым. После этого британские и французские воздушные силы начали бомбардировку египетских аэродромов и других военных целей; уничтожение египетской авиации позволило захватчикам одержать лёгкую победу.

Будущему читателю этой книги трудно будет представить себе чувства, овладевшие англичанином его образа мыслей, когда автор находясь в США, узнал о случившемся. Слово «стыд» недостаточно для их характеристики, и они овладели им сильнее, чем в своё время в дни «Мюнхена», когда он ушёл из «Таймса», не имея других возможностей выразить свой протест (представляющийся ему в настоящее время довольно глупым). Автор никогда не забудет благородства его друзей-американцев в те дни. Они не верили своим ушам, будучи потрясёнными и смущёнными услышанным, но ни один из них не злорадствовал при виде беды, в которую попала Англия, что у многих американцев является инстинктивной, хотя часто и неосознанной реакцией. Многие из них отдавали себе отчёт в том, что зигзаги стоявшей под «непреодолимым давлением» американской политики были главной причиной этой катастрофической развязки, и разделяли чувство стыда, овладевшее автором. Для них было ясно, что стыдиться за свою услужливость сионизму нужно было всему «Западу», а не одним лишь Англии и Америке. Стыд стыдом, но вина за происшедшее ложилась в этот момент на Англию. Последствия её действий простираются настолько далеко в будущее, что им трудно дать полную оценку в настоящее время, однако одно не подлежит сомнению: Запад пренебрёг блестящими возможностями, представлявшимися ему одновременными событиями на Синайском полуострове и в Венгрии, совершив целую серию потрясающих просчётов, не имеющих по нашему мнению прецедентов в истории. С точки зрения политического игрока (поскольку с государственной деятельностью всё это не имело ничего общего) это было всё равно, что ставить на лошадь, уже отставленную от участия в скачках: невозможно было представить себе какого бы то ни было исхода этих событий, могущего пойти на пользу Англии (или Франции).

Из трёх замешанных в эту историю сторон один только Израиль не мог ничего потерять и мог, наоборот, многое выиграть. Возмущение мировой общественности неспровоцированным нападением на Египет немедленно перебросилось с Израиля на Англию и Францию, как только они поспешили надеть на себя доспехи агрессора и обеспечить ему победу. Его оставили далеко внутри египетской территории праздновать свои «завоевания». О Франции можно только сказать, что ей терять уже было нечего: революция 1789 г. подарила ей целую эпоху непрестанных поражений и политических провалов, отняв у неё способность подняться из состояния постоянной духовной подавленности. За 160 лет она испробовала все формы правления, которые только можно было придумать, не найдя ни в одной из них ни новых сил, ни нового доверия к самой себе. Её премьер-министры менялись так часто, что публика редко знала их по именам; подобно теням, они даже внешне походили один на другого, а понятие французского политика стало синонимом продажности; американские комики смешили публику сообщением, что они едут в Лондон смотреть смену караула и в Париж — смену правительства. Государство, доведённое рядом продажных правительств до неспособности защищаться от германского вторжения на собственной территории в 1940 г., вторглось в 1956 г. на египетскую территорию, будучи на службе у Израиля. Однако, после 1789 года это было лишь эпизодом в печальной истории Франции, неспособным сильно повлиять на её будущее.

С Англией дело обстояло по иному; она не только носила гордое имя, но и была примером достойных традиций в тяжёлые времена не хуже, чем в хорошие. В компании подобной публики она не могла ничего выиграть, но могла потерять не только имя, но и душу. Англия доказала, что она способна была научиться из уроков истории, не пытаясь силой штыков отвратить неизбежное и держаться за отжившую империю. Она смогла принять неизбежное и успешно плыть на волнах перемен, превращая колониальную империю сначала в содружество независимых заокеанских народов, а затем, по мере того как бывшие колонии приобретали независимость, в большую семью наций, связанных друг с другом без всякого принуждения невидимыми узами и продемонстрировавших свою неослабевающую силу во время коронации молодой королевы Елизаветы в 1953 г. Отсутствие какой бы то ни было жёсткой организации, основанной на применении силы, и постоянные возможности новых взаимоотношений между дружественными народами сделали проистекшую из «Британской империи» семью народов совершенно исключительным экспериментом в человеческой истории, обещавшим в 1956 г. блестящие возможности в будущем при условии сохранения прежнего курса. Заметим, что это было полной противоположностью тем методам, которыми человечество должно было управляться «мировым правительством», как оно было задумано в Нью-Йорке Бернардом Барухом и его школой «интернационалистов». Их концепция была основана на жёсткой организации с применением силы и наказующих санкций, и её трудно охарактеризовать иначе, как «сверх-национализм». Выступая на открытии памятника Вудро Вильсону в вашингтонском соборе в декабре 1956 г., Барух повторил свои прежние требования в на редкость противоречивой форме: «После двух мировых войн… мы вновь стремимся к тому, к чему стремился Вильсон, к „господству закона, основанному на взаимном согласии управляемых… этот закон может господствовать только если за ним стоит поддерживающая его сила“… именно поэтому мы должны по-прежнему настаивать на том, чтобы всякое соглашение о контроле атомной энергии и разоружении сопровождалось нерушимыми условиями инспекции, контроля и наказания нарушителей».

В противоположность этой явно недостижимой схеме «сверх-правительства», кажущаяся слабость гибкой взаимосвязанности британской семьи народов в действительности обращалась в её силу в момент испытаний; там где жёсткая организация разрушилась бы под влиянием внешних сил, эта система способна была временно уступить давлению, вернувшись к прежней форме по миновании опасности. Другими словами, в 1956 г. любое действие, которое фактически или даже только внешне означало отказ от политики, заслужившей столь высокую репутацию и принёсшей, в конечном итоге, большую материальную пользу, ставило на карту достижения всей британской истории. Именно с этой точки зрения следует рассматривать действия английского правительства 30 октября 1956 г.

Если Суэцкий канал был для Англии «жизненно важен», то почему она вывела свои войска из его зоны? Если жизненно важными были дружественные отношения с Египтом после этого вывода, то что должен был означать нарочитый афронт в июле 1956 г.? Если английским судам был обеспечен свободный проход и пользование каналом, то что означал крик о том, что канал «закрыли» и что под угрозой стояли «свобода и безопасность международного судоходства»? Если на карте стояли какие-либо британские жизненные интересы, то почему Англия ждала, пока Израиль вторгнется в Египет, и только тогда начала и своё наступление? Как ни крутить эти вопросы и с какой стороны их ни рассматривать, ответ всегда остаётся одним и тем же. Всё это не могло делаться ради интересов Англии или Франции, достаточной уликой является момент, выбранный для начала наступлений. Не будь Израиля, никакого наступления не было бы вообще; другими словами, унижение Англии (если угодно, и Франции) было куплено ценой успеха Израиля. Это было логическим последствием авантюры, в которую ввязался Бальфур за 50 лет до того, и своими действиями Англия обеспечила её продолжение, упустив из рук редкую возможность от неё отделаться. Если за британским наступлением — глупейшим в её военной истории — вообще могли стоять какие-либо соображения национального интереса, то надо надеяться, что о них когда-нибудь будет упомянуто в воспоминаниях тех, кто был замешан в этой акции; автор этих строк сомневается, чтобы ей можно было бы найти какое-либо оправдание. В настоящий момент о ней можно судить лишь по полному фиаско, наступившему за последние четыре недели.

Судя по всему, что стало до сих пор известно, вторжение в Египет было давно уже подготовлено, по крайней мере двумя его участниками, а именно Израилем и Францией. Корреспонденты «Таймса», агентства Рейтер и других газет и агентств сообщали, что они видели французские самолёты (с французскими опознавательными знаками и французских офицеров авиации на израильских военных аэродромах во время вторжения, а также и на «празднестве победы», данном в Тель-Авиве командованием израильских военно-воздушных сил, на котором присутствовал израильский командующий, генерал Моше Даян. Сообщения этих корреспондентов сходились все в одном важном пункте: французская авиация должна была обеспечить воздушную защиту Тель-Авива («воздушный зонт») в случае нападения египетской авиации. Агентство Рейтер сообщало, что французские лётчики, по их собственному признанию, атаковали египетские танки во время боёв на Синайском полуострове. Другими словами, официальное утверждение, будто удачей французских вооружённых сил было «разделить» воюющие стороны, являлось ложью: французские лётчики, офицеры авиации и самолёты были обнаружены во время военных действий позади израильского фронта в самом Израиле и на Синае. Корреспондент «Таймса» сообщал, что «Франция обязалась осуществить, в случае войны между Израилем и Египтом, всё необходимое для предотвращения любых враждебных действий против Израиля согласно условиям трёхсторонней декларации 1950 года, предоставив Израилю всё необходимое для войны вооружение». Однако, согласно упомянутой декларации 1950 года, Франция обязывалась беспристрастно «противодействовать применению вооружённой силы или угрозе такового на Ближнем Востоке. Все три правительства обязуются, в случае если какое-либо из этих (ближневосточных) государств собирается нарушать границы или линию перемирия… немедленно принять меры… для предотвращения таких нарушений».

Что касается Англии, то ко времени окончания написания настоящей книги правительство неоднократно отказывалось удовлетворить требования о расследовании по вопросу о наличии тайного соглашения с Израилем; официальных доказательств о существовании такого соглашения поэтому, в отличие от Франции, не имеется. Не исключено, разумеется, что решение начать военные операции британскими вооружёнными силами было принято внезапно, в момент считавшийся благоприятным. В этом случае имел место катастрофический просчёт гигантских размеров, ибо в момент предъявления английского и французского «ультиматума» Египту уже было созвано срочное заседание Совета безопасности ООН, и внесена резолюция, осуждавшая израильское вторжение и требовавшая, чтобы Израиль вывел свои войска с египетской территории (29 октября 1956 г.). Другими словами единственным результатом англо-французских операций было отвлечение всемирного осуждения от Израиля на самих себя, т. ч. к 7 ноября, после второй резолюции ООН, требовавшей вывода израильских войск, подавляющее большинство Генеральной ассамблеи ООН, как и полагается, перенесло всю тяжесть обвинений и осуждении на «Англию и Францию», а Израиль оказался на третьем месте в числе тех сторон, которым было предложено убраться из Египта. Вслед за президентом США, первым применившим этот трюк, «осуждение» было несколькими последовательными стадиями перенесено с «Израиля» на «Израиль, Англию и Францию», затем на «Англию и Францию», и под конец на одну только «Англию»; трудно не заметить любопытной параллели к применению того же трюка перед второй мировой войной в отношении к гитлеровским преследованиям, когда сначала речь шла о «преследовании политических противников», затем о «преследовании политических противников и евреев», потом «евреев и политических противников» и наконец только «евреев». В качестве наиболее характерного комментария этого периода можно привести слова г-жи Элеоноры Рузвельт, которая считалась в США рупором тех же сил, которые представлял и её покойный муж, Франклин Д. Рузвельт; на пресс конференции за три дня до президентских выборов (она принимала деятельное участие в кампании в пользу кандидата демократической партии) она заявила: «Я не считаю Израиль агрессором, он действовал в порядке самозащиты… по моему мнению Англия и Франция технически являются виновными в агрессии» («Нью-Йорк Таймс», 4 ноября 1956 г.).

К этому времени военное фиаско было столь же ясным, как и политическое. В течение пяти дней английские радиослушатели принимали сообщения об английских бомбардировках против египтян, Суэцкий канал был блокирован потопленными судами, популярность президента Нассера в арабском мире выросла до небывалых размеров, а английское правительство постепенно сдавало позиции с «вывода войск не будет» к «войска будут выведены при условии…», и наконец к «безоговорочному выводу войск» из Египта. Президенту Эйзенхауэру и его правительству авантюра принесла немалый политический доход, представив эту компанию в роли желанных миротворцев. Не представляет сомнений, что (подобно истории с Перл-Харбором) Вашингтон прекрасно знал о том, что подготовлялось на Ближнем Востоке. За несколько дней до израильского наступления американцам было предложено убраться из опасной зоны, а за два дня до него Эйзенхауэр дважды посылал Бен-Гуриону предупреждения, один раз «срочно», а в другой раз «самым серьёзным образом»; единственным ответом было сообщение по радио, полученное Эйзенхауэром в самолёте на пути из Флориды в Вирджинию, о начале израильского наступления. Английское правительство однако никаких сообщений о своих намерениях не посылало, по крайней мере официально, что дало возможность Эйзенхауэру выступить по телевидению с видом оскорблённой невинности: «Мы полагаем, что это (наступление) было ошибкой, поскольку мы не считаем военную силу разумным или подходящим орудием для разрешения международных споров». Против этого трудно было бы что-либо возразить, если бы вина за происшедшее не ложилась в равной степени и на Америку, под чьим давлением Израилю в течение всего лета 1956 г. поставлялось французское, английское и канадское вооружение. Если английское правительство рассчитывало на «сионистское давление» в Вашингтоне, то на этот раз оно просчиталось: в закулисных махинациях всегда возможна ошибка, а избрание Эйзенхауэра уже было обеспечено, что дало ему некоторую свободу действий. Как бы то ни было, возможность обрушиться с обвинениями по адресу Англии пользовались в Америке популярностью ещё со времени «бостонского чаепития» в 1773 г., положившего начало войне за независимость; можно ли допустить, чтобы британское правительство обо всём этом забыло?

Поскольку трудно себе представить, чтобы правительство большой страны действовало на манер лунатика, единственным объяснением английского участия в синайской авантюре может быть нарочитая сионистская провокация. Однако, если уж ввязываться в подобные действия, то надо их проводить быстро и с превосходящими силами; надежда на успех могла осуществиться только в случае быстрой оккупации оставшегося неповреждённым канала, что поставило бы весь мир перед совершившимся фактом. В данном же случае, английские операции были замедленными и обнаруживали явные колебания и неуверенность руководства. После катастрофы «Таймс» сообщал (16 ноября) из британской военно-морской базы на Кипре: «Решение британского правительства начать военные операции в Египте было принято без консультации с его ведущими дипломатическими представителями на Ближнем Востоке. Операции продолжались вопреки предостережениям почти всех из них, указывавших на вероятные последствия в отношениях Англии с арабскими странами. Когда в британских посольствах в арабских странах стали известны подробности ультиматума Каиру и решение начать наступление против Египта, реакцией почти всех дипломатических представительств было либо неверие в возможность этой акции, либо же уверенность в предстоящей катастрофе… Английские дипломаты не верили своим ушам или пришли в ужас при виде того, что это наступление сделало Англию соучастником политики Израиля и Франции», автору этих строк всё это живо напомнило реакцию британских посольств во всей Европе после «Мюнхена». Это — всё, что можно сказать о политической стороне английских действий. Что касается их военной стороны, то в «Таймсе» от 17 ноября сообщалось, что среди британских военных на Кипре «господствовало единодушное мнение, что если уж было решено наступать, то надо было действовать быстро. То, что им не дали по крайней мере завершить операции, вызвало как у военного руководства, так и среди его подчинённых, чувство полнейшего смущения и глубокого разочарования». Ведущий американский военный специалист и комментатор, Хансон Болдвин, разбирая впоследствии «Провалившееся вторжение», которое по его мнению было «призвано стать классическим примером в курсах военной истории в военных академиях», писал, что под неуверенным руководством из Лондона «создалась полная неразбериха в многочисленных политических, психологических военных целях; её результатом было полное отсутствие ясных задач, во всяком случае таких задач, которые могли бы быть выполнены военной силой при тех ограничениях, которые были ей поставлены».

Вскоре после начала военных действии стало ясно, что действительно что-то сдерживало и замедляло проведение английским и французским правительствами задуманных ими операций. Для Франции, по причинам, упомянутым выше, это не играло большой роли, что же касается Англии, то здесь стояли на карте её политическая репутация, честь и надежды на процветание и нерушимость большой семьи народов. В эти трудные дни от канадского премьер-министра поступило предупреждение, что подобные действия могут привести к развалу британского Содружества наций. В ООН Англия являла собой плачевную картину страны, поставленной к позорному столбу рядом с Израилем и Францией. Против громадного большинства голосов, за Англию встали одни лишь Австралия и Новая Зеландия, да и те больше из чувства собачьей преданности, чем из соображений здравого смысла.

Каковы были причины, сдерживавшие это вначале столь тщеславно обнародованное предприятие, пока оно окончательно не выдохлось? В Лондоне первые колебания были вероятно вызваны «решительным и энергичным протестом» со стороны президента Эйзенхауэра и резолюции ООН. Далее события развивались с потрясающим параллелизмом. Как только англо-французская авиация начала бомбить египетские цели, Советы вернули свои войска в Венгрию и начали там резню. На форуме «объединённых наций» представители «Запада» и «Востока» тыкали пальцами друг в друга: в то время, как англичане и французы сбрасывали бомбы на Порт Саид, их делегаты в ООН обвиняли Советы в бесчеловечном зверстве; когда советские танки давили безоружных венгров, советские делегаты обвиняли Англию и Францию в неприкрытой агрессии. Вся эта перебранка разыгрывалась перед мировой общественностью в стиле профессиональных брехунов на левантинских базарах. Общая картина вскоре приобрела характер кошмара. Сэр Антони Иден, в своё время шедший в гору молодой политик, подавший в отставку в 1938 г., должен был теперь принять отставку другого шедшего в гору молодого политика 1956 года, его статс-секретаря по иностранным делам Антони Наттинга, а также других его коллег, «самым энергичным образом протестовавших против британской интервенции в Египте». Спасая положение, Иден обратился к Черчиллю, не замедлившему провозгласить: «Перед лицом серьёзнейшей провокации Израиль восстал против Египта… Не сомневаюсь в том, что наши действия в ближайшее время приведут к справедливому и победному концу. Мы намерены восстановить мир и порядок на Ближнем Востоке, и я уверен, что мы достигнем нашей цели. Решительные действия нашего правительства в конечном итоге несомненно пойдут на пользу миру во всём мире, Ближнему Востоку и нашим национальным интересам».

Будущее покажет как следует оценить это вероятно одно из самых последних публичных заявлений сэра Уинстона. «Решительные действия» явно носили черты его характера, а его преемник на посту главы правительства был всю свою жизнь связан с ним, что трудно представить его действовавшим без согласия и одобрения Черчилля. Ветеран британской политики к этому времени опубликовал второй том своей «Истории англо-саксонских народов», о котором «Нью-Йорк Таймс» писал: «Автор горд тем, что его маленький остров, „маленькое царство в северном море“, насчитывавшее в эпоху, с которой начинается этот том, всего лишь три миллиона жителей, смогло цивилизовать три континента и приобщить к культуре полмира». Опять-таки, лишь время сможет показать, было ли британское нападение на Египет продолжением этой цивилизаторской и культурной традиции, или же оно останется пятном на репутации Англии. А затем произошло самое потрясающее из всего, к чему привели действия британского правительства. В нотах на имя Идена и премьер-министра Франции советский премьер Булганин пригрозил атомно-ракетной атакой в случае, если они не «прекратят агрессию и пролитие крови»; в эти дни в Будапеште кровь лилась ручьём, а поток беженцев через дружественную австрийскую границу подходил к ста тысячам; бывший подручный Бела Куна в 1919 г., Ференц Мюнних, стал здесь главным агентом Москвы, сменив Ракоши и Гере, и развязал новую волну террора. Более того, в письме на имя президента Эйзенхауэра Булганин предложил начать «в течение ближайших часов» совместное советско-американское нападение на Англию и Францию; в сообщении для печати Белый Дом объявил это предложение «немыслимым».

Существуют ли вообще «немыслимые» вещи в наше время? Стачка Гитлера со Сталиным в 1939 году (предсказанная автором этих строк и другими) представлялась общественному мнению того времени «немыслимой», пока она не стала действительностью, начав вторую мировую войну. «Нью-Йорк Таймс» цитировал в эти дни «ведущего американского дипломата с долголетним опытом службы в арабском мире», который фактически одобрял советское предложение: «Наш отказ от русского предложения, как „немыслимого“, и желание рассмотреть его в руках ООН расценивается здесь» (он находился в этот момент в Иордании) «как подтверждение того, что независимо от того, что бы мы ни заявляли, мы в конечном счёте всегда будем на стороне Израиля». В тот момент, советско-американское атомное нападение на Англию было действительно немыслимым, но фактически обе страны, хотя и различными методами, действовали против Англии, оказывая массивное давление с двух сторон. Сэр Антони Иден пустился на утлой лодченке в плавание через тропические водопады; в Соединённых Штатах всегда существовал скрытый матере-убийственный комплекс по отношению к Европе вообще, и к Англии в частности, который трудно объяснить, но всегда необходимо принимать во внимание; легче всего он возрождается к жизни в результате обвинений в «колониализме». Что проку в том, что сами Соединённые Штаты представляют собой крупнейшую колониальную державу в мире (поскольку автор не видит разницы между заморской и сухопутной экспансией), владея путём завоевания или покупки бывшими колониальными территориями англичан, голландцев, французов и испанцев, и бывшими территориями Мексики и России (последние в Аляске и в Калифорнии). Сегодняшнее состояние этих присоединённых территорий отличается от колоний Англии, Голландии, Франции и Испании с их миллионами «колониальных народов» только тем, что за время существования Соединённых Штатов коренное население всех этих когда-то чужих областей было фактически уничтожено. Заморские владения США, завоёванные или купленные, невелики; особым случаем является зона Панамского канала, стоявшая под постоянным господством Америки, и если она что-либо и доказывает, то лишь преимущества подходящей вывески и близости собственных вооружённых сил. Каково бы ни было, однако, фактическое положение, этот чисто иррациональный фактор в т. н. «американском общественном мнении» всегда должен приниматься во внимание.

Не забудем, однако, что само «общественное мнение» в наше время превратилось в фабричный товар, изготовляемый в любом желаемом виде. В данном конкретном случае гораздо важнее то, что выбор кандидатуры, её выдвижение и фактически избрание президента Эйзенхауэра той же «интернационалистской» закулисной группой, которая протежировала и руководила в своё время президентами Вильсоном, Рузвельтом и Труманом, неизменно служили целям поддержки мировой революции, и что во все кризисные периоды это скрытое руководство занимало антибританскую позицию. Конечной целью «интернационалистов» является создание мирового сверх-правительства, и эта цель достигается совместным концентрическим воздействием разрушительных сил революционного коммунизма и революционного сионизма, а для успеха этой операции необходимо постоянное разделение обеих великих англо-саксонских наций по обе стороны Атлантического океана; только разыгрывание этих наций одной против другой может обеспечить создание всемирной сионистской империи, и эта политика скрыто довлела над ходом всей второй мировой войны. Эйзенхауэр впервые выдвинулся в составе американского военного триумвирата Рузвельта-Маршалла-Эйзенхауэра. Выше уже было показано, насколько антибританскими были все военные планы генерала Маршалла; фактически он был главным соперником и противником Черчилля, и именно его влиянию следует приписать то, что (как это официально зарегистрировано в изданной в 1956 г. английской истории военных действий) несмотря на всемирную славу и внешне громадный авторитет английского премьера, ему не удалось провести ни одного важного стратегического решения на протяжении всей войны, а её конечный исход представляет собой явный результат политики группы Рузвельта-Маршалла-Эйзенхауэра. Опубликованные после войны ялтинские протоколы, несмотря на многочисленные умышленные пропуски, показывают кроме того, что главным желанием Рузвельта в Ялте было унизить Англию: «Президент сказал, что ему хотелось бы сообщить маршалу (Сталину) кое-что по секрету, чего ему не хотелось бы говорить в присутствии премьер-министра Черчилля… Англичане — странная публика, они хотят, чтобы и волки были сыты, и овцы целы… (Президент) предложил „интернационализировать“ британскую колонию Гонконг и поставить Корею под международную опеку, из которой Англия должна была быть исключена. Сталин дал понять, что он не считал бы это хорошим решением, добавив, что „Черчилль нас за это убьёт“. Когда речь шла о послевоенном политическом устройстве, он (Рузвельт) часто занимал явно антибританскую позицию» («Нью-Йорк Таймс», 17 марта 1955 г.). Что же касается Эйзенхауэра в качестве главнокомандующего союзных вооружённых сил в Европе, то именно его приказ о приостановке наступления западных союзников, как уже было показано выше, привёл к фактической выдаче пол-Европы на поток и разграбление мировой революции.

На фоне этих событий военного времени рассчитывать на поддержку Суэцкой авантюры Эйзенхауэром было со стороны британского правительства безумием: уроки самой недавней истории должны были дать это ясно понять. Эйзенхауэр был орудием выполнения политических планов Рузвельта-Маршалла во время войны, и 7 лет по её окончании был сознательно выдвинут группой закулисных дирижёров в качестве оппонента сенатору Тафту в собственной же партии, как надёжная подставная фигура для дальнейшего продолжения «интернационалистской» политики. Единственным, что было неожиданным и что трудно оправдать, было как далеко он зашёл в стремлении унизить Англию, вынудив её «безоговорочный» вывод войск из Суэцкой зоны на самых унизительных условиях, подвергнув британского посла в Вашингтоне фактическому бойкоту и продемонстрировав по отношению к своим бывшим союзникам злобу, не отличавшуюся от настроений Рузвельта в Ялте.

Никаких моральных оснований это показное отвращение, ясно продемонстрированное укоризненной миной президента в телевидении, разумеется не имело. Ни с какой иной стороны, как из Белого Дома исходило «давление» на Англию сначала вывести свои войска из зоны Суэцкого канала (до его «национализации» Нассером), а затем присоединиться к Америке в провокационном оскорблении Египта (отказ от обещанных кредитов на постройку Ассуанской плотины), что явилось непосредственной причиной военного кризиса 1956 г. Мало того, всё это делалось во время резни в Венгрии после лицемерного заявления, что «сердцем» он на стороне жертв советской интервенции; ничего кроме этого заявления не последовало, и американское правительство осталось в этой, гораздо более серьёзной, чем весь Суэц истории совершенно пассивным. В этом Эйзенхауэр также был вполне последовательным: после своего избрания президентом в 1952 г. он немедленно же забыл о предвыборных обещаниях «ликвидировать Ялту», что в свою очередь было лишь продолжением его приказа остановить западное наступление в Европе в 1945 г. Конечным итогом всего этого была всё та же поддержка мировой революции, и именно в ней заключался догмат американской государственной политики в обеих мировых войнах.

Кое-какие уроки всё же можно было извлечь из событий октября-ноября 1956 г. Они доказали, что при условии достаточной встряски даже в мировой говорильне, известной под именем «объединённых наций» в Нью-Йорке, может проявить себя нечто вроде «мирового общественного мнения». Возмущение и отвращение были единодушными и подавляющими в обоих случаях: и при нападении на Египет, и при советской резне в Венгрии. Однако, они же показали что поддержать такое моральное осуждение сколько-нибудь эффективными действиями «Объединённые Нации» совершенно неспособны. В наиболее серьёзном случае, в Венгрии, ООН не в состоянии была сделать вообще ничего, поскольку Советы были хозяевами положения в стране, а Америка оставалась совершенно пассивной. В другом случае, в Египте, немедленный результат был достигнут исключительно благодаря совместным действиям этих обеих стран против Англии: одной — методами «почти вплоть до войны» (эмбарго на поставки нефти), и другой — с помощью прямой угрозой войны. Другими словами, вывод англичан из Суэца был осуществлён путём советско-американского сотрудничества, и до тех пор пока «интернационалисты» в состоянии контролировать американскую механику выдвижения и избрания президентов, это будет оставаться большой угрозой всему миру. В нашем столетии «пакт Эйзенхауэра-Булганина» отнюдь не более «немыслим», чем в своё время пакт Гитлера-Сталина. Во всяком случае, претензии одной из сторон «покончить с коммунизмом» в обоих случаях показали, чего они в действительности стоили.

Просчётом английской политики явились также надежды на «сионистское давление» в Вашингтоне и поддержку им англо-израильской акции в Суэце, подобно тому, как в своё время это давление вынудило Англию убраться из Палестины, обеспечив создание Израиля в 1947-48 гг. Явно не были приняты в расчёт эффект израильского нападения и ещё более потрясающий эффект присоединения к этому нападению Англии и Франции: проклятия всего мира посыпались главным образом на голову Англии, позволив президенту Эйзенхауэру занять позицию благородного негодования. Британское правительство оказалось, таким образом, между двух огней: с одной стороны грозило советское нападение, с другой же — враждебность Белого Дома, чего в Лондоне явно не ожидали. «Жизненно важная линия снабжения» — Суэцкий канал — оказался блокированным, а вместе с ним и снабжение Англии нефтью. Ожидая её поставок от Америки, она услышала, что не получит ничего, пока не выйдет из Египта, и все шишки вдруг посыпались на неё. Британских дипломатов встречали в Вашингтоне холодно, и всякий серьёзный разговор, включая просьбы о поставках нефти, был оставлен до «выхода» Англии из Египта. Если президент США зашёл в эти дни в своём публичном унижении Англии гораздо дальше, чем это было необходимо, то и в этом он лишь продолжал антибританскую традицию своего патрона Рузвельта. История американских правительственных махинаций в вопросах Египта и Суэца, осуществлённых за время президентства Эйзенхауэра, лишала его всякого подобия прав на моральное осуждение. Это, однако, не меняет ничего в том, что британское унижение было вполне заслуженным. Нападение на Египет было непростительной катастрофой во всех своих главнейших пунктах: оно явно продемонстрировало сговор с Израилем, оно началось в момент советского поражения перед лицом венгерской революции, и оно же явило позорную картину нерешительности и бесплодности после своего начала. В состоянии политического банкротства и физического потрясения сэру Антони Идену не оставалось иного, как ехать «поправляться» на Ямайку в дни, когда безоговорочное Египта, причём одних только англичан и французов, а отнюдь не главного и агрессора — Израиля. «Объединённые Нации» срочно собрали с бору по сосёнке «международные войска» и послали их околачиваться в зоне Суэца, сами не зная, что им там делать. Репутация президента Нассера в арабском мире возросла до невиданных высот, канал оставался блокированным, Египет заявил, что не намерен отдать ни пяди египетской территории, а Израиль поднял очередной гвалт по поводу «антисемитизма» в Египте. Подвыпивший Хрущёв высмеял британского и французского послов на приёме в польском посольстве в Москве: «Вы говорите, что мы хотим войны, а теперь сами попали в положение, которое я могу только назвать идиотским… Вы дали нам „хороший урок в Египте“. Кто мог ему возразить? Неделей позже „Нью-Йорк Таймс“ подвёл итоги. „Англия и Франция повели рискованную игру и, по-видимому, катастрофически проигрывают… Израиль пока что вырвался из кризиса в улучшенном положении“ (25 ноября 1956 г.). Ещё двумя неделями позже та же газета охарактеризовала Англию как скатившуюся отныне на положение „второстепенной державы“. В том же номере газеты сообщалось о выступлении в израильском парламенте некоего г-на Михаила Хазани: „По мнению г-на Хазани, неудача Англии и Франции достигнуть своих целей в Суэцком канале пошла на пользу Израилю… Израиль в настоящее время менее изолирован, чем перед наступлением на Синай 29-го октября, которое оттолкнуло его друзей и разъярило всех его врагов во всём мире… Израиль пожинает плоды новой дружбы с Францией, поставившей оружие, с помощью которой он смог одолеть египтян… Ещё несколько недель тому назад израэли дрожали при мысли, что они могут спровоцировать термоядерную войну. Однако, страх скоро прошёл, поскольку все эти угрозы явно были лишь средствами психологической войны. …По мнению некоторых членов Кнессета (израильский парламент), Израиль тоже мог бы воспользоваться этими методами… почему бы ему не использовать своего нынешнего положения, как угрозы международных осложнений, для побуждения великих держав оказать давление на Египет и другие арабские страны, чтобы они заключили (окончательный) мирный договор с Израилем?“

Эти цитаты показывают читателям, как мало надежд на передышку может существовать у всего мира, пока не будет окончательно ликвидирована сионистская авантюра. Неизбежной судьбой всех, кто связал себя с ней, будет полное фиаско, ибо такое же фиаско будет и её неизбежным концом, однако в каждой очередной катастрофе все шишки повалятся именно на пособников, а вовсе не на первоначальных инициаторов этого сумасшедшего предприятия. Оно нарушает сегодня все нормальные взаимоотношения между народами, натравляя друг на друга тех, у кого нет ни малейших причин для споров, провоцируя других на действия, которые не могу принести им ничего хорошего, и подстрекая третьих на угрозы мировой войной.

В том, что касается Англии, Суэцкая авантюра вновь завлекла её в трясину, из которой, как было показано выше, Эрнест Бевин попытался было её вытащить в 1947-48 гг., причём расплата в данном случае была столь тяжёлой, что, если сравнить весь процесс ввязывания в сионизм с подъёмом приговорённого по 13 ступенькам к виселице, то Англия уже вступила на двенадцатую; последней было бы окончательное разрушение всего Британского Содружества, и предостережение об этом послышалось со стороны самой влиятельной инстанции за пределами самой Англии (Канада), о чём в прошлом ни разу ещё не могло даже быть и речи. Англия оказалась на скамье подсудимых рядом с Израилем и Францией, и была осуждена как пойманный с поличным злодей. Угрозы посыпались со всех сторон, ни одна из поставленных целей не была достигнута, её войскам не только были поставлены весьма неприятные задачи, но им даже не было позволено их выполнить, и конечным результатом был один сплошной позор. На страну обрушились, в качестве дальнейших последствий, повышение налогов, лишения и трудности, что было очередной данью Сиону.

Одно во всём этом не подлежит сомнению: ничего этого не могло бы случиться, не будь создано в 1948 году еврейское государство. Если бы разразилась мировая война, её инициатором был бы Израиль; если она ещё раз разразится — а к моменту окончания данной книги к этому имеются все возможности — и её виновником и инициатором будет Израиль. Говоря от собственного имени, автор этих строк, как англичанин, смог бы примириться с Суэцкой авантюрой, если бы его убедили в том, что она могла бы служить каким-либо британским интересам; в этом случае он в состоянии был бы поверить, что британскому правительству было известно что-то, неизвестное автору, что могло бы как-то оправдать то, что по всей внешней видимости представлялось непростительным и заведомо обречённым на провал. Автор не в состоянии, однако, убедить себя в этом. Всё это представляется ему лишь очередным ложным шагом в той трагедии ошибок, которая началась в 1903 году, когда Англия впервые связала свои судьбы с сионизмом. Автор попытался проследить развитие этой трагедии с самого начала в этой книге. Ему кажется, что ничего иного не было сказано и с мест членов правительства в Палате общин по окончании катастрофы. Пока сэр Антони Иден восстанавливал своё здоровье на Ямайке, задача оправдания происшедшего выпала на долю его коллег, и один из них, Антони Хэд, по должности министр обороны, обосновал свою апологию совершённого вовсе не какими-либо британскими интересами, а тем, что его правительство отвратило угрозу «искалеченного Израиля, разбомблённого Тель-Авива и объединённого арабского мира»: автор вновь цитирует «Нью-Йорк Таймс», не имея на руках оригинального текста выступления министра; однако, ему кажется, что политики должны отвечать и за то, что о них пишется.

Естественным заключением из сказанного Хэдом должно быть, что поставленными его правительством целями были искалеченный Египет, разбомблённый Порт Саид и разъединённый арабский мир, из которых достигнута была лишь вторая, в то время как достигнуть первой и третьей не удалось. Спрашивается, каким британским интересам могли бы служить искалеченный Египет и разъединённый арабский мир? Какой англичанин согласился бы поддержать подобные действия, будь они представлены ему в такой форме до их совершения? И когда открытое стремление их правительства всеми средствами поддержать «осуществление сионистских стремлений» было объявлено английским избирателям перед тем, как их просили подать свой голос в порядке осуществления «демократии»? В некоторых болезнях современная медицина способна обнаружить первоначальный источник заразы, очаг болезни. Первоначальным источником всех пертурбаций, завершившихся действиями 29 и 30 октября 1956 г., безусловно был сионизм, без которого они не смогли бы совершиться в такой форме. В качестве логического следствия всех его шагов с тех пор, как он оформился как политическая сила в местечковых гетто в России столетие тому назад, он привёл весь мир на порог всеобщей войны, и на этом пороге никто не знал, какой вчерашний друг станет завтрашним врагом. Обман народов достиг здесь своей полной меры.

Может ли со временем из этого получиться что-либо хорошее? Несомненно может и должно: одних только современников все эти совершенно излишние тревоги и осложнения, в которых мы живём, продолжают непрестанно раздражать. Нам кажется, что появляются первые признаки поворота к лучшему. Народы, скованные цепями революционного коммунизма, начинают их сбрасывать; народы восточной Европы могут сбросить их собственными усилиями, а остаток скованного Запада сможет последовать их примеру. Автору кажется, что и евреи во всём мире начинают убеждаться в заблуждении революционного сионизма, близнеца другого разрушительного движения, и смогут к концу этого столетия наконец пойти одним путём со всем остальным человечеством. Какой иной вывод можно сделать из сообщения (если только оно соответствует истине) «Нью-Йорк Таймса» от 30 декабря 1956 г., что «менее 900 из общего числа евреев, бежавших из Венгрии, …решили поселиться в Израиле», в то время как «громадное большинство» из них предпочло поселиться в США или в Канаде. С другой стороны, однако, трудно не видеть опасности перенаселения этих стран массой восточных евреев, насаждение которых за последнее столетие и привело к существующему положению в мировой политике; в предыдущей главе мы цитировали еврейские источники по вопросу об исконной враждебности восточных евреев по отношению к Америке и её образу жизни. О событиях октября-ноября 1956 г. можно лишь сказать, что они сами явились достойной заключительной главой к настоящей книге, а в качестве сноски к Суэцкой истории можно цитировать обращение Эйзенхауэра к Конгрессу США за постоянным разрешением применять американские войска против «открытой военной агрессии со стороны любого государства, находящегося под контролем интернационального коммунизма». Похоже, что президент собирается повторять то, за что он же клеймил позором правительство Антони Идена, которое также якобы действовало против угрозы со стороны Египта, «контролируемого» Советами и снабжённого их вооружением. Что же касается «открытой» агрессии, то и американская военная история знает её примеры: «открытой агрессией» было, например, потопление американского линкора «Мэйн» в Гаванском порту в 1898 году, приписанное Испании, после чего против последней была начата война, закончившаяся отобранием в пользу Америки последних испанских колоний. Как до, так и после нападения на Египет международная печать на все лады обличала одно арабское государство за другим, как «контролируемых» интернациональным коммунизмом; обращение Эйзенхауэра к конгрессу США показывает перспективы того, как разрекламированное уничтожение коммунизма легко может обернуться нападением отнюдь не на коммунизм, а на арабов. Сам термин «под контролем коммунизма» не поддаётся никакому точному определению и открывает любые возможности для полного извращения положения путём пропаганды. За примерами ходить недалеко: 2 декабря 1956 г. в «Нью-Йорк Таймс» были опубликованы фото «русских танков, захваченных Израилем» во время нападения последнего на Египет; письма осведомлённых читателей заставили газету признать, что сфотографированные танки были не советскими, а американскими. Были ли они действительно захвачены у египтян, не поддаётся проверке; кто угодно может сфотографировать любой танк и снабдить снимок любым заголовком. Израильская армия первоначально была оснащена исключительно советским вооружением, однако мы не слышали о том, что на этом основании Израиль следует считать находящимся «под контролем интернационального коммунизма». Как бы то ни было, сообщения об обращении Эйзенхауэра в Конгресс США привели к немедленному подъёму курсов израильских акций на нью-йоркской бирже и к хвалебным проповедям в нью-йоркских синагогах. Причину ликования легко усмотреть в том, что Эйзенхауэр собрался посылать американские войска на Ближний Восток только по просьбе «одного или нескольких государств», подвергшихся нападению со стороны, «контролируемой коммунизмом». Поскольку Египет во всём мире был представлен как агрессор в Суэцкой авантюре в октябре 1956 г., совершенно очевидно, что и это условие применения американских сил может быть истолковано как угодно по усмотрению заинтересованной стороны. Если бы слова президента можно было считать честными и принимать всерьёз, то вполне естественно было бы ожидать, что по египетской просьбе американские солдаты оказали бы сопротивление израильскому вторжению в октябре 1956 г., однако — мягко выражаясь — представить себе подобное положение довольно трудно, как и невозможно представить себе американское военное вмешательство на Ближнем Востоке по просьбе какого-либо иного государства кроме Израиля; времена разумеется меняются и в нашу эпоху всё становится возможным. Пока что, однако, ближневосточные события в 1956 году не только сами явились заключительной главой к настоящей книге, но и лишний раз подтверждают всё в ней написанное.

Загрузка...