Стать лисой

16. Первое дело

Вечером, прежде, чем лечь спать, она случайно открыла сводку новостей и залипла. Убийства, кражи, преступления против человеческой чести и достоинства… Все это так ужасно, но она остановилась на последних. Девушка содрогнулась, когда читала новость об изнасиловании и о том, что преступника оправдали. Марина не заметила, как у нее чуть заострились когти и она поцарапала поверхность компьютерного стола.

— Сколько в мире несправедливости! Так не должно быть! — возмущалась она, выписывая отдельно на листочек имя преступника.

Оправдали! И кого — сороколетнего старого пердуна, посмевшего прикоснуться к невинной девушке. Марина в течение двух часов прочитала все заметки, которые смогла найти по этому случаю, и пришла к выводу, что мужчина — виновен.

Она залезла на официальный сайт суда и прочитала резолюцию по делу. У нее вырывались только нецензурные слова и выражения, и она в который раз испытала дикое желание приложить руку к исправлению этого мира.

— Не знаю, как относятся к этому другие лисы, но если я могу на это как-то повлиять

— нужно это сделать.

Перед сном она поцеловала маму и притворилась, что идет спать. Сама же была намерена выйти наружу, чтобы выведать личность преступника, ну и заодно поискать своих лис-сородичей по запаху.

Сердце билось, как заведенное, и девушка с трудом выдержала час, лазая в телефоне по бескрайнему интернету. То, что преступник жил в Москве, явно облегчало ее поиски. Она просматривала социальные странички и не сразу смогла обнаружить похожий профиль на одноклассниках.

— Как же удивительно, что он не удалил страничку, — подумалось ей, и она жадно стала изучать фотографии.

Видимо, преступник бахвалился своей безнаказанностью, иначе как можно было объяснить тот факт, что он не удалил фото с пострадавшей студенткой и, судя по всему, все еще преподавал в институте.

— Знакомый сквер, — прошептала Марина, пролистывая фотографии.

Институт был малоизвестным филиалом технического вуза, и располагался в трех остановках метро от нее. Рядом когда-то жила мамина школьная подруга. И вообще, чем больше просматривала она чужие фотографии, тем больше удивлялась ситуации. Оказывается, мужчина был женат и у него была симпатичная молодая жена.

— И чего мужикам надо?! — возмущалась девушка, накрывшись с головой одеялом.

Фото свадебные — всего трехлетней давности, фото со дня рождения жены — она стоит с огромным букетом во дворе, у серебристой машины, а на заднем плане виднеются детские качели…

— Так! Я знаю это место, — ошеломленно проговорила Марина, разглядывая на фотографии соседний с нею двор.

Да, никаких сомнений быть не может, что огромный дуб, чудом уцелевший в старом московском дворике рядом с построенным недавно новым домом, был тот же самый, что и на фото. Нужно, конечно, проверить, но…Как же тонко пошутила судьба, раз поселила их рядом.

— Это было предопределено? — удивленно прошептала Марина.

Прочитанное никак не укладывалось в ее голове. Казалось, будто мир действительно съезжает с ума по тонким рельсам.

— Туда, в бездну.

Той ночью она долго сидела во дворе дома насильника на черной кованой ограде и рассуждала сама с собой. Пушистый рыжий хвост в такт отбивал ритм ее мыслям. А так, как они были хаотичными и очень грустными, то и стук получался рваный, глухой, будто кто-то взял тапок и стукнул им по гулкой трубе.

Несколько раз выглядывала в окно беспокойная женщина, живущая на первом этаже, но в темноте двора было пусто, и так и не найдя источник этих неприятных звуков, женщина сорвала злость на племяннике.

А темная, невидимая глазу личность думала о возмездии.

Марина не знала, в какой квартире живет он. Да, информация сугубо личная, и даже в полиции ее пошлют, скажут, что сует нос не в свое дело. Ей придется выведать самой, и она в нетерпении сделает это, потому что уж больно хочется запустить руку ему в волосы.

— Я не буду жалеть, — сразу же поняла она, — Он не достоин жалости.

Как прошла ночь — она даже не заметила. В голове взрывались звезды, новые идеи, предположения, размышления. Девушка твердо решила начать бороться с преступностью. Она жаждала изменить этот мир, повлиять на него и сделать хоть капельку справедливее.

Но справится ли она одна? — вот что мучило девушку. Ей нужно закрывать сессию и лечить маму.

— Вот же засада! Столько всего нужно успеть! — она разглядывала ярко-желтые огоньки вечерних окон и мечтала быстрее покончить с ним.

Так и не выяснив, в каком именно подъезде он живет и не получив подсказку, Марина вернулась восвояси. Клавдия Ивановна жарила на кухне блинчики и выглядела непривычно уставшей с утра. Папа все еще спал, его храп тихим свистом сигнализировал об этом из большой комнаты, хотя явно его владелец опаздывал на работу.

— Ты почему так рано? — Марина пододвинул табуретку и села, с вожделением рассматривая кружевной узор на блинчиках.

Пока мама не испечет целую гору, брать нельзя. А ведь она так проголодалась после бессонной ночи!

— Сама-то, где была? — резонно спросила мама и достала банку сметаны, — Ешь уже, горе мое луковое.

— Почему это? — привычно надула губы Марина, хоть и не воспринимала слова мамы всерьез.

— Когда я тебя носила, очень любила есть лук, — серьезно вдруг сказала Клавдия Ивановна, — Поэтому, ты и луковка моя.

— Ма-а-ам, — Марина оставила в покое сметану и вдруг почувствовала, как на глазах навернулись слезы, — Глупость какая.

— Знаешь, доченька, — мама сняла последний блинчик и выключила плиту, — Я все больше и больше думаю в последнее время о смысле жизни.

— Ну, ты и загнула… — попыталась свернуть все в шутку девушка, но голос все-таки дрогнул.

Не нравится ей серьезность тона, и выражение лица матери: нахмуренное, полное решимости и потаенного отчаяния. Да, как будто и мама не спала всю ночь и думала, размышляла, а теперь пришла к нерадостному заключению.

— Ты еще молода, чтобы философствовать, — продолжила мать, — А я уже стара. Я не смогу дать объективную картину. Но у меня есть убеждение: все так, как должно это быть. Даже если и кажется, что жизнь поступила с тобой несправедливо, дала мала счастья, или времени, но и в этом есть смысл. Просто я не могу его понять…

— Ты сейчас о чем?

— Мне сложно говорить, но ты послушай, — Клавдия Ивановна устало прислонилась к оконной раме, — Я многого в жизни хотела, но ничего не добилась — это если посмотреть со стороны. Я — неудачница, лишившаяся престижной работе по глупости и вышедшая замуж за дурака…

— Ма-ам, — возразила дочь.

Уж чего-чего, а про папу Клавдия Ивановна говорит зря: домовитый, заботливый мужчина, он всегда думает прежде всего о семье и ее благе, а уже только потом о своих фильмах…

— Я тебе объясню, — снисходительно улыбнулась мать, — Я не смогла работать в крупной организации, потому что видела глупость и тщетность своей работы. Да, тогда платили хорошие деньги, и все друзья мне завидовали — устроилась я туда чисто случайно, и за те два года, что проработала там, каталась, как сыр в масле. Но это была клетка, пусть и из дешевого материала — то, что я всего лишь винтик и разменная монета в играх руководителей я поняла слишком поздно…

Тон, которым Клавдия Ивановна говорила про игры руководителей, насторожил девушку. Скрытая боль, все еще давящая сердце, теребила не заросшую рану.

— В смысле?

— Не важно, — вдруг резко отмахнулась мать, — Я оттуда ушла и ни разу не пожалела. Вышла замуж за твоего отца…Думаешь, по любви?

— М?

— Он предлагал дом, кров и заботу мне, когда я разочаровалась в жизни и в себе, когда я потеряла надежду найти свой островок счастья…

— Разве это не любовь? — пораженно прошептала Марина.

Никогда еще мама не разговаривала с ней так откровенно о своей личной жизни. И девушка чувствовала, что впереди- какая-то тщательно скрываемая тайна, какое-то событие, потрясающее и ужасное, и которое она совсем не горела желанием узнать…

— Нет, это дружба, — усмехнулась мать, — Любовь — это когда горит от его взгляда все твое существо, когда мысли путаются, стоит лишь ему прикоснуться к твоей руке, ну а уж если дальше… — многозначительно замолчала мать.

— У тебя это было? — прошептала Марина онемевшими губами.

Ей показалось, что мир рушится. Да, пусть она никогда не замечала за родителями

— Я не изменяла твоему отцу, — тут же отвергла все подозрения Клавдия Ивановна, — Но и любовь не повторяется дважды. Так вот, я не жалею, что любила, и не жалею, что все сложилось именно так. Я поступила так, как мне нужно было в тот момент, и не собираюсь думать, что прожила несчастливую жизнь.

— К чему ты?…

— Возможно, скоро моя жизнь оборвется. И вроде как нужно оставить тебе напутствие, — Клавдия Ивановна была очень серьезна. Но на лбу, там, где испещрили пространство мелкие морщинки, пульсировала жилка, — Не жалей. Ни о чем и никого. Даже себя. Особенно себя. Да, мой муж не блещет интеллектом и не свершает подвиги, не рвется к небу, чтобы подарить мне звезду. Даже подозреваю, что он меня боится. Но…мы привязаны друг к другу невидимыми нитьями, которые называются — мои решения, и это тоже хорошо. Я не жалею себя и свои решения. Не горюю об упущенных возможностях. Теперь уже.

— Мама, не говори такие страшные вещи! — девушка повисла у нее на шее, заливаясь тяжелыми слезами, — Все будет хорошо. Я что-нибудь придумаю!

— Не нужно, — ровно сказала Клавдия Ивановна, — Всё так, как это и должно быть.

— Нет, ты не права, мама! — она резко отодвинулась и сквозь зубы проговорила: — Мир несправедлив, и в нем нет должествования. Никто никому ничего не должен. Да об этом кричат по всем углам. Неужели ты не слышала? Я — королева, мне должны устилать ковром подъезд. Или нет! Я — императрица, а все мои друзья и возлюбленные — верные слуги. Слышала о таком? Как же так получилось, мамочка, что ты стала полагаться на Бога? Ты же всегда была неверующая, а теперь говоришь, как какая-нибудь тетя Маша с пятого подъезда.

— Я не такая ханжа, — не сдержалась мама и всхлипнула, — На самом деле, у меня нет полного понимания, чего же я добилась в жизни, и можно ли назвать твое рождение и воспитание — целью. С общественной точки зрения — ничего, но мне было хорошо жить с вами все эти годы. Я часто радовалась и умилялась, думаю, это и есть счастье. А, значит, я была счастлива.

— Мамочка, не говори так, — рыдала Марина, — Ты еще должна увидеть внуков, выдать их замуж, понянчить правнуков. У тебя много чего есть в жизни, например, я…

Они рыдали, прижавшись плечом друг к другу. Клавдия Ивановна переживала странные минуты того самого призрачного счастья, о котором грезила все эти годы: ее влекло к неведомому, далекому, глубоко закопавшемуся в прошлом чувстве. Сейчас же она понимала, что единственные, кто стоит ее чувств — это дочь и муж, какие есть и какие посланы ей судьбой. А от того, что желаемое не где-то за холмом, а совсем рядом, обнимает ее теплыми, ласковыми руками — от этого женщине становилось особенно хорошо и как-то спокойно.

— Все исправится, — бормотала Марина, — Я исправлю. Придумаю, как…

Когда папа вошел на кухню, он застал опухших, но очень довольных женщин, которые гладили друг друга по волосам и счастливо улыбались, изредка прерываясь на всхлипывания.

— Давайте завтракать, — первой очнулась Клавдия Ивановна и бросилась ставить чайник.

— Что это у вас? — папа переводил взгляд с одной на другую и не понимал.

— Все уже закончилось, — Марина достала из холодильника любимое вишневое варенье и трясущимися руками вылила его в блюдце, — Угощайся, папочка.

Целый день она провела с родителями. Папа взял отгул, потому что покалывало в области сердца, и они втроем отправились на прогулку в парк. Весна в этом году явно запаздывала, но уже угадывалась по теплым лучам и громкой капели — потеплело буквально в одну ночь, и они изгваздали обувь, пытаясь пробраться по дорожке сквозь парк.

— Сегодня был отличный день. Так бы всегда, — подумала Марина, умиротворенно глядя в потолок.

Потрескавшаяся штукатурка выглядела родной, ведь она знала рисунок наизусть, и, даже если бы ей сейчас предложили бесплатно организовать ремонт, отказалась бы. За последнее время многое произошло в ее жизни, а вот эти потрескавшиеся узоры, они как будто возвращали ее в привычное, знакомое с детства пространство.

— Когда мы последний раз делали ремонт? — Марина посмотрела на потолок сквозь импровизированные очки — всего то и нужно прижать указательные пальцы к большим и получится еще одна знакомая вещь из детства, — Лет десять назад?

Мобильник завибрировал неожиданно, и девушка вздрогнула, заехав себе пальцем в глаз. Удивленно посмотрела на экран и сглотнула ставшую вязкой слюну: звонил Кирилл.

— Как ты? — без приветствия спросил он, — Пришла в себя?

— Немного, — она ответила тихо, и подошла к окну, — Ты на прогулке? Что за шум?

— Тебе интересно? — равнодушно спросил парень, но Марина хитро улыбнулась: он лжет, ведь на самом деле сам ей позвонил и теперь не понятно кого пытается обмануть, изображая индифферентность.

— Нет. Как Лена?

Кирилл молчал. Сердце девушки сделало кульбит вниз от нехорошего предчувствия. Неужели ее возвращение стоило кому-то жизни?!

— С ней все хорошо, — спокойно сказал Кирилл, — Мы вчера разговаривали.

— Да? — еще больше удивилась Марина, — О чем?

— Она прошла обследование, раз уж тут, в Москве. И ничего не обнаружено.

— Как так? — опешила девушка, прижавшись лбом к оконной раме.

Слишком невероятным казалось то, что она услышала. Полностью выздороветь даже без жемчужины? Но разве такое возможно?

— Я думаю, дело в самовнушении, — сказал Кирилл, — Пока эта вещь была внутри и Лена чувствовала себя хорошо, организм убедил себя, что так будет всегда, и выздоровел.

— Звучит фантастически, — заметила девушка.

— Это ты — фантастическая, — как-то грустно усмехнулся Кирилл, — А все остальное меркнет перед твоими ушками.

— Прикалываешься?! — тут же взвилась она, — Чем тебе не нравятся мои ушки?

— Твои новые ушки? — подчеркнул Кирилл, — Они прекрасны, детка.

— Опять ты за свое?! — Марина испытывала такое сильное чувство негодования наравне с радостью, что он говорит об ее ушках, и сама не понимала своих чувств.

— Может, встретимся? — парень помолчал, — Расскажешь подробнее, как ты, как мама.

— Когда? — Марина посмотрела на часы, — Если не боишься гулять по ночам, давай в 2 часа у моего метро