Стилистика русского языка

В русском языке исключительным богатством экспрессивных оттенков отличаются суффиксальные образования существительных, обозначающих лицо: девочка - девчурка - девчушка - девчонка - девчоночка - девонька - девулька - девка - деваха; старик - старичок - старикан - старикашка - старичишка. Русское словообразование позволяет нанизывать аффиксы субъективной оценки, так что «экспрессивное напряжение слова может выразиться в удвоении, утроении суффиксов»: Дочурочка, бабуленция, крохотулечка, духотища, срамотища.

Интересна в стилистическом плане и префиксация существительных. Ей обязаны своей выразительностью такие, например, слова, как раскрасавица, сверхчеловек, суперколосс, ультрамода, экстросовершенство. Однако префиксальный способ словообразования уступает суффиксальному и по количеству продуктивных моделей, и по богатству экспрессивных оттенков.

Для словообразования прилагательных также в высшей степени характерно выражение различных оценочных значений с помощью аффиксации. Разнообразны суффиксы субъективной оценки, имеющие положительную эмоциональную окраску: маленький, малюсенький, а также-отрицательную: вертлявый, высоченный, завалящий, холоднючий. Экспрессивны приставочные образования прилагательных, указывающие на степень проявления признака: всевластный, всесильный, предобрый, прескучный, развеселый, разудалый. Особой выразительностью обладают и словообразовательные модели прилагательных типа милый-милый, долгий-предолгий, которые указывают на сильное проявление признака.

Числительные, как правило, не образуют экспрессивных форм с помощью аффиксации. Исключение составляют лишь те, которые совмещают значение числительных и других частей речи. Так, слова тысяча, миллион, миллиард, сохраняющие грамматические признаки имен существительных, образуют формы субъективной оценки: тысчонка, миллиончик.

В составе неопределенно-количественных слов, совмещающих функции числительных и наречий, суффиксальные экспрессивные образования не редкость: немножко, немножечко, маленько, маленечко, многовато, маловато, столечко.

Среди местоимений можно указать такие, которые благодаря суффиксам получают экспрессивную окраску: всяческий, нашенский, ничегошеньки, никогошеньки, таковский. Все они снижены; причем некоторые выражают иронию, пренебрежение.

В стилистическом словообразовании наречий отражаются закономерности аффиксации тех частей речи, с которыми они соотносительны, и прежде всего существительных и прилагательных: рядком, вприкусочку, вприсядочку, давненько, недалечко, полегоньку, ранешеньку, а также числительных: помаленьку, нисколечко и местоимений: по-свойски, по-нашенски. Отдельные словообразовательные модели типичны только для наречий: опосля, впервой, вдругорядь.

Глагольное словообразование, для которого не характерны словообразовательные формы, уступает именному по силе экспрессии (ср. «странное» словечко у В. Хлебникова: Кому сказатеньки, как важно жила барынька?). Однако и среди глаголов можно выделить ряд интересных словообразовательных моделей с яркой стилистической окраской. Как правило, экспрессивны глаголы, образованные от местоимений: якать, тыкать, выкать; междометий: ахать, охать, мукать, тявкать, а также от существительных и качественных прилагательных, имеющих оценочное значение: базарить, горланить, глупить, грубиянить, ловчить, жульничать, лентяйничать, подличать.

Среди глагольных новообразований продуктивны сниженные глаголы на -ничать: активничать, дипломатничать, насмешничать, подхалимничать, принципиальничать и др. их дополнительные смысловые оттенки - неодобрение, порицание.

Другая продуктивная модель - глаголы на -ить, образованные от существительных: бюллетенить, температурить. Они также выделяются сниженной окраской. Разговорно-просторечный характер отличает глаголы типа тормознуть, спекульнуть.

Для глагольного словообразования весьма характерно снижение стиля путем прибавления постфикса -ся, который в этом случае не влияет на залоговое значение глагола: звониться, зеленеться, краснеться, маячиться, обещаться.

В арсенале словообразовательных средств глагола большое место занимает префиксация, которая нередко вносит изменения не только в семантику слов, но и значительно усиливает их экспрессивную окраску, превращая глаголы межстилевые в разговорные и даже просторечные: тратиться - поистратиться; франтить - прифрантиться - выфрантиться.

Среди многочисленных приставочных образований глаголов особое внимание стилиста привлекают те, которые имеют сильную экспрессию, хотя образованы сочетанием нейтральных основ с нейтральными аффиксами: добегаться, забегаться, отбегаться, уездиться, уходиться, обхохотаться, подзаработать, прихватить, попридержать и др. Именно приставки создают особую выразительность таких глаголов, указывая на высокую степень интенсивности действия или на разнообразные оттенки его проявления (исчерпанность, ограниченность и т.д.) и придавая словам сниженную, разговорную окраску.

Кроме знаменательных частей речи, стилистическую активность в процессе аффиксации проявляют междометия и частицы. Многие из них получают яркую экспрессию благодаря суффиксам: баюшки, баюнюшки, охохонюшки, агушки, агунюшки, аиньки (частица а), нетушки, спасибочко и др. К этим эмоционально окрашенным словам примыкают и изолированные формы изменяемых частей речи, трансформированные в результате экспрессивной суффиксации: спать - спатеньки; потягушки, потягушеньки, потягунюшки. Эти слова употребляются только в устной речи с экспрессией ласкательности, причем обычно при обращении к детям.

4.1.1.

Экспрессивное словообразование в художественной и публицистической речи

В художественной речи сложилась давняя традиция стилистического использования слов с аффиксами субъективной оценки. Обращение писателей к экспрессивному словообразованию в разные эпохи отражало не только лингвистический вкус времени, но и условности литературных стилей и методов.

На заре российской словесности, в XVIII в., слова «умалительные» и «увеличительные» считались принадлежностью низкого стиля и употребление их, согласно теории трех штилей М.В. Ломоносова, было возможно лишь в «подлых» жанрах (баснях, сатирах, комедиях). Причем обращение к оценочной лексике не отражало эмоционального отношения автора к предмету описания: Под землю ты заключен, жить бы нам в домишке; да и ползаешь всегда только по землишке (Тр.).

Новым шагом в освоении стилистических ресурсов русского словообразования был отбор «нежных», «чувствительных» слов писателями-сентименталистами, создавшими вокруг оценочной лексики особый ореол «приятности»: Восходящее светило дня пробудило все творение: рощи, кусточки оживились, птички вспорхнули и запели, цветы подняли свои головки… (Карамз.)

Лингвистическая полемика начала XIX в. привела к переоценке уменьшительно-ласкательных слов, многократно повторявшихся в «новом слоге». Это дало повод к ироническому их переосмыслению. А.С. Пушкин в лицейский период пародировал поэтическую речь, «украшенную» уменьшительно-ласкательными суффиксами:

Ах, сударь, мне сказали -

Вы пишете стишки,

Увидеть их нельзя ль?

Вы в них изображали,

Конечно, ручейки,

Конечно, василечек

Иль тихий ветерочек,

И рощи, и цветки.

В то же время писатели начала XIX в. отразили и стилистическое использование слов с суффиксами субъективной оценки, свойственное живой разговорной речи. Так, в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» Фамусов употребляет эти слова, стараясь показать расположение к собеседнику: Прозябли вы, согреем вас; отдушничек отвернем поскорее; они придают его речи ироническую окраску: Будь плохенький, да если наберется душ тысячки две родовых - тот и жених; создают фамильярно-непринужденный тон его высказываний: Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку, ну как не порадеть родному человечку! Употребление уменьшительно-ласкательных слов Молчалиным подчеркивает льстивые интонации в его репликах: Ваш шпиц - прелестный шпиц, не более наперстка, я гладил все его: как шелковая шерстка . В монологах Чацкого экспрессивное словообразование выполняет сатирическую функцию: Французик из Бордо. Посмотришь, вечерком он чувствует себя здесь маленьким царьком .

В поэзии Пушкина эта оценочная лексика отразила все богатство красок словообразования разговорной речи, став источником юмора, шутки (вспомним «Домик в Коломне»). Особенно щедр поэт на уменьшительно-ласкательные слова в произведениях, близких к устному народному творчеству: В руки яблочко взяла, к алым губкам поднесла, потихоньку прокусила и кусочек проглотила.

Стилистическое применение экспрессивного словообразования в творчестве крупнейших русских писателей обусловлено особенностями их слога и конкретными художественными задачами, которые решались при отборе выразительных средств языка для того или иного произведения. Некоторые авторы активно использовали этот источник экспрессии (И.С. Тургенев, М.Е. Салтыков-Щедрин, Н.А. Некрасов), другим эта манера была чужда (А.П. Чехов, Л.Н. Толстой). У Щедрина экспрессивное словообразование выполняет чаще всего сатирическую функцию. Так, в создании психологического портрета Иудушки-кровопивушки «ласковые» слова с суффиксами субъективной оценки играют важную стилистическую роль: они придают речи Головлева слащавость, елейность, подчеркивают его лицемерие, ханжество: А знаете ли вы, маменька, отчего мы в дворянском званье родились?… Сидели бы теперь в избушечке, да горела бы у нас не свечечка, а лучинушка, а уж насчет чайку да кофейку - об этом думать бы не смели! Сидели бы; я бы лаптишечки ковырял, вы бы щец там каких-нибудь пустеньких поужинать сбирали…

У Ф.М. Достоевского наиболее яркое воплощение получило стилистическое использование словообразования для создания речевой характеристики социально приниженного героя. В романе «Бедные люди» Макар Девушкин обильно пересыпает свою речь уменьшительно-ласкательными словами: …Было мне всего семнадцать годочков, когда я на службу явился; Стыдненько мне было, Варенька!; А оттого, что я смирненький, оттого, что я тихонький, а оттого, что добренький! В иных случаях обращение героев Достоевского к уменьшительно-ласкательным суффиксам получает тонкое психологическое обоснование. Например, они создают насмешливо-язвительный тон речи следователя Порфия Петровича в романе «Преступление и наказание»: Я знаю, он моя жертвочка; Говорит, а у самого зубки во рту один о другой колотятся; Губка-то, как и тогда, вздрагивает.

Н.А. Некрасов показал искусное применение слов с суффиксами субъективной оценки для достижения народно-поэтического звучания речи: Доля ты! - русская долюшка женская!; Ты прости, прости, полянушка!..; Белый плат в крови мокрехонек!; Мало слов, а горя реченька, горя реченька бездонная… поэт осваивает новые пласты экспрессивной лексики с размерными суффиксами: Вон - направо - избенки унылые; Чу! клячонку хлестнул старичина; Попрощался со скотинкою; тихо по двору похаживал да постукивал топориком .

В сатирических произведениях Некрасова формы субъективной оценки были действенным средством достижения сарказма: Статейку тиснул в пол-листа какой-то господин Давыдов о пользе плети и кнута; Так за эту бы речь мужичонку посечь.

В современной литературе и публицистике экспрессивное словообразование выступает прежде всего как средство создания иронической, сатирической окраски речи. Такие стилистические возможности аффиксации оценил еще В. Маяковский: в его политической сатире формы субъективной оценки придают речи резкое памфлетное звучание: Болтают язычишки газетных строк… Слушай! Министерская компанийка!

У современных писателей и публицистов экспрессивные словообразовательные средства весьма разнообразны. В журналистике не редкость такие «находки», как порнуха, депрессуха (от депрессия), бомжатники (ночлежники для бомжей), водяра (водка), обряжуха и т.д. ограничимся лишь одним примером: Женщина с четырьмя детьми из российского городка поругалась с мужем и ушла от него вместе со всеми детьми (!). Теперь бомжует в столице. А некоторые бомжихи, так те своих детей вообще продают «в хорошие руки». Эдак миллиона за два… А сами ищут приюта в бомжатнике.

Чем «свежее» аффиксальное новообразование, тем больше оно впечатляет. Даже политики не отказываются от подобных экспрессем. По свидетельству корреспондента, описывавшего встречу главы государства с избирателями, «В Ярославле предвыборный лексикон президента обогатился несвойственными ему словообразованиями: «Вперед, на борьбу с коммуняками! - взывал Борис Николаевич к напирающим на ограждение ярославцам» (Комсомольская правда. - 1996. - 5 мая).

Однако не всегда экспрессивное словообразование стилистически мотивировано. Например, рассказывая о бандитском нападении на кандидата в губернаторы в Ульяновске, журналист средствами аффиксации придает речи насмешливо-ироническое звучание, словно о таком событии можно писать в веселом, юмористическом тоне:

С другим желающим руководить областью - А. Кругликовым-потусторонняя сила обошлась покруче. Вечерком ему на квартиру позвонил некто и поинтересовался, когда А.Л. выезжает из дому. Доверчивые родственнички сказали. (…) Люди из «скорой» привели его в чувство, вывели из состояния шока. Потом выстригли вокруг ран волосы, смазали головушку зеленкой…

Забинтованный партийный вожак стал похож на молодого коногона из известной песни. Но если снять повязку-как же с полуостриженной, к тому же покрашенной в зеленый цвет головой, как явиться к избирателю?

(«Нечистая сила на родине Ленина» // Известия. - 1996. - 20 окт.)

Важно подчеркнуть, что уменьшительные и увеличительные суффиксы в контексте могут выражать различные оценочные значения. Так, уменьшительные формы от нейтральных слов передают и неодобрение: Порядочки у них тут!, и восхищение: У-ух, старик, и матерьяльчик для повести я отхватил!; увеличительные - и значение большого размера: Вон какая квартирища! (Роз.), и положительную оценку: Важнецкий диванище (Ф.К.), и отрицательную: От вашего табачища и здорового вытошнить может (Гайд.). Появление различных стилистических оттенков у слов с «размерными» суффиксами отмечается как характерная черта развития современного русского языка.

4.1.2.

Стилистическое переосмысление форм субъективной оценки в современном русском языке

В современном русском языке происходит процесс стилистического опрощения уменьшительно-ласкательных слов. В живой речи они часто употребляются без всякого стилистического задания, как своеобразная «форма разговорности»: Еще одна страничка осталась, статью дописываю; Можно, я холодненькой водички добавлю?

Слова с аффиксами, которые обычно считаются формами отрицательной экспрессии, в обиходной речи также не воспринимаются как средство выражения негативного отношения: Алка говорит, что скучно там; Бабка опять заболела. А некоторые существительные со значением лица, особенно часто встречающиеся в диалогах, не только утратили оттенок пренебрежительности, но и получили положительное оценочное значение; ср.: Девчонка с ним шла красивая; Как же не радоваться: мой мальчишка из армии возвращается. Нейтрализация этой лексики связана с ее частотностью в разговорном стиле.

Из этого, однако, не следует, что обращение к формам субъективной оценки всегда стилистически мотивировано. В разговоре с ребенком, например, слова с суффиксами субъективной оценки употребляются в их исконном уменьшительно-ласкательном значении: Дай маме ручку; Машенька, возьми куколку; Головка болит? В обращении врача к больному они могут выражать сочувствие, участие: Таблеточки принимаете?.. Выпишем пустырничек, валерьяночку… обязательно прогулочки… Хотя в подобных случаях чувствуется «приторность» речи, в чем, по мнению В.Виноградова, сказываются черты «речевого мещанства».

Еще более претит стилистической норме пристрастие к «ласковым» словечкам некоторых людей, стремящихся быть «подчеркнуто вежливыми» в аптеке, у канцелярского стола, в телефонных разговорах. Можно порой услышать: Будьте добры, мне горчичнички и валокординчику; Мне справочку…; Номерочек не подскажете?; В понедельничек позвоните… Стилистика дает резко отрицательную оценку подобной речевой практике.

Обилие экспрессивных вариантов с уменьшительными, уничижительными и ласкательными суффиксами является характерной чертой современных бытовых диалогов. Введение такой оценочной лексики в разговор сообщает ему фамильярную, интимную окраску, иногда выражает сочувствие, иронию и во всех случаях придает речи характер живой, непринужденной беседы.

4.1.3.

Функционально-стилевая закрепленность словообразовательных средств русского языка

Русское словообразование отличается стилистической гибкостью. Путем аффиксации создаются словообразовательные варианты, получающие определенную функционально-стилевую закрепленность. Те или иные словообразовательные модели оказываются более продуктивными в определенных стилях.

Противопоставлены прежде всего книжные и общеупотребительные или разговорные словообразовательные варианты, у которых только аффиксы определяют их функционирование в речи. Так, книжный характер отглагольных существительных с суффиксами -ани-, -ени- и некоторыми другими выявляется при сопоставлении их с однокорневыми словами, лишенными книжной окраски благодаря иному суффиксальному оформлению: закаливание - закалка, откупоривание - откупорка, пиление - пилка, транспортирование - транспортировка. Первые воспринимаются как книжные, вторые стилистически не закреплены.

В случае утраты книжного оттенка у существительных, образованных по этой модели, их варианты переходят в разряд разговорных: базирование - базировка, нумерация - нумеровка, обмундирование - обмундировка, отжимание - отжимка, перепахивание - перепашка, протирание - протирка. В этих парах вторые существительные даются с пометой (разг.).

Следует подчеркнуть, что в русском языке разговорная окраска у слова чаще возникает в результате его суффиксации. Реже в этих случаях используются префиксы; ср.: жилет - жилетка, табурет - табуретка, набок - набекрень, наискось - наискосок, нежить - нежничать, нежиться - разнежиться, просто - запросто. Иногда аффиксация настолько снижает стилистическую окраску слова, что оно становиться просторечным: пропасть - запропаститься, тормозить - тормознуть, модерн - модерновый. Изменение экспрессивной окраски слова (появление фамильярного, вульгарного оттенка) налагает ограничения на функционирование его в речи, и потому слова, осложненные подобными аффиксами, нередко оказываются за пределами литературной нормы.

Как отмечалось выше, вся оценочная лексика, имеющая характерные аффиксы, является достоянием разговорного стиля. Функционально-стилевая закрепленность слов с суффиксами субъективной оценки называется более устойчивой, чем их эмоционально-экспрессивная окраска, так как они остаются разговорными даже утрачивая экспрессивные значения. «Формирование суффиксов со стилистическим значением, их отмежевание от суффиксов, с которыми связано грамматическое значение, отмечается как характерная черта развития современного русского литературного языка».

Для русского языка показательна и более узкая специализация отдельных словообразовательных моделей. Так, в научном стиле как медицинские термины используются существительные с суффиксами -ом-: ангиома, аденома, гранулема, миома, папиллома, фиброма; -ит: бронхит, менингит, нефрит, радикулит, спондилит; -ин: анальгин, антиспазмин; -ол: астматол, валидол, ментол.

Некоторые словообразовательные модели продуктивны в научном и публицистическом стилях: существительные - Пушкиниана, Шопениана, Сибириада, Чаплиниана, ницшеанство, толстовство, утопизм, космизация (ср. новообразования: натурализация - обоснование законного права на гражданство в Литве, департизация (КПСС) - прекращение функционирования первичных парторганизаций, деминистеризация, коммерциализация, купонизация (Украины), декупонизация, десоветизация, фермеризация); прилагательные - биогенный, вулканогенный, телегеничный, фотогеничный, диссертабельный, коммуникабельный. Для глагольного словообразования в научном стиле и профессиональной речи регулярно используется модель, по которой создаются термины на основе существительных и прилагательных, имеющих также терминологическое значение: аммонизировать, азотировать, багажировать, вакуумировать, баризировать, десантировать, докировать, йодировать, капелировать, фторировать, хлорировать, (новые: купонизировать, педалировать).

Для пополнения терминологии применяются модели, включающие греческие и латинские словообразовательные элементы, превратившиеся в интернациональные форматы: антропоним, патроним, этноним, бароскоп, виброскоп, гироскоп, вольтметр, дозиметр, пульсометр, тахометр.

В наш век научно-технического прогресса многие книжные средства словообразования стали весьма продуктивными; слова, включающие книжные суффиксы, нередко получают широкое распространение и становятся общеупотребительными, поэтому в словарях часто даются без помет: акклиматизация, колониализм, новаторство, опережение. Однако книжная окраска этих словообразовательных моделей проявляется при образовании новых терминов: научно-технических - цементация, складирование; юридических - задержание, пресечение, наследование.

Стилистическое значение подобных книжных суффиксов проявляется и в том, что присоединение их к основам, имеющим разговорную окраску, устраняет ее: ветреный - ветреность, вертлявый - вертлявость, а к нейтральным - создает книжные слова: очевидный - очевидность, картинный - картинность.

В современном русском языке функционально закреплены и некоторые приставки, прежде всего иноязычного происхождения, имеющие устойчивую книжную окраску и участвующие в образовании терминов, используемых в научном и публицистическом стилях: алогизм, антитоксический, асинхронный, архиреакционный, гиперзвуковая (скорость), демаскировать, дешифровать, дезинформация, демилитаризация, интервокальный, квазиимпульс, квазинаучный, псевдонаучный, постэмбриональный, транслунный, экстразональный.

Выделяются также книжные исконно русские и старославянские приставки. Образующие термины: вневедомственный, внутриатомный, междуведомственный, межконтинентальный, предынфарктный, соавтор, совладелец. Некоторые старославянские приставки придают словам «высокое» звучание: всевластный, преисполнить, воспылать, предвозвестить. Это способствует закреплению их в художественной речи и публицистическом стиле.

Функционально-стилевая специализация характерна и для образования сложных слов. Так, прилагательные, образованные способом чистого сложения (с сочинительным и подчинительным отношением основ), закрепляются в книжной речи, нередко получая терминологическое значение: легкоатлетический, лесопарковый, металлорежущий, торговопромышленный, научно-технический, тазобедренный, турбореактивный, сушильно-очистительный, взаимовыгодный, всеевропейский, добрососедский, многосторонний. Есть модели, используемые в официально-деловой речи: новоприбывший, общеобязательный, повсеместный, самоустранение. Характерной окраской выделяются слова, образованные лексико-синтаксическим способом: вышеуказанный, нижеподписавшийся, трудновоспитуемый.

Сложные слова, состоящие из трех и более основ, как правило, закрепляются в книжных стилях: трубопроводостроительный, троякоперисторассеченный, тибетско-санскритско-русско-английский (словарь); причем большинство словообразовательных моделей этого типа отличается узкоспециальным назначением: трихлорнитрометан, метилмоносилантриол, фторацетамид.

Большое значение для пополнения лексики книжных функциональных стилей имеет аббревиация. В современном русском языке образование сложносокращенных слов различных типов очень продуктивно в научном и официально-деловом стилях. Как правило, вновь созданные сокращения вначале становятся известны узкому кругу специалистов, и лишь очень высокая частотность тех или иных новых слов приводит к утрате ими функционально-стилевой закрепленности.

Разговорная стилистическая окраска выделяет словообразовательные модели, созданные на основе буквенных сокращений и суффиксации, которые из профессиональной речи пришли в разговорный стиль. Это названия самолетов: «У-2» - уточка, «АН-2» - аннушка; подводных лодок: «С» - эски, «М» - малютки, «Щ» - щуки; наименование реактивной установки в годы Великой Отечественной войны: катюша.

Особый стилистический интерес представляют словообразовательные модели, имеющие ограниченную сферу употребления: они используются в диалектах, профессиональной и жаргонной среде и, следовательно, воспринимаются как отступление от литературно-языковой нормы.

Диалектные суффиксы по стилевой окраске близки к разговорным и просторечным, однако придают словам особый колорит, выделяющий диалектизмы на фоне общенародной лексики. Так, в русских говорах распространены существительные со значением лица, имеющие суффиксы -ан, -ун, -ух-, -уш-: братан, бородун, плакун, пыхтун, сластун, вековуха, запевуха, роднуша. Суффикс -ен- в диалектах используется для образования существительных, обозначающих лиц и животных: бурена, гладена, гулена, модена, смирена. Весьма продуктивны в диалектной речи суффиксы существительных -ав -,-ев-, -ив-, -ов-, -иц-, -ниц-, -их-, -ух- и др.: вербава [ветка от вербы], лягава [лягушка], прядево, месиво, хлебово, золовица, маковица, земляница, рваниха, волнуха [гриб].

Печать диалектной речи отличает слова с этими и подобными суффиксами в особенности в тех случаях, когда у них есть соответствия в литературном языке с иным суффиксальным оформлением: брусница - брусника, грузево - грузило, любава - любимая, забалун - баловень.

От диалектизмов стилистически отличаются профессионализмы - слова, имеющие терминологическое значение, но употребляемые преимущественно в разговорной речи людьми одной профессии. Как правило, это специальные наименования производственных процессов, орудий производства, сырья, изготовляемой продукции: розлив, подсол, переплав, нагрев, отжим. Для их словообразования характерна дезаффиксация, при которой новые слова создаются путем отделения от основы производящего слова с помощью так называемого отрицательного суффиксами. В «Словаре русского языка» АН СССР в 4 томах такие профессионализмы даются с пометой (спец.), иногда указывается сфера их применения: недолив (техн.) - неполная заливка литейной формы металлом; откорм (с.-х.). Наконец, иногда они даются без помет: разруб - сортовой разруб мяса. При отсутствии помет словообразование может служить ориентиром в определении сферы употребления подобных слов.

Слова, относящиеся к профессионально-жаргонной лексике, известные лишь в узкопрофессиональной среде, также имеют особые приметы в словообразовании. Очень часто они образуются в результате усечения основы: демисезон [демисезонное пальто], легал, нелегал [о людях, находящихся на легальном - нелегальном положении], нейтрал, негабарит, неликвид, огнеупор, ординар, ультрафиолет, централ, эффектив, эксклюзив, федералы.

Профессиональная и профессионально-жаргонная лексика активно пополняется существительными, образованными путем стяжения неоднословных наименований и суффиксации; причем и здесь особой продуктивностью отличается суффикс -к-: атомка [электростанция], горючка [горючие материалы], информашка [информационное сообщение], легковушка [легковая машина], непрерывка, мерзлотка [мерзлотная станция], попутка, порожняк. Иногда такие «конденсаты» могут варьироваться, получая разнообразные суффиксы, вносящие особые экспрессивные оттенки: отрицалка, отрицуха, отрицашка, отрицага, отрицуша, отрицога (отрицательный отзыв о работе).

Профессионализмы и жаргонизмы, созданные по этим словообразовательным моделям, понятны всем. Поэтому они получают широкое распространение в разговорной речи, а в толковых словарях русского языка даются с пометами: гражданка (разг.) - жизнь невоенных, гражданских людей; самоволка (прост.) - самовольная отлучка из воинской части, военного учебного заведения, госпиталя, с судна. Однако многие слова, образованные в профессиональной речи по этим моделям, все же остаются за пределами словарей: академка [академический отпуск студента], высоковольтка, пятиэтажка.

Более специфичны жаргонизмы, возникшие в результате усечения основы производящего слова, нередко в сочетании с аффиксацией: афер - аферист, губа - гауптвахта, дембель - дембилизованный, рок - рок-н-ролл, фоно - фортепиано. Обычно их не включают в словари, однако в разговорной речи они все же получают распространение, как и подобные словечки из молодежного жаргона: велик - велосипед, телик - телевизор, видик - видеомагнитофон, маг - магнитофон, бад - бадминтон.

Эта же словообразовательная модель узнается и в более сниженных жаргонных словах: туник - тунеядец, шизик - шизофреник, алик - алкоголик; впрочем, в жаргоне они могут варьироваться; ср.: туня, шизя, алкаш. В литературном языке они, как правило, имеют эквиваленты-слова с не усеченной основой. Возможность их стилистического сопоставления позволяет ощутить грубую, вульгарную окраску нелитературных словообразовательных моделей.

4.1.4.

Стилистическое использование книжных и разговорно-просторечных словообразовательных средств писателями

Функционально закрепленные словообразовательные модели привлекают внимание художников слова как средство индивидуализации речи персонажей. Писатели и публицисты охотно используют слова с характерными аффиксами, связанные в нашем сознании с определенной сферой деятельности людей, их различным культурным уровнем, характером словообразования, воспитания и т.д. в таких случаях особые словообразовательные типы, общие с публицистической, газетной, научно-деловой речью, в художественном тексте получают стилистическую нагрузку. При этом чем заметнее функционально-стилевая закрепленность того или иного аффиксального образования, тем более мотивированным стилистически должно быть его использование в контексте.

Сильным стилистическим средством речевой характеристики стали словообразовательные модели, тяготеющие к официально-деловому стилю. Такие канцеляризмы отличают речь героев, связанных с административной деятельностью: «Прошу внимания, - говорит товарищ Сугубов. - Тем, кто оформляется на Север, необходимо... подвергнуться авансированию» (Рек.). Обращение к подобным словечкам отражает неумение человека найти обычную форму выражения самой простой мысли. Еще примеры: А в вас я видел наличествование недоступной для меня мечты (В.К.); Так-то я приехал однажды в колхоз. Бабы плачут, председатель плачет - тоже баба. У меня и получилось раскисание да благодушие (Абр.).

Термины и профессионализмы с яркими словообразовательными приметами также являются сильным характерологическим средством: Пять лет опоры возили. Высоковольтку тянули (Белк.); «Нулевщики» сделали подвал и все бросили (Лонд.).

Современные писатели и публицисты используют подобные словообразовательные модели и в авторской речи: Отдел технической информации и библиографии, он же «информашка» (Зал.); Станичники… заодно прихватили вот эти азовские кусты, которые с тех пор именуются в станицах «азовками» (Фом.). При таком разъяснении значения необычных слов, получивших узкоспециальное применение, особенно очевидна стилистическая направленность словообразования; ср.: - Бери винтарь! Что винтарь! Если б автомат… - Ну да пусть с винтовкой едет, - недовольно отозвался Степка (В.Б.).

Даже если профессионально-жаргонное и жаргонное словообразование вызывает трудности у читателей, некоторые авторы не отказываются от него, разъясняя в примечаниях непонятные слова: Документов у них достаточно… и никаких вазомоторов, никакой вегетатики. Примечание автора: жаргонное обозначение внешних проявлений вазомоторных и вегетативных нервных реакций (Богом.).

Профессионально-жаргонная окраска подобных словообразовательных вариантов привлекает авторов тем, что такие словечки кажутся как бы заново рожденными и особенно выразительными. Поэтому сниженная лексика, получающая благодаря аффиксации определенную функционально-стилевую закрепленность, имеет широкое распространение в современной художественной речи.

Еще одним ярким стилистическим средством в современной художественной литературе и публицистике является свойственная просторечному и разговорному стилям экспрессивная аффиксация, выражающая разнообразные эмоции - восхищение, сочувствие, снисхождение, пренебрежение и т.п.: - Вот это да! Везуха! (Абр.); Теперь у нас житуха будет полегче (Е.К.); Сделайся, значит, простягой, и деньги твои? (Расп.). Приставочные образования выражают сильное проявление качества у прилагательных: Зоотехника заслали в самую распродальную дыру в районе; Он пушил, клял этих разнесчастных дурех на чем свет стоит (Абр.).

Значительная роль принадлежит и экспрессивному словообразованию глаголов, получающих в результате аффиксации разговорную и просторечную окраску: Срезанными ветками хлестануло по лицу (Бонд.); Может, думаю, твистану с ними, а то кручина заедает (Гер.). Наряду с суффиксацией в глагольном словообразовании не менее выразительна и префиксация, а также усиливающая интенсивность действия и придающая словам разговорный характер: Пооткормили меня, поотлежался, да и вдругорядь на фронт (В.Б.); Одна за другой бабы завыскакивали из толчеи (Абр.). Популярны и модели глагольного словообразования, уменьшающие интенсивность проявления действия: Война подзатихла было (Тендр.); А оно у меня подызносилось порядком, горло. Не выдержит (Ал.).

Черты диалектного словообразования реже получают отражение в художественной речи, хотя могут служить характерологическим средством при создании словесного портрета героя: Руби вона те листвяги, тащи сюда… Васятка направился было к трем небольшим лиственницам (Корм.); Мой-то шуряга круглый год живет на Богатке… Шурин его жил в нижнем конце деревни (Абр.). Как видно из примеров, авторы, использующие диалектизмы, обычно стараются пояснить их значение в контексте: листвяги - лиственница, шуряга - шурин.

4.2.

Словообразовательные архаизмы

На фоне современных словообразовательных аффиксов стилистически выделяются устаревшие, которые придают словам архаическую окраску: рыбак - рыбарь, лодка - ладья. Большинство словообразовательных архаизмов отличаются от современных вариантов суффиксами: дерзостный, кокетствовать, предрассужденье, нервический, сербин, грузинец; некоторые имеют устаревшие приставки: изыти, низвергнуть, ниспослать, преступить, уготовить; а у иных устарели и суффиксы, и приставки: восшествие - ср. приход.

Особую группу лексико-словообразовательных архаизмов составляют сложные слова, созданные как кальки с греческого языка по устаревшим сейчас словообразовательным моделям: благовоние, благожелатель, благорасположение, достопамятный, досточтимый, злокозненный, злоключение, злонравный, злоречивый, злоумышлять, всемилостивый, всеславный.

В современных толковых словарях русского языка большинство лексико-словообразовательных архаизмов дается с пометой (уст.); ср.: миросердный, мужеский, неприветный, сонмище, усталь. Иные не снабжены такими пометами, однако об их архаизации свидетельствует низкая частотность употребления; ср.: малодушествовать - малодушничать, распутствовать - распутничать, идеализирование - идеализация. Наконец, многие архаизмы старославянского происхождения выделяются пометой (высок.), указывающей на их торжественное, возвышенное звучание; ср.: владычествовать, преисполнить, преклониться, собрат. Единичные архаизмы имеют пометы (стар.) и (шутл.): одеяние; (офиц.) и (уст.): предуведомить; (офиц.): предуказать.

Лексико-словообразовательные архаизмы составляют значительную часть экспрессивного словаря русского языка; они привлекали внимание писателей XIX в., искавших в них средство достижения патетического звучания речи: Беги, сокройся от очей, Цитеры слабая царица! (П.); воссоздания колорита минувших эпох: Я царствую - но кто вослед за мной приимет власть… (П.), а также речевые краски для выражения иронии, например в дружеских письмах: Скажи им, что ты юный питомец муз; впервые выступаешь на поприще славы… а между тем проси их воспоможения и покровительства (П.).

Подобные стилистические функции выполняют лексико-словообразовательные архаизмы и в текстах современных авторов; ср. возвышенное звучание речи: Не отнимай хоть песенную силу… чтоб горестный и славный твой путь воспеть (Берг.) - и шутливо-ироническое: Келлер воспылал симпатиями к Андрею (из журн.).

Учитывая разное время архаизации тех или иных аффиксов и словообразовательных моделей, следует проявлять особую осторожность в их стилистической оценке в тексте: многие слова, причисляемые нами к словообразовательным архаизмам, в XIX в. еще не были устаревшими и употреблялись писателями без определенной стилистической установки; ср.: В семейственной жизни прадед мой Ганнибал так же был несчастлив; …Воспитанные одинаково, они сходствовали отчасти и в характерах (П.). Иные же архаизовались так давно, что практически забыты и поэтому не представляют стилистического интереса, - их экспрессивные возможности утрачены: молодизна, синизна, кустарь [кустарник] и др.

4.2.1.

Окказиональное словообразование

В поисках выразительных средств художественной речи писатели иногда прибегают к словотворчеству. Создание индивидуально-авторских неологизмов обычно связано с использованием словообразовательных ресурсов родного языка. Эстетическая ценность таких новообразований определяется искусством автора, его умением применить наиболее яркие и стилистически оправданные экспрессивные краски тех или иных словообразовательных моделей.

В поэзии стихотворчество открывает путь к демократизации стихотворной речи и неограниченные возможности для новаторства. Художественная проза нашего времени также характеризуется обилием окказионализмов, отражающих экспрессивные функции русского словообразования.

Современные художественные окказионализмы можно разделить на две группы: одни построены по законам книжного словообразования: Машина укатила в синеватую прозрачность полей (В.Б.); «Вся моя юнь с этим бревнышком закадычным», - рассказывал Смоляков (Триф.); другие «скроены» из разговорных и просторечных аффиксов: За ним… с недетской тяжельцой трусил его мальчонка (Наг.); Под ухмылки и веселые перегляды товарищей (Абр.). По экспрессивной окраске окказионализмы также неравноценны: одни обладают яркой выразительностью: Массы карусельно несущейся воды; Суперметаллические стены (Кат.); Распоследние гости (Абр.); другие выполняют смысловую функцию, называя предметы, понятия: Ночью во время просыпа… (Сол.); Он не хозяин, а проживала… Проживает все дотла (Н.Д.).

В чем же секрет эстетического воздействия окказионализмов на читателя? В чем источники их экспрессии?

Многие окказионализмы создаются на основе образного осмысления их словообразующей модели. В них могут быть «скрыты» эпитеты, метафоры, сравнения: Лунный свет бледно голубел в рыхлом инее (Бер.); Чистоглазый мужичок растет, Тинушка. Ох, чистоглазик парень! (Вас.); Сходни муравьино кишели приезжим народом (Е.Н.); Загорелый… с огромными руками, которые он сразу же медвисто растопырил (Ан.).

Немало окказионализмов обязано своей выразительностью экспрессивным аффиксам или особым словообразовательным моделям, которые усиливают интенсивность качества, динамизм действия. Стилистическое использование экспрессивной аффиксации при создании индивидуально-авторских неологизмов можно иллюстрировать примерами из поэзии В. Маяковского. Поэт создавал яркие определения наращением экспрессивных приставок и суффиксов к основе прилагательных: разбольшущий, распронаиглавный, ньюсячемиллионокрыший, шепотоголосый. Среди неологизмов Маяковского множество экспрессивных глаголов с необычной аффиксацией: изыздевываться, испавлиниться, испозолотить, расколоколивать, извыться. Не менее выразительны и его окказиональные существительные: адище, громоверзила, громадье, дамье, лбенки, любеночек, чаишко и др. Поэты наших дней также ценят экспрессивные возможности словообразования: Девочкой была огромноглазою (Евт.).

В современной прозе использование аффиксации отмечается прежде всего для создания образных глагольных форм: …Вербовка была на целину, заегозила: поеду и поеду… Нацелинничалась (Е.Н.). Реже она используется в именном словообразовании: Что он смотрит на меня, этот очкастый! Ненавижу смотрельщиков (Пауст.); А Марья такая была чистоплотка (Лихон.). Велика продуктивность окказиональных прилагательных, образованных путем сложения основ: Пласмассово-застывший океан (Евт.); Ослепительно-полуденный солнечный свет (Кат.).

Создание некоторых окказионализмов диктуется юмористической установкой автора: - Ваша профессия? - спросил клоун партнера. - Я жюрик. - Это еще что такое? - Новая профессия: член жюри (Я. Остр.). Комизм подобного словообразования обусловлен необычным сочетанием морфем: Воробей приклювил полбокала (Мих.); сходством новых слов с известными, образованными по тем же словообразовательным моделям: людовед , ср. людоед;душелюб, ср. душегуб («ЛГ»); омонимией окказионализма и слова, имеющего совершенно иное значение: Я кофейница… я без кофе и дня не могу начать.

В особых случаях экспрессивную функцию выполняют даже не слова, а отдельные аффиксы, с которыми связывается возможность образования новых слов: Книги отца с матерью и дедушки с бабушкой, а иногда - и прапра (М. Шаг.); Это уже не просто деликатность, а нечто, сверх, супер, экстра!

В контексте иногда даются словообразовательные модели, объясняющие процесс создания окказионализма, что усиливает его экспрессию: Если бы у него был собеседник, но Таню и вообще так не назовешь, она сомолчальница (Наг.); Но Сережа никогда не мог уйти вовремя, ему всегда казалось, что надо что-то доделать: допить, доесть, дообъяснить или же доругаться (Триф.); …Много тратит на библиотеку, фонотеку и прочие «теки» («ЛГ»).

Для стилистического использования окказионализмов большое значение имеет функционально-стилевая окраска словообразовательных моделей, по которым создаются новые слова. Так, юмористический оттенок появляется у шутливых слов, если они образованы посредством книжных аффиксов: Доктор выслушал младенца, а потом и говорит: «Инфлюенца - симуленца, притворенца, лодырит» (Марш.). Такой же стилистический эффект создает сочетание разностильных морфем: козлодром - место, где играют в домино, т.е. «забивают козла»; пародирование канцеляризмов: Запомните: любой носовой платок - это кляп! Хватайте этого кляпоносца прежде, чем он успеет законопатить ваш рот своим гнусным оружием. Обескляпьте его… (из журн.).

Использование словообразования с установкой на языковую игру свидетельствует о творческом подходе к применению языковых ресурсов. Причем каламбурное словотворчество характерно не только для художников, преследующих определенные эстетические цели, - языковая игра доступна всем. Изучение экспрессивных свойств разговорной речи убеждает в широком распространении индивидуального словотворчества. Желание говорящих пошутить реализуется в создании таких, например, забавных окказионализмов в живой речи: - Вы живете в академятнике // Я пробовал было образовать с другим суффиксом / но не получается // Академарий // не звучит [разговор происходит в академическом городке]; Мы с вами лужепроходцы .

4.2.2.

Устранение недочетов и ошибок в словообразовании при стилистической правке текста

Словообразовательные ресурсы языка необходимо целенаправленно использовать для наиболее точного выражения мысли. Выбор аффикса, предпочтение той или иной словообразовательной модели может получить в контексте принципиально важное значение. Так, А.С. Пушкин решительно отверг предлагаемый цензором вариант прилагательного в «Кавказском пленнике», отстаивая первоначально употребленное слово: …Верил я надежде и упоительным мечтам (не уповательным, как рекомендовал цензор). Уместно вспомнить и такой эпизод: Н.В. Гоголь, всегда внимательный к слову, как-то, во время застольной беседы, погрузился в размышления, сравнивая словообразовательные варианты научный - наукообразный. Один из присутствовавших при этом вспоминает: «Смотрит во все глаза на своего соседа и повторяет несколько раз сказанное мною слово: «Научный, научный, а мы все говорили «наукообразный»: это неловко, то гораздо лучше».

М. Горький в своих отзывах о языке писателей-современников нередко обращал внимание на неточности в использовании аффиксов. Так, отмечая неблагозвучные фразы С рыком сорвался с цепи, он пишет: «Да и не сорвался, а рванулся». В другом случае он иронизирует по поводу использования в глаголе постфикса -ся, цитируя предложения: Мортира заплевалась огнем лихорадочно часто: «Заплеваться значит - заплевать себя». Особенно раздражало Горького неумелое окказиональное словообразование писателей. В книге Андрея Белого «Маски» он находит множество слов, искаженных в результате аффиксации: «серявые» - вместо сероватые, «сверт» - вместо поворот, «спаха» - вместо соня и под. Не одобряя подобное словотворчество, Горький задает вопрос: «Почему нужно писать «тутовый» вместо - здешний? Есть тутовое дерево, и есть тошнотворное, достаточно уродливое словцо - «тутошний» - зачем нужно еще более уродовать его?».

Неудачное словообразование может придать речи канцелярскую окраску: Не доказав фактическопроживаемости, вы не можете претендовать на раздел жилплощади; Голосованием охвачены все постельнобольные . В иных случаях отступления от общеупотребительных моделей означают уступку разговорно-просторечному стилю: Уже в прошлом году в нашем селе было 170 легковушек; Ароматен и пользителен мед, особенно с чаем; Ослабла связь с учащимися профтехучилища.

Из-за ошибок в словообразовании может возникнуть нелогичность высказывания:

Трофимов в порядке оказания взаимопомощи производил ремонт агрегата совместно с Трушиным (имеется в виду помощь Трофимова - он помогал Трушину ремонтировать агрегат); а также нарушение лексической сочетаемости:

Машина лейтенанта стала достигать беглецов (достигать можно берега, успеха… А в погоне настигают беглецов).

Новации в словообразовании удивляют, смешат (Мехдойка полюбилась работникам фермы; Для создания яркого образа еще маловато фантажа ), но чаще свидетельствуют о низкой речевой культуре автора, не пожелавшего проверить себя по словарю (для ликвидирования этого недостатка… надо: для ликвидации; надвисающие над крылом перья - следует: нависающие; улыбающие лица вместо улыбающиеся и т.п.).

Стилистическая правка необходима, если словообразование ведет к нарушению литературно-языковой нормы: Научное освещение проблемы возможно лишь при дарвинском истолковании законов развития природы. Прилагательное от фамилии Дарвин образовано неправильно: в ней сочетание -ин не является суффиксом, поэтому прилагательное должно иметь иное суффиксальное оформление - дарвиновском; ср.: Киплинг - киплинговский, Грин - гриновский.

Погрешности в словообразовании придают речи разговорную или диалектную окраску. Сталкиваясь с ошибками такого рода, редактор заменяет аффиксы, устраняет стилистический разнобой. Приведем примеры такой правки (в скобках даны первоначальные словообразовательные варианты): На этой фотографии поэт (заснят) снят во весь рост; Лес стоит в сказочном уборе, но уже (обсыпаются) осыпаются клены, березы; Намечена мелиорация болот, заросших (ольшняком) ольшаником, и распашка этих земель; Совхоз продает молока (вдосталь) достаточно .

Неправильный выбор аффикса вносит порой неуместные грамматические оттенки в семантику слова. Например, правки требует такое предложение: Охотничьи ружья, предназначенные для стрельбы дробью, по способу их заряжения подразделяются на… Выделенное существительное следовало образовать не от глагола совершенного вида зарядить, а от глагола несовершенного вида заряжать, передающего многократность, повторяемость действия; и редактор правит: … по способу их заряжания .

Ошибки в словообразовании приводят и к появлению неуместной экспрессивной окраски в речи: Возникают трудности с (малюсенькими) миниатюрными изданиями. Редактор нашел замену для прилагательного с суффиксом субъективной оценки, неправомерно вытеснившего термин.

Наиболее вдумчивого отношения к слову заслуживает стилистическая правка, продиктованная стремлением использовать словообразовательные уточнения и усиления выразительности речи. Рассмотрим примеры такой правки:

В первом примере стилистически оправдана замена нейтральной лексики эмоциональной: уменьшительно-ласкательные суффиксы, которые ввел редактор, передают нежное отношение сына к матери; во втором - использование глагольных аффиксов усиливает выразительность речи, помогая более экономно выразить мысль.

5.

СТИЛИСТИКА ЧАСТЕЙ РЕЧИ

При стилистическом подходе к частям речи на первый план выдвигается изучение их использования в различных стилях и функционально-смысловых типах речи, определение стилистической активности тех или иных лексико-грамматических категорий имен существительных, прилагательных, числительных, местоимений, глаголов, наречий.

Другим важным аспектом изучения является экспрессивная функция частей речи и разнообразных морфологических средств языка. Стилистика призвана показать изобразительно-выразительные возможности грамматики и творческое их освоение писателями, публицистами.

Традиционно в поле зрения грамматической стилистики находится оценка вариантных форм частей речи, наблюдения над их употреблением в текстах разного характера. При этом практическая стилистика стоит на страже культуры речи, опираясь на поучительные примеры авторедактирования выдающихся писателей, устранения морфолого-стилистических ошибок при стилистической правке рукописей редактором.

5.1.

Стилистика имени существительного

5.1.1.

Место имени существительного в разных стилях речи

Имя существительное по праву занимает важнейшее место в составе морфологических ресурсов русского языка. Это обусловлено его семантическими свойствами, количественным преобладанием над другими частями речи и потенциальными изобразительно-выразительными возможностями. Существительные заключают в себе предметные значения, без которых невозможно выражение мысли, поэтому использование существительных является обязательным условием всякой речевой деятельности. Однако их употребительность в сравнении с другими частями речи колеблется в зависимости от содержания текста, его стилевой принадлежности, функционально-смыслового типа речи, особенностей слога, замысла писателя и т.д. Особенно велика потребность в частом обращении к существительным в книжных стилях - официально-деловом, научном, публицистическом: в них постоянно возникает необходимость при наименовании учреждений, лиц, предметов деятельности людей, их действий, часто обозначаемых здесь отглагольными существительными. Именно характер книжных стилей создается и благодаря распространенной в них замене глагольного сказуемого глагольно-именным сочетанием, повторением одних и тех же наименований, что обусловлено стремлением к точности, отказом от употребления местоимений. Все это дает основание утверждать, что имя существительное призвано господствовать в книжных функциональных стилях, и только в отдельных жанрах публицистики оно уступает свои позиции глаголу, привносящему в речь событийный характер.

Важно подчеркнуть, что соотношение глаголов и существительных по функциональным стилям весьма показательно. Именной характер речи в наибольшей степени свойствен официально-деловому стилю; научный стоит на втором месте; в публицистическом-с именами существительными (при определенных условиях) могут конкурировать глаголы; в художественной речи частотность употребления существительных заметно снижается (здесь она в два раза меньше, чем в официально-деловом стиле).

В официально-деловом стиле тексты носят предписующий характер; из функционально-смысловых типов речи преобладают констатация (сообщение), описание, в то время как повествование и рассуждение не получают распространения. Это и определяет широкое использование имен существительных. Содержание текстов, как правило, требует наименования множества деталей: На страхование принимаются автомобили (в том числе с прицепами промышленного производства), мотоциклы, мотороллеры, мотоколяски, мотонарты, снегоходы (аэросани), мопеды… При этом глагольные конструкции оказываются неуместными и действия обозначаются отглагольными существительными: Средство транспорта считается застрахованным на случай гибели (повреждения) в результате аварии, пожара, взрыва, удара молнии, провала под лед, а также на случай похищения… угона и т.д. (ср.: …если средство транспорта погибнет, взорвется, провалится под лед и под.). Широко используемая в официально-деловой речи рубрикация позволяет при одном глаголе давать целый ряд именных словосочетаний.

В научном стиле при свойственном ему именном типе речи имена существительные выполняют важнейшую информативную функцию, называя предметы живой и неживой природы, которые представляют собой объекты научных исследований, процессы, происходящие в природе и обусловленные производственной деятельностью человека, результаты этой деятельности и т.д. При этом многие существительные в языке науки используются как термины: Понятия случайного события, вероятности, случайной величины являются математическими абстракциями. Каждая оценка параметра по выборке сама является случайной величиной, имеющей некоторое распределение (монография).

Важно и то, что имена существительные в официально-деловом и научном стилях употребляются только в прямом значении: метафорическое их переосмысление невозможно.

В публицистическом стиле конкуренция именного и глагольного типов речи в значительной мере отражает его характерную черту-сочетание стандарта и экспрессии. Так, если информация в газетных материалах облекается в стандартизованную форму, то именные конструкции становятся закономерным и естественным ее выражением.

Однако именной характер речи уступает глагольному, если журналист избирает жанры, близкие к художественным, и отдает предпочтение разговорной форме изложения.

Нередко в публицистическом стиле отказ от использования глагольных форм и замена их отглагольными существительными порождает канцелярский оттенок речи. Стилистическая правка в таких случаях состоит в замене отглагольных существительных глаголами и устранении канцеляризмов:

В художественной речи, которая характеризуется в целом значительным сокращением количества имен существительных, вытесняемых глаголами, предпочтение тех или иных частей речи, как правило, связано с творческой установкой писателя, решением конкретных стилистических задач. Определяющее значение при этом имеет обращение писателя к конкретному функционально-смысловому типу речи - описанию, повествованию, рассуждению.

5.1.2.

Стилистическое использование имен существительных в художественной речи

В художественной речи имена существительные выполняют не только информативную, но и эстетическую функцию. Употребление их может быть обусловлено экстралингвистическими факторами, поскольку тема произведения обращает автора к существительным тех или иных лексико-грамматических разрядов. Вещественные, собирательные, отвлеченные, конкретные существительные, употребительные в любом из функциональных стилей, находят применение и в художественной речи. При этом стилистически нейтральные существительные вовлекаются в систему выразительных средств языка и обретают соответствующую экспрессивную окраску. Например, имя собственное обретает новое символическое значение в названии повести Н.С. Лескова, использовавшего прием антономасии - «Леди Макбет Мценского уезда» и т.д.

Важно подчеркнуть, что употребление имен существительных в эстетической функции может быть и не связано с их метафорическим переосмыслением. В автологической речи (т.е. в речи, свободной от тропов) имена существительные также могут играть важную стилистическую роль, выступая как яркий источник экспрессии.

Отвлеченные имена существительные

Особый стилистический интерес представляет использование писателями отвлеченных существительных для усиления действенности речи.

Психология творчества различает два типа мышления: наглядное и теоретическое. Первый характеризуется возникновением в сознании человека представлений, отражающих действительность в единичных понятиях, получающих выражение в конкретных наименованиях предметов реальной действительности; второй состоит в создании абстрактных понятий, закрепленных в существительных отвлеченного значения, не получающих отражения в конкретных образах. Отвлеченное мышление свойственно прежде всего ученым, оно проявляется в абстрактизации различных языковых средств в научном изложении, в частности в предпочтении отвлеченных существительных конкретным, а также в том, что конкретные слова в научных текстах обычно употребляются в отвлеченном значении. Однако в научном стиле вокруг существительных не возникает экспрессивного ореола, так как они выполняют лишь информативную функцию.

Принципиальное отличие стилистического использования отвлеченных существительных в художественной речи состоит в активизации их выразительных возможностей. Под пером художников слова отвлеченные существительные могут стать сильным источником речевой экспрессии, хотя их эстетическая функция порой недооценивается, что искажает представление о стилистических ресурсах морфологических средств.

Русские писатели всегда придавали важное значение освоению отвлеченной лексики в художественной речи. Отвлеченные существительные вовлекались в систему экспрессивных средств поэтами - для отражения духовного мира лирического героя, обозначения возвышенных нравственных и эстетических категорий. Например, у А.С. Пушкина: Но я не создан для блаженства...; И сердце бьется в упоенье, и для него воскресли вновь и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь.

Поэты второй половины XIX в. расширили репертуар отвлеченных существительных, придающих стилю взволнованно-патетическое звучание. Так, у Н.А. Некрасова часто употребляются слова: свобода, вера, святыня, скорбь, нищета, отчаянье, борьба, насилие. Чтобы усилить экспрессию отвлеченных существительных, получающих в контексте политическую окраску, поэт использовал особый графический прием - писал их с прописной буквы: Чрез бездны темные Насилия и Зла, Труда и Голода она меня вела... [о музе].

У классиков русской прозы отвлеченные существительные были средством изображения богатой духовной жизни героев. Много слов этого лексико-грамматического разряда ввел в художественную речь М.Ю. Лермонтов, который искусно уточнял их значение выразительными эпитетами: Холодная злость овладела мною; безмерное отчаянье, неистовая храбрость, глубокое презрение, сладкие заблуждения, необъяснимое наслаждение.

В наследии каждого большого русского писателя можно указать характерные для его стиля, имеющие глубокое философское и эстетическое значение отвлеченные существительные, нередко введенные в употребление этим же художником: у Гончарова - обломовщина, у Тургенева - нигилизм, у Чернышевского - эмансипация, патриотизм.

В наше время отвлеченные существительные воспринимаются в большинстве своем как стилистически нейтральные, однако нередко они все же сохраняют экспрессивные оттенки, с которыми связано представление о литературности, возвышенном способе выражения, и поэтому сфера их стилистического использования-размышления, философские искания героев. Составляя значительную часть интеллигентского словаря, отвлеченные существительные привлекаются для речевой характеристики героев-интеллектуалов:

Он [Сергей] искал нити, соединявшие прошлое с еще более далеким прошлым и с будущим... Человек, говорил он, никогда не примирится со смертью, потому что в нем заложено ощущение бесконечности нити, часть которой он сам. Не бог награждает человека бессмертием, и не религия внушает ему идею, а вот это закодированное, передающееся с генами ощущение причастности к бесконечному ряду...

(Ю. Трифонов)

Важно подчеркнуть и такую особенность функционирования отвлеченных существительных в художественном тексте: в речи они получают конкретное значение: «Первые радости» (Фед.); «Долгое прощание» (Триф.); Смерть как будто заигрывала с казаком; ...Расплескал злобу в драке с Петром (Шол.); ...Жизнь бушевала в нем. Она шумела в крови, как майская гроза в кустах весеннего сада; Здоровье вытекало по каплям, как сок из подрубленной березы (Лавр.). При этом абстрактная семантика отвлеченных существительных преобразуется в результате метафорического переосмысления, расширения границ лексической сочетаемости, обновления их значения. В этом проявляется важнейшая черта художественной речи - предметно-образная конкретизация описываемого.

В экспрессивной функции отвлеченные существительные выступают и в публицистическом стиле современного русского языка, пополняя состав общественно-политической лексики, обладающей оценочными значениями: активность, атмосфера, борьба, дружба, кампания, клевета, мир, общественность, оплот, политика, потенциал, сотрудничество, старт, тактика, эскалация и др. Такие отвлеченные существительные играют ведущую роль в составе строевой лексики газеты: отличаясь особой широтой семантики, они характеризуют разнообразные обстоятельства, события, явления, сопровождая их резкой оценкой.

Конкретные имена существительные

Противопоставленные отвлеченным существительным имена существительные конкретные также обладают большими потенциальными возможностями создания речевой экспрессии в художественной речи.

Писателям, публицистам свойственно преимущественно наглядное мышление в противовес отвлеченному, что практически находит отражение в широком использовании конкретных существительных, Искусное введение их в текст создает зримые картины. Причем в художественной речи эстетическую функцию могут выполнять существительные, употребленные в прямом значении, не подвергаясь образному переосмыслению:

Вчера я приехал в Пятигорск, нанял квартиру на краю города, на самом высоком месте, у подошвы Машука: во время грозы облака будут спускаться до моей кровли. Нынче в 5 часов утра, когда я открыл окно, моя комната наполнилась запахом цветов, растущих в скромном палисаднике. Ветки цветущих черемух смотрят мне в окна, и ветер иногда усыпает мой письменный стол их белыми лепестками.

(М.Ю. Лермонтов)

Особая стилистическая ценность конкретных существительных определяется их изобразительными возможностями при описании художественных деталей. В этом случае слова, называющие бытовые реалии, нередко весьма прозаические вещи, заключают в себе большую образную энергию и представляют неограниченные изобразительные возможности для описания жизни героев, обстановки, картин природы, быта. Вспомним гоголевские строки:

- Прошу покорно закусить, - сказала хозяйка. Чичиков оглянулся и увидел, что на столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припеками: припекой с лучком, припекой с лаком, припекой с творогом, припекой со сняточками, и невесть чего не было.

Следует подчеркнуть, что возможность стилистического использования подобных существительных в процессе предметно-образной конкретизации в русской литературе свидетельствовала о торжестве реалистического метода. Чтобы осмыслить эстетическое значение конкретно-бытовой лексики во всем богатстве и многообразии ее значений, нужен был гений Пушкина, утвердившего право художника показывать жизнь во всех ее проявлениях и доказавшего, что для поэта нет низких предметов. С признанием достижений натуральной школы в российской словесности были созданы все условия для эстетического освоения конкретных существительных как источника яркой изобразительности художественной речи.

Конкретные существительные составляют основу образного описания и у современных авторов. На эстетическую ценность художественных деталей указывали опытные мастера. Так, К. Федин, К. Паустовский отмечали, что в рукописях начинающих авторов нередко словесные обобщения вытесняют деталь. А ведь ничто так не оживляет описания как подробности. Для их художественного изображения и нужны конкретные существительные, которые всегда вызывают представление о реальном предмете или явлении.

Собственные имена существительные

Большой простор для стилистических наблюдений открывает изучение экспрессивной функции имен существительных собственных. Их экспрессивная окраска обусловлена стилистическими особенностями использования в разных стилях речи и богатой традицией эстетического освоения в русской литературе.

I. В составе стилистических ресурсов русского языка имена и фамилии людей занимают одно из видных мест, поскольку выделяются большим разнообразием словообразовательных вариантов, получивших определенную стилистическую окраску, и неограниченными возможностями образного применения в художественном контексте.

Отличительной особенностью русской системы наименования лиц является противопоставление официального обращения по фамилии: товарищ Иванов, а также употребления фамилии с инициалами в письменной речи: Иванов И.И. разговорным вариантам: использованию имени-отчества в официальной обстановке при вежливом обращении: Иван Иванович и в условиях непринужденного общения - одного имени, причем чаще его сокращенного варианта: Иван, Ваня, интимно-ласковых: Ванечка, Ванюша, Ванюшка, а также стилистически сниженных: Ванька, Ванюха. Выбор вариантов имен отражает и возрастные черты собеседников (к старшим обычно обращаются по имени-отчеству), и распределение между ними социальных ролей (к должностным лицам не принято обращаться в фамильярной форме). Отступление от этих условностей этикета может стать в художественной речи источником экспрессии.

В XIX в. наблюдалось еще большее богатство экспрессивных оттенков у различных вариантов имен собственных людей, отражавших сословно-имущественную градацию общества, моду, лингвистический вкус времени. Поэтому без стилистического комментария современный читатель не всегда способен осмыслить художественное значение того или иного имени персонажа в русской классической литературе.

Экспрессивные ореолы вокруг имен собственных в царской России отражали прежде всего классовое расслоение общества: бесправие и унижение человеческого достоинства проявлялись в том, что люди, по словам В.Г. Белинского, сами называли себя не именами, а кличками - Ваньками, Васьками, Стешками, Палашками. По свидетельству историка В.О. Ключевского, еще в самом начале XVIII века Петр I запретил писаться уменьшительными именами, однако монарху-преобразователю не удалось сломить эту российскую традицию. Поэтому употребление писателями сниженных вариантов имен по отношению к представителям низкого звания следует рассматривать не как выражение презрения, а как дань традиции (например, у Гоголя - Петрушка). В то же время уважительные имена верных слуг (например, Еремеевна в «Недоросле» Фонвизина) заключают в себе оттенок особого почтения. В непринужденной обстановке бытовала и манера дружеского обращения не по имени, а по фамилии, что запечатлелось в многочисленных посланиях поэтов пушкинской эпохи. Имена царствующих особ в России было принято употреблять без отчеств: Петр, Екатерина, хотя это, конечно, не придавало им ни фамильярного, ни демократического оттенка.

Потенциальные экспрессивные возможности личных имен обусловлены еще и тем, что многие из них восходят к греческим корням и несут в себе скрытое символическое значение: Митрофан - слава матери, Елена - избранная, светлая и т.д. Писатель, нарекая своего героя, может кратко выразить и свое отношение к нему; ср.: у А.Н. Островского Катерина - вечно чистая, Варвара - дикарка, грубая. Однако эстетическое значение этих существительных в художественном контексте факультативно; для одних читателей они значимы, другим же ничего не говорят. Следовательно, необходим стилистический комментарий, который расширит восприятие художественного образа.

При эстетической оценке имен литературных героев важно учитывать популярность имени в соответствующую эпоху, его оценку лингвистическим вкусом времени, особенности звучания, национальный или иноязычный облик, историю освоения и т.д. Сословные предрассудки налагали запрет на те или иные времена (вспомним ироническое замечание Пушкина о старушке Лариной, которая 'звала Полиною Прасковью'). Галломания приводила к насаждению чуждых русским обычаям имен, что давало повод к их сатирическому осмеянию (например у Гоголя: имена детей Манилова - Алкид и Фемистоклюс). Поэтому и в обращении писателей к простым русским именам может быть скрыт глубокий смысл, как, например, в решении Пушкина дать своей героине - дворянской барышне - простонародное имя Татьяна, с которым у современников связывалось «воспоминанье старины или девичьей». В этой дерзости поэта выразилось его стремление демократизации литературного языка, желание преодолеть всякие условности.

Редкостные, странные имена придают речи юмористическую окраску: Варух, Солоха, Хивря. Яркую экспрессию создает столкновение неупотребительного имени с весьма распространенным отчеством или фамилией: Феодулия Ивановна (Г.); Аполлон Мерзавецкий (Остр.); Васисуалий Лоханкин (И. и П.). Один из приемов обыгрывания имен собственных - применение знаменитого имени к заурядному или комическому персонажу: сапожник Гофман, жестянщик Шиллер (Г.).

Русская ономастика предоставляет писателям неограниченные возможности и для словотворчества. Еще в эпоху классицизма драматурги сочиняли выразительные фамилии-характеристики: Правдин, Стародум, Бескорыст, Здравомысл, Воров, Дурыкин, Плутягин (Фонв.). Галерею отрицательных персонажей, наделенных красноречивыми фамилиями, пополнили писатели XIX в.: Молчалин, Скалозуб (Гр.); Буянов, граф Нулин (П.); Держиморда (Г.); Алтынников, Грош (Н.). Комическое звучание отличает прозвищные фамилии, омонимичные самым неподходящим по значению существительным: Петух, Яичница, Пробка, Колесо (Г.); Прыщ, Удав, Дыба (С.-Щ.).

В сокровищнице русской литературно-художественной ономастики есть фамилии, окруженные экспрессией сочувствия, отразившие ущербность героев: Макар Девушкин, князь Мышкин (Дост.); есть насмешливо-иронические: Красоткин, Поцелуев (Г.);есть и остро-сатирические: учитель Вральман (Фонв.), судья Ляпкин-Тяпкин (Г.). Комическую окраску им придает словообразование: Врач Гибнер - у него все больные, по словам Гоголя, выздоравливали, как мухи; смешные созвучия: Чичиков, Люлюков (Г.); нерусский фонетический облик в сочетании с прозрачной этимологией: шевалье Какаду; француз Куку (Г.).

Однако наряду с богатым набором сниженных характеристических фамилий в русской литературе известно и немало существительных имен собственных, свободных от подобных ассоциативных оценочных значений. Они воспринимаются не как нейтральные, а как хорошие, открытые для создания вокруг них ореола положительных эмоционально-экспрессивных оттенков; ср.: Онегин, Печорин, Ларины, Ленский, Инсаров, Ростов. Подобные фамилии кажутся красивыми благодаря их эстетическому звучанию и наслаивающимся на них различным оттенкам значений, обусловленных возможными реминисценциями. Например, по замечанию В.Г. Белинского, фамилия лермонтовского героя Печорин указывает на близость к его литературному предшественнику Онегину («Несходство их между собою гораздо меньше расстояния между Онегою и Печорою»).

Особые возможности для стилистического использования имен и фамилий в художественной и публицистической речи открывает их образное переосмысление. В этом случае писатели прибегают к антономасии - тропу, состоящему в употреблении собственного имени в значении нарицательного: Времен новейших Митрофан (П.); Молчалиных тихоньствующих сонм и многоликость рожи Скалозуба (Евт.). В.О. Ключевский писал о русских самодержцах: С Александра I они почувствовали себя Хлестаковыми на престоле, не имеющими чем уплатить по трактирному счету. Как особый вид метонимии антономасия рассматривается в разделе лексической стилистики.

II. Другую группу стилистически активных имен собственных составляют географические наименования. В русском литературном языке вокруг них создаются нередко особые экспрессивные ореолы, обусловленные различными ассоциациями. Так, в годы Великой Отечественной войны острое политическое значение обрели многие географические названия: Брест, Сталинград, Волга, Урал, Ялта и др. Они получили яркое публицистическое звучание благодаря героизму воинов, прославивших русскую землю самоотверженной борьбой с фашизмом. Ряд географических названий связывается в сознании русского человека с национальной гордостью, патриотической темой: Москва, Владимир, Смоленск, Бородино, иные наименования ассоциируются с традициями русского искусства: Кижи, Палех, Гжель.

Появление оценочных оттенков у географических наименований особенно характерно для публицистического стиля, поскольку журналисты любят использовать такие существительные в переносном значении: Набат Бухенвальда отозвался в сердцах всех честных людей планеты; Человечество никогда не забудет Освенцим, Хатынь, Хиросиму; Мы помним горячие рукопожатия на Одере (из газ.). В публицистическом стиле названия столиц часто употребляются вместо названий государств, они символизируют социальную систему, внешнюю и внутреннюю политику стран: Москва, Лондон, Вашингтон; указывают на уроки истории, факты международной жизни: Хельсинки - символ воли всех народов жить в мире и сотрудничестве; Рейкьявик - символ возникновения реальной возможности положить начало ядерному разоружению (из газ.).

В спортивной журналистике географические названия заменяют наименования международных соревнований, олимпиад: Гренобль, Лейк-Плесид, Калгари. В репортажах с международных конкурсов, фестивалей новыми экспрессивными красками расцвечиваются названия таких городов, как София, Сопот, Канны.

Географические названия могут использоваться писателями и для создания комического эффекта. Так, ироническую окраску придает речи приравнивание неизвестных или одиозных имен собственных к популярным, знаменитым:

Сотни тысяч людей, богато обеспеченных людей, будут стремиться в Васюки… НКПС построит железнодорожную магистраль Москва - Васюки… Аэропорт «Большие Васюки» - регулярное отправление почтовых самолетов и дирижаблей во все концы света, включая Лос-Анжелес и Мельбурн.

(И. Ильф и Е. Петров)

Сатирическую роль выполняют и построенные на переосмыслении географических названий перифразы, например образное определение Нью-Йорка как Железного Миргорода в очерке С. Есенина об Америке.

Экспрессивная окраска географических названий может изменяться, что связано, конечно, с влиянием экстралингвистических факторов. Для писателей XIX в. Москва была символом патриархального быта, ярмаркой невест. Н.В. Гоголь писал:

Москва - старая домоседка, печет блины, глядит издали и слушает рассказ, не подымаясь с кресел, о том, что делается в свете; Петербург - разбитной малый, никогда не сидит дома, всегда одет и похаживает на кордоне, охорашиваясь перед Европою… Москва женского рода, Петербург мужеского. В Москве все невесты, в Петербурге все женихи.

В наше время название города Москва воспринимается как символ России, олицетворение демократических преобразований в новом содружестве государств Восточной Европы.

В художественной речи заметную стилистическую роль играют окказиональные географические наименования с выразительной этимологией: город Глупов (С.-Щ.); уезд Терпигорев, Пустопорожняя волость, деревни Горелово, Неелово, Заплатово, Дырявино, Неурожайка (Н.). Окказиональное словообразование собственных существительных этого типа привлекало и советских писателей: у Ильфа и Петрова есть названия городов Удоев, Колокаламск, у А. Платонова - город Градов.

5.1.3.

Стилистическое использование грамматических категорий имени существительного

Имя существительное выделяется из всех других имен тем, что его грамматические категории - род, число, падеж - способны получать особые стилистические значения. Стилистическая активность этих категорий обусловлена их функционально-стилевой специализацией и экспрессивным применением в художественной речи.

5.1.3.1.

Стилистическая характеристика категории рода

Наибольшими выразительными возможностями у имени существительного обладает категория рода. В современном русском языке наблюдается известная функционально-стилевая специализация рода существительных.

I. Существительные среднего рода наиболее употребительны в книжных стилях, что объясняется отвлеченными значениями многих из них, популярными в научном стиле. Например, слова с продуктивными суффиксами -ние, -ство указывают на состояния, действия, собирательность. Абстрактно-собирательное обобщенное значение свойственно и многочисленным существительным среднего рода, образованным в результате субстантивации имен прилагательных: невероятное, очевидное, удивительное; иные же существительные, восходящие к прилагательным, называют общие виды и роды животного и растительного мира, получив значение терминов: парнокопытное, лилиецветное.

На книжный характер существительных среднего рода указывает и тот факт, что в просторечии формы среднего рода часто искажаются, принимая окончания мужского рода: полотенец, крылец, яблок, или женского: в училищу, в стаду, без платьи, в худой вере.

II. Существительные мужского рода также тяготеют к книжным стилям. Это сказывается прежде всего в тех случаях, когда многозначные слова, имеющие неустойчивую форму рода, закрепляются в научном стиле в строго терминологическом значении преимущественно в мужском роде: проток (мед.) - узкая соединительная полость, канал (желчный проток); протока (и проток) - без помет - ответвление русла реки, а также речка, соединяющая два водоема; просек (горн.) - горизонтальная выработка для проветривания шахты или соединения выработок в толще полезного ископаемого; просека - без помет - очищенная от деревьев полоса в лесу, служащая границей участка; спазм (мед.) - судорожное сокращение мышечной стенки кровеносных сосудов пищевода, кишечника с временным сужением их просвета; спазма (общеупотр.) - Я снял шапку и ничего не мог ему ответить. Спазма сжала мне горло (Пауст.). В связи с этим стилисты говорят об экспансии мужского рода в научном стиле.

Закреплению существительных мужского рода в книжных стилях способствует экспрессивная нейтральность, отсутствие эмоционально-оценочных значений, возникающих у существительных женского рода, образованных путем аффиксации; ср.: жилет - жилетка, промах - промашка, кассир - кассирша, купец - купчиха.

III. Существительные женского рода выделяются богатством и разнообразием грамматических средств выражения родовой принадлежности. Аффиксация делает женский род сильным, подчеркнутым, наиболее четко оформленным, создает различные экспрессивные оттенки у этих существительных, а это приводит к тому, что они часто получают вполне определенный стилистический паспорт и не могут быть использованы за пределами своего стиля.

Показательно и то, что в случаях колебания грамматического рода у некоторых существительных формы женского рода закрепляются в профессиональной сфере, а мужского - остаются общеупотребительными: гарнитура (проф.) - полный комплект типографских шрифтов различных начертаний и кеглей, но одинаковых по характеру рисунка; гарнитур - без помет - полный набор, комплект предметов, служащих для определенной цели; желатина (техн.) - белковое вещество (коллоид) животного происхождения, раствор которого при охлаждении переходит в студенистое состояние; желатин (общеупотр.) - наименование продукта питания.

Особым стилистическим своеобразием отличаются существительные со значением лица, образующие пары мужского и женского рода: студент - студентка, учитель - учительница, делегат - делегатка, докладчик - докладчица, кондуктор - кондукторша, лифтер - лифтерша, поэт - поэтесса. Существительные мужского рода выражают общее понятие о человеке, указывая на его социальную или профессиональную принадлежность независимо от пола; они имеют официальный оттенок, в то время как личные существительные женского рода отличаются разговорной или просторечной окраской, что препятствует их употреблению в книжных стилях, в официальной обстановке. На стилистическое использование подобных существительных женского рода оказывают влияние многие экстралингвистические факторы - от общественного разделения труда между мужчинами и женщинами, их социального неравенства в дореволюционной России до возникших в быту предрассудков о неравноценности слов женского рода, обозначающих профессии. Так, известно, например, отношение женщин, сделавших поэзию своим профессиональным занятием, к слову поэтесса. Анна Ахматова терпеть не могла, когда ее называли 'поэтесса'. Гневалась: «Я - поэт».

Принятое в книжных стилях официальное наименование профессии существительных мужского рода может создавать неудобства, если из контекста неясно, о мужчине или о женщине идет речь: Наград удостоены конструктор завода И.Б. Тищенко, заместитель главного металлурга завода Т.И. Гурджиенко, директор завода М. Шолар (называются фамилии женщин). В подобных случаях возможен комизм высказывания, и этим могут воспользоваться юмористы: - Машиниста Степанова знаешь? - Еще бы! - Женился. - На ком? - На начальнике станции. Или: Когда кончится война, поженим твоего сержанта на моем ефрейторе (из журн.).

В современном русском языке восприятие многих существительных женского рода со значением лица изменилось. До революции они воспринимались преимущественно как обозначение замужней женщины по должности мужа: председательша, губернаторша, дворничиха, но теперь на первый план выступает значение профессии. Ряд существительных этого типа архаизовались как лексические единицы, иные же утратили прежнее значение замужней женщины, получающей название по роду занятий мужа. И лишь отдельные слова сохраняют старинное значение суффиксов: генеральша. В то же время многие существительные женского рода со значением лица получили профессиональную окраску: прыгунья, пловчиха, конькобежка.

Влияние времени сказывается и на продуктивности словообразовательных моделей существительных женского рода в окказиональном словообразовании; ср.: разговорные иронические названия: критикесса, агентесса, гидесса, клоунесса, геологиня, хирургиня, директриса, шефиня. Многие окказионализмы этого типа имеют добродушно-шутливый оттенок, но есть и резко сниженные: гидша, учительша, учителка, воспитателка, воспитуха.

IV. Особой экспрессией отличаются существительные общего рода, которые представляют одну из групп существительных со значением лица, называя людей по характерному для них действию или свойству и выражая при этом эмоциональную оценку (чаще отрицательную): гуляка, жадина, ломака, кривляка, писака, тихоня, умница, ябеда. По замечанию В.В. Виноградова, совмещение мужского и женского рода у таких существительных оправдывается их резкой экспрессивностью, они носят резкий отпечаток фамильярного и даже вульгарного стиля. Экспрессию таких существительных определяет, конечно, их семантика, однако перенос значения слов с формальным признаком женского рода на лиц мужского пола усиливает и подчеркивает оценочность. К тому же у писателей прошлого можно часто встретить и согласование с такими существительными по женскому роду: Горемыка я, горемыка неисходная! - жалобы башмачника Капитона в Муму И.С. Тургенева. Для современного языка нормой является согласование с существительными общего рода только по смысловому признаку: девочка - большая неряха, мальчик - большой неряха.

К рассмотренной группе слов семантически близки и существительные женского рода, употребленные в образном значении: шляпа, лиса, змея, пила, тряпка, однако в отличие от первых они требуют строго грамматического согласования. Нарушение этой нормы придает речи грубо просторечную окраску и может быть источником комизма: Она [собака], может быть, дорогая, а ежели каждый свинья будет ей в нос сигаркой тыкать, то долго ли испортить. Собака - нежная тварь (Ч.).

Художники слова нередко используют формы рода имен существительных с особой стилистической установкой. Так, сочетание существительных разного грамматического рода, указывающих на одно и тоже лицо, придает речи комическую окраску: - А невесте скажи, что она подлец (Г.); А ведь все кончится тем, что эта старая баба Петр Николаевич и его сестра попросят у него извинения (Ч.).

Своеобразным юмористическим приемом является изменение формы рода существительных, называющих людей. С этой целью писатели изменяют окончания таких существительных: усатый нянь (Маяк.); За мною гнался лесной фей; Три нимфа переглянулись и громко вздохнули (И. и П.).

Особым источником экспрессии в художественной речи является образное использование существительных мужского и женского рода при олицетворении. Например, М.Ю. Лермонтов демонстрирует этот прием в стихотворении «Дубовый листок»: Дубовый листок оторвался от ветки родимой и в степь укатился, жестокою бурей гонимый…; У Черного моря чинара стоит молодая; с ней шепчется ветер, зеленые ветви лаская; - На что мне тебя? - отвечает младая чинара, ты пылен и желт, - и сынам моим свежим не пара. Контраст существительных мужского и женского рода, взятых за основу олицетворения, создает яркую экспрессию. Напротив, образность речи разрушается, если грамматический род существительных не соответствует условному литературному образу. Это иногда случается при переводе художественных произведений. Так, Лермонтов, переводя стихотворение Гейне «Ein Fichtenbaum steht einsam» («Сосна стоит одиноко»), точно повторил название дерева - сосна. Но в русском языке это существительное женского рода, в то время как в немецком - мужского. Поэтому в переведенном Лермонтовым стихотворении («На севере диком») оказалось утраченным противопоставление образов мужчины и женщины, навеки разделенных непреодолимым расстоянием. Как заметил Л.В. Щерба, Гейне создал образ мужской неудовлетворенной любви к далекой, потому недоступной женщине. Лермонтов женским родом отнял у образа всю его любовную устремленность и превратил сильную мужскую любовь в прекраснодушные мечты. Другой поэт, Ф.И. Тютчев, стараясь сохранить авторский образ, в переводе того же стихотворения изобразил «кедр одинокий», которому снится «юная пальма». Примеры подобной замены существительных при переводах не единичны.

Стилистические казусы могут возникнуть и в результате образного сближения двух понятий, обозначаемых существительными разного рода. Так, иронические замечания вызывает перифраза «матерь городов русских, как называют часто Киев, неизвестно почему переделывая его в женщину'.

В особых случаях при олицетворении писатель может изменить грамматический род существительного (предпочитая диалектные или просторечные, а также устаревшие формы), если в стилистике образа есть для этого основание. Так, у В. Распутина в «Прощании с Матерой» дается поэтическое описание знаменитой лиственницы, точнее, лиственя:

Матёру, и остров и деревню, нельзя было представить без этой лиственницы… Она возвышалась и возглавлялась среди всего остального, как пастух возглавляется среди овечьего стада, которое разбрелось по пастбищу. Она и напоминала пастуха, несущего древнюю сторожевую службу. Но говорить «она» об этом дереве никто, пускай пять раз грамотный, не решался; нет, это был он, «царский листвень» - так вечно, могуче и властно стоял он на бугре в полверсте от деревни, заметный почти отовсюду и знаемый всеми.

Варианты форм рода

Стилистическая оценка форм рода имен существительных связана и с другой важной проблемой практической стилистики - правильным употреблением в речи существительных, у которых форма рода неустойчива. В их составе можно выделить несколько групп.

I. Существительные, у которых разные формы рода сосуществуют, не различаясь стилистически: жираф - жирафа: …Далеко на озере Чад изысканный бродит жираф (Гум.). - У меня была жирафа, я кормил ее из шкафа (Барто). Варианты разного грамматического рода при этом могут принадлежать к одному и тому же функциональному стилю, например научному: морф - морфа, перифраз - перифраза или носят общеупотребительный характер: вольер - вольера, лангуст - лангуста, клавиш - клавиша, скирд - скирда, ставень - ставня. Чаще всего в этих случаях варьируются формы мужского и женского рода встречается как исключение: плес - плесо, кайло - кайла.

II. Существительные, у которых одна из параллельных форм архаизовалась: антитеза - антитез; зал - зала; фаланстер - фаланстера; санаторий - санатория; фильм - фильма. Вышедшие из употребления варианты теперь отсутствуют в словарях или даются с пометой (уст.), но мы встречаем их у писателей: Он берет чужую идею, приплетает к ней ее антитез, и каламбур готов (Дост.). Такие существительные представляют интерес и для современных авторов, стремящихся к архаизации речи при описании прошлого.

III. Существительные, у которых родовые варианты отличаются стилистической окраской: рельс - рельса (прост.); туфля - туфель (прост.); метаморфоза - метаморфоз (спец.); повидло - повидла (диал.). Обращение к таким существительным может быть оправдано стилистической задачей. Например, в басне С. Михалкова употребление в мужском роде существительного мышь придает речи сниженную окраску: Кот Тимофей - открытая душа - коту Василию принес в зубах мыша . Нарушение литературной нормы в подобных случаях может стать и средством речевой характеристики героя: Зараз в один секунд кончаю; Товарищ Нагульнов! Обожди, не подымай оружию (Шол.).

К разным формам рода нередко принадлежат и словообразовательные варианты существительных, как правило, тоже отличающиеся стилистической окраской: планшет - планшетка, мочало - мочалка, браслет - браслетка. Употребление их в художественной речи придает ей непринужденно-фамильярную окраску: Вон наша домушка стоит, самая крайняя (Триф.); …В кинотеатре 'Маяк', самой плохой кинушке в Москве, он увидел фильм «Красные дьяволята» (Наг.).

Особые трудности вызывает определение рода несклоняемых существительных иноязычного происхождения. Известно правило, по которому к мужскому роду следует относить все несклоняемые одушевленные существительные: кенгуру, какаду, шимпанзе, однако если контекст указывает на самку, они могут быть употреблены и как существительные женского рода: Кенгуру несла в сумке детеныша. Неодушевленные же несклоняемые существительные, согласно этому правилу, должны относиться к среднему роду: депо, кашне, кино, такси. Но следует отметить, что такое деление не охватывает всех случаев употребления заимствованных несклоняемых существительных, среди которых есть и немало слов женского: авеню, бери-бери, салями, колибри, иваси, кольраби, цеце. Кроме того, общему правилу не подчиняются многие существительные, которые осознаются как слова мужского рода благодаря их семантической близости к синонимам или родовым наименованиям мужского рода: арго [жаргон], антраша [прыжок], банджо, [инструмент], бенгали [язык], пенальти [удар], сирокко [ветер], эмбарго [запрет]. Получается, что исключений из правила больше, чем слов, которые его иллюстрируют.

Наблюдения показывают, что при определении рода несклоняемых иноязычных слов мы опираемся на родовые понятия или синонимы лишь в тех случаях, когда заимствованное слово недостаточно освоено родным языком. При этом возможны колебания, в результате чего возникают варианты. Не случайно иногда выделяют группу слов, которые употребляются в формах двух родов: авто, арго, бибабо, бренди, виски. Формы рода таких слов, не подкрепленные словарными пометами, но мотивированные семантическими связями слов в языке, не представляются резким нарушение нормы. И только при употреблении несклоняемых иноязычных существительных, обозначающих лиц, форма рода должна строго соответствовать полу - милая леди, белокурая френкен, утомленный кули, веселый кабальеро, юная мисс. Как двуродовые выступают слова визави, протеже, инкогнито: Мой (моя) визави оказался (оказалась) веселым спутником (веселой спутницей).

Употребление личных несклоняемых существительных в форме среднего рода порождает комизм: Это бы еще ничего, - инкогнито проклятое (Г.).

5.1.3.2.

Стилистическая характеристика категории числа

Формы числа имени существительного также могут проявлять стилистическую активность в определенных речевых ситуациях. Повышенной экспрессивностью обладают формы единственного числа, так как у них особенно часто развивается метафорическое значение, несвойственно существительным множественного числа, что отмечал еще А.И. Ефимов: бревно, ворона, дуб, индюк, квочка, лиса, медведь, осел, петух, пила, тюфяк и под. В редких случаях перенос значения сохраняется и во множественном числе: Ослы! Сто раз вам повторять? (Гр.)

Существительные единственного числа могут употребляться в собирательном значении, и тогда эта грамматическая форма указывает на нерасчлененное множество предметов: К нему [анчару] и птица не летит, и тигр нейдет (П.); Всякого зверя и в степях и в лесах было невероятное количество (Акс.). Такое образное употребление форм единственного числа придает речи афористичность и эмоциональность: Превосходная должность - быть на земле человеком, сколько видишь чудесного… (М. Г.). В конструкциях, имеющих устойчивый характер, отмечается народно-разговорный оттенок, порой придающий речи ироническую окраску: Но что там хорошо, так это купец! Всем купцам купец. Уж коли угостит тебя, так угостит! (Ч.).

Употребление существительных единственного числа в обобщенно-собирательном значении свойственно и публицистической речи. Часто этот стилистический прием используется в заголовках газетных и журнальных статей, названиях рубрик: «Агроном и поле», «Русское поле», «Для чего человек учится?», «Через сердце художника», «Читатель предлагает». Однако именно в газетах можно наблюдать и стилистически не оправданную замену формы множественного числа единственным, придающим высказыванию разговорно-просторечную окраску: Огурец в этом году не уродился.

В художественной речи можно встретить случаи употребления существительных в единственном числе, не соответствующие современной языковой норме, их следует отнести к грамматическим архаизмам: Раздался смех и даже аплодисмент, хотя и немногочисленный (Дост.).

Встречается и дистрибутивное употребление формы единственного числа существительных, указывающее на то, что названный предмет относится к нескольким лицам или предметам: Бунтовщики потупили голову; Повелено брить им бороду (П.). Такая замена единственным числом множественного вполне допустима и специальной стилистической нагрузки не несет. Однако смешанное употребление форм числа в подобных случаях создает нелогичность: Люди шли, обвязавши носы и рты платком (правильнее нос и рот платком или: носы и рты платками). Практическая стилистика рекомендует избегать дистрибутивного употребления форм единственного числа в научном и официально-деловом стилях, чтобы исключить разночтения.

Формы множественного числа имен существительных также могут становиться стилистически активными в определенных контекстах. Немаркированное употребление этой грамматической формы часто бывает связано с эмоциональностью, экспрессией высказывания. Например, форма множественного числа может указывать не на множество предметов, а на один, выделяя его, однако, особой экспрессией: Вы тут обедали, а нас по милициям водили (Мак.) - речь идет об одном отделении милиции. Еще пример: На Дальнем Востоке и в Маньчжурии белогвардейские восстания, товарищ. Мы не имеем времени отправлять какие-то экспедиции с буддами (Вс. Ив.) - имеется в виду одна экспедиция, везущая статую Будды. Подобное экспрессивное употребление множественного числа характерно и для живой разговорной речи: Чему вас только в институтах учат!; Нет у меня времени по театрам расхаживать.

Яркую экспрессию заключают в себе формы множественного числа существительных-имен собственных, и прежде всего фамилий, при образном их переосмыслении в результате антономасии. Так, говорят: держиморды - о людях с грубыми, полицейскими замашкам; помпадуры - об администраторах-самодурах; донкихоты, ловеласы. При этом трансформация числа придает таким существительным значение нарицательных (что отражается в графическом их отражении: они пишутся со строчной буквы).

Стилистическое значение получают и географические названия, употребленные во множественном числе, которое также приводит к их переосмыслению и созданию соответствующего экспрессивного ореола: Мы не допустим новых освенцимов!; А сколько их, майданеков, на польской земле! (из газ.)

Формы единственного и множественного числа в современном русском языке часто варьируются. Во многих случаях возможны обе формы - и единственное, и множественное число, но множественное подчеркивает обширность охватываемого пространства: До горизонта желтел песок пустыни. - До горизонта желтели пески пустыни. Экспрессивному употреблению множественного числа во втором примере можно противопоставить чисто информативное, не допускающее вариантов: В углу двора насыпан песок.

Множественное число отвлеченных существительных подчеркивает интенсивность действия, силу проявления признака: морозы, холода, ветры, придает им особую значимость: А зимних праздников блестящие тревоги (П.); Зима роскошествует. Нет конца ее великолепьям и щедротам (Инб.). Поэтому в художественной речи очень часто можно встретить замену единственного числа множественным как более экспрессивным: А воды уж весной шумят (Тютч.); Разливы рек ее, подобные морям (Л.). При этом некоторые существительные во множественном числе получают и дополнительные смысловые оттенки, например времена - это не просто отрезок времени, а длительный срок, исторический период, отдаленная эпоха; ср.: Осень подходит. Это любимое мое время (П.); Времен очаковских и покоренья Крыма (Гр.); Бывали хуже времена, но не было подлей (Н.).

Отвлеченные существительные во множественном числе нередко указывают на конкретные проявления качеств, действий: Он стал перечислять красоты родной страны (Каз.). Существительные, обозначающие эмоции, настроения, ощущения, во множественном числе получают оттенок конкретности и интенсивности проявления чувства: ужасы войны, радости и печали первой любви. Некоторые устойчивые сочетания с формой множественного числа существительных этого типа имеют разговорно-просторечную окраску: на радостях, в сердцах, завидки берут.

Отдельные случаи замены единственного числа существительных множественным у писателей прошлого оцениваются сейчас как грамматические архаизмы. Так, в минувшем веке при вежливом обращении было возможно употребление личного существительного во множественном числе по отношению к собеседнику: Пустите, ветреники сами, опомнитесь, вы старики (Гр.). Со временем такая трансформация форм числа получила лакейский оттенок; ср.: Виктор Иванович, какие вы умники!

Некоторые существительные в современном русском языке изменили форму числа, ср.: Позвольте вас попросить расположиться в этих креслах (Г.); Каждый день создавал он для меня новые карьеры и планы; Разумеется, все это были одни клеветы (Дост.). Современный читатель воспринимает такие грамматические формы как архаизмы, но для автора обращение к ним не имело никакого стилистического значения.

В современном русском языке, и в первую очередь в публицистическом стиле, возрастает продуктивность форм множественного числа существительных, для которых ранее нормой считалась только форма единственного числа. Это относится прежде всего к отвлеченным существительным: вредности, данности, зависимости, мощности, недосказанности, отвлеченности, очевидности, одинаковости, повседневности, реальности и др. Как свидетельствуют исследования, сейчас нельзя назвать ни одного суффикса отвлеченных существительных, который не допускал бы возможностей образования форм множественного числа. При чем это связано с грамматическим, семантическим и стилистическим переосмыслением тех существительных, которые в традиционной грамматике отнесены к группам слов, имеющим только единственное число.

Однако важно отметить, что стилистическая маркированность таких форм осознается лишь в тех случаях, когда коррелятивные формы единственного и множественного числа не признаются регулярными, а это в публицистической речи случается довольно редко при общей высокой частотности употребления отвлеченных существительных во множественном числе. Экспрессивно, например, употребление необычного множественного числа в таком контексте: Лейпцигский памятник битв народов, в котором бездарность Вильгельма и угодничество архитектора соединили уродства всех империализмов мира… (из газ.).

В научном стиле, профессиональной речи весьма распространены формы множественного числа существительных, употребляемых в специальном значении: мощности, скорости, режимы, ремонты, энергии; ср.: Физика высоких энергий и космических лучей; нефти, масла мраморы, черноземы, торфы, корма. Эти формы множественного числа являются стилистически немаркированными, но могут осознаваться как функционально прикрепленные: Большое внимание мы уделяем внедрению высокоурожайных сортов сильных пшениц; Продукция эта - бензины, дизельные или котельные топлива, битумы различных марок, сжиженный топочный газ (из газ.).

5.1.3.3.

Стилистическая характеристика вариантов падежных форм

Развитие русского склонения представляет собой живой, активный процесс. Это приводит к появлению вариантных окончаний, получающих определенную экспрессивную окраску и дающих возможность стилистического отбора. Кроме того, отдельные существительные (некоторые географические названия, имена, фамилии, иноязычные слова) могут склоняться факультативно, а это создает условия для функционально-стилевого закрепления изменяемых и неизменяемых форм. Маркированные падежные окончания нередко становятся источником речевой экспрессии в художественной речи, что также представляет стилистический интерес.

Падежные формы в современном русском языке многозначны, отсюда - широкий простор и для стилистического выбора разнообразных оттенков грамматических значений русских падежей. Однако представление о выразительных возможностях падежей было бы неполным, если бы мы не учитывали стилистических оттенков вариантов падежных окончаний.

От основных окончаний вариантные отличаются тем, что встречаются лишь в небольших разрядах слов или в отдельных словах, в то время как основные окончания свойственны большинству слов, относящихся к данному склонению. Вариантные окончания могут иметь особые оттенки в значении падежной формы: В лесу раздавался топор дровосека (Н.) - окончание -у указывает на место действия; Актер прославился исполнением главной роли в 'Лесе' Островского - окончание -е указывает на объект; могут отличаться стилистической окраской, функционально-стилевой закрепленностью: клапаны (общеупотр.) - клапана (спец.); в отпуске (лит.) - в отпуску (разг.). А бывает и так, что вариантное окончание отличается и оттенком в значении, и стилистической окраской. Например, у Пушкина в 'Евгении Онегине' вариантное окончание, имеющее значение объекта, в то же время воспринимается как устаревшее: Взлелеяны в восточной неге [ножки], на северном, печальном снеге вы не оставили следов.

Наибольший стилистический интерес вызывают те вариантные формы, у которых развились разнообразные стилистические оттенки. В этом отношении ведущая роль в русском языке принадлежит именительному падежу множественного числа существительных. В этой форме наряду с традиционным окончанием -и (-ы) широко используется новое - -а (-я), и для большого количества слов оно стало уже ведущим: векселя, вензеля, кителя, тополя, флигеля, штабеля и др. Сферой распространения форм с флексией -а (-я) стала профессиональная речь и просторечие, откуда они проникают в художественные и публицистические произведения. Это дает интересный материал для стилистических наблюдений. Вспомним слова из песни В. Высоцкого: Мы говорим не «штормы», а «шторма»… «Ветра» - не «ветры» - сводят нас с ума.

Составители словарей обычно указывают на закрепление таких форм в профессиональной речи: высыпайте запчастя, фюзеляж и плоскостя. Однако стилистические пометы к вариантным окончаниям этого типа в словарях могут быть разные. Например, в Опыте частотно-стилистического словаря вариантов Л.К. Граудиной и других, ряд слов выделен как (спец.): боцмана, веса, дросселя, промысла, рапорта, ротора, сеттера, хода (судовые); иные - как (техн.): дизеля, кожуха, конуса, пресса, сахара; (морск.): лоцмана; (проф.): мичмана, щелока; немало вариантов имеют помету (разг.): ветра, диспетчера, договора, инструктора, свитера, трюфеля, шофера; реже (прост.): слесаря, токаря. Такое многообразие стилистических помет отражает не столько функционально-стилевое расслоение в употреблении этих форм, сколько недостаточную научную разработанность проблемы.

Итак, стилистическое значение имеет противопоставление падежных окончаний, получивших профессиональную окраску, разговорных форм (которые неуместны в книжных стилях) и просторечных (т.е. сниженных, воспринимающихся как нарушение литературной нормы). В то же время писателям, журналистам, редакторам необходимо учитывать частотность использования тех или иных падежных форм в речи, чтобы правильно оценить их стилистические возможности и отчасти предвидеть их дальнейшую судьбу, разграничивая популярные и малоупотребительные формы.

Другой горячей точкой склонения имен существительных, привлекающей внимание стилистов, является родительный падеж множественного числа, дающий простор разговорным формам. Наиболее активно конкурируют в речи окончания нулевое и -ов, реже - нулевое и -ей. Они получают разговорную окраску в парах: несколько апельсин - апельсинов, гектар - гектаров, грамм - граммов, килограмм - килограммов, мандарин - мандаринов, носок - носков, помидор - помидоров, рельс - рельсов, а также - доль - долей, дядь - дядей, теть - тетей, ясель - яслей. Вариантное окончание -ов обычно более снижено и воспринимается как просторечное, если нормой закреплено нулевое окончание: У них, бают, яблоков моченых страсть как много! (Ал.). Разговорные варианты часто приводятся в словарях с соответствующими пометами; просторечные же, как правило, опускаются.

Некоторые варианты этого падежа архаизовались: свеч - Игра не стоит свеч; закрепились в «высоком стиле»: колена - колен, при (нейтр.) коленей. Все это создает значительную пестроту стилистической окраски форм родительного падежа множественного числа имен существительных.

Стилистически неравноценными могут быть и варианты предложного падежа единственного числа существительных мужского рода. Одни имеют разговорную окраску: в цеху, другие - просторечную: в хору. Однако в большинстве случаев такие варианты отличаются не стилистически, а оттенками в значении: в аду - об аде, значение места и объекта.

Без стилистических помет обычно даются а словарях варианты родительного падежа единственного числа существительных мужского рода: Из темного леса навстречу ему идет вдохновенный кудесник (П.); Я из лесу вышел, был сильный мороз (Н.), выбор которых зависит от различных факторов (например, определение при существительном, его вещественное значение подсказывает старое окончание (-а). В речевой практике можно наблюдать стилистическое использование вариантных окончаний с профессиональным оттенком, что находит отражение и в художественной литературе: - Сколько тебе алебастру потребуется? - спросила Муля (Сем.), но: Камня в горе много: и алебастра белого и желтоватого, и селенита (Ферсм.).

Стабильно сохраняют окончание -у в этой форме вещественные существительные со значением уменьшительности, употребление которых возможно лишь в разговорной речи: - Ну, тогда я вам положу медку, - говорит Валентина Никитична (Рыл.); Нам бы бензинчику, Николай Илларионович, машину заправить (Дв.).

В отдельных случаях вариантные флексии в родительном падеже единственного числа имеют архаический оттенок; обращение к ним может быть обусловлено созданием народно-поэтического колорита. Так, М.Ю. Лермонтов в «Песне про купца Калашникова» заменил в процессе авторедактирования литературное окончание «простонародным», уже тогда имевшим оттенок устарелости: Не таился он свету (первоначально света) небесного.

И все-таки, указывая на стилистическую активность вариантных окончаний существительных в родительном падеже единственного числа, необходимо подчеркнуть, что к настоящему времени особые стилистические оттенки в их окраске утрачены: изжито противопоставление окончаний - «высокого» -а и «презренного» -у, о чем некогда писал М.В. Ломоносов, сравнивая «приличные в высоких жанрах» формы святаго духа, ангельского гласа и допустимые лишь в «низких» - розового духу, птичья голосу. Для современного носителя русского языка окончание -у представляет собой второстепенную вариантную форму, свойственную, прежде всего, устной речи, в письменных же стилях она держится преимущественно во фразеологизмах и в уменьшительных формах. В случаях колебаний, учитывая тенденцию развития форм на -а - -у, практическая стилистика рекомендует предпочитать флексию -а как нормативную, основную форму родительного падежа во всех его значениях и для всех стилей литературного языка.