Стилист. Том I

Глава 5

Открывшаяся едва ли не вчера, но уже успевшая стать знаменитой парикмахерская представляла собой стилобат, объединяющий дома — книжки на Калининском проспекте. Над входом надпись «Модные прически», еще выше — «Чародейка». На первом этаже разместилось кафе, где, несмотря на утренние часы, уже сидели молодые люди, подозреваю, прогульщики из находившейся неподалёку «Щуки».

Директор заведения Антонина Васильевна Вязовская встретила меня без особого энтузиазма.

— Если бы не звонок Вячеслава, я бы не стала с вами даже разговаривать, — заявила она, глядя на меня поверх очков в толстой оправе. — Он расписал вас как неплохого мастера, я так поняла, женских стрижек. Между прочим, очередь из желающих у нас работать могла бы выстроиться до Красной площади. В «Чародейке» трудятся лучшие мастера Москвы а, возможно, и Советского Союза, инструменты и материалы предоставлены нашим партнёром, западногерманской фирмой «Wella». Мы очень дорожим уровнем нашего сервиса. У вас же за спиной даже нет профессионального образования, во всяком случае, официального подтверждения, за вас лишь рассказ Славы.

Я сидел перед ней на краешке стула и краснел, словно провинившийся школьник. Это ещё хорошо, что на мне был очень даже приличный по нынешним временам костюм, подаренный Зайцевым на следующий день после того, как он подвёз меня к двери общежития. Тот норовил одеть меня в нечто, очень напоминающее двубортный китель с коротким воротником типа того, что носил в моём будущем один известный телеведущий ночных ток — шоу. Ну тот самый, что с пеной у рта доказывал, какой он отъявленный патриот, а отдыхал с семьёй в личном особняке на озере Комо. У меня даже закралось подозрение, не Зайцев ли его станет одевать годы спустя, хотя в своих интервью ведущий утверждал, что носит пиджаки заграничных брендов, таких как John Varvatos, Armani и Yohji Yamamoto. В общем, я настоял на более демократичном варианте, который, к счастью, отыскался не в прошлогодней, а в позапрошлогодней коллекции pret — a — portrer. Вельветовый пиджак, который можно было носить с подаренной тут же водолазкой, выгодно подчёркивал мою стройную фигуру, а слегка расклешённые ниже колен брюки дополняли ансамбль. Я бы лучше выбрал обычные джинсы. Но Слава до джинсовой коллекции ещё не дорос. Жаль только, что пока приходилось носить прежние ботинки, которые я подкрашивал заимствованным у запасливого соседа по общежитию гуталином.

И вот теперь в этом костюме ручной работы я сидел перед директором парикмахерской «Чародейка» и выслушивал нотации, разглядывая лежавший на её столе под стеклом листок с тарифами. Из тарификационной сетки выходило, что в мужском зале стрижка усов в среднем обходилась в 40 копеек, а бороды — в 55. «Модельная» стрижка стоила 1 руб. 90 коп., простая стрижка — 40 коп. Цена на освежение лица одеколоном колебалась от 5 до 20 копеек.

В женском зале стрижка по новомодному методу «Сэссон» в среднем стоила 1 рубль 60 копеек, завивка волос на бигуди — 80 копеек, химическая завивка — 4 руб. 60 коп. Часть листка загораживала пачка «Гвардейских», откуда директриса выудила сигарету и, чиркнув спичкой, закурила.

— И куда только катится мир, — директриса, не сводя с меня взгляда, выпустила в сторону струйку дыма. — Я в 15 лет окопы рыла под Москвой, а сейчас мужчины идут в женские мастера. Да, мужчины уже не те, пропал куда — то тот стержень…

Когда я уже начинал понемногу закипать и готовился ответить ей в духе «может, вам показать мой стержень?», она неожиданно легко сменила гнев на милость.

— А ведь вполне может быть, вы и впрямь раньше были неплохим мастером, но из — за своей, скажем так, контузии, этого не помните. Так или иначе, хотелось бы лично убедиться, что вы действительно так талантливы, как живописал Вячеслав. Готовы продемонстрировать свои навыки?

— Хоть сейчас!

— Отлично! Идёмте за мной, — сказала она, раздавив в пепельнице окурок.

Женский зал представлял собой отдельное помещение и был огромен даже по меркам салонов красоты XXI века. Вдоль увешанной чёрно — белыми портретами красавиц стены располагался с десяток сушуаров, некоторые гудели, высушивая волосы расположившихся под ними дамам. Те занимали время листанием потрёпанных журналов с красочными картинками. Позже я выяснил, что помимо сушуаров тут стояли и аппараты «ПА—1», предназначенные для холодной химической завивки, окраски и обесцвечивания волос с помощью пара. В зале работало десятка два мастеров, почти все женщины, за исключением одного пожилого, сутулого парикмахера с выдающимся носом и густыми с проседью бровями. Я заметил, что и впрямь продукция «Wella» здесь в ходу. Прямо — таки невиданный прогресс по сравнению с тем, чего можно было ожидать от советских парикмахерских в это время.

Под раздававшуюся из радиоточки на стене песню Магомаева «Лучший город Земли» Антонина Васильевна заставила надеть меня халат, подвела к свободному креслу, уселась в него и наши взгляды скрестились в отражении зеркала.

— Отдаю свою голову в ваше распоряжение, всё равно собиралась менять причёску. Сделайте что — нибудь авангардное, но подходящее моему возрасту.

Сейчас её выкрашенные в каштан волосы с чуть проступающей сединой у самых корней были собраны в хитроумный пучок с помощью целой системы заколок. Я размышлял буквально несколько секунд, после чего, приняв окончательное решение, под доносившуюся из радиоточки песню «Надежда» в исполнении Анны Герман принялся за работу.

Своя длина волос директрисы составляла порядка 30 сантиметров, едва касаясь плеч. Несмотря на фирменные средства для окрашивания волос, с методикой их применения я ещё не был знаком, а экспериментировать не рискнул, хотя руки чесались сделать хотя бы мелирование. По ходу пьесы я честно сказал об этом своей клиентке, на что та ответила: «Да уж, вы лучше не рискуйте». Обошёлся тем, что просто подправил причёску, всего за четверть часа изобразив «стрижку Пьюрди», как раз подходящую к овалу лица директора парикмахерской. Изобретёт её английский парикмахер Джон Фрида в 1976 году, впервые сделав её для актрисы по фамилии Пьюрди, так что я ничем не рисковал. Придав причёске объём при помощи лака для волос, полюбовался итоговым результатом.

— А что, симпатично и довольно свежо, — любуясь своим отражением в зеркале, прокомментировала Антонина Васильевна. — Я даже вроде как помолодела. Только что — то не пойму, как эта причёска называется? Похоже на боб, но вроде бы и не боб…

— Это можно назвать middle — bob, — подсказал я. — Он делается как раз на волосы средней длины. Почему — то именно это название всплыло в моей памяти.

В нашу сторону уже поглядывали не только заинтересовавшиеся происходящим только мастера, но и их клиентки. Одна из них, по виду ровесница директрисы, неожиданно на весь зал заявила:

— Танюш, а мне сможешь сделать такую же?

Танюша, колыхнув тугими телесами, проворчала что — то, что я не расслышал, но выражение её лица говорило: «И откуда ты только такой умник взялся?»

Вазовская собралась было покинуть кресло, но я её удержал.

— Антонина Васильевна, косметика здесь есть какая — нибудь?

— А это зачем?

— Хочу попробовать сделать вам антивозрастной макияж.

— А что, я так старо выгляжу? — без особого сарказма в голосе поинтересовалась она.

— Сейчас вы выглядите лет на пять моложе, чем пятнадцать минут назад. Но если вы хотите выглядеть ещё на пять лет моложе, то предлагаю вам отдаться в мои руки. Рискнёте?

— Ну ладно, попробуйте, — всё — таки дала «добро» хозяйка парикмахерской, сообразив, что ничем особенно не рискует. Всё — таки это не перманентный макияж, о котором пока советская индустрия красоты даже не подозревает.

О — хо — хо, вздыхал я про себя, разглядывая набор предоставленной мне декоративной косметики. Если в плане парикмахерских принадлежностей с помощью «Wella» всё было более — менее в шоколаде, то с косметикой просто беда. Если бы у меня была бабушка, то она пользовалась бы как раз этим. Тональный крем «Балет», крем — пудра «Жэме», пудры «Бархатистая» и «Восток», наборы теней «Елена» и польские «Pollena Miraculum», набор карандашей «Косметика», помады от фабрик «Северное сияние» и «Невская косметика» убойного красного и морковного оттенков соответственно, баночка вазелина, и — вуаля! — легендарная тушь для бровей и ресниц «Ленинград». Та самая «плевательница», в прямоугольной картонной коробочке со специальной кисточкой. К счастью, альтернативой была предоставленная одним из мастеров французская тушь «Louis Philippe» более привычной мне формы в голубом корпусе.

Что ж, думал я, увлажняя кожу лица клиентки смоченной в растворе марлей, если я профи, то должен суметь сделать из Антонины Васильевны красотку даже при помощи этого варварского набора. Худшее, что может сделать женщина в возрасте − пользоваться яркими тенями и помадами, нещадно покрывая лицо тональным кремом. А раз омолаживающий макияж должен быть лёгким, то используем естественные, нежные тона.

Ох уж эти мне выщипанные брови, придающие их обладательнице глуповатый вид! Делаем чуть толще и естественнее при помощи серых теней и небольшого участия косметического карандаша. Вместо теней просто осветляем зону вокруг верхних и нижних век при помощи пудры и тональника. Ресницы чуть удлиняем при помощи французской туши, благо что она не сильно поюзанная. С вазелином и помадами пришлось поэкспериментировать, дабы добиться эффекта блеска для губ. Ну и немного поработаем с кожей лица.

«В эфире была передача «Музыкальная мозаика». А сейчас — «Рабочая радиогазета». Заиграла музыка, которую прервал мягкий баритон диктора: «Мы уже рассказывали в «Рабочей радиогазете» об опыте львовских предприятий по внедрению комплексной системы управления качеством продукции. В сегодняшнем выпуске мы продолжаем разговор на эту тему. У микрофона наш специальный корреспондент Ирина Сторчакова…»На всё про всё мне понадобилось ещё минут пятнадцать. Итог в целом удовлетворил даже меня, хотя, имейся у меня под рукой оставшийся в будущем мой чемоданчик с косметикой от «Lancôme» — тут я про себя тяжко вздохнул — результат мог бы быть вообще обалденным.

Но, похоже, и этого оказалось достаточно для того, чтобы Вязовская, кресло с которой я в финале развернул лицом к зеркалу, просто ахнула.

— Не могу поверить, что это я! — наконец выдала она после десятисекундной паузы. — Алексей, вы просто волшебник!

— А что, очень даже ничего.

Это подошёл единственный мужчина в женском коллективе, придирчиво оглядевший мою клиентку.

— Вы тоже так считаете, Наум Абрамович?

— Антонина Васильевна, милочка, вы же знаете, я всегда говорю то, что думаю.

Эх, жаль, что в это время линзы для глаз ещё не в ходу. Вслух я заметил, что к очкам можно подобрать более стильную оправу, и даже могу порекомендовать конкретный вариант, если Вяземская решится на этот шаг.

Вокруг нас собрались не только мастера, сделавшие перерыв в работе, но и некоторые из посетительниц женского зала. По — моему, привлечённые оживлением в женском зале, подтянулись даже некоторые мастера и из мужского, и даже из маникюрного зала кто — то выглянул. То и дело раздавались приглушённые возгласы: «Ах, какая прелесть!» «Наша Антонина Васильевна словно двадцать лет где — то потеряла, хоть снова замуж выдавай» «Ну это, девочки, рука мастера! Где его вообще нашли?»…

— Так, девочки, ну — ка, хватит бездельничать! — прервала поток восторженных комментариев Вязовская. — Давайте принимайтесь за работу, вас клиенты ждут. А мы с вами, Алексей, пройдём в мой кабинет и поговорим с глазу на глаз.

Теперь я сидел на стуле более уверенно, да и Антонина Васильевна выглядела намного более доброжелательной, то и дело как бы невзначай бросая взгляд в лежавшее на столе маленькое зеркальце.

— Итак, товарищ Бестужев, вы твёрдо решили, что ваше призвание, молодого, здорового мужчины — женские причёски?

— Но ведь Вячеслав Зайцев шьёт одежду для женщин, и ни у кого это вопросов не вызывает, — парировал я. — Антонина Васильевна, так почему я не могу помочь нашим женщинам стать чуть красивее? Вы же видели, что я могу.

— Можете, это верно, — она снова украдкой погляделась в зеркальце. — Ну ладно, я поняла, что вы упрямый. Но учтите, к 40 годам вы можете заработать радикулит с остеохондрозом, артроз и тромбофлебит, да и зарплата у нас скромная. Сколько вы получаете на фабрике? 150? У нас официальная зарплата 100 рублей, плюс квартальная премия. Конечно, есть некоторые нюансы, делающие жизнь парикмахера, скажем так, интереснее, но вам пока об этих нюансах думать ещё рано.

Она подалась вперёд и внимательно посмотрела на меня поверх очков.

— Знаете, что я вам скажу, Алексей… Вы уже практически готовый мастер, но, такое ощущение, что парикмахерскому делу вас обучали не в Советском Союзе. Как я понимаю, вы и сами не в курсе своего профессионального образования. Однако, боюсь, не все наши клиентки согласятся стать подопытными моделями, многие уверены, что они лучше мастера знают, что у них должно быть на голове. Поэтому современным причёскам и тем более методам окрашивания волос вас пока будет обучать Наум Абрамович Кац. У Наума Абрамовича пошаливает сердце, и он перед Новым годом как раз собирался окончательно уходить на покой, так что с вашей помощью без мужчины в коллективе, надеюсь, не останемся. Уверена, профком «Чародейки» одобрит вашу кандидатуру. Но помимо того, чему вас обучит Кац, у вас должен быть официальный документ о том, что вы закончили соответствующее учебное заведение. Поэтому вечерами будете ходить на курсы парикмахерского дела. Правда, они уже почти месяц занимаются, но руководитель курсов мне кое чем обязана, так что решим вопрос. Думаю, за два оставшихся месяца нагоните. Когда курсы закончите — оформим в штат согласно расписанию. Устраивает вас такой вариант?

Ещё бы не устраивал! Я едва сдержал торжествующую улыбку. Убедившись в моём согласии, Антонина Васильевна поднялась, вышла из — за стола и протянула мне руку. Её рукопожатие было сильным, как у мужчины.

— И кстати, Бестужев, вы комсомолец? Не знаете? Вот и мы не знаем. По возрасту вы в комсомольцы уже не годитесь, для члена партии выглядите слишком молодо. Ладно, страна проживёт как — нибудь без ваших комсомольских взносов, ограничится вашими пожертвованиями в Фонд мира. Пока ваша трудовая книжка в отделе кадров кондитерской фабрики, вам придётся трудиться по прежнему месту работы, а сюда будете приходить по субботам. Не забудьте, кстати, заблаговременно подать заявление об увольнении.

Так началась моя двойная жизнь. В одной я трудился на фабрике, в другой вечерами шёл на курсы парикмахерского дела, а по субботам выступал в роли подмастерья Наума Абрамовича. На курсах из полутора десятка абитуриентов я был единственным мужчиной, и моих в большинстве своём юных сокурсниц интересовало, с чего это я решил выбрать такую уже непопулярную у мужчин профессию. Правда, когда на первом же практическом занятии я справился с заданием быстрее всех, вопросы такого рода как — то сами собой отпали.

В свою очередь, Наум Абрамович щедро делился со мной накопленным опытом, не забывая время от времени ударяться в воспоминания. Например, частенько вспоминал фронтовую молодость. Хотя как молодость… Когда началась война, Кацу было, как и мне сейчас, 33 года, он трудился по своей нынешней специальности в одной из московских парикмахерских.

— Я сам пришёл в военкомат, меня приписали к создававшейся 34—й армии. В конце июля 1941 года пошли в наступление под Старой Руссой против 10—го корпуса Вермахта. Сначала все было в нашу пользу, но затем немцы подтянули с новгородского направления дивизию СС «Мёртвая голова», затем 3—ю моторизованную дивизию и управление 56—го моторизованного корпуса. Впридачу «Юнкерсы» не давали жизни, с утра до вечера пикировали на наши позиции. Не знали, куда от них спрятаться. На моих глазах мальчишку, вчерашнего студента МГУ, призванного вместе со мной, очередью разорвало пополам. Ужасное зрелище…

Заканчивал войну Наум Абрамович уже в составе 2—го Украинского фронта, принимал участие в Пражской стратегической операции, в ходе которой Чехословакия была полностью освобождена от фашистских захватчиков.

— Я к тому времени уже числился личным цирюльником командарма, к тому времени уже маршала Советского Союза Родиона Яковлевича Малиновского, — рассказывал Кац, не отрываясь от работы. — Он официально был женат, но «ппж» у него была Рая Гальперина, он назначил её заведующей столовой Военного совета. Впоследствии они поженились, она родила ему дочку. Стриг не только маршала, но и его ближайшее окружение, включая Раю. Ей всё больше укладки делал. Ещё Малиновский смекнул, что я в шахматы неплохо играю, частенько сажал меня за доску против себя. А как война закончилась, больше не виделись.

За рассказами о своей боевой не совсем уже молодости Наум Абрамович не забывал и просвещать меня в части ещё неосвоенных мною секретов парикмахерского искусства начала 1970—х. В первую очередь меня интересовали способы окрашивания волос, и тут для меня, привыкшего к уже готовым составам, открывались совсем неожиданные горизонты.

В то время как загнивающий запад давно завоевала продукция от компаний «Schwarzkopf», «Wella», «L’Oréal», «Revlon» и прочих монстров индустрии красоты, в Советском Союзе по большей части («Чародейка» всё же слегка выбилась в авангард) до сих пор пользовались допотопными методами. Вот как, к примеру, в нынешнее время делалось ставшее недавно модным мелирование. На голову клиентки надевали каучуковую шапочку с отверстиями или просто целлофановый пакет с дырочками в шахматном порядке. Тоненькие пряди доставали через отверстия и окрашивали гидроперитом (перекисью водорода), затем заматывали в фольгу. В простонародье техника называлась просто — «перышки».

— Многие предпочитают обесцвечивать волосы в домашних условиях, — просвещал меня Кац. — Например, берут раствор мыла и 32 % перекиси в таблетках. Либо мыльный порошок, перекись водорода, нашатырный спирт и пищевую соду. Но я не рекомендую, легко можно напутать с пропорциями или временем выдержки, а в результате волосы «сгорят» или получат совсем не тот цвет. Уж лучше потратить немного времени и денег, но сделать это качественно в парикмахерской.

По — моему, данная информация предназначалась в том числе и для ушей его очередной клиентки, которая как раз пришла на обесцвечивание.

Поведал Наум Абрамович и про способы окрашивания или ухода за волосами с помощью отваров трав. В дело шли отвары ромашки, шелухи лука, кора ивы, липовый цвет… Как говорится, голь на выдумку хитра, подозреваю, что такие способы — даже не советское, а чисто российское изобретение.

Самыми доступными красками для ухода за темными волосами сейчас считались хна и басма. Различные их пропорции давали разный цвет волос: от ярко — рыжего до почти чёрного. Кашицу из смеси красок наносили на волосы и оставляли для желаемого результата.

Но и тут находилось место для народного ноу — хау. Для темных волос также применяли… крепкий кофе, который придавал волосам коричневый оттенок. А крепким настоем чая

смачивали волосы, которые значительно и надолго изменяли свой цвет. Самым же «радикальным» был способ окраски темных волос чернилами: волосы становились иссиня — черными, но такая краска была очень нестойкой.

— У нас в «Чародейке» почти Запад, а вот многим советским парикмахерам приходится покупать обычные ножницы и перетачивать, — объяснял Кац. — У парикмахерских угол заточки должен быть 45 градусов, а у бытовых он составляет 30 или 70 градусов. Кто куда носят девочки перетачивать, обычно на завод. А вот филировочные ножницы, сам видишь, даже у нас в диковинку. В Союзе их не выпускают, достаём импортные, кто как умудряется, но обычно перекупаем у фарцовщиков втридорога. Есть у девчонок знакомые в этой среде. Так что если задержишься у нас — они тебе подскажут, к кому обращаться.

Деревянные «коклюшки» для химии тоже делали на заводах, кустарным, что называется, способом — у знакомого токаря. Наум Абрамович к нему не раз обращался с заказами, обещал и меня свести.

Тем временем в один из хмурых октябрьских дней я положил перед директором кондитерской фабрики заявление об увольнении по собственному желанию. Тот, однако, подписывать его не спешил.

— И куда же ты от нас собираешься уходить? В парикмахерскую «Чародейка»? Как же, слышал, моя жена посещала эту «Чародейку» пару раз… То есть ты хочешь сказать, что они вот так, запросто, берут к себе человека без опыта работы? И когда же ты понял, что в тебе дремлет парикмахер? Угу, понятно… И тебя не смущает, что ты солидно теряешь в зарплате? Ну да, ну да, не в деньгах счастье, согласен, однако не боишься превратиться в «летуна»? Сегодня ты перебрался в парикмахеры, завтра почувствуешь в себе призвание художника, послезавтра — повара… Так и будешь «летать» с места на место?

— Николай Владимирович, давайте заключим пари? Если я хотя бы год продержусь в «Чародейке» — с вас бутылка 5—звёздочного армянского коньяка. Если нет — коньяк с меня. Согласны?

— Ну и наглец ты, Бестужев, — покачал головой директор. — Ладно, держи своё заявление. Надеюсь, парикмахер из тебя получится толковый. Но учти, две недели обязан отработать.

В конце октября я, наконец, стал обладателем заветной книжицы тёмно — зелёного цвета с чёрным гербом Советского Союза и чёрной же надписью «ПАСПОРТ». Отныне Алексей Михайлович Бестужев (русский, холостой, бездетный) являлся полноправным гражданином СССР! Местом моего рождения от безысходности — видимо, не знали, что тут можно ещё придумать — была указана Москва, а местом временной прописки — общежитие кондитерской фабрики.

А ещё неделю спустя меня вызвали в военкомат и вручили военный билет. В прежней жизни довелось послужить, на этот раз в билете было лишь отмечено, что я являюсь рядовым запаса. Н — да, а если бы я сказал, что мне ещё нет 27, то что тогда, в армию загребли бы?

В ноябре украденный у Яхонтовых плащ сменило драповое пальтишко, приобретённое по дешёвке на блошином рынке на Тишинке. Разжился также серой кепкой и шарфом. Стоило подумать и о зимней обуви. Покупать бэушную обувь на толкучке я всё — таки брезговал, а то, что предлагалось в магазинах советскими производителями, выглядело весьма убого. Особый ужас вызывала модель «прощай молодость».

Однажды, в воскресенье забредши в ГУМ, увидел огромную очередь. Оказалось, народ выстроился за мужскими демисезонными ботинками «Цебо» производства Чехословакии стоимостью 35 рублей пара. Грустно вздохнув, я пошёл дальше: во — первых, я не мог позволить себе обувь за такие деньги, во — вторых, ботинки всё — таки были демисезонными, я же искал что — то потеплее. В итоге приобрёл за 25 рублей полусапоги из натуральной кожи и искусственным мехом внутри производства Саратовской обувной фабрики, да и то жаба загрызла.

Поскольку с фабрики я увольнялся, а у «Чародейки» своего общежития не было, соответственно, в полный рост стал вопрос с поиском жилья. Разрешился он благодаря помощи Вязовской, та договорилась, что меня пропишут в общежитии банно — прачечного комбината на улице Дунаевского. Правда, в отличие от предыдущего места проживания, здесь нужно было вносить ежемесячную плату в размере трёх с половиной рублей. Но за эти деньги я получал пусть и небольшую, но комнатушку на одного с выходящим во двор окном. Здесь тоже преимущественно обитали женщины, но мужчин всё же было побольше, нежели в общежитии кондитерской фабрики, так что в случае чего будет у кого занять молоток или пассатижи. Хотя, надеюсь, до такого «случая» не дойдёт.

Перед выездом из старого общежития я зашёл к участковому и проинформировал об отъезде, на что тот пообещал поставить в известность участкового того микрорайона, где я теперь буду обитать. Трогательным получилось прощание с Богданом, тот в порыве чувств вручил мне самое дорогое, что у него было — шматок домашнего сала. Я отказываться не стал, сало и впрямь было обалденным, один его вид (не говоря уже о запахе, а о вкусе я вообще молчу!) вызывал повышенное слюноотделение.

С тоской я вспоминал своё, казавшееся уже чем — то нереальным, джакузи, занимая очередь в душевую на 1 этаже общежития. Как и в общаге кондитерской фабрики, бойлер здесь включали лишь в определенные, называвшиеся помывочными часы, и местные обитатели места занимали уже заранее. Резиновые шлепанцы, которые во избежание заражения грибком я купил ещё в старом общежитии, переехали сюда вместе со мной.

Сортир, хоть и общий, но имелся в каждой секции. В нашем напротив унитаза на двери висел мешочек с газетами, можно было почитать и только потом использовать их по назначению. Причём, я заметил, лица партийных лидеров были кем — то заранее аккуратно вырезаны. Подозреваю, что это старался Лёликов, в прошлом, по слухам, служивший конвойным на зоне, а ныне пребывавший в статусе «стукача на доверии». Это мне уже другой сосед сказал, Сергеич. Здоровый и добрый в общем — то мужик, подвыпив, частенько гонялся за пенсионером, который на седьмом десятке всё никак не мог добиться хотя бы комнаты в коммуналке. Пару раз я заставал Лёликова возле своей двери, видно, чутко прислушивавшимся к тому, что происходило в моей комнатушке. Тот делал вид, что просто проходил мимо. Не знаю, что можно было услышать из — за двери, где живёт один человек? Что он разговаривает сам с собой, изливая потоки мерзкой клеветы на партию и правительство? Лёликов меня немного раздражал, но не до такой степени, чтобы взять этого сухонького человечка за шкирку и, как следует встряхнув, пригрозить сделать с ним что — нибудь нехорошее.

Заявление о приеме на работу я написал в последний день ноября.

— Слава звонил, интересовался, как у тебя дела, — как бы между прочим замечает Вязовская. — А вы что? — А что я, сказала как есть: парень ты смышлёный, пришел со своими идеями, а что не знаешь — схватываешь на лету.

— Ну спасибо, — смущаюсь я.

— Не за что, — добродушно улыбается она и тут же добавляет в голос жёсткости. — Смотри, Алексей, не подведи меня, я за тебя перед директором объединения поручилась. «Чародейка» — флагман в сфере парикмахерского искусства не только Москвы, всего Советского Союза.

— Не подведу, Антонина Васильевна, — обещаю я, проникшись важностью момента.

В половине восьмого утра в понедельник 3 декабря, аккурат в свой день рождения я переступил порог парикмахерской «Чародейка». Сегодня мне предстояло работать в первую смену. Здесь меня встречали уже как старого знакомого — примелькался, хотя и появлялся в первой половине дня по субботам. Однако Антонина Васильевна, проводящая перед началом рабочего дня в женском зале небольшую летучку, где собрались мастера и из мужского, всё же представляет меня будущим коллегам:

— Товарищи, сегодня в нашем трудовом коллективе на одного человека стало больше. Прошу любить и жаловать — Алексей Михайлович Бестужев.

В зале раздались аплодисменты, в которых прорезался чей — то женский голос: «Да знаем мы его!»

— Это хорошо, что знаете, — продолжила директриса. — Алексей будет работать в женском зале, надеюсь, он зарекомендует себя с самой лучшей стороны и станет достойной заменой нашему многоуважаемому Науму Абрамовичу, который через две недели нас покидает. Наум Абрамович, проводим вас достойно, всё — таки вы работаете в «Чародейке» с момента её открытия… Так вот, Алексей предлагает новые причёски, также он успел продемонстрировать новые методы окрашивания. Кроме того, он согласился поделиться своими наработками с коллегами, то есть с вами, но внедрять их мы начнём только после утверждения в Министерстве бытового обслуживания РСФСР, которое составит и расценки. Стрижём мы, как известно, по ГОСТу. Хочется верить, что новаторские идеи товарища Бестужева получат одобрение на самом высшем уровне. И кстати, он у нас сегодня именинник, и по этому поводу вручаю вам, Алексей, ваш первый набор парикмахерских инструментов.

Под аплодисменты и немного завистливые взгляды коллег получаю в своё пользование ножницы от всё той же фирмы «Wella», две расчёски (пластмассовую и металлическую), брашинг (с ностальгией вспомнился оставшийся в будущем электрический брашинг, сочетающий в себе также функции фена), плюс россыпь бигуди и «косточек» для крупной, средней завивки и «химии».

Не помешали бы филировочные ножницы, видимо, придётся и впрямь выходить на фарцовщиков. Не брать же взаймы у коллег. Машинка для стрижки с несколькими насадками имелась при каждом рабочем месте, но это считалось всё же больше аксессуаром мужского зала, и по большей части ею пользовались редко. Также в тумбочке каждого мастера стояли флаконы с шампунями, красящими средствами (включая крем — краску «Koleston») и лаком для волос.

Далее Антонина Васильевна проинструктировала мужского мастера и по совместительству председателя профкома Ольгу Барышникову, чтобы не забыла оформить меня членом профсоюза. Почему бы и нет, профсоюзы дают неплохие ништяки в виде тех же самых бесплатных путевок во всесоюзные здравницы. На Мальдивы и Паттайю я ещё неизвестно когда попаду, так что Ялта с Пицундой в данной ситуации — далеко не худший вариант. Даже Дом отдыха в Подмосковье и то сгодится на худой конец.

Выслушав напутствие Вязовской, я клятвенно пообещал, что буду стараться не посрамить честь советского парикмахера, после чего мне было выделено крайнее к окну рабочее место с набором собранных с миру по нитке инструментов. А ещё 5 минут спустя в это кресло уселась моя первая клиентка, попросившая сделать «химию». Наум Абрамович по ходу обучения доверял мне некоторых клиенток, да и на курсах я сдавал экзамен, делая как раз химическую завивку, но всё равно лёгкий мандраж присутствовал. К счастью, первый блин вышел не комом, и второй клиентке я уже уверенно сделал окрашивание той самой немецкой крем — краской, стрижку и укладку. Не заметил, как втянулся в работу. Единственное, что омрачало настроение — запрет на ещё не запатентованные в Министерстве стрижки.

Из ритма, когда на часах было 13.15, меня вывела лишь работавшая по соседству Настя Кузнецова, предложившая сходить перекусить в кафе на втором этаже.

— Мы обедать ходим по очереди, — объясняла она, пока мы поднимались наверх. — Иногда к нам клиенты идут по записи, на конкретное время, а так, если не аврал, выкраиваем минут 15–20 на обед. Так — то я с Наташей Анисимовой хожу, но у неё дочка приболела, она на сегодня отпросилась, врача вызвали на дом. А кто — то вообще предпочитает обедать дома, одни после смены, а вторые перед сменой… Слушай, а тебя правда к нам рекомендовал Вячеслав Зайцев?

— Есть такое, — немного смутился я, предвосхищая перешёптываний коллег за моей спиной.

— Тогда понятно, у нашей Антонины дочка в ОДМО манекенщицей работает, — как ни в чём ни бывало заявила Настя, пристраиваясь в конец очереди. — Как говорится, слуга за услугу. Ну так здесь чуть ли не половина по блату, а ты тем более мастер неплохой, да что там, получше многих из нас, все же помнят, как ты в первый день из нашей мымры сделал красотку.

«И никакая она не мымра!», — всплыла в памяти фраза из ещё не снятого Рязановым «Служебного романа».

Я взял «Витаминный салат», тарелку борща со сметаной, макароны с приличным на вид и, как оказалось, на вкус тоже шницелем, два кусочка хлеба, компот и ещё тёплый пирожок с луком и яйцом. Всё это мне обошлось в 90 копеек, и по привычке сделал в уме нехитрый подсчёт, хватит ли мне денег до зарплаты. Причём эта зарплата составляет обещанные Вязовской 100 рублей, плюс квартальная премия минус разного рода взносы. На кондитерской фабрике я устал сдавать по 50 копеек на разного рода взносы, включая дважды случившееся разрешение от беременности сотрудниц предприятия, которых ввиду их нахождения в декрет я и в глаза не видел. Опять же, теперь придётся платить за койко — место в общежитии. Похоже, выжить в такой ситуации будет затруднительно.

По ходу обеда Настя о чём — то меня расспрашивала, я механически отвечал, следя лишь за тем, чтобы не сболтнуть лишнего. По — прежнему приходилось придерживаться официальной версии с потерей памяти. Доедая борщ, я вспомнил, как в день нашего знакомства Антонина Васильевна заикнулась о некоторых нюансах, делающих жизнь парикмахера «интереснее» и, перебив болтливую соседку, в этот момент ковырявшую вилкой пюре с гуляшом, поинтересовался, что это за нюансы. Та, прежде чем ответить, быстро оглянулась по сторонам и заговорщицки зашептала.

— В общем, сам понимаешь, на нашу зарплату ноги протянешь, поэтому приходиться крутиться. Чаевые — это само собой, но мы ещё берёмся за надомную работу. Практически у каждой из нас есть клиенты, либо мы к ним в свободную смену или выходной ходим со своим набором парикмахерских принадлежностей, либо они к нам. Если мы к ним — выходит чуть дороже, нужно учитывать затраченное время и расходы на транспорт. Опять же, расходные материалы приходится приобретать за свой счёт, с работы много не унесёшь, тем более действует строгий подсчёт. А материалами пользуемся импортными, сам понимаешь, в какую копеечку это влетает. Но в целом за работу на дому мы берём практически по расценкам «Чародейки», только клиент платит не кассиру, а нам, так что мы в любом случае в плюсе.

— И сколько у тебя таких клиентов?

— Постоянных семеро, а в целом за месяц набирается иногда десяток. Ну и считай, в среднем с одной выходит трояк, потому что кому — то нужна просто укладка, а кому — то подавай окраску с «химией». Так что всяко 130–150 рублей лучше, чем 100. Плюс к тому полезные знакомства. Вот я, например, обслуживаю администратора цирка на Вернадского. Как понадобится — позвоню ей, и она распорядится, чтобы для меня и сына оставили два билета. Или для кого — то из моих коллег, потому что кто — то обслуживает такого же администратора, только из театра, и мы можем попросить друг за друга. Или вот Ася Петрова из мужского зала стрижёт директора «Новоарбатского» гастронома, у неё всегда в холодильнике дома вырезка, а не то безобразие из костей и жил, что выкладывается на прилавки. А куда сейчас без блата?

М — да, картина, если честно, вырисовывается безрадостная. Если мы хотим официально именоваться оплотом социализма во всём мире, но чтобы население этого «оплота» жило по — человечески, так или иначе придётся идти по китайскому пути. Вот только кто станет его претворять в жизнь? С деятелями типа Брежнева и его кликой каши уже не сваришь, у них задача — дожить спокойно и сытно свой век, не забыв о детях и внуках. Там уже всё прогнило. Если всё оставить как есть — страна уверенно скатится к развалу, повторяя пройденный в моей реальности путь. Может вообще лучше ничего не трогать?

«А как же Афганистан, как же развал страны Горбачёвым и Ельциным, как же разгул бандитизма в 90—е, в результате которого ты сам остался сиротой? — поддела меня совесть. — Тебе плевать на миллионы будущих разрушенных судеб, на стариков, которые будут умирать в нищете, на спивающихся мужиков, на садящуюся на иглу молодёжь? На то, что зарплату вместо денег станут выдавать продукцией, которую и продать — то никому нельзя? На то, что население страны сократится чуть ил не вдвое, и отнюдь не за счёт отколовшихся республик? На то, что в итоге Россией станет управлять кучка олигархов? Конечно, легче об этом не думать, а просто пытаться как — то устроиться в этой жизни. А может, ты неспроста оказался в этом, мать его, 1973 году? Может, всё — таки, Лёха, стоит рискнуть и попытаться что — то изменить?»

— Алексей, ты чего такой? — вывел меня из тяжких раздумий голос Насти.

— Что? А, прости, задумался что — то. Кстати, не подскажешь, у кого можно заказать филировочные ножницы?

— Сведу тебя с человеком, ему из — за границы привозят на заказ, только это придётся подождать и отдать за них рублей пятьдесят. Найдёшь столько? Если что, выручим, или в кассе взаимопомощи займёшь… Гляди, кто вон за тем столиком в углу.

Я проследил за её взглядом. За дальним столиком мужчина со смутно знакомым лицом неторопясь потягивал кофе и задумчиво поглядывал сквозь оконное стекло на зимнюю Москву.

— Ты что, не узнал? Это же Баталов!

И точно! А я — то думаю, кого он мне напоминает. В моём 2019—м Баталова уже и в живых нет, а сейчас он выглядит вполне ещё ничего, даже не пенсионер, наверное. Так ведь сколько их ещё, живых звёзд советского театра и кино, певцов и музыкантов… Со временем, глядишь, не только Баталова увижу вживую.

— Он у нас в мужском зале раз в месяц стрижётся, у одного и того же мастера, Регинки Редичевой. Вообще — то к нам стричься много кто из артистов приходит, даром что парикмахерская работает без году неделя. Высоцкий, например, Александр Демьяненко, Михаил Пуговкин… Да и в женском зале знаменитых клиенток хватает: Эдита Пьеха, Наталья Фатеева, Валентина Малявина… Однажды ко мне Марианна Вертинская в кресло села. Ну а что ты хотел, наша парикмахерская хоть и открылась не так давно, но сразу же стала самой популярной в Москве. Я до этого в «Красном маке» работала, тоже престижное место, но с этим, конечно, не сравнится… Ой, что же это мы с тобой всё сидим, работать пора бежать! Хорошо бы Антонине Васильевне на глаза не попасться.

Однако обошлось, никто нас не хватился, а под конец моей смены ближе к 2 часам дня Вязовская сама села ко мне в кресло, попросила обновить свой middle — bob и наконец — то прокрасить корни крем — краской. Причём после того, как мы закончили, пошла в кассу и заплатила три рубля пятьдесят копеек, по каким — то своим аналогиям высчитав, какие услуги на такую сумму можно получить в женском зале, если пока стрижка «middle — bob» не одобрена в Министерстве и не внесена в прейскурант цен.

На следующий день я работал во вторую смену, с 14 до 20 часов, а вечером, наслаждаясь лёгким морозцем, неторопясь брёл к станции метро, проложив путь через Старый Арбат. В эти годы он разительно отличался от того Арбата, к которому я привык. Ни кафешек тебе, ни макдональдсов, ни привычной иллюминации… Фонари стоят через пень колоду, ещё немного света дают окна старых домов, за которыми изредка мелькают тени их обитателей. Чёрные провалы подворотен напоминали жерла пылесосов, грозя втянуть в своё чрево редкого прохожего. И это центр многомиллионного города! Хотя и в центре Нью — Йорка попадаются такие закоулки, что туда без сопровождения пары копов лучше не соваться. Помнится, в прошлом году (это для меня «в прошлом») решил я пройти дворами, чтобы сократить путь к отелю. Когда меня окружили четверо молодых, темнокожих парней и предложили расстаться с наличностью, айфоном и Apple Watch, я с благодарностью вспомнил уроки Палыча. Когда двое легли, не подавая признаков жизни, оставшаяся парочка предпочла включить заднюю передачу. Надеюсь, их менее удачливые друзья не остались инвалидами.

Вот и здесь что — то типа гарлемских трущоб. Тем не менее, я был счастлив. После пропахшего ядрёными лаками женского зала парикмахерской дышалось легко, в какой — то момент я остановился, снял кепку, чтобы не свалилась и, закрыв глаза, подставил лицо снежинкам. Те таяли, стекая каплями вниз по щекам, подбородку и шее, исчезая где — то под шарфом. Мне было хорошо. Я наконец — то занимаюсь любимым делом, и ни о чём другом думать пока не хотелось.

— Ты что делаешь?! Стой! А ну верни немедленно!

Отчаянный крик выдернул меня из нирваны, заставив вернуться на грешную землю. Кричала девушка, или, вернее, молодая женщина лет около тридцати, в сбившемся на затылок платке, а в сторону ближайшей подворотни от неё улепётывал с женской сумочкой в руках какой — то мужик. Понятно, гоп — стоп средь белого дня, вернее, вечера. А ещё говорят, что в СССР преступность была чуть ли не на нуле.

Сунув кепку в карман, чтобы не свалилась во время бега, я что было сил припустил за грабителем. Пробегая мимо жертвы, про себя отметил, что девица очень даже ничего, и тут же себя одёрнул: не о том думаешь, Лёха, думай, как не поскользнуться и догнать преступника. Тот, видимо, не ожидал столь быстро начавшейся погони и, похоже, даже не сразу понял, что она началась, так как бежал я бесшумно, во всяком случае, без криков, и не топая подошвами по укрытому снегом асфальту. Лишь когда расстояние между нами сократилось метров до пяти, ворюга заметил, что его преследуют. Однако, судя по тому, как он тяжело, с хрипотцой, дышал, было похоже, что на ускорение мужик просто не готов. Небось дымишь как паровоз, вот и результат, не без доли ехидства подумал я, толкая убегавшего в спину. Тот, потеряв равновесие, неловко взмахнул руками и распластался животом на убелённом снегом асфальте. Впрочем, он тут же перевернулся на спину, и лёжа попытался меня лягнуть. Не на того напал, дядя! А ведь и впрямь дядя, какой — то потрёпанный жизнью мужик лет сорока, думал я, уворачиваясь от удара и тут же носком своего полусапога как следует заехав по колену другой ноги. Да ещё и перегаром, кажись, несёт, совсем не готовился гражданин к ограблению, на что только надеялся?

Не теряя времени, я прыгнул ему на грудь и в стиле бойца смешанных единоборств начал наносить удары по лицу. После четвёртого или пятого удара прекратил избиение совсем уж сомлевшего оппонента, подобрал лежавшую рядом сумочку и, схватив грабителя за воротник куцей телогрейки, заставил принять вертикальное положение, не забыв нахлобучить его на голову шапку. Зима всё — таки, вдруг простудится.

— Давай двигай, — подтолкнул я его в спину, не отпуская воротника.

Тот невнятно матерился, но шёл сам, иначе я просто упарился бы его тащить. Пока я даже не знал, что с ним делать, во всяком случае, это мой трофей, который я обязан продемонстрировать жертве, прежде чем вернуть ей похищенное. Подходя к месту преступления, я услышал взволнованный голос:

— …выхватил прямо из рук и бросился бежать. А за ним какой — то молодой человек побежал, не знаю, то ли догнать пытался, то ли с ним заодно.

— Первый вариант верен.

Я вытолкнул воришку в круг света под фонарь, где в этот момент пострадавшая излагала милиционеру и ещё паре стоявших рядом зевак хронологию происшедших событий.

— Ой, вот же они!

Девица в этот момент была чудо как хороша! Стройные ножки в модных и на вид совсем не зимних сапожках под колено, приталенное пальтишко до середины бедра, из — под платка выбивается длинная прядь, на щёчках румянец, глаза блестят, чуть пухлые губки приоткрыты… Я аж залюбовался, на мгновение ослабив бдительность, чем едва не воспользовался грабитель, тут же сделавший попытку вырваться. Но в этот момент его уже держал за рукав телогрейки представитель правоохранительных органов.

— А — а, Фунтиков, он же Фунт, — довольно осклабился тот. — Давненько не виделись. Что, за старое взялся? Похоже, пора тебя отправлять за 101—й километр.

— Это ваше, если не ошибаюсь? — протянул я даме сумочку.

— Простите меня Бога ради, — прижала она к груди ладошки в пушистых варежках. — Я подумала, что вы могли быть заодно, просто вы пробежали мимо…

— Ничего страшного, на вашем месте так могла подумать любая. Держите наконец сумочку.

— И проверьте её содержимое, — добавил милиционер.

Со второй попытки мне удалось вручить ей сумочку, в которой 20 рублей с мелочью и косметичка оказались нетронутыми. Тем временем подъехала вызванная по рации дежурная машина с отделением сзади для задержанного. Я попытался отмазаться от поездки в РОВД, но мне заявили, что обязаны взять с меня показания, равно как пострадавшая должна написать заявление. Её слабая попытка возразить, что, может, не стоит и она, получив сумочку обратно, пойдёт домой, действия не возымела. Так что всей компанией нам так и пришлось, втиснувшись в «газик», двигать в райотдел милиции.

Допрос проводил дежурный капитан. Из того, что я услышал, узнал, что пострадавшую зовут Елена Владимировна Кислова, она работает художником — реставратором в Государственном музее изобразительных искусств имени Пушкина, что она в разводе, а дома её ждёт 5—летняя дочка, оставшаяся на попечении бабушки. И что бабушке — маме Елены Владимировны — нужно домой, так как дома муж — дедушка Кисловой — лежит со сломанной ногой, и за ним нужен уход. А она и так задержалась, заходила к подруге забрать долг 15 рублей. В общем, чем быстрее она попадёт домой — тем быстрее её мама убежит к травмированному папе, и она уже готова подписать что угодно, лишь бы её уже, наконец, отпустили.

— Можем выделить служебный автомобиль, если так сильно торопитесь, — сочувствующе заметил капитан.

— Нет, спасибо, мне отсюда до дома буквально три квартала. Я так — то с работы пешком хожу, за полчаса добираюсь.

— Ну смотрите, дело ваше. Когда будет суд, мы вас вызовем повесткой. Пока свободны.

— Я могу проводить. Мало ли, вдруг ещё какой — нибудь Фунтиков захочет поживиться содержимым вашей сумочки.

Кислова посмотрела на меня и длинными, изящными пальцами отбросила с глаз прядь волос. Ресницы у неё густые и, похоже, свои, отметил я про себя на автомате.

— А что, тоже вариант, пусть ваш спаситель вас и проводит, — обрадовался капитан. — Только сначала придётся тоже поставить подпись. Кстати, паспорт — то у вас свежий…

— Так ведь месяц назад получил.

— А со старым что, потеряли?

Интересно, сколько мне ещё предстоит пересказывать мою историю? Вздохнув, я принялся за краткий пересказ, после которого капитан не поленился позвонить домой моему участковому и проверить информацию.

— Да — а, любопытная история, — покачал головой дежурный. — Ладно, пока все можете быть свободны.

Идти и впрямь оказалось недалеко, моя новая знакомая жила в районе станции метро «Смоленская». Причём она не так уж и спешила, видимо, тоже наслаждаясь тихой погодой и неторопливо падавшими снежинками. По пути Лена ещё раз выразила свою глубочайшую признательность за поимку преступника, и снова попросила прощения за своё предположение о моём соучастие в ограблении, на что я отреагировал фразой типа: «Да ладно, дело житейское».

— А вообще я первый раз встречаю мужчину — парикмахера, да ещё женского мастера, — улыбнулась она, напомнив тем самым о моих недавних откровениях в РОВД.

— Ага, сегодня был мой второй официальный рабочий день в «Чародейке». А мой вчерашний дебют совпал с моим днём рождения.

— Серьёзно?!

Я с невозмутимым видом достал и раскрыл паспорт.

— Это вам вчера тридцать четыре стукнуло, получается? Что ж, поздравляю!

— Спасибо, а вам сколько, если не секрет?

— Вообще — то женщин о возрасте спрашивать не принято… Ладно, откровенность за откровенность. Мне двадцать восемь, я в разводе три года, и моей дочке пять лет…

— А сейчас с ней сидит бабушка, которой очень нужно к загипсованному дедушке, и поэтому мы мчимся домой как наскипидаренные, — не удержался я от лёгкого стёба.

— Ой, ну сил с вами нет, — негромко рассмеялась она. — А ведь правда, гуляем как влюблённые, и в ус не дуем, а мама — то, наверное, волнуется. Я ведь должна была уже час назад быть дома… Кстати, нам в эту подворотню… А вот и мой дом, спасибо, Алексей, что проводили.

Мы остановились у небольшого дворика, в глубине которого высилось 4—этажной здание, по виду довоенной постройки.

— Давайте уж провожу до подъезда, и мне, и вам будет спокойнее, — предложил я.

Мне почему — то не хотелось с ней расставаться, в душе поселилось такое чувство, будто я знаю её целую вечность. У двери подъезда мы какое — то время стояли молча, наконец Лена выдохнула вместе с облачком пара:

— Пока мы шли, я думала, а вдруг где — то у вас есть и жена, и дети, а вы об этом забыли… Может же быть такое?

— Не исключено, — пожал я плечами. — Но какое — то внутреннее чувство подсказывает, что все эти годы я искал ту единственную, при виде которой моё сердце встрепенётся и скажет: «Лёха, это она, та, которую ты ждал всю свою жизнь. И если ты упустишь свой шанс — другого уже не будет». И кажется, сейчас оно… встрепенулось.

Опустив глаза, она закусила губу, и даже в слабом свете уличного фонаря было заметно, как зарделись её щёки.

— Спасибо вам ещё раз, до свидания!

Хлопнула дверь подъезда, и я остался один. Снег усилился, похоже, к утру навалит сугробы, и коммунальным службам, включая двужильных дворников, ни свет ни заря предстоит тяжкий труд. А мне не помешало бы поспешить, так как после 23.00 в общежитии начинает действовать комендантский час, и лезть наверх по пожарной лестнице, стучась в окно соседям, мне совсем не улыбалось. А мысли упорно возвращались к моей новой знакомой, и на душе было отчего — то радостно, светло и грустно одновременно.