Стихотворения

В счастье своем сумасшедшем он кажется вещью,

то есть мишенью, которой не надо мешать.

Как мы смешно размешали мышей и машинки

мысли, шумы и кошмар.

Мы превратились в цветные картинки,

вымершие из ума.

Кинотеатры, скамейки, скверы —

все скатилось за тира предел.

Самое главное, что ты поверил,

что сам всего этого захотел.

После каждого выстрела ты был счастлив.

Я такого не ожидала.

Мира, отвергнутого мной, части,

образовали тщательное Начало.

Без толку ты выигрывал приз за призом.

Вместо Ничто нам всучили Гадость.

В нас стреляли сбоку, сверху и снизу,

и, вроде бы, ничего не осталось.

Но смерть (допустим, что это блюдце)

словно жизнь продолжалась.

Мы, склеенные, крутимся,

вечностью раздражаясь.

Мы никуда не денемся.

Нас видно из ружья.

Давай с тобой прицелимся!

Цель — это я.

Мы жили-были в тире.

Такие были правила.

Только одну девочку

все это не устраивало.

Зачем нас любит дурочка —

кальмариха в грязных гольфах?

Мы бесполезно думаем,

и в мыслях держим головы.

Девочка-рыба,

дура чумазая,

не люби меня!

жалко, что тебя не наказывали

и не били.

Я не нуждаюсь в твоей защите,

выскочка,

дегенератка!

Выстрелите!

Я цель.

Прицел,

Улыбочка.

Обратно

меня не тащите!

Я не хочу обратно!

1987-91 гг.

Пренебрегая осязаемостью

Не надо нюхать

И тыкать меня

Пилками

И палочками,

Звонить пугательно

Колокольчиками,

Ласточками по небу размахиваться.

Надо не

Подглядывать в меня из зеркала

Хитренько, всезнающе,

Из умывальника

Бросаться ежиками

Живыми, перепачканными

В стир. Пор. и для мытья посуды,

И дрянными тарелочками

Истерику об пол бить.

Что у вас из рук выпало

Вдрызг, врасхруст, враздребезги?

Вопле-действо начинается.

Как начнется, так и закончится.

Так взяли все

И кухонно перессорились.

С ножами у горла

Хохотали растерянно.

Мысли в стороны.

Смехом пошарахиваются.

Мы ли это?!

Люди обнимаются.

А кто посуду будет мыть, посуду будет мыть?

Кто сор в мусоропровод выкинет?

А вот и не кому, а вот и не кому.

Так пора уже кого-нибудь наказывать.

Взяли тогда, Колобка выискали

Лапы из чешуи повытаскивали.

В схватку с ним вступили, будто

Дружить надумали...

1986 г.

Третий лишний

(из книги "Роман с Фенамином")

Нас было трое. И третий был лишний.

Каждый имел оружие и цианистый калий.

Каждый имел всё.

Последняя война уничтожила людей,

оставив рай предметов.

Бери. Не хочу.

Разучившись суетиться и пользоваться, сутками мы лежали

без разговоров и дел, стараясь не смотреть друг на друга.

Зачем смотреть?

Я знал, что увижу — скуку и ненависть.

Зелинский тысячу раз уже мог пристрелить лишнего.

Яцек мог вылить яд в пиво.

У меня было много времени,

чтоб обдумать, с кем из них мне

менее претит продолжать существование.

Идеальные условия для убийства.

Но мы тянем и тянем.

Третий лишний.

Он вызывает ненависть.

Нервная выматывающая ненависть.

Уничтожить третьего — она исчезнет.

Останется скука.

Ждем.

Я знаю, что будет дальше — ненависть станет скучной.

Ее нельзя длить вечно.

Третий лишний.

Я знаю, что это единственная проблема, связывающая нас

с реальностью. Другой не будет.

В этом огромном бесплатном супермаркете, в сущности,

это всё, что у нас есть.

Третий лишний. Кто?

Трое оставшихся в живых,

в прошлом абсолютно разных людей,

сутками думали об одном и том же. Думали слово в слово,

как три настроенных на одну программу машины.

Третий лишний. Кто?

Я проснулся. Боже.

Мозг заработал по той же схеме. Неужели

я не смогу думать ни о чем другом? Неужели я не смогу не

думать? Попробую избавиться от слов.

Черт знает каким способом, но я думаю.

Дело не в словах.

Третий Лишний.

Я понял, кто это.

Это я.

Осталось выбрать,

каким способом покончить с собой.

Нет.

Сам я не смогу.

Пусть кто-нибудь из них.

— “Зелинский!” — я обернулся к нему. —

“Зелинский! Яцек!”

Рядом со мной лежали два трупа.

Трое абсолютно разных людей

приняли одно и то же решение.

Я лишь немного опоздал.

Я один.

И двое мертвецов.

Мертвый — уже не одинокий.

Двое мертвецов.

А я живой.

Третий лишний.

Непонимающая

Я не осуществлялся. Отказывался. Не стал.

Был. И мне сказали: "Свобода - насилье".

Автобус меня задавил.

Я не был пьян

И не лежал

На дороге, с которой не уносили

Труп

Мой человеческий и тупой испуг

Предложил продолжать существовать.

И я унижался целоваться или гулять

Меж неприятных сук.

Морги, барышни, оранжевые цветы -

Все они норовят подмигнуть.

Во мне визжала кровавая сирена черта. Но ты

Думала, что мне не страшно, а только чуть-чуть.

# # #

А мы то знаем, как приходят тараканы -

Их носят карлики, как лебедей, на ручках.

Зайдут и лобик хмурят, нежность сплюнув.

Мы заблудились в бороде дремучей.

Над нами пьют и чокают стаканы.

Мы дети старости. Везде чужая юность.

Нас вместо люлек в пепельницы клали,

И что не баночка, то буковки ВАРЕНЬЕ,

Когдя я ем, я ненавижу молча,

Все сыпь у нас и все нам вредно,

Мы по грибы ходить искали,

Где надпись ЦИАНИСТЫЙ КАЛИЙ...

1986 г.

Черное

Кобура тревожного пистолета.

Шоколад на крови.

Негритянское гетто.

Глупые дети боятся

красивых ведьм.

1988

# # #

Из миллиардного состояния

явился я в халате и под охраной.

Я шел, героически раненный,

Двадцатидвухликий Янус.

"Симулянт!" -

кричала врач пучеглазая:

"Ты обманул весь мир!"

И я торчал как шприц

одноразовый

Из их материи дыр.

И доктор, опаздывающий

на лекцию,

разбрасывал глупенькие листы,

когда я в их дыры вводил инъекцию

всепоглощающей пустоты.

1995

# # #

Я окончательное онемение,

незвучательное ничто батарейки.

Требуйте свою личную

окончательную

немую смерть

по адресу даты –

Берлин,

весна,

начало

Третьего Рейха.

Ведь...

1995

Василиск

Кислоты сливая и визг,

ловя ягуаров и крыс,

лиловый идет Василиск

Он страшной тряхнул головой.

И все испугались его -

рванули кто в чашку, кт ов мис-

куда ты идешь, Василиск?

Сквозь адский костлявый

стриптиз,

сквозь дьявольский

хитрый каприз,

сквозь атомный киндер-сюрприз

лиловый идет Василиск.

За что эта страшная месть?

Не надо нас нюхать и есть!

Зачем мы на свет родились?

Зачем ты пришел, Василиск?

Но он не избежен как смысл -

условен как игрек и икс.

Жучок в его пасти повис.

Лиловый идет Василиск.

Притворный как волосы льва,

условный как власть и слова,

когда они падают вниз,

лиловый идет Василиск.

Василиск, Одуванчик и Лев

Насеком и ползуч Обозрев.

Бесполезно глаза закрывать.

Василиск,

Одуванчик

и Лев

будут трогать тебя и лизать.

Ты головку, как луковку, в таз

окунешь, сам себе надоев.

Но кричат: "Убегаешь напрас!"

Василиск,

Одуванчик

и Лев.

"Что ты с нами, зверями, не друж?

Кто ты есть? То кальмар, то омар.

Что, как мальчик, ты бегаешь в душ,

Обдирая себя, как загар?

Полотенцем махров оботрись.

Над тобой Мошкара и Микроб

продлевают до краешка жизнь,

от нее не избавиться чтоб.

Ты боишься вокруг поглядеть,

от того, что тогда обнаруж -

вещь имеет всегда и везде

пару сущностей: Нутрь и Наружь.

Этот всмотр в Приро неизбеж

(точно так же, как вслух или вступ).

Что же плачешь ты так безутеш

горячо и солено как суп?"

1994 г.

# # #

Дрогнув в рот мой тянул: "Радостно устремляюсь

к вашим ноздрям, к вшам вашим и вашим дряням.

Меняю личное прошлое на пошлость пряничную!"

Пряничное сердечко не расстреляют.

Дьявольски симулируя истинность, искренность,

Сквозь сто иксов мира себя разделяя,

я писала текст смерти. И когда меня все-таки расстреляли,

я рассасывала материю до самого выстрела.

Где угодно играли какие угодно “Ministry”

ТРИ меня было ранено. И было мне оловянно, как в сказке

Андерсена.

Я была помесью девочки из семейства Адамсов

И немецкого экстремиста.

А публика дрожала и наводила прожекторы.

А я не шла ни на одну уступку.

Я насиловала их законы и конституции.

Я была проституткой,

Статуэткой конца, наркоманкой Кокто.

Я была Никто,

А не блядью женшины!

1995

# # #

Униженные блаженствовали и

ловили камерами

Карие мои зрачки кормились

смертями вспышек лиловых.

И хлыстовое правосудие

ртами рабов безголовых

Вопило мне и хлопало

отрубленными руками

1995

# # #

Как будто бог галлюцинировал,

пугали бесы безалкогольные.

Гулять по полю заминированному

И умирать в крови больно мне.

И будут плакать толпы пьяные,

Смакуя смерть мою немирную.

Но взорвано не умирала я,

А просто бог галлюцинировал.

1990

# # #