Стамбул. История. Легенды. Предания

Храм Святой Софии при турецком владычестве

Когда турки заняли все кварталы Константинополя и обезоружили последних сопротивлявшихся, султан Мехмед II через Харисийские ворота торжественно въехал в завоеванный город. В сопровождении свиты он проехал по главным площадям и улицам византийской столицы и направился к храму Святой Софии, в котором укрылись около 10 000 человек. О приближении турок христиан известили звуки их труб и бряцающего оружия. С грохотом упали двери, и толпа янычар ворвалась в храм, сокрушая все на своем пути…

В течение одного дня все мужчины были связаны веревками, а женщины — собственными покрывалами. Чтобы поскорее всех увести, хватали и связывали как попало: девушек — с рабами, священнослужителей — с привратниками, сенаторов — с монахами. Несчастных монахинь силой отрывали от алтарей и с растрепанными волосами гнали вон из храма. Кругом раздавались стоны, плач и предсмертные крики умиравших:

Так писал один из очевидцев о Святой Софии, которую русский паломник мечтал увидеть и благоговейно плакал и молился при появлении на горизонте ее купола. А теперь пленных вывели из храма и, как животных, погнали по улицам города. По дороге к ним приставали новые партии, и так было захвачено около 60 000 пленников.

А потом завоеватели стали грабить святыни. Все, что веками стекалось в храм Святой Софии, было похищено: золото, серебро и жемчуг, сосуды и украшения… А когда больше уже нечего было грабить, завоеватели изорвали картины и сломали статуи. А потом бросили все это на пол и попрали ногами. Историк Франтца, очевидец падения Константинополя и вместе с другими византийцами попавший в плен, впоследствии писал:

В пятницу, на третий день после завоевания Константинополя, обычная в тот день мусульманская молитва происходила уже в Святой Софии, наскоро обращенной в мечеть. Султан взошел на минбар (кафедра для проповедей) с саблей в руке и прочел котбу. В некоторых хрониках сказано, что в этот день один греческий священник вышел из подвала церкви, где он прятался три дня, принял веру победителей и указал султану место, где были спрятаны церковные сокровища.

Впоследствии султан Мехмед II прибавил к Святой Софии два минарета и два контрфорса с юго-восточной стороны. При султане Баязиде II был построен еще минарет (у дворцовых ворот). В 1569 г. султан Селим II возвел еще два минарета и несколько подпорных стен, а султан Мурад III поставил внутри храма мраморные трибуны и две большие алебастровые урны, взятые из Пергама и предназначавшиеся для омовения мусульман. Наверху собора, благодаря усилиям великого визиря Мехмет-паши, появился алем — бронзовый вызолоченный полумесяц.

Переделывая собор в мечеть, турки уничтожили многие мозаики и фрески со святыми образами, часть их покрыли надписями или затянули толстым закрашенным холстом, так как ислам запрещает иметь в мечетях изображения. Некоторые мозаики были разобраны и проданы иностранцам. И только четыре шестикрылых серафима, украшавшие паруса куполов, видны еще и теперь, но на их лицах нарисованы большие звезды.

Алтарь храма был заменен михрабом; около него вместо императорского места были устроены максура (заповедное место для султана), место для муфтия и беседка для придворных. Трибуна султана, поддерживаемая колоннами и окруженная золотой решеткой, была построена Ахмедом III, а до того времени максура была приделана к стене.

Ковры, покрывшие плиты пола, располагались так, чтобы лица верующих были обращены к Каабе. Минбар мечети состоял из кафедры под остроконечным навесом. На нее всходили по очень крутой лестнице с великолепными перилами.

Старинные серебряные люстры-канделябры храма Святой Софии были заменены железными. Тысячи лампад помещаются на этих обручевидных люстрах, украшенных страусиными яйцами, цветами и букетами золотых листьев. По восточному преданию, лампады олицетворяют небесные звезды, которые освещают окружающие их страусиные яйца — символ их спутников, а пучки золотых листьев изображают кометы. Люстра, спускающаяся с центра купола, была повешена при султане Ахмеде III; к ней привешен большой золотой шар. Место, занимаемое этой люстрой, считалось святым, так как здесь можно было встретить Хадира — очень почитаемого мусульманского святого, который иногда приходит, чтобы помочь людям. В куполе, на месте прежнего изображения Предвечного Бога, написаны стихи из Корана.

При входе около дверей, предназначавшихся для султанов, проделано так называемое «Холодное окно», из которого всегда дует ледяной ветер. На верхней галерее с южной стороны устроены две двери с изваяниями: одна называется «Воротамирая», другая — «Воротами ада». В западной стороне верхнего этажа, около окна, верующие видят «Светящийся камень» — мраморную плиту, привезенную из Ирана. Она имеет свойство поглощать солнечные лучи днем и светиться ночью.

Если войти в Святую Софию из северных дверей нартекса, можно увидеть облицованную бронзой колонну, которая всегда влажная. Верующие и паломники приписывают «Влажной колонне» чудотворную силу. Страдающие какой-либо болезнью вставляют палец в отверстие и потом проводят им по больному месту.

Выше говорилось, что при возведении Святой Софии впервые применялся мрамор различных цветов и оттенков. Некоторые узоры явились поводом для рождения всевозможных легенд. На одной из мраморных плит, справа от амвона, есть рисунок, напоминающий кисть руки. В старых путеводителях говорилось, что это отпечаток руки султана Мехмеда II, который в день взятия Константинополя въехал в храм верхом на коне по трупам павших христиан. Испугавшись, конь поднялся на дыбы, и, чтобы не упасть, султан вынужден был опереться на стену… Однако легенда эта не совсем верна, так как, по сведениям византийских писателей и турецких историков, султан вошел в храм пешком и остановился, изумленный красотой собора.

В середине XIX в., когда огромное здание собора вот-вот готово было обрушиться, султан Абдул-Меджид приказал основательно его отреставрировать — укрепить расходившиеся стены, стянуть купол и т.д. Для этого был приглашен знаменитый зодчий Фоссетги, который в первую очередь решил сломать все лишние контрфорсы и обновить наружные стены.

Когда с внутренних стен была отбита штукатурка, закрывавшая фрески, их показали султану и спросили: «Заштукатурить ли их снова или только слегка позолотить?». Следует вспомнить, что в последнем случае фрески, естественно, будут просвечивать, что нарушило бы правила ислама, не допускавшие в мечетях изображений. Султан задумчиво посмотрел и сказал: «Нет, позолотите только слегка. Может быть, когда-нибудь придется их снова совсем открыть».

Внутренность храма после 400 лет вернула свои прежние краски, вновь выступила драгоценная мраморная облицовка Святой Софии и мозаики на золотом фоне. Правда, некоторые изображения погибли (полностью или частично), все изображения живых существ были покрыты слоем извести, но при работе были приняты все меры предосторожности: сначала турки закрыли все фигуры парусиной, на которую потом нанесли тонкий слой краски. Но все же некоторые лики и сегодня можно различить сквозь штукатурку, и в мечети до сих пор сохраняются мозаичные сокровища, насколько это допустимо с точки зрения ислама.

Перед главным входом в храм находится открытая, овальной формы паперть длиной 50 и шириной 3 м. В прежние времена она была ограждена аркадами, но теперь от этого сооружения остались только незначительная часть и мраморный бассейн с фонтаном. Далее следуют два крытых притвора: в прежние времена здесь в ожидании отпущения грехов стояли кающиеся и новообращенные; последние ждали крещения, которое должно было ввести их в лоно Церкви.

На верхних хорах в юго-восточной части храма мусульмане показывают глыбу красного мрамора и уверяют, что это осколок от колыбели Иисуса Христа. А чуть дальше — бассейн, который будто бы использовался для омовения Спасителя.

В 1935 г. по распоряжению президента Турции Кемаля Ататюрка храм Святой Софии был превращен в музей. Реставраторы вскрыли часть мозаик. Над дверями при входе в храм открылась хорошо сохранившаяся мозаика с четырьмя фигурами — Мария с Младенцем Христом, справа от нее — император Константин Великий с макетом города Константинополя, слева — Юстиниан держит план Святой Софии. Но вообще мозаичных картин сохранилось очень мало, хотя сейчас они постепенно освобождаются из-под краски и предстают в своем первоначальном виде (например, образ Пресвятой Богородицы в алтаре).

В правой части собора имеется небольшая ниша. Если приложить ухо к стене, можно услышать легкий шум. Христианские жители Стамбула сложили легенду, согласно которой в день штурма Константинополя, когда турки ворвались в храм, священник, продолжая читать молитву и держа в руках чашу со Святыми Дарами, направился к боковому нефу. Уже мечи готовы были поразить его, как неожиданно стена раскрылась, и он исчез в ней. Легенда утверждает, что священник в своем укрытии продолжает читать молитву, и когда Святая София вновь станет христианской, он вернется к алтарю, чтобы продолжить службу…

В России это предсказание воспринималось не только как легенда. Многие русские поэты (Г.Р. Державин, А. Мей, А. Толстой, Ф.И. Тютчев и др.) так или иначе отразили в своих стихотворениях образ Царьграда — города, который, как они считали, должен принадлежать русским. У поэта А. Майкова есть стихотворение «Ай-София»:

Зодчий Фоссетти не упустил случая и разыскал ту потаенную дверь: ее отперли, убедились, что она ведет в маленькую сводчатую часовню, и снова заперли.

Во дворе Святой Софии, справа от ворот, находятся тюрбе (закрытые гробницы) четырех султанов. Тюрбе султанов Мустафы I и Ибрагима — это древняя христианская крестильня. Тюрбе султана Селима II представляет собой шестиугольное здание; кроме самого султана здесь захоронены его жены, пять дочерей и семнадцать сыновей, задушенных по приказу султана Мурада III при восшествии на престол. Тюрбе самого султана Мурада III — это квадратное здание, облицованное майоликой. Вместе с султаном здесь похоронены его родственники и девятнадцать сыновей, задушенных по повелению султана Мехмеда III.

Столь кровожадная традиция началась еще в правление султана Мурада I (1360—1389), когда был раскрыт заговор, в котором участвовал и его сын. Все участники заговора (в том числе и сын султана) были казнены, а в 1478 г. братоубийство в династии Османов было узаконено. Однако установленный султаном Мехмедом II закон скорее способствовал усилению вражды между его сыновьями, чем ослаблению ее.

Здесь следует сделать небольшое отступление, чтобы рассказать, что юридические действия султанов как обладателей абсолютной власти не должны были противоречить Корану и шариату, фактически же власть их никакими законами не ограничивалась. Вместе с тем султаны сами часто становились жертвой недовольных ими групп сановников или собственных сыновей, покушавшихся на отцовский трон.

Так, султан Мехмед , в молодости отличавшийся жизнерадостностью и общительностью, с годами превратился в скрытного и подозрительного человека. Он постоянно опасался за свой престол и даже за саму жизнь, и надо отметить, что имел для этого множество оснований. Когда в 1482 г. он отправился в далекий поход против Узуна Хасана (султана государства Ак Коюнлу), некоторые крупные сановники попытались свергнуть его и посадить на трон его сына Джема. Но в начавшейся борьбе за трон тот потерпел поражение и вынужден был бежать сначала в Египет, потом на остров Родос, оттуда — во Францию и, наконец, в Италию. Здесь он попал в руки папе римскому Александру VI (Борджиа), который через некоторое время направил послов к Баязиду II с предложением: великий понтифик обязывался содержать Джема за ежегодную выплату в 40 000 дукатов либо умертвить его за единовременную сумму в 300 000 дукатов. Султан выбрал второй вариант, и в 1494 г. Джем по приказу папы римского был отравлен в Неаполе…

Были и другие попытки подобного рода, например, султана Мехмеда II не раз пытались отравить венецианцы. После этого была введена тайная охрана султана, вооруженным людям запрещалось приближаться к нему. Вот тогда-то, желая избежать даже малейшей возможности борьбы между сыновьями за престол, он и издал едва ли не самый чудовищный в истории закон, гласивший: «Тот из моих сыновей, который вступит на престол, вправе убить своих братьев, чтобы был порядок на земле». И закон этот остался не только на бумаге: 60 принцев Османской династии в XVI—XVII вв. погибли насильственной смертью — некоторые из них в младенческом возрасте…

Сам Мехмед II, завоеватель Константинополя, был отравлен своим врачом по наущению собственного сына Баязида II. Отцеубийцу постигла та же участь — он тоже был отравлен по наущению сына Селима I.

Мечеть Эйюба

После завоевания Константинополя разрушения в городе были огромными, но столица бывшей Византийской империи недолго оставалась в развалинах. В интересах самих завоевателей было прекратить уничтожение выдающихся памятников культуры, тем более что Константинополь сразу же был превращен в столицу могущественной Оттоманской (Османской) империи[45]. Город переименовали в Исламбул. Со временем название это трансформировалось в Инстанбул, еще позднее — в Стамбул.

Падение Византии не означало конца славы Константинополя. Город, засиявший под новым названием, начал быстро приобретать восточный облик, все стало приспосабливаться к турецкому укладу жизни, причем каждый строил свой дом там, где ему нравилось. Улицы сужались, дома отгораживались от внешнего мира глухими заборами, балконы затеняли и без того темные уличные проходы.

Но город и украшался. Наряду с восстановлением разрушенных зданий особое внимание уделялось укреплению городских стен. Строились мечети, план которых турки взяли с плана Святой Софии без всякого изменения в главных основаниях, только прибавили некоторые части, как того требует ислам. Например, в мусульманских мечетях нет колоколов, как в православных храмах. Вместо колоколен при каждой мечети возведены минареты, с которых муэдзин призывает правоверных на молитву.

Арабское слово «минарет» («маяк») принято в том смысле, что указывает путь истинной веры. Муэдзин ходит кругом по сделанной вокруг минарета галерее и, останавливаясь в четырех местах, поет «езан» (приглашение): «Один Аллах, и Магомет — Пророк его! Придите молиться, придите к спасению!». Призывы эти повторяются пять раз в сутки, в одно и то же время, и в прежние времена жители Стамбула по этим своеобразным «часам» сверяли свои занятия.

В Стамбуле мечетей столько, что перечисление только главных из них может занять довольно много времени и места. Еще до турецкого завоевания в Константинополе было две мечети, древнейшей из которых являлась Арабджами (в Галате). Ее выстроил в 97 г. хиджры Муслим-бин-Абдул Мелик. Когда арабы покинули мечеть, она превратилась в латинскую церковь. Мечеть эта сильно пострадала от войн, пожаров и землетрясений. После взятия Константинополя мать султана Мехмеда II вновь отстроила ее, после чего в мечети вновь стали отправлять мусульманский культ.

Мечеть Эйюба была первой, которую турки построили после завоевания Константинополя. Место, где она возведена, при византийских императорах называлось Космидион и соседствовало с храмом Влахернской Божией Матери. Через три дня после завоевания Константинополя великий шейх Акджемеддин, любимец султана Мехмеда II, увидел во сне ангела, который указал ему место, где покоились останки Эйюба Ансара — знаменосца и сподвижника Пророка Мухаммеда.

Над могилой знаменосца Эйюба Ансара по указу султана было возведено восьмиугольное мраморное тюрбе (закрытая гробница)[46], представляющее собой небольшое здание, с трех сторон окруженное галереей. Внутри и снаружи стены тюрбе облицованы майоликовыми плитками; в центре зала расположено небольшое надгробие, убранное темно-зелеными покрывалами, расшитыми золотом и серебром. Могила Эйюба окружена высокой серебряной оградой, в углах которой стоят массивные серебряные подсвечники. Ограда эта за прошедшие века зацелована так, что в медной доске у окошечка, через которое заглядывают в тюрбе, образовалось углубление.

В зале разложены древние рукописи Корана; во времена Османской империи у гроба Эйюба Ансара служители мечети днем и ночью читали суры из Корана. Мусульмане очень почитают эту мечеть еще и потому, что в ней хранятся священные реликвии, и в их числе — камень «со следами ступни Пророка», на котором стоял Пророк Мухаммед, наблюдая за строительством Каабы. Камень был перевезен в Стамбул, но об этом долго никто не знал. Когда же его случайно обнаружили в Серале, то вделали потом в стену с правой стороны мечети (на высоте человеческого роста) и окружили серебряной рамой.

Неподалеку от мавзолея Эйюба есть священный колодец, вода которого, по преданию, наделяет бессмертием всех, кто из него напьется. Но теперь он сокрыт от смертных и откроется только тогда, когда человек, очистившись от грехов, будет достоин напиться этой воды. Сейчас же только малая часть дивных свойств ее перетекает в находящийся поблизости фонтан. Целебную воду из него черпают серебряными ведрами и подают мусульманам в серебряных стаканах. Исцелившиеся оставляют здесь части своей одежды, которые висят на мраморе и дорогой позолоте. В 1459 г. из обломков греческих храмов, разрушенных временем и войнами, была построена мечеть, которая считается самой священной в Стамбуле, и для турецких мусульман-суннитов она стоит в одном ряду с такими святынями, как Мекка, Медина и Иерусалим. Возведение ее началось в 1458 г. — через пять лет после завоевания города. Мечеть утопает в зелени деревьев, среди настоящего сада кипарисов и тюльпанов, окутанного спокойствием и тишиной, навевающей мысли о вечном. В ней глаза любуются изящной хрупкостью орнаментов и пастельно-зелеными коврами, которыми устлан каждый уголок мечети.

В царствование султана Мурада III мечеть была перестроена, а при султане Ахмеде III (1703—1730) повторно достроена. Мечеть Эйюба сложена из белого мрамора, не имеет колонн и украшений. Купол ее покоится на четырех столбах, вделанных в стены. Около мечети возвышаются два стройных минарета — «как две руки, возносящие утром и вечером молитвы народа к небу».

Рядом с каждой мечетью, как правило, находятся могилы ее основателя, его жен и детей. Гробница основателя всегда располагается против двери мечети, а могилы его жен и детей — в симметричном порядке вокруг тюрбе, величина которого зависит от положения усопшего. В тюрбе стоит гроб с прямоугольным основанием и с крышкой в форме призмы. Гробницы обычно покрываются богато вышитыми золотом и серебром бархатными покрывалами, а иногда дорогими шалями, побывавшими в Медине, где они лежали на гробнице Пророка, или в Мекке.

После смерти многие хотели быть похороненными поближе к мечети Эйюба, поэтому вскоре здесь возникло богатейшее кладбище, которое со временем растянулось до самой вершины холма. На нем хоронили самых знатных особ. Под сенью платанов и кипарисов здесь упокоились жены султанов, вельможи, военачальники, евнухи, шейхи и многие выдающиеся люди турецкой истории, над могилами которых поставлены великолепные надгробные памятники.

Еще около 100 лет назад под кудрявую зелень мечети Эйюба не смела ступать нога иноверца. Лишь правоверный мусульманин после нескольких омовений и молитв удостаивался чести приблизиться к священным реликвиям мечети; «неверные» не имели права даже взглянуть на них. В настоящее время двери мечети Эйюба и тюрбе открыты для всех туристов независимо от их вероисповедания, поэтому теперь здесь всегда многолюдно. Во дворе среди верующих, пристроившихся на бортиках фонтана, на камнях или просто сидящих на корточках и неторопливо ведущих беседу, можно увидеть важно прохаживающегося аиста. Здесь же копошатся сотни голубей, которых паломники кормят зерном; его продают специальные продавцы, которые сидят во дворах почти всех мечетей.

Султанский дворец Топкапы

Возведение первого османского дворца началось при султане Мехмеде II Завоевателе в 1466 г. на месте древнего форума Тавра[47]. В этой резиденции, охранявшейся 500 бестаджи[48], султан жил до возведения Топкапы-серая, который он повелел возвести на старом акрополе Византия, построенном еще императором Септимием Севером. В древности на этом акрополе устраивались общественные игры, а потом высился дворец императрицы Плакиды. В последние годы существования Византийской империи здесь располагалось здание, в котором размещалось духовенство храма Святой Софии.

Дворец Топкапы («Дворец у пушечных ворот») строился на мысе, отделяющем бухту Золотой Рог от Мраморного моря. На протяжении двух километров он был окружен древними византийскими стенами, а от города его отделяла высокая стена длиной 1400 м, возведенная турками. Территория дворцового комплекса равняется площади Московского Кремля и Китай-города вместе взятым. Топкапы состоит из нескольких великолепных зданий, киосков (павильонов), мечетей, фонтанов и других сооружений, возводившихся в разное время, так как каждый султан что-то убавлял или прибавлял по своему усмотрению. На территории дворца размещались также бани, сады, кипарисовые рощицы и арсенал, в котором хранилось разное оружие (в том числе и принадлежавшее крестоносцам). Все строения соединялись между собой мабейнами (род коридоров).

Главные ворота, ведущие в Топкапы, находились на вершине холма и назывались Баб Хумаюн («Высочайшие»). Отсюда и пошло выражение «Высокая Порта», так как в прежние времена все политические дела в Турции решались на мощеном дворе и в залах у этих ворот — «у султанского порога» (то есть перед входом в покои султана). Никто, кроме визирей и иностранных послов, не имел права въезжать в эти ворота верхом. Около главных ворот всегда стояли 50 стражников, которые назывались «капичи».

«Высочайшие» ворота были воздвигнуты в 1478 г. при султане Мехмеде II, впоследствии они перестраивались при султанах Махмуде II и Абдул-Азизе. Из документов XV в. известно, что прежде над воротами был устроен павильон с башней, но вот уже 100 лет как его там нет. В стене, по сторонам ворот, были сделаны углубления, в которых выставлялись головы незнатных преступников.

За воротами Баб Хумаюн размещался большой мощеный двор, посреди которого был врыт высокий мраморный столб[49]. На этом столбе выставлялись головы пашей и других знатных преступников. Каждую голову клали на большое серебряное блюдо, а стоявший рядом «бестаджи» указывал на нее палкой и перечислял все преступления казненного. На наклеенной на ближайшем столбе «яфте» указывалось имя, звание, должность и прочие подробности, относившиеся к преступнику. Головы сановников меньшего ранга укладывались на деревянную тарелку, а рядовых чиновников — просто на землю. Каждое утро шли сюда жители средневекового Стамбула, чтобы посмотреть на головы казненных.

Напоказ народу здесь выставлялись также уши и носы неприятеля как трофеи победы. В 1822 г. победитель Патраса прислал несколько мешков с такими «трофеями», которые были высыпаны перед главными воротами, где из них образовались две огромные кучи. Султан и его сановники ежедневно проезжали мимо, и эти лоскутья человеческие валялись здесь до тех пор, пока распространившееся зловоние не заставило убрать их.

В первом дворе возвышался и печально знаменитый придворными мятежами «платан янычар», вокруг которого собиралось с требованием головы какого-нибудь ненавистного ему паши войско. И янычары не уступали до тех пор, пока не исполнялось их желание и голова военачальника не появлялась на острие пики. Несмотря на то что на первом дворе всегда толпилось много чиновников и служителей, здесь царила глубокая тишина. Нарушивший ее подвергался телесному наказанию.

В пределах первого двора Топкапы размещается Парадный дворец, построенный султаном Махмудом II (1803— 1833) и выдержанный в двух стилях — барокко и ампир. Возведен он был для того, чтобы султан мог наблюдать из него парадные шествия. На сводах окон, выходящих теперь на проспект, каллиграф Иззет-эфенди в свое время сделал на черном каменном фоне стихотворную надпись металлическими буквами, покрытыми позолотой.

В конце первого двора располагаются вторые ворота, более массивные — они называются «Ворота приветствия» (их тоже охраняли 50 стражников). По обе стороны от них возведены две восьмиугольные башни с остроконечными крышами и стрельчатыми окнами, что придает всему сооружению вид средневекового замка Западной Европы. Башни были построены в XVI в. при султане Сулеймане I. «Ворота приветствия» были двойными, и запирались они как со стороны первого, так и со стороны второго двора. Впоследствии эти ворота не раз подвергались реконструкции. Верхнюю часть и боковые стороны их украшают многочисленные религиозные надписи и тугры (монограммы султанов).

Великим визирям, высоким чиновникам и иностранным послам верхом разрешалось доезжать только до этих ворот, а потом они должны были спешиться у священного камня и дальше следовать пешком. За «Воротами приветствия» размещался второй двор Топкапы — дипломатический. Здесь отмечались важнейшие события Османской империи, в частности, вступление на трон нового султана, религиозные праздники, на которых два раза в год раздавали сладости, и т.д. Здесь же каждые три месяца янычары получали плату за свою службу.

От «Ворот приветствия» шесть дорожек ведут к разным уголкам второго двора (к султанской конюшне, гарему, залу заседаний Тайного совета, дворцовым кухням и т.д.). На втором же дворе Топкапы для палачей и их помощников было устроено особое помещение, на стенах которого висели орудия пыток. Стояла в ней и мортира, в которой безжалостно раздроблялись головы вельмож, впавших в немилость. Здесь же не один паша, визирь или государственный министр почувствовал, как медленно и туго стягивается вокруг его шеи упругая веревка.

Во втором дворе послам иностранных государств приходилось ждать, сидя на долго сохранявшейся и потом деревянной скамье. Это были очень неприятные и тревожные часы ожидания, так как на этой же скамье сидели и предательски захватывались неугодные визири. Не имея возможности избегнуть приготовленной им засады, они тут же попадали в руки поджидавших их палачей.

В другом месте второго двора располагалась так называемая «комната воздыханий», в которой исчезали становившиеся в тягость родственники султана. Еще дальше было устроено окно, которое отворялось только по ночам; из него выбрасывали в море трупы удушенных преступников. Здесь же зашивали в мешки впавших в немилость красавиц-султанш, потом их относили на берег Босфора, и они погибали в его волнах.

Неподалеку от дворца располагались казармы; в них обычно размещалось 8—10 тысяч отборных воинов, так что султан постоянно имел возле себя войско, готовое в любой момент навести порядок в столице. В настоящее время неподалеку от бывших казарм янычар стоит красивая порфировая колонна с коринфским карнизом. Турки называют эту колонну «Кыз-таш», и о ней сложена красивая легенда:

Называют этот памятник и «Колонной девственности», и о ней рассказывается, что когда-то она стояла в так называемом Зевгме — на холме, где император Константин устроил публичный дом…

На втором дворе Топкапы, направо от стены, располагались кухни, которых было три. В главной дворцовой кухне готовили еду примерно для 4000 человек: для начальника стражи, для знатных вельмож, присутствовавших на заседаниях «Дивана», для наложниц гарема и т.д. Кухня, в которой готовили еду для султана и его семьи, называлась «куш-хане». Рассказывают, что на кухни ежедневно доставлялись мясо 40 свежих и соленых быков, 200 баранов, 100 ягнят, 10 телят, 200 куриц, 200 пар цыплят, 100 пар голубей, 50 гусей и 50 индеек.

В 1574 г. в Топкапы случился большой пожар, во время которого главная кухня сгорела, но впоследствии ее восстановил придворный архитектор Синан. Теперь она представляет собой длинное здание с куполами и дымоходами, состоящее из десяти комнат. В настоящее время в этих помещениях выставлена богатая коллекция китайского и японского фарфора — 10 700 редких и ценных предметов. После пекинской и дрезденской коллекция фарфора дворца Топкапы по ценности является третьей в мире.

Самыми старыми и самыми ценными в китайской коллекции являются предметы «Селадоновой серии», которые ученые относят к временам правления династий Мин, Юань и Сун (X—XIV вв.). Большая часть китайского фарфора использовалась в качестве посуды, но в силу своих замечательных качеств эта посуда до сих пор выглядит как новая, хотя султаны пользовались ею постоянно. Считалось, что если в сосуд из селадона[50] попадет отравленная пища, то он изменит свою окраску, а эмаль потрескается.

Самая большая часть коллекции китайского фарфора относится ко времени правления династии Мин — это так называемая «Бело-голубая серия» (XIV—XIX вв.). Синим кобальтом на белом фоне нарисованы пейзажи, драконы, животные, цветочные узоры, а часто и монограммы правящей династии. На предметах, изготовленных специально для султана, можно увидеть стихи из Корана и арабские надписи. Особенно замечательна в этой серии ваза из Аннама[51], датированная 1450 г.

Третьей из дворцовых кухонь была «хелван-хане» (кондитерская), представлявшая собой небольшое здание с четырьмя куполами. Оно было построено рядом с главной кухней знаменитым архитектором Синаном во время правления султана Сулеймана Великолепного. Свой современный облик постройки прибрели после реставрации 1945 г. В настоящее время в первой комнате «хелван-хане», выходящей во двор, выставлена бронзовая и медная кухонная утварь, которая использовалась для приготовления различных десертов. Рядом с гигантскими котлами и горшками здесь представлены великолепные кувшины, чашки и другая посуда с золотым и серебряным покрытием.

Из «кондитерской» через небольшой проход, расположенный у очага, можно попасть в «речел-хане», где готовились в основном варенье и мармелад. Теперь здесь разместилась коллекция стеклянных и фарфоровых изделий, изготовленных в Стамбуле в XVIII—XIX вв. (продукция фабрик «Бейкоз», «Топхане», «Йылдыз»).

А коллекция европейского фарфора и серебра разместилась в здании напротив дворцовой кухни и с 1984 г. занимает два этажа. В небольшой комнате на первом этаже представлены 3000 предметов из серебра, но это только часть коллекции. Среди них — великолепные произведения придворных мастеров, дары от подданных из разных концов Османской империи, а также подарки из других государств (в основном из Европы). На втором этаже музея размещается интересная коллекция европейского фарфора XVIII—XIX вв., изготовленного в Лиможе, Севре, Мейсене, Санкт-Петербурге и др. Почти все экспонаты этой коллекции были в свое время подарены султанам представителями разных стран Европы.

Слева в конце второго двора находится здание бывшего «Дивана» (Зала заседаний), в котором Тайный совет собирался один раз в неделю — по вторникам после утренней молитвы. Здание «Дивана» было построено в византийском стиле, с квадратной башней. Этот зал, по размерам своим довольно большой, но низкий, состоит из нескольких соединенных между собой комнат (Палаты совета, Кабинета для составления судебных протоколов[52]и Кабинета великого визиря). Стены его облицованы расписным фаянсом, а потолок украшен золотыми арабесками.

При желании султан мог присутствовать на заседаниях «Дивана» невидимо и незаметно для всех, так как в стене напротив было зарешеченное окошечко, через которые султан мог видеть и слышать все, о чем спорили в Совете. И только сверкание бриллиантового пера на чалме могло выдать присутствие невидимого в полутемной отгороженной ложе, но грозного для всех повелителя.

В настоящее время неподалеку от «Дивана» расположилась Оружейная палата (бывшая сокровищница), в которой собрана богатейшая коллекция турецкого оружия, начиная с луков и стрел. Оружейная палата, представляющая собой длинное здание с окнами, является одной из старейших построек дворцового комплекса Топкапы. Она увенчана восемью одинаковыми куполами, покоящимися на трех массивных колоннах. Долгие века здесь хранилась казна необъятной Османской империи, которая включала в себя личное имущество султана, а также подарки из разных стран Европы, Африки и Дальнего Востока.

Коллекция оружия впервые была выставлена в этом здании в 1928 г. Сегодня здесь можно увидеть около четырехсот экспонатов VII—XIX вв. из разных стран: турецкие, арабские и персидские мечи; кинжалы, скипетры, кольчуги, щиты, стрелы, пистолеты и ружья. Здесь, в частности, выставлено и массивное золотое ружье — подарок английской королевы. Особый интерес у многочисленных посетителей вызывают индийский щит XVI в., инкрустированный перламутром, и японские кольчуга и меч, которые в 1891 г. были подарены султану Абдул-Меджиду.

Из второго двора ворота Баб Саадет («Ворота счастья») вели в третий двор — «Эндерун», украшенный цветами и фонтанами. Над этими воротами, которые располагались в конце кипарисовой аллеи, устроена островерхая кровля, покоящаяся на четырех мраморных колоннах. Раньше «Ворота счастья», потолок и стены которых покрывала искусная роспись, охранялись черными и белыми евнухами. На фоне этих ворот происходили важные в истории Османской империи события и великие торжества: вступление султанов на престол, принятие почестей во время религиозных праздников, посвящение военачальников в новый чин.

За «Воротами счастья» сразу же размещался «Зал аудиенций» («Тронный»), возведенный в правление султана Мехмеда II и полностью перестроенный в 1723 г. при султане Ахмеде III. Современный же свой облик здание приобрело в результате реконструкции после пожара 1856 г. Внутренние стены и потолок Тронного зала были расписаны фресками и украшены затейливым орнаментом, а золотой трон султана выполнен в виде дивана с балдахином. Трон возвышался на колоннах, которые раньше были осыпаны драгоценными камнями. Поверх подушек на нем лежит покрывало, расшитое золотом и серебром и украшенное самоцветами и жемчугом. До XIX в. султан принимал в этом роскошном Зале великих визирей и высокопоставленных иностранных чиновников. Фонтан у входа позволял обсуждать дела государственной важности, не опасаясь подслушивания, так как журчание воды заглушало звуки речи. А все слуги, охранявшие павильон, были глухонемыми…

Неподалеку от «Зала аудиенций» размещался Кутбей-алты — небольшой, но весьма изящный павильон с прекрасной галереей, выходившей на берег Босфора. В нем готовили (умывали и одевали) иностранных посланников, прежде чем представить их султану. Для пущей важности их держали здесь по несколько часов, а потом порой брали за ворот и тащили в приемную султана — небольшую и темную комнату, которая освещалась одним оконцем. Эта комната была пределом того, что иностранцы могли видеть во дворце Топкапы. Дальше нога иностранца не ступала никогда.

Из окон соседних домов можно было видеть сады Сераля, в которые иностранцы тоже не имели права входить. Но не в силах противиться своему любопытству они любыми способами старались проникнуть в эти дома, чтобы хоть краешком глаза посмотреть за дворцовые стены и узнать, что там делается. Так, приятель одного американского купца, имевшего неподалеку от дворца дом, взял однажды подзорную трубу, чтобы рассмотреть какой-то отдаленный предмет по ту сторону Мраморного моря. Но, к несчастью, труба была направлена в сторону серальского сада, где в ту пору прогуливался султан. Он тотчас послал своих чаушей расправиться с любопытным гяуром. Те тихо вошли в дом, подкрались сзади к бедному франку[53], и не успел тот даже отнять от глаз трубу, как в одно мгновение на его шее затянулась веревка…

Рядом с Тронным залом располагалась библиотека султана Ахмеда III, в которой насчитывалось 24 000 книг, манускриптов и редчайших пергаментных свитков, которые были собраны из библиотек Константинополя. В ней хранится много списков Корана, из которых наиболее замечательными являются написанные султанами Османом и Омаром… Много здесь было и книг, почти каждая строка которых украшена узорами из киновари и золота. Среди малых и больших манускриптов — пророческое завещание султана Сулеймана Великолепного, которое он написал перед своей смертью и вручил его на хранение визирю[54]. Современная библиотека дворца расположена в «Мечети белых евнухов»; построенная в XV в., она является одной из самых больших и старых мечетей Топкапы.

На дворе «Эндерун» находились и внутренние покои султана, где он занимался повседневными делами вдалеке от гарема. Этот двор был окружен постройками, в которых жили пажи. Их забирали из семей в раннем детстве, воспитывали в специальных школах, а потом отправляли прислуживать султану.

В одном из помещений в восточной части третьего двора сейчас размещается коллекция одежды турецких султанов и принцев. После смерти султана его одежды помечали специальным ярлыком и аккуратно складывали в сокровищницу. Каждую весну их проветривали на свежем воздухе, чтобы защитить от сырости, благодаря чему весь гардероб султанов прекрасно сохранился. В первой комнате длинного здания с колоннадой выставлены халаты всех султанов, когда-либо живших в Стамбуле. В дальней комнате заслуживают внимания одежды принцев, образцы ценных турецких тканей (чаще всего расшитые цветами), меха для зимних халатов султанов и шелковые молитвенные коврики. В отдельном зале экспонируются парадная одежда султанов из тонко расшитой парчи, тюрбаны с султанами из драгоценных камней, а также представляющая большой интерес коллекция орденов и медалей почти всех стран мира, которыми награждались турецкие монархи.

Четвертый двор Топкапы был местом отдыха султанов. Он представлял собой небольшой сад с фонтанами, и на одной из террас этого сада находятся остатки «Колонны готов», сооруженной императором Феодосием I в честь победы над ними. Колонна была высечена из одной глыбы гранита, и когда-то ее венчала статуя Византа — легендарного основателя Константинополя. На стороне, обращенной к Босфору, сохранилась древняя надпись: «Fortunae reduce ob devictos Gothos».

На четвертом дворе расположена самая поздняя в Топкапы постройка — дворец султана Абдул-Меджида I (Малый декоративный павильон). Возведен он был в 1840 г. — через год после того, как султан переехал во дворец Долма-бахче. С террасы этого павильона открывается великолепный вид на Босфор, азиатскую часть Стамбула и Мраморное море.

Посреди четвертого двора размещалась «Палата главного придворного лекаря», которая представляет собой квадратное здание — одно из старейших в Топкапы. Ученые считают, что раньше оно было в два раза выше, чем теперь. Здесь находилась аптека, где под надзором главного лекаря готовили лекарства для всех, кто жил во дворце.

За «Палатой главного придворного лекаря» разместился «Диван-дворец», который еще называется «Павильоном с террасой». Это единственное деревянное здание в Топкапы (не считая построек гарема). Павильон, построенный в 1703 г. в правление султана Ахмеда III, состоит из двух больших комнат. Сначала он, вероятно, служил местом отдыха, а позже стал домом для гостей. Ежегодно в апреле в саду у Диван-дворца проводились знаменитые праздники тюльпанов.

На той же площадке разместился и Багдадский киоск, получивший свое название в память о походе турецкого султана на Багдад. Павильон находится на террасе, которая поднимается над садом на высоту 7 м. Изнутри и снаружи стены Багдадского киоска облицованы плиткой из Изника; двери и ставни его искусно отделаны перламутром, черепаховым панцирем и слоновой костью. Некоторое время в этом павильоне размещалась библиотека; сейчас, справа от входа, устроен камин, покрытый золотом и бронзой, а в центре — изящная серебряная жаровня, подаренная французским королем Людовиком XIV.

Позади Багдадского киоска стоит маленький домик, в котором по мусульманскому обычаю принцам в раннем детстве делали обрезание, а на террасе между ними устроен балкон с бронзовым позолоченным балдахином. Называется он «Ифтар» («Балкон разговения»), потому что в месяц Рамадан, когда в дневное время есть запрещено, султан разговлялся здесь после захода солнца. С балкона, построенного султаном Ибрагимом в 1640-е гг., открывается незабываемая панорама Старого и Нового города и бухты Золотой Рог.

Когда султаны не были на войне, они всегда жили во дворце. Но часто выезжали в город на празднества и прогулки, а также показаться народу, чтобы подданные знали об их присутствии и не учиняли в городе беспорядков. Если султан хотел выехать тихо и незаметно, то выходил в той одежде, в какой ходил во дворце, ничего в ней не переменяя. Сопровождали его в таких прогулках только любимые слуги и евнухи, а перед ними шли малые слуги и лакеи. Впереди всех шествовал «капитан справедливости», которого турки называли «сеит-паша», а с ним 50 воинов, которые расчищали дорогу и смотрели за тем, чтобы все кланялись до земли, когда мимо них проезжал султан.

Турки благоговейно почитали своего повелителя и даже целовали след его коня, считая это для себя особой милостью. Многие даже рассекали себе руки, показывая, что готовы пролить кровь за своего повелителя. И не останавливали кровь до тех пор, пока султан не проедет. А некоторые, обнажившись по пояс, били себя по бокам и груди раскаленным железом…

Резиденция турецких правителей находилась в Топкапы до 1839 г. На содержание дворца тратились баснословные суммы, так как дворцовая челядь исчислялась тысячами человек. В XVIII в. в дворцовом комплексе Топкапы жило и кормилось более 12 000 человек — придворные, султанские жены и наложницы, евнухи, слуги, дворцовая стража, стольники и ключники, постельничие и сокольничие, стремянные и егеря, начальники белых и черных евнухов, главный придворный астролог, хранитель парадной шубы и чалмы султана… Были даже стражи султанского соловья и попугая!

Впоследствии резиденция правителей Османской империи была перенесена на острый мыс, располагавшийся между Мраморным морем и бухтой Золотой Рог. А дворец Топкапы стал местом жительства овдовевших султанш, для услужения которым было назначено 55 поваров и кондитеров. Сами же султаны бывали здесь только один раз в году, чтобы приложиться к плащу Пророка Мухаммеда и, омочив край плаща в воде, отдать освященную таким образом воду придворным сановникам.

Гарем

Слово «гарем» имеет арабское происхождение, сами же турки называли его «darussade» («дом блаженства»). До принятия ислама турки не знали многоженства, и только в X в. они переняли от арабов эту традицию[55].

До XVI в. султанский гарем располагался в старом дворце, на месте которого теперь расположен Стамбульский университет. Топкапы же был официальным дворцом-учреждением, в котором решались государственные дела. Однако Роксолана (русская жена султана Сулеймана Великолепного) уговорила мужа разрешить ей поселиться в Топкапы вместе со своими рабынями. Позднее, во времена правления султанов Селима II и Мурада III, были построены новые помещения, и гарем превратился в большой комплекс, состоявший из 400 комнат.

В XVI в. в гареме было еще не особенно многолюдно, так как наследники султана (будучи более или менее независимы) забирали своих матерей и прислугу в те места, где правили. Однако в XVII в. система престолонаследия в Османской империи изменилась, и с того времени наследники со своей свитой должны были оставаться в гареме. Вследствие этого число его обитателей значительно возросло и не снижалось до XIX в.

За все время (вплоть до XIX в.) в гареме дворца Топкапы побывало около трехсот красавиц, которые родом были из разных стран и племен. Вначале турки-османы, участвовавшие во многих войнах, привозили 5—6-летних девочек из завоеванных стран. Когда же время войн прошло, они покупали их у работорговцев.

Вновь прибывавших девочек называли «аджеми» («новенькие»), затем они становились наложницами. После специального обучения двенадцать самых юных и прекрасных наложниц отправляли в услужение султану. Понравившиеся девушки впоследствии могли стать его женами. После смерти султана его жены (в том числе и любимые), имевшие только дочерей, должны были выйти замуж за высокопоставленных чиновников или переехать вместе с матерью умершего султана в старый дворец. Любимые жены, родившие наследников, оставались в гареме навсегда. Если же султан лишался трона при жизни, все его женщины отправлялись в старый дворец.

Мужскую прислугу гарема кастрировали, чтобы они не могли вступить в интимную связь с гаремными женщинами. И тем не менее между наложницами и высшими чинами охраны нередко завязывались тесные отношения, так что гарем был многоярусным миром, в котором уживались как добродетели, так и пороки (в том числе гомосексуализм и лесбиянство).

Очень часто решение многих вопросов в Османской империи зависело от прихоти самого влиятельного придворного — «кызлар-агасы» (начальника черных евнухов), который руководил внутренним двором султана (женской половиной). Черных евнухов детьми похищали в Эфиопии и Судане, потом особым способом кастрировали, чтобы сделать охранниками в гареме. Они отвечали за сношения гарема с внешним миром, а кызлар-агасы следил еще и за порядком продвижения женщин по ступенькам гаремной иерархии. К тому же на нем лежала и другая важная обязанность — отбирать в гарем новых девочек-рабынь с прекрасными фигурами.

Имя кызлар-агасы с опаской произносили даже высшие сановники Османской империи, прекрасно сознававшие, что достаточно даже легкого неудовольствия с его стороны — и любой из них может лишиться не только должности, но и жизни. Так, в XVIII в. кызлар-агасы Бешир в течение почти тридцати лет пользовался практически неограниченной властью. После его смерти выяснилось, что в личной казне этого бывшего раба, купленного когда-то в Абиссинии за тридцать пиастров, хранится около 3 000 000 пиастров, 160 роскошных доспехов и 800 часов, украшенных драгоценными камнями.

В настоящее время в Топкапы для посетителей открыта лишь небольшая часть гарема, вход в который находится во втором дворе. Вход этот называется «Воротами экипажей», так как именно здесь женщины рассаживались в коляски перед выездом в город. Через «Ворота экипажей» посетители попадают в караульную комнату для чернокожих евнухов, стены которой выложены красивыми изразцами. Слева находится мечеть чернокожих евнухов, стены которой тоже облицованы плитной.

Непосредственно в гарем ведут «Главные ворота», расположенные в конце двора. За ними находится караульная комната, а слева начинается длинный, узкий коридор, вдоль которого тянется выступ, подогревавшийся снизу. На него ставили принесенную из кухни еду, чтобы она не остывала.

Коридор выходит во двор Джарийелер — двор для рабынь, которые жили в окружающем его двухэтажном доме. Направо от этого двора располагались покои султанши-матери, которая была самой значительной фигурой в гареме. Для осмотра открыты лишь столовая и гостиная, хотя покои султанши-матери состояли из сорока комнат. И не раз бывало, что государственные дела вершились именно в этих покоях — в кругу лиц из придворной администрации, близких султанше-матери. Так в гареме формировалась внешняя и внутренняя политика Блистательной Порты; здесь решали, кому из повелителей продлить жизнь, а кто должен был тихо и бескровно умереть.

Короткий коридор выводит посетителей в бани: первая из них принадлежала султанше-матери, а вторая — султану. Решетки, которые здесь установлены, должны были защитить султана от возможных нападений.

Напротив бань расположены спальные покои султана Абдул-Гамида I, построенные в XVIII в. В главной комнате, украшенной золотой и бронзовой росписью, внимание посетителей привлекают фонтан, выложенный венской плиткой, и кровать с балдахином. Если пройти дальше по коридору, ведущему в бани, можно попасть в Тронный зал — самый большой и самый величественный во всем гареме. Во времена правления султана Османа II он был оформлен в стиле рококо. Сюда султан приглашал своих близких друзей; кроме них, в Тронный зал могли заходить только султанша-мать, первая жена, наложницы и дети.

Стены этого зала украшены бело-голубой плиткой, которую в XIX в. привезли из голландского местечка Дельфт. Зеркала сделаны из венецианского хрусталя, кресла с позолотой присланы немецким императором Вильгельмом II, а высокие часы подарила английская королева Виктория. За одним из зеркал устроена потайная дверь, через которую султан в случае опасности мог укрыться в соседней комнате.

Дальнейший маршрут проходит через «Комнату с фонтаном» и «Комнату с очагом»; в одну из изразцовых стен последней был встроен бронзовый камин, откуда брали угли для гарема.

В соседней комнате (чуть большего размера) размещалась красивая спальня султана Мурада III, до нашего времени сохранившая свой первоначальный облик. Стены ее покрыты голубыми и коралловыми изразцами, а потолок сделан в виде купола. Напротив камина устроен замысловатый фонтан, высеченный из многоцветного мрамора. Но излюбленным местом султана Мурада III, где он проводил минуты наслаждений, были диванная и бассейн в подвале гарема. Архитектура и орнаментальное украшение этих павильонов, возведенных по приказу султана, были просто необыкновенны. Веселье начиналось в диванной, где музыканты играли с полудня до полуночи. Распалившись от танца полуобнаженных рабынь, султан выбирал одну из них и уводил ее в спальню или бассейн. Иногда, сидя на троне у бассейна, он дозволял девушкам развлекать себя играми и плесканиями в воде. Но самая любимая для него игра начиналась, когда кызлар-агасы устраивал над поверхностью воды что-то вроде деревянного насеста. Одалиски с одними только кусочками полупрозрачной ткани, обернутыми вокруг бедер, взбирались на насест, а султан окатывал их холодной водой. Тогда девушки бросались в бассейн и, играя, роняли ткань. Позже одна из них могла стать гостьей султана на весь вечер или на всю ночь…

В гареме располагались и комнаты, в которых в уединении жили наследные принцы; помещения эти назывались «Kafes» («Клетка»). Принцы никогда не встречались друг с другом, и у каждого из них были свои наложницы и слуги. Наследникам трона позволялось вступать в интимную близость со своими наложницами, но иметь от них детей запрещалось. Поэтому забеременевшая наложница любыми средствами старалась избавиться от будущего ребенка, а если он все-таки рождался, младенца выносили за пределы дворца и оставляли там.

Следует упомянуть еще о знаменитой Золотой дороге, которая представляет собой темный коридор длиной 46 м. По праздникам и во время вступления на престол султаны разбрасывали здесь золотые монеты. Налево в конце Золотой дороги выход из гарема проходит через ворота «Птичья клетка», через которые сюда когда-то вносили яства.

У выхода из садов гарема к Мраморному морю было устроено несколько павильонов. Один из них, «Яли-киоск», предназначался для содержания под стражей визирей и других знатных сановников, заподозренных в каком-нибудь проступке. И когда чауш отворял дверь, тот не знал, что он несет ему — шнурок или почетную шубу…

Сокровища дворца Топкапы

После захвата Константинополя турками богатства султана Мехмеда II в течение нескольких лет хранились в крепости Едикуле. В 1478 г. их перенесли во дворец Топкапы — в здание, где сейчас расположилась Оружейная палата. Во время правления султана Селима I для хранения казны был выделен бывший летний дворец султана Мехмеда II, в котором сокровищница находится и поныне.

Следует отметить, что на территории дворца Топкапы находилось две казны — государственная и султанская, и это было законом жизни Османской империи. Личные средства султана только в самых исключительных случаях тратились на государственные нужды, да и то в заимообразном порядке, оформлявшемся долговым обязательством дефтердара (министра финансов). Личная казна султана, в отличие от государственной, обычно не испытывала нехватки средств, так как постоянно пополнялась самыми различными способами — данью от вассалов, доходами от некоторых вакуфных учреждений, множеством подношений и подарков. А.Ф. Миллер в своей книге отмечал, что «применялись и другие, поистине виртуозные способы пополнения султанской казны. Так, султаны выдавали своих дочерей замуж в самом раннем детстве, а иногда и в младенческом возрасте за богатых сановников, которые должны были присылать во дворец крупные суммы на содержание «супруги».

Сокровища Османской империи имеют различное происхождение: это были подарки зарубежных послов; драгоценности, изготовленные в Топкапы специально для султанов, военные трофеи из покоренных стран и ценные вещи, которые переходили в казну после смерти государственных деятелей. Самым большим состоянием обладал султан Селим I, правивший в XVI в.

Во времена Османской империи сокровищницу султанов открывали и закрывали в торжественной обстановке, и в церемонии этой участвовали сорок человек. В настоящее время в нескольких залах выставлены неисчислимые богатства правителей Османской империи, и среди них — трон иранского шаха Исмаила, захваченный в 1541 г. султаном Селимом I во время его похода в Иран. Трон этот, сделанный из кованого золота, выложен рубинами, изумрудами и жемчугом, которые своим сиянием создают причудливый мозаичный узор.

В султанской сокровищнице хранится и трон Селима III, изготовленный из эбенового и сандалового дерева и инкрустированный золотом, серебром и перламутром. Над троном массивная золотая цепь поддерживает укрепленный в золотую оправу неправильной формы изумруд длиной 10 и шириной 4 см. Здесь же выставлены украшенный бриллиантами меч и кольчуга, принадлежавшие султану Мураду IV, расшитая настоящим жемчугом (величиной с горошину) конская попона, а также несметное количество рубинов.

В стеклянных витринах в центре первой комнаты сокровищницы выставлены золотые украшения, оружие, хрустальные кальяны с резными янтарными мундштуками, кофейные наборы и золотые кубки. В одной из витрин можно увидеть великолепные доспехи султана Мустафы III, украшенные драгоценными камнями (позолоченную стальную кольчугу, щит, меч и пару серебряных стремян, покрытых позолотой). Рядом выставлены расшитые жемчугом чехлы для Корана, принадлежавшие семьям султанов, дорогие сосуды для воды, кувшины и золотые подсвечники.

Во второй комнате можно увидеть висячие орнаменты из золота и самоцветов, золотые подвески султанов Абдул-Гамида I и Ахмеда I, тюрбан с драгоценными камнями, украшения с бриллиантами и рубинами, которые крепились к тюрбану султана. В других витринах выставлены изделия из нефрита и горного хрусталя, которые во множестве изготавливались в мастерских дворца. Одним из интереснейших экспонатов является нефритовый сосуд в виде корабля — подарок русского императора Николая II. Слева от входа в третью комнату за стеклом выставлена позолоченная колыбель для новорожденных принцев. По сложившейся в Топкапы традиции для матери-султанши было делом чести преподнести внуку золотую колыбель с постелью и покрывалом.

Главным экспонатом этой комнаты является известный во всем мире кинжал. Он висит на тонкой цепочке в стеклянной витрине позади трона султана Ахмеда I. Рукоять кинжала украшают три больших изумруда, в эфес встроены золотые часы, крышка которых тоже сделана из изумруда. Золотые ножны покрыты эмалью и драгоценными камнями. Этот кинжал был изготовлен придворными мастерами по приказу султана Махмуда I для персидского шаха Надира и среди прочих подарков отправлен в Персию. Однако по пути туда посланники султана узнали, что шах скончался, и со всеми подарками вернулись во дворец. С тех пор этот самый дорогой в мире кинжал хранится в сокровищнице дворца Топкапы.

В третьей комнате хранится «Алмаз ложечника». Весит он 86 карат, оправлен серебром и окружен 49-ю более мелкими бриллиантами. О происхождении этого бриллианта существуют две версии. Согласно одной, алмаз нашел бедный рыбак, когда разгружал мусор, и потом обменял свою находку на базаре. Хитрый ювелир дал ему за сокровище три ложки, откуда и произошло название алмаза, к тому же и форма его напоминает ложку. Но более достоверной считается вторая версия: французский офицер Пиго приобрел алмаз у махараджи Мадраса и привез его во Францию. После многочисленной смены владельцев алмаз приобрела на аукционе мать Наполеона, однако позже ей пришлось продать бриллиант, чтобы вызволить сына из ссылки. Со временем бриллиант приобрел великий визирь Тепеделенли Али-паша, который купил его за 150 000 золотых монет и поместил в свою личную сокровищницу. Обвинив визиря в измене, султан Махмуд II навсегда поместил бриллиант в султанскую сокровищницу. Доказательством подлинности этой истории служит портрет Али-паши с очень похожим бриллиантом на тюрбане.

В этой же комнате выставлены два золотых подсвечника, каждый из которых весит 48 кг и украшен 6666-ю бриллиантами — по одному на каждый стих Корана. Подсвечники изготовлены в XIX в. по повелению султана Абдул-Меджида I для отправки в Мекку к священному камню Кааба и украшены его монограммами.

Слева от подсвечников за стеклом выставлен золотой трон «Байрам» («Праздничный»), весящий 250 кг и украшенный турмалинами. Этот трон устанавливали перед «Воротами белых евнухов» при вступлении султана на престол и во время других праздничных церемоний.

Собрание священных реликвий Османской империи хранится в здании, которое благодаря своему внутреннему убранству считается самым красивым в Топкапы. Большая часть этих реликвий была привезена в 1517 г. султаном Селимом I из египетского похода. До этого они принадлежали халифу Эль Мутавеккиль; другие реликвии были переданы султану Селиму I эмиром Мекки Сеидом Берекатом после провозглашения того халифом[56].

Драгоценной реликвией султанской Сокровищницы является «Знамя Пророка» (Санджак-Шериф). Во время священных войн Пророк Мухаммед выступал под двумя знаменами — черным и белым. Черное знамя «Укап» («Орел») было привезено из Египта и с тех пор хранится в золотом ковчеге. Поскольку полотно сильно пострадало от времени, позднее его подшили к священному знамени из шерстяной материи зеленого цвета. Развертывалось и выставлялось оно в самое критическое для Османской империи время.

«Знамя Пророка» использовалось уже первыми халифами, от которых перешло в Дамаск к династии Омейядов (661—705), а потом к Аббасидам в Багдад и Каир. Когда в 1607 г. султан Селим I завоевал Египет и сокрушил халифат, «Знамя Пророка» перешло к Османскому дому. Вначале оно хранилось у паши Дамаска, который ежегодно сопровождал с этой святыней караван паломников, направлявшихся в Мекку.

В царствование султана Мурада III, по требованию великого визиря Синана-паши, «Знамя Пророка» впервые было привезено в Европу — в находившуюся тогда в Венгрии турецкую армию для воодушевления войска и восстановления упавшей дисциплины. Султан Магомет III (1596—1603) определил к Знамени стражу в 300 человек под началом главного эмира Накибола-Этрафа. Впоследствии из служителей Сераля было назначено 40 знаменосцев; кроме них все военные люди и всадники обязаны были защищать святыню.

«Санджак-Шериф» хранится в 40 чехлах из тафты и в зеленном суконном ковчеге. Длина «Знамени Пророка» равняется примерно 3,7 метра. В золотой наконечник его древка положен Коран, собственноручно переписанный султаном Османом — основателем Османской империи. Кроме «Знамени Пророка» в этом же ковчеге лежат небольшого размера Коран, руки халифа Омара и серебряные ключи от Каабы, которые султан Селим I получил от правителя Мекки.

В мирное время «Знамя Пророка» хранится в Зале благородной одежды (черный камлотовый плащ Пророка Мухаммеда). Здесь же находились другие государственные святыни: борода, священный след ноги, жезл и лук Пророка и несколько мечей первых халифов. Во время войны для Знамени сооружался шатер, в котором оно серебряными кольцами прикреплялось к специальному устройству из черного дерева».

Неверные не могут видеть священное «Знамя Пророка», и кто решался на такую дерзость — сурово наказывался. Так, 27 марта 1769 г., во время Русско-турецкой войны, австрийский интернунций Броньяр, нанял у одного муллы комнату, чтобы со своей семьей и некоторыми европейцами скрытно посмотреть процессию выноса «Знамени Пророка». Потом он нашел комнату подешевле и отказал мулле, за что тот предал его. В нанятую Броньяром комнату ворвались янычары, оскорбили его супругу и дочерей, а на улицах убили нескольких христиан. Австрия срочно отозвала Броньяра…

К персональным реликвиям Пророка Мухаммеда относится и его священная мантия (хырка), которую Пророк подарил арабскому поэту Каабу бин Зюхеру, принявшему ислам. После его смерти мантию за 20 000 дирхам приобрел халиф Моавидже. От него она перешла к Омей-ядам, затем — во владение Аббасидов, а в XVI в. попала к турецкому султану Селиму I. Святая мантия Пророка Мухаммеда, возраст которой насчитывает 1400 лет, представляет собой одеяние длиной 124 см, с широкими рукавами; сшита она из черной шерстяной материи. С момента своего появления в Топкапы (с XVI в.) она бережно хранилась в золотом ковчеге, который сейчас выставлен на обозрение на серебряном пьедестале, изготовленном во дворце при султане Мураде IV. Ежегодно в 15-й день месяца Рамадан священную мантию Пророка Мухаммеда торжественно навещали султан, визири и обитательницы гарема.

Сегодня во дворце Топкапы находятся и два меча Пророка Мухаммеда. Первый из них (меч Зюльфикар) Мухаммед подарил своему зятю — четвертому халифу Али, а второй был фамильной ценностью, полученной им от отца. Оба меча инкрустированы золотом и драгоценными камнями. Рядом с ними выставлен бамбуковый лук Пророка Мухаммеда в золотом чехле.

В собрании священных реликвий хранится и письмо Мухаммеда, в котором Пророк призывает правителя Мукавкаса принять ислам. Послание это, случайно найденное в Египте, написано на лоскуте темной кожи (16— 19 см), состоит из двенадцати строк и отмечено печатью Пророка. Считается, что печать эта перешла от халифа Абубакара к халифу Омару, а от него — к халифу Осману, который однажды уронил ее в фонтан. Через почти 150 лет янтарная печать была обнаружена в Багдаде и привезена во дворец Топкапы.

В золотой шкатулке, украшенной драгоценными камнями, хранится осколок зуба Пророка Мухаммеда, сломаннный во время Ухудского сражения. Во дворце Топкапы хранится около 60 волос из бороды Пророка, но на всеобщее обозрение выставлен только один. Он тоже лежит в золотой шкатулке.

В собрании реликвий находится и один из шести известных отпечатков ноги Мухаммеда. Считается, что след на этом камне Пророк оставил при вознесении на небо. Камень с отпечатком ноги помещен в золотой футляр с крышкой.

Среди реликвий из Каабы, которые хранятся во дворце Топкапы, следует отметить позолоченную защитную оправу для священного Черного камня, которая весит 14 кг; два золотых водосточных желоба, подвешенные на цепях к потолку; фрагмент «Ворот покаяния» и серебряные позолоченные ключи…

В сокровищнице султанского дворца хранятся и христианские реликвии, собранные в церквах Константинополя: десница Иоанна Крестителя в золотой оправе, часть черепа святого апостола Петра, оловянная кастрюля Авраама, серебряный ковчежец с мощами святых.

Тайны Сераля

Итальянский писатель де Амичес писал о дворце Топкапы как о «единственном в своем роде историческом памятнике, комментирующем и освещающем почти всю жизнь Оттоманской династии. На его колоннах и стенах, на стволах его деревьев записана самая интимная, самая тайная летопись империи; 25 султанов жили здесь, здесь утвердилась династия. Здесь она достигла апогея своего величия, здесь же началось ее падение. Это была крепость, дворец, святилище. Там была голова империи и сердце исламизма; это был город в городе, величественная цитадель с многочисленным населением под защитой целой армии. Эти старинные стены заключали бесконечное разнообразие зданий, уголков, полных наслаждений, и уголков, полных ужаса.

Султаны здесь рождались, вступали на трон, здесь их низвергали, бросали в темницы или зверски убивали.

Здесь сходились нити почти всех политических заговоров и раздавались крики мятежей; сюда стекалось золото и здесь текла самая чистая кровь империи; здесь потрясали в воздухе огромным мечом, сверкавшим над головами ста народов; сюда в продолжение трех веков встревоженная Европа, недоверчивая Азия и испуганная Африка обращали свои взоры, как на дымящийся вулкан, угрожающий всему миру».

В начале XVIII в. француз Турнефор предлагал разрушить все дворцовые здания, и на их месте возвести один дворец — нечто вроде Лувра или Версаля. Однако, не говоря уже о том, что весь комплекс Топкапы — все эти дворы, киоски, ворота, павильоны как нельзя лучше гармонируют с местностью, — все здесь освящено и памятными событиями Османской империи. За стенами дворца разворачивались истории великих султанов и коварных султанш, одной из которых была 15-летняя поповская дочь Анастасия Гавриловна Лисовская.

Она жила в небольшом городке Рогатине, находившемся под Львовом на древней земле Галицкого княжества, и судьба ее могла бы сложиться так же, как судьбы тысяч ее сверстниц. Но из беззаботного детства она была угнана в плен крымчаками после набега на ее родной городок, где произошла недолгая, но «злая сеча». Анастасия в числе других стала военной добычей и попала на пыльный стамбульский базар, где целомудренную рыжеволосую славянку охотно демонстрировал Рустем-паша — визирь султана Сулеймана Великолепного. Он верно рассудил, что жизнерадостная и образованная Роксолана (так назвал ее новый хозяин) не останется незамеченной среди обитательниц султанского гарема, благодаря чему и он не будет обойден милостями владыки. В гареме Роксолану за бойкий язычок и раскатистый смех прозвали «Хюррем», что значит «Смеющаяся».

Турецкий писатель и путешественник Эвлия Челеби писал, что Роксолана никогда не считалась купленной, потому и смогла, в отличие от сотен рабынь, возвыситься. Рабыня, даже принявшая ислам, не могла стать «кадын» — одной из четырех супруг султана. Рабыни могли подняться только до ранга любимых наложниц, но до жены — никогда. Только свободные женщины (согласно законам шариата) могли стать законными женами султанов и матерями наследников престола.

Юная славянка в 16 лет добровольно приняла ислам, и вскоре султана Сулеймана и Хюррем связала романтическая страсть. Через несколько лет она стала женой 25-летнего султана, который заключил с ней официальный брак по мусульманскому обычаю и назвал ее Хасеки — «Милая сердцу». Хюррем идеально вписалась в идею султана об укреплении традиционных начал государственного устройства. Всю свою жизнь она подчинила борьбе за место рядом с султаном и выработке строжайших правил и ритуалов не только гарема, но и всего дворца в целом.

Хюррем оказалась не только желанной наложницей, но и умной собеседницей, так как была грамотной и начитанной для своих 16 лет, сведущей не только в искусствах, но и в государственных делах. Одна из образованнейших женщин своего времени, она принимала иностранных послов, отвечала на послания иноземных государей, влиятельных вельмож и художников.

В привычках и устройстве своего быта Анастасия-Хюррем быстро «османизировалась» и уже через 3— 4 года пребывания в Стамбуле не отличалась от восточных женщин. Авторитетом супруга и силой собственного влияния она возвела в норму физическое устранение всех принцев крови, кроме официального наследника престола — своего сына, который стал султаном Селимом II Сары (или Рыжим). Но в памяти турецкого народа он остался как незадачливый и нерадивый преемник своего великого отца, а за привязанность к горячительным напиткам его презрительно называли «Селим-пьяница». Однако ради него Роксолана пожертвовала жизнью двух других своих сыновей и благополучием двух дочерей. Безвинно и тихо умирали в опытных и беспощадных руках дильсизов[57] десятки мальчиков, юношей и взрослых мужчин, вся вина которых заключалась только в том, что они были сыновьями султана и могли претендовать на престол.

Ближайшей и наиболее серьезной соперницей Роксоланы была официальная супруга Сулеймана Великолепного — черкешенка Гюльбехар (Весенняя роза), известная в истории и под именем Босфор-султан. Имя это она получила за особое пристрастие к лодочным прогулкам по Босфору и за особую любовь к его водам, поглотившим не один мешок с одалисками, их детьми и всеми, кто не угодил «Весенней розе». Сама она подарила султану троих крепеньких сыновей, так что было из кого выбрать наследника престола. Старший ее сын Мустафа удачно правил в Амасье, опираясь на дружбу и дельные советы визиря Рустем-паши — того самого, который когда-то разглядел скрытую прелесть в худенькой, большеглазой и смешливой пленнице Анастасии.

Придя к власти, Роксолана не забыла благодетеля и отдала ему в жены свою 12-летнюю дочь, но разница в 40 лет не смущала юную жену Рустем-паши. Да и чего было смущаться, если ее тщательно подготовили к сексуальным утехам особыми тренировками с евнухами! И старый паша забылся в объятиях юной прелестницы… Не прошло и года, как Роксолана с помощью дочери собрала «достоверные» сведения и представила их Сулейману как заговор принца Мустафы и Рустем-паши с целью свержения султана. Долго умирал визирь в холодных, умелых руках палача, хотя султан в свое время поклялся ему, что, пока он жив, будет жив и паша… Рассказывали, что султан повелел убить своего любимого визиря во время сна, так как считается, что в это время душа покидает тело, и потому спящий человек не может считаться живым. Но в кофейнях Стамбула долго еще шептались о том, как отрубленную голову Рустем-паши поставили обрубком на раскаленный песок, а она все бормотала вываливающимся языком: «Хюр-р-рем»…

Но со временем содрогнувшиеся было базары затихли, и только вопли из-за стен дворца Топкапы продолжали леденить души. Это вторично кастрировали евнухов из окружения принца Мустафы и уже погибшего Рустем-паши. А вскоре шелковый шнурок затянули и на шее самого принца… Султан Сулейман мрачно наблюдал за казнью, а из-за занавески слышалось прерывистое дыхание Роксоланы. Вскоре с мучениями ушли из жизни и двое других сыновей черкешенки — Мехмед и Мурад. Пощады не было и двум другим сыновьям Роксоланы, так что Селиму уже никто не мог помешать.

Хамсе-султан, мать султана Сулеймана, сама ко всему привычная и бесстрастно убивавшая рабынь ударом стилета, бросилась к сыну: «Останови Хюррем!». Рассказывают, что султан спокойно выслушал мать и только повторил свою любимую фразу, вошедшую в историю: «В Топкапы приказы не отменяют». После этого мать Сулеймана Великолепного прожила только месяц, но долго еще замирал от ужаса древний город…

Получив личные распоряжения Роксоланы, которые та произносила мелодичным и от того еще более пугающим голосом, охрана дворца ловила на улицах и базарах Стамбула даже тех, кто осмеливался только заикнуться о творившихся во дворце кошмарах. Их давили на месте, как котят, и бросали без погребения, как бездомных псов.

С тех пор прошло почти 500 лет, и образ Хюррем покрылся такой плотной паутиной всевозможных легенд и домыслов, что трудно разглядеть подлинный облик этой женщины — с судьбой, необыкновенной даже для своего времени. Но «смешливая» повелительница Сераля прославилась не только жестокостью. Она активно содействовала созданию особого торгового клана — так называемых «купцов дворца», которые специализировались на поставках западных товаров (от часов и фарфора до мебели) для нужд османской знати. Ее стараниями были расширены причалы в традиционном торговом квартале Галата; в бухту Золотой Рог стали входить крупные суда водоизмещением до 500 тонн.

Из османских хроник и записок западных дипломатов достоверно известно, что любимыми собеседниками Роксоланы (разумеется, с согласия султана!) были великий зодчий Коджа Синан и блистательные поэты Хыяли и Зати. Она собирала и хранила стихи женщины-поэтессы Михри-хатун; и уж совершенно мистическим выглядит ее огромный интерес к географическим и картографическим трудам Пири Рейса — замечательного турецкого мореплавателя, показавшего на своих картах Антарктиду, которую русские моряки открыли только через 200 лет.

Прекрасная, умная и жестокая Роксолана умерла раньше своего мужа и владыки, и тоскующий султан Сулейман приказал архитектору Кодже Синану соорудить в саду у мечети усыпальницу. В восьмигранной гробнице, похожей на резную шкатулку, навеки упокоилась хрупкая женщина, которую при крещении нарекли христианским именем Анастасия, а похоронили по мусульманскому закону под именем Хюррем…

Дворцы Бешикташ и Долма-бахче

В прежние времена путешественник, подплывавший к Стамбулу по Черному морю, прежде всего замечал дворец Бешикташ. В старину в этом районе был небольшой залив, в котором в первый период завоевания Константинополя бросила свой якорь морская флотилия османов. Вскоре здесь были построены причалы, к которым пришвартовывались корабли турецких пашей, а также по древней традиции отсюда отправлялись в плавание. Со временем залив превратился в болото, но в царствование Ахмеда I оно было осушено и засыпано песком, после чего султан повелел начать здесь в 1611 г. строительство большого деревянного дворцового комплекса с садом под названием «Бешикташ». В правление султана Ахмеда III (1703—1730) во дворце провели ремонтные работы и обновили внутреннее убранство. Бешикташ-серай был любимым местопребыванием султана Селима III (1789-1807).

Султан Махмуд II, стремившийся во всем ввести новый порядок, придал совершенно другой вид строениям, которые были возведены во время его правления, хотя первоначально дворец имел восточный вид. Он представлял собой высокое здание, окруженное другими — пониже, в подражание, как говорят турки, ратному стану их предков. В них большая палатка хана ставилась посредине, а вокруг нее размещались шатры военачальников.

Бешикташский дворец был связан и с рыболовством — одним из любимых занятий всех сословий, начиная от султанов до последнего бедняка. Так, султан Мустафа занимался рыбной ловлей, когда ему сообщили о возмущении в пользу родственника Селима. Он бросил забаву и поспешил удавить родственника… Султан Махмуд II тоже был страстным любителем рыбалки. В одной из его комнат во дворце Бешикташ была устроена подъемная дверь прямо над самой водой, и здесь он удил рыбу.

В 16-летнем возрасте султан Абдул-Меджид I продолжил модернизацию дворца, начатую его отцом, и решил окончательно покинуть Топкапы, восточная архитектура которого его не устраивала. Из-за частых пожаров дворец Бешикташ к тому времени пришел в полуразрушенное состояние, а так как он находился в прекрасном месте, к тому же располагавшемся близко к центру города, султан Абдул-Меджид I задумал объединить разрозненные здания дворцового комплекса воедино. Строительство нового, более современного дворца, который должен был затмить роскошью резиденции европейских монархов, он поручил архитектору армянского происхождения Карапету Бальяну.

Возведение нового дворцового комплекса было завершено к 1845 г., и 7 июня султан Абдул-Меджид I перебрался в Долма-бахче[58] из дворца Топкапы. В 1861 г. в Долма-бахче поселился султан Абдул-Азиз, но через 15 лет он был свергнут с престола, и его сменил сын Мурад V, владычество которого длилось всего три месяца. После него на турецкий престол вступил султан Абдул-Гамид II, правивший целых 33 года, однако во дворце Долма-бахче он жил всего несколько месяцев, а потом переселился во дворец «Йылдыз», считая его более безопасным.

В 1877 г. султан Абдул-Гамид II учредил во дворце Долма-бахче первый в истории Турции парламент, который, однако, через два месяца прекратил свое существование. В 1909 г. дворец Долма-бахче был основательно отремонтирован, после чего в нем возобновилась постоянная и активная жизнь, но после смерти султана Мехмеда V следующий султан (Мехмед VI) прожил здесь очень недолго и тоже перебрался в «Йылдыз». В 1922 г. власть султанов была низвергнута, и Мехмед VI перебрался во дворец Долма-бахче уже как халиф. После низвержения халифата в 1924 г. все дворцы Стамбула перешли в собственность народа.

Дворец Долма-бахче, расположившийся на самом берегу Босфора и весь построенный из белого мрамора, в архитектурном отношении очень изящен, хотя некоторым он кажется помпезным и лишенным гармонии и благородных форм. Дворец, возведенный в стиле турецкого Ренессанса, состоит из четырех больших зданий, соединенных друг с другом крытыми галереями. Роскошная металлическая ограда дворца, украшенная растительными орнаментами, протянулась вдоль берега более чем на 600 м. Сквозь ажурную решетку видны великолепный парк и белый мраморный фасад; широкие беломраморные ступени идут вдоль всего дворца и спускаются почти до самой воды. Со стороны суши дворец обнесен высокой стеной с входным порталом.

В возведении дворца Долма-бахче принимало участие множество местных и иностранных мастеров. Строительство его было поручено, как говорилось выше, Карапету Бальяну-эфенди, а помощником у него работал армянский архитектор Николас Бальян, получивший образование в Европе. Наибольшее участие последний принял в строительстве «Праздничного салона», сокровищницы, султанских дверей и «Ворот султана».

Площадь этого огромного дворца составляет 14 595 кв. м; состоит оно из 285 комнат (отделка каждой из них отлична от другой), 43 салонов, шести бань и шести балконов. Если встать спиной к Босфору, то слева от нас будет официальная часть здания, в центре — Тронный зал, а справа — гарем. Тронный зал поражает не только своими размерами, но и великолепной хрустальной люстрой весом около четырех тонн, подаренной русским царем.

Во внутреннем и внешнем (несколько эклектичном) убранстве дворца были использованы разные архитектурные стили (барокко, рококо, ампир), поэтому Долма-бахче напоминает отчасти театр, отчасти храм. Восток и Запад смешали здесь свои мотивы и создали новый стиль, полный грации. Стены и потолок дворцовых залов расписывали французские и итальянские художники. Среди множества ворот только одни открываются в сторону моря, все остальные — в сады.

Великолепной архитектуре дворца соответствует и декоративное убранство его внутренних покоев. Так, некоторая мебель была привезена в него из Европы и стран Дальнего Востока, большая же часть ее была заказана специально. По этой причине мебель, расставленная в разных залах дворца, как и его архитектура, тоже отличается смешением стилей. А вот ткани, портьеры, ковры, занавеси, использовавшиеся для драпировки и декора дворца, изготовлены в самой Турции. На возведение и украшение дворца султаны не жалели никаких средств. Для меблировки и украшения залов Долма-бахче было использовано 14 тонн золота и 40 тонн серебра.

Среди декоративного убранства дворца особое внимание привлекают вазы европейского производства, стран Дальнего Востока и фаянсовой фабрики «Йылдыз». Стены дворца украшают 600 прекраснейших картин, на 120 из которых обнаружены авторские подписи. Среди картин есть двадцать полотен русского художника И.К. Айвазовского, посетившего Стамбул в правление султана Абдул-Меджида. В коллекцию картин входят также девятнадцать табло Зонара, получившего почетный титул придворного художника.

Вокруг Долма-бахче раскинулись цветущие сады, в зелени которых утопают другие дворцовые сооружения. Так, на территории дворца был устроен «Персидский киоск», выстроенный из камня, но снаружи, начиная со второго этажа, выложенный фаянсом. Посреди этого павильона был устроен бассейн с фонтаном.

На площади перед дворцом в правление султана Абдул-Гамида II (1876—1909) была построена башня с часами, но имя возводившего их архитектора осталось неизвестным, хотя фамилия его известна точно — Бальян. Башня, сделанная из глыбы необработанного камня, состоит из четырех этажей, сужающихся кверху. Такие башни, в XIX в. сооружавшиеся во многих городах Турции, предназначались для оповещения времени намаза. Кроме того, на них устанавливались барометр, термометр и другие метеорологические приборы. Башенные часы были сооружены позднее, чем Долма-бахче, однако они гармонично вписались в дворцовый комплекс.

Во дворце Долма-бахче проходили многие важные исторический события: так, в 1877 г. в одном из его залов заседала первая Палата депутатов, а в 1932 г. проходил первый исторический конгресс Турции. Несколько комнат Долма-бахче представляют собой особо почитаемый уголок дворца. Это личные покои Кемаля Ататюрка — первого президента Турецкой республики, в которых он жил, когда приезжал в Стамбул. На фоне восточной роскоши дворца весьма скромно выглядит комната, в которой часы остановились на времени 9.05… В ней 10 ноября 1938 г. скончался Ататюрк: у кровати, на которой он умер, всегда стоят живые цветы.

За дворцом в тени деревьев стоит памятник знаменитому корсару Барбароссе, который под именем «Хайреддин-паша» служил адмиралом турецкого флота при султане Сулеймане I. При жизни Хайреддин наводил ужас на все Средиземноморье и руководил двумя походами (из Алжира и Туниса), направленными против императора Карла V. Памятник изображает самого адмирала, его знаменосца и матроса стоящими на носу корабля. Рядом расположилось тюрбе Барбароссы, которое видно далеко с моря. Отличающееся простотой, опутанное мхом и зеленью, оно возвышается над тем самым местом, где Барбаросса собирал свои флотилии. И теперь волны лижут подножие могилы того, кто когда-то властвовал над ними…

Дворец Бейлербей

С азиатского берега в голубые воды Босфора смотрится белый, как снег, летний дворец Бейлербей. Название его в переводе с турецкого означает «высокий титул», «король королей» или «лорд лордов». В 1861—1865 гг. по повелению султана Абдул-Азиза на месте разрушенного пожаром деревянного дворца, принадлежавшего султану Махмуду II, архитектор Саркис Бальян возвел новую резиденцию в европейском стиле. Она представляет собой вытянутое двухэтажное здание, состоящее из двух мраморных строений, которые окружены прекрасными садами, расположенными террасами.

Украшенный классическими орнаментами в стиле восточного барокко, Бейлербей напоминает европейские дворцы для развлечений конца XVIII в. В дворцовом парке были разбросаны беседки и бронзовые и мраморные статуи, в прудах плавали золотые рыбки… И когда-то были в парке построены оранжереи и зверинец для леопардов…

Великолепный фасад дворца исполнен самых благородных линий, внутренние апартаменты отделаны в мавританском стиле, а прекрасная мраморная лестница и главный верхний зал являются шедевром восточной архитектуры. Главный вход во дворец расположен в северном саду — в той стороне, которая расположена к морю. Через него посетители попадают в прекрасный вестибюль с люстрой из богемского хрусталя; в центре вестибюля стоит великолепная ваза из севрского фарфора. Лестница напротив входа ведет на второй этаж; по сторонам ее стоят две большие японские вазы.

Из приемной на втором этаже посетитель попадает в прекрасный зал; в центре его расположен мраморный бассейн, по углам которого стоят большие китайские вазы. Слева от этого зала размещалась гостиная султана; спинки стульев в ней сделаны под прямым углом, поскольку в присутствии султана все должны были сидеть прямо.

Сразу же за гостиной находился гарем. Здесь бросается в глаза огромный стенной шкаф, в котором хранились кровати для гостей. Слева от него располагалась столовая султанши-матери, где стоит длинный стол, за которым могло разместиться 20 человек. Стулья в этой столовой обиты шкурами антилоп, а резьба на всех стульях выполнена собственноручно султаном Абдул-Гамидом II. Подпись султана выложена на спинках стульев слоновой костью. Столовую султанши-матери украшали еще четыре буфета и несколько картин на историческую тему.

Повернув от столовой направо, посетитель попадает в прихожую гарема, а через главный вход слева — в сам гарем. По лестнице, расположенной в прихожей, можно подняться в «Перламутровый зал» (общий для женщин), названный так по богато инкрустированной перламутром мебели. В центре его стоит большой стол с вазой, сделанной из фарфора на фабрике «Йылдыз».

Самой прекрасной во дворце является «Голубая зала», оформленная в стиле немецкого барокко и окруженная большими аркадами. Стены и колонны залы сделаны под синий мрамор; потолок ее был вызолочен, вдоль стены стояли обитые дорогими тканями диваны. На лакированном столе в центре зала стоят 60-килограммовые часы, подаренные русским императором Николаем II, а над столом висит большая хрустальная люстра, сделанная в Стамбуле. Остальные четыре люстры этого зала были сделаны в Богемии.

Посреди «Голубого зала» лежит ковер из шелка «хереке» площадью 150 кв. м. В стеклянных шкафчиках, стоящих у западной стены, выставлены первые изделия фабрики «Йылдыз», в числе которых графин и кофейная чашка Кемаля Ататюрка.

В каждом углу зала устроен вход в одну из комнат. Та, которая окнами выходит на море, была кабинетом султана. В другой комнате, одной из самых красивых во дворце, размещалась гостиная султана Абдул-Азиза, в которой сейчас можно увидеть его парадное кресло с отделкой из бронзы. В третьей комнате праздновались свадьбы.

Когда французская императрица Евгения во время своего пребывания в Стамбуле останавливалась во дворце Бейлербей, для нее специально было отделано несколько залов. Дворец произвел на супругу Наполеона III такое сильное впечатление, что она приказала сделать в парижском Тюильри точно такие же окна. Дворец Тюильри сгорел в 1871 г., и по странной прихоти судьбы во дворце Бейлербей тогда же случился пожар, который потушили чудом.

До наших дней весь комплекс дворца сохранился в первоначальном виде, и теперь здесь устроен музей. А в верхней части дворца, на одной из самых высоких точек Стамбула, расположен холм Чамлыджа, возвышающийся над уровнем моря на 263 м. В прошлом это было одно из излюбленных мест отдыха и гуляний горожан, потому что с вершины холма открывается живописная панорама, с одной стороны, — на Мраморное море и Принцевы острова, а с другой — на Босфор.

Другие дворцы Стамбула

На европейском берегу Босфора, между Бешикташ и Ортакёй, разместился дворец Чераган. На его месте прежде располагался деревянный павильон, в котором весной жил султан Махмуд II, после того как стал переводить свой двор из Топкапы.

Мраморный дворец Чераган был построен султаном Абдул-Азизом в стиле османского Возрождения. Внутренние покои его были украшены с такой изумительной роскошью, что во много раз превосходили убранство Долма-бахче. И в наиболее отдаленной части прекрасного дворца Чераган однажды нашли с перерезанными жилами султана Абдул-Азиза, низложенного с трона в 1876 г. Впоследствии этот феерический дворец целых 27 лет был местом заключения низложенного султана Мурада V, заточенного сюда по приказанию Абдул-Гамида II.

Чераган считался самым огромным и самым красивым из султанских дворцов, но в 1910 г. он полностью сгорел.

На холме против дворца Чераган, откуда открывается прекрасный вид, находится парк, который называется Йылдыз, что в переводе с турецкого означает «звезда». В византийский период здесь густо росли лавровые деревья, при османах это было место развлечений и отдыха дворцовой знати, а в период правления султана Абдул-Гамида II в парке начали сооружаться дворцы и виллы. В начале XVIII в. парк прославился благодаря султану Ахмету III, которого называли «королем тюльпанов». Его зять Ибрагим-паша, получивший парк в подарок, устраивал тут приемы в честь султана, которые начинались в первое полнолуние апреля.

Дворец берет свое начало от особняка Йылдыз, построенного в правление султана Махмуда II. В XIX в. в этих местах было построено много дворцов и особняков, в результате чего образовался большой дворцовый комплекс. В Старом дворце, считавшемся (после Топкапы и Долма-бахче) третьим по величине, размещалось руководство Османской империи. Кроме того, здесь располагались жилища персонала гаремов, конюшни и казармы, так как в окрестностях на всякий случай была расквартирована целая дивизия.

Султан Абдул-Гамид II, любивший этот дворец больше других и предпочитавший жить именно в нем, повелел пристроить к нему несколько павильонов и беседок, которые были разбросаны в огромном парке с рощами, садами и большим озером. В дворцовый комплекс входили также богатейшая библиотека, фабрика по производству фаянса, ателье по изготовлению мебели и другие учреждения.

Когда Османская империя стала республикой, дворец Йылдыз использовали в других целях, отчего его павильоны пришли в запустение и долгое время оставались без внимания. В последние годы каждый из павильонов дворца был капитально отремонтирован, и сегодня в обновленном Мальтийском дворце, Зеленом и Розовом павильонах и во дворце Чадир расположены первоклассные кафе, в которых воссоздана атмосфера Османской империи XIX в.

Самым большим и одним из интереснейших во дворце Йылдыз является киоск «Шале»; название которого происходит от слова «chalet» из-за его внешнего сходства с горными домиками Швейцарии. Киоск, имеющий и второе название — «Церемониальный салон», состоит из двух частей, причем обе половины его были построены в честь приездов в Стамбул немецкого кайзера Вильгельма II (в 1889 и 1898 гг.) и служили его резиденциями.

В настоящее время павильон, в строительстве которого были использованы дерево и кирпич, состоит из трех этажей (вместе с подвальным помещением). По традиции османских дворцов в нем имелись салемлик (мужская половина) и гаремная часть. С первого на второй этаж ведет лестница, выстроенная из высококачественных строительных материалов. Во дворце имеется более пятидесяти комнат и салонов, убранство которых выполнено в европейских стилях барокко и рококо, а также под воздействием исламского искусства. Пол «Церемониального салона» покрыт ковром херекейской работы, а потолок украшен различными панно, покрытыми позолотой.

После падения Османской империи этот салон использовался как игорный дом для представителей высшего класса. Позже в нем останавливались государственные особы высокого ранга. Среди высокопоставленных гостей здесь побывали иранский шах Реза Пехлеви, король Иордании Хусейн, президент Индонезии Сукарно, король Эфиопии Хайле Селасийе, Шарль де Голль (президент Франции). В настоящее время дворец «Шале» используется только для официальных государственных приемов.

Дворец Кючуксу смотрится в голубые воды Босфора с азиатского берега, где в пролив впадает ручей с одноименным названием, известный как «Азиатские сладкие воды». Султан Абдул-Меджид построил дворец в 1856 г. как летний — с двумя этажами: в центре его находится зал, а по бокам — четыре со вкусом обставленные комнаты. В свое время в одной из комнат первого этажа недолго жил Кемаль Ататюрк.

Фатихчрками (мечеть султана Мехмеда-Завоевателя)

Фатих-джами, видная издалека, расположилась на вершине Фанарского холма — чуть севернее того места, где некогда стояла церковь Святых Апостолов. При владычестве латинян храм этот пережил много разрушений, грабежей и кощунств над могилами императоров и патриархов. После завоевания Константинополя султан Мехмед II в течение десяти лет не трогал церковь, а в 1463 г. приказал разрушить ее вместе с храмом Цибис и повелел греческому архитектору Христодулосу возвести на освободившемся месте мечеть[59]. Постройка ее продолжалась несколько лет, в течение которых прах и кости смешались со щебнем, шедшим на фундамент.

Фатих-джами представляет собой купольное здание, а весь комплекс мечети является одним из самых выдающихся и чрезвычайно интересных по своей архитектуре. Но, к сожалению, большая часть зданий этого комплекса до нас не дошла, так как в 1768 г. многие из них были разрушены землетрясением. Это стихийное бедствие разразилось через час после восхода солнца в третий день Курбан Байрам (праздника жертвоприношений). Совершенно разрушенный купол впоследствии восстановили, но, к сожалению, от первоначального здания Фатих-джами осталось очень мало. В книге «Сад мечетей» X. Джевами о ней сказано только следующее: «Так как две большие ноги слона и две большие порфировые колонны были опрокинуты и разрушены, то купол воздвигли на четырех столбах; колонны же были зарыты в землю».

В настоящее время Фатих-джами занимает огромное пространство, и по обе стороны ее высятся два минарета, каждый с двумя балконами. Перед мечетью расположилась паперть с галереями, стрельчатые арки которых поддерживают маленькие купола, покрытые свинцовыми пластинками. С двух сторон главного портала к окнам приделаны балконы, с которых муэдзины могут слышать молитвы и повторять их тем, кто молится во дворе.

Внутри Фатих-джами поражает своими размерами, но следует отметить, что в ней нет той роскоши, которыми отличаются культовые здания Стамбула более поздних эпох. Почти с самого начала ей был придан строгий, почти пуританский характер. Стены мечети украшены только черным орнаментом на белом фоне. Свет в нее проникает через множество окон, расположенных в шесть рядов — один над другим. Внутри, на правой стороне от входа, прибита небольшая мраморная дощечка, на которой золотыми арабскими буквами по зеленому фону каллиграф Тимурджи Челеби вырезал слова, якобы произнесенные Пророком Мухаммедом: «Константинополь будет взят! Какая честь для армии, которая его завоюет, и какая слава для ее вождя!».

В прежние времена вокруг мечети размещались больница для умалишенных, госпиталь, бани, дом для приезжих лиц духовного звания и другие постройки. Среди них выделялись высшая и начальная школы, возведением которых султан Мехмед II словно хотел напомнить завет ислама: «Наиболее священной является война, которую ведут не против неверных, а против невежества». Рядом с молитвенными домами размещались кухни, которые ежедневно кормили городских бедняков хлебом и обедом из двух горячих блюд.

В саду около мечети и был похоронен султан Мехмед Завоеватель, над могилой которого возвышается самая высокая гробница Стамбула. Внутри стены ее украшены изречениями из Корана; надгробие окружено красивой деревянной балюстрадой, по углам которой стоят четыре огромных свечи, и покрыто расшитыми золотом тканями. Поверх них лежит большой тюрбан. В других мавзолеях похоронены любимая жена султана Гюльбахор (мать султана Баязида II) и разные государственные сановники.

Мечеть султана Баязида II

Все мечети, строившиеся в Османской империи до XVI в., по своей планировке и внешнему облику были схожи с более ранними — возводившимися в городах Бурса и Изник. И лишь в мечети султана Баязида II получил свое выражение новый тип культовых сооружений, ставший впоследствии «классическим». За основу его был взят план храма Святой Софии, о чем сразу же напоминают внушительные размеры и формы мечети, а также молитвенный зал ее.

Мечеть султана Баязида II, сына и наследника султана Мехмеда Завоевателя, начали строить на месте древнего форума императора Феодосия. В народе эта мечеть известна под названием Голубиной, так как не успеют еще на мраморном полу двора раскидать корм, как взвивается многочисленная стая голубей… По одной из легенд, султан купил однажды у охотника пару лесных голубей, и от них развелось целое потомство. По другой версии, голуби расплодились от голубки, которая что-то важное проворковала на ухо Пророку Мухаммеду, когда ему пришлось бежать из Мекки в Медину. Голубей в мечети содержат в течение вот уже нескольких столетий. Точно так же здесь каждую пятницу раздают порции хлеба уличным собакам.

Большую султанскую мечеть в течение пяти лет возводил зодчий Хайреддин. По одним сведениям, сооружение ее было завершено в 1501 г., по другим — в 1498 г. Молитвенный зал в мечети Баязида II, как и в храме Святой Софии, размещается под большим куполом и двумя полукуполами, которые расположились по продольной оси на полукруглых осях. Это придает мечети султана Баязида II оригинальный вид. Внутри мечети купол и арки расписаны цветным орнаментом по белому фону.

Справа от михраба расположилась максура из резного мрамора, опирающаяся на мраморные колонны. На этой же стороне находится и минбар.

Справа и слева от главного входа открываются два крыла, выходящие за пределы боковых частей центрального зала и образующие род притвора, украшенного острыми сводчатыми аркадами.

Перед мечетью раскинулся двор с колоннадой, крытый куполами; колонны держатся на стрельчатых арках из розового и белого мрамора (вперемежку). В центре двора разместился фонтан для омовений, устроенный в XVII в. Во двор ведут три входа: один — с фасада, два других расположились по бокам. На дворе растут несколько кипарисов, которые придают ему очень живописный вид.

В прежнее время значительная часть двора этой мечети была занята Сахавлар-чарши (Книжным базаром) — одним из самых древних в мире. Он располагался на том месте, где еще во времена Византийской империи торговали книгами и бумагой. После завоевания Константинополя его захватили тюрбанщики и гравировщики по металлу, но в начале XVII в. из «Крытого рынка» сюда вновь стали переселяться книготорговцы. Во второй половине XVIII в., когда в Османской империи было разрешено книгопечатание, торговцы книгами заняли почти всю территорию двора.

Перед мечетью раскинулась площадь Баязида, окруженная новыми зданиями. Сюда по пятницам приходили толпы стамбульцев, усаживались на корточки возле пышного фонтана, грызли засахаренные орешки и в приятном ничегонеделании проводили долгий праздничный досуг. А в уютном мраморном дворике мечети, в будках из тонкой дранки, пропахших снадобьями и ароматическими маслами, колдовали фалджи — мастера толкований и знахарства.

В этих гадательных лавочках на дворе мечети родились гениальнейшие турецкие поэты XVI в., да и сама поэзия выросла, можно сказать, из искусства толкования снов и раскладывания пасьянсов на рассыпанном песке. Первым критиком, лириком и отцом романтической поэмы был Эйваз Зати, которого по праву можно назвать «Карамзиным турецкой литературы». Родился он в небольшом малоазийском городке Балыккиссире в семье сапожника. Сначала, как и отец, он тачал чувяки, а потом ушел за счастьем в Стамбул. Здесь он поднес панегирик султану Баязиду II и быстро получил его благосклонность. Был Зати некрасив и глух, к тому же любил выпить, поэтому придворным поэтом он не стал. И тогда открыл он во дворе мечети гадательную лавочку, которая быстро сделалась своего рода литературным клубом. Сюда стали приходить начинающие авторы, чтобы представить на суд Зати свои стихи. Тот делал замечания и даже, по просьбе самих молодых поэтов, поправлял их произведения. А потом, ничуть не стесняясь, пускал их в ход как свои собственные. Случалось, что молодые поэты протестовали, но, к чести Зати, следует сказать, что своих лучших учеников он все же выводил в люди. В их числе были Маххамед Фезли, Хыяли (будущий придворный поэт) и сын муэдзина Баки — автор бессмертных касид и газелей.

При мечети есть основанная султаном Баязидом II библиотека, которая раньше считалась самой большой в Стамбуле. В настоящее время это богатейшее собрание бесценных рукописей по всем отраслям знаний разместилось в отдельном современном здании.

Мечеть султана Селима I

В саду позади мечети находится гробница султана Баязида II, скончавшегося в 1512 г., но строилась она уже при султане Селиме I.

На дверях мечети, отделанных искусной резьбой, позолоченными буквами сделана следующая надпись:

Возведение этой мечети, сооружавшейся в память султана Селима I по повелению Сулеймана Великолепного, было закончено в 1525 г. Разместившаяся на вершине пятого холма Стамбула и своими размерами господствующая теперь над окружающими постройками, она особенно хорошо видна со стороны бухты Золотой Рог.

Мечеть эта является одной из первых построек архитектора Синана (ученика Хайреддина) и потому имеет некоторое сходство с мечетью Баязида II.

Во двор мечети, окруженный крытой галереей с 18-ю колоннами, ведут три двери. В центре двора расположен фонтан для омовений и растут несколько кипарисов.

В плане мечеть султана Селима I представляет собой квадрат; большой купол ее покоится на арках, образующих боковые стены. Внутренняя отделка мечети проста и оттого очень трогательна — в ней нет ни колонн, ни аркад, ни редких камней. Только двери, михраб[61] и мин-бар (трибуна для проповедника) отделаны с большим мастерством и богато украшены да стрельчатые окна украшены цветными витражами.

Около мечети стоят несколько тюрбе с куполами, покрытыми свинцовыми пластинками. К тюрбе султана Селима I ведет крытая колоннада, внутри стены его украшены майоликовым панно.

По свидетельствам историков, султан Селим I был человеком жестоким, и вместе с тем — поэтом и живописцем. Вопреки запрету Пророка Мухаммеда изображать живые существа, он рисовал человеческие фигуры и изображал на картинах свои сражения. Как поэт он сочинил эпитафию, которая до сих пор уцелела на его гробнице: «Здесь покоится Селим, гроза живых и мертвых. При жизни я завоевал землю, и по смерти стремлюсь еще на сражения. Но гроб содержит только тело мое, покрытое ранами; дух мой парит, ища новых битв». Султан вполне заслуживает такой эпитафии. За годы своего правления (1512—1520) он успел завоевать Сирию, Палестину, Аравию и Египет.

Селим был младшим сыном султана Баязида II, а из-за своего задиристого нрава еще и самым нелюбимым. После смерти отца власть должна была перейти к его брату Ахмету, самого же Селима ждала удавка. Но его жена Хафса (дочь крымского хана Менгли-Гирея) выпросила у отца помощь для мужа. Татарские всадники, поддерживаемые янычарами, ударили по Стамбулу и вынудили Ахмета к бегству. Старый султан Баязид II, изнуренный недугами, должен был уступить власть своему младшему сыну. Через месяц, по приказу Селима I, он был отравлен.

Новый султан повелел привести племянников (сыновей своих ранее умерших братьев) и задушить их во дворце у себя на глазах. Брат Ахмет, захваченный в плен вместе со своими сыновьями, тоже был задушен. Придворный астролог предрек султану, что, когда тот умрет, на его теле будет столько кровавых знаков, скольких своих братьев и племянников он убил. «Зато приятнее властвовать, не имея соперников», — ответил Селим и повелел задушить астролога. За восемь лет своего царствования он казнил семь своих великих визирей. В народе даже сложилась поговорка: «Чтоб тебе быть визирем у султана Селима».

Мечеть Сулеймана Великолепного

Архитектурными шедеврами Османской империи стали тринадцать великих мечетей, и среди них — Сулеймание-джами, построенная по повелению Сулеймана Великолепного. С именем этого султана связан период величия и расцвета Османской империи. Свои походы он распространил на всю Венгрию, осадил Вену, удачно воевал с Персией; турецкий флот господствовал при султане Сулеймане на морях вплоть до Испании и Индийского океана. Он покровительствовал архитектору Каджи Синану, который прославил свое искусство и правление Сулеймана множеством мечетей, возведенных во всех концах империи, сотней часовен, дворцов и мостов. Для султана Сулеймана Великолепного архитектор Синаи и возвел мечеть, считающуюся одной из красивейших в Стамбуле. Возводилась она из материалов храма Святой Евфимии Халкидонской на территории самого древнего султанского дворца, который до наших дней не сохранился.

Сооружение мечети (размеры ее составляют 69 х 63 м) продолжалось целых семь лет и закончилось только в 1557 г. Султан хотел, чтобы возводимая мечеть стала своеобразным памятником его великолепного правления, поэтому был очень недоволен сильно затянувшимся строительством. Есть сведения, что он не раз давал понять архитектору Синану, что тот рискует закончить свои дни, как зодчий Аяз, которого султан Мехмед II казнил за слишком медленное возведение одного из зданий. Был даже момент, когда султан Сулейман решил вообще прервать возведение мечети, но тут на помощь пришел, как это нередко бывает, «его величество случай». У известного турецкого историка и писателя Э. Челеби об этом рассказано так:

Султан Сулейман пришел в бешенство, расценив эти дары и письмо как насмешку. В присутствии послов иранского шаха он раздал подарки столичным торговцам, а ларец с драгоценностями вручил архитектору и сказал: “Эти сияющие камни, которые будто бы считаются дорогими, не имеют никакой цены рядом с простыми камнями моей мечети”.

Дары иранского шаха украсили грани и розетки одного из сооружавшихся минаретов, который стали называть «Драгоценный». Однако, по сведениям историков на строительство мечети были истрачены такие колоссальные суммы, что ее всю можно назвать «драгоценной».

Сулеймание-джами расположена на вершине холма, господствующего над бухтой Золотой Рог, и потому лучше всего смотреть на эту мечеть с Галатского моста. Тогда видно, как вдоль фасада бежит длинная галерея из колонн с арками. Мечеть состоит из внутреннего и внешнего дворов и молитвенного зала под куполом. Монументальные двери ее представляют собой искусно выделанные панели с геометрическими узорами, которые в некоторых местах выложены перламутром. Полностью эти двери никогда не открываются, но в них имеется вход поменьше, закрытый кожаным занавесом.

В центре мечети поднимается большой купол высотой 71 м (на 6 м больше купола храма Святой Софии).

Под центральным куполом висят черные шары — это страусиные яйца. Никакого религиозного значения они не имеют, а использовались для защиты от пауков, которых отпугивал их запах. Чтобы в огромном зале мечети не было паутины, яйца меняли каждый год (после того как они высыхали).

Так как в XVI в. электричества еще не было, мечеть освещалась сотнями масляных ламп. Горящее масло сильно коптило, и под куполом скапливалось много копоти.

В нише над дверью архитектор Синан сделал небольшие оконца, через которые хлопья сажи вытягивало в соседнюю комнату. В настоящее время огромная люстра, сделанная из дерева и кованого железа, состоит из множества светильников, в которые вставлены электрические лампочки.

Стены внутри мечети украшены письмом знаменитого каллиграфа Хасана (из Карахиссари). Поскольку во время молитв в мечети собиралось до 5000 человек, влажность от их дыхания была очень высокой. От сырости стены постоянно покрывались налетом, из которого в те времена изготовлялись лучшие чернила.

Четыре огромных квадратных мраморных столба поддерживают главный купол над гигантским кораблем-нефом. Когда-то одна из этих колонн стояла возле церкви Святых Апостолов, а на ней возвышалась аллегорическая статуя «Девственность». С большим трудом перевезли потом эту колонну в возводившуюся мечеть, но она оказалась выше других столбов, и ее пришлось укоротить. Между столбами с каждой стороны расположены боковые галереи, предназначавшиеся для высоких особ и поддерживающиеся мраморными столбами. Две лестницы, построенные у входной двери, ведут на первую галерею, а наверх можно пройти по деревянным лестницам, которые приставлены к окнам, выходящим на крышу.

Каждое окно мечети увенчано стрельчатым тимпаном, украшенным прекрасными изразцами, на которые нанесены стихи из Корана на арабском языке.

Михраб в Сулеймание-джами сделан из мрамора, изваянного великолепными сталактитами с позолотой. С обеих сторон михраб украшен большими фаянсовыми розетками, на которых белой вязью по синему фону вырезаны стихи Корана. Над михрабом расположены цветные витражи; они украшают также и восточную стену мечети. Кусочки стекла, из которых они состоят, скреплены нитями из козлиной шерсти и яичным белком, а для изготовления рам был использован гипс. Создал эти шедевры мастер Ибрагим по прозвищу Серхаш («Пьяница»).

Минбар, расположенный направо от михраба, тоже составлен из больших кусков мрамора, как и трибуна для султана, сделанная из белого мрамора. Ее поддерживают порфировые колонны с мраморными капителями. Дверь этой трибуны, как и многие другие двери мечети, сделана из орехового дерева и украшена геометрическими розетками. Кафедра, помещавшаяся около трибуны императора, тоже сделана из орехового дерева, очень искусно вырезанного и обработанного.

Перед главной дверью внутри мечети положена цельная круглая порфировая плита диаметром около двух метров. Легенда рассказывает, что работавший на возведении мечети грек-каменщик тайно вырезал на этом камне, который предназначался для михраба, небольшой крест. Султан страшно разгневался и повелел казнить мастера, а порфировую колонну, как уже непригодную для михраба, положить перед входом в главный неф, повернув сторону с крестом к земле[62].

Внешний двор Сулеймание-джами (190 х 130 м) усажен гигантскими платанами и кипарисами. По углам внутреннего двора возвышаются четыре минарета; на двух из них, примыкающих к мечети, устроено по три балкона; на двух других (они несколько ниже) — по два. К каждому балкону ведет отдельная лестница, внутри минарета они не пересекаются друг с другом, так что три человека могут одновременно подниматься или спускаться, не опасаясь встретиться. Как гласит предание, четыре минарета были возведены в честь того, что Сулейман Великолепный был четвертым султаном после завоевания Константинополя турками, а десять балконов на минаретах — в честь того, что он был десятым султаном с момента образования Османской империи.

Во внутренний двор мечети ведут три больших деревянных двери, покрытые резьбой с перламутровыми инкрустациями. Двор выложен мраморными плитами и окружен галереей с 24 порфировыми колоннами, которые оканчиваются изящными капителями из резного мрамора со сталактитами и стрельчатыми арками из белого и розового мрамора. Над каждой аркой возвышается небольшой купол. В центре двора устроен красивый фонтан для омовений.

Вокруг мечети ранее стояли многочисленные постройки — медресе, медицинская школа, больница, столовая для нищих. Здесь же была устроена первая академия Востока, в которой студенты получали высшие научные степени Османской империи[63] и в которую приходили экзаменоваться 70-летние законоведы.

В саду за мечетью расположилось небольшое кладбище, на котором похоронены многие выдающиеся особы. К востоку находится гробница султана Сулеймана Великолепного, представляющая собой восьмиугольное купольное здание, окруженное снаружи крытой галереей с 29 тонкими изящными колоннами из мрамора, на которых держатся островерхие арки. Тюрбе султана и его сыновей украшает балюстрада резного орехового дерева, инкрустированная перламутром. Наружные стены тюрбе по обе стороны украшены майоликовыми плитами с красивыми рисунками и изречениями из Корана; над дверью указана дата смерти султана Сулеймана Великолепного 944 г. хиджры (1566 г.).

Под окнами внутри тюрбе рельефно выделяются аркады из цветного камня. Великолепный купол мавзолея изнутри поддерживается четырьмя мраморными и четырьмя порфировыми колоннами, и устроенная таким образом галерея извне освещается аркообразными нишами, снабженными шестью парными окнами. По обеим сторонам от саркофагов стоят большие подсвечники. Гробницы покрыты богатыми тканями, на которых золотом вытканы стихи из Корана, а в головах на гробницы положены белые тюрбаны с султанами из перьев цапли. Вокруг монумента султана Сулеймана Великолепного на особых аналоях лежат великолепные свитки Корана и рельефная карта святых мест Мекки.

Рядом с гробницей султана Сулеймана Великолепного расположилось тюрбе меньшего размера, на котором висит табличка: «Гробница султанши Хюррем». Неподалеку от мечети разместилась скромная усыпальница великого зодчего Синана, являющаяся шедевром архитектурного зодчества. По выражению одного писателя, она выглядит как подпись художника-творца, поставленная под величественной мечетью.

Шах-заде (Мечеть принцев)

Читатель помнит, что в главе «Тайны Сераля» мы рассказали о смерти принца Мустафы, который был уже объявлен наследником престола. Заподозрив его (по доносу) в измене, султан во время одной из военных кампаний вдруг потребовал сына в свой шатер. И когда тот входил, немые невольники кинулись на него, чтобы задушить. Молодой человек начал сопротивляться, но отец грозно взглянул за парусиновую перегородку шатра, и невольники быстро закончили свое дело.

Через некоторое время такая же участь постигла его брата Джихангира — прекрасного мальчика, которого мать любила до безумия. Не имея других детей, она берегла сына в своей комнате. Кызлар-агасы пришлось употребить всю свою хитрость, чтобы разлучить их. Он уверил султаншу, что Сулейман Великолепный чувствует угрызения совести за умерщвление старшего сына и хочет загладить это преступление особой любовью к младшему сыну. Лукавый старик говорил, что султан опасается за здоровье юного принца и хочет поместить его с матерью в особом павильоне, где бы тот мог дышать свежим воздухом и упражнять свои силы. Несчастная женщина поверила, посадила мальчика на великолепно убранного коня, сама села с невольницами в богатую повозку, и все отправились в путь.

Кызлар-агасы ехал с принцем впереди, султанша — позади, так что они были у нее перед глазами. Но когда они выехали на плохую дорогу, повозка султанши «вдруг» сломалась и отстала. Только тут в голове у нее промелькнула страшная мысль, потому что сын ее уже добрался до павильона и входил в него. Когда бедная сама доехала до павильона, стала стучать в запертую дверь, а потом сумела открыть ее — все уже было кончено. Она увидела тело своего сына, которое еще дрожало предсмертными судорогами. А с шеи мальчика свисал роковой шнурок…

Когда к султану Сулейману Великолепному пришло запоздалое раскаяние, он очень страдал. И повелел построить на высотах Фундуклу в память о погибших принцах мечеть и назвать ее «Шах-заде» (что по-турецки означает «принц», «наследник престола»). Старинная же легенда рассказывает, что сначала мечеть возводилась не для наследников престола, и когда она была построена, визири сказали султану: «Эта мечеть недостойна носить твое имя. Она отделана не так роскошно, как, например, мечеть Рустем-паши. Нам кажется, лучше всего посвятить ее имени наследника». Султан согласился и послал гонца в Адрианополь, где его сын занимал должность «велия», чтобы известить его о своем решении. Узнав от гонца о причине его прихода, принц выразил свое недовольство: «А я-то думал, что отец хочет уступить мне престол». Когда султану передали ответ сына, он страшно разгневался и приказал умертвить его. В султанском шатре палачи быстро и незаметно окружили ничего не подозревавшего юношу и задушили юного принца тетивой от лука, так как членов царствующей фамилии можно было умерщвлять только бескровным способом».

В 1545—1548 гг. архитектор Синан возвел изящную мечеть, с которой начинается «золотой век» османской архитектуры. При разработке ее интерьера он более стремился к монументальности, и с этой целью, при помощи боковых помещений, было увеличено пространство центрального зала, а в нем поставлены мощные восьмиугольные опоры, которые поддерживают арки. Квадратное здание мечети покрыто центральным куполом, который высоко вздымается над четырьмя другими полукуполами, так что верхняя часть всего сооружения производит впечатление необыкновенной легкости. Эти четыре полукупола опираются на низкие стены и внутри поддерживаются четырьмя большими арками.

Гладкие внешние стены мечети лишь кое-где украшены узором[64]; маленькие колонны, прислоненные к углам портала, тоже не так богато украшены (как и в мечети султана Селима I), зато внутренний вид мечети Шах-заде просто великолепен. Интерьеры ее нарядны и праздничны: мраморные и гранитные колонны, многоцветные витражи, деревянные резные двери — все это сразу же вводило входящего в мир прекрасного. И можно лишь пожалеть, что впечатление портит ужасная живопись, затемняющая характер османского искусства.

Паперть мечети образуется галереей с аркадами, которые держатся на гранитных и мраморных колоннах. По сторонам паперти поднимаются два изящных минарета, украшенные стрелками и рельефным орнаментом. Наверху каждого минарета устроен балкон с изваянными выступами.

Останки принцев Мустафы и Джихангира покоятся в прекрасном мавзолее восьмиугольной формы, который расположился к востоку от мечети. Восемь его внешних фасадов заканчиваются галереей, украшенной большими сквозными трилистниками. В гробницу входят через перистиль, образованный четырьмя колоннами — двумя из красного мрамора и двумя — из зеленого. Внутренность мавзолея прекрасно оформлена и отличается законченностью своей отделки. Стены облицованы персидским фаянсом, который придает залу вид печального величия. Свет проникает сюда из двух рядов окон с разноцветными стеклами: в мечети устроено 32 окна — по четыре на каждой стороне восьмиугольника. Над гробницами устроен своеобразный балдахин высотой 4 м, сделанный из орехового дерева и украшенный геометрическими розетками с перламутровой инкрустацией.

Ежегодно с 27 числа месяца Рамадан в течение трех дней одежды принца Мустафы кладут на его гробницу. На ней построен макет османского трона, на который ему так и не пришлось взойти…

Гёк-джами (Голубая мечеть)

Самой знаменитой в Стамбуле считается мечеть султана Ахмеда I, построенная в 1609—1616 гг. архитектором Седефкаром Мехмедом-ага (учеником Синана) на месте бывшего дворца византийского императора — напротив храма Святой Софии. Строительство мечети началось по распоряжению султана, которому было тогда 19 лет. Это был человек с изящным вкусом, но, по преданию, возведением мечети он хотел из-за некоторых грехов юности умилостивить Аллаха. К тому же он подписал с одним из правителей династии Габсбургов договор, в котором признавал того равным себе. Это, видимо, и было решающим моментом: султан счел себя обязанным публично проявить свою веру и особую приверженность исламу.

Султан Ахмед не жалел никаких средств, чтобы сделать громадное здание мечети выдающимся, и каждую пятницу сам являлся на строительство. Архитектор Мехмед-ага[65] завершил этот шедевр зодчества за семь лет. В плане мечеть султана Ахмеда представляет собой прямоугольник со сторонами 72 х 64 метра. Огромная и вместе с тем грациозная, она кажется легкой и считается одной из красивейших и изящнейших в Стамбуле.

Большой внутренний двор, по площади равный самой мечети, окружен купольными портиками на 26 колоннах с капителями в форме сталактитов. Портики соединяются с боковыми внешними галереями и каменной оградой с прямоугольными окнами. Боковые галереи образуются мраморными колоннами и стрельчатыми арками, которые увеличивают и без того огромный молитвенный зал, отчего внутри мечети создается впечатление необыкновенного простора.

В центре двора располагается шестиугольный фонтан для омовений, опоясанный шестью колоннами со стрельчатыми арками. С западной стороны мечети (со стороны площади Ат-Мейданы) имеется въезд, через который султан, не слезая с коня, мог попасть в свои покои в мечети. Но на расположенных в этой части воротах висела металлическая цепь, и каждый раз, проезжая под ней, султан должен был наклоняться в знак покорности и уважения к Аллаху.

Очень интересно в мечети расположение куполов. Большой центральный купол (его диаметр у основания равняется 33, 6 м) окружен четырьмя полукуполами, а под ними находятся еще четыре купола. Но полностью эта структура раскрывается только внутри мечети. Все это сооружение поддерживается четырьмя мраморными столбами, диаметр каждого из которых равен 5 м.

Все стены почти от пола до верхнего ряда окон покрыты цветной майоликой, среди которой преобладают плитки голубого цвета. Это дало мечети султана Ахмеда I второе название — Голубая, и только при ближайшем рассмотрении можно увидеть не только всевозможные оттенки голубого и синего, но и множество других цветов. Эти керамические плитки были изготовлены на фабриках Изника. В XVI в. они пользовались исключительным успехом и экспортировались по всему миру. Но султан Ахмед I настаивал, чтобы в мечеть поступало только все самое красивое, поэтому он запретил керамических дел мастерам поставлять плитки для других зданий.

По числу использованных в ее декоре изразцов (свыше 200 000 штук) Голубая мечеть уступает только дворцу Топкапы. Почти ослепляющий эффект многих тысяч плиток мог бы стать навязчивым, если бы внутреннее пространство не было таким объемным, а свет не струился бы из 260 окон, которые когда-то были закрыты витражами. Особенно изумительно мечеть султана Ахмеда I выглядит в солнечный день, когда свет отражается на голубых фаянсовых плитках и еще больше подчеркивает великолепие ковров огромного зала, которые в основном тоже выдержаны в голубых тонах.

Повсюду — на стенах и на столбах внутри мечети — изречения из Корана, написанные искусным каллиграфом Касимом Губари. Как сообщают исторические хроники, ранее по стенам было развешано двести золотых пластин, каждая из которых была украшена 61 бриллиантом. На пластинах были выгравированы имена Пророка Мухаммеда, первых халифов и изречения из Корана.

Михраб и минбар, сделанные из белого проконесского мрамора, покрыты такой тончайшей резьбой, что трудно поверить, как из камня можно «соткать» столь дивный узор. В изразцовое обрамление михраба вставлен священный кусок Черного камня из Каабы, представляющий собой тонкую плитку с красивым узором. По обе стороны от михраба стоят два огромных подсвечника с такими же громадными свечами.

Драгоценные камни в Голубой мечети рассеяны повсюду. Своим примером султан Ахмед I поощрил щедрость вельмож, и правитель Абиссинии, например, прислал в дар шесть осыпанных изумрудами лампад на золотых цепях. А великолепные свитки Корана лежат в мечети на раззолоченных рахле, украшенных перламутровой инкрустацией.

Сохранив в общих чертах планировку и внешний вид мечетей «классического типа», зодчий внес в сложившуюся схему и новые элементы. Так, Голубую мечеть окружают шесть прекрасных минаретов, украшенных браслетами балконов, покрытых тонкой резьбой. Об истории появления этих минаретов сложено много легенд. По одной версии шесть минаретов появились из-за ошибки архитектора, который неверно понял повеление Ахмеда I. Султан будто бы приказал возвести «золотые минареты» (алтын минаре), а глуховатому архитектору послышалось, что повелитель приказывает возвести «алты минаре» (шесть минаретов).

Другое предание повествует, что султан Ахмед I действительно приказал возвести шесть минаретов, пожелав, чтобы возводимая в его честь мечеть во всем превосходила стоявший напротив храм Святой Софии. Но в свое время имам Мекки назвал сооружение шести минаретов святотатством, так как ни одна мечеть не должна была сравниться Заповедной мечетью Мекки, имеющей шесть минаретов. И тогда султан Ахмед, чтобы прекратить спор, приказал построить в мечети в Мекке седьмой минарет.

Султан Ахмед умер от тифа в 27-летнем возрасте. Его прах покоится в великолепном саркофаге — в саду этой одной из красивейших мечетей мусульманского Востока, о которой сложено много прекрасных стихов.

До XIX в. со двора Голубой мечети 12 числа месяца Реджеб, который по турецкому лунному календарю выпадал на разное время, выступал караван паломников, следовавший в Мекку со священными дарами.

В прежние времена на улицах Стамбула можно было видеть множество слепых, которые ходили вереницей по 10—15 человек, держась один за другого. Впереди шел «вожак», который водил их от дома к дому за милостыней, но и сам он мало видел, потому что был слеп на один глаз. Никто не отказывал слепцам в подаянии, считая их за святых людей, потому что они совершили хадж (паломничество). И ослепли они оттого, что увидели святую Мекку, после чего уже не хотели ни на что смотреть. И по своей воле ослепили себя сами. Для этого они брали раскаленное железо и, посыпав какой-то порошок, держали над ним глаз, пока тот не вытечет. Они очень верили, что за свое ослепление будут у Пророка Мухаммеда в великой милости и через то другим могут доставить милости.

На дворе Голубой мечети с необыкновенным торжеством и пышностью праздновались также Курбан Байрам и Мевлуд (день рождения Пророка).

Ени-джами (Новая мечеть султанши-матери)

Новая мечеть расположена на берегу бухты Золотой Рог недалеко от Галатского моста. Разместилась она у Садовых ворот на террасе близ Рыбного рынка, а возведение ее началось в 1614 г. по распоряжению Кёзем Мах-пейкер (одной из жен султана Ахмеда I) на месте старинной церкви итальянских францисканцев. Впоследствии архитектору Касиму-ага пришлось приостановить работы, так как султанша Кёзем из-за придворных интриг была задушена евнухами.

Известно, что фундамент незавершенного здания мечети долгое время оставался заброшенным. В 1660 г. Туркан Хатидже (мать султана Мехмеда IV), осматривавшая окрестности после большого пожара, приметила этот фундамент и повелела достроить мечеть. Строилась она из вдовьих средств султанши, которые турецкие мужья оставляют своим женам, но не «на булавки» (как принято в Европе), а «на башмаки». И потому это культовое здание еще называется «Мечетью башмаков».

Возведение мечети было поручено архитектору Мустафе-ага, который и закончил строительство к 1663 г.

Зодчий повторил кубообразное основание с гладкими стенами, которые постепенно переходят в поднимающиеся друг над другом купола, башенки и т.д. В Новой мечети нет той легкости и воздушности, которыми отличаются Сулеймание-джами и Голубая мечеть. Тяжеловесность Ени-джами подчеркивается также несколькими куполами и четырьмя контрфорсами, которые поддерживают главный купол (высота его равняется 36, а диаметр— 17,5 м). Некоторую изящность Новой мечети придают два стройных минарета с балконами и три башенки, установленные одна над другой на каждом контрфорсе.

Стены Ени-джами выложены прекрасными изразцами; на двух минаретах устроено по три балкончика, а к довольно высокому фундаменту была пристроена лестница. Перед фасадом мечети и позади нее проходит важнейшая магистраль Стамбула, из-за чего мечеть осталась без двора. Перед ней находится только паперть с тремя монументальными дверями, увенчанными фронтонами, над которыми по-арабски написано священное изречение. В высоких стенах паперти пробиты прямоугольные окна, в которые вставлены тяжелые решетки. Над каждым окном устроен ряд стрельчатых ниш.

Внутри стены Ени-джами украшены майоликовыми плитками синих тонов; ниша, образующая михраб, отделана великолепными позолоченными сталактитами. Минбар мечети сложен из художественно изваянных кусков мрамора с искусно сплетенными геометрическими розетками.

Трибуну султанов, которая находится прямо против минбара, поддерживают порфировые колонны. Мансура была соединена с богато отделанными покоями султана; дверь, ведущая в них, изготовлена из тонких плит резного мрамора и украшена сквозным геометрическим орнаментом. В настоящее время здесь устроен Музей декоративного искусства Турции. Изразцы каминов и стен в нем украшены великолепными рисунками; прекрасно расписаны стекла окон, а двери являются истинным чудом резьбы по дереву.

По боковым сторонам Ени-джами расположились двухэтажные галереи, украшенные майоликовыми плитками и резьбой по дереву. Под этими галереями вдоль наружных стен устроены фонтанчики для омовений.

В большом погребальном зале мечети, сплошь облицованном фаянсом, кроме праха султанши-матери покоятся останки еще нескольких монархов Османской империи.

Когда-то около Новой мечети (от городских стен и до моря) простиралась низменная лощина, образовавшаяся из песка и грязи, нанесенных ручьями с возвышенных мест, а также из выбрасывавшихся там золы и углей. Улицы, прорезавшие эту долину, были узкими и грязными, однако это была самая населенная часть города, так как именно здесь выгружались все товары, которые привозили европейские корабли. Поэтому тут всегда располагалось множество магазинов для хранения и продажи табака, масла, леса, муки, овощей, фруктов и других товаров. Здесь же располагались и пороховые магазины, в которых хранились лес, уголь, масло и другие горючие вещества. Магазины были деревянными, а вокруг толпилось множество народа с трубками, и малейшая неосторожность приводила к ужасным пожарам, которые часто опустошали город.

Построенная во второй половине XVII в., Ени-джами мало изменилась, хотя на ее стенах, минаретах и куполах остались следы почти четырех столетий. С мечетью связано старинное предание, героем которого является энергичный султан Махмуд II. Народ, изнывавший под гнетом янычар, воплотил в нем свои идеалы и мечты о праведном правителе, поэтому личность этого султана-реформатора породила не одну легенду. Одна из них повествует, что при имарате «Новой мечети» — богоугодном заведении (нечто вроде общежития с общественной столовой, которое содержалось на частные пожертвования) — был повар, нередко обделявший бедняков при раздаче пищи. Узнав об этом, султан повелел живым сварить его в кухонном котле. Говорят, что султанский гнев обрушился и на котел, который с тех пор хранился в отдельной комнате — как бы в заключении…

Другие мечети Стамбула

В самом конце XI в. (по другим сведениям, в начале XII в.) в Константинополе был построен храм Спаса Всевидящего, относившийся, по-видимому, к старинному монастырю. Благодаря своему возвышенному местоположению храм был виден отовсюду. В нем были устроены световой купол и довольно обширные хоры, которые открывались в храм широкой тройной аркадой, разделенной тонкими столбиками. На хорах, занимавших почти всю стену западной ветви креста, были устроены миниатюрные угловые молельни.

Церковь эта была основана Анной Дука (матерью императора Алексея I Комнина), которая в этом же монастыре и окончила свою земную жизнь.

По преданию, в церкви Спаса Всевидящего некогда хранился один из гвоздей, которыми прибивали пречистое тело Спасителя во время распятия, и Его терновый венец. Во время завоевания Константинополя крестоносцами эти священные реликвии были вывезены в Европу, и теперь терновый венец Иисуса Христа хранится в Париже.

После турецкого завоевания храм Спаса Всевидящего был обращен в имарат, который сначала предназначался для воспитанников, обучавшихся в мечети султана Мехмеда Завоевателя; потом он был превращен в мечеть Эски-имарат.

Недалеко от бывшего Ипподрома возвышается мечеть Мехмед-паши (раньше это была церковь Святой Анастасии). В ней во времена господства арианцев Григорий Назианзин собирал свою немногочисленную паству и произносил перед ней свои знаменитые проповеди.

Севернее расположился молитвенный дом Хаджи Мустафа-паши; раньше это был храм Святого Андрея, основанный Аркадией (сестрой императора Феодосия Младшего) и реставрированный потом императором Василием Македонянином. До сих пор здесь находится почитаемый источник, оскверненный однажды греческим пашой, который раньше был цирюльником в Неаполе. Здесь его увидел, взял к себе на службу и сделал пашой принц Джем. По приказанию папы римского (о чем рассказывалось выше) этот паша постепенно уморил своего хозяина, брея его отравленной бритвой, но впоследствии сам был убит во время возмущения янычар.

Из вышесказанного видно, что большая часть византийских церквей после турецкого завоевания Константинополя была обращена в мечети, но не надо видеть в этом преследования по религиозным мотивам. Византийцы сами покинули свои храмы, когда удалились в предместья, поэтому турки и обратили их в свои священные здания, так как ислам допускает творить молитву во всех святых местах. К тому же турки и сами строили много мечетей. Так, среди множества сооружений, возведенных в Стамбуле архитектором Синаном, выделяется мечеть Пири-паши, напоминающая о любимце султана Сулеймана Великолепного, на которого были возложено завоевание Родоса.

Мечеть Килих-Али-паши посвящена памяти отважного адмирала, который восстановил славу своей родины, поколебленную разгромом при Лепанто. Когда Килих-Али-паша попросил у султана необходимый для возведения мечети участок земли, тот указал ему на море. И тогда адмирал повелел возвести плотину, отвести воду, и на отвоеванном месте возвели мечеть, которая внутри украшена прекрасным персидским фаянсом.

А большая и красивая мечеть, живописно расположенная у самого входа в долину под Атмейданом, своим происхождением обязана другому адмиралу — завоевателю острова Хиос, хорвату по происхождению. Зодчий Синан возвел эту мечеть в 1565 г.: внутренность ее хоть и отличается простотой, но исполнена тщательно и носит отпечаток величия и значительности. Михраб мечети украшен фаянсом, тонко расписанным синей и белой краской, а минбар — изваяниями; стекла окон вставлены в бронзовые (а не в железные) рамы. Основатель мечети построил скромный склеп для себя, где и покоятся останки его и детей.

Из всего вышесказанного читатель может убедиться, что на Востоке кладбища часто устраиваются вокруг мечетей прямо в городе. А вот тюрбе султана Махмуда II стоит одиноко — и этим отличается от других. Попутно расскажем об истории возведения этой гробницы:

Абдул-Меджид, сын султана Махмуда II, вспомнил слова отца и похоронил его на месте, где теперь располагается новая часть Стамбула и бегает трамвай. Внутри тюрбе султана царит тишина, на середине стоят два надгробных камня — султана и злосчастного Абдул-Азиза, а вокруг них — несколько женских памятников. На саркофагах султанов лежат черные бархатные покрывала, богато расшитые серебром.

Кроме тюрбе вокруг мечетей Стамбула находятся небольшие кладбища с множеством надгробных памятников. Арабской вязью на них вырезается надпись, начинающаяся стихом из Корана, а потом идет краткое изложение жизни покойного. Украшают могильные камни геометрические и цветочные орнаменты, а надписи сделаны очень сердечные или даже с юмором: «Бедный добрый Исмаил-эфенди, смерть которого вызвала глубокую печаль среди его друзей. Он заболел любовью в возрасте 70 лет, закусил удила и поскакал в рай». На одной из стел, например, изображены три дерева (кипарис, миндаль и персик) и сделана такая надпись: «Я посадил эти деревья, чтобы люди могли знать мою судьбу. Я любил девушку с миндалевидными глазами, стройную, как кипарис, и я прощаюсь с этим прекрасным миром, так и не отведав персиков».

Едикуле (Семибашенный замок)

Там, где сухопутные стены Константинополя когда-то соединялись со стенами, шедшими вдоль Мраморного моря, до сих пор стоит Мармер-куле (Мраморная башня). Чуть далее — массивные квадратные башни, между которыми в прошлом располагались знаменитые «Малые ворота города». За ними виднеется верхняя часть Семибашенного замка, который стоял обособленно и был отгорожен специальной стеной, примыкавшей к городской стене. При византийцах здесь находилась древняя крепость, на территории которой был устроен монетный двор. Из-за своих пяти башен крепость называли еще Пентапиргией. Гражданские ворота замка тоже назывались Пентапиргия; над ними был виден византийский орел, изваянный на доске и вделанный в стену. В 1350 г., в царствование императора Иоанна VI Кантакузена, к замку прибавили еще две башни, тогда он и стал называться Гептапиргия (Семибашенный).

Центральный ансамбль замка составляют две монументальные квадратные башни, сложенные из огромных монолитных плит белого мрамора. Во время осады и штурма Константинополя крестоносцами Семибашенный замок был разрушен, но потом турки вновь отстроили крепость, оставив, правда, только четыре башни (высота самой большой равняется 65 м). Название же за крепостью сохранилось прежнее — Семибашенный замок.

Сначала он использовался в качестве сокровищницы, потом был превращен в государственную тюрьму, и его смело можно было назвать «стамбульской Бастилией». Это была одна из самых страшных тюрем города, которую охраняли 250 стражников, живших со своими семьями здесь же в крепости — в специальных жилищах. Командовал ими начальник стражи, которому не разрешалось выходить из замка ни по какому случаю; только два раза в год, по особому повелению визиря, он выходил в город на святые праздники.

Через мрачные камеры Семибашенного замка прошло много опальных придворных, министров и других лиц, не угодных султанам. Здесь же томились в заключении семь султанов, свергнутых с престола. Так, в 1622 г. на верхнем этаже башни янычарами был задушен султан Осман II (Юный Осман).

А сколько людей погибало здесь медленной смертью — без света, воздуха и пищи! Сколько страданий видели камни этих мрачных подземелий! Например, башня, которая стоит ближе к Золотым воротам, служила местом пыток и казней; головы казненных бросали в глубокий «Колодец смерти»[66]. Русский паломник В.Г. Барский писал, что в замке «находились по 2—3 тысячи пар христиан, скованных в железные цепи без различия пола и достоинства. А какие им от турок мучения и насилия были, то и описать трудно».

Справа от входа в Семибашенный замок возвышается Посольская башня, в которую заключали послов тех держав, с которыми Турция прерывала дипломатические отношения, собираясь воевать. В ней, в частности, содержались русские послы П.А.Толстой (1710—1712), А.М. Обрезков (1768-1771), Я.И.Булгаков (1787-1789). Варварский обычай заключать в тюрьмы посланников других государства существовал очень долго, и европейские державы безропотно покорялись ему, утешая себя тем, что все они унижены в равной степени. Первой возвысила своей повелительный голос российская императрица Екатерина II, которая после побед П.А. Румянцева объявила, что готова принять мирные предложения Высокой Порты, но прежде всего должен быть освобожден A.M. Обрезков.

Русский посланник A.M. Обрезков в тюрьме заболел, после чего другие посланники добились от султана разрешения, чтобы все узники могли жить в одном из домов, находившихся в ограде крепости[67]. Впоследствии французский посол генерал Себастиани убедил султана разрешить A.M. Обрезкову вернуться на родину.

Всякая попытка бегства из Семибашенного замка была невозможна, так как железные ворота его ощетинивались такими же железными остриями. Как легенду, рассказывают о французском посланнике Бофе, которому каким-то образом все же удалось бежать. Французский министр Шуазель-Гуфье предлагал средства к спасению и русскому посланнику Я.И. Булгакову, но тот отвечал, что «представитель Екатерины II… не будет ничем обязан стороннему посредничеству и не пожертвует ради своей личной безопасности честью престола и Отечества».

В Едикуле тюрьмы располагались наверху и внизу, они были с окнами и без них. В одну из таких тюрем был заключен последний французский посланник Руфэн, когда в 1798 г. между Францией и Турцией была объявлена война. Маленькая камера его слабо освещалась одним только решетчатым окном, которое располагалось так высоко, что посмотреть в него мог бы только очень высокий человек.

Справедливости ради следует отметить, что некоторым знатным узникам разрешалось свободно ходить по крепости, только им не дозволялось иметь ни ножа, никакого другого оружия. Например, в XIX в. в Едикуле сидел алжирский король Гсемени, который имел при себе четырех слуг и особое жилище…

В Семибашенном замке с давних пор хранилась казна турецких султанов: в одной башне — золотые монеты и слитки, в другой — серебряные деньги и другие предметы из серебра, в третьей — дорогая посуда, конская упряжь и дорогое оружие, обложенное золотом и серебром; в четвертой — изделия из золота, серебра, хрусталя, янтаря и других драгоценных материалов; в остальных помещениях хранились изделия из слоновой кости и всевозможные украшения. Все это богатство было свезено в Едикуле после того, как султан Селим I захватил персидский город Тавриз.

Впоследствии на огромной территории крепости одно время размещалась школа, а позднее ее развалины с большим двором, воротами и валами сделались жилищем сапожника-армянина. Потом ветер нанес на черепичные крыши башен много песка и пыли, так что здесь разрослись кустарники и деревца. И теперь по этому висячему саду бродят привидения казненных сановников, головы которых в прежние времена выставлялись на краю вала…

Монастырь вертящихся дервишей

Путешественники прежних веков яркими красками расписывали дервишей Стамбула; их было две категории — вертящиеся и ревущие. Те и другие процветали чуть ли не с первых дней существования Османской империи. Орден дервишей был организован приехавшим из Хорасана шейхом по имени Хаджи Бекташ Вели, который прославился как святой муж и пользовался большим уважением. Бекташи (последователи Хаджи Бекташа) были тесно связаны с янычарским войском, толпами сопровождали янычар, воодушевляя их на подвиги. Они описывали им рай и читали суры из Корана, в которых говорилось, что на павшего в сражении изольется особая милость Аллаха. Нередко бекташи сами принимали участие в сражениях.

Текке (монастырь вертящихся дервишей) в прежние времена находился довольно далеко от храма Святой Софии, и туда приходилось добираться 6—7 верст в экипаже — по пыльной дороге и под палящим солнцем. Двор монастыря был вымощен булыжником; справа ко двору примыкал каменный дом с кельями дервишей, слева — зал с ареной для представлений. На дворе в тени деревьев обычно их начала ждали любители подобных зрелищ.

В настоящее время среди дервишей выделяется мистический исламский Орден суфиев — последователей Джелаладдина Руми. Не будучи профессиональным философом, Руми тем не менее принадлежал к славной плеяде «любителей мудрости» и прославился еще и как величайший поэт. Получив образование в крупнейших медресе Халеба и Дамаска, он еще в юношеские годы выучил греческий язык, в оригинале читал сочинения Платона, подолгу беседовал с настоятелем православного монастыря в Конье.

В религиозно-философском отношении Руми был активным сторонником суфизма — мистико-аскетическо-го течения в исламе, возникшего в VIII—IX вв. и окончательно оформившегося в XI—XII вв. Само слово «суфизм» произошло от арабского слово «суф» — шерсть, шерстяной плащ, власяница. Таким образом, суфий — это тот, кто носит шерстяной плащ.

Суфизм возник в низших слоях мусульманского духовенства как движение, направленное против социального неравенства, корыстолюбия, обжорства и разврата, царивших в среде феодалов, богатых горожан и т.д. Естественно, что представители раннего суфизма пользовались большой популярностью у простых людей. Для суфизма характерны отрицание мусульманской обрядности, отсутствие духовенства, проповедь аскетизма и отказ от активной общественной жизни.

Но не видя вокруг силы, способной изменить суровую действительность по законам справедливости, мусульманские подвижники надевали власяницы, уходили в пустыни, уединялись в кельи и углублялись в размышления о природе человека и бога. Суфии считали, что посредством аскезы, самоуглубления и молитвы можно не только приблизиться к богу, но и слиться с ним. Причем бога они отождествляли с высшей истиной и считали его некоей силой, разлитой в природе. Из понятия о «хараме» (запретном) и «халале» (дозволенном) они вывели свое этическое учение о «тарикоте»— пути нравственного совершенствования для слияния с абсолютом.

Всякое материальное благо, исходящее от властителя, считалось запретным, ибо оно было добыто насилием. Самые суровые аскеты считали запретным и подаяние, так как в нем заключались частицы чужого труда. Иное дело — колючки в пустыне и вода из источника: они — ничьи, никому не принадлежат, тут нет присвоения чужого насилием и неправдой.

Суфии выступали и против подчинения духовной жизни человека правилам казенной обрядности, провозглашая отношения с богом частным делом человека. Ясно, что их взгляды противоречили догматам официального ислама, и суфизм подвергался преследованиям.

Не избежал этой участи и Джалаледдин Руми, не раз подвергавшийся нападкам, и лишь широкая известность спасла его от физической расправы. Да и как было не признать в нем еретика, если в эпоху бесправия и рабства он проповедовал равенство всех людей независимо от их богатства, происхождения, религии и чина?! Люди для него различались между собой только тем, насколько приблизились они к совершенству, а это зависело от труда и способностей самого человека. Совершенным может быть каждый, и потому каждый человек священен. Даже лежащий на улице нищий, или тачающий сапоги мастеровой, или даже раб с клеймом на лбу…

Мистическая практика суфиев основывается на ритуалах, включающих специальную музыку и танцы, на представлении о том, что человек воспринимает окружающее и самого себя в значительной степени через ритм и прислушивание к нему.

Джалаледдин Руми, которого называли «наставником с сияющим сердцем, ведущим караван любви», под именем Мевляна («Наш господин») прославился как основатель «Братства вертящихся дервишей», которое существует и в наши дни. Правда, в 1926 г. Кемаль Ататюрк распустил все текке, но, начиная с 1950 г., ежегодно в декабре (месяц смерти Руми) вновь стали устраиваться торжества с участием вертящихся дервишей. На это экзотическое захватывающее зрелище всегда собирается много зрителей, прежде всего, иностранных туристов. В представлении же самих мевлеви (членов Братства) их ритуальные верчения — не искусство, а акт веры, состояние экстаза, когда душа человека соединяется с богом. Дервиши исполняют сложный танец, кажущийся странным неискушенному зрителю. Принцип вращательного движения, по утверждению самих дервишей, является фундаментальным принципом бытия. В мире нет ни одного объекта, ни одного существа, которые бы так или иначе не были вовлечены во вращение. Все сущее состоит из вращающихся элементарных частиц, и этот факт объединяет формы существования — от самых низших до самых сложных. Человек живет благодаря вращению мельчайших частиц, образующих структуру его тела, благодаря циркуляции крови в большом и малом кругах кровообращения, и сам вращается вместе с Землей.

Однако все перечисленное — это природные, бессознательные формы вращения. Дервиши же считают, что сознательно включиться в этот процесс им помогает ритуальное вращение. Сутью его является мистическое странствие — духовное восхождение в мысли и любви к Богу как Совершенству. Человек возвращается из такого мистического странствия, переполненный готовностью любить все живое и служить ему в любви.

Ритуал начинается проникновенным гортанным получасовым пением слепого певца в черных очках. Слушая его, дервиши неподвижно сидят на полу, скрестив ноги. Одеяние вертящегося дервиша непривычно для нашего глаза, но каждой своей частью оно тоже символизирует суть происходящего. На голове у них надеты темно-красные (почти коричневые) конусообразные уборы, похожие на фески, но более высокие. По символике Мевляны они означают каменные надгробия, темные пелерины символизируют гробницы; на дервишах надеты еще джалуны — широкие белые юбки (белый цвет означает погребальную пелену). Такая одежда (всё вместе) означает воскресение из мертвых и вечную жизнь в боге.

После вступления дервиши в какое-то мгновение бьют лбом об пол, потом вскакивают и плавным шагом начинают двигаться вперед. Ведет всех «вожак» в зеленой пелерине и зеленом головном уборе. Потом дервиши поворачиваются друг к другу лицом, кланяются и идут дальше, затем выстраиваются в ряд и сбрасывают с себя пелерины. Под звуки флейты и удары бубнов они начинают кружиться — сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, а вокруг них раздуваются белые колокола юбок. Вертящиеся дервиши стараются войти в транс и отключиться от всего материального мира. Когда он отдаляется от них, они поднимают правую руку ладонью вверх, чтобы получить благословение Неба, и опускают левую ладонью вниз, отдавая его Земле. Особенно поразителен тот факт, что наклон головы крутящихся дервишей составляет 25°, что почти равно наклону Земли (23°).

Крутясь, как заведенные, с выражением экстаза на лицах, дервиши сохраняют совершенное равновесие, чего не скажешь о зрителях, у которых начинает кружиться голова и рябить в глазах. После нескольких часов танца участникам начинает казаться, будто вращаются не они сами, а весь мир вокруг них. Таким образом, входя в транс, танцоры символизируют окончательное соединение Мевляны с Аллахом. Внезапно — скорее всего в ту минуту, когда тело становится им неподвластно, — некоторые из мевлеви резко останавливаются, как бы застывая, и стоят так до тех пор, пока не замрут остальные.

Стихает музыка, словно лепестки цветов, опадают белые юбки дервишей. В наступившей передышке слышно, как читают суры Корана. А потом дервиши вновь начинают крутиться — вокруг себя и одновременно по кругам, нарисованным на полу, что символизирует вращение звезд и планет вокруг своей оси и вокруг Солнца, а человеческих душ — вокруг бога. Через какое-то время дервиши вновь застывают со скрещенными на груди руками и кланяются «вожаку», после чего начинаются молитва и восторженное пение. Таким образом, верчение дервишей — это своего рода символическая смерть и рождение заново в качестве нового, духовного существа. Сокровенный смысл ритуала состоит в обращении человека к истине, уничтожении эгоизма, пребывании с богом в совершенстве и любви.

Зачарованные зрители, сидящие вдоль стен, начинают молча расходиться. Обычно большинство присутствующих (кроме иностранных туристов) вместе с дервишами переживают состояние экстаза, хотя атмосфера веселых ярмарок, которые часто устраиваются у стен монастыря, казалось бы, мало способствует сосредоточенности. Но, оказывается, и это соответствует философии Мевляны, для которого смерть, как соединение с богом, была высшим блаженством.

Так писал поэт Джалаледдин Руми и завещал своим последователям веселиться в день его смерти…

Следует отметить, что до начала XX в. община дервишей являлась в Стамбуле и одним из наиболее известных центров музыки и литературы. Многие знаменитые турецкие композиторы, каллиграфы и поэты начинали именно здесь. И прежде всего ученый и поэт Шейх Галип (1757—1799), который под патронажем султана Селима III и его сестры Бейхан Султан был шейхом Ордена дервишей.

Старинные кофейни Стамбула

Ислам запрещает мусульманам употреблять вино, и чтобы чем-то заменить его, Пророк Мухаммед прибег к помощи кофе. Любой турок расскажет вам легенду о том, как верблюды шейха Шайзуллы открыли чудесные свойства этого напитка. Однажды эти скромные, но мрачные по нраву животные, наевшись листьев кофейного дерева, стали прыгать, чем привели людей в великое изумление. Так была обнаружена живительная сила, скрывавшаяся в этом маленьком растении, а шейх Шайзулла за проницательность свою удостоился вечной славы во всем мусульманском мире. Поэтому в Стамбуле, как и в других городах Востока, везде, где красивое место располагает к отдыху и где шелестят деревья, устраивались кофейни, вокруг которых размещались продавцы сластей, шербета, халвы, меда и т.д.

Обычно кофейни, украшавшиеся с изяществом и великолепием, спереди открыты и поддерживаются колоннами. Внутри около стен устраивалось возвышение, на котором лежали тюфяки и подушки. С одной стороны музыканты (обычно из греков) играли на мандолинах и тамбуринах, аккомпанируя певцам, которые старались кричать как можно громче. С другой стороны важно сидели посетители, в большинстве своем люди порядочные. Некоторые из них бывали в кофейнях каждый день и тихо дремали…

Кофе подавался в очень маленьких чашечках (размером с половину скорлупы куриного яйца) — без сливок, без сахара и очень черный. В праздники содержатели кофеен приглашали «медаков» (сказочников), чтобы те позабавили посетителей. В таких случаях для большего удобства публики на улице перед кофейнями ставили скамьи и выносили сюда закуски. Медак устраивался на возвышении у раскрытого окна, чтобы его было видно и слышно и внутри кофейни, и на улице. Иногда рассказ его длился до глубокой ночи, и следует отметить, что сказочники были весьма смышлеными. Когда внимание слушателей было возбуждено до предела, медак вдруг спрыгивал со своего возвышения и обходил гостей с чашкой в руках. Любопытные слушатели тотчас наполняли ее мелкими деньгами, лишь бы сказочник поскорее начинал досказывать свою занимательную легенду.

История донесла до нас имя одного медака, которого звали Кыз-Ахмед («Ахмед-девица»). Он был очень известным в Стамбуле сказочником, и его нанимали на весь праздник Курбан Байрам. Сам султан нередко присылал за ним, чтобы потешить свой гарем…

Рассказы медака всегда слушали с благоговением, но если в кофейнях некому было рассказывать сказки — гости прислушивались к лепету фонтана; если перед их глазами Не было журчащих струй воды — они смотрели на дым, клубящийся отовсюду. Учитывая, что окна многих кофеен выходили на Босфор или, как говорилось выше, на какой-нибудь пленительный уголок города, можно представить то наслаждение, какое испытывали молчаливые курильщики.

Старинные кофейни Стамбула на цветистом языке Востока называются «меттеби-ирфан» («школа познания»). Площадь перед мечетью султана Сулеймана Великолепного памятна тем, что именно здесь родилась профессия кофейщика. Иногда в кофейнях пытались ораторствовать дервиши, а во времена смут янычары приходили выступать со своими мятежными речами в тихое собрание курильщиков. На площади собирались молодые реформаторы, за чашечкой кофе здесь произносились политические речи, вырабатывались проекты спасения родины… Но не было успеха ни у дервишей, ни у янычар. Старый сказочник, сидя на полу и покуривая даровую трубочку, одолевал своих соперников, рассказывая истории про храбрых богатырей, пьяных кади, праведных халифов и т.д. Иногда он пугал своих слушателей страшными рассказами про мертвецов…

Султан Селим II закрыл кофейни как рассадники вольнодумства, но старейшины дервишей заявили, что потребление кофе само по себе не является аморальным. Кофейни вскоре снова открыли, и с тех пор вопрос об их закрытии больше не поднимался. Теперь в них на самом видном месте, в рамках под стеклом, каллиграфические арабески гласят: «Добродетельный Шайзулла— наш покровитель и наш отец»…

Следует особо отметить, что в турецких кофейнях господствуют молчание и воздержание. В них всегда соблюдалась большая умеренность: кроме трубки, холодной воды, шербета и кофе, ничего вам здесь больше не предложат. Кофе для мусульманина — не просто горячее питье; это поэтический нектар, дающий радость и веселье. Это напиток таинственный, прославленный многими турецкими поэтами. В одной из поэм Хафиза можно прочесть о кофе следующие строки:

На вершине холма, к которому ведет кладбище мечети Эйюба, расположилась небольшая кофейня, которая носит громкое имя Пьера Лоти — лейтенанта французского флота, участника Франко-прусской (1870—1871) и Первой мировой войн. В XIX в. его направили в Стамбул обучать турецких морских пехотинцев; он прекрасно ладил с турками и со временем совершенно «отуречился». По рассказам, именно здесь он сидел — в феске, перебирая четки и потягивая длинную трубку, набитую изысканной смесью табака, опиума и толченого жемчуга. И любовался красотой бухты Золотой Рог, которую впоследствии так красочно описал в своих стихах…

Фанар

После завоевания Константинополя турками можно было подумать, что православная вера может навсегда угаснуть в Греции. Но в султане Мехмеде II искусство воинское было так тесно соединено с гением человека, что, не выпуская меча из рук, он уже думал о том, как сохранить завоеванное политическими учреждениями. Султан всенародно объявил, что все жители, которые еще продолжают скрываться, могут спокойно выходить из своих убежищ; все бежавшие из города, могут возвращаться в свои дома и заниматься своими прежними ремеслами. А потом, к изумлению всех своих подданных, повелел избрать и поставить, согласно древним традициям, нового патриарха на место умершего.

Первым Константинопольским патриархом (после турецкого завоевания) стал Геннадий Схоларий. Султан Мехмед II почтил его такими же дарами, какие патриархи обычно получали и от византийских императоров: 1000 червонцев, серебряным пастырским посохом и камлотовой рясой. А чтобы воздать ему еще большую честь, повелел посадить его на богато убранного белого коня. Со временем султан разделил все христианские храмы на две равные части, и одни повелел обратить в мечети, а другие оставил при их прежнем назначении. Следует отметить, что и впоследствии турки никогда не запрещали грекам совершать христианские обряды и богослужения.

Сначала патриарх Геннадий Схоларий имел местопребывание в церкви Святых Апостолов, когда же храм был разрушен, местопребывание патриарха было перенесено в монастырь Божией Матери Паммакаристы (Всеблаженнейшей), располагавшийся на одном из холмов в районе Фанар. Церковь и сама женская обитель были устроены в XII в. императором Иоанном Комнином.

В XIII в. храм был реконструирован византийским сановником Михаилом Дукой и его женой Марией — сестрой императора Алексея I Комнина, а в

Здесь в монастырских зданиях в 1455—1591 гг. располагалась Греческая патриархия, в которой патриарх пребывал в особой «божественной патриаршей келье». При храме была устроена скевофилакия, в которой хранились священные сосуды и одежды, официальные церковные кодексы и султанские грамоты, пожалованные Константинопольской Церкви. В частности, здесь хранился тот «Кодекс Великой церкви», в котором записывались протоколы избрания новых патриархов и архиереев, акты их отречения от кафедр, синодальные определения и другие церковные документы.

На первых порах патриарший храм славился своим благолепием, имел много прекрасных икон (с образами Спасителя, Пресвятой Богородицы, Иоанна Предтечи, святых пророков, апостолов и святых Отцов Церкви) и святых мощей — праведной Соломонии (матери братьев Маккавеев), святой Евфимии и др. Патриаршие клирики, видимо, перенесли сюда и много священных предметов, ранее принадлежавших богатому храму Святых Апостолов.

При патриархии была устроена и небольшая библиотека: известен каталог ее середины XVI в., который перечислял более пятидесяти бесценных рукописей.

При патриархе Дионисии II в западной части монастыря были устроены четыре кельи вверху и четыре внизу; в самом храме устроено два аналоя, приобретены многие ценные предметы. Такое же попечительство о патриархии было и при патриархе Иоасафе II (1555), который уже через несколько дней после занятия престола распорядился снять ограду вокруг монастыря, состоявшую к тому времени из старых и сгнивших досок, и построить новую — из камней и кирпича, покрыв их черепицей. После это патриархия стала представлять собой крепость, окруженную оградой.

При патриархе Иоасафе II были построены также два больших прекрасных дома (около «патриаршей божественной кельи»), устроены кухня и мельница. Для церкви патриарх приобрел серебряную чашу, два больших серебряных подсвечника и другие драгоценные священные предметы.

Особенно же прославился заботами о патриархии святейший Иеремия II, при котором в годы первого его патриаршества (1572—1579) в храме Божией Матери Паммакаристы появились резной, покрытый золотом иконостас (вместо старого и разрушившегося), Царские врата с изображением Благовещения Пресвятой Богородицы и др.; была устроена другая «божественная патриаршая келья», которую присоединили к первой. В новой келье был водружен прекрасный патриарший трон, а весь храм украсился большими и малыми иконами, перед которыми были повешены лампады; были отполированы колонны храма и все порфировые и мраморные украшения, повешены четыре прекрасные серебряные с золотом лампады. И храм так преобразился, что поистине исполнилось священное слово: «Церковь — небо многоцветное».

Однако уже в правление султана Баязида II начались гонения на клириков патриархии. Из храма были изъяты евангелия с украшениями, серебряные кадильницы и посохи, богатые иконы, священные покрывала и многое другое. При патриархе Дионисии II с колокольни храма сняли крест, который был далеко виден с суши и с моря и по которому каждый христианин узнавал Патриархию. «И когда его сняли, была великая печаль среди христиан».

В конце XVI в., когда патриарх Иеремия II был в изгнании на острове Родос, монастырские здания были отняты у православных под мечеть. Потом часть монастырских построек уничтожил пожар, а оставшееся было растащено. Теперь на одном из холмов Фанара расположена мечеть, которую султан Мурад III назвал Фетхие-джами («Мечеть победы») в память о завоевании Азербайджана и Грузии. И это все, что осталось от огромного женского монастыря Божией Матери Паммакаристы. Лишь часовня в южной части Фетхие-джами открыта для посетителей как музей.

Внутри часовни сохранились витражи и мозаика, относящаяся к XIV в. В куполе изображен Христос Пантократор («Вседержитель») в окружении двенадцати пророков. В абсиде можно увидеть Иисуса Христа Сверхдоброго с Богородицей, Иоанном Крестителем и архангелами Михаилом, Гавриилом, Рафаилом и Урией. В восточной части купола запечатлено Крещение Господне, а в углах и арках изображены некоторые святые и первосвященники.

Каменные строения, где сейчас размещается Греческая патриархия, образуют квадрат, посреди которого находится скромная патриаршая церковь, возведенная во имя святого Георгия Победоносца. Храм был построен Константинопольским патриархом Иеремией II, который в 1588—1589 гг. посетил Москву и участвовал в учреждении Русского патриаршества и поставлении первого Патриарха Московского и всея Руси святителя Иова. На средства, пожертвованные русским царем Федором Иоанновичем, он по возвращении в Константинополь и возвел этот храм.

Патриаршая церковь со старинным иконостасом из черного дерева и старинными образами греческого письма не очень большая. Среди святынь этого храма можно назвать мощи преподобной Евфимии Всехвальной, праведной Соломонии, часть колонны Бичевания — того столба, к которому был привязан Иисус Христос, когда Его истязали в Претории. Святыню эту привезла из Иерусалима императрица Евдокия. Здесь же находятся камень, на котором апостол Петр горько плакал о своем троекратном отречении от Иисуса Христа, а также кафедра Иоанна Златоуста — вся из черного дерева с резьбой из слоновой кости. Эта кафедра, с которой Иоанн Златоуст произносил свои поучения, и до настоящего времени служит престолом Вселенским как единственный залог славы древнего Царьграда…

Обелиски Атмейдана

Площадь Атмейдана в настоящее время является местом массовых гуляний, и о бывшем Ипподроме напоминают только сохранившиеся на ней колонна Феодосия Великого, Замурованная (Золотая) и Змеиная колонны. Все остальное или разрушено, или погребено под многометровым слоем наносной земли.

Обелиск Феодосия Великого (Египетская колонна) весит 600 т и представляет собой монолит из розового сиенского гранита (высота — 25 м, ширина у основания — 2 м). Иероглифы, вырезанные по сторонам обелиска, указывают, что когда-то он был еще выше. Этот обелиск в XV в. до н.э. воздвиг в Гелиополе фараон Тутмос III[68]. Надпись на нем описывала победы фараона, который был изображен и на трех сторонах памятника, — молящийся, преклоняющийся перед богом Амон-Ра и приносящий ему жертву.

Императоры Констанций II и Юлиан задумали перевезти обелиск в Византию, и уже были начаты подготовительные работы, но осуществить это сумел только император Феодосии I. В 390 г. он приказал перевезти колонну в Константинополь, для чего была построена специальная дорога, которая шла от Железных ворот на берегу Пропонтиды к плоской возвышенности Ипподрома. Обелиск поставили на четырехугольный пьедестал (высотой 6 м), покрытый мраморными плитами с изваяниями, изображавшими жизнь и подвиги императора.

Теперь колонна стоит на четырех бронзовых кубах, которые установлены на мраморном основании, украшенном рельефами. На пьедестале по-латыни и по-гречески выгравирована надпись: «Феодосии I, с помощью префекта претории Прокла, воздвиг эту четырехугольную колонну, лежавшую на земле».

На нижней части северного барельефа, обращенного к фонтану германского императора Вильгельма II, изображены подготовительные работы по установке обелиска; кроме того, были найдены две эпитафии, написанные на греческом и латинском языках. В верхней части этого барельефа — император Феодосии I и его супруга Евдокия, а рядом с ними — царедворец Гаина, могущественный предводитель готов.

На западной стороне Египетского обелиска изображены император Феодосии, сидящий на троне; налево от него — его супруга, направо — его сыновья Гонорий и Аркадий; ниже — побежденные враги, которые идут чествовать императора и преподносить ему подарки.

На восточном барельефе тоже изображены император Феодосии и его сыновья, присутствующие, видимо, при награждении, так как в руках император держит венок, предназначенный для победителя. Музыканты играют на древней лире (инструменте вроде гобоя), на двойной лидийской флейте и на мифологической флейте с семью отверстиями (так называемой «флейте бога Пана»).

В верхней части южного барельефа изображены император Феодосии Великий, налево от него — его сыновья, направо — Валентиан II (брат его супруги Евдокии); все смотрят бег колесниц.

На Египетском обелиске из мрамора было высечено много изображений, и одно из них изображало падающего вниз человека. Но еще задолго до того было распространено пророчество, что к подножию обелиска повергнут одного государя, таким образом в действительности повторилось то, что было показано в изваянии. Здесь мы подробнее расскажем о гибели Мурзуфла, который был уличен во многих злодеяниях, в особенности же в убийстве юного императора Алексея.

Когда тиран с несколькими своими спутниками хотел бежать и уже пробирался на другую сторону пролива, рыцари схватили его и привели к императору Балдуину, который очень обрадовался этой добыче.

Император созвал своих баронов, чтобы решить, как поступить с человеком, который поднял руку на своего государя. Все утверждали, что преступника следует казнить самой тяжелой казнью и чтобы весь народ был свидетелем исполнения правосудного приговора. Мурзуфла возвели на Египетский обелиск и сбросили вниз, так что он совсем разбился.

Египетский обелиск сохранился лучше других, как и остальные памятники, привезенные из Египта, хотя они и самые старые. До наших дней они дошли почти в своем первоначальном виде, лишь с небольшими повреждениями. Памятники даже позднейших времен гораздо сильнее пострадали от времени и варварского невежества. Обелиск Феодосия такой же прекрасный, каким он вышел из рук мастера в древние времена. Этот обелиск турки считают талисманом своего владычества над Стамбулом.

Змеиная колонна (высота ее в настоящее время составляет 5,5 м, раньше равнялась 8 м) является древнейшим греческим памятником Стамбула. Колонна изображала трех змей, которые были отлиты из бронзы, взятой как добыча после победы над персидским царем Ксерксом, так как по традиции бронзовые змеи сбрасывались со щитов павших персидских воинов. В науке велись долгие споры о происхождении колонны, и только в 1865 г., когда в результате раскопок отрыли ее основание, надписи на ней окончательно установили ее историю.

Стояла колонна на каменном кубе, который потом скрылся под землей, и представляла собой трех змей, слившихся винтообразно в одну. На скрученных кольцах змей по-гречески были написаны приводимые Плутархом названия городов, участвовавших в войне с персами. Когда-то змеи поддерживали знаменитый золотой треножник, пожертвованный храму Аполлона в Дельфах в память побед Фемистокла и Павсания над персами (в битвах при Саламине и Платеях). Диаметр золотой вазы, которую некогда поддерживали головы трех змей, равнялся трем метрам.

По народным преданиям, Змеиная колонна обладала волшебной силой. В Константинополе было много змей, от которых горожане сильно страдали. Но как только колонна появилась в городе, все змеи тотчас погибли. Но еще в первой половине XV в. была жива память о них, и русский паломник иеродиакон Зосима в 1420 г. так писал о Змеиной колонне:

Змеиная колонна (как и многие другие произведения греческого искусства) была привезена императором Константином для украшения новой столицы. Но что-то роковое чудится в предании, будто Мехмед Завоеватель, назвавший столицу Востока третьим именем, вдень вступления в Константинополь отсек своим ятаганом третью голову змеи. По сообщениям ксендза Симона Старовольского, колонна эта была «делом чародитвенным, чтобы турок чаровать», вот султан и решил уберечь своих подданных от колдовства. Однако в науке эта версия считается вымышленной, так как султан Мехмед II умел ценить искусство. Скорее всего, голову третьей змеи отсек кто-то из его преемников, потому что в народе существовала устойчивая молва, что внутри памятника спрятаны огромные богатства.

В настоящее время одна из змеиных головок экспонируется в Стамбульском музее, другая хранится в Британском музее в Лондоне; третья головка исчезла, и местонахождение ее неизвестно.

От акведука императора Валента к Змеиной колонне шли водопровод и свинцовые трубки, на основании чего некоторые исследователи предполагали, что она использовалась как фонтан.

Замурованная (или Золотая) колонна стояла на той же продольной оси Ипподрома и представляла собой квадратный обелиск (высотой 25 м), состоявший из больших кусков белого песчаника. Она была воздвигнута в 940 г. в правление императора Константина VII Багрянородного и облицована бронзовыми позолоченными плитами с барельефами, изображавшими подвиги Василия I Македонянина (деда императора). Вершину колонны венчал бронзовый шар. Надписи, высеченные на основании колонны, указывали, что современники называли ее «чудом, соперником Колосса Родосского». Захватившие Константинополь крестоносцы содрали бронзовую облицовку колонны, чтобы начеканить из нее монет. И теперь на Золотой колонне видны дыры, в которых когда-то находились железные скрепы, поддерживавшие ее облицовку.

И янычары опрокинули котлы…

Янычарское войско «Оджак» было основано при султане Орхане (1326—1359) из пленных христиан, которых насильно заставляли принять мусульманскую веру. Оторванные от семей христианские мальчики проходили обучение военному делу и после зачисления в янычарский корпус получали высокое жалованье. Им запрещалось жениться, а также заниматься ремеслом и торговлей.

Шейх Ходжа Бекташ, человек святой и уважаемый, благословил эту новую рать, возложив свой белый суконный рукав на головы воинских начальников и назвав ее «Ени чери» («Новое войско»). Они признали его своим патроном и в память этого благословения командиры янычар носили на чалме белый лоскуток сукна.

С войском янычар турецкие султаны быстро завоевали огромные территории, что ужаснуло и потрясло всю Европу. В нем можно видеть одну из главных причин успехов Османской империи, но со временем янычары сделались и основной причиной падения многих султанов. Благодаря янычар за службу, они осыпали их столь многими милостями и привилегиями, что те, почувствовав свою силу, возгордились и сами стали распоряжаться судьбой султанов.

Русский посланник П.А. Толстой еще в 1703 г. писал о турках: «Состояние народа турецкого суть гордое, величавое и славолюбивое, а паче возносятся от того, что во время кровавых войн, союза ни с кем для помощи себе не имеют и не требуют». Посла поражала еще и склонность турок «к междоусобному государственному смятению», а также то, что турки «глаголют о себе яко суть народ свободный, чего ради и высочайшие их особы имеют к… народу ласкательство и склонность не так от любления, как бояся их бунту».

Первой жертвой янычар стал султан Баязид II, которого они умертвили, чтобы освободить трон его сыну Селиму I. Впоследствии восшествие на престол каждого султана обычно сопровождалось возмущением янычар. В начале XIII в. Мустафа II вынужден был бежать в Адрианополь, но потом он был схвачен и заключен в тюрьму. Убив двух муфтиев, мятежное войско наполнило Стамбул огнем и кровопролитием, перерезало множество вельмож, побросало в море султанских жен и среди пламени и крови, среди стонов и дыма возвело на престол султана Ахмеда III.

С этого бунта начинаются непрерывные мятежи, которые стали происходить не только при смене на престоле султанов, но и в период их царствований. Янычары постоянно требовали новых привилегий, самовольно сменяли начальников. Некоторые султаны, чтобы ослабить силу янычар, хотели было уменьшить численность их войска, но сделать это им не удалось. Те не только не позволили ослабить себя, но, наоборот, — число их постоянно увеличивалось, могущество возрастало, бунтарский дух все сильнее укоренялся в их сердцах, и султаны становились чуть ли не игрушкой в их руках.

Султан Селим III, будучи человеком просвещенным, нрава кроткого и души высокой, хотел постепенным введением европейских обычаев и знаний смягчить нравы своего народа и войска. Он сформировал регулярный корпус, одел солдат в военное платье, построил им в Скутари прекрасные казармы. Но мятежные янычары с неудовольствием смотрели на это нововведение, названное «Низами Джеддид» («Новый Устав»). Вскоре вспыхнул бунт, султана Селима III заключили в Сераль, а вместо него султаном провозгласили Мустафу IV — человека с совершенно противоположным характером.

Из угождения янычарам (или по своим собственным убеждениям) он немедленно отменил все распоряжения своего предшественника и вскоре своими жестокостями заставил жалеть о султане Селиме III, который имел много приверженцев. Главой их был Мустафа Байрактар — суровый и грубый воин, но с душой пылкой, сильной и преданной. Прежде он командовал шайкой разбойников, грабивших по Дунаю. Правительство, не имея возможности наказать его за прошлые злодеяния, решило пригласить Байрактара на службу и поручить охранять те самые берега, которые он прежде грабил.

На новом поприще Байрактар привлек внимание султана Селима III, который сделал его пашой Рушука, и бывший разбойник из чувства благодарности всей своей суровой душой привязался к султану. Когда он узнал о низвержении своего благодетеля, то тайно пришел со своими войсками в Стамбул и подступил к Сералю. Янычары не решались начать с ним сражение, однако и ворота не отворяли, так что Байрактар вынужден был ломать их одни за другими, чтобы добраться до темницы, в которой султан томился уже шесть месяцев.

Когда ничего не подозревавшему султану Мустафе IV сообщили о мятеже в пользу Селима III, он быстро послал умертвить несчастного пленника. Тот совершал намаз, когда посланный евнух вошел в его темницу. Убийца набросился на Селима III посреди молитвы, султан вскочил и хотел защищаться, но евнух так крепко стиснул его, что несчастный от жестокой боли упал в обморок.

В это время Байрактар, выломав все ворота и опрокинув все преграды, вбежал во дворец и громко потребовал выдать ему Селима III. Султан Мустафа IV со злобной радостью отвечал, что желание его будет исполнено, и через несколько минут труп Селима III, исколотый кинжалами, был брошен перед Байрактаром. Суровый воин с отчаянным криком упал на тело своего повелителя, целовал ему руки, и слезы лились у него из глаз.

Но Мустафа IV напрасно радовался, видя смерть одного из своих соперников и каждую минуту ожидая весть о смерти своего другого брата — Махмуда, которого он тоже приказал убить. Но того нигде не могли найти, а между тем капыдан-паша Сеид-Али (сторонник Байрактара) велел схватить самого султана Муста-фу IV. Солдаты ворвались на женскую половину дворца и вырвали султана у одалисок. И тут наступила драматическая минута: если Махмуд уже не существовал, то Мустафа доставался единственным человеком, кто имел право на престол. Однако озлобленный Байрактар поклялся, что убьет его в любом случае, пусть даже погибнет империя.

Но Махмуд был жив. В опасную минуту одна из невольниц спрятала его в темном углу гарема — под тюфяками и подушками. Отсюда Махмуд был взят и посажен на трон. Став султаном, он первым делом сделал Байрактара визирем, а потом повелел казнить зачинщиков янычар и побросать в море жен Мустафы IV. Самого же его он пощадил, но мятеж продолжался и янычары в течение трех дней обагрили улицы города кровью, подожгли дворец великого визиря и не переставали провозглашать султаном Мустафу IV. Советники уговаривали султана Махмуда в необходимости этой жертвы, тот долго колебался, но потом Мустафа IV все же был умерщвлен. Мятеж янычар прекратился, но храбрый Байрактар во время усмирения его погиб.

Махмуд готовил уничтожение янычарского войска постепенно, прислушиваясь к советам своего любимца Халета, который занимал скромную должность «хранителя султанской печати», но был сильным и влиятельным вельможей его двора. Султан вроде бы сквозь пальцы смотрел на бесчинства и жестокости янычар, чем поселял в народе ненависть к ним. Успех таких мер оказался необыкновенным: ничего не подозревавшие янычары свирепствовали больше, чем когда-либо — устанавливали незаконные поборы, заставляли возводить для себя дома, разбойничали на улицах…

Увидев, что чаша народного терпения переполнена, султан Махмуд перешел к решительным действиям. В мае 1826 г. в доме муфтия два раза собирался чрезвычайный совет, на котором военные сановники и духовные иерархи рассматривали проект об учреждении регулярного войска. После заседаний совета было объявлено, что каждая янычарская орта (полк) должна дать 15 человек для обучения регулярной службе. Янычары сначала охотно вызвались учиться, но потом увидели, что регулярное войско ничем не отличается от «Нового Устава» султана Селима III. Утром 4 июня 1826 года 25 000 янычар (из 100 000 нахолившихся в Стамбуле) опрокинули котлы[69] и выбежали из казарм, решившись на открытый мятеж. Часть их собралась на площади Ат-Мейданы, другие рассыпались по улицам города, третьи бросились поджигать дом великого визиря.

Дав им побуянить, султан Махмуд приехал из своего загородного дворца в Сераль, где главные чиновники двора уже собрались на чрезвычайное совещание. Они лично вручили великому визирю и муфтию «Санджак-Шериф» («Знамя Пророка»), открыли арсенал и раздали правоверным оружие. Разосланные глашатаи призывали горожан встать под «Знамя Пророка». Местом сбора всех султанских сил была назначена мечеть султана Ахмеда I.

Силы султана Махмуда II состояли из нескольких недавно сформированных регулярных полков, обученных европейскими офицерами. Янычары рассчитывали на бродяг и носильщиков Стамбула, султан же верил в священный «Санджак-Шериф» и был непреклонен, глядя на все происходившее из дворца Топкапы. Когда было развернуто священное знамя, Гусейн-паша и Магомет-паша повели свои отряды на янычар, а имамы стали молиться, чтобы Аллах послал им свое благословение. Вооруженный народ толпами бежал поклониться «Знамени Пророка», вливаясь по пути в ряды защитников порядка.

Янычары, привыкшие к уступчивости правительств, сначала не хотели верить, что борьба будет длительной, и потому не предпринимали никаких мер, даже когда услышали о «Санджак-Шериф» и о наступлении султанского войска. В стане бунтовщиков царили беспорядок и полное безначалие, но сопротивлялись они мужественно. Однако войска султана Махмуда II одержали верх и оттеснили янычар на площадь Ат-Мейданы, где они представляли верную мишень для пуль и картечи. Окружавшие площадь казармы были подожжены, между тем как войско и народ начали резать мятежников. Кто из них не был убит в сражении, тот погиб в пламени пожара.

Около полудня все было закончено, и площадь покрылась грудами трупов (10 000 янычар). Однако подавлением мятежа дело не закончилось, и на другой день муэдзины возвестили с минаретов, что после полуденного намаза будет читаться султанский указ. Собравшийся народ с удивлением услышал, что (согласно решению улемов) войско янычар навсегда уничтожается, и само имя янычар предается забвению. Указ этот был разослан во все концы Османской империи, чтобы и областные паши истребляли у себя всех, кто принадлежал к янычарскому корпусу.

Аресты и казни янычар продолжались долго. Несчастных хватали везде, где бы они ни укрывались переодетые и под чужими именами. Палачи врывались и в дома людей, связанных с мятежниками; резали и душили, кого хотели, а трупы бросали в воду или свозили на площадь Ат-Мейданы. Несколько дней Стамбул был похож на одно огромное место казни, а ночи были и того страшнее. Достаточно было ошибки, предлога или доноса со стороны недруга и завистника, чтобы погубить целую толпу невиновных. Из всех горожан только палачи не испытывали тогда ужаса…

В Стамбуле погибло тогда 25 000 янычар, не считая их жен, которых утопили, когда перевозили на азиатский берег. Трупы мятежников покидали в Босфор, но ветер переменил направление, и многие тела были принесены морем обратно. Городская гавань во многих местах была забита телами погибших, воздух и вода отравлены, и еще долгое время стамбульцы вынуждены были отказываться от рыбы.

Стамбульские базары

Неотъемлемую часть облика Стамбула составляют базары, которых в городе всегда было много — в большинстве своем крытых и чаще всего специализированных. Существовали рынки по продаже мяса и рыбы, овощей и фруктов, мехов и тканей, ювелирных изделий и т.д. Как правило, восточные рынки представляют собой лабиринты улочек и переулков со сводчатыми крышами. Десятки лавок торговцев и ремесленников составляли рыночный комплекс, где с раннего утра начиналась обычная для восточных базаров шумная и суетливая жизнь. Строились такие рынки в основном по проектам известных архитекторов, в частности, по проекту знаменитого Синана был сооружен рынок Тирьяки.

В системе торговых центров средневекового Стамбула особое место занимали бедестаны — массивные каменные здания с железными решетками. Французский путешественник С. Морис в XVI в. так описывал первый бедестан:

Богатства бедестанов были неисчислимы: монеты, драгоценные камни, всевозможные украшения, шелковые ковры, роскошные вышивки, золото, оружие. И все это, на европейский взгляд, сложено самым странным образом — в более или менее скрепленных железом еловых ящиках с очень незамысловатыми замками. И несмотря на это на бедестане не было воровства. К тому же купцы и другие владельцы товара содержали большое количество сторожей.

Некоторые стамбульские базары устраивались на базе рыночных комплексов Константинополя. Так, на месте нынешнего Аврет-базара (Женского рынка) находился форум Аркадия, на котором (как говорилось ранее) в 421 г. император воздвиг колонну в честь своего отца Феодосия I и с его статуей. Колонна от основания до вершины была украшена барельефами, изображавшими победы императора Феодосия Великого над скифами. Этот памятник стоял на своем месте до 1719 г., а потом во время землетрясения упал на землю. Само же основание, на котором стояла колонна, сохранилось и доселе остается на своем месте. В прошлом оно долгое время служило жилищем одному турку, который за небольшую плату открывал свой приют любопытным.

Неподалеку от форума Аркадия располагалась площадь Быка, которую часто называли просто Быком. Свое название площадь получила от громадного бронзового быка, который иногда служил печью для сожжения преступников. Ныне эта местность известна под названием Ак-Сарай.

На базе константинопольского рынка возник и сохранившийся до нашего времени Капалы-чарши (Крытый рынок) — самый большой в Стамбуле. Построенный в 1461 г. султаном Мехмедом II с целью упорядочения дел и безопасности городских торговцев, он «состоял из длинных, широких и перепутанных между собой коридоров под высокими арками, куда свет проникал через отверстия, сделанные в кровле. Своды и стены рынка были расписаны цветами и фруктами, по обеим сторонам галереи устроены поставцы, но так, что оставалась дорога посредине. На прилавке у каждого поставца сидит купец… Позади него крупный товар уставлен по стенам, а мелкий — в неуклюжих стеклянных ящиках возле него — на прилавке, где все сбито грудою… Снабженный крышею и охраняемый от ветра, этот базар служит целый день прибежищем многочисленным толпам народа. В летнюю жару он особенно приятен. Все спешат из душной атмосферы некрытой улицы в его освежительную прохладу. Тогда он похож на подземный город, кипящий хлопотливым населением многих тысяч людей, которые шумят, покупают и продают в холодном полусвете сумерек. Торговали здесь решительно всем — благовониями и драгоценностями, тканями и обувью, булатными клинками и старинными рукописями»[70].

Не раз перестраивавшийся и расширявшийся после больших пожаров и землетрясений Капалы-чарши к началу XVIII в. был реконструирован в том виде, каким мы его видим сегодня. А к концу столетия, когда была сооружена его основная часть (бедестан), он превратился в целый торговый городок площадью 30 702 кв. м. Описание этого гигантского рынка встречалось в книгах всех путешественников, побывавших в Стамбуле.

В Капалы-чарши легко заблудиться, так как в нем сосредоточены тысячи лавок и мастерских, несколько складов и фонтанов, несколько маленьких мечетей и одна большая… В 1704 г. при султане Ахмеде III был устроен Старый бедестан («Базар оружейников»), который представляет собой сооружение со сводами и куполами, опирающимися на колонны. Площадь, которую занимает этот бедестан, равняется 1336 кв. м. Здесь торгуют наиболее ценными и дорогими вещами; а в прежние времена в подвалах магазинов в железных сундуках хранились сокровища ювелиров и драгоценности горожан. На Старом бедестане продаются и антикварные вещи, поэтому он еще называется «Базар редкостей».

Турецкие купцы торжественно восседали на своих местах, почти не обращая внимания на покупателей, которые с изумлением пробирались среди всего этого богатства. Филигранные серебряные и золотые изделия Египта, алмазы Голконды, бирюза из Сингапура, рубин, жемчуг, кораллы, браслеты, ожерелья, кольца — все свидетельствовало и свидетельствует о пристрастии восточных народов к украшениям. Здесь же можно было увидеть восхитительно маленькие туфельки, расшитые золотыми нитями; халаты, персидские шали, шелковые женские плащи, покрывала, расшитый яркими цветами бархат, ковры, изделия из слоновой кости, всевозможные диковинки… Недаром говорится: «Если вы не найдете на Капалы-чарши нужной вам вещи, значит, в мире ее вообще не существует».

На «Базаре оружейников» не разрешалось курить трубку, потому что этот бедестан составлял гордость мусульманина, привыкшего считать дорогое оружие единственной роскошью, которая дозволена каждому человеку. Если повезет, вы можете найти здесь старинные изделия и костюмы, древние монеты, византийскую керамику, оружие и мечи… Французский писатель Теофиль Готье писал: «Неисчислимы сокровища, заключенные в Базаре оружейников. Тут вам покажут дамасские сабли и уверят, что они из числа тех, которыми султан Салах-ад-Саладин налету разрубал пуховые подушки в присутствии Ричарда Плантагенета. Здесь есть булатные мечи, которые в руках искусного воина могут врубиться в наковальню, будто в мягкое дерево. Есть тут и заколдованные мечи — со словами молитвы на клинке, с зарубками на своей тупой стороне, которые означают число убитых врагов. На стенах висят ятаганы, столь крепкие и острые, что могут проколоть толстый панцирь, словно это листок бумаги. Здесь вам покажут кинжалы с рукоятками только из драгоценных камней и бердыши, которые поднимались, может быть, в руках Тамерлана или Чингисхана и которыми они одним махом разбивали шлем и череп противника. Весь живописно-свирепый арсенал раскидывается перед вашими взорами, и когда луч солнца, прокравшийся с высоты свода, падает на все это собрание стали, золота, сапфировых звезд, бриллиантовых лун, серебра и меди — весь базар блещет и оживляется, поражая дух ваш невыразимым смятением».

Правда, может оказаться, что «средневековые» ружья и пистолеты сделаны в соседних мастерских, но даже подделка здесь прекрасна. Да что там оружие! Анализы и исследования показали, что некоторые из «доисторических» изделий, якобы найденные в турецкой земле и хранящиеся в крупнейших музеях мира, на деле тоже оказались подделками. Прекрасная имитация десятилетиями вводила в заблуждение ученых даже с мировым именем…

С Большим базаром, как и со многими другими местами Стамбула, тоже связано старинное предание.

Так как число бедняков в городе постоянно росло, султан Баязид II распорядился отвести на этом базаре место и им, чтобы они могли торговать своим старьем. Аллаху была угодна мысль благочестивого султана, и бедняки вскоре разбогатели. С тех пор среди старьевщиков Большого базара вошло в обычай каждое утро, перед началом торговли, собираться на общую молитву, в которой они обязательно поминают своего благодетеля. Если кто-то без уважительной причины уклонялся от общей молитвы, того артель исключала из своей среды.

Большой базар к настоящему времени несколько осовременился, но и сейчас, когда идешь мимо ювелирных лавок, в которых сверкают бриллианты, кольца, цепочки, серебряная филигрань, кажется, что попал в пещеру из сказок «Тысяча и одна ночь». Вокруг рынка разместились многочисленные постоялые дворы (хане) с выходом в Капалы-чарши, и, таким образом, они составляют с ним единое целое. Ворота Большого базара запираются ровно в семь часов вечера, и на ночь в нем остается 50 сторожей.

На Ясыр-базаре продавали невольников и невольниц (в основном из Аравии и Грузии), и надо отметить, что покупали их не только мусульмане, но и христиане. Невольники содержались, как птицы в клетках. Покупатели осматривали их нагих с ног до головы — нет ли на теле каких-либо изъянов или следов болезни. Женщинам цена назначалась в зависимости от их красоты, и часто богатые и знатные люди покупали их себе в жены.

В Турции всегда было много и пленных русских, которых в рабство в основном продавали татары. Главный рынок русских невольников был в Константинополе, где еще со времен Киевской Руси продавались русские рабы. После завоевания византийской столицы турками в гавань в иной день заходило по 3—4 корабля с русскими невольниками, которых потом продавали на торговых площадях Стамбула.

Истинным украшением Константинополя был и нынешний Чирчи-базар, тоже представляющий собой бесконечный лабиринт коридоров, под низкими и мрачными сводами которых расположились лавки со всевозможным товаром: восточные ткани, туфли, ковры, книги, ювелирные изделия… И тут же тесно скучились ссудные кассы, пивные и кухмистерские, хозяева которых под самым носом проходящей публики поджаривали на ярком огне жирный шашлык.

Кроме турок, в лабиринте Чирчи-базара торговало немало греков и евреев, которые выдавали себя за французов. Торговля в Константинополе, не облагаемая никакими налогами, давала простор для деятельности всяких наций. У посетителей разбегались глаза от массы всевозможных товаров и разнохарактерных физиономий. Турецкие продавцы научились узнавать русских и сразу окликали их: «Хады сюда!» и «Чево хочешь?» Русских всегда встречали приветливо, но это не мешало торговцам запрашивать безбожные цены, поэтому торговаться надо было не жалея глотки.

В районе Эминеню расположился другой большой рынок Стамбула — Мысыр-чарши (Египетский), история возникновения которого очень любопытна.

В царствование султана Мехмеда IV его мать Туркан Хатидже возвела неподалеку от Ени-джами медресе. Как-то раз решила она взглянуть, чем там занимаются софты. Занятий у них в тот день не было, и, собравшись все вместе в одной комнате, они весело болтали: «Хорошо нам в этом медресе. Жаль только, что султанша не позаботилась о развлечениях для нас!». Услышав такие разговоры, Туркан Хатидже на другой же день разогнала студентов, а медресе повелела превратить в базар.

Возведение Египетского рынка осуществлялось на деньги, которые в качестве пошлины платили купцы из Каира (прежде всего торговцы пряностями). Строительство начал архитектор Касым-ага, а завершил в 1663 г. зодчий Мустафа-ага. До сих пор еще с внутренней стороны дверей, обращенных на север, видны два знака, указывающих, что здание обращено в базар из медресе. Формой своей этот рынок напоминает латинскую букву «L»; когда в 1943 г. здесь производились реставрационные работы, деревянные лавки были снесены.

Рынок, имеющий шесть входных дверей и 86 магазинов, теперь известен больше под названием «Базар пряностей»: это настоящий музей восточных запахов — смолы, лекарств, трав, специй, духов, благовоний — как будто все земли Азии собрали здесь свои экзотические ароматы. Стручковый перец, сахарный тростник, имбирь, мускатный орех, фисташки из Алеппо, смолистая мастика с острова Хиос, восточные притирания для бровей, хна для волос, ладан, сандаловое и кактусовое масло…

Рассказывают, что, когда султан Абдул-Азиз вернулся в 1867 г. из заграничного путешествия, народ стал роптать, что он безрассудно тратит деньги. Чтобы убедить подданных в богатстве казны, султан повелел выставить на Египетском базаре мешки с золотом…

Над одним из входов в Египетский базар расположен знаменитый ресторан «Пандилли», которому больше 450 лет. Ресторан выложен голубыми изразцами, перемежающимися синими полосами. На стенах небольших, соединяющихся между собой залов висят тарелки; с высоких куполообразных потолков спускаются люстры; через окна, пробитые в невероятно толстой стене и забранные решетками, доносится несмолкаемый шум стамбульских улиц. «Пандилли» знаменит на весь мир: сюда специально приезжают любители восточной кухни из Франции, Испании, Южной Америки, Японии и других стран.

В районе Эминеню добавляет свои ароматы к запахам пряностей, бастурмы и рыбы и Цветочный рынок. Рядом с ним разместился небольшой Птичий базар, потому что многие стамбульцы являются поклонниками птичьего пения и нередко в старых чайных, кофейнях или парикмахерских держат в клетках певчих птиц. Сохранился и обычай покупать птиц, чтобы выпустить их на волю: в старое время богатые турки, покупая раба, облегчали свою душу, давая свободу нескольким птичкам.

Очищение в хаммаме

Подобно мечетям и рынкам, неотъемлемую часть облика Стамбула составляют хаммамы — общественные бани. В начале XIX в. один из путешественников отмечал, что «после мечетей первые предметы, поражающие приезжающего в турецкие города — здания, увенчанные свинцовыми куполами, в которых сделаны шахматном порядке отверстия с выпуклыми стеклами. Это «хаммамы», или общественные бани. Они принадлежат к лучшим произведениям архитектуры Турции, и нет городишка… где бы не было общественных бань, открытых с четырех часов утра до восьми часов вечера. В Константинополе их до трехсот».

Чистота для мусульман — неукоснительно соблюдаемое правило, потому что оно предписано Кораном. Без частых омовений ничего не значит и молитва Аллаху, поэтому ни для одного религиозного обряда нет таких подробных правил, как для «авдеса» (омовения). Оно бывает разных видов: иногда моют все тело (это называется «гусль»), иногда же ограничиваются мытьем только «семи членов» («тегарет»). В странствиях по степям и пустыням и в других случаях, когда нельзя было достать воды, обряд омовения производился песком, а иногда приходилось довольствоваться одними движениями, совершаемыми при «авдесе». Обряд омовения считается до того важным, что отдельным пунктом включается в брачный договор. Согласно ему, муж обязан был давать жене деньги на баню, а если он отказывался, она могла пойти к кади (судье) и попробовать судом добиться признания своих прав. В противном случае могла потребовать и развод…

Тип турецкой бани сложился под непосредственным влиянием византийских, с которыми турки познакомились еще в сельджукский период. Завоевав Константинополь, они сначала пользовались византийскими банями, потом построили свои — почти в том же стиле и часто на тех же самых местах. Турки строят свои бани по прямоугольному плану; каждое отделение ее, как указывалось выше, покрыто куполом, усеянным маленькими круглыми отверстиями со стеклянными колпачками, сквозь которые и освещается внутренность помещения. В боковых стенах окон нет.

Султан Мехмед II построил Глубокие бани на том самом месте, где находились термы императора Константина. Располагаются они неподалеку от нынешней мечети Шах-заде и являются самыми старыми банями Стамбула. Как указывает название, расположены они ниже уровня улицы; здание их уже почернело от времени, а прежние темно-красные ворота замурованы.

Баня султанши Хюррем была построена между храмом Святой Софии и мечетью Сулеймана Великолепного. К мужской и женской половинам бани была сделана пристройка, значительно увеличившая длину здания (до 75 м). Вход в мужскую баню, располагавшийся прямо напротив Святой Софии, привлекал внимание своей оригинальностью; пол здания был выложен ценными породами мрамора. Пожар 1913 г. нанес большой ущерб бане Хасеки Хюррем, но произведенные в последние годы реставрационные работы должны были восстановить здание в его первоначальном виде. После ремонта в нем будет экспонироваться искусство ковров Анатолии.

Как правило, турецкие бани состоят из нескольких частей. В первом зале центральное место обычно занимал фонтан в виде раковин, укрепленных на вертикальном диске. Вода из них стекает уступами из самой верхней чаши и падает вниз водопадом… Вдоль стен и вокруг фонтанов стояли диваны, покрытые подушками или тростниковыми рогожками, на которых посетитель может посидеть и покурить, пока «гаммаджи» (банщик) не позовет его раздеваться. Одежда тщательно увязывалась в шаль, которая связывалась концами и оставалась в нишах для раздевания до возвращения хозяина. Потом приходил «теллах» (парильщик) с двумя фартуками (теперь с полотенцами) и салфеткой: фартуки надевались посетителю на бедра, салфетку ему повязывали на голову.

Потом посетителя вели в другое помещение, с более высокой температурой, но жар в нем распределялся так равномерно, что не чувствовалось никакой разницы. А когда тело постепенным повышением температуры подготовится, посетителя вели в третью комнату. В некоторых банях эта последняя комната была устроена очень изящно — украшена колоннами, пол ее устлан мрамором, который был таким горячим, что посетителю приходилось надевать кандуры (деревянные башмаки). В этом помещении находились мраморные бассейны с бронзовыми кранами для горячей и холодной воды, а в центре — круглое или восьмиугольное возвышение. Отопление чаще всего велось посредством подземных печей; из них горячий воздух проходил под мраморными плитами пола и по трубам в стенах. Таким же образом нагревалась и вода, поступавшая в залы. Иногда эту комнату наполнял такой густой пар, что ничего не было видно.

Когда вы посидели и походили в этом пару до выступления на теле сильного пота, к вам снова подходит теллах. И начинается старинный ритуал («кесе»), который до сих пор распространен в турецких банях. Этот обряд был принят в Османской империи еще во времена Средневековья, когда доблестные воины, возвращаясь из походов, снимали усталость в нежарких залах хаммама, бесстрашно отдаваясь в руки мускулистых и опытных теллахов, которые делают массаж специальной грубой суконкой.

Как же совершается обряд «кесе»? В третьем зале тебя распластывают на мраморном возвышении, как лягушку на препараторском столе. Порой клиент не успевает даже привыкнуть к пару и к контрастным температурам, как начинается главное таинство турецкой бани — смывание грязи и намыливание с массажем. Дюжий банщик, надев жесткие перчатки, скребет тебя вдоль и поперек, и надо отдать ему должное: он прекрасно разбирается в анатомии и физиологии — знаниях, необходимых, чтобы правильно очистить человека обоего пола. Он крутит и вертит все ваши члены, словно не хочет оставить в целости ни одного сустава.

В прежние времена (по рассказам бывалых людей) теллахи приходили в такой азарт, что приподнимали посетителя с помоста за ноги, потом снова кидали его на горячий мрамор, а в довершение всего порой сами вскакивали ему на спину. Вы чувствуете, что спинные позвонки у вас словно бы сдвинулись с места, а тело горит огнем. Человеку непривычному это может показаться весьма странным, а разве русская баня с парной, полками, горячими вениками и последующим бросанием в снег не являла чужеземцам зрелище странное?

Потом другой теллах (иногда тот же) надевает на руки варежки и ловко, но бережно как бы выдавливает наружу и соскабливает остатки неприметной испарины, которая, засыхая, превращается в нечто, похожее на творог. Потом вас трут душистым мылом, а под конец всего обливают горячей водой. После обряда «кесе» вас насухо вытирают мягким, теплым полотенцем и ведут к дивану, где вы совсем нагой некоторое время отдыхаете под шалью. Вам принесут закуски, которые вы отведаете с большим аппетитом, после чего погрузитесь в полусонную негу, которая есть рай для жителей Востока. А когда вы встанете и оденетесь, то почувствуете себя заново рожденным…

Сразу же следует отметить, что в турецких банях не может быть никакого секса, и контакты с противоположным полом в них исключены. Здесь не встретишь и полностью обнаженного тела: для мужчин — обязательное полотенце вокруг бедер, для женщин — дополнительное вокруг груди. Однако так было не всегда, и порой физические контакты массажистов с неотразимыми красавицами приводили к продолжению отношений, и тогда баня превращалась в тайное любовное гнездышко… Мужские бани к тому же служили и другим целям, и в них изящные мальчики 15— 17 лет обслуживали посетителей, расслабляя клиентов любовными утехами.

Теперь в турецких хаммамах исключены и возлияния, возможно, в память о печальной судьбе султана Селима II — большого любителя охоты, вин, веселья и прекрасных женщин. Отец его, султан Сулейман Великолепный, в благоговении к заповедям Пророка против вина, приказывал держать на улицах котлы с горячим маслом и вливать его в горло всякому, кто попадется в нетрезвом виде. А Селим II завоевал остров Кипр с единственной целью — получать оттуда хорошие вина.

Во многих турецких домах теперь тоже есть ванны, но все равно — два раза в неделю! — турки собираются в хаммамах, чтобы очистить свое тело. К тому же, наряду со своим прямым назначением, бани для жителей Стамбула до сих пор являются местом встреч и отдыха — чем-то вроде клуба, где после омовения можно проводить время в беседах за традиционной чашечкой кофе, покуривая трубку или кальян.

Для женщин хаммам тоже является частью общественной жизни, возможностью обсудить дела, поделиться новостями, посплетничать. Лишенные прежде возможности свободно прогуливаться по городу — разве только по необходимости и то под покрывалом в сопровождении мужа или брата! — они находили общество в банях, где проводили много времени.

В хаммам женщины собирались, как на пиршество или на праздник. Они наряжались в самые лучшие одежды, брали с собой кофе, кушанья и закуски, и нередко с пением и музыкой проводили в бане весь день. В хаммаме женщины предстают без драгоценностей, являя свою истинную красоту. Именно тут будущие свекрови выбирают невесток. После длительного пребывания в бане турецкая женщина, вся розовая и пахнущая благовониями, с покрашенными хной волосами и накрашенными ногтями (на руках и ногах) возвращается домой, готовая к долгой ночи в объятиях любимого мужа…

Если иностранец хотя бы по ошибке заходил в женскую баню, его ожидала смертная казнь. Однажды такая неприятность случилась с одним франком, которого тотчас схватили и потащили к кади. Дорогой какой-то прохожий надоумил несчастного притвориться помешанным. И тот так усердно неистовствовал, что судья вместо вынесения смертного приговора отпустил его с той нежностью и уважением, какие турки оказывают людям безумным. Потому что видят в них избранные сосуды, которые наделены от Аллаха чем-то лучшим и высшим, чем обыкновенный разум…

Археологический музей

В 1887 г. крестьянин из деревни Айя на одном из северных участков около Сайды (древний Сидон) случайно обнаружил старинные захоронения. Так была найдена королевская гробница, в которой сразу же начались археологические раскопки, проводившиеся под руководством художника и любителя старины Османа Хамдибея. В результате их был открыт подземный некрополь, состоявший из двух пещер, которые в разное время использовались как гробницы. В них было обнаружено несколько саркофагов.

К тому времени собрания султанского музея, который еще в конце 1870-х гг. расположился в перестроенных зданиях Изразцового дворца, разрослись настолько, что встал вопрос о расширении экспозиции. Здания Археологического музея в том виде, как они дошли до настоящего времени, начали возводить в 1892 г. во время правления султана Абдул-Гамида II. Фасад Музея архитектор Валаури задумал под впечатлением, полученным от созерцания саркофагов Александра Македонского и «Плачущие женщины». Фасад украшен колоннадой, за которой виднеется огромная каменная фигура Геркулеса Финикийского.

В Археологическом музее два этажа: на первом разместились 20, на нижнем — 16 больших залов. В залах нижнего этажа экспонируются произведения архитектуры и скульптуры греческого, римского и византийского периодов; на верхних этажах выставлены небольшие фигурки и посуда из глины, собранные в результате археологических раскопок, проводившихся в разных районах Османской империи. Сюда же относятся и небольшие произведения из стекла и бронзы. Число этих произведений достигает 50 тысяч. Кроме того, в Музее имеются Монетный кабинет и архив, насчитывающий более 70 000 клинописей. На верхнем этаже находится и Золотая кладовая, экспонаты которой представлены различными ювелирными изделиями из драгоценных камней. Их здесь 1 600 экземпляров, и для обозрения их нужен особый пропуск.

В Музее имеется библиотека (45 000 книг), в которой ведется научно-исследовательская работа. Но самыми известными экспонатами Археологического музея являются саркофаги, найденные в королевской гробнице. Стороны саркофага «Плачущие женщины» (его еще называют «Саркофаг плакальщиц») разделены восемнадцатью колоннами, между которыми размещаются женские фигуры. Некоторые из них изображены стоящими, другие — сидящими; но лица тех и других исполнены грусти и печали. Автор этих скульптур достиг большого мастерства, используя различные вариации (18 мотивов) одного сюжета. Одежда каждой из плакальщиц тоже различна. Общий вид саркофага, возраст которого датируется IV в. до н.э., напоминает греческий храм. Крыша его устроена как потолок, на балюстраде вокруг саркофага изображены две похоронные процессии.

В самом конце зала экспонируются три небольших саркофага, найденные в той же пещерной гробнице. Древнейший «Саркофаг сатрапа» (V в. до н.э.) назван так в память об одном из наместников персидской провинции. С трех сторон на нем помещены изображения сатрапа: на лицевой стороне он изображен сидящим на троне, на одной из боковых сторон готовится к облаве, на второй лицевой стороне тоже изображена сцена охоты. На другой боковой стороне — изображения прислуги и сцены пиршества. Снаружи саркофаг похож на греческий храм, внутри него изображен антропоид. Первоначально саркофаг был окрашен, однако залитая водой усыпальница со временем утратила свою первоначальную окраску.

«Ликийский саркофаг» (V в. до н.э.) назван так потому, что выполнен в стиле, характерном для ликийских могильных памятников: его высокая крышка была сделана с заостренными сводами. На одной из его длинных сторон показана охота на львов. На каждой из повозок — двое юношей. На другой длинной стороне изображена охота на свиней. На одной из узких сторон — два кентавра борются с лапифом, на другой — два кентавра борются с оленем. На одном из фронтонов треугольной формы видны два грифона, стоящие друг против друга; на втором спиной друг к другу стоят два сфинкса. Внутреннее пространство саркофага заполнили две повозки с четырьмя скаковыми лошадьми.

Крышка «Саркофага Табнита» (начало VI в. до н.э.), в котором покоились останки сидонского короля Табнита, сделана в форме мумии, завернутой в саван. Линии лица полностью соответствуют египетскому типу. На нижней стороне корпуса сделана иероглифическая надпись, которая имеет отношение к египетскому военачальнику по имени Ренефтан. Из надписи можно также узнать, что тот, кто прикоснется к саркофагу, будет проклят. Извлеченная из него мумия хранится под стеклом. В витринах за стеклом экспонируются также предметы из саркофагов, относящиеся к их владельцам.

Но самым знаменитым в Археологическом музее является саркофаг Александра Македонского. Как только великий завоеватель скончался в Вавилоне, в нижних покоях «висячих садов» в соответствии с волей полководца[71] греческий инженер Филипп сконструировал колесницу на рессорах, в которую запрягли 64 мулов. На колеснице был установлен мраморный саркофаг, на золотой крышке которого лежали оружие Александра Македонского и щит из Трои. Опираясь на колонны из слоновой кости, над саркофагом возвышался балдахин, подобный небесному своду и украшенный драгоценными камнями. На одной из продольных сторон саркофага, тоже сделанного в форме древнегреческого храма, в высоком рельефе представлена битва Александра Македонского с персами.

Большая композиция, изображенная на саркофаге, состоит из полных движения фигур, очень убедительно передающих разгар схватки. Фигуры сражающихся воинов полны силы и энергии, и тела убитых по отношению составляют резкий контраст. Древний скульптор старательно передал различия в одежде и вооружении персов и греков, только один из сражающихся представлен на рельефе обнаженным.

В науке существует мнение, что сначала саркофаг Александра Македонского из Вавилона отправили в Македонию, причем впереди траурной процессии двигались колонны строителей и землекопов, которые выравнивали старые дороги, строили новые и укрепляли мосты, так как шествие сопровождали тысячи всадников, индийские слоны, пешие воины, колесницы и обозные повозки.

Птолемей I встретил процессию в Дамаске, но не отвез саркофаг в Сиву, а отобрал «трофей» и доставил его в свои владения — в город Мемфис, так как тот из диадохов, в чьей стране будет воздвигнута усыпальница Великого Александра, должен был стать главным наследником полководца. Правда, другие исторические свидетельства говорят, что верховный жрец Мемфиса выступил против захоронения тела Александра Македонского в городе: «Его нельзя оставить здесь. Отвезите его в город, построенный около Ракотиса, ибо место его захоронения будет несчастливым, отмеченным войнами и кровавыми сражениями»[72].

На территории Археологического музея разместился и Музей древностей Востока, построенный в 1883 г. и запроектированный сначала как Школа изящных искусств. Позже здание ее было решено переделать в музей, который и был открыт в 1917 г. В его экспозицию вошли предметы древневосточной культуры и цивилизации, представляющие искусство Анатолии, Месопотамии, Египта и Аравийского полуострова доисламского периода. Большинство экспонатов месопотамской коллекции было обнаружено в долинах рек Диле и Фират во время археологических раскопок, производившихся до Первой мировой войны.

Произведения аравийской культуры не все являются археологическими экспонатами. В 1880 г. губернатор Йемена отправил в Стамбул коллекцию, среди экспонатов которой были и предметы с севера Аравии. Большую же часть ее составляли надписи, эпитафии, рельефные плиты, надгробия и скульптуры, которые жертвовались храмам.

Египетская коллекция состоит из произведений, взятых из частных коллекций, или предметов, обнаруженных в результате случайных археологических находок и относящихся к периоду Птолемея I и Древнеегипетского государства. В экспозицию вошли также стелы, сфинксы, саркофаги, надгробия и фрагменты храмов. Экспонируемые сфинксы когда-то украшали входы в египетские храмы, церемониальные аллеи и монументальные парадные двери. Саркофаги с изображениями человека были сделаны из дерева. Цветные саркофаги, декорированные краской, обнаружили французы во время археологических раскопок на кладбище города Теб; принадлежали они жрецам и жрицам храма бога Амона.

Анатолийская коллекция состоит из произведений, обнаруженных до Первой мировой войны. Это произведения, относящиеся к бронзовому веку, поселения колониального периода, среднего бронзового века, древних хеттов и произведений позднего королевства хеттов. Кроме них есть произведения, отражающие восточную Анатолию и ее окрестности (культуру Урарту I в. до н.э.).

Изразцовый дворец, в котором первоначально размещались археологические находки, был построен в 1472 г. султаном Мехмеде II для развлечений за пределами дворца. Здание было украшено мозаикой и облицовано голубыми и зелеными изразцовыми плитками, от которых он и получил свое название. В оформлении и украшении дворца заметно персидское влияние.

Дворец состоит из двух ярусов: слева от входа выставлена небольшая коллекция сельджукских изразцов и керамики XII—XV вв. В центральном зале находятся богатый михраб из мечети Ибрагим-бея в Карамане, покрытый изникскими изразцами, и две замечательные панели с круглыми окошечками из стамбульской мечети «Хасеки Хюррем».

Галата

В настоящее время Галата представляет собой целый город с европейскими постройками, хорошими мостовыми и улицами, по которым бегают трамваи. Некогда же это был один из четырнадцати районов Константинополя; располагался он у моря, поэтому еще в византийские времена превратился в своего рода международный рынок с невообразимой суетой его разноплеменного и разноязычного народа. По мнению некоторых древних писателей, название «Галата» происходило от греческого слова «молоко», потому что тут располагался молочный рынок. А еще этот район называли Сики от росших там в изобилии фиговых деревьев. Другие авторы полагали, что название произошло от живших там галлов, которых греки называли галатами.

Чтобы вознаградить генуэзцев, которые помогали византийцам свергнуть иго латинян, император Михаил VIII Палеолог отдал им Галату и расположенное над ней предместье Пера. Сначала здесь ютились фактории генуэзских купцов и верфи их мореплавателей, а в 1267 г. генуэзцы основались уже под управлением подесты, который был назначен от Генуэзской республики. Колония их быстро расширилась и разбогатела, и генуэзцы вскоре сделались дерзкими. Они вели постоянные войны со своими непримиримыми врагами венецианцами, а однажды чуть даже не арестовали за долги императора.

В 1303 г. в царствование императора Андроника II Палеолога генуэзцам разрешили обнести свой город крепостной стеной с башнями и зубцами, но только в 1341 г. — после многих препятствий и затруднений — им удалось превратить стену в крепость, из которой они порой угрожали даже Константинополю. В самом высоком месте стены возвышалась башня, расположившаяся на берегу бухты Золотой Рог; в Средние века она называлась «Башня Христа» (или Креста), так как на вершине ее был установлен крест. Этот самый древний памятник в районе Галаты был построен еще в 471—491 гг. при императоре Зиноне[73]; впоследствии башня надстраивалась в 1348 и 1446 гг. Перед ней находятся сохранившиеся до нашего времени развалины оборонительных стен и ров. Мореплаватели использовали башню в качестве причала, чем-то вроде своеобразной станции торговых соглашений с Византией, а также и для наблюдений за судами, проходившими в Босфоре.

Галатская башня в течение веков много раз перестраивалась и со временем утеряла свои первоначальные архитектурные формы, так что уже не может считаться памятником византийского искусства. В настоящее время она представляет собой грузное сооружение, которое тяжелой массой вздымается над окружающими домами на 50 м; основание ее лежит на 100 м ниже уровня моря, а балкон, с которого виден весь Стамбул, находится на высоте 140 м над уровнем моря[74].

Захватив Галатскую башню, султан Мехмед II уменьшил ее размеры на 6,8 м; в правление султана Мурада III (1574—1595) она использовалась как обсерватория. Пожар 1794 г. уничтожил крышу башни, но в царствование султана Селима III здание было восстановлено. В 1824 г. башня вновь пострадала от пожара, но была восстановлена султаном Махмудом П. Впоследствии Галатская башня служила местопребыванием стражников, в обязанности которых входило следить за пожарами, поэтому ее еще называли «Большая пожарная башня». Ее выкрасили белой и желтой краской, и дежурившие на ней стражники день и ночь следили за горизонтом, подавая в случае опасности сигналы: днем — флагами, а ночью — фонарями.

Высота девятиэтажной Галатской башни равняется 68 м, и каждый иностранец старался обязательно подняться на нее в первые же дни своего пребывания в Стамбуле. На первую галерею башни ведет довольно удобный подъем по освещенной лестнице в 140 ступеней; здесь в большом зале устроены четырнадцать окон, из которых открывается восхитительная панорама города. Кругозор становится еще обширнее и великолепнее, если подняться по 40 новым ступеням, которые выходят на открытую круговую террасу. В этом зале тоже четырнадцать окон, а перед ними устроена галерея, но выходить на нее не разрешается.

Жизнь в Галате имела торгово-промышленный характер, и весь район был заполнен рабочим и торговым людом разных наций. Узкие и кривые улицы Галаты во многих местах поднимались в гору под таким углом, что проехать по ним в экипажах было просто невозможно. Например, Юксек-Калдирим (прямая улица в Перу) вообще представляла собой лестницу. Поэтому почти все грузы в Галате перемещались, перевозились и доставлялись не на повозках, а на животных или носильщиками. Восемь человек на своих руках могли перенести груз весом в одну тонну, поэтому носильщики здесь требовались всегда.

Параллельно набережной проходила большая Галатская улица, по которой была проложена конная железная дорога. А примерно в десяти минутах от пристани располагались подворья афонских монастырей (Пантелеймонова, Ильинского и Андреевского) и Крестовоздвиженского братства, имевшего школу для детей, родители которых работали в русских учреждениях. На этих подворьях всегда радушно встречали русских паломников, направлявшихся в Святую Землю.

До настоящего времени в Галате сохранилось довольно значительное число памятников архитектуры XIV в. Среди них следует назвать старинную церковь, которую турки впоследствии обратили в мечеть (Араб-джами), церковь Святого Петра и монастырь Святого Венедикта. Но самым замечательным по архитектуре зданием в районе Галаты являлось Российское посольство (ныне Генеральное консульство).

В середине XIX в. по распоряжению российского императора из Петербурга в Стамбул прибыл придворный архитектор Фоссатти (швейцарец по происхождению). Он-то и создал прекрасный образец дворцовой архитектуры, гениально вписав его в сложный и своеобразный ансамбль европейской части города. Новое здание Российского посольства произвело на турок и европейцев такое сильное впечатление, что султан пригласил Фоссатти возглавить реставрационные работы в знаменитом храме Святой Софии (об этом говорилось ранее). А послы Голландии и Швеции пригласили архитектора для сооружения новых зданий своих дипломатических миссий. И случилось так, что «петербургский швейцарец» задержался в Стамбуле на целых двадцать лет.

Стамбул расположен на двух материках сразу, и здесь много людей, которые живут в Азии, а работают в Европе, или наоборот. Поэтому бухта Золотой Рог и Босфор всегда были запружены сотнями лодок, впоследствии — паромов и катеров; люди тратили много времени на переправу с одного берега на другой, автомобили часами стояли в очереди на паромы.

Еще во времена Константина Великого жители Константинополя думали о построении моста, который соединил бы берега Золотого Рога. При византийцах в районе нынешней мечети Эйюба существовал деревянный мост. Движение по нему из Стамбула в Галату и обратно было беспрерывным, к тому же к его пристаням пароходы беспрестанно подвозили публику с азиатского берега и из окрестных местечек. Мост был устлан деревянными плашкоутами, так что ходить по нему следовало осторожно. Когда же проезжал экипаж, то настил моста уподоблялся клавишам фортепиано — колеса подпрыгивали, и пассажир ежеминутно ощущал пинки.

Но картина на мосту была необыкновенно живописной и разнообразной; за какие-нибудь полчаса здесь можно было познакомиться со всем многоязычным населением Стамбула. А уж пестрота костюмов и человеческих типов просто неописуема! Многочисленные разносчики, предлагающие свои незатейливые товары; тут же менялы со своими столиками и важные духовные лица в восточных костюмах, армянские и греческие монахи, дервиши, носильщики, нищие…

Возведение нового моста планировалось еще в правление султана Баязида II (1481—1512), обращались даже с предложением о составлении его проекта к Леонардо да Винчи. В исторических документах говорится, что великий Леонардо, спроектировавший мост в 1502 г., предлагал возвести его на берегах Золотого Рога. Но тогда дело как-то не сложилось, и проект не был реализован.

Когда население Галаты и Перы увеличилось до 200 000 человек, мост сделался еще необходимее, но многочисленный цех лодочников всячески препятствовал его сооружению. И правительство ради их выгод жертвовало общей пользой жителей столицы и даже всей Османской империи. Но султан Махмуд II решился попрать интересы корыстолюбивых лодочников для общего благоденствия, чтобы оживить промышленность и торговлю Стамбула. На открытии «Бююк-чекменжде» (Большого моста) 20 октября 1837 г. присутствовали сам султан, сын его и весь гарем — в европейских экипажах и в самых пышных одеждах.

Когда султан Абдул-Меджид переселился из Топкапы на берег Босфора, то в 1845 г. он приказал построить деревянный понтонный мост, соединивший берега Золотого Рога. Но такой мост не мог служить долго, и поэтому его деревянные понтоны стали постепенно заменять железными. Сооружение нового моста (длина его равнялась 480 м, ширина — 14 м) закончилось в конце июля 1875 г. Настил моста покоился на 24 понтонах, четыре из которых раздвигались, освобождая путь судам.

Позже этот мост несколько раз ремонтировался и расширялся, однако и он не мог обеспечить возрастающий объем перевозок. В 1910—1912 гг. его заменил железный понтонный мост, возведенный одной немецкой фирмой. 27 апреля 1912 г. этот мост, который держится на 22 плавающих понтонах, был торжественно открыт: длина его равняется 466,8 м, ширина — 95 м, высота от уровня воды до проезжей части — 5,5 м.

Галатский мост состоит из двух этажей; его верхний ярус кроме пешеходов и автомашин захватили мелкие торговцы, которые предложат вам зонтики — когда сгущаются облака, и темные очки — если светит солнце. И в любую погоду — крючки и леску для любителей рыбной ловли. На первом ярусе расположились кассы и администрация пароходства, суда которого осуществляют перевозки по Золотому Рогу, Босфору и на Принцевы острова. Здесь же разместились полицейский участок, множество ларьков и лавок, ресторанчики, кофейни, чайные, буфеты… Здесь пьют чай или кофе, курят кальян, наблюдая, как вечернее солнце покрывает воду и золотит вершины холмов Стамбула. А еще на Галатском мосту устроены пристани для морских трамваев и паромов, небольших лодок и катеров…

Румели-хиссари

Когда султан Мехмед II готовился сокрушить Восточную империю, он нашел на берегу Босфора две старые башни (одну — в Азии, другую — в Европе), которые вот-вот могли обрушиться. Анатоли-хиссари — башню на азиатском берегу — он исправил, а на месте другой построил сильную крепость, на возведении которой работал сам со своими вельможами. Это и есть крепость Румели-хиссари, о строительстве которой старинное предание повествует следующее:

Возведенная в 1452 г. и увенчанная мощными башнями крепость была сооружена на месте византийских тюрем, которые были известны под названием «Башня Леты» (Забвения). Султан соединил башни мощными стенами почти 10-метровой толщины. В одной из крепостных башен для Мехмеда II были устроены покои, прекрасно отделанные мрамором, в которых султан жил до того времени, пока не завоевал столицу Византийской империи.

Став обладателем двух прибрежных укреплений, Мехмед II установил на башнях огромные орудия, которые своим огнем закрывали кораблям проход в пролив. Поэтому турки эту крепость называли еще «Богаз-кесен» — «Разрезающий (или закрывающий) пролив». Византийский император протестовал было против такого нарушения прав собственности, но султан пригрозил содрать кожу с любого, кто осмелится придти с подобным протестом. В то же время иностранцам было запрещено плавать по Босфору. Венецианцы не хотели покориться этому запрету и поплатились: корабль их был разбит пушками чудовищной силы, которые султан приготовил для осады Константинополя. Экипаж был обезглавлен, а трупы выставлены на башне в назидание, чтобы другие не отваживались появляться в водах Босфора…

На сооружение стен (особенно на западную часть крепости) были использованы остатки византийских сооружений, колонн, жертвенников и всего прочего. Развалины эти принадлежали в основном церкви Архангела Михаила, находившейся на азиатском берегу. Когда-то на ее месте стоял алтарь двенадцати богам, на котором приносили благодарственную жертву возвращавшиеся из Колхиды аргонавты. В 860—861 гг. греки сражались здесь с азово-таврическими руссами, нашествию которых были посвящены четыре пламенные речи Константинопольского патриарха Фотия к византийцам, которых он призывал к покаянию.

Крепость Румели окружена мощными стенами, идущими по склону холма и снабженными бойницами. В крепости возведены три большие (круглые) и тринадцать маленьких башен. В больших башнях находились зимние квартиры янычар, а летом они жили в палатках, разбитых в крепостном саду. Сейчас в центре крепости, на месте бывшей янычарской мечети, устроена открытая площадка.

Румели-хиссари уже давно утратила свое боевое назначение, но в стене, которая идет параллельно берегу Босфора, до сих пор есть низкий вход, закрытый ветвистым платаном, — это дверь на тот свет. Когда замок Румели был превращен в тюрьму, на этой двери вполне можно было бы сделать надпись, которую великий Данте начертал на воротах своего «Ада»: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!».

В этом мрачном замке когда-то казнили мальтийских рыцарей и пытали христиан, помышлявших об открытой войне с турками. Ни один узник, насколько известно, не прошел через эту дверь обратно, и не случайно турки называют крепость Румели «замком забвения». Во время войны с янычарами султан Махмуд II отправлял сюда несчастных, уцелевших после битвы на площади Ат-Мейданы. Их привозили по обыкновению ночью, они входили в роковую дверь и исчезали за ней навсегда.

Однажды несколько французов возвращались на каике (лодке) из Бююкдере, а так как судам не разрешалось проходить мимо Румели-хиссари после захода солнца и пушка уже выстрелила, они пробирались украдкой — у самого берега. Подплыв к крепости, они вдруг увидели большую лодку, которая шла от Стамбула. Чтобы избежать опасной встречи, французы прижались под скалой недалеко от входа в замок. Лодка причалила, из нее вывели двух человек, закутанных в дорогие одежды. Один шел молча, другой тяжело вздыхал, оглядываясь кругом, как будто прощался с белым светом. Когда они скрылись в потайной двери, лодка тотчас поплыла назад в город. На следующее утро французы узнали, что прошлой ночью пропали два янычарских «бинбаши», имевшие большое влияние на своих подчиненных.

Рассказывали также, что из потайной двери замка Румели однажды вывели несколько тысяч янычар. Их уверили, что они получили помилование и что каики перевезут их на азиатский берег. По узкому коридору несчастные пошли к роковому выходу, но когда они выставляли из низкой двери свои склоненные головы, палачи хватали их, душили и бросали в Босфор.

Бурные события истории оставили от крепости Румели-хиссари только мол и стены между башнями. Но в 1953 г., к 500-летию взятия Константинополя, замок был отреставрирован и открыт уже как музей. Теперь летом в нем проходят различные театральные представления.

Неподалеку от Румели-хиссари, в глубокой впадине берега, образуемой Босфором, расположено селение Бабек. Перед ним раскинулась ровная набережная, а далее возвышались холмы, бросавшие в воду темную тень, от чего вся местность выглядела совершенно безлюдной. В этом темном уединении стоял одинокий киоск, окруженный стенами. Вход в него был всегда заперт, и ни одна человеческая душа не проникала туда. Никаких признаков запустения не было видно, однако все равно казалось, что киоск оставлен хозяевами или предназначается для каких-то таинственных целей.

Назначение его и в самом деле было таинственным, так как киоск этот являлся своего рода убежищем турецкой дипломатии, местом наисекретнейших переговоров. Обычно турки вели свои дела в государственных учреждениях, но в чрезвычайных ситуациях, когда требовалось исключить всякую возможность открытия тайны, Высокая Порта прибегала к этому таинственному месту. Если обстоятельства требовали переговорить с каким-нибудь иностранным послом секретно, его приглашали сюда. Он приезжал в каике безо всякой пышности, чтобы никто не мог узнать его, и пробирался по уединенного берегу к таинственному зданию, куда его впускали с крайней осторожностью. Там находил он министра иностранных дел Великой Порты, который с такими же предосторожностями приезжал сухим путем. Двери запирались, и начиналось секретное совещание. Когда оно заканчивалось, дипломаты с такими же предосторожностями разъезжались, и киоск оставался закрытым до тех пор, пока дела снова не требовали тайных переговоров…

Анатоли-хиссари и «Азиатские пресные воды»

Анатолийская крепость, располагавшаяся на азиатском берегу Босфора, была построена византийскими императорами для обороны пролива в самом узком его месте. Возвышается она в том самом месте, где некогда персидский царь Дарий во время своего похода против скифов строил мост. Со временем Анатоли-хиссари пришла в упадок, но султан Мехмед I с распространением владычества турок до азиатских берегов Босфора захватил и восстановил ее.

После взятия Константинополя турками крепость потеряла свое боевое значение, пока в конце XIV в. султан Баязид II не построил здесь маленькое укрепление. В те времена это было единственное турецкое сооружение близ Стамбула. В настоящее время Анатолийская крепость восстановлена и представляет собой сооружение с большой башней, окруженное внутренней и внешними стенами.

Неподалеку от Анатоли-хиссари, располагающейся на низком мысе небольшой зеленой долины, находились «Азиатские пресные воды» — любимое место гуляний турецкого общества. Греки называли их аясмой (святым источником) и ценили за исцеление всех болезней души и тела. В пещере, где бьет источник, была устроена часовня, и тут всегда можно было встретить богомольцев. Турки называют долину Гуюксою по имени протекающей здесь речки Гёксу («Небесный ручей»). Прежде султаны приезжали сюда позабавиться стрельбой из лука и насладиться другими удовольствиями и развлечениями. Для них здесь был выстроен небольшой павильон-дворец, и приезд султанов всегда привлекал множество зрителей. С европейского берега любопытные приезжали на лодках, с азиатского — в арбах, которые предоставлялись в основном женщинам. Арба (правильнее было бы называть «араба») представляла собой своего рода турецкую карету без рессор, поставленную на четыре больших колеса. Внутри ее имелись скамейки с подушками; круглые отверстия, устроенные со всех сторон, служили окнами. Арба богатых людей вся была покрыта резьбой, раскрашена и позолочена.

В такой экипаж впрягали двух здоровых длиннорогих волов, убранных лоскутками разноцветных тканей и лентами. Над шеями их торчали высокие загнутые жерди с кистями; между рогов — пук волос, жирно напомаженных и тщательно причесанных; на лбу — украшения из золота и драгоценных камней, служившие амулетами от дурного глаза. Рядом с волами шли «арабаджи» — возницы (обычно греки).

В подобных каретах знать перевозила своих наложниц, которых набивали туда столько, сколько могла вместить арба. В старину отверстия-окна закрывались плотными шелковыми занавесками, так что сидящих в арбе одалисок никогда нельзя было увидеть— разве ветер поднимет занавеску или неровность дороги покачнет экипаж, и тогда на одно мгновение откроется внутренность экипажа. Но и в этом случае нельзя было взглянуть на султанских наложниц, потому что позади «арабаджи» обычно шли или ехали черные евнухи с обнаженными саблями, угрожая смертью любопытным. Правда, знакомство турок с европейскими нравами и обычаями со временем устранило некоторые строгости, и впоследствии в Стамбуле можно было увидеть и открытые экипажи с гаремными красавицами.

Приехав в долину «Пресных вод», турки располагались около фонтанов или в тени деревьев — каждый со своими женами. Продавцы лакомств и прохладительных напитков подходили к любой компании. Среди напитков особенно распространен был «яурт», известный с древнейших времен. Турки уверяют, будто бы составлять его Авраам научился у ангелов; а Страбон в своих сочинениях утверждает, что в его время яурт употреблялся в Херсонесе Таврическом. Так что этот прохладительный напиток известен уже более 2000 лет. Приготовляется он из квашеного молока — приятного на вкус и очень полезного.

Но из всего прохладительного простая вода являлась для турок чуть ли не самым любимым напитком. Нам, может быть, бывает трудно понять, какое наслаждение доставляет чистая и прохладная вода жителям знойного Востока. Привязанность их к воде обращала на себя внимание всех писателей — древних и новых, духовных и светских. Турок никогда не пускался в дорогу, даже на небольшое расстояние, не привязав к седлу сосуд с водой. Поэтому сакчи (водоносы) чаще других разносчиков слышали, что их зовут то к одной, то к другой группе. Они и сейчас ходят по улицам Стамбула со своими кожаными мешками и светлыми стеклянными кружками…

Попутно расскажем, что европейские «пресные воды» лежат в долине Кеат-хане — у верховья бухты Золотой Рог. Султан Ахмет III устроил на протекавшей здесь речке Варварис плотину, пруды и фонтаны, украсив последние мрамором с золотыми надписями и арабесками. При последних султанах в долине был построен прекрасный киоск в стиле версальского дворца. Киоск стоит на берегу запруженной речки, причем одна сторона его украшена столбами, стоящими прямо в воде. Таким образом, место это, состоявшее большей частью из намывного грунта, окруженное голыми возвышенностями и само по себе не очень привлекательное, со временем превратилось в одно из прекраснейших. Мусульмане приходили сюда по пятницам и в праздники, христиане — в воскресенье и по своим праздникам.

В прежние времена долина Кеат-хане была любимым местом отдыха и султана Махмуда II. К северу от нее лежит Окмейдан, где повелитель правоверных со своими придворными забавлялся «джеридом» — метанием стрел и копий. В Коране сказано, что стрельба из лука является игрой, приличной мужу, потому что во время ее присутствуют ангелы. Она всегда была любимым развлечением не только двора, но и всей турецкой молодежи.

У султанов имелся даже особый корпус наездников, которые назывались «джинды» и отличались необыкновенным искусством в скачке, метании копий и стрельбе из лука.

В начале своего царствования султан Махмуд II проводил на «джериде» почти целые дни, наблюдая, как удалые наездники скакали перед ним то густым строем, то врассыпную. В левой руке они держали тупые копья и метали их в сторону противников. А те, проворно уклоняясь от удара, старались поймать копья налету или подхватить их с земли — и все это кружилось и шумело, как пчелиный рой. Картина была величественной, но не обходилось и без жертв. Или, по крайней мере, увечных и раненых… Султан и сам часто натягивал лук, и мраморные колонны, стоящие на Окмейдане, хранят память о его искусстве и силе, с какой он пускал свои стрелы.

Но прошло около восьми лет, и султан вдруг перестал ездить в долину Кеат-хане. Рассказывают, что одной из причин, раньше привлекавшей его сюда, была прелестная дочь учителя, который давал ему уроки стрельбы из лука. Однажды красавица каталась со своими прислужницами в лодке, сама правила веслами и вовсю шалила. Лодка опрокинулась, девушка упала в воду и утонула. С тех пор влюбленного султана настолько отвратила долина, что несколько лет он не был здесь. Только начав преобразования и сформировав первые регулярные полки, он решился посетить места, памятные былыми удовольствиями. И Окмейдан опять оживился, но уже не вихрем буйного «джерида», а стройными маневрами обученных и дисциплинированный войск.

Весной, в праздник Святого Георгия, в Кеат-хане старались попасть все, и тогда Золотой Рог покрывался лодками со всех концов Константинополя и из его окрестностей. В этот день прекрасных лошадей султана в первый раз после зимы выводили из серальской конюшни и пускали на траву. Событие это сопровождалось пышным церемониалом. Чиновники, надзиравшие за султанскими лошадьми, множество военачальников, дворцовая стража — все присутствовали в парадной форме. Лошадей приводили в вышитых золотом попонах, в уздечках с драгоценными камнями и с султанами на головах — все это представляло собой великолепное и чрезвычайно живописное зрелище. Коней, на которых ездил султан, выводили ночью, чтобы их не сглазили…

За султанскими лошадьми смотрели болгары. С наступлением весны они спускались со своих гор и приходили в Стамбул стеречь султанские табуны и работать на виноградниках около города. Как люди горные и пастушеские, они любили музыку, и летом часто можно было видеть группы болгар с добрыми и честными лицами, самозабвенно плясавших и певших на улицах Стамбула…

Босфор

Величайшую красоту Стамбула составляют голубые воды Босфорского пролива, который представляет собой великолепное, ни с чем не сравнимое зрелище. Этот морской пролив, окаймленный живописными берегами, напоминает величественную реку — то сужающуюся, то широко разливающуюся. Босфорские ландшафты необыкновенно красивы: они чаруют ваш взор бесконечной изменчивостью линий и красотой прибрежных склонов, на которых высятся стройные кипарисы и гигантские платаны, называемые здесь чинарами.

Всюду Босфор вторгается в город, везде возвеличивает он и без того пленительные картины, всюду он искрится и нежится под ярко-голубым небом, придавая каждому уголку Стамбула собственную физиономию. То он вбегает в середину его бухтой Золотой Рог или принимает в себя речки, тихо катящиеся по горным предместьям; то огибает острова и островки, застроенные древними укреплениями; то подходит к самому подножию башен и дворцовых павильонов. Все душевные невзгоды и страдания развеются при взгляде на воды Босфора… Современный турецкий поэт Мелих Джевдет Андай так писал о нем:

Оба берега пролива изрезаны бухтами и гаванями, и сегодня Босфор — это действительно своего рода летний курорт, где живут более 10 000 горожан. Однако после завоевания Константинополя турками город развивался только в пределах своих стен. Считается, что заселять берега пролива стал в XVI в. султан Сулейман Великолепный, когда здесь были построены первые мечети и «ялы» (летние дворцы высокопоставленных чиновников). Здания, опоясавшие к XIX в. оба берега Босфора, словно жемчужное ожерелье, были построены из дерева, а их декоративные и архитектурные элементы говорят о влиянии стиля рококо. До недавнего времени оживленная торговля недвижимостью представляла серьезную угрозу всему району Босфора, красоте его берегов и существованию сохранившихся летних дворцов, однако сейчас все это взято под государственную защиту.

Однако не следует думать, что Босфор навевает только идиллические мысли, потому что много страшных тайн сокрыто в его волнах. Так, в 1835 г. один из русских путешественников писал: «Если вы любите сильные ощущения, то можете надеяться, что ночью, катаясь по Босфору, услышите удушенные стенания и разделите с луной горесть быть свидетелем смертельной драмы и бессильного борения невидимой преступницы, когда два немых исполнителя тайной казни выбрасывают ее в волны с хладнокровием моряка, бросающего лишний балласт. Вы услышите последний смертный крик и траурное плескание волн, лениво обнимающих свою жертву».

Чтобы читатель убедился в справедливости сказанного, приведем рассказ рыбака, бывшего свидетелем одной такой казни. История эта давно уже стала легендой, она описана многими восточными поэтами, в кофейнях ее рассказывали лучшие мейдаки Стамбула.

Ныне Босфор украшен гигантским висячим мостом, соединившим берега Европы и Азии. Мост был открыт 29 октября 1973 г. к 50-й годовщине Турецкой республики. Его тонкое и изящное коромысло легко опирается на берега пролива, еще больше подчеркивая округлые линии прибрежных холмов. Мост висит над водой на высоте 64 м, и под ним свободно могут проходить самые высокие суда. Движение по мосту устроено в шесть рядов: три ряда — в Европу, три — в Азию. Есть тротуары и для пешеходов…

Ускюдар (Скутари)

Ускюдар, расположившийся прямо напротив бухты Золотой Рог, является самым интересным районом азиатской части города. В древности эта местность называлась Хризополис («Золотой город»), а затем была переименована в Скутари. В 324 г. император Константин Великий разбил в этом месте своего соперника Лициния, после чего стал единовластным правителем Римской империи. В VII—VIII вв. этот район разрушали персы и арабы, а в 1203 г. он был занят участниками IV Крестового похода. Во времена Османской империи, когда Ускюдар развивался как торговый центр, его украсили мечети и караван-сараи. Здесь сходились все дороги Малой Азии, и именно отсюда каждый год начиналось паломничество в Мекку. С постройкой же в 1903 г. Азиатской железной дороги Ускюдар потерял свое былое значение.

Ныне район Скутари с его разноцветными домами, белыми минаретами, темными скалами и зеленой растительностью — это целый город, пестрым амфитеатром раскинувшийся на азиатском берегу Босфора вплоть до горы Чамлиджа. Прямо в гавани можно увидеть фонтан султана Ахмеда III, устроенный в турецком стиле и установленный в 1728 г.

Позади него расположилась мечеть Искеле (или «мечеть Миримах»), купол которой с шестнадцатью окошками покоится на арках, переходящих в три полукупола. Возведение этой мечети заказала в 1747 г. Миримах — дочь султана Сулеймана Великолепного и жена визиря Рустем-паши. Михраб этой мечети сделан из мрамора, а двери и кафедра проповедника инкрустированы перламутром и слоновой костью.

Дальше к югу находится мечеть, которую султан Ахмед III построил в 1708—1710 гг. для своей матери Гюлнуш Юмметулах («Пьющая розовую воду»). В центре двора, окруженного колоннами, устроен великолепный фонтан для омовения, а в углу мечети — тюрбе султанши-матери с открытым куполом. Турки всегда придавали особое значение дождю, и до сих пор он считается у них божьим благословением. Может быть, именно поэтому султанша-мать пожелала иметь открытую гробницу.

Замечательный по своему живописному расположению мыс, на котором разместилась азиатская часть Стамбула, к тому же покрыт множеством красивых гротов, киосков, беседок, загородных домов, садов и пр. Все эти строения лепятся по берегам до самой вершины, которая увенчана прекрасной мечетью с минаретами и благородным зданием казарм.

А за лесом темных кипарисов, на покатой плоскости под тенью деревьев, расположилось в Скутари кладбище «Караджа Ахмед» — одно из крупнейших мусульманских кладбищ мира. Кипарис с древних времен считается намогильным деревом; таким его признавали и древние римляне, и греки. Величественная тень, которую он раскидывает, душистая смола кипариса, уничтожающая вредные испарения, его вечнозеленые листья (символ бессмертия) — все склонило турок последовать примеру предшественников, и кипарис сделался украшением исключительно их кладбищ. Грекам, армянам, евреям и другим народам они велели обсаживать свои могилы другими деревьями.

Турки хоронят своих усопших очень быстро, иногда даже в день смерти. Потому что Пророк Мухаммед сказал: «Если покойник был человек благочестивый, то вполне справедливо и разумно вынести его как можно поспешнее, чтобы он скорее мог вступить в рай. Если же это был грешник, то будьте счастливы скорее с ним расстаться». Покойного обмывают и бреют ему грудь, а потом его окуривают благовониями и обвивают тело простыней, прося Аллаха быть милостивым к усопшему. Тело усопшего зашивается в полотняный мешок с отверстиями на обоих концах (или в простыню, которая на концах тоже не сшивается). По верованиям турок, всякий правоверный мусульманин после смерти подвергается суду двух ангелов, которые выдергивают его из этого мешка за оставленный на голове клок волос, а потом задают разные вопросы, чтобы удостовериться — достоин ли тот войти в рай. После этого покойного кладут в гроб (наподобие нашего) и накрывают красным покрывалом. Но если усопший был военным, гроб накрывают зеленым покрывалом.

Могила, в которую опускают покойника, сначала тоже обкуривается ладаном, чтобы отогнать злых духов. Турецкие могилы обычно делаются просторными и со сводом, так что покойник помещается в них как будто в маленькой комнатке. Спокойное и удобное положение весьма важно для усопшего, так как по турецким верованиям в некоторой части тела покойника еще сохраняется жизнь как зародыш будущего воскресения. Часть эта называется «аль-аиб», но где именно она находится — неизвестно, поэтому турки заботятся о сохранении и невредимости всего тела усопшего.

Покойников всегда хоронят обращенными лицом к Мекке. Когда тело усопшего опущено в землю, родственники втыкают в ногах могилы кипарисовую ветку, и добрый сын (при рождении которого отец посадил платан) будет заботливо поливать дерево в память о родителе. Таким образом, на мусульманских кладбищах всегда растут молодые кипарисы.

Кладбище Скутари — самое известное на всем Востоке — растянулось вдоль берега на несколько километров, и если бы на этой площади посадить зерно, то хлебом собранного урожая можно было бы прокормить целый город. А камнями с могил можно было восстановить все городские стены.

После кипарисов другой особенностью турецких кладбищ являются надгробные камни. В Скутари в некоторых местах здесь расположились магазины по продаже мраморных памятников и мастерские, в которых искусные мастера вырезают горельефные надписи с изящными закруглениями и росчерками. Почти все надгробные памятники Скутари высечены из мрамора (даже у бедняков), до того дешев здесь этот камень.

Один камень (большой) обычно ставится на могиле в головах усопших, другой (поменьше) — в ногах; на могилах лиц более состоятельных лежит еще и мраморная плита. Могильные камни высечены обычно в форме человеческой фигуры; камни на могилах взрослых людей и юношей обычно накрываются тюрбаном или красной феской, размеры которых зависят от общественного положения покойного. На уровне груди по-турецки пишется имя покойного и перечисляются добродетели. Выпуклые позолоченные буквы долго сохраняют свой блеск… Если тюрбан сдвинут несколько набок, значит, здесь погребен обезглавленный; у турок не считалось бесчестьем потерять жизнь по воле султана. На могильных камнях иногда даже встречаются поэтические намеки на это обстоятельство: «Мощная рука быстро положила конец его земному существованию и отправила его к Господу Судье, Всемилостивому Владыке». Или еще так: «На склоне жизни тень монаршей милости покинула его».

На могилах очень богатых людей вместо надгробных камней воздвигнуты художественно изваянные саркофаги. Камни на могилах женщин украшены цветами, а на могилах девушек — бутонами роз.

Турки предпочитают хоронить своих усопших родственников на азиатском берегу, так как твердо уверены, что христиане когда-нибудь снова овладеют Константинополем. Если же их похоронят в европейской части, то гяур будет попирать ногами прах правоверного. Нарушение покоя мертвых считается преступлением, а разрытие земли на кладбище — святотатством.

На кладбище «Караджа Ахмед» обращает на себя внимание купольное сооружение, установленное на шести колоннах. Здесь в XVIII в. была похоронена любимая лошадь султана Махмуда I.

Казармы султана Селима II, о которых говорилось выше, находятся к юго-западу от кладбища и представляют собой огромное здание с четырьмя большими куполами по углам. Во время истребления янычар часть мятежного войска, переправившись через Босфор, напала на казармы, надеясь обратить их в крепость и затем захватить весь город. Но пушки султана отразили бунтовщиков и разделили их на две части: один отряд побежал вдоль берега к Мандании, другой отступил к Босфору, снова переправился на европейский берег и засел в лесах около Белграда, откуда делал вылазки, приводя в ужас всю округу. Усмирить их не было никакой возможности, наконец, решили поджечь лес со всех сторон. Пламя распространилось с необыкновенной скоростью, и оставшиеся в живых янычары вынуждены были оставить свои убежища. Они бросились бежать, но на окраине леса их встретил шквальный огонь.

Южнее расположен госпиталь, в котором английская сестра милосердия Флоренс Найтингейл ухаживала за солдатами, раненными во время Крымской войны[76]. Долгое время здесь размещалась школа, а совсем недавно здание было передано медицинскому училищу.

Кыз-кулеси (Девичья, или Леандрова башня)

Прямо против Скутари, где быстрые воды Босфора встречаются с течением Золотого Рога, видна башня, встающая из бурунов и поражающая белизной своих стен. Местность эта была известна уже с античных времен. Здесь афинянин Харес похоронил свою жену, которая сопровождала его в военных походах. В византийские времена тут стояла башня, построенная императором Мануилом и составлявшая часть укреплений, которые замыкали вход в Босфор и пристань Константинополя. В военное время башня соединялась с европейским берегом длинной цепью, а другой ее конец находился у Серайского мыса. Натянув цепь, можно было блокировать Босфор.

Султан Мехмед II разрушил башню, а потом повелел соорудить заново, после чего она сначала была своего рода семафором, а потом госпиталем для больных чумой. Башня, стоящая в 180 м от азиатского берега Босфора, представляет собой четырехугольное каменное здание высотой около 40 м. Увенчанная фонарем и шпилем, она стоит на одинокой скале и в настоящее время служит маяком для кораблей, так как здесь иногда случаются такие густые туманы, что оба берега пропадают из виду.

Одно из названий башни происходит от легенды о влюбленных Леандре и Геро — жрице богини Артемиды. Европейцы называют башню именем несчастного юноши, который утонул в проливе, когда плыл к своей возлюбленной. Тогда на Босфоре разразилась буря, и юная девушка стояла на башне с фонарем в руках, а бесстрашный Леандр плыл среди разъяренных волн ради одной минуты свидания со своей Геро. Чувствуя, что силы покидают его, Леандр воскликнул: «О боги! Если вы судили мне смерть, то дайте хотя бы один час провести возле моей Геро, а потом можете утопить». Но боги были безжалостны…

Турки, наоборот, называют эту башню именем красавицы и переделывают легенду на свой лад.

Пробудившись, султан призвал визиря, рассказал ему о чудесном сновидении и повелел, чтобы немедленно вознесли молитву Аллаху во всех мечетях. А потом стал советоваться с визирем о том, как употребить в пользу советы дервиша. Пригласили они мудрых вельмож и ученых мужей, те долго спорили, но ничего не придумали. Огорченный султан поделился печалью с наложницей, которая готовилась подарить ему дочь, и та присоветовала построить замок на скале, находившейся неподалеку от Скутари и всегда покрытой водой.

Султан остался доволен этим советом, и вскоре вознеслась башня, устроенная со всей роскошью Востока. Драгоценные металлы и мрамор сияли на ее стенах; диваны и кресла, изготовленные из ценных пород деревьев, были украшены слоновой костью и перламутром; на полулежали богатые ковры… В подруги юной принцессе выбрали прекрасных невольниц из грузинок, отличавшихся разнообразными талантами.

Принцессу перенесли в замок уже сразу же после рождения, и один только отец приходил сюда. Каждый день восхищаясь дочерью, он назвал ее Михир-Шихил (Солнце красоты). Не надо говорить о том, что все желания юной принцессы предупреждались, и она в неге и роскоши возрастала умом и красотой. Но когда девочке исполнилось 14 лет, ей наскучили прежние забавы, и великолепный замок превратился для юной прелестницы в тюрьму. Султан приметил грусть дочери и легко угадал причину ее. И хотя многие принцы искали руки Михир-Шихил, султан всем отказывал, твердо помня, что взоры мужчин для дочери опаснее глаз аспида.

А между тем молва о красоте Михир-Шихил разнеслась далеко, и отовсюду стекались молодые юноши, чтобы хоть издали взглянуть на башню, потому что приближаться к ней было запрещено под страхом смертной казни. Прибыл в Стамбул и персидский принц, который, узнав о прекрасной пленнице, загорелся желанием во что бы то ни стало увидеть ее. Он потребовал от своего наставника — человека ученого и хитрого, чтобы тот нашел способ, как ему увидеться с красавицей, а иначе грозил удалить от себя. Хитрый персиянин, которого звали Раммал, обещал исполнить его желание и отправился на азиатский берег, откуда было ближе всего до башни. И увидел, что мосты, окружавшие замок, охранял отряд евнухов — неусыпных и неподкупных. Внешние стены башни представляли собой сплошную поверхность безо всяких отверстий, а освещались только через отверстия, проделанные в своде. Раскаялся Раммал в поспешном обещании и стал уныло размышлять только о том, как спасти славу свою и не лишиться милостей принца.

И вдруг он увидел, как в небо с кровли замка взмыл голубь. Порхая в воздухе возле стен башни и крылом своим быстро всплескивая воду, он описывал многочисленные круги, однако же не отдалялся далеко от жилища своего. В уме хитрого персиянина мелькнула мысль приручить голубя. Он знал семена, которыми эти птицы любили лакомиться, и уже на другой день оделся рыбаком, чтобы не возбудить подозрений. Встав на ближайшей к башне скале, Раммал, увидев голубя, бросил несколько зерен. Птица с жадностью устремилась на добычу, и персиянин прикармливал ее до заката солнца. К зернам он прикрепил невидимые шелковые нити, и голубь все сильнее запутывался в них.

Когда совсем стемнело, так что уже ничего не было видно, Раммал стал тянуть за нити, и вскоре голубь оказался у его ног. Схватив его, он побежал к принцу, который в нетерпении ходил по террасе. Принц отогрел голубя, долго забавлялся с ним, а потом посадил в золотую клетку с голубками. И вскоре птица забыла о своей неволе, полюбила принца и приучилась лететь на его зов. Через некоторое время принц написал нежное письмо, приложил к нему свой портрет и вверил этот залог любви своей голубю. Когда птицу выпустили на свободу, она тут же взвилась в воздух и устремилась к башне…

А принцесса, не видя своего любимца, все это время проливала горькие слезы. И когда голубь возвратился, осыпала его поцелуями и ласками. Увидев письмо, она распечатала его, прочитала, прижала к сердцу портрет, нежно целуя его… А потом принцесса надела на шею голубя зеленую повязку с жемчужинами, что на Востоке означает надежду, и выпущенный на волю голубь тут же полетел к принцу.

Так между молодыми людьми завязалась переписка, и вскоре Михир-Шихил, томимая неволей и любопытством, тоже захотела увидеть принца, чей портрет врезался ей в сердце. А тут еще молва разгласила, что в Скутари прибыл знаменитый садовник, который своей волшебной силой создает удивительные цветы. Турки, страстные любители цветов, устремились туда толпами. Придворные тоже прибыли туда, и султан выбрал для своей дочери лучшие цветы, а та уже знала, кто обладатель этого дивного сада.

И она захотела увидеть гуллинек — прелестнейший цветок Востока, на каждом лепестке которого блестит по 30 круглых цветочков, изливающих запах необыкновенный. Гонцов послали в Персию, но они вернулись ни с чем, и принцесса сильно загрустила. Султан не знал, чем развеять печаль дочери, как вдруг к нему явился Раммал и сказал, что есть у него этот прелестный цветок. Но просил, чтобы цветок принцессе доставила его дочь. Султан согласился, а между тем Раммал все уже приготовил для успеха своей хитрости.

Наполнив корзину цветами, он поместил среди них и гуллинек. И надо ли говорить, что вместо дочери своей он представил принца, закутанного в женскую одежду — только глаза блестели сквозь прорези покрывала. Султан, желая поскорее обрадовать любимую дочь, приказал приготовить легкую лодку, и все поплыли к башне. Мнимая дочь садовника неотступно следовала за ним… И вот уже принцесса протянула руку, чтобы сорвать с веточки цветок. Но тут страшная змея выползла из-под цветов, подняла свою голову и, обвившись вокруг руки девушки, доползла до ее груди и ужалила.

Принцесса упала на руки своей прислужницы, и глаза ее медленно закрылись. Пораженный, как громом, султан сам словно бы лишился жизни; все присутствующие зарыдали, а переодетый принц, виновник этого несчастья, бросился к девушке и стал высасывать яд из раны. Этим он спас жизнь своей возлюбленной, и благодарный султан отдал дочь ему в жены».

Топхана

Топхана — это часть бывшего предместья, размещавшегося на полуострове Пера. Когда-то здесь находился арсенал, в котором турки отливали свои пушки и хранили артиллерийские орудия. Современное монументальное здание Топханы, устроенное с островерхими окнами и башнями, а на крыше — с несколькими куполами, появилось в 1803 г. Сейчас здесь размещается воинская часть, и вход в мастерские закрыт.

А когда-то широкая набережная, отделявшая арсенал от Босфора, всегда была уставлена в несколько рядов пушками разного калибра. Особенно много было пушек, захваченных в разных христианских городах. На двух дворах арсенала янычары учились обращаться с этими пушками и воевать со всякого рода оружием. Таким образом, в Топхане пушки проходили «пробу»: из них же в праздничные дни производили стрельбу. А так как турки очень любили пушечную пальбу, то в прежние времена выстрелы в Стамбуле раздавались почти с утра до вечера. Так они означали восход и заход солнца, рождение ребенка и смерть преступника, всякое передвижение султана — куда бы он ни поехал, начало и конец праздников Рамазан, Курбан Байрам и др. В военное время привоз носов и ушей неприятеля для выставления их у ворот серальского дворца тоже возвещался выстрелами пушек. При каждом военном успехе, даже самом незначительном, Пера и оба берега Стамбула сотрясались от пушечной пальбы.

В начале греческой революции уставленная пушками набережная Топханы чуть было не сгубила Перу. Один из пожаров, вспыхнув в отдаленном конце предместья, распространился до набережной, и около полуночи город Скутари вдруг был осыпан ядрами. Тотчас распространился слух, что греки будто бы овладели арсеналом и открыли огонь из его артиллерии. Возмутившиеся янычары, давно искавшие предлог ограбить греков, кинулись к берегу, чтобы на каиках перебраться на ту сторону гавани. Если бы им удалось вторгнуться ночью в пылающее предместье, то в «неверной Пере» не осталось бы в живых ни одного иностранца. К счастью, янычар-ага успел запереть пристань и уговорил их дождаться гонцов, которые были посланы собрать сведения о случившемся. Выяснилось, что турки не вытащили ядра, которыми были заряжены пушки, и когда огонь добрался до них, они сами собой стали стрелять по Скутари, лежащей по другую сторону пролива.

Главной в Топхане была пристань — самый многолюдный причал судов, плававших по Босфору и Мраморному морю. Пристань представляла собой картину непрестанного движения, и здесь можно было увидеть всевозможные лица и костюмы. Вдоль берега стоял ряд легких лодок и тяжелых галиотов, которые во всякую минуту готовы были пуститься куда прикажете. В ожидании пассажиров сидели каикчи с чашками кофе и длинными чубуками. Стоило заговорить с ними, и тотчас обнаруживались особенности национального характера. Суетливый и словоохотливый грек почти силой потащит вас в свой незамысловатый каик, тогда как степенный и важный турок редко проронит слово и лишь движением головы укажет на свое прекрасное судно, устланное дорогим ковром. Если возникал спор, для разрешения его являлся хаджи, надзиравший за порядком на пристани. Он скромно вмешается в спор, уймет азартного грека и, не отдавая преимущества соотечественнику, предложит пассажиру самому выбрать судно.

Чтобы перейти к следующей достопримечательности Топханы, сначала расскажем о воде, которая у турок считается даром Аллаха, разрешившего пользоваться ею всем безвозмездно. Благочестивый турок набожно старался, чтобы недостатка в ней не испытывали ни люди, ни животные. Вода не может быть чьей-то собственностью, поэтому перед дверью его жилища всегда стоял какой-нибудь сосуд с водой для бродячих собак. А в камнях турок выдалбливал лунки, чтобы в них скапливалась вода для птиц.

Если где-то открывался ключ или ручей шумел в траве, там устраивали фонтаны, чтобы путник мог освежиться в знойное время и совершить омовение. По этой причине в Стамбуле много фонтанов; некоторые из них обложены мрамором, украшены скульптурой в турецком вкусе и надписями из Корана, содержащими в себе поучение о любви к ближнему. Тот, кто устраивал фонтан, никогда не позволял себе вырезать на нем свое имя. Потому что турок никогда не хвастается своими добрыми делами; а его любимой поговоркой является следующая: «Делая добро, бросай его в море, но так, чтобы и рыбы того не видели. Тогда Аллах благословит тебя».

В Топхане находится один из лучших в Стамбуле фонтанов, который был устроен в 1732 г. при султане Махмуде I. Фонтан представляет собой четырехугольное здание с далеко выдающимся карнизом, над которым возвышается балюстрада. Стены фонтана усыпаны арабесками, изречениями из Корана и поэтическими строками турецких, персидских и арабских авторов.

Вокруг этого фонтана расположился рынок — самое шумное место Перы. Он всегда заполнен многочисленной и шумной толпой народа. В прежнее время из продававшихся здесь товаров больше всего бросались в глаза тыквы и дыни — «колокинфы» (как называли их греки). Они складывались кучами, высота которых иногда доходила до 5 м. Их было более двадцати сортов, и некоторые из них — большие и белые — издали казались комьями снега, а вся куча — сугробом. Продолговатые и тонкие назывались «долма». Выкинув мякоть, турки наполняли их рубленым мясом, и это было у них одним из самых любимых блюд…

Хюнкар-искелеси

Наше повествование о Стамбуле приближается к концу, и из всего вышесказанного читатель, наверное, уже может сделать вывод, что для России и русских Турция — страна особенная, исключительная. Все прежние войны между нами — дела давно минувших дней, к тому же мы больше дружили, чем воевали. А возвращаясь к рассказу о завоевании Константинополя, следует сказать и о том, что последний византийский император в отчаянии обращался за помощью к папе римскому, чтобы получить помощь Запада путем уступок в вероисповедании. Но монахи Пантократоровой обители оказали сильное противодействие его планам: они ходили по городу и возмущали народ. А сделать это было нетрудно, потому что византийцы хорошо помнили почти 60-летнее правление латинян. Не вдаваясь сейчас в богословские споры о вере, отметим, что тогда византийское духовенство поддержало призыв народа: «Лучше полумесяц, чем кардинальский пурпур; лучше турецкий тюрбан, чем митра латинян!».

А в этой главе мы хотим рассказать об обширной долине Хюнкар-искелеси, которую в первой половине XIX в. прославило почти невероятное для того времени событие. Но сначала о самой долине…

Слово «хюнкар» означает «человекоубийца», и таким титулом — самым невероятным в мире — турки в прежние времена величали своих монархов. Причем давалось это прозвище в виде почетного звания — без малейшего отношения к личному характеру султана. Поэтому вся обширная долина, куда прежде султаны выезжали на отдых, получила название «Хюнкар-искелеси» — «пристань человекоубийцы», то есть султанская пристань.

Для отдыха султанов в Хюнкар-искелеси был устроен павильон — в соответствии с привычками царственной жизни: водоемы были выложены мрамором, стены комнат богато украшены… И всей этой роскоши султан Селим III не пожалел, когда завел в Скутари типографию, а павильон превратил в бумажную фабрику.

Турки всегда свято относились к бумаге и в обыденной жизни старались не употреблять ее — на ней пишется священное имя Аллаха, потому и нельзя использовать ее для недостойных целей. Это религиозное чувство долгое время запрещало им и Коран печатать на бумаге, так как считалось святотатством тискать его в печатном станке. Правда, есть и более основательная версия этому: священные книги у турок, как и у нас, называются «писанием», поэтому и Коран всегда должен быть написан рукой, а не напечатан, ибо тогда его нельзя будет назвать «писанием». Была и еще одна причина долгого непечатания Корана — участь бедных киатибов (переписчиков), которые только тем и существовали, что переписывали священные книги.

Попутно расскажем, что трепетное отношение турок к бумаге простиралось до того, что, завидев на земле даже маленький клочок ее, они бережно поднимали его и подносили к лицу, потому что на бумаге пишется имя Аллаха. В день последнего суда, когда Пророк Мухаммед захочет взять своих последователей из тех мест, где они несут наказание за грехи, и ввести их в вечное блаженство, они должны будут идти к нему босыми ногами подлинной раскаленной решетке. Другой дороги нет! И тогда явится им на помощь всякая бумажка, которую они когда-то подобрали и сохранили, так что, ступая по ней на раскаленной решетке, они пройдут ничего не опасаясь и не ощущая боли[77].

Небольшую возвышенность в Хюнкар-искелеси турки называют «Юмша-Дагы» («Великанова гора»). Древнегреческий миф повествует, будто здесь отдыхал Геракл во время плавания с аргонавтами в Колхиду, отчего греки и называли гору «Гераклово ложе». Но турки называют ее по-своему и дают этому свое объяснение. Коран признает многих библейских лиц, и один из них — это Иисус Навин, которого турки называют «Исса-ибн-Нун» (Иисус сын Навина). Мусульмане приписывают ему очень высокий рост и уверяют, что он любил сидеть на этой горе и омывать ноги в Босфоре.

Когда Иисус Навин умер, на возвышении было мало места для его могилы, и потому здесь была похоронена только одна его нога. В подтверждение они указывают на мечеть дервишей на вершине горы и большую ограду возле нее, а в ней — на могилу длиной более 6 м. Это и есть неоспоримое доказательство размера погребенной ноги Иисуса Навина. На стенах мечети видна арабская надпись, содержащая историю библейского героя, в конце которой для неверующих прибавлено: «Кто сомневается, пусть взглянет на эту надпись и уверует».

А теперь перейдем к событию 1833 г., когда Россия, так долго и упорно воевавшая с Турцией, вооружилась на ее защиту от честолюбивых замыслов египетского паши Магомета-Али. Тогда вся Европа с опасением ожидала, чем закончится борьба султана с мятежным подданным, основавшим в Африке новое государство и победившим непобедимых до того времени турок. Пятнадцатитысячный корпус русских был прислан российским императором Николаем I не для борьбы с турецким султаном и не для мщения, а для защиты Стамбула от возмутившегося вассала. Разместившись на азиатском берегу Босфора, русские одним видом своим заставили египтян отступить.

Русский лагерь располагался в Хюнкар-искелеси на том самом месте, где некогда раскидывали свои шатры крестоносцы. Но «освободители Гроба Господня» тогда нагло ограбили царьградских купцов, которые пришли к ним со своими товарами. А русские войска пришли на помощь, и русский царь добром отплатил и спас властителя, который еще совсем недавно называл себя врагом России.

Султан Махмуд II несколько раз посещал воинский стан русских, любовался стройностью его рядов и, делая смотр нашим войскам, всегда приветствовал их по-русски: «Здорово, ребята!». В Хюнкар-искелеси стекалось все население Стамбула, чтобы в лицо увидеть воинов севера, так часто наводивших на них трепет. В память о пребывании русского корпуса был воздвигнут огромный обломок гранита «Москов-таш» — символ русской твердости. Эта каменная глыба была поставлена генералом Н.Н. Муравьевым (впоследствии покорителем Карса). На памятнике есть две надписи: на одной стороне — «1833 г. июня 25», а далее следуют турецкие слова (частью выветрившиеся):

Такая дружественная надпись служит напоминанием о заключенном тогда союзном договоре. Два раза русские подходили к Стамбулу, и среди народа Турции устойчиво держится предание, что они придут и в третий раз, чтобы навсегда овладеть Царьградом. И случится это в праздник Воздвижения Честного древа Креста Господня…

Бейоглу — «Сын господина»

Стамбульский район Бейоглу — может быть, лучшая часть города, — лежит севернее Галаты. Расположился он на горе, круто возвышающейся над побережьем Босфора. Раньше эта местность называлась «Пера», что по-гречески значит — «вне», «по ту сторону». Когда генуэзцы стали возводить вокруг Галаты каменные стены, холм Перы остался стоять безлюдным лесом на черствых каменных уступах вне их. Покорив Византийскую империю, турки вспахали леса Перы, устроили здесь множество гранитных памятников с арбузоподобными вершинами и назвали эту местность «Поле мертвых». Когда окончательно исчезли галатские стены, местные трактирщики заменили кипарисовые заросли Перы виноградниками. А потом французский посланник барон де Жерноль на прежнем «Поле мертвых» выстроил первую летнюю виллу.

Со временем местные греки и другие христиане, которым становилось тесно в Галате, начали строить здесь свои дома. В Перу переселялись также и потомки богатых фанариотов — крупных греческих банкиров, купцов и ростовщиков. Поэтому турки и назвали новый район «Бейоглу» («Сын господина»). Название это переводится и как «сын царя», так как по одной из версий, в этом предместье жил один из сыновей византийского императора Иоанна Комнина.

Район Перы сильно пострадал от пожара 1831 г., но он же много поспособствовал и украшению ее. Довольно скоро на месте уничтоженных зданий возник совершенно новый город. Европейские государства возвели здесь новые здания своих посольств, которые представляли удивленному взору все красоты европейского зодчества. Некоторые из этих зданий выстроены в 5—7 этажей. Дома людей богатых строились и украшались тоже по образцу европейских, и вскоре Истикляль джаддеси — главную улицу Перы — можно было принять за какую-нибудь улицу Рима или Парижа. В Пере находилось множество шикарных и модных магазинов, поэтому здесь постоянно шумела оживленная толпа.

Но когда-то в этом районе были узкие улицы, почти без тротуаров; и извозчичьи экипажи, вагоны конно-железной дороги и толпы пешеходов смешивались здесь в одну кучу. При звуке кондукторских рожков, то и дело оглашавших улицы, толпа на некоторое время расступалась, чтобы через несколько секунд вновь сомкнуться. В основном здесь передвигались пешком и верхом, и до 1871 г. Пера не знала другого экипажа, кроме носилок. Кто-то из французов попытался было пустить между центром нового города и предместьем Кеат-хане (турецким Версалем XVIII в.) линейки, но вынужден был отказаться от этой затеи, так как единственная дорога оказалась непроезжей. Примерно через пять лет другая компания пустила омнибус до Шишли (одного из самых богатых кварталов Перы), но тоже вынуждена была прекратить дело, так как горожане не решались выходить на прогулки так далеко. Особенно затруднительным движение становилось по вечерам, когда даже желтые огни фонарей не могли побороть непроницаемый мрак южной ночи.

Но в это же самое время оживлялись увеселительные заведения, и среди них — развеселый кафе-шантан «Конкордия» с певичками-шансонетками всех видов и оттенков. Начиная свою карьеру на подмостках Парижа, Берлина, Вены и других городов, они после нескольких лет злоключений своей переменчивой судьбы всегда попадали в стамбульскую «Конкордию», а отсюда выход был только в Порт-Саид — самый безнадежный для них город. В «Конкордии» всегда можно было увидеть разношерстную толпу любителей мишурного развлечения: шансонетки уживались здесь с отчаянной рулеткой, где за короткое время дочиста обирали доверчивых игроков. Не в меру ею увлекавшиеся богачи в момент становились нищими, и нередки были случаи самоубийства.

Однако со временем «Конкордия» совершенно изменила свой прежний характер. Сначала посетитель входили в миниатюрный садик, где под навесом были расставлены стулья. Когда они занимали свои места, им предлагалось послушать скромную и целомудренную итальянскую оперу. И охотников оказывалось, на удивление, много: все места занимала семейная публика, среди которой было много дам и барышень. Так проходил вечер, и с последними звуками оперы европейская публика отправлялась спать.

Неподалеку от Перы, в лабиринте узеньких улочек, стоит неприметный домик, в котором скончался великий польский поэт Адам Мицкевич. Вернее, дом тот сгорел в 1870 г., но уже в 1880-х гг., благодаря стараниям жившего в то время в Стамбуле поляка Ратынского, на его месте был выстроен точно такой же. В декабре 1955 г., к 100-летию со дня рождения великого поэта, здесь был открыт скромный музей, который представлял собой постоянную выставку вещей, оставшихся после А. Мицкевича. В подвале дома стоит точная копия склепа, в котором останки поэта, а также хранится его посмертная маска. На первом этаже и в мезонине расположились репродукции портретов и бюсты Адама Мицкевича, выполненные различными мастерами, в том числе и Ксаверием Дуниковским, реставрировавшим «Вавельские головы»[78]. Тут же лежат факсимиле оригиналов «Пана Тадеуша» и «Дзядов», издания «Пана Тадеуша» на разных языках и много других памятных вещей, среди которых — портреты русских поэтов А.С. Пушкина и К.Ф. Рылеева…

«Полынью пахнет хлеб чужой…»

«В летописи 1920-й год отмечен как год мирного завоевания Константинополя русскими», — так напишет в своих воспоминаниях В.В. Шульгин. После Октябрьской революции 1917 г. десятки тысяч русских людей с тоской и слезами покидали свое отечество. В составе армии П.Н. Врангеля родные края оставляли 40 000 донских, 16 000 кубанских и 1000 терских казаков. Они плыли в страну, против которой не раз сражались, защищая свои земли и станицы. Еще так недавно воевали они против турок в Первую мировую войну, и вот сейчас им приходится снова направляться в Турцию — но уже не как завоевателям, а в силу жизненных обстоятельств. Как-то еще их встретит Восток и какая судьба выпадет им на чужбине? Вместе с казаками уходили за рубеж и атаманы, которые вовлекли их в Гражданскую войну, а теперь уводили за пределы России. Местом сосредоточения казаков и других беженцев стал Константинополь — жизненно важный для России город, который она хотела захватить и в Первую мировую войну. И вот теперь он был заполнен русскими, но заполнен поневоле — без каких-либо захватов.

Русские беженцы оставались в Стамбуле до 1940-х гг., но влияние их на жизнь города — особенно Перы — наиболее заметно было в 1920— 1924 гг. В эти годы на Истикляль открывались русские кафе и кабаре, а на окраинах — дешевые ночные клубы, в которых бывшие знатные дамы предлагали посетителям водку и другие русские угощения.

Везде была слышна русская речь, повсюду стояли русские беженцы, продававшие все, что только можно было продать, — пончики, цветы, открытки. Некоторые держали в руках пачки «николаевок» или «деникинских колокольчиков»… Кругом сутолока, крики, давка — народ суетится, наступает друг на друга. Здесь можно было увидеть полковника в погонах и с Георгиевским крестом на груди, который продавал газеты и безучастными глазами смотрел на прохожих. Бывшие землевладельцы торговали на улицах Стамбула спичками, сигаретами, рыболовными сетями и прочей бытовой утварью… Все исхудавшие, а в лихорадочно горящих глазах застыли бесконечная печаль и тоска.

Однако продавцов было слишком много, а покупателей мало, и русские люди брались за любую работу. Они становились плотниками и кузнецами, каменотесами и портными, садовниками и водителями, рыбаками и грузчиками, матросами на греческих торговых судах…

Но в Стамбуле открывались и центры помощи русским беженцам — при дворце Долма-бахче и во всех основных районах города; работали бесплатные столовые… И все равно страшно было одному очутиться в огромном, чужом городе, без копейки денег, без знания языка… Все кругом незнакомое, все куда-то спешат, и никому нет до тебя дела, хоть упади на раскаленные плиты тротуара и умирай. Наиболее предприимчивые из русских открывали в городе рестораны, бары, ночные клубы, казино, кофейни, в которых смешалось все — молодость и красота, величие и нищета, надежды и слезы, тоска и отчаяние… Кафе и ресторанчики были заполнены русскими оркестрантами; люди, не бравшие музыкальных инструментов в руки по 10— 15 лет, вынуждены были вспомнить о своих талантах.

На Пере писатель Аркадий Аверченко открыл ресторан под названием «Гнездо перелетных птиц», рассчитанный на богатых русских беженцев, которым удалось вывезти из России «ценную валюту». Мгновенно туда пристроилось множество беженцев, широкой рекой потекли праздные иностранцы — и ресторан пошел в гору.

На Пере был открыт и «Салон хиромантии»: предсказатель ложился в гроб, прикидывался мертвым и изрекал судьбу перепуганному насмерть клиенту. За сеанс платилась всего одна лира, и от охотников отбоя не было. А сколько было игорных домов, кафе, казино и тому подобных заведений, которые росли как грибы после дождя. В Галате открыли даже «Театр живых порнографических картин»…

Знаменитые «тараканьи бега» посещал весь русский бомонд. Здесь проигрывались целые состояния — как на настоящих бегах. Владельцы заведения загребали большие деньги и жили припеваючи. Были среди тараканов и свои фавориты, как, например, знаменитый «Янычар» из пьесы М.А. Булгакова «Бег»…

А сколько в Стамбуле было проституток, бродивших по улицам города целыми отрядами и в одиночку?! Особенно много их было на Пере: они стояли у ярко освещенных витрин ресторанов и магазинов в кричащих костюмах, накрашенные и напудренные, и предлагали себя. Так русская беженка превратилась на чужбине в потаскушку…

Частыми посетителями русских ресторанов и ночных клубов были турки, очарованные «голубоглазыми блондинками севера». Прибывшие в Стамбул русские женщины произвели настоящий фурор, восхищая и пугая своим весельем и непринужденностью поведения. Профессор Зофер Топрок из Стамбульского университета писал: «Русские красавицы, продававшие билеты в кофейнях Галаты и Бейоглу, буквально опустошали карманы состоятельных людей». Но в Стамбуле большинству русских аристократок пришлось пережить и тяжелые времена. Барышни и дамы занялись изготовлением искусственных цветов; выросшие в неге и роскоши дворцов графини, баронессы и княгини работали в увеселительных заведениях города посудомойками, билетершами, гардеробщицами.

Повышенный интерес турецких мужчин к русским красавицам приводил в собственных их семьях к осложнениям и даже к разводам. Дело дошло до того, что турецкие женщины потребовали от властей депортации россиянок. Свободнее вздохнуть турчанки смогли только в середине 1920-х гг., когда основная масса русских беженцев переселилась в Европу, и в Константинополе осталось не более 10 000 выходцев из России.

Многие уезжали и в Америку, но впоследствии никто и никогда не забывал Турцию, а для некоторых воспоминания о ней до конца жизни оставались одними из самых прекрасных и теплых. Нигде русские не видели столько доброты и великодушия; нигде они не были так восхищены национальным характером турецкого народа, сочетавшим в себе достоинство, гордость и храбрость льва.

Покидая турецкую столицу, русские с благодарностью говорили: «Спасибо, Константинополь! Спасибо, Стамбул! Ты принял нас в свои объятия, ты приютил нас, нашел нам работу, спас наши жизни! Прекраснейший город на свете, мы никогда не забудем тебя!».