Срочный груз из прошлого

Глава шестая

Снаружи совсем стемнело, и мне кажется, что уже точно пора наверх. Я снова подымаюсь к люку, кое-как открываю его полностью и вылезаю на палубу под открытое небо, где некоторое время лежу и ничего не чувствую. Отдохнув немного, я поднимаюсь и осторожно выглядываю из-за габаритки. Прожектор с крыши рубки бьет выше моей головы, но мне ясно, что я здесь все равно как на ладони. Впрочем, если ползком спуститься с бака на площадку по краю борта, из-за кучи угля меня никто не увидит.

Что я и делаю. Лечь на брюхо и проползти несколько десятков метров не очень трудно, но вот встать потом… Если руки что-то еще могут сделать, то ноги стали совсем чужими. Голова тоже болтается, как у тряпичной куклы, шея совсем не держит. Да и глаза постоянно пытаются закрыться сами собой. Подсознательно понимаю, что очень вовремя выбрался из трюма. Вчера я еще был не в состоянии это сделать, а завтра сил бы уже не оказалось. Так бы я там, наверное, и загнулся. В общем надо использовать эту вспышку энергии, пока не поздно.

Рука натыкается на какой-то металлический предмет: не то старая кастрюля, не то еще что-то подобное. Главное — воду можно черпать. Я придвигаюсь к борту и осторожно опускаю вниз руку с зажатым в ней черпаком, так, чтобы поток воды не вырвал его. Ничего, обошлось. С трудом вытаскиваю наполненный водой черпак, ставлю его на палубу и некоторое время отдыхаю — подобные действия для меня равносильны зарядке с отягощением. Затем делаю три или четыре глотка по-осеннему холодной речной воды, отдающей тиной и нефтью.

Больше нельзя — вывернет. В желудке и так сразу начинает играть авангардный джаз-банд, но скоро все прекращается, и я прополаскиваю в этой же воде физиономию и руки. Мелькает мысль — как я сейчас выгляжу? Наверное, подходяще для того, чтобы пугать детей.

…Продолжаю свой трудный и утомительный путь вдоль площадки. В составе, похоже, две одинаковых баржи, да, кажется, еще и лихтер под бортом толкача. На этих лихтерах тоже есть укромные места…

Чем ближе я подбираюсь к буксиру, тем темнее становится у меня под руками и ногами (я передвигаюсь на получетвереньках), и тем лучше видны палубы и надстройки толкача. Скоро я убеждаюсь, что это двухтысячник, а еще через некоторое время различаю его номер и чуть не валюсь в воду от изумления: двадцать семь ноль два! Старый знакомый! Наконец-то, после стольких недель невезения, мне все же подвалила удача! Ведь на этом судне еще не так давно работал я собственной персоной в должности второго штурмана, пока не списался на берег.

Ну что ж, если светит удача, теряться нельзя. Потомки мне этого не простят… И откуда только силы взялись? В несколько прыжков я пересекаю корму баржи и, придерживаясь за швартов, перескакиваю на палубу толкача. Теперь — скорее на корму, там, за лебедкой, нужно посидеть какое-то время, осмотреться, а потом — на камбуз… Только не наваливаться на еду, а то, говорят, можно после голодухи копыта отбросить, если сразу много сожрать…

Просмотр украденных ксерокопий вызвал у меня приступ жестокого разочарования. Я был уверен, что найду если не список лиц во главе с Сошниковым, с перечислением совершенных ими преступных деяний, то хотя бы накладные на подлинный груз с указанием истинных пунктов отправления и назначения. Но, как оказалось, зря я надеялся.

Почти половину субботнего дня я проторчал в читальном зале библиотеки нашего района, чтобы избежать ненужных вопросов Таньки, и совершенно без толку — к полудню я уже сам себе казался сущим бараном, а не человеком с высшим образованием.

Передо мной была техническая документация на некое «изделие РДС-3», находящееся в количестве десяти штук в городе Сургуте на каком-то п/я 2148 при КБ № 1 Главгорстроя СССР. Из документации я только смог почерпнуть, что эти изделия находятся там в разобранном виде, но имеют полную комплектность. Здесь же имелось что-то вроде инструкции по сборке согласно прилагаемым спецификациям, в которых счет деталей и операций шел на тысячи.

Оригинальные документы находились, по всей видимости, в ужасном состоянии, текст кое-где совершенно не читался, и это еще больше усложняло мое занятие… Меня удивляло, что разработка документации датирована аж 1951-м годом — экая, право, древность! Впрочем, термины типа «лозивные линзы» уводили куда— то в область высокоточной оптики, в которой я был ни бум-бум. Аббревиатура «РДС» напоминала название куда более современной финансовой компании, но вполне могла означать такую штуку, как «рефрактор длиннофокусный стационарный», то бишь телескоп. Но на кой черт возить откуда-то с севера куда-то на Кавказ устаревшее астрономическое оборудование — этого я понять не мог. Специальная литература, которой я обложился со всех сторон, запутала меня еще больше, и я в конце концов прекратил это бесполезное занятие.

Но планы мои не изменились — что бы не оказалось в этих таинственных бумагах, мне все равно можно было обращаться только к одному человеку.

Среди множества моих друзей, приятелей, собутыльников и прочих можно было найти представителей самых разнообразных профессий вплоть до древнейших. Однако к черту скабрезности, я говорю о журналистах; хотя лично мне кажется, что наиболее древними являются все же профессии охотника и рыболова. Впрочем, в работе журналиста есть кое-что и от той, и от другой.

Саша Иванов, тот, который когда-то, еще на первом курсе, сидел вместе со мной на лекциях, спустя месяц после начала занятий понял, что допустил ошибку, связавшись с речным флотом, и постепенно начал все более прохладно относиться к основному курсу. Иное дело — занятия на факультете общественных профессий, где он, выбрав журналистскую специальность, пропадал почти все время. К моему удивлению и к удивлению всех остальных однокурсников, Сашка оказался превосходным борзописцем и через какое-то время пристроился в многотиражке пароходства. Затем грянула служба в армии. Сашка и там не пропал; хлебнув за первые полгода того, чего хлебает почти каждый молодой солдат, он начал подвизаться в окружной газете и до конца службы больше не брал в руки ни автомат, ни лопату. Дембельнувшись, Саша решил не возвращаться в институт, а если учесть, что из армии он привез с собой отличные рекомендации, то ничего удивительного не было в том, что бывший военнослужащий быстро устроился в областную молодежную газету. Правда, проработал он там недолго — возникли какие-то трения между ним и боссом. А недавно, как мне хорошо было известно, Саша сам стал боссом — начал почти единолично выпускать «Замочную скважину» — довольно ядовитую газету, которую сам он называл не иначе как «бульварной» и «желтой», имея в виду, наверное, места ее продажи и цвет бумаги. «Замочная скважина» имела скандальную популярность в городе, в первую очередь, благодаря тому, что там, кроме светской хроники зарубежья, частенько публиковались репортажи о разных махинациях наших «друзей народа», интервью с опальными прокурорами и заметки о сексуальных похождениях местных политических деятелей… Можно было бы рассказать о том, как Саша был неоднократно бит неизвестными личностями, как он сиживал в камерах райотделов, и как однажды под дверь его квартиры подложили бомбу, которая вдребезги разнесла косяк и убила соседскую кошку. Но к делу это в данном случае отношения не имело.

Прежде чем нанести Саше визит, я коротко переговорил с ним из таксофона, находящегося на окраине, и только затем поймал на улице мотор и поехал к Саше, причем попросил водителя остановиться совсем у другого дома. Наконец, решив, что предпринял все меры предосторожности, я подошел к квартире моего бывшего сокурсника, дверь которой была обшита железным листом, и позвонил.

В комнате, которую Саша называл своим рабочим кабинетом, царил невообразимый разгром. Больше всего, конечно, здесь было самых разных бумаг: отпечатанных листов, светокопий, гранок… На рабочем столе располагался компьютер с принтером, в углу комнаты громоздился устаревшего типа ксерокс, на который были свалены разные журналы и газеты. Возле стола находился вертящийся стул с прямой спинкой, а для посетителей предназначалось круглое кожаное кресло. На кресле сейчас дремал тощий кот, и мне пришлось попросить его убраться. Кот, однако, не желая расставаться с удобным местом, вцепился мне в руку всеми четырьмя лапами и больно укусил за ладонь.

— Чертово животное! — Я сбросил кота на пол.

— Наша косточка, журналистская, — хохотнул Саша, тогда как кот истошно замяукал. — Видал, какая хватка?.. Жена бывшая его Щелкопером прозвала… Ну, ладно, давай к делу.

Я все и рассказал. О том, как дважды ездил в Сургут, и о том, что из этого вышло, о подмененном то ли контейнере, то ли грузе в нем, о том, как поступили с моей почти что женой и со мной самим. Упомянул и о моих подозрениях насчет таинственной гибели Гены Бражникова.

Когда Саша выслушал всю эту информацию, я показал ему бумаги, которые стащил из сейфа, бывшего когда-то моим. И намекнул на то, что во всех этих странных махинациях участвуют кавказцы.

— Кавказцы?

— Да, наши в порту называли явно ихние фамилии… К тому же, этот Кисловодск — это же все там рядом.

— Точно… — Саша внимательно принялся рассматривать принесенные мною бумаги. — Черт, ничего не могу понять. Какие-то технологические схемы, но что за производство — хоть убей…

— Вот я о том же. Видно, что высокие технологии, но смущают даты…

— Пятьдесят первый год, однако… Схемы какие-то… Порядок сборки… Ничего себе — пятнадцать тысяч операций! Интересно, как только они будут в этом разбираться?

— В общем, Саша, я тоже ничего не понял. Рассчитывал, что найду компромат на ихнюю бригаду, а теперь не знаю что и думать…

— Не боись… Короче, ладно, я возьмусь. Подниму кое— какие связи в номерном институте. По-моему, здесь что-то интересное. Тебе бумаги срочно нужны?

— Конечно. Надо как можно скорее вернуть их на место.

— Хорошо. — Саша включил ксерокс и принялся снимать копии с копий. — Позвонишь мне в ближайшую пятницу, идет?.. Я постараюсь к этому времени все выяснить.

На следующей неделе в мою смену в порт вошла шестидесятая «Беломорка», прибывшая с Севера и груженая контейнерами. Как всегда, ночью, на этот раз с четверга на пятницу, но мне было глубоко плевать (как я думал вначале) и на теплоход, и на груз; я только помог судну пришвартоваться и проследил, чтобы мои мужики вовремя пришли на причал. Тем временем тепловоз зарядил под кран несколько вагонов — опять прямой вариант, и началась обычная беготня с передачей груза и сопутствующих документов.

Смотрел я на все это, смотрел, и разобрало меня жуткое любопытство. Какую же холеру грузят они в этих ящиках? Я взял у Ивана Павлюченко накладные и начал их перебирать. И вдруг… Надо же! Опять та же история! Опять тара из Сургутского ОРСа! На этот раз — контейнер номер 584 121 334… А ну-ка…

Я обошел стоящие под кранами вагоны и скоро наткнулся на этот ящик. Мелькнула шальная мысль: а что если сорвать пломбу и настоять на проверке груза по фактуре? Если сегодня на причале Иван собственной персоной, он не упустит такого момента. Я забрался на борт вагона, просунул руку в щель между контейнерами и…

— Ты что здесь делаешь?

Я, стараясь не делать резких движений, освободил руку и повернулся. Незнакомый. Ну, раз незнакомый, надо осадить.

— А ты сам-то кто такой, а? Чего тут ходишь? Хочешь, чтобы грейфер на уши надели?

— Ты еще пугать будешь, ах ты…

Незнакомый нагнулся явно за тем, чтобы взять что-то с земли, но я был начеку. В мгновение ока я перебежал к торцу вагона, перелез через автосцепку и спрыгнул у ярко освещенного леера, возвышавшегося над стенкой. Тут были и Иван, и эта самая Серикова, да и бригадир приперся сюда за каким-то лешим. Мой собеседник, чертыхаясь, карабкался под вагоном. Во всяком случае здесь он драку не станет затевать…

— Петрович! — раздался голос бригадира. — А я тебя тут ищу…

— А, здорово, — отозвался мой незнакомец, которого назвали Петровичем. — За рыбой?

— А как же… А то кричу твоим, спрашиваю где кэп, а они говорят — на берег подался…

Бригадир и Петрович спустились под стенку и по трапу перешли на борт — это я хорошо рассмотрел — шестидесятой «Беломорки». Я слегка поежился. Угораздило же меня засветиться самому капитану Климову!

Полный самых дурных предчувствий, я направился в контору, причем все время казалось, что меня сейчас окликнут, и придется побеседовать не с одним только капитаном, а еще с двумя-тремя приятелями из его экипажа. Впрочем, я в долгу бы не остался — не зря же, черт подери, живя еще в родной Казани, я почти каждый вечер принимал участие в драках между районами.

Никем все же не окликнутый, я поднялся на второй этаж, в нашу рабочую комнату. Павлюченко, покинувший причал чуть раньше, собирался обедать, я тоже ничего не имел против того чтобы перекусить, как вдруг в комнату ввалился наш сменный механик — старый юморист Василий Степаныч. Павлюченко так и подскочил:

— Ух, хорошо, что ты пришел, Я уж думал — все, прогул тебе ставить придется.

Степаныч был явно навеселе.

Протопав по комнате, он плюхнулся на стул, пригладил длинные седые волосы и пророкотал:

— Внук… Мужики, внук родился!

…Дальнейшее можно было бы и не описывать — дураку понятно, что за этим последовало — скинувшись на пару пузырей, мы заслали самого молодого грузчика в лавку… Утром, после диспетчерской летучки, мы спустились в раздевалку и прямо там допили почти всю водку (полбутылки мы выпили еще во время смены — не удержались). А вечером этого же дня мы собрались у Степаныча дома — «обмывать» внука. Событие, конечно, в жизни любого человека выдающееся, по этому поводу я даже надел костюм с жилетом и «гаврилкой», хотя, если честно, терпеть не могу галстуки. Мы неплохо нагрузились и засиделись допоздна. Таньку я, правда, успел заранее встретить, проводить до дома и сообщить, что приду поздно, предупредив, чтобы на улицу не высовывалась.

Выпивши, закусивши и пошумевши, мы начали расходиться. На улице я попрощался с гостями Степаныча и, поймав мотор, поехал восвояси. Выпил я, конечно, изрядно, но не настолько, чтобы искать, пусть даже неосознанно, каких-либо приключений.

Приехав в наш массив, я рассчитался с водителем, вышел из машины и направился дворами к дому, стараясь идти как можно ровнее и не думать о том, как Танька начнет ворчать: «Опять назюзюкался»…

Неожиданно я вспомнил, что сегодня пятница, и что я с этими празднованиями запамятовал позвонить Саше Иванову. Чертыхнувшись, я пошарил в карманах и, к счастью, нащупал жетон. Подойдя к телефону-автомату, висевшему на стене одного из домов, снял трубку. Аппарат, к удивлению, оказался в рабочем состоянии. Я набрал номер, услышал Сашино «алле», поздоровался и представился.

— Это ты? — быстро спросил Саша. — Андрюх, так твою, откуда у тебя эти бумаги?

— Я же тебе говорил, старик… Постой… Что случилось? — Я сообразил, что в голосе моего приятеля слышалась неподдельная тревога.

— Ты знаешь, что это такое?.. Так вот, старик, это технология сборки… — Саша понизил голос. — Атомной бомбы.

— Ты гонишь? — Я почувствовал, что начал резко трезветь.

— Нисколько. Эти документы принадлежат Госкомитету обороны. Тех времен, разумеется. Короче, слушай. «Изделие РДС-3» — это не телескоп, а плутониевая бомба, сделанная и испытанная как раз в пятьдесят первом году. А твоя «лозивная оптика» — это имплозивные линзы — то есть, специальный запал для подрыва плутония. Главгорстрой — это ПГУ — Первое главное управление, которым заведовал в те годы Берия, курировавший все ядерные программы. И еще я выяснил, что стратегический запас этих «РДС-3» как раз составлял десять единиц, отправленных на спецсклад какого-то КБ № 1 в одном из закрытых городов не то на Северном Урале, не то в Западной Сибири… В твоих документах есть спецификация всех узлов и деталей бомб, рассортированных по отдельным ящикам, и инструкция, как и в какой последовательности вести сборку — вот они эти тысячи операций! А ты знаешь, что такое «полная комплектность»?.. Это значит, что плутониевая начинка тоже где-то там, в одном из ящиков! Если твои деятели раскопали склад ядерного оружия, который вояки умудрились потерять в связи со смертью Берии или кого там еще в те годы, им крупно повезло. С десятью атомными бомбами, старик, отделенцы запросто начнут джихад или газават, как он там правильно называется! Да слышишь ты?!

— Слышу, слышу.

— Короче, завтра я жду тебя к девяти утра. Мы соберем толпу компетентных лиц и пойдем все вместе в УВД, в Госбезопасность, в прокуратуру, куда угодно… Понимаешь?

— Конечно!

— Короче, повторяю: жду тебя завтра утром в девять часов. Хорошо?

— Да, конечно!

— Ну, все, пока! Старик, мы с тобой попадем в историю!

Я повесил трубку и потряс головой. Чертовщина! Атомная бомба, ведомство Берии… Снится мне все это, что ли…

— Эй ты, хер ушастый! Стоять!

Ничего себе, однако. Я повернулся в сторону наглеца, имевшего глупость сказать такое и, к огорчению своему обнаружил, что наглец не один.