Страна призраков

Часть вторая

Найл понятия не имел, как выведать о Стране Призраков хоть что-нибудь. Но едва войдя в мир кристалла, он мгновенно ощутил себя в центре некой паутины и понял, что нужно научиться считывать ее вибрации, ориентируясь по ним, как паук в тенетах. Сразу от центра, где находился непосредственно он, пролегал внешний мир, начинаясь с каменистой долины, через которую Найл проник в подземный мир троллей. Сейчас ее окутывала мгла, но стоило вглядеться, как в считаные секунды темная завеса поднялась подобно туману и пейзаж стал различим ясно как днем.

Но это не был день в обычном понимании. Он словно подернулся сероватым флером иллюзорности. Что-то подобное Найл замечал во время встречи с матерью, но счел это за слабое освещение в комнате. Теперь же было понятно: все обусловлено энергией кристалла, способной проникать сквозь твердую материю так, что незыблемые предметы обретают почти полную прозрачность. Нечто сродни «двойному видению», которое ему приоткрылось после разговора с богиней Дельты.

Ум сейчас пауком скользил по энергетическим нитям, взбираясь все выше. Вот он уже над долиной и держит курс на север. На беду, так оно и есть: места здесь фактически непроходимые. Семь лиг — двадцать одну милю — по такой заковыристой местности придется одолевать два долгих, труднейших дня.

Оглядев простершуюся к северу долину, Найл проникся нелегким подозрением: а в полной ли мере причастна природа к этому нагромождению камней и валунов? Да, обрушение было явно вызвано колоссальных размеров потопом. Но почему в таком случае на всей этой изломанной плоскости нет ни следа какой-нибудь речушки или даже ручья? И что могло вызвать такие гигантские оползни, если склоны здесь состоят в основном из гранита?

Ответ, видимо, в том, что эта долина к северу и есть главный подступ к Стране Призраков. А так как именно она и есть основной маршрут для неприятельского войска, сделать ее непроходимой — значит закрыть главный вход в подземные владения Мага.

А как обстоит дело с обходными путями?

Найл умственным усилием поднялся над ландшафтом выше.

Очертания были знакомы, он уже отчетливо видел их через воображение Асмака. Далеко впереди, где горы сточены были в иглы ветром, дождем и снегом, угадывалось то самое плато меж двух вершин, куда по несчастью приземлился Скорбо. Один из тех пиков (видимо, тот, что повыше, справа) и был Сколлен.

С середины плато спускалась река — на юг, в зеленый дол, — срываясь затем живописным водопадом с утесов долины Мертвых и дальше поворачивая на запад, к морю. Так что, судя по всему, к Сколлену лучше подходить по речной долине. А попасть туда можно, если возвратиться пройденным путем и повернуть на север где-нибудь над теми пещерными жилищами.

Таким окольным путем до Сколлена примерно три десятка миль, что займет целый день неустанного пути, от рассвета до заката. Пока за сутки удавалось покрыть лишь половину такого расстояния. Ну а как насчет менее трудоемких способов перемещения — тех же оолусов, а то и паучьего шара? Впрочем, не годится ни тот ни другой вариант. Все окажется шито белыми нитками, рискованно: любой караульный где-нибудь на вершине непременно заметит их приближение, причем издалека.

Кстати, а есть ли там посты наблюдения? Найл устремил взор через простор пейзажа и постепенно различил, что та стекающая с плато река — это на самом деле степенно набирающий силу водопад. А вот и плато — унылое, неприветливое, в окружении острых каменных зубьев, на которые, по словам Асмака, и напоролся шар Скорбо. Опять же, что могло занести паука так далеко на север от Большой стены? Даже при ветре ураганной силы он Мог бы плавно сманеврировать и по нисходящей кривой снова вырулить на юг (такое возможно — Найл сам проделывал нечто подобное на обратном пути из Дельты).

Зависнув над каменным куполом восточной горы, он различил, что это кратер потухшего вулкана с круглым, В сотню метров озером по центру. Гора была намного выше, чем представлялось издали. Но никаких намеков на наблюдательный пункт, сколько ни гляди. Тогда Найл поднялся над вершиной метров на триста, откуда взгляду открывались крутые, поросшие можжевельником склоны. Он рассчитывал высмотреть ту пещеру, где когда-то нашел себе укрывище Сатханас с горсткой слуг. Между прочим, с востока он разглядел и возможный ответ, почему эта гора на местном наречии зовется «сколлен». Каменные впадины-сколы у вершины и впрямь смотрелись как скулы оскаленного черепа.

Но эти впадины не были пещерами. Оглядев без особого успеха ухабистый рельеф горы, Найл спустился ниже и взялся искать тщательней. Наконец на глаза попалось подобие пещеры, наполовину скрытое кустами и лежащим поперек сломанным деревом. Отсюда до самой вершины вздымалась неприступной стеной сероватая порода. Пещера выходила на северо-восток, так что наблюдательным пунктом южного подступа служить никак не могла.

Попытка вглядеться вглубь ничем не увенчалась: сплошная тьма, никакого движения.

Вскоре зевота дала понять, что все эти умственные усилия не проходят бесследно. Наверное, уже близка полночь, а в путь надо трогаться спозаранку. Поэтому Найл, приподнявшись, спрыгнул с хрустального кресла на пол и по неудобным метровым ступеням спустился вниз.

В комнате, где они столовались, царили тишина и полумрак — только хозяйка сидела у лампы и подшивала что-то из детской одежды. Найл улыбнулся: все матери заняты примерно одним и тем же.

«Ну как, готов почивать?» — спросила она.

«Пожалуй», — ответил он с ноткой благодарности.

Прихватив лампу, хозяйка мимо кухни повела гостя по коридору с неровными гранитными стенами. По пути она остановилась указать на уборную за дощатой дверью, после чего провела Найла в соседнюю комнату. Вообще-то это была небольшая, высеченная из камня пещера; более-менее гладким в ней был лишь пол, а стены и потолок в отметинах инструментов бугрились неровностями. Деревянные игрушки в корзине указывали на то, что это детская. Из мебели он увидел здесь лишь деревянную кровать да стул, сиденье которого возвышалось над полом более чем на метр. На столе лежала сума Найла. В углу комнаты уже спал на круглом коврике капитан, привычно подогнув под себя ноги.

Добрая тролльчиха, обнажив в веселой улыбке прореху между зубами, удалилась, оставив Найла в темноте. Ей, видимо, не терпелось поскорее улечься. Найл и сам Не без удовольствия влез в здоровенный короб детской кровати, куда можно было запросто уложить троих таких, как он. Там он удобно устроился на матрасе, в котором полно было не то бобов, не то гороха.

Прежде чем натянуть на себя шершавое одеяло, он в темноте вынул из сумы хронометр; фосфоресцирующие стрелки показывали четверть первого. Хронометр он запел под одеялом, чтобы не разбудить капитана, и поставил рядом на стуле. Мерное тиканье успокаивало. В щеку едва ощутимо дуло; значит, в комнатах от духоты предусмотрена вентиляция, как-то связанная, видимо, с дальним шумом воды внизу.

Какое, интересно, сегодня число? Нахлынувший сон помешал разобраться с этой задачей.

Разбудил его приглушенный шум — дети явно сражались подушками. Стрелки показывали половину седьмого. Найл ощущал себя бодрым и хорошо отдохнувшим; к этому, видимо, была причастна энергия кристаллов. Зашевелился и капитан; без всяких вопросов чувствовалось, что он тоже хорошо восстановил силы.

Через полчаса Найл уже сидел за столом, уплетая с оловянного блюда исходящую паром колбасу. Вкус напоминал оленину; в мясе попадались зерна сладкой кукурузы и злаков. Из деревянного кувшина ему налили парного молока — видимо, совсем недавно была утренняя дойка. На предложение взять добавки Найл лишь, покачав головой, похлопал себя по животу.

Капитан ел на кухне; колбасу ему подали сырую, а к ней еще и ушат молока.

Взрослые тролли взялись за трапезу с угрюмой сосредоточенностью, приговорив постепенно почти все мясное. С пола на детей чутко поглядывала животина, которой время от времени перепадали лакомые кусочки.

Когда трапеза закончилась, старый тролль задал вопрос:

«Ты определился с маршрутом?»

«Думаю, да, — ответил Найл, пытаясь передать образ. — Лучше всего добираться по долине реки».

«Нет. Вас там будет видно со всей округи. А вот если пройдете с половину лиги дальше по этой дороге, то впереди будет крутая тропа наверх. У нас по ней ходит скот. Ступайте до самой вершины и отыщите там промоину. В конце лета она сухая. Если тронетесь по ней, у вас будет больше возможности добраться незамеченными до Сколлена».

«А интересно, есть на Сколлене караульные посты?» — спросил Найл.

Старик с сыном, подумав, переглянулись.

«Не знаю, — пожал плечами младший. — Я уж там сколько лет не был».

«Ну а я подавно», — вздохнул старик.

«Может, послать с ними ребятишек, чтоб показали скотную тропу?» — предложила жена.

Ее супруг покачал головой.

«Не надо. Карвасид мстителен. Особо вреда он нам не сделает, но все равно лучше не привлекать его внимания».

До Найла только тут дошло: давая ему приют, тролли, не исключено, подвергают себя опасности.

Найла беспокоил еще один вопрос, который он не мог не задать.

«Как думаете, мне следует взять с собой хрустальный шар?»

Все трое замотали головами.

«Если шар попадет в руки к деспоту, — ответил за всех старик, — тот сделается неодолимым. Вот почему карвасид неотступно его доискивается. А если узнает, что шар у тебя, то он не уймется, пока не отнимет. По-иному лучше оставить здесь».

«Что ж, если вы так считаете…»

Найл поник. Еще бы: утратить эту недавно обретенную, поистине чудесную вещь было очень жаль.

Тролли уловили его мысль, и сын сказал:

«Нет, ты его вовсе не лишаешься. Он принадлежит тебе и даже приспособился под твои вибрации».

«Прежде чем ты уйдешь, — добавил старик, — я покажу, как поддерживать с ним связь».

«Боюсь, мне скоро выходить, — заметил Найл. — У нас впереди долгий путь, а для коротких человечьих ног он тем более длинен».

Почему-то этот довод показался троллям забавным, И они все вместе, включая детей, шумно рассмеялись.

«Есть и еще кое-что, о чем я постоянно думаю, — продолжал Найл. — Вы говорите, карвасид ненавидит пауков. Так вот, рискует ли капитан жизнью, отправляясь со мной?»

«Это мой выбор, — немедленно встрял восьмилапый. — Куда ты, туда и я».

«Он прав, — обратился к капитану старик. — Карвасид — опасный безумец. Ты можешь остаться здесь, у нас».

Капитан и слушать не захотел.

«Я иду с ним. Если и лишусь жизни, это будет во благо богине».

Найл характерным жестом выразил пауку благодарность и повернулся к хозяйке.

«Спасибо за уют и радушие. А тебе, — он перевел взгляд на хозяина, — спасибо за то, что не дал нам сгинуть в темнице».

Тролль в ответ, пожав плечами, добродушно улыбнулся.

«Да вы бы и так выбрались, с помощью богини», — сказал он вполне серьезно.

Тут поднялся старик.

«Дай-ка покажу тебе, как устанавливать связь на расстоянии. Это очень просто».

С медленной величавостью статуи он тронулся вверх по ступеням; поспевать за ним удавалось без труда.

В зале кристаллов Найл вновь был усажен на тот самый трон. Остановив взгляд на шаре, сразу почувствовал его отклик, будто кто-то зажег свет. Опять, наполняя неизъяснимым восторгом, заструилась жизненная энергия.

Старый тролль одобрительно кивнул.

«Ты уловил главное: для состраивания вибраций необходим начальный импульс сочувственности».

Найлу и в самом деле все сейчас давалось так легко и естественно, словно перед ним был кто-то давно знакомый. Даже странно, чтобы кусок неодушевленного кристалла мог так походить на живого человека.

Старик больше не передавал мысли со стороны. Его ум сейчас как будто завладел волей Найла и шаг за шагом ее направлял. Прежде всего призвал войти в мир шара, при этом велев Найлу часть своей сущности вывести обратно, чтобы она не была полностью поглощена силой кристалла.

Наполовину оставаясь в контакте с шаром, другой своей частью Найл присоединился к уму младшего из тролльчат. Это оказалось несложно: ребенок был отзывчивым и обаятельно открытым.

Следующим шагом было объединить оба контакта — с ребенком и с шаром. Они тут же составили цепь, создав таким образом третью опорную точку сигнала. Телепатический контакт с ребенком достигался легче, чем с шаром; оставалось лишь подрегулировать с кристаллом резонансную частоту. Более того, поскольку длина волны у всей семьи была, по сути, одинаковая, для состройки с шаром у Найла теперь было пять потенциальных каналов связи.

Чтобы продемонстрировать метод еще раз, тролль призвал Найла повторить процедуру, используя теперь в качестве точки входа ум капитана.

Вслед за этим Найл был отослан вниз, в комнату, где хозяйка убирала со стола посуду. Оттуда он установил контакт с умом ребенка, а через него с шаром.

За время этой практики открылось и кое-что еще. Лежа нынче утром в постели, Найл раздумывал, как, должно быть, скудна на события жизнь у тролльчат, которые почти не покидают этого подземелья. Теперь он понял, что ошибался. Тролли принадлежали к общей сети, сообщавшей их с соплеменниками. Скажем, хозяйка могла посредством такой связи наведаться к жене тролля священной горы точно так же, как заходят друг к другу кумушки в городе жуков, чтобы почесать языки.

Более того, тролли со всей непринужденностью включили в свою сеть и капитана. Для них контакт был чем-то естественным, а привычка людей ограничивать свой круг общения, обставляя себя условностями, считалась здесь проявлением невежества.

Теперь он понимал и то, почему к Магу тролли относятся с неприязнью и недоверием. Страсть к замкнутости он возвеличил до размеров мании, ненавистью и паранойей представляя откровенную угрозу не столько миру троллей, сколько природе в целом, частью которой я клялись и тролли, и люди-хамелеоны.

Потому они, видно, и не пытались отговорить Найла от противостояния этой опасности. Надеялись, что вмешательство посланца богини послужит началом падения Мага.

Через полчаса они уже готовы были отправляться. Фляжку Найл наполнил искристой водой из хрустальной пещеры, а жена тролля дала ему в дорогу увесистый сверток с едой.

«У вас есть веревка?» — осведомился тролль.

«Разве она нам нужна?» — удивился Найл.

«Самое лучшее — это готовность ко всему», — заметил хозяин и с деловым видом скрылся в жилище.

Старик тем временем научил, как нужно держаться, если вдруг снова атакуют боевитые овцы. Эти животные однажды усвоили, что лучший способ выжить — это нападать, наперекор естественному стремлению кинуться наутек. Если же их обидчик по какой-то причине не отступает, первородный инстинкт у овец неизменно берет свое, и в итоге они пасуют. Найл припомнил, как они с капитаном на днях задали обидного стрекача, и поблагодарил за ценный совет.

Возвратился тролль, неся сумку из мешковины.

«Вот, возьми. Любой вес выдержит, не бойся».

Свернутая бутом шелковистая веревка была необычайно тонкой; сумка весила всего ничего.

Прочтя мысли гостя, тролль сказал:

«Она из паутины волосатого древесного паука. Выдержит все, кроме разве что огня».

Напоследок старик преподнес Найлу посох.

«Это сократит твое странствие. — Он открутил металлический набалдашник, потряс, и на ладонь ему выпал розоватый кристалл. — Это мимас, восприимчивый к твоей нервной системе. Лучше всего действует на пустой желудок. Так что если проголодаешься, не ешь, а разбавь несколько капель этого вот бальзама в кружке воды. — Он подал Найлу металлическую фляжку в сеточке-оплетке. Фляжка удобно легла в карман туники, почти не оттопырив его. — Вот тогда и оценишь его по достоинству. Только на полный желудок принимать не надо: стошнит».

Найл, поблагодарив, осмотрел подношение. Посох был сделан так искусно, что между набалдашником и палкой не углядеть никакого зазора. Что же касается фляжки, то даже не верилось, что она изготовлена ручищами тролля: настолько тонкая работа.

Закинув на плечи суму, Найл еще раз поблагодарил хозяйку. Он успел за недолгое время знакомства проникнуться к ней искреннейшей симпатией. Теплота и жизненность этой здоровячки напоминали о Мерлью, но без раздражающего эгоизма последней. Пожалуй, если б найти такую женщину среди людей, то и нынешним отношением к супружеству можно было бы поступиться. Когда Найл снизу вверх протянул ей для пожатия руку, она, подхватив его как ребенка, притиснула к полной груди и поцеловала — вот это да!

Вместе с детьми она, стоя на пороге жилища, прощально махала рукой. Старик проводил гостей до лестницы и напутствовал, как понял Найл, благословляющим жестом. Дальше тролль-хозяин по ходам вывел гостей наружу. Приятно было, что капитан на этот раз прошел через кварцевый барьер совершенно не колеблясь.

Погода снаружи стояла откровенно угрюмая. Холодный северный ветер гнал перед собой месиво тумана и мелкого дождя. Найл обернулся помахать на прощанье троллю, но тот, как видно, уже скрылся у себя в подземелье. Хотя нет; легкое мерцание камней выдавало, что он просто сделался невидимым; ненастная погода была этому только в помощь.

Найл плотнее закутался в плащ и набросил капюшон — хорошо, что водонепроницаемый. Пауку с его хитиновыми латами сносить непогоду было, пожалуй, легче.

Как и ожидалось, путь вверх по долине был нелегок. Особенно досаждала предательская неровность земли и обилие валунов, поминутно приходилось то огибать, то перелазить. Через полмили колени уже были расцарапаны в кровь, а на ладони появилась ссадина от резкого, плашмя, падения. Даже пауку с его проворной гибкой поступью дорога давалась хлопотно.

Вокруг стояла глухая тишина, прерываемая разве что отдаленным блеянием овец; вязкий влажный туман словно окутывал все звуки ватой. Горы в сероватых клубах пара были фактически неразличимы. Что ж, по крайней мере, лазутчики-птицы Магу сейчас не подмога; приближение человека и паука в такую непогодь явно пройдет незамеченным.

Как хорошо, что есть теперь посох: хотя бы лишний раз не запнуться.

Этот выматывающий отрезок пути продолжался мили две и занял час с лишним. Впереди на высокий отлог шла глинистая тропа в отметинах копыт. Идти по ней надо было согнувшись в три погибели, чтобы ненароком не соскользнуть. Наконец, где-то через четверть мили, рельеф выровнялся настолько, что стало возможным распрямиться и перевести дух. Ненадолго туман развеялся, впереди проглянула величавая, как твердыня, громада Сколлена. Сейчас бы сесть и дать отдых натруженным ногам, да вот беда: вокруг ничего, кроме мокрой, разметанной ветром травы. Так что лучше переть не останавливаясь.

Найл порядком распарился и был не прочь остудиться, скинуть капюшон, а то и распахнуть плащ. Впрочем, лучше не надо: минута-другая, и можно промокнуть. Хорошо капитану: ишь как ему ворс покрыло прохладными каплями, идет весь в серебре.

Мысли бродили, и невольно вспомнилось, как они с пауком застряли в пещере. Получается, если бы их случайно не нашли, они бы сидели там до сих пор… Найл, внутренне вздрогнув, зашагал с утроенной силой; усталость как рукой сняло. Вот что значит мысль о возможном несчастье: иной раз она действует как эдакий пинок бодрости,

Через час дождь перестал и сквозь взвесь тумана пробилось солнце. Вода, стекая по шее, вымочила перед тупики, так что приятно было распахнуть плащ и подставить себя для сушки ветру, пусть даже и кусачему. Дорога сейчас тянулась параллельно каменистому долу; скотная тропа вела к восточному склону Сколлена. Молодчина тролль, хорошо посоветовал: тропа гуляла вверх и вниз, то и дело загораживаясь кустами, отчего путники открывались возможному взгляду не в пример реже, чем если бы шли по выбранному Найлом маршруту вдоль реки посреди долины.

Утро понемногу распогодилось. Сев на пологом откосе, Найл свернул плащ и упихал его в суму. Добрый глоток искристой воды, и наступившее блаженство дало понять, как все-таки угнетающе сказывается на настрое заунывный дождь с ветром.

Капитан, нежась на солнышке, неожиданно заметил: «А вон и твой приятель». Спикировав с небольшой высоты, в десятке метров опустилась птица. Глянь-ка: и вправду он, ворон. Встреча со старым знакомым искренне радовала: Найл уже привык к своему «опекуну» и втайне огорчался от мысли, что они расстались. Вынув из сумы корж, он отломил половину и кинул птице. Не мешало бы и перекусить, но Найл вспомнил совет тролля принять на голодный желудок несколько капель бальзама. Впрочем, он тут же из любопытства заглянул в преподнесенный тролльчихой полотняный сверток. Там были ломти хлеба, кусок круглого красноватого сыра и несколько большущих редисок; да, и еще кус сырой ветчины с косточкой — видно, для капитана. Паук с удовольствием принял угощение и сжевал его, держа за косточку, тут же у дороги — судя по всему, компания Найла, да и вообще соседство с людьми его уже нисколько не стесняли.

Найл тоже поел и минут через двадцать, когда усталость пошла на убыль, перевел внимание на ум птицы, направив ее в воздух. Ворон, восторженно слившись с сознанием человека, взмыл на добрую четверть мили, отчего взгляду по левую руку открылась центральная равнина с быстрой рекой и странно изогнутыми заснеженными пиками впереди. Ветер высоты был льдистым, пронизывающим. В сравнении с теми вершинами Сколлен смотрелся не так живописно — обтрепанный ветром погасший вулкан, в высоту метров триста.

Пока птица реяла, Найл, пользуясь возможностью, прикинул, можно ли где-нибудь поблизости от горы остановиться на ночлег. Однако предгорье было на редкость неприглядное, не сказать безжизненное; примерно через милю начинался пологий отрог. Видимо, так и придется махать до самого Сколлена, отстоящего сейчас на пару десятков миль — считай, что четыре часа ходкого шага. До полудня еще по меньшей мере пара часов, так что есть хороший шанс к вечеру быть у подножия.

Через полчаса уверенность поколебалась. Подъем набирал крутизну, а трава сменилась причудливыми напластованиями голого камня — видимо, подвергшаяся эрозии лава; даже твердый на ногу капитан раз-другой успел здесь оступиться. Кроме того, доносился еще и слабый запах чего-то вроде горящего кокса, какой бросают для обогрева на жаровню ночные сторожа, коротая в своих клетушках часы дежурства.

Когда, застряв в трещине, с ноги сорвалась сандалия, Найл, чтобы ее вытянуть, присел на камень. Тот оказался ребристым и въелся в бедра, так что пришлось поерзать в поиске более удобной точки опоры. Одновременно Найл смотрел на скопившуюся внизу лужу. Что странно, из воды поднимались пузырьки с сернистым запахом. В эту минуту Найлу с неожиданной четкостью вспомнился сон, виденный в пещере хамелеонов: как он пялится в трещину, очень похожую на эту, и чувствует такое же неудобство от острой грани, на которой сидит, а из щели исходит приторный запах вроде жженой карамели.

Это длилось буквально мгновение, но все равно он испытал что-то удивительно приятное.

В животе заурчало. Определенно пора перекусить — или попробовать бальзама, что дал тролль. Открутив крышку размером с чашечку, Найл капнул туда чуть-чуть пахнущего лекарством бальзама и долил сверху водой. На вкус эта микстура оказалась удивительно горькой, по Найл, поморщась, все равно выпил. Желудок немедленно скрутило судорогой; подумалось даже, что сейчас вырвет. Но вот тошнота отступила, и на смену ей пришло облегчение.

Минуту спустя, вставая, Найл с удивлением ощутил, Что утомление сошло на нет. А нагнувшись за посохом, удивился еще сильнее: по телу разлилась искристая волна энергии. Причем исходила она не от посоха, а, похоже, из самой земли; палка служила как будто проводником. Нечто подобное он ощущал в хрустальной пещере, но сейчас это было гораздо явственней. Вспомнилась электрическая штуковина, которой балуется ребятня в городе жуков: два металлических цилиндра и примитивный генератор. Один вращает ручку, а другой держит цилиндры, и его легонько бьет электрическим разрядом; ощущается что-то вроде жужжащей вибрации в руках. Сейчас же через Найла текла сила самой Земли. Природа у нее была иная, но ощущение во многом схожее.

Его неожиданно заполонила необычайная рьяная бодрость. Пять минут назад вид этого унылого взгорья угнетал, теперь же он казался до странности интересным, как и все это необычное, насыщенное событиями путешествие. Даже студеный горный ветер показался не более чем весенним дуновением.

Уловивший в спутнике перемену настроения капитан поглядел с любопытством.

«Не знаю почему, но эта палка наполняет меня энергией, — сказал Найл. — Вот попробуй».

Паук зацепил когтем посох, но тут же выронил.

«Мне неприятно».

До Найла дошло: кристалл в посохе настроен под его собственные, человеческие вибрации, у паука же ощущения могли быть совершенно иные: попробуйте-ка сами взять и превратиться в паука.

Способность пополнять на протяжении пути запас энергии несказанно радовала. Более всего удивляло то, что энергия эта здесь повсюду, неисчерпаемая как воздух: иди себе и вдыхай.

Странно, но и голод отпустил; очевидно, источником питания тоже служила энергия.

Бодрость была такая, будто в путь они вышли только что. Убыстрился и шаг — капитану даже не приходилось теперь притормаживать. Найла буквально подхлестывало; не сорваться бы на трусцу.

Активизировались и мысли. Видя, как приближается Сколлен, Найл задумался: отчего Маг одержим ненавистью? Разумеется, можно понять человека, лишившегося по злой паучьей воле семьи. Но ведь сколько времени прошло, да и возмездие было жесточайшим: чего только стоил потоп в долине Мертвых. Почему же ненависть у карвасида не унялась? В чем вообще его цель? Если понять, что им движет, можно осознать и его слабости.

Озадачивало то, как Маг вообще способен удерживать в себе такую ненависть. Ведь понятно, что ее отрава обоюдно вредна и для жертвы, и для палача.

Опять же, Маг представлялся полностью, стопроцентно замкнутым деспотом-одиночкой, без друзей и близких. Примерно таким виделся когда-то Найлу Смертоносец-Повелитель, пока не выяснилось, что все пауки сообщены меж собой единой сетью и даже такие могущественные властители, как Хеб, на самом деле не бывают одни. Как же тогда может сохранять свое полное одиночество Маг? Что позволяет ему сносить этот безысходный удел тиранов?

А что, если он насчет Мага заблуждается, как заблуждался когда-то насчет Смертоносца-Повелителя, и на самом деле возможно достичь примирения между пауками и обитателями Страны Призраков?

Словно в ответ на эти помыслы, в небе оглушительно рванул гром и как из ведра хлынул дождь. Несколько Минут напор был такой, что невозможно идти. Найл скрючась присел, а пока лез за плащом, промок до нитки. Вокруг не было никакого прибежища — даже камня, который защитил бы от ветра.

Капитан, подогнув ноги, свернулся в шар. Найл сел На суму — все же удобнее, чем на острых камнях, — накрывшись плащом, как палаткой. Несмотря на водостойкость, ткань, по которой яростно хлестали струи дождя, постепенно намокла. И вот Найл уже бесприютно сидит под ледяным ливнем, среди петляющих меж камней, набирая силу, ручейков.

А может, это Маг так противится попытке достичь по царства?

Наконец дождь прекратился, но не терял силы ветер. Оставаться на этом месте было бессмысленно, и они продолжили путь вверх по взгорью, где бегущие параллельно ручьи грозили сбить с ног и уволочь вниз.

Через полчаса они добрались до вершины откоса, и в этот момент вышло солнце. Ветер дул все такой же промозглый; Найл занемел с головы до пят. Хотя теперь путники, по крайней мере, знали, где находятся и куда идут. На востоке, милях в пяти-шести, виднелось, как река срывается с плато, образуя эдакий недовершенный водопад. Видать, не напрасно тролль отсоветовал им придерживаться восточного маршрута: там явно не было прохода по склону. А здесь надо просто идти вверх, в сторону Сколлена, хотя и превозмогая ветер, будто специально мешавший двигаться вперед.

По ту сторону реки паслись овцы — сотни и сотни. Если они такие же свирепые, как те, с которыми Найл и капитан уже сталкивались, то хорошо, что их пути не сходятся.

В сотне метров восточнее над гребнем возвышался каменный выступ, изрядно подточенный непогодой. Путники поспешили туда и устроили за ним привал. Теплее становилось уже от самого отсутствия ветра. Найл прислонился к камню спиной и, несмотря на намокшую одежду, чуть было не заснул. Хорошо, что он этого не сделал: пока спал, занемел бы окончательно.

В этом относительном затишье вернулось ощущение голода. Но Найл и на этот раз решил не есть, а воспользоваться подаренной фляжкой. Он открутил крышку, отсчитал несколько капель бальзама и, долив водой, взболтал и выпил. На этот раз тошноты, в общем-то, не было — видимо, пустой желудок рад был любому питанию, — а через несколько секунд покалывание энергии возобновилось. Пришло в норму кровообращение, и тело, постепенно отходя от холода, сладко ныло.

Чувствовалось, что у капитана, несмотря на легендарную выносливость пауков, силы тоже на исходе. От бальзама он учтиво отказался, но — неслыханно! — согласился отведать сыра и намазанного маслом хлеба, причем уплел их с удовольствием. А еще говорят, что пауки не едят ничего, кроме мяса. Скажи кому, так не поверят.

Хронометр показывал половину второго; до сумерек примерно пять часов. Нехотя поднявшись, они продолжили путь — вначале вдоль края, туда, где легче будет спуститься в мелкую низину, затем вновь на полого всходящй гребень. Отдохнувший Найл бодро шагал навстречу ветру, полный решимости до темноты достичь Сколлена.

Через час ветер угомонился; одежда успела высохнуть. Прямо перед ними властно вздымалась громада Сколлена. Найл понимал, что нужная им пещера находится на северо-востоке, и потому они пока придерживались подножия. К счастью, склоны здесь местами были почти плоскими, как поля у шляпы, и к тому времени, как солнце коснулось урезанного вершинами горизонта, они уже находились внизу северо-восточного склона.

Здесь, чуть ниже зарослей можжевельника, путники остановились отдышаться. Минувшие часы выдались для Найла на редкость напряженными. Трудно даже представить, как бы он добрался до Сколлена без подаренных троллем посоха и бальзама. Капитан, и тот заметно утомился.

Прошло совсем немного времени, прежде чем к ним примкнул ворон. С наступлением бури пернатый куда-то делся — разбился ли о землю, или сумел где-нибудь укрыться. Судя по тому, как он живо склевывал сейчас хлебные крошки, ветер и ливень оказались ему нипочем. Найл, проникнув в сознание птицы, внушил ей взлететь. На высоте мили взгляду открылась пещера, к которой снизу пробраться было невозможно из-за чащобы.

Открылось и то, как к ней можно подойти — если лезть по диагонали, а затем через каменный склон, где не сумел прорасти можжевельник.

Свет уже угасал, так что взбираться пришлось немедленно. Без той предварительной разведки ничего бы у них не вышло. Даже сейчас, зная примерно маршрут, они несколько раз сбивались с курса и вынуждены были возвращаться. Через пару часов беспрестанного карабканья ноги у Найла так натрудились, что казалось, горами он сыт на всю оставшуюся жизнь.

Сумерки начали сгущаться в ту минуту, когда чащоба можжевельника, словно утомившись, прекратила взрастать вверх по склону. Здесь они повернули налево и пробирались вдоль кустов, пока Найл не заметил наконец того сломанного дерева, что прикрывало вход в пещеру.

Будь в пещере часовые, шорох камней под ногами наверняка упредил бы их о приближении непрошеных гостей; один крупный валун так и вовсе с шумом скатился к самому подножию. Однако нутром чуялось, что путников никто не видит и не ждет. Приткнувшись в паре метров снизу, Найл вынул из сумы фонарик и, включив на полную мощность, осветил узкий вход. Залпом грянуло хлопанье крыльев, и наружу, всполошив пришельцев, выпорхнула целая стая пещерных голубей.

Луч света выхватил ребристые стены с несколькими гнездами и пол, белесый от птичьего помета. Найл повернул на груди медальон, на случай внезапного нападения, и перебрался через поваленный ствол; капитан неотступно шел следом.

На первый взгляд глубина пещеры составляла десяток метров; купол в конце смыкался с полом. Разумеется, никого здесь не было. Что ж, вариант не из лучших. Если это не вход в Страну Призраков, утром поиск придется продолжить. Ну да ладно, есть хотя бы место под ночлег.

Стоило ему сделать шаг вглубь, как мимо с треском крыльев порхнула еще одна птица. Получается, конец пещеры на самом деле был просто поворотом влево, за которым путь шел резко вниз. Птица сзади, вякнув, смолкла: капитан пришпилил ее волей. Тихий хруст подсказал: спать ему нынче не натощак.

Найл осветил горловину лаза. Проход был невелик — не больше полутора метров — и спускался наискось. Как видно, эта пещера — ответвление вулкана, кратер которого где-то в четверти мили над ними. Спускаться по такой крутизне было, судя по всему, небезопасно. Найл возвратился туда, где капитан увлеченно ощипывал увесистого голубя.

Люди в этой пещере, понятно, не обитали, иначе здесь были бы следы костра, а на стенах копоть.

Снаружи стемнело; появились первые звезды. Постепенно, один за другим, стали возвращаться голуби. Здесь было заметно холоднее; чувствовалось, зима на носу.

Найл до того вымотался, что вот так бы и заснул на голом полу. А впрочем, надо последовать примеру капитана и подкрепиться перед сном. Он скатертью расстелил на полу спальный мешок и развернул преподнесенный тролльчихой сверток.

Хлеб был все такой же свежий, а масло, пожалуй, пожирней, чем в городе пауков. Красноватый сыр вносил В рацион приятное разнообразие: до сих пор приходилось довольствоваться лишь сухим козьим сыром; хрусткими и остренькими на вкус были большущие редиски. Еду Найл сопроводил изрядным глотком меда, отчего в животе приятно затеплело. Наконец, осовев под голубиное воркованье, он залез в спальный мешок и заснул глубоким сном.

Проснувшись среди ночи, Найл лежал в кромешной мгле — до того тихой, что слышалось даже дыхание капитана. Звезд в зеве пещеры видно не было: судя по всему, небо вновь подернулось тучами. Беззвучно спали голуби, не сознавая, что в считаных метрах дремлет хищник, которому один из них, возможно, достанется на завтрак.

Повернувшись с боку на бок на немилосердно жестком полу (надуть спальный мешок он перед сном не удосужился), Найл задумался о возможных злоключениях, что предстоят им поутру. Прежде всего, идущий вниз тоннель. Среди разрозненных сведений, почерпнутых из машины сна, в памяти сидело изображение вулкана в разрезе: сеть извилистых ответвлений от основного жерла, идущих книзу преимущественно под углом в сорок пять градусов. Если этот ход из пещеры окажется круче, удерживаться на ногах будет непросто, и велика вероятность, что в Страну Призраков он влетит сверху эдаким метеором.

Мысли возвратились к Магу. Действительно ли он знаток волшебных искусств? Магия, по Стигмастеру, сомнительное достояние неучей. Впрочем, Торвальд Стиг, само собой, и к элементалам с троллями относился бы как к суеверным выдумкам, и сверхъестественное управление погодой воспринималось бы им как чушь собачья. В общем, чувствуется, надо жить своим умом.

А как насчет утверждения Квизиба, что при разговоре с Мадигом из уст Мага не исходило дыхания? Уж такое-то исключено полностью! Как может человек производить звуки речи, при этом не дыша? Вот уж действительно, чем дальше в лес, тем чащоба темнее.

Усталость в конце концов взяла свое, и Найл снова заснул.

Пробудился он от воркованья голубей; небо снаружи было призрачно-серым. Птицы вскоре выпорхнули наружу — за исключением одной, недвижно застывшей на карнизе явно не без воздействия капитана. Не желая наблюдать незавидную участь голубя, Найл вышел из пещеры под студеный порыв чистого северного ветра.

Накануне он заприметил в скальном углублении укромную лужицу. Сейчас ее покрывала тонкая корочка льда. Найл попил воды, зажевав ее хрустким ледком и омыл руки и лицо жгуче-холодной влагой. Затем, вытеревшись о тунику, присел на карниз и стал смотреть, как, плавно всходя, солнце золотит фасад Сколлена — уже не голый и бесприютно унылый, но исполненный задумчивой величавости. Вот свет коснулся склонов северных гор, вмиг обратив изогнутые шпили в сказочный по красоте пейзаж. Стало вдруг понятно, почему эти горы именуются Серыми: даже под утренним солнцем они сохраняют свой дымчато-серый, сизоватый оттенок.

Когда наружу, под солнышко, с довольным видом выбрался капитан, Найл полез обратно в пещеру: на ветру уже дубели руки. Там он поел хлеба с сыром и, заботливо завернув остатки в тряпицу, убрал ее в суму. Прежде чем затянуть горловину, вынул фонарик и приторочил к поясу. Даром что теперь он совместно с капитаном способен видеть в темноте, дополнительный источник света может понадобиться.

Вскоре они тронулись в путь. Капитан шел первым; прирожденный лазальщик, здесь он был неоспоримым лидером. Через два десятка метров такая расстановка себя оправдала: несмотря на посох, Найл оступился на гладком пятачке и несколько метров проехал юзом, прежде чем паук, заметив задними глазами неладное, остановил его.

Хорошо, что лава под ногами была в многочисленных трещинах, образовавшихся при застывании. Найл решил, что спускаться удобней, если снять сандалии и продвигаться задом наперед, на четвереньках. Посох он закрепил за спиной, привязав его поверх сумы тесемками.

Настроившись на долгий спуск (колени были уже сплошь в царапинах), Найл приятно удивился, когда через полчаса капитан, неожиданно остановившись, произнес:

«Ну что, теперь вниз».

Получается, они подобрались к самой кальдере бывшего вулкана.

Вид жерла ввергал в невольный трепет: больше сотни метров в поперечнике. Свет фонарика показывал, что здесь еще больше трещин, выщербин и выступов, чем в тоннеле, по которому они только что спускались. Найл хотя и недолюбливал высоту, но сразу же с облегчением отметил, что такой спуск любой сноровистый скалолаз одолеет без помощи веревки.

Но вот что не на шутку озадачивало. Бывало ли такое, чтобы беглецы из города пауков когда-либо спускались этим путем? А если и да, то знали ли они, куда ведет этот путь? Мыслимо ли, чтобы кто-нибудь в здравом уме спускался по жерлу вулкана с одной лишь целью — взглянуть, что там внизу.

Он поглядел на дно кальдеры, лежа на животе и держась за похожий на собачье ухо выступ на краю обрыва. Затем принял сидячее положение, обхватив выступ ногами, и вынул из сумы мешок с веревкой. Неторопливо стравливая ее, он в качестве мерила использовал предплечье и считал локти. На это ушла четверть часа. Результат был удивительным: оказывается, у него в распоряжении едва не полкилометра легкой шелковистой веревки.

Проблема была в том, как, обвязав веревку вокруг выступа и спустившись, заполучить ее потом назад. Этой дилеммой он поделился с капитаном, подав ему мыслительный образ, и тут же получил ответ: надо петлей набросить вервь на выступ и сложить вдвое. Да, от этого ее длина сократится наполовину, но выступов на склоне предостаточно, так что по мере спуска один можно будет сменять на другой.

Найл ожидал, что капитан будет выпрастывать из себя тенетное волокно — процесс для пауков вполне обычный. Но тот, вопреки ожиданию, стал спускаться головой вперед, двигаясь с такой непринужденностью, словно шел по горизонтальной поверхности. Причина, видимо, в осторожности: паук не был уверен, хватит ли ему волок-па до конца спуска.

Упрятав фонарик в длинный карман туники и пошатав для проверки выступ, Найл тоже начал спуск с обрыва. Он старался не думать, что там в глубине, и не глядеть вниз. Вместо этого он неспешно перебирал веревку, держась в ней одной стопой, как в стремени, а другой направляя путь по склону. Тугая как тетива вервь слегка подавалась под весом, но была на редкость прочной. Из-за некоторой липкости паучьего шелка обе стропы льнули друг к другу, избавляя от необходимости поминутно спохватываться: а вдруг одна ненароком выскользнет из рук.

Больше всего досаждала общая шероховатость шурфа. Из-за выступов и наростов приходилось то и дело отталкиваться от вертикальной поверхности. Метров через тридцать он увидел, что спуск перегорожен наростом лавы — таким большим, что пришлось изо всех сил толкнуться вбок, чтобы его миновать. Найл с некоторым опозданием разглядел, что у нароста довольно острые края и веревка на них легла внатяг. Пришлось карабкаться обратно. К этому моменту он уже изрядно выдохся, но решил все-таки рискнуть. К тому же от падения в случае, если веревку вдруг перетрет, его мог удержать капитан.

Когда свободного запаса веревки оставалось метров семь, Найл заприметил на склоне еще один крупный наплыв, похожий на гриб-трутовик. Обхватив ногами, вполне удобно его оседлал, что позволило беспрепятственно стянуть веревку с прежней опоры; некоторая ее липкость при этом помехой не оказалась. Петля упала вниз, и Найл, вытянув ее обратно, накинул на новую опору. Затем, поднявшись, свел концы воедино и осмотрительно продолжил спуск уже с нового места.

За следующие два часа эту процедуру он проделал семь раз, спустившись, по собственным подсчетам, примерно на четверть мили. Тем временем все сильнее сказывалась усталость; Найл даже поймал себя на зевке. Тем не менее на середине седьмого захода (когда Найл подумывал уже, где черпать силы, если спуск продлится еще на полмили) телепатический сигнал возвестил, что капитан видит дно. Энергии тут же прибавилось. А вытягивая веревку в девятый раз, Найл услышал, что восьмилапый друг вот-вот ступит на дно. Что и говорить, облегчение от этой вести было неимоверным.

До конца спуска оставалось предположительно несколько метров, когда ноги вдруг повисли без опоры — ни стены, ни какого-нибудь случайного камня. Судя по всему, он сейчас снижался через какую-нибудь пещеру или тоннель. Положившись на то, что до дна действительно рукой подать, Найл решился повиснуть на одной руке, другой в это время нашаривая в кармане фонарик. Убедившись, что тот надежно лег в ладонь, посветил во впадину. Так и есть: внизу еще одна вулканическая шах-Га, круто уходящая вверх. Получается, тратить силы и время на спуск по шурфу было необязательно: ниже находится еще один вход. Надо было добиться от троллей более четкого маршрута.

Еще пара-тройка метров, и ноги коснулись твердой поверхности. Найл давал себе зарок, что по приземлении кинется наземь и будет лежать, пока не перестанут ныть конечности. А такой возможности, получается, и нет: ню шурфа запирала «пробка» из лавы — эдакий двадцатиметровый надолб со слегка покатой поверхностью и почти вертикальными боками. С трех сторон пробка отделялась от стен шурфа зазором шириной в пару метров.

Советчик-паук исчез из виду, так что спросить, с какой стороны спускаться, было не у кого. Найл послал телепатический сигнал, что-то вроде окрика. Капитан на это кубарем выкатился из тоннеля: он, очевидно, даже не подумал, что у Найла на последних метрах могут возникнуть какие-то трудности.

Найл между тем изучил поверхность пробки: ни выроста, ни выступа, куда можно было бы набросить веревку. Единственный выступ находился на стене шурфа, десятью метрами выше.

Капитан решил проблему тем, что, до нелепого быстро вскарабкавшись по надолбу, подхватил веревку одной из лап и но стене подлез к выступу. Таким образом Найлу удалось наконец спуститься на твердь, вслед за чем восьмилапый, сняв веревку, сошел по стене с грациозной легкостью канатоходца.

«Куда теперь?» — осведомился Найл.

Капитан повел в невысокий ход. Завидев там вырубленные в породе грубые ступени, Найл моментально взбодрился: значит, кто-то когда-то уже побывал здесь.

Метров через десять волнение пробрало еще сильнее. Там, где тоннель поворачивал, каменные стены смутно бликовали дрожащим наружным светом. Минуты не прошло, как путники вышли на вершину покатого, освещенного синеватым склона. Тут Найл от неожиданности вздрогнул: где-то в отдалении с сухим треском полыхнуло подобие молнии, на мгновение озарив окрестность. Что удивительно, обычного в таких случаях громового раската не последовало.

Небо здесь курилось грузными, осязаемо плотными клубами сине-зеленых испарений, затрудняющих видимость; ощущение такое, будто стоишь на склоне окутанного туманом холма. Над тоннелем, из которого вышли Найл и паук, склон продолжался вверх, теряясь где-то в дымчатой вышине. Утопающие в зыби облаков камни покрывал синеватый мох.

Было тепло, почти как весенним днем. В воздухе стоял странный терпковатый запах, какой бывает на морском берегу, но с примесью жженой серы. Когда мгновение спустя местность вновь озарилась дрожащим сполохом, запах усилился; по-видимому, между ним и этими электрическими разрядами существовала какая-то связь.

Найл опустился на землю и, припав спиной к мшистому камню, некоторое время расслабленно сидел, пока мало-мальски не унялась боль в ногах. Мох был толстым, пористым как губка; вырвав пригоршню, Найл сумел выдавить немного мутноватой жидкости.

Он сунул фонарик обратно в суму, отпил из фляжки воды и следом за капитаном тронулся вниз по каменистому склону. Видимость была примерно как на Земле в ночь полнолуния. Стойкий сине-зеленый свет не создавал теней, и напрашивалась недоуменная мысль: с чего вдруг это место именуется Страной Призраков?

Минут через десять они оказались под облачным пологом, и глазу впервые открылись здешние окрестности. Внизу, в полумиле, уходила вдаль унылая равнина — вроде той каменистой пустоши, что простиралась на мили вокруг Сколлена. Темная гладь посередине, очевидно, была озером, хотя при таком скудном освещении наверняка сказать сложно.

Видимость можно было сравнить с дождливым днем Гам, наверху. При этом пасмурное небо здесь было не серым, а скорее голубоватым, как будто имело подсветку. До слуха доносились только приглушенное потрескивание и что-то, напоминающее отдаленный птичий Грай. Кстати, если в таком бесприютном месте обитают птицы, то чем они кормятся?

Как и наверху, шагать здесь приходилось осторожно: неровностей столько, что легко вывихнуть лодыжку. Найл попробовал представить, каким это место могло показаться Сатханасу со товарищи, нагрянувшим сюда в поисках убежища от пауков. В целом, судя по всему, Страна Призраков представляла собой некую гигантскую полость, что-то вроде той местности у подножия священной горы, сформированной вулканической активностью. По логике, здесь должна царить кромешная мгла, но некая электрическая энергия неустанно освещала окрестность подобно призрачному сиянию.

Любопытно: может, это какой-то магнетизм? Найл, присев на камень, вынул из сумы раздвижной металлический жезл, думая использовать его как своего рода «волшебную лозу». При этом чувствовалось, что жезл пощипывает пальцы словно слабым током. Нажав на выдвижную кнопку, Найл тут же об этом пожалел: извилистая синеватая дуга, мелькнув, пребольно стегнула электрическим разрядом, отчего жезл со стуком выпал на каменистую землю. Кое-как удалось его сложить. В раздвинутом положении он, скорее всего, являл собой антенну-уловитель.

Тогда Найл попеременно сверился с хронометром и компасом. Хронометр показывал полпервого пополудни. На компасе стрелка вертелась как обезумевшая, не желая остановиться.

А как, интересно, повели себя Маг и его немногочисленная свита, очутившись в этом месте с негаснущим голубым сиянием? Видимо, решили двигаться вперед в надежде на то, что эта унылая земля даст им в итоге какое-нибудь прибежище и пропитание. Ну а поскольку они здесь все же обосновались, значит, нашли и то и другое. А следовательно, не вся Страна Призраков так бесплодна и бесприютна, как нелюдимый пейзаж перед глазами Найла.

Мысль об этом подхлестнула любопытство, и он ободренно двинулся вниз, достигнув подножия примерно через полчаса.

Там впервые обратил внимание на пар, султаном бьющий из трещины в земле. Стоило осторожно поднести к нему руку, как ее словно обдало теплым влажным дыханием. Примерно через четверть мили на глаза попалась бурлящая пузырями лужа, тоже теплая. Желая дать отдых натертым веревкой ногам, Найл попросил капитана подождать, а сам погрузил в лужу стопы. Ощущение было невыразимо приятным. Вскоре Найл начал позевывать. Было б на что опереться спиной, он бы непременно задремал. Ужас как хотелось скинуть тунику и принять эту своеобразную ванну (капитан, как водится, дожидался с неистощимым терпением), но надо было все-таки идти вперед.

Когда взваливал на плечи суму, с нее упал посох, глухо стукнув оземь. Покалывание металлического набалдашника нечаянно напомнило, что давно пора подкрепиться; словно в ответ на это, заурчало в пустом животе. Найл, сняв крышку, до половины заполнил ее водой и, капнув положенное количество бальзама, выпил.

В глазах будто помутилось. Это продолжалось с полминуты; казалось, вот-вот стошнит. Но когда дурнота унялась, эффект бальзама проявился на порядок сильней, чем накануне. От нахлынувшей бодрости хотелось, можно сказать, крутить кульбиты. Свечение же синего кристалла, когда Найл, вытряхнув из посоха, положил его на ладонь, было поистине огнистым.

Тут раздалось жаркое шипение (Найл невольно отпрыгнул), и в нескольких шагах в землю ударила молния, оставив после себя запах озона. Взгляд поймал синеватый мерцающий шар с арбуз величиной; легонько подпрыгивая, он смещался в сторону путников. Найл бдительно отодвинулся, и шар, проколыхав мимо, бесшумно лопнул, распространив подобие разряда, от которого кристалл в ладони заискрился. Найл никогда не видел шаровой молнии, да и не слышал о ней, но инстинктивно понял: иметь дело с этой штукой опасно.

Кристалл он поместил обратно в посох и навинтил набалдашник. По мере продвижения энергия стала действовать угнетающе. Она была чересчур сильна и вызывала головокружение. Неприятное ощущение исчезло лишь тогда, когда Найл прикрепил посох к суме за спиной.

Глядя на подрагивающие в облаках синеватые сполохи, Найл по ходу формулировал гипотезу, объясняющую подобное явление. Может статься, Страна Призраков — эдакая исполинских размеров пещера под Серыми горами — является неким усилителем силы Земли? Не той жизненной силы, средоточием которой является Дельта, но некоего магнетизма, исходящего из этих камней? Что-то вроде хрустальной пещеры троллей, только неизмеримо больше, мощнее. Понятно, ему до всех этих тонкостей вовек не докопаться — но в каком-то смысле разве сама Земля не являет собой неимоверных размеров динамо-машину, ток в которой распределяется неравномерно? Возможно, в этом гигантском пузыре, зовущемся Страной Призраков, некая причуда геологии вызывает концентрированный водоворот силы, самопроизвольно разряжающейся синеватыми вспышками — отсюда и подобие беспрерывной грозы.

Твердь под ногами теперь была ровная, гладкая. Местами она отражала синеватый свет, отбрасывая металлические блики. Однако через полчаса характер поверхности сменился — она стала ощутимо мягче. А приостановившись в одном месте подтянуть на сандалии ремешок, Найл ошеломленно понял, что ступает по глинистой почве. Вот так сюрприз: откуда взяться глине в гигантском базальтовом кратере? Ответ нашелся через полмили, когда прерывистый свет молнии отразился от тусклого зеркала водоема. Разумеется, реки могли наносить снаружи почву.

Это было то самое озеро, что представало взору с высоты — громадное, десяток миль шириной. А шагали они параллельно подземной реке, втекающей в озеро (вероятно, та самая река, что несет свои воды под пещерой троллей).

Вскоре путники приблизились к месту, где с озером сообщалась река; устье оказалось достаточно мелким. Хотелось пить, и Найл, встав на колени, испробовал воду на вкус — вполне пригожий, минеральный, с легким привкусом ржавчины.

В воду неожиданно забрел и паук. Чутье подсказало Найлу, что он ищет еду. Метрах в тридцати, где вода все еще была лишь по брюхо, капитан остановился и замер. Любопытно было ощущать, как он посылает некий сигнал.

Время шло. Минуты оттенялись только едва слышным шумом воды. И тут лапы капитана, мгновенно нырнув в воду, обратно появились уже с чем-то судорожно бьющимся. Секунда, и добыча у него в пасти. Она явно Пришлась по вкусу: вот опять лапы, бесшумно канув, выдернули наружу извивающуюся рыбу. Эта была крупна шире ладони в поперечнике — и с расстояния напоминала шар. Ее капитан тоже не мешкая закинул в пасть и сжевал.

За десять минут он проглотил дюжину этих созданий. На конец подошел, держа перед собой что-то извивающееся, и протянул, не выпуская из когтей. Найл такую рыбу видел впервые. Как будто ее, схватив за голову и хвост, сплющили гармошкой; в длину она была едва ли больше, чем в ширину. Казалось, голова состоит целиком из овальных глаз и губастого рта, который рыба приоткрывала словно какая-нибудь томная красавица. Туловище-поленце заканчивалось похожим на грабли хвостом. Морду оторачивали рыжие водоросли, а глазища смотрели с тупой озадаченностью: дескать, вот те на.

«Попробуй, вкусно», — предложил капитан.

«Да нет, спасибо, — вежливо отказался Найл. — Это ж готовить надо».

Уговаривать восьмилапый не стал, а с аппетитом смолол рыбу челюстями.

Найл, пройдя с десяток метров, почувствовал под ногой шевеление. Придавив, чтоб добыче нельзя было ускользнуть, он нагнулся и сунул руку в прибрежный ил. Добыча сопротивлялась, но как-то вяло. Рыба оказалась вроде той, что предлагал ему капитан, только поменьше, С ладонь. Смыкая и размыкая губы, она словно молила взглядом положить ее обратно. Была она жирная и мясистая: не зря капитан столько ее подруг «приговорил».

Судя по всему, глазища такие для того, чтобы видеть в темной воде, куда свет почти не проникает. Отпуская рыбу восвояси, Найл подумал, что она сейчас юркнет, скрываясь подальше от опасности. Но та зарылась жирным туловищем в ил чуть ли не там же, откуда ее извлекли. Очевидно, эти существа обитают в огромном подземном водоеме сотни тысяч лет. Судя по общей их квелости, хищников здесь немного. В этой странной безветренной среде, освещенной лишь тусклым сиянием не ярче синеватого ночника, они жили своей утлой жизнью, вяло щипля водоросли губастыми ртами.

Да, собственно, и куда здесь спешить. Помимо разрядов молний, ничего в этом недвижном и безмолвном мире спокон веку не происходило. Питается озеро от полноводной реки, так что живи себе спокойно и безмятежно — конечно, если глубина не скрывает более опасную фауну.

Однако нельзя было забывать о неумолимо бегущем времени. Где-то дальше лежит город Мага, который необходимо разыскать, чтобы спасти жизнь брата. А потому, выбравшись на берег, Найл обул сандалии и двинулся в обход озера.

Спустя полчаса его внимание случайно привлекла масса бурых водорослей, широкими ремнями плавающих у поверхности. Найл забрел в воду и подобрал один из этих кусков. Скользкий — можно сказать, осклизлый, — он источал тот самый йодистый запах, который был у травы в жилище убийц Скорбо. С одной стороны водоросль была гладкая как мокрая кожа, а с другой покрыта похожими на присоски бугорками. Получается, трава, в которую убийцы Скорбо заворачивали своих божков, взята из этого озера. Запах невольно напомнил о Чарис — той безвинно погибшей девушке, — и сделалось грустно.

Задумчиво возвращаясь на сушу, Найл краем глаза заметил какой-то силуэт — тут же бесшумно канувший, стоило посмотреть на него прямиком. Элементал, что ли? Или другое эфемерное создание, считающее это место своим домом? Что-то такое черное, размером с ребенка.

Зная, что элементала бесполезно высматривать, если он сам того не хочет, Найл больше и не пытался. Так что когда через минуту-другую в углу зрения мелькнул еще один силуэт, он даже не повернул головы. Силуэт будто затеял играть в прятки, то на миг появляясь, то исчезая. Найл меж тем продолжал его игнорировать. Наконец, заинтригованный таким безразличием, силуэт чуть задержался, и Найл смог различить черное существо размером с обезьяну. То, как оно приспосабливалось под зрение и маневрировало, давало понять, что это не элементал в чистом виде, а нечто более разумное — быть может, вроде того давно ушедшего воителя, замеченного на каменном надгробии.

Капитан дожидался на берегу. Если шараханья Найла и вызывали у него любопытство, то из уважения к избраннику богини от вопросов он воздерживался, а эфемерного создания и вовсе не замечал.

Найл силился вспомнить, что рассказывал тролль о бывших обитателях этой страны. Вроде как они походили на черных обезьян, а потом их всех умертвили ядовитые испарения, вызванные извержением вулкана; с той норы, по его словам, здесь не обитало никого, кроме их призраков. Так что эти черные силуэты должны быть… как; их называл великан? Кажется, троглы.

Точно по мановению руки, один из них тут же возник в углу зрения и не исчез, когда Найл применил «боковое вглядывание». Внешность у существа была, скажем прямо, престранная. Кстати, если приглядеться, на черную обезьяну он вовсе не походил. У обезьян покатый подбородок и плоские ноздри. У этого же подбородок выражен был четко, равно как и широкий нос. Сутулостью он напоминал какого-нибудь горбуна на согнутых ногах. В темных глазах читался несомненный разум. Найл, возможно, всего этого и не осознал бы, если б чуть раньше не настроился на жизненное поле рыбы.

Словно из признательности, что незнакомец уяснил их суть, появились еще несколько троглов — по большей части полупрозрачные, словно так и не решаясь проявиться полностью. Тут до Найла дошло, почему это место зовется Страной Призраков: ведь его населяют разве что эти полутени.

«Ты можешь со мной разговаривать?» — попробовал он обратиться к троглу, которого заметил первым.

Использовал он не телепатический язык пауков, а прямое изъяснение людей-хамелеонов. Но троглы, должно быть, общались иначе: в уме лишь прошумело что-то похожее на эхо, как если бы кто-то пытался докричаться издали. Найл, силясь подстроиться под такую связь, спросил еще раз:

«Ты можешь со мной разговаривать?»

На этот раз ответ прозвучал более четко, но все равно был на редкость невнятным.

«Только сны», — донеслась странная фраза.

Сны? Найл все еще вникал в смысл услышанного, как вдруг капитан, чутко вскинувшись, куда-то вгляделся. Восприятие у паука было острее, чем у Найла: он уловил чье-то приближение. Это Найл понял из их устоявшейся телепатической связи. Но прошло минут десять, прежде чем вдали и вправду проглянули фигуры.

Первым впечатлением было, что к ним по берегу озера приближается небольшая группа всадников. Найл подавил в себе волнение: уж не гонцы ли Мага? В четверти мили всадники остановились. То, что они не видят путников, исключено. Может, по какой-то причине выжидают, пока те сами подойдут?

Через десяток минут путники приблизились к всадникам настолько, что убедились: те действительно их не замечают. Они что-то увлеченно сгружали с плеч своих вьючных животных — как выяснилось, большую сеть. Эту сеть они затем принялись растягивать вдоль берега.

Подойдя еще ближе, Найл разглядел, что это не совсем люди — приземистые, мощного сложения и совсем без одежды. Они как ни в чем не бывало раскладывали свой невод, словно глухие слепцы, и совершенно не реагировали на чужестранцев.

Вспомнив того зомби, что бросился в реку с моста в городе пауков, Найл проникся подозрением. А когда рассмотрел трудяг буквально с расстояния вытянутой руки, подозрение переросло в уверенность. Эти создания фактически не были живыми.

Они походили друг на друга как две капли воды — быть может, клоны от одного эмбриона. Все бриты наголо; совершенные по лепной мускулатуре тела. Лица фактурные, с сильными челюстями, широкими носами правильной формы и губами, которые можно было назвать чувственными, если бы не их обвислость. Собери таких в полк, они бы нагнали страха на врага. А вот глаза были безо всякого выражения. От зомби или роботов их отличало разве что дыхание.

Было и еще кое-что, указывающее на их нелюдскую сущность: гладкое причинное место, точно у куклы.

На глазах у Найла и капитана эти создания забредали В воду, волоча за собой невод. Длины в нем было полтора десятка метров, а веса никак не меньше тонны. Тем не менее его тащили с легкостью, словно кусок марли.

В пятнадцати метрах от берега недвижная вода доходила им до подбородка. Но они продолжали идти и вскоре скрылись с головой — очевидно, ненадолго, ведь надо было еще и дышать. Но минуты шли и шли, а ловцы все не появлялись.

Найл перевел внимание на тягловых животных. У каждого на спине крепилось по два объемистых короба. Несмотря на сбрую, это были явно не лошади. Головы напоминали скорее бычьи, а большие навыкате глаза придавали сходство с лягушками. Короткие ноги, должно быть, таили в себе редкостную мощь, а широкие плоские спины указывали на искусственность породы. В отличие от своих ездоков, твари были явно живые, они с подозрительностью смотрели на капитана. Тот тоже испытывал определенную напряженность: вероятно, в памяти жила еще недавняя стычка с агрессивными овцами.

Прошло не меньше получаса после того, как ловцы скрылись под водой, но зеркальная гладь озера оставалась недвижимой. В этом мире, где время словно подвисло, явно не было резона поспешать. Наконец вода в отдалении пошла рябью и показались бритые головы. Передвигались ловцы медленно. Оно и неудивительно: когда над водой постепенно обозначились остальные, Найл понял, что они волокут тяжесть. Сеть набрякла уловом. Пойманные озерные обитатели вяло копошились — примерно как та рыба — выказывая почти полное равнодушие к собственной участи.

Найл с изумлением заметил, что гуманоиды как ни в чем не бывало дышат; при этом изо рта и носа у них хлестали струи. Получается, скрывшись под поверхностью, вместо воздуха они дышали водой. Пока добрались до берега, вода истекла и возобновилось обычное дыхание.

Невод был вытащен на песчаный берег, где эти чугунные обезьяны («чунги», окрестил их почему-то Найл) занялись его содержимым. И тут в сети словно мелькнул какой-то зигзаг: из-под вяло шевелящейся рыбы стрелой метнулась змеевидная тварь и, впившись в руку одному из рыбаков, неистово заметалась, пока не отпрянула с выхваченным куском плоти в зубах. Найл узнал непонятно как взявшуюся здесь мурену. Сперва показалось, что чунг вообще не заметил происшествия, но вот он ухватил извивающуюся мурену поперек туловища и попросту передавил, словно какой-нибудь муляж из мягкой замазки. К ногам чунга упали две половинки, а из прокушенной руки пролилось лишь немного розоватой жидкости.

Подогнали гужевых. Чунги взялись загружать уловом короба — в основном теми пухлыми глазастыми рыбами. Были здесь также округлые белесые подобия медуз; эти, когда их бесцеремонно выкидывали из невода, протестующе шевелили тонкими щупальцами. Попадались небольшие моллюски (что-то вроде знакомых Найлу кальмаров), а также черные блесткие организмы наподобие крупных слизней, один из которых прилепился к бедру чунга, да так, что его, прежде чем кинуть в короб, пришлось отдирать.

Наполнив короба, рыболовы укрыли их толстым слоем бурых водорослей. Наконец, свернув длинным коконом невод, чунги дружно подняли его и возложили на спины всей шестерки тягловых животных, у которых ноги чуть прогнулись под таким весом. После этого чунги удалились, ведя животных в поводу.

Капитан, выждав, пока процессия отдалится, подобрал толстенную половину мурены и, отщипывая от нее куски, пошел за бредущим гуртом.

Спустя час после того, как отошли от озера, земля вновь стала твердой и серой, как та покрытая коркой лавы пустошь на пути к Сколлену. По понятным причинам темп ходьбы был медленным; Найл начал даже позевывать. Так они и шагали, словно в неугасимом пасмурном предвечерье. Однако в нескольких милях за озером напряженно дрожащие сполохи сделались чаще, и Найл с удивлением ощутил на лице накрапывание. Что странно, в вышине не было никаких туч, лишь в самом небе шло грузное вращение, будто кто-то помешивал исполинской поварешкой некое варево; все это перемежалось сухо потрескивающими электрическими разрядами.

Казалось, набрякшее небо вот-вот разразится небывалым ливнем — но пролился всего-навсего мелкий дождик, лишь слегка оросив волосы и тунику. Зато в сотне-другой метров в землю шарахнули тугие жгуты молний, оставив после себя запах озона.

Небо от этой небольшой грозы сделалось будто ярче, как бывает с приближением рассвета. Найлу это позволило заметить на горизонте смутные очертания города. Расстояние в странном сумраке было обманчивым — наверное, с пару миль. Плестись за медлительным гуртом уже притомило, но обгонять его Найл не решился — дорога в город лучше известна местным.

На одном из участков потеки лавы делали поверхность ребристой. Крайнее из животных запнулось, отчего с одного короба осыпались водоросли. Прочие животные тут же остановились, а шедший впереди погонщик возвратился и бережно уложил водоросли на место. Найл находился так близко, что рука чунга невзначай скользнула по нему; она и впрямь оказалась мертвенно холодной.

Примерно через полчаса город стал виден отчетливей, и у Найла учащенно забилось сердце. Волнение спутника не укрылось от капитана, и он посмотрел с любопытством — дескать, в чем причина? А Найл между тем различал перед собой заостренные кверху здания, напоминающие опрокинутые кульки. Помнится, примерно такие ему приснились в пещере у хамелеонов.

Скопление зданий окружала темная стена примерно такой же высоты, что некогда разделяла кварталы города пауков. По всей ее протяженности в нескольких сотнях метров друг от друга возвышались шестиугольные башни с узкими прямоугольниками окон. Возник вопрос: зачем строить крепость в такой пустынной местности, как эта? От кого требуется защищать дома?

С более близкого расстояния он разглядел, что стена эта не каменная. Она состояла из продольных полос, каждая в локоть шириной.

В стене находилась сводчатая, готического вида арка, откуда навстречу процессии вышел бритоголовый человек. Типаж привратника угадывался сразу: то же вытянутое, мертвенно-бледное лицо с большими темными глазами; покатый подбородок, крупные уши, клювастый нос топориком — можно сказать, родственник убийц Скорбо, прямой потомок пещерных жителей.

На капитана привратник посмотрел безо всякого удивления, будто восьмилапые чудища в рост человека ходят здесь каждый день. Мелькнула тревожная мысль: гостей уже поджидают.

Вблизи было видно, что крепостная стена сделана из металла, а параллельные полосы — швы сварки. Сработана стена была нарочито грубо, без доводки, что лишь придавало ей грозности. Она смотрелась вполне достойным ответом Большой стене в долине Мертвых. А уж сколько сил потрачено на ее возведение (стена тянулась в обе стороны насколько хватает глаз), можно было лишь догадываться.

Привратник развел массивные деревянные створки ворот, пропуская чунгов и их вьючный скот. Однако в ряд животные пройти не могли — пространства хватало от силы на двух. А потому чунги сгрузили свернутую сеть и сами протащили ее в арку. Без гнетущей ноши животные явно взбодрились и охотно протрусили в проход цепочкой. Было видно, что к этой процедуре они привычны.

Пропустив животных и погонщиков, привратник безучастно оглядел визитеров.

«Вам чего?» — раздался в груди у Найла его резкий, до странности монотонный голос.

«Нам к хозяину этого города» — ответил Найл.

Привратник, смерив его свинцовым взглядом, повернулся и скрылся в воротах. Секунда, и створки сомкнулись. Найл с капитаном переглянулись: это что, отказ? Ничего себе прогулка.

Прошло пять минут. Десять. Четверть часа. Вокруг — полная тишина, прерываемая лишь жарким шипеньем молний, время от времени бьющих в стену. Но вот сбоку от ворот приоткрылась неброская с виду дверь. Из проема все так же недружелюбно уставился тот самый страж.

«Прямо-таки хотите войти?» — раздался его резкий оклик.

Фраза прозвучала не вопросительно, а скорее как утверждение.

«Ну да», — кивнул Найл.

Тон стража, разумеется, озадачивал; хотя вполне вероятно, это обычный дежурный вопрос, задаваемый нечастым в здешних краях чужакам.

Привратник посторонился, освобождая проход. Губы его при этом тронула улыбка. А может, просто показалось.

На той стороне арочного свода виднелась еще одна дверь, которая была заперта. Найл с капитаном оказались в небольшом замкнутом пространстве. Сбоку находилась комната, но путь к ней преграждал отполированный прилавок, за которым стоял еще один страж с таким же скошенным подбородком пещерного жителя, но с лицом более окладистым — очевидно, начальник, вышедший из караульного помещения к подчиненному.

С потолка сюда поникал свет из стеклянного матового цилиндра: похоже, в Стране Призраков умели пользоваться электричеством.

«Вам чего?» — раздался его голос, почему-то отразившийся от стен глухим эхом.

«Мы к хозяину этого города», — повторил Найл.

«Да неужели?! — Судя по тону, ответ вызвал у стража негодование. — Карвасид не принимает, никого и никогда!»

«Тогда кто может меня принять?»

Служака сердито помолчал; дескать, о чем вообще разговор. А потом неожиданно произнес:

«Что ж, ладно. Пойдемте».

Подняв доску прилавка, он показался в полный рост. Вид у него действительно был гораздо справнее, чем у стоявшего сзади подчиненного.

Он отпер внутреннюю дверь, и глазам предстал город Мага. Если честно, он разочаровывал: просто большой участок земли — даже не квадрат, а вроде как идущая вдаль дорога. В нескольких сотнях метров высилось коническое строение, как из сна, с той разницей, что это было серым, под стать окружающей равнине. Дальше тоже стояли конусы — одни повыше, другие пониже, третьи странно кособокие. Можно было бы назвать центральным проспектом пространство между ними, если бы здания располагались вдоль него, а не вразброс. Еще виднелись скамейки из чего-то вроде темного мрамора, опять же словно наобум расставленные среди зданий. Из щелей внизу местами поднимался пар.

Тут в ближнее здание угодила молния — прямо в громоотвод над небольшой пристройкой. При этом из люков возле верхушки повалили клубы пара, густые, как дым. На секунду показалось, что здание горит, но пар тотчас истаял.

Провожатый шел молча, не объясняя, куда и зачем. Лицо у него было бесстрастным настолько, что закралось подозрение: а может быть, это тоже какой-нибудь зомби или робот? Аккуратно, чтобы не спровоцировать нежелательной реакции, Найл попробовал прощупать его ум. Но это, очевидно, не возымело действия.

Человеческий ум представляет собой беспрерывный поток ощущений, впечатлений и мыслей. Этот же бесстрастно, как зеркало, отражал то, что его окружало. Нечто подобное представляли собой умы некоторых стражниц в городе пауков. Но это хотя бы поддавалось объяснению: их мысли так часто подвергались стороннему вторжению, что женщины уже никак не реагировали. А здесь-то что причиной?

Тут Найл явственно ощутил раздражение своего провожатого и мгновенно прервал контакт. Однако выяснилось, что дело не в подглядывании. «Проспект» впереди на скорости пересекла упряжка с парой вьючных животных и скрылась за одним из конусов. Недовольство служаки вызвал стук подкованных копыт.

«Куда мы идем?» — поинтересовался Найл.

Расспросы тоже не нравились караульному. Он намеренно тянул с ответом, наконец отчеканил:

«К префекту».

Пожалуй, у этого караульщика было что-то общее с гвардейцами Смертоносца-Повелителя, приученными исполнять свои обязанности с механичной бездумностью. Возможно, это роднило режимы тамошнего и здешнего властителей. Когда между собой посредством телепатии общаются разумные существа, их слова насыщены смыслом и живым чувством. Взять, скажем, капитана. Найл уже до того привык к его голосу, что мог бы выделить его из всех других. А этот служака не говорит, а выкрикивает заученные фразы, как заводная кукла.

Они шли уже с четверть часа, но до сих пор не встретили ни одного прохожего. За все время разве что две повозки проехали в отдалении. Эти двигались более медленно и неудовольствия у караульщика не вызвали. Седоков разглядеть не удалось, были видны лишь их серые одеяния.

Отчасти из любопытства, а то и вовсе от скуки Найл снова взялся прощупывать ум провожатого. Будь на его месте обычный человек, он бы неизбежно ощутил вмешательство Найла, как если б тот оперся о его плечо. Здесь же реакцией была все та же удивительная, какая-то ватная пустота. Если не хуже. В глазах этого ходячего истукана улица смотрелась безликой и серой, словно запорошенный снегом пейзаж в сумерки. Конические башни и те казались подернуты блеклым флером равнодушия.

Теперь уже заинтригованный, Найл усилил концентрацию. Результат сказался немедленно: очертания конусов сделались ярче и четче.

Суть, получается, в том, что чувства провожатого приглушены и выхолощены; его гнетет неизбывная, серая скука. В сравнении с ним Найл и капитан смотрятся эдакими бодряками-оптимистами — быть может, оттого, что им еще не приелся этот раз и навсегда заведенный мир неизбывной одинаковости.

Под впечатлением от этого открытия Найл сконцентрировался с новой силой, пытаясь сообщить чувствам провожатого несвойственную им остроту и четкость. Результат попросту ошеломлял. Здания не только проглянули четче, на них даже проявились цветные полосы. То же самое произошло и с дорогой.

Найл невольно вздрогнул от резкого шипенья. Из щели в земле вырвался плюмаж пара. Причем влажный и жаркий запах его, напоминающий чем-то прачечную, сделался вдруг сладковатым и приятным, как у леденца.

С каменным лицом провожатого вдруг произошла метаморфоза: он с явным удовольствием повел носом и улыбнулся.

Вот это да! Так дорога на самом деле серая или цветная? А воздух пахнет леденцами или мыльной сыростью прачечной?

Есть и еще одно соображение. Помнится, ворону нравилось, когда в него проникал человеческий разум: птица чувствовала себя от этого более живой. Может, эта же причина заставила сейчас улыбнуться провожатого? Нет, все равно до конца не ясно.

Вернувшись «к себе», Найл тем не менее продолжил эксперимент. Дорога и конусы зданий снова были серыми, а воздух влажным от пара. Однако под сконцентрированным взглядом предметы сделались ярче и как-то достоверней. Найл попытался вновь расцветить их, насупившись от усилия. Серость и вправду отступила, и на зданиях проглянули красноватые, синеватые и желтые полосы, впрочем, тут же сошедшие на нет. Дорога же и вовсе осталась серой.

Найл предпринял еще одну попытку, более протяженную. Однако на этот раз ничего не случилось. Постепенно до него дошло, что дело здесь, видимо, не в интенсивности волевого усилия, а в некоем ментальном «фокусе».

Найл вновь проник в умозрительный мир своего провожатого и тут же понял, в чем именно ошибался. Он не догадался предположить, что здания, по сути, цветные.

Что ж, надо попробовать еще раз. И Найл словно нажал нужную кнопку: изображение моментально стало красочным, а воздух наполнился сладким запахом. Так что теперь картинка фактически совпадала со сном, который он видел в пещере хамелеонов.

Дорога и здания утратили свою унылую серость, лучась дружелюбным теплом. А на повозке, что тянулась в отдалении, двое ездоков щеголяли цветастыми полосатыми одеждами. Тягловое животное, и то было теперь наряжено в пеструю попонку, словно являясь частью карнавала.

В повозке сидели мужчина и женщина; правила, кстати, она. Лицо ее, из-за худобы излишне бледное, тем не менее было до странности привлекательным.

Кстати, при дополнительной концентрации цветность усиливалась. В этом Найл убедился, стиснув зубы от напряжения. Получалось как в том сне: цвета углублялись и становились приятней глазу, усугубляя вместе с тем ощущение безмятежной радости. Сильней становился и свет, сообщая блаженству дополнительную остроту. Но вот что странно: при максимальном сосредоточении эффект получался обратный. Изображение словно выцветало, а сладкий дух сменялся мыльным запахом прачечной. Так что концентрироваться лучше не в полную силу — тогда и цвета будут насыщены, и запахи приятны. Кстати, некоторые из них, похожие на благоухание дворцовой кухни, напомнили Найлу о том, что он голоден.

Как ни странно, улыбка с лица провожатого успела сойти. Оказалось, он опять видит все во всегдашнем блеклом свете, который нагнетал ощущение унылой повторяемости и скуки.

Теперь, по крайней мере, прояснилось одно: Маг, кем бы он ни был, тонкий мастер иллюзий.

По безлюдным улицам они прошли уже по меньшей мере пару миль, так и не услышав никаких звуков, помимо разрозненного потрескивания разрядов да шипенья пара. Наконец в окружающей панораме наметилась хоть какая-то перемена. За строением, к которому они сейчас приближались, проглянуло еще одно — розоватое здание со шпилями, раза в три выше ближнего кулька. Там различались даже пешеходы.

Через четверть часа путники остановились перед этим зданием, по виду напоминающим дворец. Что приятно, его вполне можно было сравнить с каким-нибудь из крупных зданий города пауков — скажем, с бывшим женским общежитием (к которому до указа Найла, кстати, мужчины не допускались). Они приблизились к широкой, но невысокой парадной лестнице, где наверху перед кованой узорчатой решеткой стоял стражник — тоже, судя по всему, потомок пещерных жителей, с широким чувственным ртом и темной двухдневной щетиной. Лицо стражника показалось знакомым; Найл вспомнил почему. Да-да, он походил на одного из пробравшихся в город пауков убийц — того самого, что плену предпочел наложить на себя руки. Найл до сих пор не забыл тошноту, которую испытал, повалившись под ударом воли того убийцы.

Провожатый что-то телепатически передал стражнику (Найл не разобрал, что именно). Тот не замедлил отступить в сторону и молча распахнул не издавшие ни малейшего звука ворота. Взгляду открылся широкий внутренний двор, посередине которого находился фонтан, брызжущий цветной водой. Найл удивленно отметил, что цвет струй ежесекундно меняется, становясь то красным, то синим, то зеленым, то желтым, то фиолетовым, в то время как в чаше фонтана вода сохраняет свой, видимо, изначальный зеленоватый цвет. Должно быть, очередной трюк Мага.

Дорожка за фонтаном вела к массивной стеклянной двери, которая вскоре отворилась; навстречу вышел высокий сухощавый человек с лицом, совершенно не похожим на лица пещерных жителей: определенно симпатичный, с суровыми чертами и редеющей седой шевелюрой над высоким лбом. На визитеров он глянул без всякой симпатии, а на паука так и вовсе с нескрываемой неприязнью. Что удивительно, он заговорил на человеческом языке.

— Это еще что? — резко, чтобы не сказать властно, спросил он.

Провожатый опять послал какой-то неразборчивый телепатический сигнал.

Сухощавое лицо вельможи (назовем его так) вмиг утратило суровое выражение, став едва ли не дружелюбным. Воздев брови, он внимательно оглядел Найла и капитана льдисто-голубыми глазами.

— Я Тифон. С кем имею честь?

— Найл, правитель города пауков. А это мой телохранитель, в чине капитана.

— Можешь идти, — бросил вельможа провожатому.

Он протянул руку Найлу, и они обменялись церемонным пожатием, сомкнувшись предплечьями. Найл обратил внимание, что на запястье Тифон носит миниатюрные часы на золотой ленте.

— Давненько мы не принимали визитеров, — сказал он хорошо поставленным голосом образованного человека. — Вы меня, можно сказать, застали врасплох. Прошу вас, входите.

Помещение, в которое они вошли, чем-то напоминало апартаменты приснопамятного венценосца Каззака, с той разницей, что здесь имелась мебель, в городе пауков вышедшая из обихода много лет назад, — в частности, кресла. Найл с интересом обнаружил здесь еще и большие стенные часы, показывающие без четверти восемь (очевидно, жители Страны Призраков были малость «подвинуты» на времени).

— Не желаете присесть? — спросил он. И, повернувшись к капитану, добавил: «Располагайтесь, как считаете нужным». Он мог еще и изъясняться телепатически.

Паук в ответ, выразив характерным жестом признательность, остался стоять.

Найл сел в кресло, чувствуя приятную податливость подушек. Трудно было представить, что он сейчас находится в городе Мага, причем собеседник у него человек не менее благородный и воспитанный не хуже, чем Симеон.

— Вы голодны?

Найл смущенно покачал головой.

— Когда вы последний раз ели?

— Утром. Сегодня.

— Ну так пора перекусить.

Тифон послал мощный телепатический сигнал, и в покой тут же вошла служанка в однотонном синем платье. Ее предками тоже явно были пещерные жители. Тем не менее она была очень обаятельна: длинные каштановые волосы и темные глаза; передние зубы чуть выпирают вперед, как у крольчонка. Минусом был разве что покатый подбородок. На гостей девушка посмотрела с плохо скрытым изумлением.

— Ката, принеси нам поесть, — сказал Тифон.

«Слушаю, господин», — ответила она телепатически.

Найл был впечатлен: в городе пауков слуги не умели посылать телепатические сигналы.

— Вина? — Тифон достал из комода графин с рубиновой жидкостью.

— Благодарю. Самую малость. — Найл опасался, что от усталости его разморит.

Тифон налил вино в два бокала на высоких ножках и, поставив один на столик перед Найлом, сел в кресло напротив.

— Ну и что же вам в понадобилось нашем городе? Найл пригубил вино — сухое, ничуть не хуже, чем в его дворцовых погребах.

— Я пришел просить помощи для моего брата. Он случайно порезался о топор, попавший к нам из вашего города, и теперь сгорает в лихорадке.

Лицо собеседника выразило обеспокоенность.

— Печально это слышать. Я уверен, что карвасид непременно чем-нибудь поможет.

Найл испытал радостное облегчение. Надо же, так быстро и легко решается проблема, беспокоящая больше всего.

— Премного вам благодарен — Фразу из лексикона Симеона Найл произнес со всей искренностью.

Вошедшая служанка поставила на стол поднос. На нем было овальное блюдо с крохотными рыбками и ломтиками желтого фрукта, которого Найл прежде не пробовал.

«Могу ли я предложить вам что-нибудь из еды?» — повернулся Тифон к капитану.

Что приятно, он обращался с пауком учтиво, как с равным.

«Спасибо, — ответил паук. — Я не голоден».

Что, собственно, после его обильной трапезы озерной рыбой вполне могло быть правдой.

Служанка, нагнувшись над столом, случайно обронила деревянную раздаточную вилку и от растерянности приоткрыла рот. Найл был потрясен, увидев, что у нее нет языка. Девушка нервно глянула на Тифона, но тот в ответ лишь улыбнулся.

— Прошу вас, кушайте, — сказал он и при этом сам, взяв тарелку, положил себе рыбы и кусочков желтого фрукта.

Теплая рыба была жирноватой и солоноватой; у фрукта вкус был кислый, что удачно сочеталось с основным блюдом. Найл с аппетитом взялся за еду, запивая ее вином.

— Прошу извинить меня за бестактность, — сказал Тифон, — но для правителя большого города вы уж очень молодо выглядите. Нельзя ли узнать, сколько вам лет?

— Точно и сам не знаю. Примерно восемнадцать.

— Н-да. Треть моего возраста. Я вам завидую. А как такое могло произойти?

Найл понял, что вельможа пытается разузнать о его жизни, но желания рассказывать в подробностях он не испытывал. Брала свое усталость, да и излагать долго. Кроме того, он правитель города, а Тифон, насколько можно понять, лишь один из приближенных Мага. А потому Найл ограничился фразой:

— Я назначен богиней.

Если и был Тифон разочарован таким странным ответом, то ему хватило ума и такта не приставать с расспросами.

— В таком случае вы, должно быть, выдающийся молодой человек. Что касается меня, то я должность префекта получил по той лишь причине, что прежде ее занимал мой отец, а до него — дед. — Он вновь наполнил бокалы и воскликнул: — Давайте же выпьем за более близкую дружбу между нашими городами!

Найл не произносил здравиц с того самого времени, как навещал своих родственников в подземном городе Каззака. Он поднял бокал и отпил. Вино приятно согревало желудок, а осознание того, что спасена жизнь брата, наполняло голову неизъяснимой легкостью. Он спросил:

— Не желал бы карвасид примириться с пауками?

— Почему бы нет?

— Мне говорили, он их ненавидит.

— Кто вам такое сказал?

— Хеб Могучий, — ответил Найл, чуть улыбнувшись.

— Почему вы улыбаетесь?

— Потому что вы считаете меня безумцем.

Тифон покачал головой.

— Напротив: мне очевидно, что вы говорите правду.

Найл улыбнулся, приняв это за комплимент. Тифон определенно располагал к себе. Было в нем что-то от Симеона.

— Но ведь пауки изгнали карвасида из дома?

— Ну, когда это было. — Тифон пожал плечами. — Вражда не длится вечно, да мы и сами того не желаем. Наши жители были бы рады свободно путешествовать.

— А сейчас они этого делать не могут?

Почему же. Их ничто не останавливает. Просто они страшатся. Того, что пауки их уничтожат, — добавил он, видя, как Найл вопросительно поднял брови.

Найл понял суть: голодный паук вначале ест, а уж потом рассуждает.

— Будь у нас мирный договор, это было бы исключено, — осторожно заметил он..

— Вот и хорошо, — улыбнулся Тифон. — Это я и надеялся от вас услышать.

— Когда я смогу встретиться с карвасидом? — задал вопрос Найл.

Тифон, растерявшись, откашлялся.

— Это не так просто… — начал он после паузы, очевидно, стараясь излагать свою мысль как можно тактичнее. — Он стар и любит, так сказать, придерживаться своей линии. Встречаться с людьми ему не нравится. Поэтому городом фактически управляю я, а он полностью погружен в свою работу. — Предвосхищая следующий вопрос, Тифон сказал: — Он философ и ученый. Вы видели наших вьючных животных в упряжках?

— Да.

— Это карвасид их создал. — Слово «создал» прозвучало с особой весомостью. — Они идеально приспособлены к условиям Страны Призраков. Когда-то у нас были лошади, но они боялись молний. И тогда карвасид сотворил гельбов. Он поистине великий ученый, — истово подытожил Тифон.

— А тех странных людей, что дышат под водой?

— Обов? Это не люди, а машины. Машины из плоти. — По сигналу Тифона снова вошла служанка. — Пришли-ка сюда мега.

Чуть погодя дверь открылась, и в помещение вошло огромное существо. Как и те рыбаки у озера, гигант был обнажен и обрит наголо. Но мышцы у него были куда крупнее, а плечи такие, что удержать на них, скажем, лошадь ничего не стоило. Одни лишь ладони у него были в треть метра шириной.

«Покажи им», — дал телепатическую команду Тифон.

Гигант приблизился к двери и взялся за ручку указательным и большим пальцами аккуратно, с поистине женственной грацией. Он вышел, а вскоре возвратился с трехметровой доской толщиной в голову и весом не меньше полуцентнера. Он остановился на середине комнаты и, схватив доску поперек гигантской пятерней, сжал. Пальцы вдавились в дерево так, будто это была мягкая губка. Сделав вручную желоб, он схватил доску за края и переломил ее как щепку, после чего застыл, ожидая дальнейших указаний.

«Покажи ему», — велел гиганту Тифон.

Тот протянул половину доски Найлу. Разумеется, это была цельная древесина.

— Но плоть у него, по-видимому, все-таки мягче, чем дерево? — поинтересовался Найл.

Тифон лишь улыбнулся.

«Покажи себя», — велел он.

Мег протянул руку ладонью кверху, чтобы можно было коснуться. По твердости она не уступала натянутой на металл дубленой коже. После этого гигант протянул руку и капитану, который для приличия поскреб ее когтем.

— Карвасид — гений научной мысли, — убежденно сказал Тифон. — Один из величайших изобретателей, каких когда-либо видел свет.

Найл поглядел в жесткое лицо мега: твердые голубые глаза были будто сделаны из стекла, хотя безусловно видели.

Тифон кивнул, и мег вышел.

Найл вновь коснулся животрепещущей темы:

— Когда я смогу выяснить насчет брата?

— Я позабочусь о том, чтобы завтра ты встретился с карвасидом.

— Спасибо.

— Когда это произошло?

— Неделю тому назад. Неделю с небольшим.

— Ну, значит, времени у нас предостаточно. Летальный исход от яда трекуты наступает через двадцать восемь дней.

— А есть ли противоядие? — забеспокоился Найл, подумав о том, сколько понадобится времени, чтобы доставить спасительное средство домой.

— В нем нет нужды, — успокоил Тифон. — Карвасид может исцелить вашего брата на расстоянии.

— Магией?

— Никакой магии. Наука, основанная на мыслительных вибрациях. — Он подложил себе рыбы. — Возможно, завтра вы и сами встретитесь с карвасидом. У нас вечером заседание совета, и карвасид тоже там будет. Я осведомлюсь, можно ли вам присутствовать.

— Благодарю, — сказал Найл, ощущая между тем смутное сомнение.

Ему припомнилась последняя «встреча» с Магом: чье-то невыразимо гнетущее, крабье присутствие, сдавившее грудь так, что перехватило дыхание.

Дверь отворилась, и в комнату вошел молодой человек, вид которого живо напоминал Вайга: те же борода, темные кудри, округлое жизнерадостное лицо. Судя по всему, увидеть здесь паука было для него полной неожиданностью.

— А, Герек, — улыбнулся Тифон — Это мой помощник, — пояснил он Найлу. — А это Найл, правитель города пауков, — сказал он вошедшему. — Со своим… эскортом и стражей в одном лице: капитаном.

Найл встал, и они с вошедшим коснулись предплечьями. Как и у Тифона, запястье Герека украшала золотая лента с часами. От жизнерадостного, улыбчивого помощника Тифона пахло машинным маслом, а на носу не была стерта сажная полоска. Поприветствовав Найла, Герек удивил тем, что повернулся и выразил любезность еще и капитану.

— Вина? — спросил Тифон.

— Не мешало бы, — запросто ответил Герек. Приняв полный бокал, он тут же отпил половину, после чего с улыбкой сказал Найлу: — Уфф, вот чего мне недоставало!

Безо всяких церемоний он рухнул в кресло и стал накладывать на тарелку рыбу.

— Проголодался? — приязненно спросил Тифон.

— Не то слово!

— Ну что ж, вот вместе и подкрепимся, — кивнул Тифон и, когда по сигналу вошла служанка, сказал: — Ката, подавай обед.

Найл думал, что с трапезой уже покончено. То, что рыба — всего лишь легкая закуска, было приятной неожиданностью.

— Как вы сюда добрались? — спросил Герек у Найла.

— Пешим ходом.

— И долго шли?

Найл чуть помедлил, подсчитывая.

— Семь дней.

— Быстро вы ходите. А почему не воспользовались одним из тех шаров?

— Боязно. Неровен час, врезались бы, как Скорбо. — Интересно, как они отреагируют на это имя.

Герек, впрочем, отнесся к этому вполне непринужденно.

— Никуда он не врезался, — сказал он, подливая себе вина.

— Вот как?

— Именно так. Это мы его посадили. Точнее, карвасид. Над нами и муха не проскользнет.

Тифон, похоже, не был доволен таким поворотом разговора. Конец нежелательным расспросам положила все та же служанка, вкатившая перед собой тележку (Найл видел подобную только раз, в доме у Доггинза). Ката начала расставлять на столе блюда, по большей части примерно такие же, что подавались во дворце у Найла: мясо, фрукты, орехи, фаршированные птички, обжаренная в тесте рыба. Были здесь и те глазастые озерные толстушки, и какие-то мелкие, с мизинец, подобия кальмаров, тоже в тесте. Довершал снедь большой графин золотистого меда. Герек поглядывал на все это изобилие с нескрываемым вожделением, что лишний раз напомнило о Вайге. Сходство даже усилилось, когда он исподтишка хищно глянул вслед уходящей Кате.

Каждый сам наполнял себе тарелку. Еду брали пальцами.

В этой непринужденной атмосфере Найл задал донимавший его вопрос:

— Почему, интересно, у Каты нет языка?

Ответил Тифон:

— Здесь почти всем женщинам его удаляют в раннем детстве. Карвасид таким образом добивается, чтобы они учились разговаривать мысленно.

— Но ведь это ужасно больно?

— Нет. Операция проходит под наркозом.

— А мне кажется, все равно это жестоко, — высказал соображение Герек.

Найл был рад услышать солидарное мнение. Сама мысль о том, что у женщин удаляют язык, вызывала отторжение.

— Дело здесь в том, — как бы извиняясь, заметил Тифон, — что карвасид до болезненности чувствителен к шуму.

Герек мотнул головой.

— А не проще ли издать указ, запрещающий женщинам шуметь во дворце? Не одно и то же?

— Согласен, — кивнул Тифон — Но ты же знаешь карвасида. Он всегда поступает так, как сочтет нужным. — Он посмотрел на Найла. — Возводя этот город, карвасид был убежден, что наша земля неминуемо подвергнется нападению пауков, и это изрядно распалило его нрав. Но могут ли осуждать его те, кто знает, каково это — пережить захват твоего города? Те, чьи собратья безжалостно истреблялись и пожирались? — Он повернулся к капитану. — Уж вы простите мне откровенность.

«Я понимаю», — откликнулся тот.

Тифон обернулся к Гереку.

— Но теперь, когда между нашими городами будет заключен договор о мире, все это взаимное недоверие разом сойдет на нет.

— Чудесно! — Лицо Герека озарилось улыбкой. — А вы уверены, что пауки согласятся?

За Найла ответил капитан:

«Он хозяин нашего города».

— Его назначила богиня, — пояснил Тифон.

Герек буквально потерял дар речи от изумления.

Найл понял, что надо бы это как-то прокомментировать.

— Вообще это длинная история, и лучше я ее расскажу как-нибудь в другой раз.

— Пусть наш гость спокойно поест-попьет, — с улыбкой сказал Тифон Гереку — Может, ты завтра возьмешь его под свою опеку, покажешь наши три уровня? А то я весь день у карвасида.

— Вы спросите его насчет моего брата? — не преминул напомнить Найл.

— Обещаю, — заверил Тифон и послал сигнал Кате: — Принеси еще вина, только не такого сладкого.

За едой Тифон рассказывал о том, как была открыта Страна Призраков — возможно, с той целью, чтобы освободить своего гостя от необходимости говорить. Найл же был настолько заворожен повествованием, что почти забыл о еде — как, собственно, и капитан, усвоивший мысленный алгоритм человеческой речи настолько, что вполне поспевал за рассказом. Слушал и Герек (даром что эта история наверняка была ему знакома); правда, вскоре от еды и питья он заметно осовел.

Тифон живописал, как начальнику стражи Сатханасу с дюжиной товарищей удалось бежать из павшего города Корш. Они пытались взять с собой и правителя города, Вакена Справедливого, но тот погиб одним из первых, когда полчища пауков ринулись через стены. Отряд Преданных, как назвались Сатханас со товарищи, выбрался через подземные тоннели под городом, вслед за чем сплавился по текущей на восток реке. Один человек утонул в потоке, став таким образом первой потерей. (Легко было представить, как это произошло; Найл невольно содрогнулся.)

По зимнему холоду горстка людей пробиралась на север, к Серым горам. Двоих по дороге смело оползнем, еще одного унесло течение, когда он ловил в реке рыбу. Наконец вьюга загнала их в пещеру на Скульей горе (по-видимому, Сколлен). В этом прибежище они пробыли без пищи два дня, понимая, что любая попытка выбраться наружу увенчается смертельным исходом: они, попросту говоря, замерзнут.

Обратив внимание, что откуда-то из недр пещеры временами вылетают птицы, они отправились на поиски и обнаружили жерло, ведущее в сердце горы. Однако спускаться было не на чем — да и желания такого, собственно говоря, не возникло, поскольку они понятия не имели, что там кроется, на дне этой преисподней.

Когда вьюга наконец унялась, один из их числа — солдат по имени Фузл — заметил на свежем снегу следы зайца-беляка и пошел по ним. Следы завели охотника в густую поросль у подножия горы, и там он нашел пещеру. Появление незнакомца всполошило птиц, которые метнулись в глубь пещеры. Возвратясь с поживой, Фузл описал увиденное. Назавтра все отправились в ту пещеру с факелами и, пробравшись вниз по уступистому тоннелю в милю длиной, обнаружили нижний вход в Страну Призраков. С той поры здесь бытует поговорка: «Везет как Фузлу».

В тот же день под вечер Отряд Преданных достиг Страны Призраков. Некоторые из товарищей боялись идти дальше, так как им и в самом деле виделись какие-то призраки, но Сатханас заметил, что лучше уж призраки в пути, чем верная смерть по возвращении. Кроме того, здесь было гораздо теплее, чем там, наверху. Поэтому они двинулись дальше и, когда отыскали большое озеро, поняли, что спасены. В тот вечер они до отвала наелись рыбы и заснули сном изнуренных.

Поначалу Отряд Преданных обосновался непосредственно у озера, и первые шесть месяцев питание ему составляли исключительно рыба и синий мох. Кто-то из них обнаружил, что мох с верхних склонов можно использовать в пищу, если высушить и смолоть в подобие серой муки.

Найл вспомнил тот ноздреватый синий мох; ему и в голову не приходило, что он может быть съедобен. Неужели эта поджаристая, похрустывающая на зубах корочка получается из той муки?

С каждым днем беглецы исследовали эту землю все дальше, открыв для себя постепенно и западный утес, где гнездится множество птиц, и небольшое северное озеро с питательными водорослями. Настал тот день, когда им удалось пройти весь путь по тамошней реке, и таким образом они обнаружили северный вход в Страну Призраков, который прозвали Черной расселиной, — маршрут, становившийся фактически непроходимым с зимним разливом реки. Долину, которая открывалась за той расселиной, назвали Долом Благодарения: именно там они спустя более полугода увидели солнце.

Между тем отряд сократился вначале до семерых (двоих убило молнией), а затем пятеро из оставшихся пожелали вернуться туда, где солнце. Но Сатханас постарался их отговорить: узнай пауки об уцелевших, они не успокоятся, пока всех не умертвят или не угонят в рабство.

«Но зачем? — подал голос капитан. — Ведь они не представляли для нас никакой угрозы».

— Может, оно и так, — не стал спорить Тифон. — Но карвасид был убежден в обратном.

Недоумение капитана было понятно. Хебу и без того хватало хлопот со взятым недавно городом; зачем гоняться за какой-то горсткой беглецов? К тому же пауки по природе своей — да еще и из лености — вполне миролюбивы.

И тут Найл в полной мере осознал то, что говорил ему тролль о непомерной, всепоглощающей ненависти Сатханаса. Такой человек нипочем бы не поверил, что пауки действительно оставят его в покое.

Герек уже поклевывал носом. Тогда как Найлу не терпелось услышать продолжение рассказа.

— Так что вторую зиму они тоже прожили у озера?

— Да. Но теперь они были уже не одни. Карвасид устроил вылазку в небольшое поселение Сибилла, где в полях были замечены работающие женщины. И на следующий год здесь народились первые младенцы.

— А когда поселенцы обнаружили пещерные жилища?

— Не скоро. Прежде, можно сказать, целый век миновал.

— Но если здесь уже были женщины, зачем понадобилось пригонять других?

— Нужны были не женщины, а мужчины. К этой поре уже затеялось строительство города и требовались рабочие руки. Вдобавок карвасида смущало, что население не растет нужными темпами. Нам требовались люди для возделывания земель под Долом Благодарения.

— А карвасид не боялся, что его обнаружат пауки?

— Уже нет, — покачал головой Тифон. — Во всяком случае, с той поры, как ему стала подвластна погода. Много паучьих шаров разбилось в Серых горах, прежде чем они перестали сюда наведываться. Но более всего, разумеется, карвасид торжествовал, когда паукам пришлось начать строительство Большой стены. Они-то полагали, что возводят ее для своей защиты, — ухмыльнулся Тифон, — не понимая, что строят ее как раз для защиты нашей.

В этот момент Герек всхрапнул так, что обоим стало неловко. Герек, вздрогнув, проснулся и потер глаза.

— Прошу прощения. С самого утра на ногах, да и день выдался хлопотный.

— Что ж, тогда отдыхать. — Тифон повернулся к гостям. — Не желаете ли, чтобы Ката показала ваши апартаменты?

— Спасибо.

Положить голову на подушку было ох как заманчиво; более насыщенного событиями дня сложно и представить.

— Я им сам покажу, — вызвался Герек.

Тифон учтиво попрощался, и его помощник увел гостей из комнаты.

Двухэтажный особняк префекта, хоть и не столь просторный, как дворец Найла, был красиво и со вкусом обставлен. Наверх вела широкая лестница с ажурной балюстрадой. Просторными и светлыми были освещенные электричеством коридоры. На стенах тут и там тикали часы.

Спальня Найла выходила в сад позади особняка, где росли миниатюрные деревья с лиловыми плодами, похожими на баклажаны.

Герек показал Найлу, как пользоваться жалюзи, которые приводились в действие рычажками. Полоски, смыкаясь, преграждали доступ немеркнущему синеватому свету. Объяснил он и то, как выключать освещение.

Капитан дожидался в коридоре.

— Ваша комната тут рядом, по соседству, — сказал ему Герек.

«Лучше, если я буду спать здесь».

— Пожалуйста, — не стал упорствовать Герек. — Если вам так удобнее. Я тут буквально через две двери, так что если понадоблюсь… — Он кивнул на настенные часы, каким-то образом подсвеченные изнутри; они показывали половину одиннадцатого. — Разбужу вас в полвосьмого: день завтра предстоит долгий. А в семь вечера мы все идем во дворец к карвасиду.

Распрощавшись с Гереком, Найл пошел в ванную, оказавшуюся ничуть не хуже его собственной, дворцовой. Первоначальный соблазн принять ванну сменился опасением, как бы в ней не заснуть, а потому Найл ограничился тем, что просто вытерся в теплой воде губкой.

Капитан передвинул толстый коврик в угол комнаты и застыл там — как видно, из опасения проявить неучтивость, улегшись первым. Найл забрался в кровать, мимолетно пожалев, что в спальне он не один: приходится что-то говорить вместо того, чтобы просто закрыть глаза.

«Ну как тебе Страна Призраков?» — спросил он через силу.

«Пока нерешил», — ответил капитан после некоторой паузы.

Что-то в его тоне (телепатическое общение, в отличие от словесного, передает гораздо больше оттенков) внезапно заставило Найла насторожиться.

«А что так?»

«Мы прибыли без предупреждения, а у меня чувство, будто нас уже поджидали».

Теперь понятно, почему капитан предпочел эту комнату: ему хотелось переговорить со своим спутником.

«Что ж, и такое возможно, — рассудил Найл. — Я в дороге нередко ловил себя на мысли, что к нашей встрече уже готовятся».

«Но почему?» — спросил капитан, так и не ложась.

Фраза, на языке людей звучавшая расплывчато, содержала в себе целый ряд вопросов: для чего Маг хотел заманить Найла в свою страну, как ему это удалось и что он намерен делать дальше?

Найл попробовал ответить на последний:

«Ну, возможно, как сказал Тифон, он хочет наконец заключить с нами мир».

«Тогда почему не направил посланников? Почему вместо этого подослал убийц, чтобы разделаться со Скорбо?»

«Ну, может, — произнес Найл, — он чувствовал, что Скорбо в каком-то смысле его предал».

Подушка влекла к себе так, что мысли путались, и ответить на вопрос внятно не получалось.

«Извини, — сказал капитан, чувствуя его усталость, — ты хочешь спать».

В понимании капитана двуногие, очевидно, были созданиями достаточно специфическими — с этой их потребностью отключать сознание, задувая его, словно свечу, через каждые шестнадцать часов. Что до пауков, то они способны пребывать в состоянии полусна днями, а то и неделями, при этом наполовину бодрствуя.

«Обещаю поразмыслить над твоими словами», — виновато улыбнулся Найл.

Капитан, подогнув ноги, улегся на коврик.

«А может, я и ошибаюсь. Может, они и в самом деле хотят мира».

Найл, погасив свет, с блаженством растянулся на постели. Какая, в конце концов, разница, ждали их или нет. Главное, что Магу все-таки нужен мирный договор и что Вайг будет исцелен.

С этой мыслью, наполнявшей беспечным счастьем, он и уснул.

Из омута сна Найл всплыл в седьмом часу; в городе пауков через полчаса должен быть рассвет. Тишину в комнате нарушало лишь мерное тиканье часов и чуть слышное дыхание капитана. Снизу под жалюзи различалась полоска неизменного синеватого света Страны Призраков.

Лежа в постели, он размышлял над тем, что сказал капитан перед отходом ко сну. Да, разумеется; вполне возможно, что их прибытия уже ждали. У Мага в городе пауков наверняка были соглядатаи — потому-то и отправиться пришлось по подземному маршруту. Но с выходом наружу что мешало засечь путника?

А вот прав ли капитан насчет того, что его, Найла, заманили в Страну Призраков специально?

Он воссоздал в памяти сцену, когда порезался Вайг. Завернутый в мешковину топор принес во дворец надсмотрщик Дион, непосредственно из сада, где был убит Скорбо.

Безусловно, тот, кто «забыл» эту улику в саду, рассчитывал, что ее доставят к Найлу. А не окажись там в тот момент Вайг, Найл развернул бы мешковину сам и, увидев лезвие, почти наверняка попробовал бы его остроту большим пальцем.

И яд поразил бы именно его, Найла.

Так что капитан, пожалуй, ошибается: никто не заманивал сюда правителя города пауков.

Настенные часы показывали половину седьмого. Найл решил связаться с матерью. Он сел в постели и, подложив под спину подушку, привел ум в состояние отрешенного спокойствия.

Несколько минут ничего не происходило; он расслабленно сидел, как будто вслушиваясь. И вот Найл осознал присутствие матери так же четко, как она сознавала его.

«Где ты?» — спросила она.

«В Стране Призраков, в их столице».

Голос матери доносился четко, как если бы она находилась в этой же комнате.

«Ты в порядке?»

«Да. Я гость Мага».

«Каков он?»

«Еще не видел. Увижу сегодня вечером».

«Когда вернешься?»

«Надеюсь, скоро. Как Вайг?»

«Так же. Все спит».

«Передай: надеюсь, скоро мы его исцелим».

Контакт пошел на убыль: для поддержания связи требовалась полная свежесть ума.

«Скоро поговорим», — успел сказать Найл напоследок.

Капитан все еще спал. Найл на цыпочках прошел в ванную и, стараясь не шуметь, умылся. Сама ванная до странности напоминала ту, что в городе пауков. А впрочем, и Маг ведь изначально из того самого города, потому и обустроил здесь все по образу и подобию.

Когда Найл возвратился, капитан уже не спал.

«Ты голоден?» — спросил Найл.

«Очень», — пришел ответ скорее в форме чувства, чем образа.

Найл открыл жалюзи и посмотрел наружу, на все тот же синеватый свет. Теперь понятно, почему здесь повсюду часы и циферблаты. Привычный Найлу мир подчиняется временам года и суток. Здесь же нет ночи и дня; не будь часов, счет времени попросту потеряется, оно сделается эдаким вялотекущим безвременьем.

Пока он пребывал у окна, в сад вошла женщина с корзиной под мышкой и стала собирать те похожие на баклажаны плоды. Срывая и складывая их в корзину, к Найлу она стояла спиной. Движения ее были так грациозны, что Найл невольно залюбовался. Когда она повернулась боком, он не без удовольствия отметил красоту ее фигуры и приятную округлость бюста. Волосы у женщины были собраны в пучок. Вот она повернулась лицом, и Найл с изумлением обнаружил, что перед ним, оказывается, уже пожилая женщина с морщинистыми щеками. В этот момент она поймала на себе взгляд Найла и улыбнулась. Оказывается, у нее и зубов-то раз-два и обчелся. Странно, но, несмотря на сморщенные щеки, ее улыбка по-своему пленила.

Через несколько минут, набрав с полкорзины, женщина вышла из сада, сделав при этом Найлу мимолетный поклон.

Он был заинтригован. Попав в город пауков с год назад, он уже привык видеть вокруг себя хорошеньких девушек и привлекательных женщин. В пустыне он и представить себе не мог, что когда-нибудь они примелькаются и перестанут вызывать особый интерес. А все потому, что телепатические способности давали ему возможность сознавать не только их тела, но и умы, казавшиеся ему в основном примитивными. Главным в них была физическая привлекательность, а не углубленный разум или жизненная энергетика. Ему нравилось, как его пестуют Нефтис с Джаритой — омывают в ванне, массируют, умащивают благовониями. Джарита время от времени специально провоцировала, чтобы он ее поцеловал, но он ощущал некую границу, которую не хотелось пересекать, поскольку это вскоре достигло бы ушей остальных служанок (уж Джарита бы об этом позаботилась) и внесло некий разлад. Поэтому, в отличие от Вайга, для которого каждая женщина была вожделенной загадкой, Найл предпочитал сохранять сокровенный баланс, наслаждаясь потаенной сутью женщин, словно ароматом цветов.

Поэтому странно, что здесь, в городе Мага, его восприятие женского пола так обострилось. Может, это просто от отсутствия ежедневного контакта с девушками из свиты? Или это, подобно той загадке красок и запахов, еще одно проявление чародейской силы неистощимого на иллюзии Мага?

В дверь постучали.

— Вы готовы? — спросил из коридора Герек.

На столе ждал завтрак, который дополнял кувшин некой исходящей паром жидкости. Возле тарелки Найла лежала золотистая лента с часами.

— Тифон от души желает, чтобы вы приняли этот подарок, — сказал Герек.

Эта же мысль мелькнула при виде часов у Найла, и он был рад, что не ошибся.

— Ничего себе: наручный хронометр!

— Мы называем это «ручные часы».

Найл нацепил их на запястье, отметив попутно, что времени сейчас без четверти восемь: в доме Тифона путники уже ровно двенадцать часов.

В углу комнаты, на отдельном столе, он заметил блюдо с ломтями говядины — судя по всему, на завтрак капитану.

— Тифон уже ушел, — сказал Герек. — Его мы увидим позже. Прошу вас, не стесняйтесь.

Найл разволновался при мысли, что, возможно, уже в эти минуты Тифон разговаривает с Магом насчет Вайга.

Ката разлила красную, аппетитно пахнущую малиной жидкость из кувшина по стаканам. Найл интуитивно чувствовал, что девушка испытывает к нему симпатию; она часто улыбалась, а один раз, наклонившись, как бы случайно скользнула грудью ему по виску. Найл ощутил внезапный прилив чувственного тепла. Вблизи, однако, он различил нечто странное: кожа на руке у девушки была не гладкой, как, скажем, у Нефтис или Джариты, а в меленьких морщинках. Быть может, дело в нехватке света?

Еда была достаточно простая: фрукты, рыба, ломтики мяса и буроватый хлеб со знакомым привкусом той самой муки. Было еще и желтое варенье из кисловатого фрукта, что Найл пробовал накануне.

Капитан, стоя в углу возле своего столика, трапезничал с полной отрешенностью, свойственной при этой процедуре паукам. Мясо он подцеплял когтями вместо того, чтобы привычно поставить на пол тарелку; пил, поднимая керамический сосуд передними лапами. Словом, манерничал.

— Какие планы на сегодня? — поинтересовался Найл.

— Показать вам город. А затем, если не возражаете против долгой прогулки, посмотреть Дол Благодарения.

— Было бы неплохо, — отозвался Найл, чувствуя, что это место для обитателей Страны Призраков имеет особое значение.

Найл плотно позавтракал, запив еду теплым, несладким малиновым напитком. За неделю странствий он нагулял аппетит.

Прежде чем выйти из комнаты, Герек сказал:

— Ката предлагает оставить тунику, она постирает. А я вам одолжу одну из своих.

Найл с благодарностью согласился: на его хламиду больно было смотреть.

Когда они вышли из особняка, внизу у лестницы уже ждала повозка, запряженная парой гельбов. Животные стояли замерев.

Герек повернулся к капитану:

— Если желаете ехать с нами, тут есть место.

«Я буду смотреться нелепо», — сухо ответил паук, впервые продемонстрировав специфическое чувство юмора.

Герек взял поводья, а Найл устроился рядом на мягком сиденье. Когда повозка тронулась по разноцветной мостовой, он ощутил удовольствие, какое, должно быть, испытывает ребенок на празднике. Гельбы семенили примерно вдвое быстрее людской поступи, так что пауку нетрудно было идти с ними вровень.

Из земли то и дело вырывались клубы сладко пахнущего пара, но животные от них не шарахались. Они сохраняли равнодушие даже тогда, когда в конус проплывающего мимо здания угодила молния, обдав всех крошевом цветного камня. Один из камешков Найл попробовал на вкус — как оказалось, сладкой мяты. Только во рту камешек не рассасывался, и Найл его чуть погодя выплюнул. Вкусные камни, вероятно, были еще одним чародейством Мага.

— Каково назначение этих башен? — спросил Найл у Герека.

— Карвасид возвел их как молниеотводы. Они также накапливают электричество.

Действительно, новшество. Подумать только: электричество можно собирать и скапливать, как воду!

— А для чего на них цветные полосы?

— Полосы? — Герек улыбнулся. — Для поднятия настроения у горожан.

Кроме них, по дороге почти в полной тишине (копыта гельбов фактически не издавали звуков) двигалось еще несколько повозок. А впереди перемещалось дивное устройство: большущее колесо, верхом на котором, балансируя, ехал по плоской поверхности человек. Найл прежде никогда не видел велосипед, а уж тем более моноцикл.

Разумеется, местным жителям нужны какие-то средства транспортировки для преодоления столь изрядных расстояний.

— Отчего у вас в городе так много свободного места? — спросил Найл.

— Карвасид находит это более привлекательным. Хотя к собственно жилым кварталам мы еще не подъехали.

Минут через десять пейзаж начал меняться. Конические башни закончились, уступив рядам деревянных двухэтажных строений с плоскими крышами. Между этими коричневыми домами имелись неширокие проходы, они ответвлялись под прямым углом от дороги и были обнесены деревянными стенами.

В большем количестве стали попадаться моноциклы и тележки с гельбами — как правило, по одному в упряжке. Были здесь и мужчины, и женщины — совсем как в городе пауков, только у этих одежда поярче. Судя по их взглядам, паук и незнакомый человек явно вызывали любопытство.

Когда улица с деревянными домами закончилась, Найл с удивлением увидел впереди мост через реку и сияющие фонари на столбах вдоль парапета. Догадываясь о примерных расходах за городское освещение, Найл спросил:

— Неужели они все время зажжены?

Герек в ответ указал на небо:

— У нас электричества хоть отбавляй.

Быстрая светло-бирюзовая река пленила взор. В лучах солнца она смотрелась бы обворожительно, но даже в этом синеватом свете ее звонкие игривые буруны действовали поистине гипнотически.

По ту сторону моста, на холме, высилось величавое здание из темно-зеленого камня, с круглыми зубчатыми башнями. Что это за фортеция, можно было догадаться и без пояснений.

— Дворец карвасида, — указал Герек.

Учитывая, что весь остальной город располагался на плоскости, следующий вопрос напрашивался сам собой:

— Этот холм естественный?

— Нет, насыпной. Чтобы его создать, здесь двадцать лет трудилась тысяча мастеровых.

— Тысяча? — изумленно переспросил Найл.

До сих пор он считал, что население этого города сравнительно небольшое.

Герек понял его удивление.

— В то время народу было больше.

Найл хотел было спросить, что случилось с остальными, но тут повозка подъехала к краю обширной рыночной площади. Разноцветные гирлянды придавали ей праздничный вид, а торговые ряды были покрыты серебристой люминесцентной тканью. На другой стороне площади возвышался тот самый многоярусный «цирковой шатер», похожий на престранного вида пагоду (вот уж действительно — то ли явь, то ли сон).

Здесь они сошли, оставив повозку у длинной коновязи, в ряду других телег и упряжек. Все гельбы стояли неподвижно, как изваяния из терракоты.

Такое количество народа Найл видел впервые, хотя это и нельзя было сравнить с многолюдством базарной площади в городе пауков. В глаза бросалась необычная бледность здешних мужчин и женщин (в этом они были схожи с убийцами Скорбо); у некоторых цвет кожи отдавал желтизной. Вблизи на коже у горожан различались мелкие морщинки, как на руках Каты.

Особо странным было то, что на рыночной площади стояла почти полная тишина. Отчасти это было понятно: люди общались меж собой телепатически. Но ведь и шаги их были бесшумны (носили здесь в основном башмаки из мягкой светлой кожи; что-то вроде детской обуви в городе жуков-бомбардиров). В целом эффект был, можно сказать, диковинный: полный движения рынок, но как бы с выключенным звуком.

По краям площади стояли полосатые продуктовые палатки, наполняя воздух приятным запахом снеди. Радовали разнообразием торговые ряды и лотки: тут тебе и одежда, и обувь, и всевозможные изделия вроде посуды, сельхозорудий, домашней утвари. В изобилии была и провизия: сыры и масло, мясо и рыба, овощи и фрукты (в том числе и те «баклажаны», подмеченные Найлом в саду у Тифона). В одном месте продавались даже колеса-моноциклы.

Что интересно: за все время пребывания в этом городе ему еще не встретилось ни одного ребенка. Да и если на то пошло, домашней живности вроде кошек с собаками. А в мясных рядах он увидел что-то вроде крупных грызунов — крысы, что ли?

Найл указал на «цирковой шатер».

— А что у вас там?

— Там? Аттракционы. Можем зайти, если желаете.

С нелегким чувством (дежавю какое-то) Найл приблизился ко входу, словно пропоротому в парусине ножом. За этим проемом находилось мутно-серое пространство, еще больше напоминающее тот сон. Но впереди был другой проход, за ним картина радикально менялась. Глазам предстала большая полусфера, залитая бравурным разноцветьем огней — ярче, чем в наружном мире. Вокруг раздавались обычные для увеселительного заведения гомон и смех. Слышалась негромкая приятная музыка какого-то струнного инструмента. Вдоль стены по кругу располагались кабины, разделенные меж собой ширмами с яркой подмигивающей подсветкой.

В ярком сиянии на людских лицах еще яснее проступали морщинки — столь мелкие, что на дневном свету едва и различишь. А волосы многих мужчин и женщин (в основном темные) были с проседью. Что странно, тела их при этом не выказывали никаких признаков старения: женщины стройны, с хорошо развитой грудью, а мужчины поджары и плечисты. Не было здесь и людей с избыточным весом. Вспомнилась та женщина, что Найл видел в окно спальни: надо же, лицо в морщинах, а сама гибкая, как молодуха.

Появление Найла в сопровождении паука вызвало шевеленье; впрочем, шатер был так велик, что заметили чужаков немногие, и гомон продолжался как ни в чем не бывало. Те же, кто с изумлением взирал на восьмилапого, быстро утратили интерес, когда завидели Герека: стало понятно, что гостей привел он. Через несколько минут вновь пришедшие были уже, можно сказать, сами по себе.

— Что это за место? — полюбопытствовал Найл.

— Это у нас Зал Развлечений.

Найл с интересом огляделся. Он и сам в Совете своего города обсуждал перспективу создания чего-нибудь подобного, так что полезные идеи не помешают.

— Что это за машины?

В каждой кабинке стоял вертикальный металлический ящик с круглой проймой и удобным металлическим же сиденьем спереди.

— Мы называем их машинами реальности. Пойдем, сам посмотришь.

Герек подвел Найла к одной из кабин.

— Прошу прощения, — сказал он учтиво.

К ним, округлив глаза, обернулась симпатичная молодая женщина. На секунду показалось, что она испугана видом паука; но нет, глаза и в самом деле были округлые. Найл опять ощутил вроде дежавю и тут понял, почему именно. Такие округлые глаза он видел в том памятном сне у белесых существ-призраков.

Девушка соблазнительно улыбнулась, поглядев с откровенным интересом на Найла. От нее исходила такая же притягательность, что и от Каты, когда та якобы случайно прильнула грудью. Надо сказать, здешние женщины и впрямь лучились некой эротичной энергией.

«Сцена при лунном свете», — прочел Герек надпись на ширме.

По его жесту Найл уселся перед ящиком и приник к прорези. Глазам открылась картина: вдоль речки или канала в обрамлении деревьев и аккуратных домиков стелется мощеная дорога. В небе светит месяц, волшебно озаряя воду. По дороге идет девушка в декольтированном платье, а навстречу ей — статный, пригожий юноша.

Эта замечательная по достоверности картина словно призывала вглядеться вглубь себя. Найл так и поступил, и вдруг изображение сделалось трехмерным: он смотрел на всамделишную дорогу, а деревья легонько трепетали на прохладном ночном ветерке. Еще секунда, и он уже сам стоял на той дороге, чувствуя на лице ветер, а сверху проплывали облака. Здесь все было взаправду: и журчание воды в канале, куда задумчиво гляделся месяц, и падающий с дерева лист. Из садовой калитки появилась кошка. Юноша прошел мимо девушки, не обернувшись.

Любопытно было ощущать себя разом в двух местах: и перед машиной, и на залитой лунным светом дороге. От этого возникло отрадное чувство, что все под контролем.

— Если хочешь начать заново, нажми оранжевую кнопку, — послышался рядом голос Герека.

Найл машинально послушался. Картина тут же восстановилась. Юноша с девушкой вновь находились в десяти шагах друг от друга; точно так же шумели на ветру деревья и кошка крадучись выходила из калитки. Интересно, зачем Герек посоветовал запустить изображение по новой. Привлекательные черты и соблазнительные формы девушки вызывали смешливое сожаление: эх ты, глупец, взял бы и поцеловал такую красавицу.

В тот момент юноша как раз поравнялся с девушкой. Неожиданно он сделал шаг в сторону и обвил ее талию. Девушка потянулась навстречу, и их губы слились в упоительном поцелуе.

Вот это да! Неужели изменение вызвала его собственная шальная мысль? Просто невероятно. Найл нажал кнопку еще раз и, когда персонажи сблизились, сменил сценарий: теперь юношу привлекла к себе девушка, встав у него на пути и обняв за шею. Оба, тесно прильнув, стояли под лунным светом. Найл почувствовал себя эдаким вуайеристом.

— Ай да ящик! — сказал он смешливо, на что Герек польщенно улыбнулся. — Но как моим мыслям удается влиять на происходящее?

— Сам не знаю. Это одно из ранних изобретений карвасида.

Найл освободил сиденье и поманил к себе капитана. Тот, секунду поколебавшись, все-таки пристроился у машины и вгляделся. Через какое-то время он напряженно застыл — судя по всему, ощутив себя на той дороге.

Вскоре капитан сам перезапустил машину. На этот раз задние глаза у него сомкнулись — очевидно, для большей концентрации. А-а, теперь все ясно: дело в кошке.

Восьмилапый заприметил ее как потенциальную добычу. Эта мысль вызвала у Найла улыбку.

— Получается, я вообще мог творить все, что вздумается? — спросил он. — Уронить с неба луну, заставить деревья шагать по дороге?

— Ну да. Он откликается на импульсы воображения.

Что-то в голосе Герека давало понять, что эти расспросы вызывают у него скуку. Наверняка он в эти «машины реальности» насмотрелся досыта.

Перейдя в соседнюю кабину, Найл понял, почему никто, после первоначального удивления, не обратил особого внимания на паука. «Корш», — значилось там на ширме. Машина весьма точно изображала главный проспект столицы пауков (участок к югу от площади). Повсюду были натянуты тенета, а под ними, на людных тротуарах, беспорядочно сновали рабы и расхаживали надсмотрщицы. На обочине Найл разглядел и себя; сходство было удивительным. Неподалеку от него сверху на раба бросался паук и, схватив несчастную жертву, уволакивал куда-то на верхотуру.

— Информация у вас малость устарела, — сказал Тереку Найл. — Паукам теперь запрещено поедать людей.

Герек в замешательстве промолчал.

Вглядевшись глубже в панорамную сцену набережной, Найл обратил внимание еще на одну явную неточность. Надсмотрщицы изображались нарочито грубо, без всякой присущей им женственности — эдакие надменные, безмозглые (хотя и броские) куклы, которые только и высматривают, кого бы из рабов ударить или, сбив с ног, пройтись по нему из одной лишь жестокой прихоти.

Дело, похоже, вот в чем. Жителям Страны Призраков в целом позволялось знакомиться с жизнью города пауков, но подавался он так, что ничего, кроме презрительной жалости к своим обитателям, не вызывал. Какие-то перенаселенные, варварские, опасные для жизни каменные джунгли.

Они неспешно прогуливались вдоль ряда кабин, и Найл, то и дело останавливаясь, вникал в названия. Очень популярной здесь была военная тематика, и по крайней мере два десятка машин изображали великие исторические баталии, среди которых были Саламинское сражение и битва при Акциуме, гладиаторские бои и рыцарские ристалища, Полтава и Ватерлоо плюс многое другое, чего Найл и не знал. При этом из кабинок попеременно доносился то звон мечей и топот копыт, то орудийно-пулеметная пальба, то рев ракетных залпов. Из кабинки Аустерлицкого сражения летел боевитый посвист флейт, из отсека колониальных войн Британии — бой барабанов и треск мушкетов. В эти машины пялились, судя по синим и красным мундирам, военные. По напряженному, сосредоточенному их безмолвию было ясно: они сейчас всей душой и телом на поле брани.

Некоторые из машин отличались вдвое большим размером и были оборудованы двумя сиденьями. Они были заняты все без исключения. Герек объяснил, что эти устройства позволяют сообща утолять жажду приключений. Пара состояла преимущественно из мужчины и женщины, зачастую меж собой не знакомых.

От одного лишь числа и разнообразия машин грез голова шла кругом; здесь можно было буквально затеряться. Ясным становилось и то, что эти штуковины дают жителям Страны Призраков выплескивать любые эмоции или воплощать потаенные желания. Смотришь в круглое окошечко, и тебе открывается все: реки, леса, моря, горы; незнакомые города, причудливые пейзажи, мистические существа; любовные похождения, героические баталии и даже космические путешествия.

Другие машины вызывали к жизни шизоидные сюрреалистичные фантазии. Найла особо позабавила громадная бабища — голая и как бы из кирпичей, — пожиравшая дома, словно пирожные. А капитана отчего-то зачаровал сумбурный фантасмагорический пейзаж с непонятного вида тварями, постоянно превращающимися из растений в гадов, из рептилий в птиц и теплокровных, насекомых и ракообразных, а то и вовсе непонятно во что. Найлу эти пейзажи казались странно гнетущими, подчас отталкивающими; капитан же простоял кабине четверть часа не шевелясь и вышел впечатленный. А ведь Найл, наивный, полагал, что знает паучий менталитет как свои пять пальцев.

В Зале Развлечений они пробыли не меньше двух часов, и аппетит Найла к невыразимому многообразию предлагаемых зрелищ подиссяк в силу элементарной усталости. Так что на вопрос Герека, готовы ли гости двигаться дальше, он ответил однозначным согласием.

Неподалеку от выхода стоял новенький с виду серебристый автомат покрупнее остальных. Когда проходили мимо, сидевший перед машиной человек обернулся и диковато на них посмотрел. Лицо его блестело от пота.

— А это что? — поинтересовался Найл.

— Новинка. Испытывает силу воли.

— То есть?

— Проще попробовать.

Найл с некоторой неуверенностью занял сидячее положение и придвинулся к окошку, которое тут же не то втянуло, не то всосало его в среду, мощно нагнетаемую машиной. Причем воздействие распространялось не на тело, а каким-то образом на восприятие.

Он смотрел на два блестящих рельса, уходящих прямиком в приземистое красное здание, которое отстояло на пару десятков метров.

Изображение возникло не сразу, а прорисовывалось в течение минуты, штрих за штрихом. Найл понял, что стоит на платформе возле подобия вагонетки, чьи металлические колеса находятся на рельсах. Вот открылась дверца. Поколебавшись секунду, Найл решительно влез и сел на деревянное сиденье. Едва он закрыл дверцу, вагонетка покатила к красному зданию. Навстречу плавно открылись створки ворот, принимая утлую коробчонку внутрь, и Найл оказался в каком-то бункере с яркими стенами, покрытыми изображениями планет. Из отверстий в стенах доносилась негромкая успокаивающая музыка.

Вагонетка остановилась, и взявшаяся откуда-то металлическая лента обручем притянула Найла к сиденью. Затем вагонетка гладко поехала к сплошной красной стене. Прежде чем она стукнулась, плавно открылись другие ворота, и вагонетка вместе с Найлом пугающе нависла над крутым откосом. Далеко внизу рельсы уходили в какое-то озерцо, а затем опять взносились вверх, делая там поворот. Мгновение, и вагонетка, немилосердно набирая скорость, уже неслась к воде. У Найла застучало в висках, даром что он понимал: все это иллюзия, на самом деле он просто стоит перед машиной.

Найл зажмурился: бешено разогнавшаяся вагонетка должна была вот-вот влететь в воду. Грянул оглушительный всплеск, и вокруг стеной взлетела вода, хлестнула по лицу ледяными струями. Когда он открыл глаза, вагонетка неслась вверх по склону, постепенно замедляя ход. Сделав крен (обруч больно впился в кожу), она выскочила на вершину, открыв взгляду еще один откос; внизу рельсы скрывались в темном зеве пещеры. Последовал очередной рывок ускорения, и Найл едва успел опустить голову, чтобы ее не размозжило о низкий пещерный свод. Вокруг гулко ревела мятущаяся тьма, вторя чугунному стуку колес.

Сквозь сгустившуюся багровую дымку проглянул белый силуэт великана, машущего огромной косой. Найл инстинктивно поднырнул, и коса прошла сверху, коснувшись волос; срезанные, те упали на щеки, но были сметены встречным ветром. Дальше извилистый участок пути завершился взлетом на очередную вершину. В лицо резко дохнул соленый ветер. В мутном свечении взгляду предстал склон, обрывающийся в море. Навстречу катились огромные валы, взбегая по склону и обдавая пенными гребнями нашего бедного ездока; на лице чувствовалась водяная взвесь. Растущий страх опять пришлось унимать внушением, что это, дескать, всего лишь иллюзия. Но на сей раз спасительная мысль о том, что он стоит перед машиной, провалилась в никуда: тела не ощущалось. А ощущалось лишь то, что он сидит в треклятой вагонетке, прикованный к сиденью. Кошмар, из которого, увязнув, нельзя вырваться.

С ревом вагонетка обогнула очередной поворот и, накренясь, ринулась вниз. Навстречу по склону уже стремилась огромная волна. Найла обдало холодной водой, промочив до нитки. Дыхание перехватило. Еще спуск — на этот раз к лесу, где орудовали топорами двое исполинов, спешно валя дерево. Глядя, как вековой ствол падает впереди на рельсы, Найл в ужасе зажмурился. Но длинные сучья помешали дереву упасть, и вагонетка прошмыгнула под ними невредимой.

Чувствуя, что нервы уже на пределе, Найл сидел не открывая глаз. В ушах свистел встречный ветер, а тело то взлетало на подъеме, то размазывалось по сиденью при спуске. И так раз за разом. Вот лицо вновь обдало влагой, а на губах ощутилась соль. На такой скорости он в любую секунду мог лишиться сознания от удара о какой-нибудь случайный выступ.

К несказанному облегчению, вагонетка стала плавно замедлять ход. Впереди показалось знакомое красное здание, точка отсчета этого злополучного путешествия. Вот вагонетка замерла, а лента высвободила его из своих тесных объятий. Открылась дверца. Найл кое-как слез на платформу. Едва он это сделал, как понял, что стоит перед машиной. Он ощупал промокшую от морской воды тунику — ничего подобного, снаружи она сухая, разве что подмочена потом изнутри. Влажны были лицо и волосы, но и это на поверку оказался соленый пот, а не морская вода.

— Ну и ну, — ошарашенно выдохнул Найл, поворачиваясь к Гереку — Но почему, ты говоришь, эта штука тестирует силу воли?

— Потому что иллюзии при желании можно сопротивляться.

Теперь перед машиной, недвижно глядя в окошко-иллюминатор, стоял капитан. Он прямо-таки окаменел: судя по всему, его сейчас против воли затягивало в мир изображения. Наблюдая за ним, Найл вспоминал то ощущение полной поглощенности, как будто тебя засасывает в воронку смерча. Это походило на гипноз, что-то общее со способностью паука парализовать жертву. В таком случае и противиться он должен не иначе, как ежесекундно помня о своем теле, стоящем у машины.

Примерно через минуту капитан обернулся. В ответ на вопрос Найла он четко пояснил, что попросту не может втиснуть свои ножищи в вагонетку.

Решив опробовать свою теорию, Найл снова устроился перед окошком. Только на этот раз он сконцентрировался, противясь втягиванию в воронку; ощущение такое, будто внутри запускается механизм реверса. Вагонетка и рельсы смотрелись теперь чересчур статично, утрачивая достоверность. Пришлось даже ослабить сопротивление, чтобы попасть внутрь.

Все то время, пока вокруг, подобно мозаике, складывалось изображение, Найл бдительно поддерживал контакт со своим телом. Открыв дверь и забираясь в повозку, он почувствовал, как ум на долю секунды словно опустел, что не замедлило сказаться на прочности контакта; он врастал в иллюзию. Лишь с помощью усилия Найл, встряхнувшись, опять осознал себя.

Когда вагонетка сдвинулась с места, он сделал еще одно волевое усилие, тут же активизировав свой реверс; вагонетка остановилась, а изображение застыло. Получается, иллюзия напрямую зависит от того, насколько его гипнотизирует движение транспортного средства. При сопротивлении кто-то словно щелкал перед носом пальцами, развеивая наваждение.

Найл перестал сопротивляться, и тогда красные ворота, отворившись, приняли вагонетку в чрево бункера. Вот он, решающий момент: сейчас эта коробочка неудержимо рванется вперед. Найл стиснул зубы и мотнул головой, внутренне сверяясь со стоящим у машины телом. Вот отворились еще одни створки, но вагонетка на краю откоса оставалась неподвижной до тех пор, пока он не ослабил волю, дав ей устремиться вперед.

На таком бешеном ходу контролировать движение было гораздо трудней. Стиснув зубы, Найл не позволил себе моргнуть, когда вагонетка со всего маху врезалась в воду. В результате ему удалось заметить, что это не вода, а вспышка синего света в сопровождении резких струй холодного воздуха.

По приближении ко входу в пещеру он не стал пригибаться. Результатом была внезапная тьма (проще говоря, голова сейчас проходила через «каменную кладку»), а уши резануло свистящими струями воздуха.

Впереди размахивал своей косой белый великан. Не уступив инстинктивному желанию оберечься, Найл в итоге убедился, что это всего лишь вспышка и обдувающий щеки ветер, — вот почему кажется, что осыпаются срезанные с головы волосы.

Когда вагонетка со стуком взобралась на гребень, Найл при виде бушующего моря настойчиво внушал себе, что это лишь иллюзия света и звука, вроде кинопроекции. Вид набегающей волны был ужасающе достоверен, но оказалось, ее ледяной всплеск был лишь ударом холодного воздуха. А когда те двое дуболомов свалили на рельсы дерево, он попросту напрягся и не стал сгибаться; тележка и без того проскользнула меж сучьев, цела и невредима.

Теперь Найл ехал с открытыми глазами, не обращая внимания на проносящиеся мимо камни и деревья. А когда смена ритма колес дала понять, что путешествие близится к концу, он опять сосредоточился, входя в контакт со своим телом. Несколько мгновений что-то мелькало, затем вагонетка, дернувшись, остановилась. Убрался металлический обруч, но Найл не встал. Вместо этого он сосредоточился на своем теле. Последовала вспышка, потом на секунду — тьма, и вот он уже сидит перед машиной. Окошко ее погасло.

Найла охватило что-то вроде безотчетного восторга.

— Ты, похоже, сделал замыкание, — растерянно заметил Герек.

Это, наверное, из-за того, что Найл прервал последнюю фазу аттракциона, тем самым закоротив управляющую всей операцией схему.

Герек между тем озабоченно склонился над мигающей зеленой трубочкой, где то появлялась, то пропадала черная нить.

— Н-да, здорово, — произнес он, но волнение из голоса не пропало.

Когда свет в машине снова ожил, он вздохнул с облегчением.

Последние несколько минут так измотали Найла, что в глазах стояла рябь. Он огляделся, где бы присесть.

Герек, поняв его мысли, сказал:

— Пойдем выпьем кофе.

Он первым направился к выходу. Там было отдельное помещение со столиками, стульями и прилавком.

— Садитесь, я чего-нибудь принесу.

Яркие круглые столешницы на металлических ножках напоминали грибы. К ножкам крепились сиденья. Найл поспешно сел; самочувствие понемногу улучшалось. Капитан, как обычно, безмолвно встал неподалеку.

Посетителей было не так чтобы много. У большинства женщин глаза, кстати, округлостью напоминали ту девушку из кабинки. Пока ждали Герека, с улицы в закусочную вошли мужчина и женщина, все в той же яркой одежде. Проходя мимо столика, облюбованного гостями, паука они удостоили лишь поверхностным взглядом. Было что-то странное в том, что двое посторонних, застав на входе в Зал Развлечений двухметрового паука, никак не отреагировали. Или жителям Страны Призраков восьмилапые гиганты так уж привычны?

Возвратился с подносом Герек.

— Прошу извинить за задержку. Пришлось нарезать побольше мяса.

Он принес тарелку с непрожаренным мясом для паука, а себе и Найлу кофе с бисквитами. Найл пробовал кофе впервые и не знал, что эта горячая темная жидкость, которую здесь отхлебывают мелкими глотками, — просто заменитель из жареных каштанов.

— Почему у некоторых здешних женщин круглые глаза? — поинтересовался он вполголоса.

— Это эксперимент карвасида. Так как освещение тут слабее, чем наверху, он предположил, что округлые глаза улучшат им зрение.

— Но почему именно у женщин?

Герек улыбнулся и заговорщически пояснил:

— Ему подумалось, что мужчин круглые глаза глупят, а женщин красят.

Украдкой поглядев на голубоглазую девушку за соседним столиком, Найл отметил, что округленные глаза и впрямь делали ее привлекательней: трогательная невинность с оттенком изумленности. Окружающие ее мужчины (кое-кто из них в мундирах) с бледными, плохо выбритыми лицами горных обитателей смотрелись бы с такими глазами просто нелепо.

Найл допил кофе и доел бисквит.

— Куда теперь? — осведомился он.

— Быть может, еще немного пройдемся по Стране Призраков?

При синеватом свете немеркнущего дня — странно гнетущем после ярких огней Зала Развлечений — Найл заинтригованно заметил, что дорога здесь мощеная, точь-в-точь как во сне. Хотя на этом сходство, пожалуй, заканчивалось. Дома тут были как-то по-старомодному замысловаты: крутые скаты красных черепичных крыш, верхние этажи слегка выступают над нижними, а окна глядятся сквозь оплетку свинцовых рам. И уж во всяком случае не было здесь тех беловолосых существ-призраков из сна.

— Ты когда-нибудь видел таких созданий? — спросил Найл и передал Гереку их телепатический образ.

— Это градиксы, — определил тот.

— А откуда они у вас?

— Ну ты и скажешь, — подивился Терек — Ниоткуда. Их на самом деле нет. Так, сказочные персонажи.

— А троглы?

— Эти когда-то действительно существовали. Именно они изначально заселяли Страну Призраков, но еще до прихода людей все сгинули в результате извержения вулкана.

— Правда ли, что их призраки все еще скитаются по вашим окраинам?

— Да ну, что ты, — отмахнулся Герек. — Конечно нет. Призраков не существует.

Судя по всему, Герек, сам того не ведая, разделял убеждения Торвальда Стига.

За углом открывалась еще одна мощеная улица с островерхими домами.

— Кто в них, интересно, живет? — полюбопытствовал Найл.

— Этот район называется Фрейдиг, здесь проживают по большей части состоятельные горожане. За его основу взят город Краков в средневековой Польше. Вон там ратуша. — Герек указал на здание вроде герцогского замка. — Здесь у нас также лучший во всем городе ресторан.

Жители этого квартала и в самом деле смотрелись упитаннее и были лучше одеты, чем те, что жили на другой стороне моста, в деревянных домах. Особенно привлекала внимание одна величавая особа в подбитой белым мехом мантии.

— А почему они состоятельней?

— Хороший вопрос, — рассмеявшись, одобрил Герек. — Карвасид рассудил, что нашему обществу совсем не повредит классовая структура, с богатыми и бедными. Город, где все на одно лицо, был бы не так интересен, как город, разделенный на классы. На сегодня, скажем, бедняков очень греет надежда переселиться на этот берег реки, поближе к дворцу.

— А что прельщает богатых?

— Богатых? Чтобы им позволили путешествовать наверх. Вот почему карвасид желал бы заключить мирный договор с пауками.

— Вы меня удивляете, — признался Найл.

— Чем же?

— Да разве может реальное путешествие сравниться с теми, что у вас в Зале Развлечений!

— Как видишь. Ни одна машина грез не способна удовлетворить спрос на реальность.

Они уже успели обойти громадный шатер и возвратились к рыночной площади. Здесь основательно прибавилось народу; тем удивительнее было ощущать тишину.

Гельбы все так же дожидались у коновязи, среди других припряженных повозок и телег. Впечатление было такое, что они даже не шелохнулись за два с лишним часа отсутствия седоков. Герек взял вожжи, ловко вывел повозку, и они поехали, за мостом повернув налево. Обернувшись, Найл заметил, что многие провожают их взглядом. Получается, на самом деле горожане не столь безразличны, как кажутся.

Капитан со своими двухметровыми шажищами без труда держался вровень с гельбами. Повозка ехала как раз на удобной для него скорости. Найл, уютно откинувшись на сиденье, безмятежно наблюдал плывущие мимо окрестности.

Невдалеке от рыночной площади они миновали просторный плац, где занимался шагистикой взвод пехоты. Строевые упражнения Найл видел впервые и был впечатлен автоматизмом движений и тем, как солдаты лихо управляются с оружием. Так как телепатические сигналы сюда не доносились, казалось, что движения они совершают синхронно, сами по себе.

— Зачем солдаты, если у вас нет врагов? — спросил Найл.

— Карвасид считает: боеготовность превыше всего. К тому же шагистика идет на пользу мужскому населению.

Этот город был, пожалуй, крупнее города пауков, но сильно уступал численностью населения. Оттого, верно, так мало людей попадалось навстречу. Между тем здания ничуть не уступали по величавости паучьей столице, а архитектура здесь была гораздо разнообразнее. Один громадный «кирпич» напоминал старомодную офисную постройку с фасонистыми колоннами, плоской крышей и большими окнами — причем лишь в одном из них Найл приметил женщину, одиноко сидящую за письменным столом. Еще одно здание над рекой имело ряд пассажей, а в подобии внутреннего дворика там виднелись приземистые деревья с темными, свисающими, как водоросли, ветвями.

На другом берегу к воде террасами спускались дома, примерно такие, как на окраинах города пауков. Возле одного из домов прогуливался прохожий, завидев которого Найл вытаращил глаза. Голова у этого человека была вроде как квадратной формы.

— Что это с ним? — спросил Найл.

— С кем? А, эти. Еще один эксперимент карвасида. Он думал, что иная форма головы придаст человеку ума. Но, как выяснилось, ошибался: тупицы и недотепы, все как один.

На глаза то и дело попадались обширные пустыри, где посередине кучами были навалены строительные блоки — хаотично и вразброс, как из громадного самосвала.

— А это для чего? — указал Найл.

— Блоки, строительные, — сжато ответил Герек.

— Но у вас и без того, похоже, зданий куда больше, чем нужно, при теперешней вашей численности.

— Потому и блоки нетронуты.

Они проехали по еще одному каменному мосту, освещенному по всей протяженности фонарями. Вдали проглянула городская стена с ее жутковатыми шестиугольниками башен и бойниц. Там были еще одни городские ворота — но явно не те, через которые Найл с капитаном попали в город: нигде не видно тех самых конусов.

— Не понимаю, — признался Найл. — Ведь населения здесь когда-то было гораздо больше, чем сейчас?

Вопрос, похоже, привел Герека в некоторое замешательство, но он откликнулся непринужденным тоном:

— Ну да. Даже сто лет назад здесь было вчетверо больше народу.

— Так куда же все девались?

Герек ответил лишь после некоторой паузы.

— Я тогда еще не родился. Но, подозреваю, карвасид в ту пору сделал одну из своих редких ошибок. Он испугался, что растущему населению перестанет хватать продовольствия, и приказал стерилизовать большинство женщин. После этого уровень рождаемости резко упал. А стерильность, наоборот, распространилась. Последние двадцать лет здесь вообще не родилось ни одного ребенка. Я был в числе последних.

Герек удрученно смолк, а Найл пожалел, что задал этот, как оказалось, бестактный вопрос.

Через несколько минут они подъехали к воротам. Их незамедлительно открыл стражник, вставший перед Гереком навытяжку. От Найла не укрылось, что паука он проводил настороженным взглядом. И вот их вновь окружает безликий пейзаж Страны Призраков — плоская пустошь с щербатой коркой застывшей лавы. Единственным отличием от того, что Найл видел на подходе к городу, была протянувшаяся к горизонту серая лента дороги. По бокам ее, в черной тверди, то и дело попадались трещины, над которыми курился пар.

— Ты обещал рассказать, как стал властителем пауков, — негромко напомнил Герек.

Уходящая в бескрайнюю унылую даль дорога обещала быть долгой, и Найл, протяжно вздохнув, повел рассказ.

— Родился я в пустыне, на той стороне моря, которому ни конца ни края…

Вздумай он излагать подробности своего путешествия в подземный город Каззака, да как потом раздвижной трубкой нечаянно убил паука, на повествование ушел бы весь день. Поэтому Найл, многое выкинув, ограничился лишь тем, что описал свое возвращение с охоты, когда обнаружил труп отца, и то, как пауки угнали его семью в неволю. Герек внимал, не пропуская ни единого слова. Как ни странно, точно так же слушал и капитан, к этому времени значительно поднаторевший в понимании человеческой ментальной образности.

Найл упомянул о морском путешествии из Северного Хайбада, когда он во время шторма спас упавшего за борт паука, что обернулось для него вполне сносным приемом по прибытии в город. На описание Белой башни и всего, что там ему открылось, понадобилась бы уйма времени, так что Найл сразу перешел к своему походу в город жуков-бомбардиров. Рассказав в двух словах, как Доггинз в самый канун их главного фейерверка лишился всего порохового запаса, Найл более подробно поведал, как они с группой парней отправились на поиски арсенала, скрытого где-то в Крепости. Рассказ о жнецах Герека попросту восхитил.

— У нас есть несколько таких в оружейной при замке. Я-то думал, это изобретение карвасида.

— Нет, их изобрели еще в приснопамятные времена, до прихода пауков.

Час такого монолога, и Найл утомился от собственного голоса. Поэтому рассказ о путешествии в Дельту пришлось сократить. Когда он заговорил о растении-владычице, Герек изумленно вскинулся:

— Так ты и вправду разговаривал с богиней?!

Найл молча кивнул.

— И какая она?

— Овощ, — произнес Найл, смазывая впечатление от рассказа. — Огромный такой гриб, торчит над холмом.

Когда повествование дошло до разговора с богиней, некий инстинкт подсказал не вдаваться в детали. Подобному инстинкту Найл всегда повиновался, а потому ограничился лишь краткой выкладкой, что растение попало на Землю с кометой из другой галактики.

В это время повозка ехала вдоль озера, поверхность которого почти сплошь покрылась ярко-желтыми водорослями. На другой его стороне вздымался метров на триста утес, его синеватая вершина терялась в клубящейся дымке испарений. Карнизы обрыва были усеяны птицами.

Найл ужас как проголодался, а потому рассказ сократил еще больше. Он не обмолвился о том, что Смертоносец-Повелитель оказался женского рода, нутром чуя: этого не следует произносить перед капитаном. Не упомянул и о прямом вмешательстве богини, сказав вместо этого, что поведал Совету пауков о своей аудиенции с Нуадой, после чего был выдвинут на пост властителя города.

— И тебе поверили? — неподдельно изумился Герек.

— А как же. Ведь они могут читать в моем уме.

Герек умолк, явно оттого, что ему теперь было над чем поразмыслить.

Через несколько минут он остановил гельбов.

— Проголодались? — спросил он у спутников.

«Еще бы!» — единогласно раздалось в ответ.

Берег озера был оторочен густым синим мхом, мягко облекающим ноги. Герек распряг гельбов, которые тут же взялись этот мох щипать. Вскоре они забрели в озеро, набивая полные пасти желтыми водорослями, бородами свисающими с отвислых губ.

— Это жарн, — сказал Герек. — Между прочим, считается деликатесом. Вы попробуйте.

Сняв башмаки, он зашел в воду и выдернул толстый пучок этого самого жарна. Найл принял угощение с осторожностью. Впрочем, вкус у водорослей оказался весьма приятный: хрусткие, что-то вроде поперченной сладкой кукурузы.

— Кстати, по привозе в город вкус у жарна пропадает, — сообщил Герек. — Дело, вероятно, в какой-то электрике, исходящей от этого утеса.

И в самом деле, водоросли чуть пощипывали язык, будто слабым током.

Найл снял сандалии и зашел в воду, тут же ощутив пульсацию электричества. Она лишь усилилась, стоило опустить в воду руки.

Капитан тоже попробовал жарн, но он вряд ли понравился пауку.

— Здесь и рыбы в достатке, — успокоил его Герек.

Капитан тут же оживился и пошел на глубину, вскоре увяз ногами в водорослях, толстым ковром устлавших всю поверхность. Тогда Герек, возвратившись к повозке, откинул сиденье и вынул из потайного ящичка что-то вроде синеватого металлического листа. Лист снабжен был ручкой вроде той, что у пилы. Найл и капитан с любопытством наблюдали, как Герек, осмотрительно пройдя туда, где гельбы сделали полынью, на длину руки окунул металлическую штуковину. Раздалось негромкое жужжание: судя по всему, он нажал на какой-то рычажок или кнопку.

— Зачем это?

— Приманивает рыбу.

Не прошло и минуты, как Герек сунул в воду другую руку и, вынув рыбину, протянул ее капитану. Точно так же как ее близняшка из другого озера, эта толстуха длиной с полруки даже не пыталась сопротивляться. Капитан выбрался на берег и, повернувшись из вежливости спиной, принялся жадно поглощать улов.

Между тем Герек, добыв еще две рыбы, бросил их на ноздреватый мох, где они вяло шевелились. Затем из-под сиденья он извлек что-то вроде синеватой шпаги с выгнутым эфесом. Нанизав одну из рыб на острие, он сдавил рукоять. Послышалось жужжание; не прошло и минуты, как аппетитно запахло жареной рыбой. Жестом фокусника Герек извлек из ящичка столовые приборы и две тарелки. На одну из них он положил снятую со шпаги рыбу и церемонно подал Найлу.

— Рекомендую отведать ее с жарном: сочетаются очень удачно.

Он оказался прав. Замечательно пропеченная, сочная рыба все-таки нуждалась в приправе; хрусткий, остренький жарн годился для этого как нельзя лучше.

Трапезничали они не спеша, растянувшись на упругом мху. Еду запили озерной водой, чистой, с легким привкусом минеральных солей. Капитан, управившись с двумя крупными рыбами, задремал. Прикрыл глаза и Найл, положив голову на мшистый камень. Тишина вокруг нарушалась лишь молниями, то и дело стреляющими в утес. Насытившиеся гельбы застыли как вкопанные. Герек прилег, пристроив голову на мелкой кочке.

— Какой, интересно, у карвасида возраст? — подал голос Найл.

— Никто толком и не знает, — ответил Герек сквозь зевок. — Он пришел сюда примерно четыреста лет назад.

— И как ему удается такое долголетие?

— Он сам говорит: жить можно в принципе столько, сколько тебе нужно. Тифону он как-то сказал, что продлевать старость — это все равно что бодрствовать, когда уже тянет ко сну. Главное — чтобы у тебя был какой-то предмет интереса. И тогда открывается что-то вроде второго дыхания.

А ведь и вправду: если вдуматься, то так оно и есть.

— Интересно, люди в Стране Призраков веруют в богиню?

— Ну уж. По крайней мере, не в суеверном смысле.

— А что такое суеверный смысл?

— Ну, что она якобы сверхъестественная сущность. — Герек смежил веки, но тут же открыл глаза. — Да, кстати, карвасиду будет очень даже интересно узнать, что богиня — это всего лишь наделенное разумом растение с другой планеты.

Герек, видимо, понял рассказ Найла не совсем правильно, но уж больно не хотелось на полный желудок, да еще и лежа, пускаться в споры и переубеждать. И Найл просто ограничился вопросом:

— А у самого карвасида какое о ней представление?

— Да никакое. Так, глупое паучье суеверие. — Он осторожно покосился на капитана, но тот, похоже, после долгой утренней прогулки сморился сном.

Н-да, карвасид. Еще один прожженный скептик.

Найл смолк и погрузился в дремоту. Когда он открыл глаза, Герек запрягал гельбов.

Капитан, воспользовавшись минутой сборов, выудил еще одну рыбку, но, поскольку не был голоден, съел лишь половину.

Когда Найл занял место на сиденье, Герек сообщил:

— Ехать нам еще примерно милю, а там надо будет идти пешком.

За тем местом, где в озеро впадала река, начинался подъем. Как и возле того озера, синий ковер мха на склоне был очень ярким. Видимо, он и служил изначальным источником пропитания для горожан. Гельбы без устали шли в гору; несомненно эта порода выращивалась не для скорости, а ради силы и спокойной выносливости.

Бегущая вдоль дороги река постепенно обретала крутизну водопада. Наконец они достигли места, где ехать дальше повозка явно не могла. В склоне была прорублена ровная площадка — буквально в двух шагах от ревущего потока, наполняющего воздух влажной пылью. Лошади бы здесь нервничали, гельбы же хранили невозмутимость глухих.

Все из-под того же сиденья Герек вынул два трубчатых предмета длиной с ладонь. Найл узнал в них электрические фонарики. Один Герек вручил Найлу, другой сунул себе в карман.

Впереди вверх уходила узкая, извилистая тропа, скользкая от влаги ревущего совсем рядом потока и стремительно набирающая крутизну. В клубящуюся взвесь то и дело влетали птицы, принимая таким образом желанный душ. После получасового подъема Найл глянул вниз, и сердце замерло.

Они уже успели промокнуть снизу доверху. Наконец, к облегчению Найла, тропа и поток разошлись. Вверху, метрах в тридцати, виднелось то место, откуда из утеса шлейфом ниспадал водопад. Тропа меж тем становилась все круче — настолько, что в скальной породе были пробиты специальные лунки-ступени. К счастью, через какое-то время путешественники добрались до места, где в утес был вмурован металлический поручень, за который Найл судорожно ухватился.

Особо пугающий момент случился, когда в десятке метров ударила молния в скалу, вызвав небольшой камнепад. Градом сыпались камни, снизу заполошно взлетали птицы. Найл впился в железяку обеими руками. Хорошо хоть молния не угодила в сам поручень.

В конце концов они по ступенькам забрались в пещеру, расположенную на уровне водопада. Оттуда все так же взбалмошно взялись выпархивать птицы. Отметины в полу и куполе пещеры свидетельствовали, что она не естественного происхождения, а высечена кирками. Найл, ощупью одолев в темноте несколько метров, сел и прислонился к стене, давая телу отдых. Он тяжело дышал, и колени саднило. Рядом на пол опустился Герек. Протиснувшийся следом паук и тот, казалось, запыхался.

Внезапно капитан, с шипением вскинувшись, вперился куда-то в глубь пещеры. Синеватый свет проникал лишь на считаные метры, и в темноте сложно было что-либо разглядеть. Найл, обмерев, смотрел, как из недр скалы на них надвигается огромный силуэт.

— Не бойтесь, это просто страж, — успокоил Герек.

Но как же тут не испугаться, если у голого мега, проявившегося из потемок подобно безмолвной мраморной статуе, не было головы. Найл нервно хохотнул.

— Он что, башку потерял?

Герек наконец посветил фонариком, и выяснилось, что у мега посередине груди имеется один немигающий глаз, взирающий на пришельцев.

— Это специально, для устрашения нарушителей, — пояснил Герек.

— У вас что, нарушители бывают? — не веря своим ушам, спросил Найл.

— А как же, — усмехнулся Герек. — Бывают такие, что пытаются сбежать в наружный мир.

Эти слова откровенно настораживали. То, что мег охраняет здесь северные рубежи от посягательства возможных нарушителей, понятно и объяснимо. Но пресекать попытки бегства из страны — это что-то новое. Само слово «бегство» уже подразумевает задержание и заточение.

Хотя одного взгляда на открытое, жизнерадостное лицо Герека было достаточно, чтобы успокоиться. Такой человек просто не может иметь отношения к жестокости или насилию.

С Гереком во главе они протиснулись мимо мега, заслонившего своим кряжистым корпусом большую часть неширокой пещеры. Далее ход поворачивал налево. По ушам внезапно ударил рев воды. В десятке метров отсюда находился высеченный из породы мост; бушующий поток несся внизу, вздымая над собой немолчный ветер. Найл, зачарованный зрелищем, на мосту невольно притормозил и загляделся. Тут он обратил внимание, что поток внизу разделяется надвое: половина проносится под мостом, другая, срываясь с утеса, устремляется вниз, как струя воды в умывальнике.

— Куда это она?

— На нижние уровни.

За мостом тропа шла наверх, и вскоре поток оказался по правую руку. От него путников отделяло метра три, не больше. Этот отрезок пещеры с невысоким куполом был, очевидно, проточен в камне водой, которая постепенно расширила и углубила проход.

Они фактически двигались вдоль берега реки, плавно поднимаясь. Отшлифованный водой пол был гладким, однако сверху клыками торчали выступы, так что нужен глаз да глаз, если не желаешь ушибиться головой. Наконец и сам тоннель расширился настолько, что стало возможным идти в полный рост. Да это, собственно, был уже и не тоннель, а своего рода подземный каньон, где река петляла меж рухнувших с купола громадных глыб. Не отражаясь более от стен, шум воды приглушился.

На одном из участков река вновь срывалась в высоченный водопад. Однако в породе был предусмотрительно прорублен лаз со ступеньками, и путники пробрались по нему как по трубе, выйдя затем в том месте, где река снова остепенялась.

Найла это карабканье уже порядком утомило. Видящий в темноте паук успел обогнать людей и шел теперь впереди, приноравливаясь к черепашьей скорости этих нерасторопных двуногих. Через несколько сотен метров от водопада Найл уловил волнение своего восьмилапого друга и одновременно с этим углядел где-то впереди, на высоте, лучи дневного света. Почувствовав, что капитан не на шутку встревожен, он посветил фонариком. Сбоку у тропы стоял на страже еще один мег — пожалуй, покрупнее первого, — не спуская своего единственного глаза с этой не внушающей доверия троицы, которую тем не менее приходится пропускать.

Спустя четверть часа в мрачную теснину каньона (теперь понятно, почему его именуют Черной расселиной) хлынул солнечный свет, и Найл впервые за эти два дня увидел солнце. В наружном мире день был в разгаре, и солнце бликами играло на водах реки, мерно бегущей по дну каньона. Найл прежде и не задумывался, какое это блаженство — щурясь, глядеть на солнце, ощущать кожей его тепло. Оттого, видно, эта долина на севере Страны Призраков и зовется Долом Благодарения.

Еще с полмили, и из каньона они вышли в широкую долину, точнее, седловину меж двух горных вершин. Трава здесь была влажная — недавно прошел дождь, — и над ней стояла легкая дымка. Благоуханный воздух был необычайно теплым для октября и полнился звонким птичьим щебетом. От безудержной радости Найл неожиданно для самого себя рассмеялся. Можно лишь представить, что ощущал немногочисленный отряд Сатханаса, выбравшись после своей первой пещерной зимовки под весеннее солнышко.

От тепла и света усталость сошла на нет, и Найл вслед за Гереком бодро зашагал по разнотравью в сторону вершины — той, что пониже. Высоты в ней было не больше трехсот метров. С ее стеной опадающего склона открывался вид на долину, которая раскинулась внизу на расстоянии мили. Со снежных северных пиков задувал ледяной ветер (для вспотевшего от долгой ходьбы ощущение не из приятных). Умещенная же меж гор зеленая седловина, напротив, скапливала тепло, так что здесь по сути все еще стояло лето.

Капитан не преминул, сложив ноги, блаженно замереть на солнышке. Найл и Герек, спустившись на луг, последовали его примеру и тоже растянулись на влажноватой согретой траве. Найл, смежив веки, слушал птичьи голоса.

Невдалеке из-за какой-то букашки ссорились два воробья. Внезапно прервав спор, они порскнули в стороны: на их место, норовя склевать обоих, опустилась несравненно более крупная птица. Матово-черное оперение и желтый клюв показались смутно знакомыми. Ну конечно же, ворон: Найл понял это, «вглядевшись» в ум птицы. Подлетев поближе, старый приятель сел на куст, тем не менее соблюдая дистанцию: как-никак, рядом лежал еще один человек. А когда Герек зевнул и повернулся на бок, ворон и вовсе улетел.

Герек, сев, кивнул на другую гору, повыше.

— Ну как, ты готов к очередному восхождению?

Конечно, куда приятней было бы остаться здесь, но Найл без разговоров встал и пошел за провожатым.

На эту гору они взбирались дольше, но когда достигли вершины, стало понятно, для чего понадобился подъем. Внизу, на юге, лежали возделанные угодья: огороды, виноградники, бурые лоскуты пахотных земель.

— Вот она, житница Страны Призраков, — с гордостью заявил Герек. И указал дальше, на лесистую местность: — А там наше лесничество.

— Вы этот лес сжигаете?

— Да ты что! — с некоторым даже испугом воскликнул Герек. — Это же понапрасну изводить богатство. У нас полно угля и электричества.

Далеко внизу извилистой лентой поблескивала река. Слышно было, как где-то вдалеке трубно мычат коровы. На противоположном склоне белыми точками виднелись отары овец. В общем, тысячи и тысячи акров плодородных земель.

— Теперь ты понимаешь, почему некоторые пытаются сбежать сюда, наверх, — подытожил Герек, откидывая со лба взъерошенную ветром прядь. — А заодно понимаешь и то, отчего карвасид желает достичь примирения с пауками.

Южная оконечность Серых гор отсюда, через долину, была и не видна. До Сколлена не меньше сотни миль и уйма вершин. Это потаенное, окруженное с запада и востока горами место с его лугами и лесами, угодьями и пастбищами и впрямь представляет собой благодатный, сокрытый от всех напастей край. Немудрено, что Маг порадовался, когда пауки воздвигли Большую стену, таким образом добровольно отгородившись от притязаний на эту роскошь.

— Мы рады будем заключить мир, — сказал Найл. — И тогда наши народы смогут наконец сблизиться.

Но уже произнося эти слова, он проникся неким сомнением: а захочет ли вообще Маг, чтобы его подданные вот так запросто смешивались с иноплеменниками?

Через полчаса они опять ступили под прохладные своды Черной расселины и начали спуск в Страну Призраков. Капитан шел впереди. Найл решил сообщиться с его умом, чтобы тоже видеть в темноте. Идти вниз, а тем более с улучшенной видимостью — это вам не вверх, так что обратный путь показался куда короче; вот уже виден сверху отлогий берег озера, где они делали привал. А вон и гельбы — стоят себе, как деревянные лошадки.

В три с небольшим они уже сидели в повозке.

— Куда теперь? — осведомился Найл.

— Видишь дым? — вопросом на вопрос ответил Герек, протягивая руку.

— Вроде да. — Найл и в самом деле заметил не то дым, не то клубы тумана.

— Там вход на нижние уровни.

— А что это вообще такое?

— Ну, я бы сказал, это промышленное сердце Страны Призраков.

В городе пауков промышленность практически отсутствовала, так что эта фраза ничего не прояснила.

Когда спустились на равнину, Герек заставил гельбов бежать рысцой.

— Не припоздниться бы. Карвасид, можно сказать, бредит пунктуальностью.

Забавно было подмечать такое слегка пренебрежительное — пусть и за глаза — отношение к своему повелителю; получается, никто не без огреха.

Не доехав с полмили до озера, они повернули влево, на дорогу менее наезженную; заметить ее можно было по колеям, выбитым в жестком грунте громоздкими тележными колесами. Дым теперь виднелся отчетливей, он уходил в небо рваным мутноватым столбом.

Еще через милю Герек молча указал вверх, и Найл увидел в синеватом небе громадную дыру, похожую на жерло какой-нибудь исполинской трубы.

— Что это? — ошарашенно спросил Найл, откидываясь на сиденье.

— Это курится вулкан. Мы называем его Холкерри, что значит туческреб.

Неровный белесый столп что-то напоминал. Найл понял, что именно: то самое облако из сна, похожее на мерцающее ожерелье.

Облако рождалось в кратере диаметром по меньшей мере миль пять. Найл напрягся: они ехали буквально по кромке, и хотя склоны были достаточно пологи, в центре кратера зияла преогромная дыра, из которой, как из вулкана, поднимался не то пар, не то дым. Гельбы же семенили размеренной рысцой, как будто проделывали этот путь каждый день.

Последнее, кстати, секунду спустя подтвердил Герек:

— Вот сюда я езжу на работу.

По мере приближения к дыре Найл с облегчением увидел притулившееся на краю деревянное строение. Откуда-то снизу доносился безудержный рев, сродни голосу той подземной реки. Вокруг клубилась сернистая дымка (концентрация серы, кстати сказать, была сравнительно небольшая).

Дверь домика открыл мег с совершенно непроницаемой, каменной физиономией. Гельбы привычно просеменили внутрь, и мег закрыл за ними дверь. Герек соскочил с повозки, не дав Найлу последовать своему примеру:

— Ты лучше сиди, где сидишь.

Гельбов он отвел в дальний угол строения, жестом позвав за собой паука.

Неожиданно стены домика поехали вверх. Найл не сразу сообразил, что это на самом деле опускается пол. Они миновали гигантский барабан с приводным ремнем, установленный сбоку шурфа, и продолжили снижаться. Непонятный рев при этом делался все громче, и к концу пути длиною в четверть мили Найл уже боялся, как бы не оглохнуть.

Они поравнялись с еще одним гигантским шкивом, покрытым лоснящейся черной смазкой. Найл смотрел на шкив с благоговейным трепетом: ремня такой величины он еще не видел.

Когда деревянная платформа стукнулась о дно, Найл уяснил, что ревет находящаяся на дне шурфа высокая металлическая конструкция. Белесый дым изливался из трубы на ее крыше; очевидно, шум создавался громадным вентилятором.

Отрадно, что на этом нижнем уровне Страны Призраков такое же синеватое свечение, что и наверху, хотя и заметно слабее. Герек снова сел в повозку и взял вожжи, и гельбы послушно тронулись вперед.

Воздух здесь был наполнен едким дымом, от которого слезились глаза и першило в горле. Он осязаемо плотными пластами висел в полукруглом тоннеле с закопченными стенами. Налетающий ветер бросал в лицо пахнущие жженым маслом песок и сажу. Одна частичка попала Найлу прямо в глаз; он кое-как проморгался. Протяженность тоннеля составила примерно четверть мили; стоило из него выйти, как утих и ветер, который, судя по всему, всасывался вентилятором на дне шурфа.

Дорожка, по которой они сейчас шли, отстояла на несколько метров от железнодорожной колеи; справа от нее находились многочисленные ответвления и запасные пути с десятками прямоугольных, сужающихся книзу вагонеток. Слева от дорожки был глубокий карьер — вдвое больше того, что возле города жуков-бомбардиров. По дну карьера тоже пролегало хитросплетение рельсов, исчезающих в зеве тоннеля на дальней стене.

В ушах все еще звенело после оглушительного рева вентилятора.

— А там что? — спросил Найл, указывая на тоннель.

— Это спуск на третий уровень. Там у нас добывается уголь и железо. Если будет время, покажу.

Обещание Герека особого энтузиазма не вызвало: уже этот второй уровень казался промозглым и гнетущим. От спертого воздуха щипало глаза; трудно было дышать.

— А сам ты где работаешь? — поинтересовался Найл.

Герек развел руками.

— Да везде. Я слежу за работой машин на фабриках.

С минуту Найл не мог взять в толк, о чем идет речь. Лишь затем в памяти ожила почерпнутая в Белой башне информация, что фабрика — это такое здание, где изготавливаются товары.

Фабрики, на которые указывал Герек, представляли собой длинные приземистые строения с дымящими трубами.

— Взглянуть не желаешь? — спросил он и, не дожидаясь ответа, направил гельбов в ближайший фабричный двор, где слез с повозки.

Слез и Найл.

Усыпанная золой земля под ногами сухо поскрипывала. На другой стороне двора, у забора, громоздились большие металлические конструкции, в которых тут же узнавались части железной стены города. Их здесь было навалом.

Вслед за Гереком Найл с капитаном прошли к зданию из шершавых серых блоков. Герек обеими руками потянул на себя дверную ручку. Из проема хлынули шум машин и жаркий запах смазки. Цех был ярко освещен сияющими на потолке трубками, а мужчины и женщины в сером стояли у всевозможных машин и станков с куполами и фартуками, мигающими фонариками и резкими звонками. Что примечательно, у некоторых мужчин головы были квадратные (как у того, что Найл видел поутру), а у большинства женщин — круглые глаза.

Стоявшая за ближайшим станком женщина, почувствовав от двери сквозняк, невзначай обернулась и при виде капитана чуть не подскочила; в глазах у нее мелькнул ужас. Герек ободряюще улыбнулся, и она снова повернулась к станку, выплевывающему металлические заклепки. Найл сделал вид, что разглядывает трубки на потолке и ничего не замечает. Ошарашенный вид женщины давал понять, что гигантского паука она лицезреет впервые. Иное дело та пара в Зале Развлечений, которая, завидев капитана, и бровью не повела. Это может означать одно: там, наверху, все уже в курсе, а здесь нет.

Неудивительно, что Герек сразу же выманил гостей во двор и поспешно закрыл дверь.

Они поехали дальше, минуя приземистые коробки фабричных цехов. Одно здание на углу резко отличалось — оно было меньше размером и раскрашено в яркие, веселые тона; правда, стены уже потускнели под сажным осадком.

— Что у вас тут?

— Был детский сад.

Мысль о детском садике в столь угрюмом месте вызывала довольно гнетущие ассоциации.

Повозка свернула за угол, перед опешившим Найлом предстало грандиозное квадратное сооружение, на первый взгляд прямо-таки дворец. В нем было три этажа, а каждый из четырех углов венчала башня вдвое выше основного корпуса. По всему периметру здания ярко горели окна; светом фонарей был залит и обширный центральный фасад с колоннадой.

— Здесь у нас живут рабочие, — пояснил Герек.

В его голосе звучала вполне понятная гордость. Что и говорить, это великолепие не шло ни в какое сравнение с лачугами тружеников города пауков.

— А зачем такой огромный дом?

— Он был построен в те дни, когда мы не испытывали нехватки рабочих рук.

Герек по ступеням лестницы провел гостей к двойным дверям центрального входа, за которыми открывался просторный вестибюль с удобными креслами и серым ковровым покрытием. Чем-то похоже на пустующую громаду бывшего отеля в городе пауков; те же следы былого роскошества: высокие зеркала, портьеры, люстры со свечами.

Через вестибюль они следом за Гереком прошли в широкий, устланный ковром коридор с чередой дверей. К ним спиной шла стройная девушка со щеткой и совком. Ее серую блузку и юбку Герек проводил хищноватым взглядом.

Проведя гостей в конец коридора, он толкнул дверь, откуда приятно пахнуло едой.

— Кухня.

В целом она напоминала ту, что и во дворце у Найла, только была просторней, а поваров здесь суетилось больше — все как один в фартуках и высоких белых колпаках.

Найла застал врасплох грянувший басовитый гудок.

— Это еще что?

Гудок прекратился.

— Сигнал об окончании рабочего дня.

Найл посмотрел на циферблат: пять часов. В городе пауков рабочий день длился до шести.

Герек отворил еще одну дверь.

— Это у нас главная столовая.

Помещение было огромным, с длинными деревянными столами и множеством стульев.

— А вон там, — он кивком указал в окно, на соседний корпус, — спортивный зал с бассейном.

Да, тут и сказать нечего. Но говорить что-то надо. И Найл произнес:

— Рабочим у вас живется очень даже хорошо.

— Да уж, не на что жаловаться, — улыбнулся Герек.

Коридоры разом наполнила оживленная толпа, хлынувшая из вестибюля. У многих мужчин были знакомые уже квадратные головы, а у женщин в основном круглые глаза. Вид у всех был непринужденный и веселый — как, в общем-то, и должно быть после рабочей смены. Что удивительно, люди общались голосами, а не телепатически. Но не было того хаотичного гама, что в паучьем городе заполонял будними вечерами квартал рабов. Здешние же труженики изъяснялись спокойно и уравновешенно, примерно как люди, расходящиеся с лекции в городе жуков.

Что интересно, никто не обратил внимания на капитана.

— Они здесь говорят вслух? — удивился Найл.

— Да, на втором уровне это допустимо. Но, разумеется, не наверху. В городе они должны соблюдать наши правила.

Вскоре звуки стихли, а коридор опустел. От Найла не укрылось, что женщины на лестнице поворачивают налево, а мужчины направо.

— Куда они, интересно, теперь?

— По комнатам, переодеться. Ужин здесь в шесть.

— А почему женщины идут в одну сторону, а мужчины в другую?

— Потому что женское отделение слева, а мужское справа.

— Так они проживают раздельно?

— Само собой.

Получается, так и есть: мужчин и женщин здесь держат порознь, как некогда в городе пауков.

— Почему же?

Герек пожал плечами. Похоже, его удивляла сама постановка вопроса.

— Да у нас испокон веков так. Возможно, это пошло еще из ранней истории Страны Призраков, когда мужчин было гораздо больше, чем женщин. Тогда считалось несправедливым, если одному мужчине принадлежала одна женщина; ими было принято делиться.

— Но… разве мужчины с женщинами не живут здесь парами, как муж и жена?

— Нет, этого не допускается.

Коридор заполнила еще одна волна рабочих и тоже, разделившись в конце лестницы, растворилась по этажу.

— А сами пары разве не предпочитают жить вместе?

— Зачем им это? Их здесь кормят, и ничто не мешает друг у друга попеременно ночевать. С чего бы им навязываться на постоянное совместное проживание? Для обоих это лишь обременительное неудобство.

— А если у них любовь?

Герека такие слова, судя по всему, позабавили.

— Карвасид считает ее некой иллюзией. Да какому мужчине взбредет в голову связываться на всю жизнь с одной только женщиной? Он же лишает себя свободы!

Найлу подумалось о преимуществах собственного холостяцкого житья. Да, с доводами Терека сложно было не согласиться.

— А как обстояло в те времена, когда у пар появлялись дети?

— Детей забирали и отдавали специально обученным воспитателям.

Если до этой минуты впечатления от Страны Призраков нравились Найлу, то сейчас он напрягся: вспомнились незавидные времена в городе пауков, когда мужчин и женщин держали друг от друга в изоляции.

Герек, похоже, прочел эти мысли и жестом указал на толпу рабочих в коридоре.

— По-твоему, у них несчастный вид?

Да уж, несчастными их не назовешь.

— Вот видишь. Карвасид считает семейную жизнь противоестественной. Мужчине свойственно иметь более чем одну женщину.

— А женщине?

— А ей — располагать, по возможности, более чем одним мужчиной.

Экскурсия по верхнему этажу в сопровождении Герека повергла Найла в задумчивость. Комнаты отдыха, жилые помещения, даже читальный зал… Книг там, правда, было немного, да и те на вид ветхие. Фабричный люд к этому времени сменил рабочую одежду на домашнюю, темно-синего цвета.

Наконец Герек посмотрел на часы.

— О-о, половина шестого. Пора возвращаться на первый уровень, а то опоздаем.

На выходе из здания они встретились с очередной лавиной рабочих; очевидно, это была какая-то другая смена. Они отличались от всех, кого Найл видел здесь до сих пор: какие-то длинношеие, с продолговатыми головами-лампочками.

— Вот еще один эксперимент карвасида, — пояснил Герек. — После неудачи с квадратными головами он решил, что люди с длинными шеями умнее короткошеих. И оказался прав. Эти в ладу с бухгалтерией, так что мы их используем как счетоводов.

Когда они уже усаживались в повозку, к ним приблизилась светловолосая синеглазая милашка из длинношеих. Герек заерзал.

— Не сейчас, Димпни. Мне надо ехать.

Но девушка не отставала. Она просительно положила ему на руку ладошку, и Герек, пробормотав извинение, отошел с ней в сторонку. Синеглазка что-то настойчиво ему твердила, а он с напряженным видом выслушивал. Наконец Герек негромко проговорил, судя по всему, что-то резкое и, покачав головой, решительно отвернулся. Девушка, помедлив, пошла восвояси.

— Вот вам яркий пример, — кивнул в ее сторону Герек, — почему у нас в стране мужчины не живут с женщинами вместе. Это моя секретарша, но в последнее время она совершенно несносна. Без конца чего-нибудь просит.

— И это плохо?

— У нас это считается серьезным недочетом.

Он нетерпеливо дернул поводья, и гельбы пошли рысью.

Найл, в душе веселясь, подметил большое сходство с Вайгом.

— Ну и как ты думаешь с ней поступить? — озорно спросил он.

— Заведу другую, — буркнул Герек. — В смысле секретаршу.

Гельбы, хорошо знавшие дорогу, везли обратно тем же путем. Герек лишь иногда, понукая, встряхивал поводья и поглядывал на часы.

Дорога шла мимо пустующих в этот час фабрик. Время от времени они обгоняли одиноких пешеходов, одетых в серую робу. Указав на одного из таких — худого седоусого лысача, — Найл спросил:

— Куда это он, интересно?

— Не знаю. — Герек недоуменно пожал плечами. — Здесь есть такие, что любят в неурочный час побродить по округе. Я как-то одного спросил, куда он, а в ответ: надоело день-деньской тереться в толпе.

— Разве это не естественно?

Герек посмотрел удивленно.

— Что же здесь естественного? Карвасид и так делает все возможное, чтобы им было и сытно, и уютно. Так нет же, еще и одиночество подавай.

Они поравнялись с карьером, где был вход на третий уровень. Герек сказал:

— Знаешь, боюсь, у нас на спуск уже времени нет. Да тебе бы там все равно не понравилось.

— Почему?

— Внизу одни шахты да рудники. Я и то без надобности туда не заглядываю. Не тянет.

Вскоре они заехали в широкий тоннель; там от запаха сажи и горелого угля першило в горле. Гельбы привычно просеменили к тому месту, где на дне шахты стоял вентилятор, по-прежнему изрыгающий клубы белесого дыма. Лифт находился в том же положении, в каком его оставили. Загнав повозку на платформу, Герек нажал кнопку. С началом подъема он заметно повеселел.

— Вот эта процедура мне всегда нравится, — сказал он. Повернувшись к капитану, он телепатически спросил:

«Надеюсь, тебе понравилось знакомство со Страной Призраков?»

«Благодарю, — вежливо ответил тот. — Очень поучительно».

Фраза была явно с подтекстом.

День выдался долгим. Повозка громыхала на пути в город, а Найл размышлял о том, что странно как-то: вокруг все та же неизменная синь дня, хотя внутренние часы подсказывают, что скоро уже ночь. Свет здесь был гораздо ярче, чем на втором уровне, и невольно возникало иллюзорное предвкушение утренней зари.

Ум возвратился к вопросу, который занимал Найла в том фабричном общежитии.

— А рабочие у вас не ропщут оттого, что им все время приходится носить одну и ту же робу?

— С чего бы?

— Ну, скажем, женщины. Разве отказались бы носить наряды, как у ваших горожанок наверху?

Герек улыбнулся.

— Ах, вот ты о чем. Это всё иллюзоры: машины такие. — Видя непонимание собеседника, он объяснил: — Ты утром спрашивал насчет конических башен, и я сказал, что они накапливают электричество. Но они еще и активно воздействуют на зрение, и оттого видятся цветные полосы. Действуют они и на обоняние, поэтому тебе кажется, что вокруг приятные запахи. Скажем, какой ты чувствовал запах, когда проезжал мимо башен?

— Сладкий, вроде сахарной ваты.

— А ты? — обернулся Герек к пауку.

«Мух в паутине, провисевших с неделю».

— Ну вот видишь? — улыбнулся Герек.

— А сам ты какой запах чувствуешь? — спросил Найл.

— Я? Розы, моего любимого цветка.

— Тогда почему карвасид не оборудует иллюзорами второй уровень?

— Во-первых, это затратно. А во-вторых, рабочие приучены к тому, что запах дыма им приятен.

— Приучены? Каким образом?

— Это один из его секретов, — ухмыльнулся Герек. — Ты лучше Тифона расспроси, он знает.

Они проехали по кромке кратера, и Герек погнал повозку прямиком к городу: на плоской, как тарелка, равнине держаться северного тракта не было смысла. До города оставалось с десяток миль.

Объяснение Герека вызывало живейший интерес. Будучи теперь в курсе насчет иллюзоров, Найл подумал о той старухе, что видел нынче утром в окно спальни: вся в морщинах, а сама до странности привлекательна. Или вон та горожанка на телеге, которую они обогнали: его ведь и к ней потянуло ни с того ни с сего. Что это: тоже эффект иллюзоров?

Вспомнился Вайг, который что ни неделя, то в очередной раз влюбляется в какую-нибудь смазливую девчонку. Можно подумать, видя безнадежную восприимчивость брата к иллюзиям, этих вертихвосток насылает тот же самый кукловод.

Благодушие Найла оказалось потревожено: если вдуматься, то и его влечение к принцессе Мерлью во многом механистично. Ведь он же знает о ее избалованности и эгоизме и все равно испытывает неизменное влечение к ней. А впрочем, в притягательности Мерлью действительно никто не усомнится, это своего рода природное дарование, никак не выдумка Найла.

Может, природа сама по себе лукава? Мысль об этом ввергала в растерянность, подтачивая основы всех привычных вещей.

Успокаивало вот что. Помнится, когда караульщик вел его к дому Тифона, у Найла получалось управлять интенсивностью иллюзий: цвета при более жесткой концентрации становились насыщенней и богаче. И его не просто втягивало в тенета обмана; активную роль в этом играл его собственный ум. Так и у Вайга. Брата не просто увлекают те мимолетные пассии: он сам хочет, чтобы так происходило. От этой мысли недолгий пессимизм Найла испарился.

Спустя полчаса на горизонте обозначились конические силуэты. На этом расстоянии они казались серыми. Найл не сводил глаз, выжидая, когда башни по мере приближения начнут обретать более живые цвета. Когда повозка находилась в сотне метров от ворот (тех самых, через которые Найл с капитаном попали в город), на конусах проступили невнятные покуда полосы — красные, синие, желтые. И дело здесь не в расстоянии: вскоре краски проявились в полную силу.

Караульный (уже другой, не тот, что вчера), открыв ворота, встал навытяжку. Найл попробовал проникнуть к нему в сознание. Результат разочаровывал: караульщик не замечал ни вторжения, ни вообще чего-либо, выходящего за круг его немногочисленных обязанностей. Стража занимала лишь скудная мысль о предстоящей трапезе.

Стоило им въехать на проспект конических башен, как в атмосфере наметилась перемена. Сверху из башен исходил пар, а цвета стали определенно ярче, придавая окружающему дух праздничности. Зная теперь, что башни и есть те самые «машины иллюзий», Найл понимал: атмосферу нагнетают непосредственно они. Даже синева неба над конусами смотрелась по-иному: насыщенная, с неким мерцанием.

На скамейках сидели люди; неподалеку теснились повозки с гельбами, а на земле лежали одноколесные велосипеды. Безусловно, горожане съехались сюда специально, желают побыть в этот вечерний час ближе к башням. Когда путники миновали один из конусов, Найла охватила беспечная отрада, которая вскоре пошла на убыль, но снова усилилась по приближении к следующей башне.

Атмосфера все более грузнела от пара, с шипеньем рвущегося из щелей в тротуаре; на лице оседали капельки влаги. У пара был характерный запах сахарной ваты; впрочем, ощущались и другие оттенки. При глубоком вдохе различался, например, упомянутый Гереком запах роз, да и много чего еще. Видимо, так Маг компенсировал своим подданным их обитание в этом унылом краю. Дурман, да и только.

Вместе с тем все это странным, таинственным образом очаровывало. Иллюзии — и слуховые, и зрительные — Найлу доводилось испытывать и прежде, взять ту же Дельту. Однако там была некая гипнотическая сила, исходящая от растений. Иллюзии же Страны Призраков фактически созданы самим Магом. Что, интересно, кроется в их основе: какая-нибудь примесь в пару? Вибрация, исподволь действующая на мозг?

Гельбы остановились у особняка Тифона; распахнул ворота стражник. Фонтан во дворе, стоило гостям войти, взметнулся выше, словно приветствуя блеском своих радужных переливов. Найла в очередной раз пробрал безотчетный восторг.

Навстречу с бокалами чего-то оранжевого на подносе вышла Ката. Гостям она была искренне рада (наверное, наскучалась тут одна); по-кроличьи выступающие зубки лишь придавали ей трогательного обаяния. Еще утром Найл счел ее хоть и не красавицей, но вполне привлекательной. Теперь же она смотрелась просто восхитительно — даже мелковатый подбородок не помеха.

Герек, легонько зажав ей мочку уха, шутливо сказал:

— Ты нынче просто раскрасавица!

«Да что я, — зарумянясь от удовольствия, телепатически ответила Ката. — Это все машины карвасида».

Вот так штука. Оказывается, существование иллюзоров ни для кого не секрет?

После тоннеля второго уровня ужас как хотелось пить. Осушая бокал, Найл подумал: если уж видеть девушку, то лучше во всей красе и привлекательности, чем наоборот. В конце концов, когда влюбляешься, разве не то же самое?

У себя в комнате на кровати он увидел аккуратно сложенную чистую тунику. Сшита она была из ткани погрубее, чем привычная Найлу одежда, но он решил принять подарок. Туника некоторым образом напоминала ему о цели пребывания в Стране Призраков. Примерно через полчаса, перед уходом из особняка, Найл спросил:

— А Тифон сюда вернется?

— Нет, — ответил Герек. — Он будет во дворце до утра.

«Быть может, мне лучше остаться здесь?» — спросил капитан.

Найл понял: ему неуютно от мысли, что придется целый вечер провести среди сборища двуногих.

— Нет-нет, — поспешил сказать Герек. — Карвасид тебя хватится.

Ката, стоя у дверей, печально смотрела на Найла.

«Везет вам: во дворец приглашают, — вздохнула она. — А я там никогда не была».

— Может, выхлопочешь ей приглашение? — спросил Найл, когда они с Гереком усаживались в повозку.

— Что ты! — Тот даже опешил. — Слуги туда ни ногой.

На подъезде к реке Найл подивился числу упряжек, моноциклов и толпам пешеходов на тротуарах. Бирюзовые воды реки и те, казалось, разделяют приподнятую атмосферу праздника. Недоумение вызывала лишь дивная для такого случая тишина. А впрочем, это не так: собравшиеся вовсю общаются телепатически.

— Что за люди приглашены во дворец? — осведомился Найл.

— Разные. Там и почетные граждане, послужившие на благо города. Хватает гостей с обоих уровней — учетчиков, администраторов.

— А рабочие есть?

— Да, по одному от каждой фабрики. Передовики производства.

— И для чего весь этот прием?

— Два раза в год все управляющие выступают с отчетом на общем собрании. Сейчас оно как раз заканчивается.

— А председательствует карвасид?

— Нет. Он вообще-то не любит иметь дело с людьми. За него с народом общается Тифон. Карвасид появится позже.

Они свернули на дорогу, ведущую непосредственно к дворцу, зеленый фронтон которого был залит ярким светом. Полукруглые арки, величавые колонны — все это придавало ему сходство с античным храмом. Сама дорога состояла из крапчатого песчаника — или же какой-то разновидности бетона, судя по гладкости и отсутствию швов. На расстоянии пятисот метров впереди находилась развилка, в центре которой росло темное дерево со стволом в три обхвата. Напоминающая водоросли листва мягко светилась в окружении фонарей. Большие сучья казались вырубленными из камня.

— Что это за дерево?

— Это не «что». Это калинда, ее карвасид посадил перед тем, как основать город.

Герек улыбнулся, как бы давая понять, что не винит гостя за невежество.

— И откуда оно?

— Из Дола Благодарения.

Когда они вскоре проезжали по развилке, Найл почувствовал исходящую от дерева силу — такую, что мурашки по коже.

— О! — удивился он. — А что там делают женщины?

Под деревом, почти скрытые свисающей листвой, к стволу прижимались несколько женщин, словно пытаясь его обнять.

— Надеются зачать. Они верят, что у этого дерева магические свойства.

Дорога, ведущая от развилки к дворцу, впечатляла уже тем, что была во всем городе, пожалуй, единственным подъемом. Вдоль нее выстроилось по меньшей мере сто упряжек с гельбами. Герек же без остановки проехал мимо них по подъемному мосту через ров и дальше, через двое ворот, к распахнувшим свои огромные створки бронзовым дверям. Что и говорить — Маг явно любил и умел производить на своих подданных впечатление.

Невдалеке наблюдалось что-то вроде пробки: две упряжки сцепились колесами. На глазах у Найла из ворот вышли два на редкость рослых (под три метра) типа — огненно-рыжие, с мрачными угловатыми лицами и большими ушами. Решимость, с какой они шли, не сулила попавшим в передрягу ездокам ничего хорошего.

Верзилы зашли с боков, и каждый, подняв, дернул повозку на себя. Сорванные с осей колеса покатились с холма, а потерявшие устойчивость транспортные средства опрокинулись, сбросив ездоков — две степенные четы. Твердым, но понятным жестом бедолагам было указано, куда следовать: прочь отсюда. Даже с двадцати метров было видно, что виновники (они же, получается, и жертвы) пребывают в глубоком шоке. Дамы — обе в вечерних нарядах — готовы были разрыдаться.

— Мы ничего не можем для них сделать? — вполголоса поинтересовался Найл.

— Увы, исключено, — мотнул головой Герек.

— Но у тебя же столько полномочий.

— Не во дворце. Тут вон кто заправляет. — Провожатый исподтишка указал на рослого, с выпяченным подбородком усача в мундире, который при виде Герека приветственно помахал — Джелко, начальник дворцовой стражи. Но и он не осмелится проявлять куртуазность, а тем более предвзятость. Видишь ли, каждый должен руководствоваться законом. Поживешь здесь несколько дней, сам убедишься.

Обе злосчастные четы спускались с холма. Найл проводил их жалеющим взглядом; даже самому участвовать в торжествах как-то расхотелось.

В большом внутреннем дворе руководили расстановкой повозок те двое верзил. Делали они это довольно грубо, не терпя никаких пререканий. Тереку великаны, отдав честь, милостиво позволили оставить колесницу в отдельном дворике, что направо. Один хотел было допросить паука — дескать, кто допустил и так далее, — но, вовремя что-то сообразив, отошел.

Найла эта показная учтивость не тронула; в памяти все еще были четверо несчастных, изгнанных, считай, ни за что ни про что.

— Почему они такие грубые и спесивые? — спросил он у Терека.

— Работа такая: порядок поддерживать, — невозмутимо ответил тот.

Вблизи было видно, что камень, из которого построен дворец, похоже, искусственного происхождения. Как и материал дороги, он был в темную и светлую крапинку. Стены состояли из ровных (метр на полметра), тщательно отшлифованных блоков — честно говоря, вид более респектабельный, чем у сложенного из черного мрамора дворца Смертоносца-Повелителя.

Сойдя с повозки, через ближнюю дверь они прошли в подобие канцелярии, с письменным столом и стеллажами — в сочетании с шершавой зеленью каменных стен картина достаточно нелепая.

— Это кабинет Тифона, — пояснил Герек, жестом предлагая располагаться. Найл сел в удобное кресло за столом, в то время как Герек, открыв стенной шкаф, достал графин с золотистым вином и стаканы.

— Заходить пока рановато: нам же только на разговор. — Он посмотрел на часы. — Собрание уже как раз заканчивается.

В коридоре послышались шаги.

— А вот и Тифон.

Застать их здесь Тифон явно не ожидал. Выглядел он усталым и озабоченным. Тем не менее он улыбнулся гостям, в очередной раз подивив своей воспитанностью.

Герек, разлив вино, один стакан протянул и ему.

— Спасибо, не надо, — вежливо сказал Тифон. — Нет желания.

— Вот как? — удивился Герек. — Почему же?

— Уфф. Собрание было не ахти. На плановый рубеж почти никто не вышел.

— Вот те раз. — Герек поджал губы. — А что так?

— И не знаю. А вот карвасид будет явно недоволен.

В глазах Герека мелькнуло беспокойство.

— Что за плановый рубеж? — поинтересовался Найл.

— Надо достроить еще пять миль городской стены. Сдача в январе. Теперь уже не уложиться.

— Не совсем понимаю, — признался Найл. — Стена, безусловно, для того, чтобы сдерживать натиск врагов. Но какая в ней необходимость, тем более срочная, когда у нас будет заключен договор о примирении?

Тифон с Гереком какое-то время растерянно молчали, будто не вполне понимая услышанное. Наконец Тифон словно встряхнулся.

— Ой, чего это я, — сказал он с улыбкой, обращаясь к Гереку. — Почему бы и в самом деле не выпить. — Он принял стакан и торжественно его поднял, провозгласив: — За мирный договор.

Найл поднес к губам стакан, чувствуя при этом, что Тифон недоговаривает.

Сделав вежливую паузу, он задал вопрос, не оставлявший его ни на секунду:

— У вас с карвасидом был разговор о Вайге?

— Конечно. Он пообещал ответить насчет твоего брата позже. Когда я упомянул, что все произошло с неделю назад, он, видимо, решил, что торопиться нет смысла.

— Вы говорили с ним о мирном договоре?

— Непременно. Как и меня, его удивляет, что такой молодой человек в одночасье стал правителем города пауков.

— Я могу объяснить, — вскинулся Герек — Найл все рассказал, пока мы ехали к северному озеру.

— С удовольствием выслушаю, — кивнул Тифон. — Только пока уж вы нас простите, — обернулся он к Найлу с капитаном. — Нам надо пройти в соседнюю комнату, обсудить кое-какие насущные вопросы. Ладно?

— Само собой.

«Что-то странное происходит, тебе не кажется?» — спросил паук, едва они остались наедине.

«Странное? — переспросил Найл. Голова была занята мыслями о Вайге и о предстоящей встрече с Магом. — В каком смысле?»

«Лучше, если мы будем изъясняться без слов», — заметил капитан.

«А, ну да. Так что вызывает у тебя подозрение?»

«Начать с того, что нас здесь поджидали».

«Может статься, что и так. А почему ты в этом уверен?»

Капитан поколебался. Изъясняться на людском мыслительном диапазоне было для него сложновато, все равно что говорить на иностранном языке.

«Во всем этом городе пауков не видел никто и никогда. Для них мы, можно сказать, мифические чудища, пожирающие всех заживо. И тем не менее никто в мою сторону и бровью не повел, кроме, единственно, той женщины на фабрике».

«Да, я обратил на это внимание. Но может быть и другое объяснение: она просто не ожидала увидеть нас вдруг так близко».

Капитан вежливо выразил скепсис.

«А тебе не кажется странным, что высокого гостя, проделавшего для встречи с Магом отнюдь не близкий путь, держат в ожидании целый день? Прибудь любой посланник в город пауков, его бы приняли немедленно. Твоего брата Маг при желании исцелил бы тотчас: Тифон сказал, что он может делать это на расстоянии. Тогда почему заставляет тебя ждать? Чего хочет достичь? — На этом капитан осекся. — Сюда идут».

Паук со свойственной ему чувствительностью издали уловил физические вибрации: прошло не меньше полуминуты, прежде чем в кабинет возвратились Тифон с Гереком. К этому времени Найл плеснул еще вина в стакан, намеренно отгоняя сомнения, которые иначе оставались бы как неприятное послевкусие. По настроению вошедших угадывалось, что у них был напряженный разговор.

— Как насчет того, чтобы ознакомиться с дворцом? — с напускным радушием спросил Тифон.

— Очень даже, — отозвался Найл с неподдельной охотой.

У него самого дворец был чем-то вроде большущей конторы. Интересно, как выглядят настоящие чертоги.

Интерьеры смотрелись очень даже внушительно — глянцевитый паркет, тонкая инкрустация залов и коридоров. У себя во дворце Найл тоже кое-где отслеживал ремонт и понимал, что подобные украшения под силу лишь опытным мастерам и делаются годами.

Кое-что вызывало особое любопытство. В коридорах на равных промежутках были вделаны в стенные панели эдакие бусины из зеленого стекла, которые по мере прохождения возгорались подобно кошачьим зрачкам.

— Интересно, для чего это?

— Механические глаза. Через них карвасид может видеть, кто и где идет по дворцу.

Разгуливая по лабиринту коридоров, Найл дивился разнообразию. Отделка некоторых комнат и переходов была стилизована под природу, другие полнились абстракциями, в третьих пол и стены покрыты орнаментом, похожим на мавританский. Словно у карвасида настроение менялось всякий раз, когда он переходил в следующее помещение, и это сказывалось на заданиях украшавшим дворец мастерам. Кое-где стены были голые, из зеленого не то камня, не то искусственного материала; с массивной темной мебелью смотрелось впечатляюще, но как-то мрачновато. В других комнатах зеленый камень прятался под облицовкой.

Найл вслух заметил насчет смешения стилей.

— Дворец без разнообразия — бессмыслица, — коротко отреагировал Тифон, впрочем, не убедив.

У Найла дворец был просто удобным местом для проживания, вроде дома. Этот же больше походил на музей.

Следующая комната и впрямь оказалась музеем, уставленным стеклянными шкафами и ящиками. Найл замер над хрустальным саркофагом с фигурой, облаченной в кольчугу, черный кожаный камзол и штаны из потрескавшейся кожи, с поножами.

— Это доспехи, что были на карвасиде, когда он звался еще командором Сатханасом, — стал рассказывать Тифон. — А вот гетры, бывшие на нем во время зимнего перехода в Страну Призраков.

Найл с большим интересом вгляделся в лицо лежащего; впрочем, это был всего лишь манекен с раздвоенной черной бородой.

Внимание Найла привлек стеклянный ящик по соседству. В нем покоился еще один мужчина в кольчуге и кожаном камзоле, более рослый и дюжий, чем Сатханас. Воин казался живым, только кожа напоминала полированное дерево, а карие глаза были явно из стекла.

— Это Фоззил, товарищ карвасида по оружию. Именно он обнаружил вход в Страну Призраков.

— Это статуя?

— Нет. Тело забальзамировано.

Найл смотрел с мрачной очарованностью.

— А другие соратники тоже здесь?

— Из Отряда Преданных только он один. Но здесь есть Дарвид Грубин, сын Фоззила, возглавлявший нашу ударную силу, когда здешние жители готовились к вторжению Хеба. Он известен как Герой Сибиллы.

Найл оглядел кряжистую фигуру. Тоже как живой; сейчас возьмет и встанет из своего ящика.

— А вон там у нас представлено любимое оружие карвасида.

— Ух ты! Жнец! — указал Найл.

Атомный бластер среди двуручных мечей, секир и арбалетов смотрелся явно не к месту.

— Жнец, — согласился Тифон удивленно. — Тебе известно о жнецах?

Найл хотел ответить, но его перебил Герек:

— Я сказал ему, что их изобрел карвасид.

От дальнейшего обсуждения этой темы лучше было уклониться, а потому Найл просто сделал вид, что впечатлен.

Фигура в отдельном стеклянном шкафу тоже была мумифицированной и вместе с тем смотрелась до странности гротескно: голова грушей, нос, словно расплющенный тяжелым предметом, толстые, кажущиеся резиновыми губы и мешки под глазами, как будто наполненные жиром. Туловище было пухлое, а кривые ножки так обтянуты лосинами, что в одном месте даже разошелся шов. На редкость отталкивающая образина.

— Это у нас главный распорядитель, Замго. Служил верой и правдой тридцать лет; карвасид в нем души не чаял.

— Да уж, — усмехнулся Герек. — До горничных был охоч — страсть. Ни одной не пропустил, всех обрюхатил.

— Он чем-то болел? — поинтересовался Найл, оглядывая уродливую, словно недугом перекошенную фигуру карвасидова любимца.

— Вовсе нет. Просто был одним из самых успешных экспериментов карвасида.

— Экспериментов?

— Когда-то это называлось генной инженерией. Но карвасид сделал грандиозное открытие, что на гены можно влиять через подсознание, доступ к которому открывают определенные вибрации. Ты когда-нибудь слышал про обучение во сне?

Найл кивнул.

— Здесь в основе лежит примерно тот же принцип.

— Но почему карвасид сделал его таким безобразным?

— Он проверял идею, что уродливые люди оказываются наиболее умными. Скажем, Фоззил был далеко не красавцем, но во всем отряде именно он был самым сметливым, исполнительным и работящим. Видимо, свою неказистость он компенсировал развитием других качеств.

Найл неприязненно покосился на мумию Замго.

— Ну это, мне кажется, уж как-то слишком.

— Я бы, пожалуй, согласился, — в тон ему сказал Герек.

— Зато на работе это не отражалось. Службистом Замго был образцовым.

Найл прошелся вдоль большой стеклянной витрины с остальными «экспонатами» — такими, что лучше не глядеть.

— Почему они все так уродливы? — спросил он наконец.

— Видишь ли, в ту пору карвасид работал над сравнительно простыми генетическими вариациями, и некоторые из них действительно вышли неприглядными. — Тифон указал на урода с носом, похожим на огромную шишковатую клубнику. — Красота — это гармония многих частей в совокупности. Замени одну, и общая картина испортится до неузнаваемости.

— Но он создал хоть что-нибудь, не отдающее уродством?

— Да много чего. Боюсь показаться нескромным, но и мы с Гереком тоже в каком-то смысле плоды его деяний: матери, вынашивая нас, бессознательно подвергались его воздействию.

— Только на матери Тифона, в отличие от моей, внушение сказалось не особо, — улыбнулся Герек.

Тифон с притворной сердитостью ткнул его в живот.

Проходя мимо какого-то змееобразного обрубка с признаками человечьего лица, Найл лишь гадливо отвел глаза, ни о чем не спросив.

А вот перед другим экспонатом он, наоборот, с интересом остановился. В большой прозрачной емкости с жидкостью плавал объемистый мозг.

— Вот один из наиболее интересных экспериментов, — увлеченно заговорил Тифон. — Этот мозг выращивался вне тела. Карвасид рассчитывал, что сможет подавать все внешние раздражители с потоками энергии. Человек, которому этот мозг принадлежал, — ребенок-паралитик по имени Руфио — даже не догадывался, что у него нет ни конечностей, ни туловища. Стимулируя рефлекторные дуги, карвасиду удавалось внушать ему, что он делает все, чем подобает заниматься обычному ребенку: ест, пьет, гуляет, играет. Он даже учился плавать.

— И успел влюбиться, — подсказал Терек.

— Влюбиться? — изумился Найл.

— Представь себе, да. Когда Руфио достиг половой зрелости и стали выделяться половые гормоны, ему в мозг внедрили образ разбитной красотки. Причем одной лишь любовью дело не ограничилось. Мозг начал с удивительной скоростью прибывать в размерах: за год почти вдвое. Понимаешь, к чему я клоню? Не сдерживаемый черепной коробкой, он продолжал безудержно разрастаться. Карвасид, таким образом, создал сверхмозг, живущий целиком иллюзиями!

— И чем все закончилось? — спросил Найл, явно под впечатлением.

— Чем? Гм. Он свихнулся.

— От скуки?

— Вовсе нет. Скука напрямую связана с остальным телом, изнывающим по внешним раздражителям. У Руфио же их было в достатке.

— Всего, кроме секса, — уточнил Герек.

— Это тоже у него было, в виде электрической стимуляции.

— Да разве это сравнится с настоящей девушкой?

— Откуда нам знать: может, оно даже и ярче.

Замечание Герека, похоже, прервало ход его мысли. Тифон посмотрел на часы.

— О-о. Нам пора в зал, к остальным.

— А карвасид там будет? — живо спросил Найл.

— Нет. Он у себя в апартаментах. В таком возрасте общение с людьми для него — сплошная обуза.

Вполне понятно. Помнится, дедушка Найла, Джомар, за несколько месяцев до кончины утратил всякий интерес к жизни. А карвасид несравненно древнее его.

На подходе к залу приемов Найл с удивлением заслышал звуки музыки. Лишь входя в распахнутые двери зала, он сообразил, что музыка звучит не в исполнении оркестра, а непосредственно у него в голове. Да так бодро и заразительно, что настроение взмывает само собой.

Гостей здесь было не протолкнуться: сотни три, не меньше. Посреди зала, на возвышении, и в самом деле играл оркестр из десятка музыкантов — все в синей форменной одежде с блестками. Эстраду покрывал прозрачный купол с закрепленными сверху и соединенными меж собой металлическими тарелками. Очевидно, это устройство преображало музыку в телепатические сигналы, доносящиеся до всех, кто был в зале. А так как гости общались меж собой на одной волне, атмосфера полностью соответствовала обычному светскому рауту с многоголосой болтовней и звучанием оркестра.

Стоило мысленным усилием заблокировать этот звук, как зал разом погрузился в неестественную тишину, нарушаемую лишь шарканьем танцующих пар и приглушенными звуками музыки под колпаком. Истаяло и ощущение веселья — впрочем, тут же возвратившееся, едва Найл вновь настроился на музыку. Странное, надо сказать, чувство: все равно что из-под яркого солнца шагнуть под проливной дождь, а затем обратно.

— Если не возражаешь, — сказал Тифон, припав губами к уху Найла, — я буду представлять тебя «полковником Найлом». У большинства приглашенных есть воинские чины.

— Разумеется. Как сочтешь нужным.

— И говорить я буду, что ты просто посланник из города пауков. Иначе, если рассказать правду, все накинутся с расспросами, что да как. Или ты возражаешь?

— Нет-нет, нисколько. — Найл рад был избежать излишнего внимания.

Тифон повернулся к капитану.

«Ты не желаешь как-нибудь именоваться, для знакомства?»

«Среди своих я известен как Маканда».

«Тогда будем представлять тебя капитаном Макандой».

Входя в зал, Найл особое внимание обратил на то, как присутствующие отреагируют на паука, — если без интереса, то лишний раз подтвердится подозрение насчет того, что гостей уже поджидали. Реакция оказалась примерно такая же, как в Зале Развлечений. Несколько мгновений люди смотрели с нескрываемым любопытством, после чего отворачивались и как ни в чем не бывало продолжали разговор. Впечатление такое, будто разглядывать других горожане считают невежливым.

— Позвольте представить вас нашему мэру, майору Бальтигару.

Мэр — высокий худой господин с белым шрамом на щеке — воссиял улыбкой и сердечно приветствовал Найла возгласом:

— Дорогой мой господин! — Вместо того чтобы сомкнуться предплечьями, он аккуратной лодочкой подал руку. — Иноземцы у нас тут нечастые гости.

— Полковник Найл — посланник из города пауков, — пояснил Тифон.

— Чудесно! — воскликнул мэр.

Возможно, такая сердечность отчасти объяснялась большим бокалом вина, который он держал на отлете.

Найл оглядел зал с танцующими. Красота дам и мужественность кавалеров просто удивляли: ни одной тучной или непропорциональной фигуры. Впечатление такое, будто пары перед приемом проходили специальный отбор.

Немного погодя Найла представили симпатичной блондинке с высокой прической башенкой. С расстояния она выглядела лет на тридцать; вблизи же морщинки выдавали, что ей как минимум вдвое больше. Тем не менее в этой женщине сквозила та же необычная притягательность, что и в давешней пожилой садовнице. Красиво очерченные губы словно намекали на поцелуй, а округлые глаза — ни дать ни взять два синих озерца.

Узнав, что она спутница мэра, Найл с почтительным поклоном сказал:

— Только что имел честь познакомиться с вашим мужем.

Дама словно поперхнулась.

— Вообще-то… майор Бальтигар мне не муж. У нас в городе… — Она, зардевшись, как будто лишилась дара речи.

— Ах, ну конечно! Какая с моей стороны бестактность, — спохватился Найл, чувствуя, что смутил собеседницу.

— Мы с ним в регулярных отношениях, — нервно объяснилась дама, все еще румяная от смущения, — но супругами не являемся.

Большие васильковые глаза (вблизи казалось, что они слегка навыкате) готовы были исторгнуть водопады слез.

Она повернулась, чтобы познакомиться с капитаном, а Найл отметил про себя, какое у нее гибкое, можно сказать, девичье тело. Причем не только у нее, а у многих женщин в зале. Надо бы спросить у Тифона, как женщинам Страны Призраков удается поддерживать такую превосходную форму.

Он смотрел, как увлеченно она беседует с капитаном. Вообще-то, по логике, при первом разговоре с гигантским пауком надо бы держаться если не напряженно, то хотя бы с некоторой осторожностью. Она же разговаривала так, будто это был просто мужчина, и даже с трогательной беспомощностью пробовала с ним заигрывать.

Общались они, разумеется, телепатически, а потому ум капитана женщина воспринимала ближе, чем его наружность. Тем не менее по самой ее реакции, по неосознанным движениям было заметно, что на его сигналы она отзывается примерно так же, как самка реагирует на желанного самца. Капитан это чувствовал и, судя по всему, получал немалое удовольствие.

Тифон уже представлял Найла очередной даме — пухленькой кареглазке лет двадцати (кстати, глаза у нее были нормальной формы). Если б не желтоватый цвет лица, Герлинт можно было бы назвать хорошенькой.

— Вы к нам надолго? — спросила она.

— Буквально на денек-другой, а там пора возвращаться.

— Везет же, — сказала она и, убедившись, что никто их не слушает, произнесла на уровне телепатического шепота: «Как бы мне хотелось отравиться с вами».

При этих словах от нее повеяло сексуальностью ничуть не меньшей, чем от спутницы мэра (да что они — какую-то кнопку у себя нажимают, что ли?).

— Вам бы хотелось путешествовать? — спросил польщенный Найл.

— Еще как. А кому бы не хотелось? — Лицо у нее стало печальным. — Но, как видно, не судьба.

— Ну почему. Все может статься, — заметил Найл, больше из желания доставить удовольствие.

Девушка распахнула глаза, да так, что ему сделалось неловко.

— Зачем вы это говорите!

— Да затем, что я здесь не просто так, а ради договора о примирении.

— С пауками?! — воскликнула она, округлив при этом глаза еще больше. — О, это было бы чудесно! Чу-дес-но!

Будь они сейчас наедине, девушка не преминула бы наброситься на него с объятиями.

Найл спохватился, как бы все это не достигло посторонних ушей, и поспешно сказал:

— Только это секрет, и прошу никому об этом не рассказывать.

— Да разве я посмею, — сказала она, поглядев на него с укором.

Тут их прервал Тифон (как раз вовремя). Он хотел представить гостя дюжему вояке в красном мундире с золотыми эполетами. Вояка представился как лейтенант Васкон, начальник пожарной службы. У него были грозного вида седые усы, а лоб пересекал глубокий шрам. Лейтенант обнажил в улыбке прекрасные белые зубы.

Несколько минут разговор блуждал по привычной уже схеме: как Найл решился отправиться в Страну Призраков, надолго ли думает здесь остаться, нравится ли ему город. Найл, решив разнообразить тему, спросил лейтенанта насчет его шрама. Улыбка Васкона потускнела, и Найл на секунду встревожился, не показался ли вопрос бестактным. Однако миг спустя лейтенант опять засверкал всеми своими великолепными зубами и непринужденно сказал:

— Да так, сразился на дуэли с нашим лучшим фехтовальщиком.

В самой непринужденности тона сквозила гордость.

Найл поинтересовался, часто ли в городе случаются пожары. Лейтенант коротко ответил:

— Хоть отбавляй.

— Из-за молний?

— Если бы только это, — вздохнул Васкон.

Найл удивился.

— Но тогда из-за чего?

Главный пожарный сделал красноречивый жест — дескать, кто бы знал.

Их прервал Герек, поднеся Найлу тарелку с тарталетками и бокалом вина, который он придерживал рукой. Лейтенант Васкон, легонько поклонившись, отошел, и Найлу удалось поесть-попить. Он успел основательно проголодаться, так что спасибо гостям, оставившим его на время в покое (хотя видно, что им не терпится порасспросить чужеземца — вон, несколько женщин неподалеку так и кружат, поедая его глазами).

За едой он машинально замечал, как доблестный пожарный неотрывно смотрит в круглые фиалковые очи какой-то красавице. Интересно, что лейтенант имел в виду этим своим «если бы»? Какие-нибудь умышленные поджоги? Если да, то зачем? И чьих рук это дело?

Переведя взгляд на пассию мэра, Найл невольно вспомнил, как та стушевалась, когда ее сочли за мужнюю жену. И тут же без тени смущения заявила, что они с мэром любовники. Получается, брак здесь считается чем-то постыдным или по меньшей мере предосудительным — так, что ли?

Постепенно в уме забрезжило что-то похожее на объяснение. Стремление к браку основано на биологическом инстинкте продолжения рода. В стране, где женщины поголовно бесплодны, подобный позыв ведет лишь к безысходному отчаянию.

Взрастить в людях убеждение, что брак — это нечто недостойное, разумеется, наилучший способ разрядить накал страстей…

Но как такое оказалось возможным? Бесспорно, пауки смогли навязать людям убеждение, что двуногие — рабы восьмилапых. Но на это потребовались поколения принудительной селекции.

Созерцая атмосферу поистине лихорадочной веселости, Найл делал для себя довольно неутешительные выводы. Очевидно, что Страна Призраков полнится кипучей, безудержной, ищущей выхода энергией. Мужчины здесь подвергаются бесконечной муштре и дерутся на дуэлях, утверждая таким образом свой статус. А женщины бравируют сексапильностью — вероятно, чтобы мужчинам было чем себя занять.

Все это наводило на мысль, что одна из главенствующих проблем в здешнем обществе — все более растущая скука.

Быть может, Маг потому и хочет мира с пауками — чтобы этим удержать от падения собственную империю?

Тут Найл буквально спиной ощутил, что сзади на него кто-то смотрит. Там действительно стоял Тифон, держа бутылку.

— Еще вина?

— Спасибо, не сейчас. У меня и так полный бокал.

Тифон с улыбкой прошел к Гереку, чтобы налить ему. Вскоре Герек сам приблизился к Найлу.

— Как дела? Нравится?

— Спасибо, очень даже.

— Скоро решающий момент.

— Ты о чем? — Найл невольно напрягся.

— Карвасид будет представлять награды.

А действительно, отчего он напрягся? А, просто вспомнил, с каким видом Тифон сообщил, что им не удалось «выйти на плановый рубеж».

Герек, подавшись вперед, тихо сказал:

— Кстати, прошу тебя, никому ни слова о мирном договоре. Хорошо?

— А что, это секрет? — спросил Найл, чувствуя себя виноватым.

— Да нет, что ты. Просто Тифон думает объявить об этом под занавес. Не хочется портить ему сюрприз.

Вдалеке у стены Герлит что-то оживленно говорила спутнице мэра и еще какой-то женщине; все втроем они с хищным любопытством смотрели на Найла. Похоже, сюрприз Тифона уже испорчен.

В одно мгновение музыка стихла. Замерли на полуслове разговоры. Оркестр издал мрачновато-торжественный аккорд, и люди как по команде обернулись к дальней стороне зала. Стена там плавно поехала вбок и, подобно дверце шкафа, скрылась в пазу. За ней открылось подобие сцены с троном из зеленого камня, с двумя полуобнаженными мегами по бокам. Позади, выстроившись в шеренгу, застыла навытяжку личная охрана Мага — судя по землистым, со скошенными подбородками лицам, все как один потомки пещерных жителей.

При виде фигуры на троне у Найла гулко застучало сердце и зашумело в ушах; у него буквально перехватило дыхание.

Маг выглядел в точности таким, каким приснился Найлу в Белой башне: безмолвная фигура, облаченная в длинные черные одежды вроде монашеской сутаны — только ростом он был, пожалуй, ниже. Так как свет шел сверху, лицо Мага в капюшоне толком не различалось; чувствовалось лишь, что взор его устремлен на Найла.

Изумляло то, что спустя секунду-другую тревожный стук сердца сменился ровным благостным теплом. Немного погодя до Найла дошло: так на него действует воцарившаяся атмосфера энтузиазма. Вся аудитория перед Магом попросту таяла сахарной ватой. Но уж лучше раболепство всеобщей любви, чем гнетущая тревога, которая ощущалась перед этим.

Внезапно это новое чувство многократно усилилось, и вот уже Найл наравне со всеми благоговейно взирает на фигуру в черном. Ведь не может же верховный правитель, пекущийся о своем народе и этим народом обожаемый, быть на самом деле деспотом, монстром?

По обе стороны от сцены из пола выросли сероватые плоскости двухметровых экранов. И тут, к изумлению Найла, толпа разразилась бурными аплодисментами, переходящими в овацию (и это при том, что карвасид, как известно, терпеть не может шум). Маг, обнажив белые жерди иссохших рук, скинул капюшон, открыв взору безусое, черепу подобное лицо с раздвоенной бородкой. Уши ему закрывали черные заглушки на опоясывающем высокую макушку металлическом обруче (резонанс с аудиторией давал понять, что таким образом он обрубает всякий звук). Стоило ему поднести руки к ушам, как аплодисменты замерли, и к тому моменту, как он снял наушники, в зале воцарилась тишина. В ту же секунду лицо Мага заполнило собой оба экрана.

Внешность была, что и говорить, внушительна. Особо привлекали к себе внимание тонкий крючковатый нос и непроницаемо черные, глубокие, как омуты, глаза, взирающие с проникновенной пытливостью. Необычной высотой лба он чем-то напоминал людей-хамелеонов (кстати, лоб был почти без морщин). Волос на голове не было.

Глаза-уголья впивались, казалось, в самую душу Найла — хотя, разумеется, то же чувствовал каждый из присутствующих.

Тут Маг, не размыкая губ, заговорил телепатически. Стало понятно, для чего нужны экраны: с аудиторией общались не губы, а лишь глаза. Без увеличения это вряд ли было бы возможно: речь Мага звучала на несколько ином диапазоне.

«Народ мой, — обратился он к залу тоном льдистым и четким, совершенно не выдающим возраст. — Приветствую тебя на двести двенадцатой годовщине созидательного труда».

Значит, это собрание по счету двести шестое. Мысль о том, что возраст карвасида исчисляется уже несколькими столетиями, ввергала в благоговейный трепет. Безусловно, это же чувство разделяли все присутствующие, кто видел сейчас незабываемое лицо с гипнотическими глазами.

«Сегодня здесь присутствуют двое посланников из города Корш, где я когда-то родился. Они прибыли от имени пауков, что ныне там царствуют».

Все поглядели на Найла с капитаном. Последняя фраза, впрочем, смущала: ведь Маг знал, что он не просто посланник, а правитель города пауков.

«Всем вам известно, что четыреста тридцать два года назад я привел своих соратников сюда, в Страну Призраков, и мы основали у озера свой первый лагерь».

Публика облегченно перевела дух, словно слушающие сказку дети: эта часть речи карвасида была, похоже, всем знакома.

«В те времена по окрестностям скитались лишь нечистые духи да троглы, ненавидевшие нас уже за то, что мы сюда явились».

Аудитория содрогнулась при мысли об этих злыднях (слова Мага сопровождались соответствующим видеорядом).

Карвасид (называть его иначе язык не поворачивался: слово «маг» отдавало чем-то неуважительным, вроде шарлатанства) умело жонглировал вместо слов образами. Внутреннему взору представал неприветливый край, небо над которым было не в пример темнее, чем сейчас. Гладь озера и та смотрелась зловеще.

Он поведал, как четверо его товарищей погибли и как тяжко пришлось в ту первую зимовку, когда довольствоваться приходилось лишь рыбой да мхом-сфагнумом. Все это Найл уже слышал от Тифона, но живописание карвасида было несравненно реалистичней: ощущение такое, будто сам переживаешь все это вместе с героями повествования.

Инстинктивная неприязнь к Магу, запавшая Найлу в пору его видения в Белой башне, стала постепенно сменяться сочувствием, чтобы не сказать симпатией. Этот рубленый профиль и четкая деловитость выдавали доподлинный героизм личности, с которой надо брать пример стойкости и решимости. Эти аскетически худые щеки носили на себе печать многих лишений; то же самое можно было сказать и о запавших, но не утративших пронзительности глазах, и о горестных складках у рта.

Этот великий властитель — если он настроен исцелить Вайга, — разумеется, может располагать полной его, Найла, лояльностью. Для него будет честью, если этот поистине великий человек соизволит стать его другом и наставником.

Речь была продолжительной — с полчаса, — но никто из стоящей на ногах аудитории не посмел и пошевелиться.

Когда карвасид в заключение сказал, что намеревается обменяться с городом пауков посольствами, вспышка восторженности едва не сшибла Найла с ног. Казалось, зал вот-вот взорвется аплодисментами — а впрочем, карвасид не выносит шума. Кстати, народ смотрел в основном не на Найла, а на капитана.

По окончании речи карвасид вновь надел свои заглушки, и толпа теперь уже безудержно возликовала. Мужчины и женщины размахивали руками, обнимались и целовались; у многих по щекам струились слезы. Такого энтузиазма Найл не встречал с той самой поры, как народ обрел свободу в его собственном городе. Это все, видимо, от заявления карвасида насчет обмена послами. Что и говорить, быть провозвестником столь радостного события и приятно и почетно.

Видя, как все ему улыбаются, Найл с тревогой подумал, не позвали бы его сейчас, чего доброго, на сцену. Стоять рядом с самим карвасидом — мысль об этом была до странности мучительной. Так что Найл вздохнул с облегчением, когда карвасид, унимая всеобщий восторг, поднял руку, а вышедший на сцену Тифон объявил о предстоящем вручении трудовых наград. Люди готовно выстроились у сцены цепочкой. Первыми в ней были мэр со своей спутницей, а также главный огнеборец.

Процедура не сопровождалась взволнованным перешептыванием; здесь все слишком хорошо сознавали важность момента. Не было даже телепатической связи. Воздух же был наэлектризован радостным волнением.

Наблюдая за очередью, Найл мысленно себя поздравил. Путешествие в Страну Призраков оказалось не напрасным. Эти люди безусловно достойны лучшей доли. Многие из них впервые ощутят у себя на лицах солнце, почувствуют, как треплет волосы ветерок. Щеки утратят бледность подземных узников и покроются румянцем. А когда это случится, то, может, пройдет и бесплодие.

Началась церемония вручения. Двое мегов вынесли на сцену и установили возле карвасидова трона полированный ларь на ножках, полный перевязанных ленточками грамот. На сцену поднялся Герек и встал у ларя. Тифон, вынув из кармана бумажный свиток, зычным голосом актера возвестил:

— Первый приз вручается майору Бальтигару, нашему уважаемому новатору мэру!

Мэр, судя по дружным аплодисментам, пользовался популярностью. На одном из экранов появилось его лицо с довольной, слегка нервозной улыбкой. Герек вручил ему вынутую из ларя грамоту. Мэр же пал перед троном на колени и пылко прижал губы к руке карвасида. На одном из экранов отобразилась милостивая улыбка правителя, на другом затылок вельможи, целующего руку с длинными ногтями. Наконец, неуклюже поднявшись на ноги, мэр сошел с другой стороны сцены.

— Лейтенант Васкон, чьи доблестные пожарные спасли за истекшее полугодие двадцать три дома!

Снова грянули дружные аплодисменты.

Васкон, пружинистым движением опустившись на колени, облобызал карвасиду длань и галантно, но вместе с тем щегольски вскочив, сошел со сцены, неся на отлете грамоту.

— Мадам Селена Хеспет!

Это относилось к спутнице мэра с необычной прической-башенкой. Ее чтили за какие-то заслуги перед женщинами города. Она трогательно зарделась и, преклонив колена для поцелуя, благоговейно застыла, в чем виделась некоторая наигранность: дескать, жизни не пощажу.

Волнение Найла, вначале было утихнув, вновь ожило при мысли, что рано или поздно ему неминуемо придется предстать перед карвасидом. Хотя, казалось бы, откуда эта предательская слабость в ногах? Перед выступлениями он никогда не тушевался, а уж чин правителя города и вовсе ставил на этом крест. Тем не менее щеки у него горели, а в зале стало вдруг душно. От одного лишь вида этого невозмутимого экранного образа гулко стучало сердце.

Причиной тому была, очевидно, атмосфера восторженного поклонения. Найл, сконцентрировав волю, попробовал ей воспротивиться, но тщетно. Эх, жаль, что перед уходом не захватил с собой медальон.

С каждым новым взрывом аплодисментов он чувствовал себя все ничтожней. В горле до шершавости пересохло; сейчас бы хоть глоток воды. Но из напитков было лишь вино на столике по соседству. Найл, взяв украдкой бокал, со стыдом увидел, что рука дрожит. Поднося бокал к губам, он исподтишка огляделся: не смотрит ли кто. За что и поплатился: вино пошло не в то горло, и Найл закашлялся.

Попытка заглушить судорожный кашель носовым платком тоже не удалась — он лишь расплескал красное вино по белой тунике. Ловя сочувственные взгляды, Найл поспешил вернуть бокал на стол: неровен час, прольется еще. Стыд и срам. От натуги заложило уши, и внезапно в зале словно отключили звук.

В результате — что удивительно — он как будто очутился под водой. Аплодисменты при этом не прерывались, но зазвучали приглушенно, словно за стеной. Вскоре это прошло и слух восстановился. Однако нервозность за эти несколько секунд глухоты схлынула.

Суть ясна. Он просто прервал телепатический контакт, на время отстранился от аудитории с ее верноподданническим угаром.

Однако теперь, втянувшись повторно в шквал чужих эмоций, Найл старался внутренне держать дистанцию. Словно некий спасительный скептик, пробудившись в нем, взирал на пафосное действо со снисходительным презрением.

Чувствовалось, капитан, следивший за Найлом бусинами затылочных глаз, уловил эту перемену настроения. Сам он тоже испытывал нечто подобное — получается, его зачарованную неподвижность Найл истолковал ошибочно. На все это низкопоклонство он, как и Найл, взирал с некоторым сарказмом.

Лицо Мага на экране смотрелось совсем по-другому. Черты его, еще минуту назад казавшиеся исполненными благородства и внутреннего достоинства, теперь выдавали основанное на эгоизме самодовольство. Да и морщины эти — не следы лишений, а просто отметины капризного, тираничного брюзги.

Так что же произошло? Что за чары заставляли видеть Мага («карвасидом» пускай его именуют подданные) как некое божество? Неужто те же самые, что придают здешним женщинам магнитящую привлекательность?

Найл решил проверить: расслабился и открыл свой ум бушующим вокруг телепатическим волнам. Секунда коробящего неприятия, и вот он вновь восторженно ощущает вокруг себя этих радушных, дружелюбных людей, считая за честь присутствовать на званом рауте, где великий карвасид соблаговолил явить себя народу. И разве не само собой разумеется, что он, великий благодетель, обожает своих подданных, точно так же как они горят любовью к нему. И недавнее подозрение, что Найл имеет дело с шарлатаном, казалось теперь ересью.

Потрясающе. Оказывается, зная секрет фокуса, представление о Маге можно менять волевым усилием. Вот перед тобой жестокосердный манипулятор, а вот — сердобольный отец своего народа. Вот ведь как умственная установка способна влиять на восприятие.

Изменилось и представление о присутствующих. В одном состоянии дамы здесь смотрелись вдохновенными красавицами, а мужчины — все как один доблестными, честными храбрецами. Но стоило сменить ракурс, как женщины вдруг представали тщеславными пустышками, а мужчины — напыщенными глупцами.

Нет уж, лучше держать дистанцию. Так и приятнее, и наверняка полезнее — все равно что приток свежего, трезвящего воздуха в этом угаре наигранности и приторного лицемерия.

И тут его посетила одна неуютная мысль. Рано или поздно ему все равно предстоит встретиться с Магом. Будучи подлинным мастером телепатии, мысли Найла он наверняка сможет считывать без труда. Оказавшись в свое время в городе пауков, скрывать от них свои думы Найл научился довольно быстро. Но одно дело пауки, которые в пустые умы своих слуг особо и не заглядывали, и совсем другое — Маг, искушенный во всех тонкостях этой науки. С ним так просто не сладишь. А значит, лучше пока слиться с восторгом его верноподданных.

И, словно в какой-нибудь бассейн, кинулся в царящую вокруг атмосферу праздничного единения.

Времени для осмысления происходящего было вполне достаточно. Церемония награждения продолжалась. Высший свет постепенно сменился цеховиками, достигшими новых рубежей производительности труда. Получили повышение несколько рабочих-передовиков, один, удвоивший свои показатели, так и вовсе получил жилье на первом уровне. Восторг у него был такой, что зал, растрогавшись, дружно его приветствовал; Маг и тот благодушно улыбнулся. Следом за ним первого уровня была удостоена рабочая-обувница, отдавшая производству двадцать лет самоотверженного труда.

Все это, несомненно, имело целью убедить рабочих, что при таком справедливом общественном строе у каждого из них есть возможность пройти в верхи.

Затем на сцену начали подниматься шахтеры и рудокопы третьего уровня, поношенностью одежды напоминающие рабов города пауков. Судя по худобе и мертвенной бледности, они недоедали. Присутствие правителя вызывало у них такой трепет, что на колени они становились дрожа, а один так и вовсе лишился чувств, и его под руки поднял мег. У бедняги по щекам текли слезы, и со сцены он сошел с трудом. Зал всколыхнуло от живого сочувствия — ведь понятно было, что все это от беззаветной любви к карвасиду.

Наблюдая, Найл опять невольно настроился на критичный лад. Интересно, почему Маг сам допускает такое нелепое низкопоклонство? Помнится, став правителем города пауков, Найл подчас и сам сталкивался с подобным к себе отношением. Но оно не вызывало у него ничего, кроме глухого неприятия, и со временем подданные перестали выказывать признаки раболепства в присутствии правителя, а некоторые даже научились тактично избегать при встрече поклонов (скорее бы вообще все эти почести упразднить).

Хотя, может, дело здесь не в эгоизме Мага. Наверное, все это вызвано необходимостью как-то удерживать горожан от скучливого созерцания своей незавидной участи узников подземелья. Отсюда, возможно, и милитаризм: он поощряет дисциплину. Ведь и у венценосца Каззака, если вспомнить, в его городе была проблема безысходной скуки, которую даже постоянная угроза паучьего вторжения не могла перебороть.

Но вот награждение подошло к концу, и внимание аудитории слегка рассеялось. Вместе с тем чувствовалось, что мероприятие еще не завершено — даром что было уже почти два часа ночи.

Все собравшиеся обернулись на очередную группу вошедших, тоже рассредоточившуюся внизу вдоль сцены. Вид у них был тревожно-взволнованный; стало ясно, что эта группа готовится получить некое взыскание. Странно, что это происходит непосредственно после награждения. Хотя если вдуматься, в этом есть своя логика. Достойных поощрили наградами; теперь же наступает черед проштрафившихся.

В отличие от награждаемых, эти негодники (общим числом девять) на социальные группы не разделялись. Наказание, видимо, отчасти состояло и в том, что их гнали одним гуртом, как заключенных, без сословных различий.

Все смотрели на них с мрачным любопытством. Первым стоял рабочий в грубой серой одежде вроде той, что у рабов. Найл его узнал: седой усач, что брел вдоль дороги, когда они проезжали по второму уровню. За ним — женщина, тоже седовласая и тоже в рабочем платье. А вот пара, что стояла за нею, явно принадлежала к высшей касте: у мужчины военная выправка, а женщина на редкость грациозна; пышные светлые волосы перехвачены черной лентой. Дальше снова фабричные и шахтеры, а замыкал строй тучноватый, с тяжелым подбородком дядька в посконной тунике.

Итак, первым в очереди стоял тот усач. На экране было видно, что его от страха покрыла испарина. Тифон ровным, невыразительным голосом зачитал обвинение: дескать, этот человек по имени Побрег постоянно отсутствует в общежитии и предпочитает держаться в стороне от всех общественных мероприятий, будь то игры или что еще. Подобное неучастие наводит его товарищей по работе на мысль, что он чурается коллектива.

Побрег упал на колени, моля о пощаде, невнятно объясняя, что это все от болезни и депрессии и что у него нет женщины, которая согласилась бы стать его временной спутницей. Кончилось тем, что он, расплакавшись, простерся ниц у ног Мага, который, сняв наушники и надвинув на глаза капюшон, безмолвно слушал.

Тифон взглянул на правителя — не скажет ли тот чего. Карвасид хранил молчание, поэтому Тифон, обернувшись к обвиняемому, суровым голосом разъяснил, что при существующем справедливом строе неучастие воспринимается как критика, каковая вносит в ряды смуту. Поскольку поступок этот у Побрега первый, он на три месяца лишается заработка, но если подобное повторится, его ждет тюрьма.

Усач, которого на сцену заволокли два мега, тут же снова простерся у ног карвасида и принялся их целовать, после чего на четвереньках слез со сцены. Зал вздохнул с таким облегчением, будто и сам только что избежал наказания.

Затем наступила очередь блондинки и мужчины с бравой выправкой и фигурой атлета. Их вина заключалась в том, что они, в нарушение закона о раздельном проживании, провели вместе двадцать шесть ночей кряду, да еще и вынашивали план устроить совместный трехдневный отпуск в отдаленной части Евакианской долины (это еще где?). Могут ли они сказать что-либо в свое оправдание? Оба угрюмо промолчали.

Опять не дождавшись реакции Мага, Тифон объявил, что у него нет иного выхода, кроме как назначить полагающееся наказание: шесть месяцев рудников.

Женщина в отчаянии вскрикнула, мужчина же сокрушенно поник. Опустившись на колени, он припал к ногам Мага и взмолился о снисхождении. На этот раз Маг чуть заметно кивнул, отчего женщина облегченно прослезилась. Тифон объявил, что пара предпочла телесное наказание, которое будет должным образом исполнено: три удара плетью мужчине, два женщине.

Мужчина вновь повернулся к Магу и в наступившей тишине севшим от волнения голосом спросил, нельзя ли наказание за двоих принять ему одному.

Тифон снова взглянул на Мага, лицо которого каменно посуровело. В нависшей тишине раздался его чистый, льдистый голос:

«В таком случае женщина избегла бы наказания. Но я сделаю еще одно снисхождение: вы оба получаете по три удара плетью. Тишина!»

Последнее адресовалось залу, по которому прокатился взволнованный рокот.

Оба ослушника потрясенно молчали. Мужчина побледнел так, что, казалось, вот-вот упадет в обморок.

Вперед выступил меги, опустившись на колени к мужчине спиной, поднял свои ручищи на уровень плеч. Найл, сохраняя некую отстраненность, не мог взять в толк, что происходит. Но это, видимо, понимал готовящийся к экзекуции мужчина, который с покорным видом протянул руки, давая мегу возможность их схватить и прижать к своей могучей груди. Мужчина, судорожно, взахлеб вздохнув, тряпичной куклой повис на мускулистой спине выпрямившегося мега.

Вперед выступил второй мег, держа наготове плеть. Удар стеганул так хлестко, что все в зале болезненно сощурились. На спине мужчины мгновенно вздулся рубец, из которого обильно хлынула кровь. Приговоренный висел без движения, он явно лишился чувств. Следующие два удара багровыми полосами вспороли кожу, пустив струйки крови. После этого мег, исполнявший роль козел, выпустил наказанного, и тот грохнулся на пол.

Женщина, стеная, хотела броситься к своему возлюбленному, но что-то ей мешало, отделяя от него словно незримой стеной. Было ясно, что это применяет свою волю карвасид. Вот мег, что с плетью, рванул с ее спины белое платье, оголив несчастную до талии (дальше мешал пояс).

Решив проверить, испытывает ли публика такую же неприязнь, что и он, Найл вживился в мысли и чувства этих людей. Секунду спустя он был потрясен: толпа переживала страх вперемешку с эротическим удовольствием, причем удовольствие преобладало. Стоящая рядом с Найлом женщина смотрела на сцену приоткрыв рот; грудь у нее при этом вздымалась и опадала, как у запыхавшейся бегуньи.

Первый мег снова изобразил из себя козлы, и женщина дала ему обхватить свои руки. Секунда-другая, и она уже свисала с его выпрямленной спины. Первый удар застал ее в сознании: она сдавленно вскрикнула. Ее кожа была нежнее мужской, и крови пролилось больше. От второго удара женщина конвульсивно выгнулась, но не издала ни звука. С третьим она обмякла, потеряв сознание.

Мег выпустил ее тело прямо на лежащего внизу любовника. Экзекуторов сменили двое других мегов и уволокли бесчувственных за руки.

Пришел черед седовласой женщины. Заведуя столовой, она по недогляду испортила тонну провизии, складировав ее вместо холода в тепле. Ее ответ на обвинение почти не был слышен. Да он, в принципе, никого и не интересовал: неказистая внешность и худоба этой доходяги при порке не вызвали бы интереса. Скорее всего, дело ограничится предупреждением. Так оно, собственно, и вышло.

Следующие три дела тоже были рассмотрены быстро. Двое не вырабатывавших норму шахтеров, обвиняемых в хронической лености, предоставили медицинские справки, что у них слабые легкие, и им было приказано пройти обследование в городской больнице. А машинист со второго уровня, которому в вину ставилось периодическое неподчинение начальству, с жаром утверждал, что это все кляузы мастера, изводящего его придирками. Тифон возразил, что мастер здесь ни при чем, а речь идет об общественных устоях, основанных на подчинении начальству, так что обвиняемый приговаривается к шести месяцам исправительных работ в рудниках. Маг на это чуть заметно кивнул.

Последним в ряду был толстошеий рабочий, у которого брюшко выдавало принадлежность к привилегированным слоям, кушающим вволю. Его представили как Друско, бригадира, отвечающего за строительство стены. Обвинение состояло в том, что его бригада отстала от графика, и теперь городская стена до Нового года не будет завершена. Что в свою очередь означало издержки в виде полка солдат, караулящего недоделанный участок.

На вопрос, что он может сказать в свое оправдание, Друско, густо прокашлявшись, севшим голосом ответил, что вина здесь не его, а учетчика со второго уровня, не поставлявшего вовремя и в нужном количестве стенные сегменты. Тифон спросил, ставил ли он эти факты учетчику на вид. Друско сказал, что да и что учетчик валил всю вину на рудокопов — дескать, не справляются. На вопрос, обращался ли он к начальству рудников, Друско ответил отрицательно. Почему? Потому что это забота фабричного учетчика, а не его.

Лицо у Мага за время словопрений заметно омрачилось; было видно, что он с трудом сдерживается.

Тифон, предвосхищая вспышку сиятельного гнева, быстро подытожил:

— Нет, эта забота как раз твоя, поскольку ты отвечаешь за строительство стены.

Друско тупо кивнул. Его толстые губы плаксиво дрожали.

— Шесть месяцев рудников? — спросил Тифон, обращаясь к карвасиду.

Тот строптиво повел головой.

— Нет и нет. Слишком мягко. Шесть ударов плетьми и шесть месяцев рудников.

Друско обморочно побледнел. Чувствовалось, что он сейчас, моля о пощаде, повалится в ноги карвасиду. Это намерение Тифон бдительно упредил, позвав мега, который готовно изогнулся козлами. Зал пытливо смотрел: судя по всему, обвиняемый был многим здесь известен. Наконец жестом отчаяния Друско протянул руки, но не настолько, чтобы гигант мог ухватить их как следует.

В итоге, когда «козлы» распрямились, Друско соскользнул на пол.

— Семь ударов, — бросил Маг.

Сама тихая зловещесть его голоса давала понять, что жизнь обвиняемого висит на волоске. Мег поднял Друско снова, на этот раз надежно.

Найл отвел глаза, не желая видеть, что будет дальше. Но скрыться от посвиста плети и от воплей осужденного было некуда. На третьем ударе вопли стихли: Друско лишился чувств. Хлесткие звуки сделались тише. Коротко взглянув, Найл понял почему. Спина осужденного превратилась в кровавое месиво с лоскутьями плоти, что и приглушало звук.

К окончанию экзекуции Найл уже не скрывал отвращения, которое его попросту душило. Помимо собственно тупой жестокости, эта порка была еще и бессмысленна, ведь договор о мире упразднит необходимость и самой стены. Он уже втайне сожалел, что приходится заключать мир с таким исчадием — ведь в качестве равной по рангу венценосной особы придется на все это из куртуазности закрывать глаза.

Тело Друско мешком отволок со сцены мег. Опять заговорил Тифон:

— Прежде чем мы завершим, я уполномочен сделать заявление. Карвасид уже довел до присутствующих, что у нас находятся двое посланников из города Корш. Великий карвасид уполномочил меня сказать вам и то, что сравнительно скоро мы можем подписать мирный договор, который позволит нашим народам путешествовать и заниматься коммерцией.

Зал взорвался шквалом аплодисментов. Толпа раздалась, образовав проход к сцене. Восторженную овацию Тифону удалось унять, лишь подняв руку.

— Добро пожаловать, капитан Маканда и полковник Найл!

Ступая вслед за капитаном по живому, лучащемуся улыбками коридору, Найл уже не чувствовал недавнего раздражения: а как же иначе, при столь теплом приеме. Да и вообще, как ни крути, а Маг — это пусть и суровый, но справедливый и пекущийся о своем народе правитель. Вот и хорошо: к властителю Страны Призраков лучше идти с дружеским чувством, а не со склокой.

Перед сценой паук слегка замешкался: его восемь размашистых лап не были приспособлены для узкой лесенки. Ему бы проще махнуть на сцену прямиком — но нельзя ронять достоинство перед публикой. И он, утиснув под себя ноги, все-таки влез на сцену. Следом поднялся Найл и смущенно остановился, осматривая сидящего на троне Мага. Вблизи кожа у карвасида выглядела землистой и нездоровой, вся в сетке морщин, словно выделанная и отполированная в стародавние времена дорогая шкура.

Маг с милостивой улыбкой протянул капитану свою длань — судя по всему, для коленопреклоненного поцелуя.

Паук снова поколебался — не из возражения, а просто очень уж нелегко было исполнить этот жест. Во-первых, над сидячим Магом он возвышался без малого на метр. Подогнуть передние ноги значило уткнуться передом в пол; согнуть их все значило провалиться в них корпусом. Выход нашелся, когда капитан догадался убрать все ноги под себя, как в позе сна. При этом его рот мог изобразить подобие поцелуя. Весь зал, затаив дыхание, наблюдал, как иноземное чудище поклоняется их повелителю.

Маг, все так же улыбаясь, величаво протянул длань второму гостю. И тут слияние с залом у Найла вдруг кончилось, уступив место гневливой неприязни. В конце концов, он правитель своего города и обращаться с ним как с простым посланником — это намеренное оскорбление. Найл перевел взгляд на Тифона, как бы говоря: «Карвасид разве не в курсе, что я правитель города пауков?»

Тифон с заискивающе-виноватым видом мысленно умолял: «Прошу тебя, заклинаю: ради всего святого, сделай это!»

Но Найл и сам знал, что делать. Твердо взглянув Магу в глаза, он коротко проговорил:

— Нет.

Дальше все произошло так быстро, что он даже не успел опомниться. Снисходительная улыбка Мага переросла в злобный оскал, и Найла вдруг садануло в голову так, что из глаз посыпались искры. Припечатавшись щекой к полу, он почти лишился чувств.

Сквозь мутную завесу он беспомощно видел, как с двумя мегами схватился капитан. Похоже, эти исполины не были восприимчивы ни к ударам воли, ни к яду. Мощным когтем паук по локоть отхватил мегу руку, но тот, невзирая на увечье, продолжал орудовать другой рукой. Подоспело еще двое мегов, и вскоре капитана жуткой силы ударом пригвоздили к полу.

Найл кое-как поднялся на четвереньки — на большее не хватило сил. Демонической яростью полыхали глаза Мага. «Всё, конец», — мелькнуло в тускнеющем сознании. Впрочем, нет, не конец: тупой и мощный удар, перехватив дыхание, вызвал головокружение и тошноту. Найла что-то (или кто-то) вздернуло в воздух; перед глазами внизу закачался пол. А потом все сорвалось и ухнуло куда-то в темень.

В чувство его привела несносная боль, которой горело все: тело, конечности, голова. Нижняя губа вздулась сарделькой, а левая часть лица, похоже, представляла собой сплошной ушиб. Саднило живот, как будто его пинали; жестоко досталось и ребрам Шевельнувшись, Найл задохнулся от боли. Нет, уж лучше лежать не двигаясь. Что это за одышечный сип — неужто собственное дыхание?

А еще было холодно. Когда он размежил веки (полностью открывался только правый глаз), стало понятно почему. Найл лежал на каменном полу тюремной камеры. Желтоватый лучик света пробивался сквозь зарешеченную дыру в массивной двери. Свет сочился и через решетку позади — судя по сквозняку, там находилось окно. От стены была откинута и висела на цепях деревянная койка.

Кое-как до нее дотянувшись, он ухватился за край и через силу приподнялся. На кровати было что-то мягкое: одеяло. Подушкой служила простая чурка. Найл лег лицом к двери, укрылся одеялом и забылся нелегким сном.

Когда он снова открыл глаза, свет за дверью уже не горел. В пробивающемся из окна мутном сиянии различались зеленые блоки стен — так что он, возможно, все еще во дворце. Встав на койке на колени, он через решетку посмотрел вверх. Там различался лишь каменный откос стены с зарешеченным окошком наверху. Найл плотней укутался в одеяло, экономя тепло, и так лежал — пассивно, ощущая тяжелую пульсацию в левой части ссаженного лица, а там, где удар пришелся справа, сплошной синяк.

Пассивность, как ни странно, сыграла на пользу: он уловил присутствие матери, которая окликала его по имени. В этом неподвижном состоянии он слышал ее так четко, словно она находилась непосредственно в помещении.

«Ты в порядке?» — спрашивала она.

Притворяться не было смысла: мать все чувствовала. Находясь у Найла в голове, его дискомфорт она воспринимала как свой собственный.

«Нет, — правдиво ответил он. — Я в темнице».

«За что же?»

«Я уязвил Мага. Отказался целовать ему руку».

Чувствовалось, что ее тянет узнать подробности. К счастью, вместо этого она спросила:

«Тебе больно?»

«Весь избит. И очень холодно».

После паузы мать сказала:

«Да, я это чувствую. Послать тебе на выручку шары?»

Ответ был очевиден. При малейшей угрозе вторжения пауков его умертвят.

«Нет. Прямая опасность мне не грозит, так что не волнуйтесь».

«Но чего он хочет?»

«Знать бы, — вздохнул Найл. — Глядишь, и мне бы легче было».

«Я что-нибудь могу сделать?»

К Найлу пришла неожиданная мысль.

«У тебя в комнате есть огонь?»

Мать жила в самом продуваемом крыле дворца, и ее горничная Деберис обыкновенно начинала день с растопки большого камина.

«Не здесь. В соседней комнате».

«Тогда встань там и согрейся как можешь. А потом попробуй передать часть тепла мне».

Найл точно не знал, возможно ли такое, а потому был приятно удивлен, ощутив переданную матерью волну тепла.

«Ты чувствуешь?»

«Да».

«Подожди минуту, я наброшу что-нибудь потеплее».

Через минуту-другую Найл уже как будто сам находился возле камина. Матери, должно быть, сейчас чересчур жарко, но ощущать тепло было так приятно, что не хотелось этого прерывать. Наконец-то он, можно сказать, ожил. Теплая волна постепенно пошла на спад: очевидно, матерью овладевала усталость.

«Этот Маг может читать мысли?» — спросила она.

«Да».

«Тогда тебе надо быть очень осторожным. — Материнский голос становился все слабее; последние слова были едва слышны. — Я попробую с тобой связаться нынче вечером».

Присутствие матери истаяло.

Слегка приободрившись, Найл, скинув ноги с койки, резким движением сел. При этом все ушибы и ссадины взыграли с новой силой, аж дыхание занялось — все равно что по неосторожности сунуться в слишком горячую ванну. Найл, скрипнув зубами, вполголоса выругался. Завернувшись в одеяло как в плащ, он подвинулся к изножью кровати: здесь не так чувствовался сквозняк.

Боль напомнила о свойстве, почерпнутом через медальон. Закрыв глаза, Найл жестко сосредоточился, отчего тут же наступило облегчение. Воссоздалось даже недавно переданное матерью тепло. Правда, от этого сильнее пульсировали синяки и ссадины, но одно другого стоило.

Шорох за окном заставил Найла обернуться. Он посмотрел за решетку, наверх — там за прутьями скакала какая-то птица. Узнав своего ворона, от восторга он готов был рассмеяться вслух. Однако, спохватившись, оглянулся на дверь камеры: не смотрит ли кто.

Птица, перепархивая вдоль окна, наконец пристроилась с той стороны у решетки и села, чутко накренив голову. Телепатический контакт с вороном показал, что тот чувствует: двуногий друг в беде.

Найл переправил свое сознание в мозг птицы. Это далось не сразу — скорее всего, из-за усталости. Но едва он сообщился с вороном, как самочувствие заметно улучшилось. Глядя глазами ворона на свое лицо, Найл с горьким сарказмом отметил и лиловый синяк вокруг глаза, и ссадину на левой скуле. Вслед за этим он внушил птице взлететь.

Зарешеченное окно его камеры — одно из многих — выходило в округлый внутренний дворик. Ворон меж тем набирал высоту, покуда не оказался над дворцом, чья территория была гораздо шире, чем представлялось Найлу раньше. Сам чертог был возведен в форме средневекового замка, с тройным кольцом стен. Найл направил птицу на самую высокую башню, где та, послушно сев на зубец, огляделась.

Внутренний двор с казематами находился в центре дворца. Так что узник, даже если и ухитрится бежать через окно, все равно окажется в ловушке. Оттуда единственная дверь вела в узкий переход меж двумя строениями, где в конце возвышалась еще одна стена с дверью.

Ворон притулился на кровельном желобе декоративной башенки. На крыше и по карнизам дворца густо сидели птицы, что, в общем-то, неудивительно: дворец — самое высокое место в этом городе. При нормальном свете дня отсюда открывались бы северные утесы, а впрочем, и в тусклом свечении Страны Призраков вид был впечатляющим. Похоже, птицам вообще нравится озирать местность с высоты. Сам Найл высоту недолюбливал, но, глядя сейчас сверху глазами ворона, невольно приобщался к его довольству.

Интересно, а вот эта центральная башня, случайно, не апартаменты Мага? Что касается окна непосредственно под фронтоном, то оно было взято в подобие металлической клетки. Найл направил туда ворона, веля ему примоститься на обрешетке, но не посередине (это могло показаться подозрительным), а где-нибудь с краю. В нескольких метрах от окна, спиной к проходу, в тускло освещенном коридоре истуканами застыли двое вооруженных стражников. Такая неподвижность наталкивала на мысль, что это не люди, а манекены. Причина неподвижности выяснилась чуть погодя. Из стены напротив на стражников кошачьими зрачками светили два зеленых огонька — те самые механические глаза, что Найл встречал в коридорах дворца. Их предназначением, разумеется, было внушить всем и каждому, что они находятся под неусыпным наблюдением.

Найл направил птицу к соседнему окну, опять же усадив ее на поперечину с краю. Это помещение было хорошо освещено и, как Найл и ожидал, относилось к апартаментам Мага. Стены его занимали стеклянные стеллажи с какими-то приборами, но самой броской деталью интерьера здесь было что-то вроде светящегося столпа от пола до потолка. На всем своем протяжении этот столп переливался мягким синеватым светом — теплым, словно живым. Найлу он чем-то напомнил колонну в центре Белой башни, хотя и был поуже. Снизу вверх по нему, словно пузыри в некой жидкости, неспешно всплывали клубы темноты.

У дальней стены, спиной к окну, виднелся сам Маг — возле лабораторного стола, держа перед глазами пробирку, содержимое которой аккуратно взбалтывал.

Почему-то насторожившись, Найл заставил птицу сняться с поперечины и слететь на зубчатую стену, опоясывающую внутренний двор. Там сейчас стоял офицер и втолковывал что-то караульному взводу (по виду все как один пещерные жители). Что сразу бросалось в глаза, так это то, что вместо холодного оружия они держат при себе жнецы.

Офицер (Найл узнал в нем Джелко, начальника дворцовой стражи) внушал им что-то с суровой серьезностью, которая отражалась на подчеркнуто внимательных лицах. К сожалению, мозг ворона не был приспособлен для приема телепатии, а сам Найл ничего толком уловить не мог. Он многое бы дал, чтобы узнать, в чем причина такой насупленной серьезности.

Солдат в первой шеренге задал какой-то вопрос, ответ на который Найл уловил вполне отчетливо: «Отстреливаться, но соблюдать осторожность. Эти штуки опасны».

В эту секунду по соседству с вороном попыталась устроиться крупная сорока, и тот неодобрительно каркнул: мол, что за наглость? Джелко глянул на птиц и вдруг насторожился. О ужас: ворон застыл, парализованный напором воли. Лапы подогнулись; он бы упал, не будь под ним опоры в виде зубца. Зато сорока камнем грянулась оземь. Найл поспешил заблокировать чужой напор ударом своей воли; офицер лишь проводил ворона изумленным взглядом.

Таким образом Найл усвоил важный урок: при дворце Мага даже птицы не могут чувствовать себя в безопасности.

Следующие полчаса ворон совершал облет дворцовых крыш. Найлу было любопытно, почему дворец занимает такую площадь. Как выяснилось вскоре, он представлял собой отдельный город в миниатюре. По внутренним дворам расхаживали и мужчины, и женщины с внешностью все тех же пещерных жителей. Опять же, все происходило в неестественной тишине. Выяснилось и то, что мужчинам и женщинам здесь разрешено совместное проживание (несколько корпусов явно представляли собой семейные общежития); кое-где во дворах виднелись даже натянутые веревки с бельем.

За тыльной стороной дворца, через стену, находилось серое, фабричного вида здание, смотревшееся здесь явно не к месту — сложенный из бетонных блоков не то склад, не то цех годился скорее для второго уровня. Оттуда доносился глухой шум машин и какое-то бутылочное позвякивание. Найл направил ворона к одному из окон.

За закопченным стеклом с десяток женщин, обстав какую-то движущуюся ленту с бутылками, усердно наполняли их белой жидкостью, брызжущей из трубок над лентой. Найл, совершенно не знакомый с конвейерами и заводским производством, смотрел на эту картину с неподдельным удивлением.

В это мгновение он рывком вернулся в свое тело с его ушибами и ссадинами: кто-то пробовал прощупывать его ум. Вначале он подумал, что это пытается установить контакт мать, и готовно открылся — состояние, во многом аналогичное чуткому вслушиванию в какой-нибудь отдаленный звук. Однако минуту спустя ощущение прошло. Затем за дверью камеры зажегся свет и послышался лязг отодвигаемых засовов.

В камеру вошел горбун. Даже при ее скудном свете было видно, что это явно результат «экспериментов» Мага: один глаз нормальный, другой — большущий — вылуплен луковицей; несоразмерно огромный нос выгнут на сторону. При горбуне был поднос с коркой хлеба и кружкой воды. Поднос он поставил на койку.

Внезапно до Найла дошло, что часы на руке отсутствуют.

«Сколько времени?» — осведомился он телепатически, но ответ прозвучал вполне обычно:

— Не скажу.

— Что значит «не скажу»? Не знаешь?

— Не положено, — строптиво ответил тюремщик.

Говорил он невнятно, как будто язык был великоват для рта. Не произнеся больше ни слова, он повернулся и вышел из каземата. Затем погас свет.

Хотелось есть. Несмотря на взбухшую губу, Найл быстро проглотил и корку и воду, у которой был противный маслянистый привкус. Через несколько минут начала одолевать тошнота — в воду, конечно же, подмешали рвотное.

В углу камеры стояло ведро с деревянной крышкой. Едва Найл успел до него добраться и встать на четвереньки, как его вырвало. Средство было сильным: судорожные позывы еще долго не унимались даже тогда, когда желудок опустел. Наконец Найл сел, обессиленно привалясь к стене. Его бил крупный озноб.

Пошатываясь, Найл добрел до койки и залез под одеяло. От слабости он прикрыл глаза и погрузился в полусон.

Валяясь в полном изнеможении, Найл с неожиданной отчетливостью вдруг вспомнил о Вайге. Лицо брата словно взирало на него сквозь полумрак каземата. Найл невольно вскинулся: последние несколько часов он совершенно о нем забыл. Охватило безысходное, беспомощное отчаяние: своим опрометчивым поведением он предал Вайга, обрекая его на смерть.

Вспомнилось и то, как Тифон, выяснив, сколько дней назад был отравлен Вайг, успокоил: дескать, есть еще уйма времени. Быть может, он знал, что затевается, и сам был участником заговора, в результате которого Найл угодил в темницу? А что же Герек? Невозможно представить, чтобы к этому был причастен и он. Хотя, если вдуматься, ничего нельзя исключать. От этого вывода из Найла словно ушла вся энергия.

А из-за чего он, собственно, оказался в узилище? Из-за того, что в нем восстала гордость; он не желал терпеть, чтобы с ним обращались как с одним из подданных Мага. Найл — не подданный. Он такой же, как и Маг, равноправный правитель, и к нему должны относиться с уважением.

А та странная настойчивость, с какой Маг убеждал свой народ, что Найл с пауком всего лишь посланники, — что при этом двигало карвасидом?

В голове и желудке все еще мутилось, так что трудно было думать о том, как следует действовать в создавшемся положении.

Чтобы отвлечься, он взялся подсчитывать, сколько времени истекло с того момента, как Вайг порезался о топор. Случилось это в пятницу, и в воскресенье с рассветом Найл уже был в пути. Воссоздавая в памяти события каждого дня, он смог подытожить, что сейчас, видимо, понедельник. Так что брату отпущено всего восемнадцать дней.

От этой мысли бросило в жар, а сердце, казалось, выскочит из груди. Безнадега охватила такая, что впору руки на себя наложить. Видно, Маг все же одержал верх, и хочешь не хочешь, но отныне придется действовать по его указке.

Суть в том, что он, Найл, слишком юн и незрел, у него нет той ментальной собранности, что позволила бы противостоять напору человека, всепоглощающим стремлением (не сказать манией) которого является подчинение всех своей воле. Для вызревания внутренней мощи нужны долгие годы суровой самодисциплины вроде той, какой истязал себя монах Сефардус.

Мысль о Сефардусе неожиданно подействовала так, что Найл внутренне сфокусировался и перестал соскальзывать в пучину уныния. В конце концов, Сефардус провел в своей отшельнической келье годы, обретая просветление и исполняясь умственной силы. Чего нельзя сказать о Маге: дисциплина самоконтроля не была ему свойственна никогда. Это доказывала уже та убийственная ярость на личине карвасида, когда Найл дерзнул его ослушаться. В этом, похоже, и его уязвимость.

Вспомнилась хрустальная сфера в пещере троллей. Старый тролль научил, как восстанавливать контакт. Для этого надо наладить связь с одним из членов их семьи и, разделив внимание, дать его уму сообщиться с кристаллом.

Найл воссоздал образ жены тролля, представив, что она находится в комнате жилища. Однако ощущения связи не возникало. Тут до Найла дошло, что сейчас, должно быть, середина дня и все заняты своими делами по хозяйству, в том числе и она. Точно так же бессмысленно пытаться в это время дня установить контакт с матерью.

Тогда он попробовал выйти на связь со старым троллем, но так же безрезультатно — все равно что стучаться в дверь, когда никого нет дома.

Уже решив прекратить это бесполезное занятие, он попробовал напоследок вообразить тролльчонка, что постарше. У Найла к нему была естественная симпатия: дети есть дети. Вопреки ожиданию, это сработало, и он вдруг ощутил ребенка так четко, будто тот находился где-то недалеко. Более того, тролльчонок тоже осознал присутствие Найла. Он играл в деревянные кубики и в данный момент неподвижно сидел в размышлении.

Прежде чем внимание ребенка отвлеклось, Найл сделал то, чему учил его дед: отделил часть ментального потока тролльчонка и направил на кристалл. Мгновенно ощутилось электрическое покалывание. Еще секунда, и энергия Найла слилась с энергией кристалла, поместив его в центр паутины, откуда передавались волны силы.

Вместе с тем приток энергии вызвал и мучительную боль. Найл уже свыкся с синяками и ссадинами, но этот ток подействовал как соль на раны. С присвистом втянув сквозь зубы воздух, он не смог сдержать стон. Одновременно Найл ощутил, как его ум прощупывается кем-то, находящимся за пределами камеры.

Немного погодя дверь отворилась и в каземат вошел горбун.

— В чем дело? — спросил он.

Найл промолчал. Тюремщик, подойдя к койке, впился в Найла взглядом. Так ничего и не поняв, он хмыкнул и удалился.

Похоже, попытки вновь связаться с кристаллом придется отложить до мало-мальского восстановления сил.

Главное, что он все-таки может приобщаться к энергии кристалла. Это придавало оптимизма. Найл, приободренный, наконец-то смог расслабиться и заснул.

Разбудил его лязг засова. На этот раз в каземат зашел не горбун-тюремщик, а темноволосая девушка в простецком синем платье служанки. Скошенный подбородок выдавал в ней все то же «пещерное» происхождение, а округлые глаза создавали впечатление некой напуганной невинности. В общем, то же, что и у Каты: подпорченная смазливость.

Робко улыбнувшись, она телепатически спросила:

«Не желаешь поесть?»

Найл, опустив с койки ноги, освободил место под поднос. На еду он смотрел с подозрением: черствый ломоть хлеба, пластик сыра, половина яблока и кружка воды. Очень хотелось пить. Подняв кружку, он осторожно понюхал.

«Что-нибудь не так?» — поинтересовалась девушка.

«В прошлый раз меня стошнило», — состроил гримасу Найл.

Та взяла у него кружку и, отпив, протянула обратно. По счастью, вода действительно оказалась без маслянистого привкуса.

«Как тебя звать?» — спросил Найл.

«Умайя. А тебя?»

«Найл».

Она оглядела ссадины у него на левой скуле.

«Кто это сделал?»

«Не знаю. Кто-то сшиб меня с ног».

Одной царапины девушка легонько коснулась пальцем; Найл болезненно сощурился.

Увы, после этого Умайя ушла, заперев за собой дверь. Но почему-то думалось, что она вернется.

Найл отхлебнул воды, переборов соблазн опустошить всю кружку. Съел и хлебную корку, и яблоко, и сыр — до сытости далеко, но все же не так голодно.

Умайя возвратилась с белым ящичком, который она поставила на поднос. В ящичке оказались бинты, склянки с мазями и белая трубка со щеточкой на конце. Она также принесла теплую влажную ткань, которой бережно прочистила ссадину. Кончики пальцев у девушки были прохладны, а когда она наклонилась близко, от ее синего платья пахнуло чистотой, как будто оно недавно было выстирано и выглажено. Найл обратил внимание, какие изящные у Умайи руки.

Досуха промокнув ссадину носовым платком, она что-то проделала с трубкой, и та тихонько загудела. Трубку Умайя подставила к лицу Найла, и он, ощутив электрическое покалывание, зажмурился. Девушка улыбчиво покачала головой. Приглядевшись, Найл уяснил, что у нее нет языка.

Вкрадчивым движением она легонько прижала голову Найла к своему платью и опять применила щетку, которая колола уже не так сильно. Чувствуя виском нежное тепло оголенной руки, Найл расслабился в точности так, как если бы сейчас его ублажала собственная прислужница во дворце; телесный контакт приносил несказанное удовольствие. С очередной сменой позы он ощутил, что грудь девушки под платьем обнажена.

«Для чего это?» — поинтересовался он.

«Для лечения и разжижения крови».

Последнее озадачивало, однако расслабленность помешала Найлу пуститься в расспросы.

Через несколько минут Умайя занялась другой стороной лица — в частности, синяком от удара, сбившего Найла с ног. Вначале ток причинял боль, но затем стал действовать успокаивающе. Перед внутренним взором как будто вставали колышущиеся на ветру деревья, вызывая в памяти полузабытые образы. Наконец девушка с улыбкой отняла от себя его голову. О чудо: ее прикосновение к поврежденному участку не вызвало никакого дискомфорта.

«Что это?» — указал Найл на трубку.

«Фрейс», — ответила Умайя, полагая, что он с этим понятием знаком.

«Что-что?»

«Ты не знаешь? — удивилась уже она. — Это сила, исходящая из земли».

Теперь понятно, что это напоминает: силу кристалла, помещенного троллем в посох. Очевидно, Маг изыскал некий способ улавливания и сохранения силы Земли — подобно тому, как батарея сохраняет электричество. Да, надо согласиться: карвасид действительно превосходный изобретатель.

Затем Умайя наложила какую-то зеленую мазь, отчего ссадины перестали жечь и жарко пульсировать.

Убрав снадобья обратно в ящичек, она защелкнула крышку и, помедлив, спросила:

«Почему ты здесь, в темнице?»

«А ты не знаешь?» — выразил удивление Найл.

«Нет. Мой отец всего лишь тюремщик. Ему ничего не докладывают».

«Я здесь потому, что отказался повиноваться карвасиду».

«Отказался повиноваться? — Девушка будто поперхнулась. — Но почему?»

«Потому что он приказал мне поступить против моей воли».

Она была так потрясена, что даже не дерзнула расспрашивать, а, подхватив поднос, поспешила к двери. Но, уже открыв ее, все-таки остановилась и дежурным тоном спросила:

«Нет ли каких-то пожеланий?»

«Есть. Ты не скажешь, что случилось с моим компаньоном, пауком?»

Судя по мелькнувшей в глазах неуверенности, Умайе, как и ее отцу, было не велено отвечать на вопросы. Однако в конце концов воспитанность возобладала над сомнениями.

«С ним все в порядке».

«Цел и невредим?»

«Да».

Глядя на нее, Найл вдруг с ностальгией вспомнил Джариту и Нефтис. Вот бы так же, как с ними, принять с Умайей ванну; чувствовать, как ее нежные пальчики, массируя, намыливают его тело. Девушка зарделась — наверняка прочитала мысль узника. Секунда, и она смущенно поспешила вон из камеры. Слышно было, как брякнул об пол поднос и как Умайя, заперев снаружи дверь, торопливо взбегает по лестнице.

Как необычно. Его мысль Умайя прочла без усилия. А ведь образы Джариты и Нефтис, купающих своего сюзерена, были фактически неуловимыми, мимолетными.

Дважды в тот день Найл чувствовал, как кто-то пытается исподволь зондировать его ум. Возможно, тот тюремщик-горбун. А вдруг это Умайя?

Да нет, вряд ли. Малейшего контакта с Умайей было достаточно, чтобы уяснить: эта девушка честна и по-хорошему проста, как его брат.

И все равно странно, насколько легко ей удавалось читать его мысли.

Поев-попив, Найл ощутил в себе достаточно сил, чтобы попробовать снова сообщиться с кристаллом. На этот раз получилось легче. Он живо представил себе младшего из двух тролльчат — его рыжие волосы, румяные щеки, прореху между зубами — и почти сразу его осознал; ребенок сидел у огня, играя вырезанным из дерева драконом.

Найл направил разум ребенка на кристалл и тут же сам оказался непосредственно возле него в пещере. Всего в нескольких метрах старый тролль сосредоточенно протирал розоватую сферу куском ткани и чужого присутствия явно не замечал.

Странность была в том, что и тролль, и стены пещеры выглядели прозрачными, словно сделанными из какой-то стекловидной жидкости, в то время как Найл казался себе вполне нормальным, телесно прочным. Он потянулся, чтобы коснуться тролля, но рука прошла сквозь предплечье старца. Не удалось привлечь внимания, даже махнув рукой непосредственно перед глазами (для этого пришлось подпрыгнуть); старик даже не моргнул.

Вот тролль, закончив процедуру, поместил во впадину паллена кристалл, где тот сразу же замрел ровным розовым светом. При этом отчетливо чувствовалась исходящая от шара жизненность. Ее тепло было таким приятным, что Найл специально придвинулся, желая впитать сколько-нибудь энергии.

В эту секунду на полу он обнаружил и свой собственный шар, завернутый в черную бархатистую ткань. Шедшая от него энергия ощущалась даже сквозь материю. Стоило над шаром нагнуться, как тот сам настроился на энергию владельца, подав встречный импульс.

Старик что-то почувствовал и оглянулся. Он удивленно поднял брови, когда шар, выпутавшись из ткани, сам собой плавно поднялся в воздух. Неверным движением нащупав возле себя кресло, тролль грузно на него опустился.

Сосредоточенный же на кристалле Найл даже не замечал, какой переполох вызвал своим фокусом. Его несказанно радовало, что кристалл отзывается с такой чуткостью, будто Найл присутствует в пещере физически.

Тут старый тролль произнес что-то на своем гортанном языке, и Найл, наконец спохватившись, перевел на него взгляд. Старик явно понял, что происходит.

«Ты где?» — спросил тролль на языке телепатии.

«Здесь».

Найлу сложно было осознать, что он незрим, ведь он сам и видел, и ощущал себя с предельной четкостью.

Тролль, потянувшись, убрал с паллена розовый кристалл, который тут же померк, как задутая свеча. Найл водрузил там свой кристальный шар, вмиг озаривший пещеру ярчайшим светом (старик даже прикрыл глаза рукой). При этом все окружающее сделалось для Найла более четким, хотя и не таким, как он сам. В этот момент он наконец сделался видимым для тролля.

Старик, потирая нос, глядел сверху вниз на Найла.

«Так где же ты?»

«В Стране Призраков, в темнице».

«Я не исключал, что это произойдет, — пробурчал тролль. — Какой он использовал повод?»

«Я отказался целовать ему руку».

«Вот как, — мрачно усмехнулся тролль. — Тебе сейчас, наверное, лучше возвратиться в свой каземат. Быть здесь крайне опасно».

«Разве? — изумился Найл. — Почему?»

«Если он узнает, что кристалл у тебя, ни перед чем не остановится, чтобы его заполучить. Будет истязать, пока не выпытает, где ты его прячешь».

А вот это и впрямь нежелательно. В самом деле: если Маг дознается, где кристалл, тролли тоже окажутся в опасности.

Тролль, похоже, рассудил, что усугублять и без того незавидное положение Найла нет смысла, а потому добавил:

«Ты только не поддавайся страху — это самое худшее, что может с тобой произойти. Пока ты храбр, он ничего не сможет тебе сделать. Всю эту неделю я буду держать твой шар на паллене — на случай, если он тебе понадобится. Уяснил?»

«Да. Спасибо».

«А теперь тебе лучше ретироваться».

Найл отвлекся от света и таким образом мгновенно перенесся в скорбную юдоль своей камеры и своего тела (синяки опять пульсировали). Что и говорить, незавидный контраст с хрустальной пещерой.

Тролль, конечно же, был прав. Если кто-нибудь вглядывался в ум Найла, то возросшая жизненность мгновенно его выдала. От одной лишь мысли, что Маг проведал о хрустальном шаре, бросило в жар; все внутри перевернулось. В окончательное уныние повергла мысль о том, что путешествие в Страну Призраков закончилось полным провалом и, что еще хуже, брат теперь умрет по его вине.

Найл сел на койке, полностью разбитый и подавленный. Уж лучше бы он поцеловал Магу руку — что в этом такого? Нет же, надо было упереться, показать свою дурацкую гордость — и вот теперь он здесь, в опасном, не сказать безнадежном, положении…

Может, еще не поздно принести Магу извинения? Но сама эта мысль вызывала отторжение. Маг был подобен злому, нетерпимому дитяти, жутко избалованному властью. Представить себя перед ним на коленях — от этого становилось физически дурно.

Следующие полчаса Найл словно пытался выбраться из черной тягучей трясины, с каждой новой попыткой увязая все глубже. Уронив голову в руки, он сидел, мучительно пытаясь найти в себе хоть какие-то следы оптимизма, но тщетно.

Когда дальше, казалось, увязать было некуда, за дверью послышалась негромкая возня. Внутри у Найла все напряглось: наверное, кто-то шпионит. Ожидая вторжения в ум, он намеренно пригасил мысли и, набросив на себя одеяло, лег, сделав вид, что спит. Прошла минута-другая. Возня у двери не стихала; слышно было, как звякнула дужка ведра. Загремел засов, и в камере зазвучали шаги. Найл приоткрыл глаза не раньше, чем стук ведра в углу дал понять: вошедший стоит к нему спиной. Действительно, там, ворча, копошился у ведра с нечистотами какой-то коротышка с пегим ежиком волос.

Челядь, стало быть. Найл исподтишка проник ему в ум, готовый в случае чего оттуда выскочить. Но утлый ум коротышки был озабочен исключительно сиюминутными обязанностями. Снова звякнула ручка; уборщик вынес поганое ведро, опростал его над другим, затем вернулся в камеру и поставил ведро в угол.

По-прежнему притворяясь спящим, Найл сквозь ресницы поймал на себе взгляд коротышки. Выйдя, тот молча запер за собой дверь. При этом Найл считал его мысль — да такую, что не укладывалась в голове. Челядинец, похоже, имел что-то против карвасида.

Слыша, как удаляются по коридору его шаги, Найл оторопело размышлял, все еще не в силах поверить. Чтобы этот недоумок, обязанность которого — убирать за людьми нечистоты, и вдруг имел претензии к повелителю страны?

Как такое вообще возможно? Найл воссоздал происшедшее еще раз. Вот коротышка смотрит на Найла и… вспыхивает неприязнью к Магу.

Объяснение напрашивалось только одно. Он знал, что Найл — посланник, прибывший заключить мирный договор. То есть сделать то, о чем мечтает все здешнее население. Ведь мир с пауками означает конец изоляции, конец тоскливому обитанию в негасимых сумерках, конец приевшемуся рациону из рыбы да синего мха. А карвасид своей жестокой детской выходкой взял и перечеркнул все.

Неудивительно, что на него взъелся даже этот золотарь. Еще бы, ведь он теперь не видит никакого просвета в своем унылом существовании.

Найлу уже не лежалось. Сбросив одеяло, он сел; надежда придавала силы. Правда, это продлилось недолго. Как ни крути, а Маг — деспотичный властитель, никто не дерзнет сказать ему хоть слово против. Однако и отчаяние уже не было таким глухим, как полчаса назад.

В животе опять заурчало от голода. Живя с семьей в пустыне, Найл был к нему привычен, а вот теперь, надо же, подавай регулярное питание. Чтобы как-то отвлечься, Найл закрыл глаза и стал вспоминать их житье в Северном Хайбаде, под сенью кактуса-юфорбии. И как свистел вокруг пустынный ветер. Понемногу узник расслабился, и зов желудка уже особо не донимал. Припомнилось, как они с братьями ходили в страну муравьев, где Найл впервые по самые плечи погрузился в бегущую воду и слушал, как она шумит. Зачесался нос, и Найл его рассеянно поскреб (верный признак того, что надвигается сон). Еще немного, и он задремал.

Сон был о том, будто он и в самом деле спит. А рядом лежит кто-то — вроде бы Умайя. В этому полусне он явственно чувствовал, как девушка, вкрадчиво обнимая, приникает к нему телом. По какой-то причине казалось важным не выдавать, что он на самом деле бодрствует, а потому он лежал чуть дыша. Умайя массировала его, как Джарита после ванной, проводя руками от плеч до коленей. Понятно было и то, что она хочет его поцеловать, а так как он спит, то и стеснение ни к чему. Их губы соприкоснулись, вслед за чем ее поцелуй стал более чувственным, сладостно медлительным.

Руки ее были прохладны, и их прикосновение утешало. Оно облекало легкостью, внушая молчаливое согласие: делай со мной что хочешь. А сама она хотела выпить из него энергию подобно тому, как сухая земля поглощает влагу. И то, как энергия перетекает в нее, было сладчайшим из ощущений.

Из этого состояния его вырвал внезапный вопль. Он понял, кто это: та безглазая, безносая фурия с бурыми космами. И никакая это не Умайя лежит рядом, а одна из тех тварей с хищно торчащими клыками.

Очнулся Найл в полной неразберихе, как будто даже забыв, кто он есть. Рядом, понятно, никого — разве что щека раскровянилась о подушку-чурку. Однако облегчения, какое обычно бывает при пробуждении от кошмара, не чувствовалось. Скорее наоборот: кошмар по-прежнему длился, хотя сам Найл теперь бодрствовал. Его будто удерживало в своих щупальцах подобное вампиру существо, не намереваясь ослаблять жадной хватки.

Поддавшись на секунду страху, Найл, впрочем, быстро понял свой просчет. Уязвимость от страха лишь усиливается. В плане самодисциплины Найл за истекший год поднаторел, а потому, внутренне сплотившись, сконцентрировался. Секундная схватка, и наступило облегчение.

Лицо горело, и надрывно стучало сердце. Откуда, казалось бы, такой жар в промозглой камере? Найл направил внимание вглубь себя и попытался проанализировать случившееся. Утечка энергии не прекратилась, она лишь стала менее заметной — все равно что закрутить кран так, чтобы из него не текло, а капало. И все равно подобный отток пусть медленно, но неизбежно исчерпает ее запас до дна.

Он попробовал закрыть течь путем концентрации, но от этого лишь сильней распалилось лицо и заколотилось сердце. В конце концов стало ясно, что для успокоения нужна утешающая прохлада, которую он ощутил, когда Умайя обрабатывала ссадины. Ведь если у нее так развиты телепатические способности, то почему бы не попробовать связаться с ней. Используя те же приемы, что требовались для установления контакта с матерью, Найл четко представил себе девушку и послал пробный импульс.

Следующие несколько минут он пытался унять сердцебиение. Но всякий раз, когда дело шло на лад, пульс вновь разгоняла очередная вспышка волнения. Как нарочно: чем больше усилие, тем больше теряется энергии.

Звук шагов в коридоре вселил надежду. Когда загромыхал засов, Найл был уже уверен: это Умайя.

«Ты меня звал?» — спросила она, подходя к койке.

Найл, не открывая глаз, кивнул; ему легчало. Девушка, протянув руку, коснулась его лоснящегося испариной лба.

«У тебя жар».

«Из меня отчего-то уходит энергия. Как будто кто ворует».

Умайя поместила Найлу ладонь меж грудью и горлом. За секунду она стала ощутимо прохладнее.

«Это граддиксы».

Найл был так опустошен, что не стал ничего спрашивать.

«Но ты их, похоже, сам привадил», — заметила она с укором.

Теперь все стало понятно. Найл кивнул.

«Я спал. Думал во сне, что это ты».

«Это опасно, — сказала Умайя. — Когда пускаешь в себя граддикса, избавиться от него уже непросто».

«А ты не поможешь?»

«Не знаю. Надо попробовать».

Она вышла из каземата, задвинув снаружи засов.

Прошло минут десять. Все это время Найл лежал, апатично слушая, как бьется сердце, с каждым ударом будто унося каплю энергии.

Вернулась Умайя с продолговатой коробкой, которую поставила в ногах койки. Вскоре камера наполнилась знакомым йодистым запахом озерной травы.

Откинув одеяло, девушка начала расстегивать на Найле тунику. Предстоящая процедура была понятна; Найл со вздохом облегчения сел, давая Умайе снять тунику снизу.

Раздев его донага, из коробки она достала сплетенную из водорослей циновку, расстелив ее на Найле вроде тюфячка. От холодной циновки знобило, но отток энергии разом пресекся, словно кто-то закрутил кран.

Найл слышал, как девушка с легким шелестом снимает платье, после чего ощутил на себе ее вес. Умайя пристроилась, подложив под себя руки, а правой щекой прижавшись к его лицу; прядка ее каштановых волос попала Найлу в рот. За несколько минут циновка понемногу нагрелась. Едва это произошло, как последовал приток энергии — процедура неброская и действенная, вроде переливания крови. Найл медленно дышал, чувствуя, как силы начинают возрождаться.

Напрасно он побаивался, что граддикс станет похищать поступающую энергию — с таким же успехом можно отпивать от струи, льющейся в чужой рот.

Как и тогда с Чарис, этот искристый энергообмен был неизъяснимо приятен, увлекая в некое подобие водоворота. Они перестали существовать порознь и слились воедино, сделавшись отчасти мужчиной, отчасти женщиной. Вместе с этим воедино слились и их истории жизни — во всех подробностях, как будто они, тайно уединясь, несколько дней кряду посвящали друг друга в свои личные дела. Но в каком-то смысле их размежеванность не нарушалась: Умайя лишь исцеляла страждущего, а не отдавалась ему как женщина.

Четверть часа, и Найл уже чувствовал себя так, будто как следует выспался и отдохнул: хоть сейчас набрасывай за плечи суму и отправляйся в путь-дорогу. Девушка слезла с циновки и теперь одевалась. Чувствовалось, что мужская сущность подзарядила Умайю так же, как его самого заставила воспрянуть ее женская энергия. Глядя открыто, как она натягивает платье, Найл восторгался стройной фигурой — бюстом, ягодицами, — не испытывая при этом того, что именуется словом «эротика» (какое, скажите, чувство испытывает больной к сестре милосердия, меняющей бинты?).

Тут он как будто спохватился.

«А твой отец знает, что ты здесь делаешь?»

«Конечно», — улыбнулась девушка, словно вопрос показался ей наивным.

Вчитавшись в мысли Умайи, Найл понял, что это просто входит в круг ее повседневных обязанностей.

«И часто ты такое проделываешь?» — спросил Найл.

«Не так чтобы часто, но иногда приходится. — Ревнивая нотка, похоже, от Умайи не укрылась, поскольку она добавила: — Скажем, прошлой ночью. Не приди я на помощь, человек бы умер».

Что это за человек, не надо было и спрашивать: разумеется, Друско — бригадир, вкусивший плетей зато, что не справился с производственной задачей.

Улыбнувшись напоследок, Умайя вышла, не забыв запереть за собой дверь.

Найл между тем до странности растревожился. Не давала покоя мысль, пока еще толком не оформившаяся в сознании.

Теперь, когда он более-менее оклемался, темница казалась просто непереносимой: холодная, сырая, изо всех щелей сквозняк. Может, Маг потому и позволил Умайе восстановить узнику энергию, чтоб ему здесь было вдвойне худо? Но по крайней мере теперь хватало сил опять задуматься о побеге.

Первым вариантом была Умайя. А впрочем, хотя физический контакт и дал понять, что девушка к нему неравнодушна, против Мага она не пойдет: боится.

Думая о ней, Найл неожиданно обнаружил, что их умы по-прежнему в контакте. Умайя сейчас, пройдя два лестничных пролета, направляется в караульную — там у них с отцом две жилые комнатки. С небольшим усилием Найл сумел проследить, как она, закрыв за собой дверь, ставит коробку с водорослями в стенной шкаф и запирает его на ключ, а ключ вешает на специальную доску у двери. Если вглядеться, то в караульной видны и настенные часы; на них сейчас половина шестого.

Кстати, в городе пауков сейчас начинает смеркаться — мать вполне может думать о том, чтобы выйти на контакт. Подумав об этом, Найл повернулся на спину, закрыл глаза — и тотчас ощутил ее присутствие (совпадение, кстати, его не удивило: когда ум начеку, такое случается довольно часто).

Состояние сына она, находясь в его уме, оценила с ходу.

«Тебе лучше».

«Да. Энергию мне дала дочь тюремщика».

«Я чувствую ее присутствие. — В голосе матери сквозила нежданная тревога: — Прошу тебя, остерегайся».

«Остерегаться?»

Договорить он не успел: прервалась связь.

Вот те раз. Непонятно, что и думать. Бывало, контакт с матерью ослабевал из-за недостаточной энергии связи, но это явно не тот случай: голос у матери был внятен и чист.

Первой мыслью было восстановить контакт. Но некий инстинкт велел не делать этого.

Что она имела в виду насчет осторожности? Кого надо остерегаться? Умайю? Почему именно ее?

Найл все больше проникался уверенностью, что контакт прервала сама мать. Но зачем?

Он мысленно воссоздал их диалог. На его слова, что Умайя дала энергию, мать ответила, что чувствует ее присутствие. И, высказав предостережение, прервала связь.

И тут он понял.

Ощутив внутри сына чужое присутствие, она сделала вывод, что Умайя теперь может читать его мысли.

А если это по силам ей, то уж Магу и подавно. Ведь он, подобно Смертоносцу-Повелителю, имеет доступ к умам всех своих подданных.

Вот почему Маг разрешает девушке обмениваться энергией с узниками вроде Найла или того же Друско. Таким образом он получает доступ к их потаенным мыслям.

Умайя, сама того не ведая, служит телепатическим связующим звеном между тюрьмой и Магом.

Найл чертыхнулся, осознав допущенную оплошность. Но в то же время испытал и некоторое облегчение: последствия могли быть куда более серьезными. Не заподозри мать опасность, Маг бы в итоге прознал о кристальном шаре. Ведь буквально за минуту до контакта с матерью Найл собирался думать о побеге. А в этих размышлениях неминуемо фигурировали бы и семья троллей, и кристальный шар.

Вспомнилось, как он спрашивал троллей, брать ли шар в Страну Призраков, и мудрый старик сказал: «Если шар попадет в руки к деспоту, тот сделается неодолимым».

Однако успокаиваться было рано. Теперь очевидно, почему мать оборвала связь: ее тревожило, что у Мага есть прямой доступ к уму сына. И не исключено, что он мог подслушивать их разговор. И выведывать потаенные мысли Найла.

К счастью, ее страх был в данном случае необоснован. Прямого доступа к его уму Маг не имел. Проведя полгода в паучьем окружении, Найл научился мгновенно распознавать, когда кто-то украдкой пытался проникнуть в его ум.

А не может ли статься, что Маг уже узнал о существовании шара, через Умайю?

От такой мысли сердце пронзил ужас. Ведь при обмене энергией их умы были распахнуты настежь; они словно обменялись личностями.

Но, подумав, Найл немного успокоился. Он достаточно знал о телепатии, в том числе и о ее ограничениях. Если мысль, подобно рыбе в воде, не находится близко к поверхности, то заметить ее сложно. А рыб в морской пучине, как известно, несметное множество. Скажем, когда они обменивались энергией, у Найла был полный доступ к прошлому Умайи. Он многое узнал о ее жизни, о личностной сути. Вместе с тем он не получил ответ даже на простые вопросы: была ли она когда-нибудь влюблена, жива ли ее мать. Его же мысли в тот момент были далеки от троллей и шара. Он полностью был сфокусирован на благотворном притоке энергии. Значит, узнать что-либо насчет шара девушка попросту не могла.

И все равно осознание, как близок он был к тому, чтобы выдать сокровенное, ввергала в оторопь. Спасибо удаче: выручила в очередной раз.

Мысль об этом породила странный оптимизм, можно сказать, вспышку прозрения. А все оттого, что он лишний раз убедился: в сущности, ему всегда везло. Даже в детстве он никогда не боялся опасностей, окружавших его убежище в пустыне, — гигантских скорпионов, тигровых жуков, смертоносных степных дыбок, — странным образом чувствуя свою неуязвимость. Да, был момент отчаяния, когда пауки убили отца, а семью угнали в неволю. Однако, оказавшись эдаким почетным заложником во дворце венценосца Каззака и заключив в объятия красавицу Мерлью, он понял, что удача ему по-прежнему не изменила.

Теперь же, сообразив, как близок он был к тому, чтобы невзначай выдать троллей, а заодно и местонахождение шара, Найл вновь проникся чувством, что некое провидение все так же не спускает с него своих благоволящих глаз.

В равной степени ясен был и вывод. Вся история человечества, прошедшая у Найла перед глазами в Белой башне, наглядно свидетельствовала, что верха Магу не одержать. Такие люди извечно сами обрекают себя на падение.

Вопрос лишь в том, как оно произойдет и суждено ли ему, Найлу, сыграть в этом роль.

Когда Умайя принесла ужин, Найл дремал. Трапеза состояла из кружки воды и кусочка хлеба (что отрадно, помазанного маслом). Прежде чем уйти, она, вынув украдкой из кармана, подложила на тарелку что-то, завернутое в тряпицу, — как оказалось, небольшую толстенькую рыбку, еще теплую. Примерно такую же — жирноватую и крепко посоленную — Найл пробовал в доме у Тифона. Но голод, как известно, не тетка, а потому Найл уплел подношение с превеликим удовольствием.

Из опасения, как бы девушка не вызнала его тайных помыслов, Найл с ней не разговаривал. Вероятность этого была небольшая, но уже из-за имевшей место близости с ней рисковать было нельзя.

Поев (но так и не наевшись), он прилег. Хотелось достичь того глубокого расслабления, какое удавалось ему в пещере людей-хамелеонов. Для начала он представил, как пьет тамошнюю воду с земляным привкусом, и постарался воссоздать возникающую при этом умиротворенность. Затем, освободив ум от мыслей, он сфокусировался на достижении все более полной уравновешенности. Через несколько минут всякое напряжение истончилось, и Найл вступил в безвременье полной релаксации. Ум был теперь настроен на процессы природы: плавное скольжение облаков, сеянье дождя на листву; корни, впитывающие энергию Земли. Сердце стало таким бесшумным, словно не билось вовсе, а тело до странности утратило свое привычное состояние принадлежности.

Как раз в этот момент Найл осознал, что в камере он не один. Присутствие, показавшись странно знакомым, вначале вызвало мысль о визите духов природы. И тут Найл вспомнил, где именно их встречал: на берегу озера по прибытии в Страну Призраков. Это были духи умерших, те самые призраки, что дали здешнему краю название.

Поскольку порог глубинной релаксации оказался пройден, можно было различать духов прямым зрением. Большинство из них мало чем отличалось от теней, да и само существование их было по зыбкости подобно сновидению, где явь мешается с дымчатой текучестью сна. Они пребывали здесь, в казематах Магова дворца из стремления льнуть к чему-нибудь знакомому, прочному. Он разглядел женщину в бальном наряде, словно бы идущую на какой-то светский раут, и еще рослого мужчину в мундире. Оба были настолько прозрачны, что, не напрягай Найл зрения, сливались бы со стенами.

Затем возле двери он различил блеклую фигуру, почти невидимую на темном фоне, и распознал в ней трогла.

Помня, как трудно давался контакт с этими созданиями, Найл заговорил на языке прямых образов, что в ходу у хамелеонов:

«Ты можешь отвечать?»

Как и тогда, в ответ донеслось лишь подобие далекого эха.

«Не понимаю», — передал Найл.

Трогл шагнул навстречу. У Найла, не знай он о безвредности этого существа, екнуло бы сердце. Трогл, согнувшись, ковылял на несоразмерно коротких ногах. Черная образина и впрямь выглядела дико: широченный приплюснутый нос, из-под него торчат кинжалами белейшие клыки. Но в желтых глазищах-луковицах определенно светился разум.

Когда трогл говорил, голос звучал размыто и нечетко, но значение все же можно было понять. Трогл рассказывал, что его сородичи жили здесь еще за много веков до того, как явились люди.

«Как вас не стало?» — спросил Найл.

Ответ удивил.

«Нас истребил твой народ».

Вот как. А тролль говорил, что троглы погибли от ядовитых газов при извержении.

«Но зачем?»

«Из-за мяса. А из нашей кожи шили одежду».

Найлу вспомнились кожаные штаны и камзолы из карвасидова музея. Не будь он сейчас в состоянии релаксации, его бы, пожалуй, стошнило.

«Когда это случилось?»

Ответом было что-то вроде недоуменного пожимания плечами: дескать, у мертвых нет чувства времени.

«Ну, прежде, чем был построен этот город?»

Последовала долгая пауза; Найл уже засомневался, понял ли трогл вопрос. Последовавший ответ его изрядно удивил.

«Во времена, когда карвасидом был Сатханас».

Найлом постепенно овладевала усталость, и поддерживать расслабленное состояние было все трудней. Прочие призраки уже успели стать невидимыми; вскоре растворился и этот трогл.

Найл лег на койку и закрыл глаза. Сейчас ясно одно: надо выспаться. Без сна наступает уязвимость. Не успев даже это додумать, он во весь рот зевнул и закутался в одеяло. При этом знакомый запах легкой заплесневелости явственно напомнил тот землистый привкус воды в пещере хамелеонов. Это в свою очередь воскресило в памяти слова их старейшины, сказанные при расставании: «Если пожелаешь к нам возвратиться, вспомни этот вкус». Усталость будто рукой сняло. Найл представил, как смотрит на эту воду с кусочками-крапинками мха, и воссоздал ее вкус и запах. Миг, и вот он уже снова сидит в пещере, а рядом стоит сосуд с той самой водой. Вокруг же, в точности как тогда, кружком расположились его прозрачные знакомые.

Что это — сон? А впрочем, какая разница. Важно то, что его окружают друзья, причем явно сознавая его присутствие.

Как и прежде, от сонливости не осталось и следа. Это оттого, что его ум находился в контакте с ними, а они сами неусыпно бодрствовали. И так же, как прежде, их умы сообщались с ним, будто они составляли единое целое.

Хамелеоны повторили то, что уже говорили раньше: «Покажи, как ты засыпаешь».

И Найл, послушно закрыв глаза, представил, что погасил свет и дает себе войти в безмятежный покой. Но на этот раз чувствовалось, что в сон он более не погружается; ощущение было такое, что его намеренно и осмотрительно куда-то сопровождают. Более того, было ясно, что состояние, в которое его отводят, — лишь одно из десятков возможных состояний.

Вскоре он попал в зону некой турбулентности с сумятицей голосов, образов и мыслей, плещущихся вокруг, как рыбы в пруду — рыбы, существующие совершенно обособленно от его сознания. Затем до него дошло, что он спит и видит сон. Вместе с тем окружающее смотрелось до странности реально. Он находился на улице, напротив дома Тифона, а на лестнице перед воротами стоял стражник — судя по внешности, один из убийц Скорбо.

Он выглядел настоящим истуканом (впрочем, разок все же поморщил нос и подавленно вздохнул, очевидно борясь со скукой).

Опасаться, что его заметят, у Найла не имелось причин: он был невидимым даже для себя самого. То есть тело свое он чувствовал — даже то, как прилегает к коже ткань туники, — но только и всего; ни рук, ни ног видно не было.

Он демонстративно прокашлялся, проверяя, слышит ли стражник, но тот даже глазом не повел, по-прежнему стоя столбом.

Повинуясь странной догадке, Найл поднялся по ступеням и потрогал стражника. Рука беспрепятственно прошла насквозь.

Тогда он коснулся металлической ограды и ощутил, как пальцы (которых он, кстати, не видел) проходят через нее как сквозь какую-нибудь невесомую паутинку. Видно, тело обреталось сейчас на другой частоте, отличной от окружающего. Найл без помех проскользнул сквозь запертые ворота.

Щеки обдала водяная пыль фонтана, но Найл ничего при этом не почувствовал.

Парадная дверь была закрыта. Он машинально остановился постучаться, но костяшки пальцев опять же словно погрузились в дымку. Достаточно было шагнуть, и он оказался по ту сторону двери.

Дома, судя по всему, никого не было. Найл, пройдя через столовую, повернул налево к кухне. У дверей там стоял мег, вытянув руки по швам. В отличие от стражника, скуки его лицо не выражало: оно не выражало вообще ничего. Уставившись в стену напротив, он, похоже, даже не дышал.

Найл из интереса прошел туда не через дверь, а через стену и оказался в большой, хорошо оснащенной кухне со шкафами из темного отполированного дерева и мраморным полом. Часы на стене показывали без двадцати девять. За столом с чашкой кофе сидела Ката, а неподалеку пожилая женщина с телом двадцатилетней полоскала что-то под краном. Обе разговаривали телепатически. Их ментальные волны Найл в своем теперешнем состоянии принимал обостренно, как голый ощущает кожей струи дождя.

«…Окажутся в беде», — услышал он обрывок фразы, произнесенной Катой.

«Я не говорю, что с ними согласна, — отвечала женщина у раковины. — Но я могу понять, почему они считают, что без запретов и ограничений у нас уже ступить нельзя».

В отличие от Каты, у которой голос выдавал принадлежность к простому сословию, речь этой женщины звучала аристократично.

«А чего они ожидали? Они же солдаты».

«Да. Но мы-то нет», — отвечала женщина.

«Ну и что с того?»

«Ишь ты какая. Вот скажи, почему он не допускает браков? Ты-то ладно, у тебя двое любовников. А у меня вообще никого нет. Супружеское ложе одинаково нужно и мужчинам, и женщинам. Я мужа себе хочу!»

«Тссс». Ката встревоженно обернулась.

«Ты чего? — удивилась женщина. — Там никого нет».

Где-то гулко хлопнула дверь.

«Это, верно, он, — определила Ката. — Да еще и в плохом настроении. Он всегда так хлопает, когда не в духе».

Женщина, повернувшись к раковине, принялась старательно выжимать тряпку.

Ката пошла к двери, прямиком пройдя сквозь Найла. Тот при этом испытал определенное удовольствие. Вот ведь как. Несмотря на бесплотность и эфемерность, он все же мог ощущать человеческое жизненное поле.

Следом за Катой он прошел в столовую. Служанка была права: Тифон выглядел усталым и раздраженным. Скинув на кресло плащ, сам он рухнул на соседнее. Ката, опустившись к ногам господина, стала молча развязывать ему шнурки. Когда, сняв с Тифона башмаки, она начала массировать ступни, тот устало перевел на нее взгляд.

— Не обращай внимания, — сказал он вслух. — Принеси чего-нибудь выпить.

Девушка пошла обратно на кухню. Там она достала из шкафа графин золотистого вина и два бокала. В этот момент Найл, примерившись, шагнул сзади и слился с ее телом.

Ощущение было любопытное. Какой-то момент Найл чувствовал себя подобно дождинке, которая, капнув на сохнущую простыню, остается на ней какое-то время, прежде чем впитаться. Едва это произошло, по нему волной разлилось приятное эротичное тепло, вслед за чем он, в сущности, стал Катой, чьи ощущения и чувства заменили его собственные.

Так, вместе с ней, он проследовал из кухни в столовую, где девушка поставила поднос на столик перед Тифоном. Тот налил себе полный бокал и осушил его чуть ли не залпом. Найл с неожиданной остротой воспринимал его чувства: усталость, нетерпение, злость. Ката тихо стояла, ожидая дальнейших указаний. Найл, к этой поре уже отъединившийся от девушки, подумал было слиться с ней снова, но сдержался: если он чувствует ее присутствие, то же самое, вероятно, может делать и она.

«Не хотите ли поесть?» — спросила Ката.

«Нет, — бросил Тифон раздраженно. — Подожду Герека».

Ката вышла, и Найл следом вернулся на кухню. Он тоже решил дождаться Герека, надеясь выяснить, отчего у Тифона такое дурное настроение.

Пожилая женщина все так же стояла у раковины, только сейчас она чистила рыбу и укладывала ее на противень. Найл, постояв за спиной у женщины, сделал шаг и слился с ее телом.

Он тотчас ощутил то же приятное, чувственное тепло, что и у Каты, только гораздо сильнее выраженное. Тут он понял, отчего ей так хочется обзавестись мужем: ее всю будто током покалывало эротической энергией. Более того, она моментально осознала в себе Найла, почувствовала мужскую энергию, которую с желанием впитала.

Ублаженный — и малость раскаивающийся в своем вторжении — Найл поспешил от нее отрешиться. Но за время этого краткого контакта он уловил то, что его заинтриговало: несомненную враждебность к Магу. А потому Найл, подавив в себе виноватость, снова слился с телом этой женщины.

Последовало уже знакомое чувство полного отождествления, которое он испытал накануне с Умайей; то, что открывало полный доступ к ее памяти. Однако в случае с Умайей точно так же открывался и сам Найл, в то время как для этой женщины он оставался закрыт.

Ее звали Квинелла. Эта гувернантка пятидесяти четырех лет, как, собственно, и все женщины в городе, ежедневно принимала порцию снадобья, замедляющего процессы старения. Но это снадобье действовало лишь на тело; голова, а заодно и шея старели в обычном порядке.

Побочным эффектом лекарства было то, что оно стимулировало физическое желание, поэтому Квинелла своей чувственной активностью фактически не уступала молодой. А поскольку, как и у многих в ее возрасте, обзавестись любовником у нее не получалось, глухое отчаяние, нарастая, делалось непереносимым. Когда такое происходило — примерно раз в неделю, — она наведывалась к дереву калинды и обнимала его, давая хоть какой-то отток своей эротической энергии.

Так вот почему прижималась к калинде та группа женщин, когда Найл с Гереком проезжали мимо в повозке. А Герек почему-то соврал, что они надеются зачать — мол, суеверие.

Понятно и то, отчего Квинелла злится на карвасида. Когда разнеслась весть, что планируется мир с пауками (а в городе, где все общаются телепатией, такое становится известным в одночасье), от изумления и радости она была сама не своя. Еще бы: для нее, как и для всех других горожан, это означало наступление новой эры. Поэтому известие о том, что Найл с капитаном заключены в темницу, вызвало жуткую волну негодования, кладя конец в том числе и надеждам Квинеллы обзавестись мужем.

Шум голосов в доме дал понять, что прибыл Герек. Ката поместила на тележку еду, предусмотрительно поставила еще один графин с вином и повезла ужин в столовую.

Герек сидел напротив Тифона с пустым бокалом; он уже успел махнуть вина. Чувствовалось, что, как и Тифон, он утомлен и сердит. Робкую попытку Каты развязать ему шнурки он пресек строптивым жестом: дескать, иди гуляй.

Когда дверь за ней закрылась, Тифон с горечью произнес:

— Разумеется, он твердит, что все это моя вина.

Сила его чувства была так велика, что Найл невольно поморщился.

— Но при чем здесь ты?

— При том, говорит, что я объявил про договор о мире, не посовещавшись с ним.

Осушив бокал, Тифон мрачно уставился в пол.

— Но ведь публичные вердикты всегда оглашаешь именно ты! — рявкнул Герек.

— Я ему так и сказал. А он мне — уж не просчитанный ли это заранее заговор против власти?

И тут до Найла дошло: Маг, как ни странно, прав. Тифон сделал это заявление намеренно, чтобы подтолкнуть властителя к принятию решения.

— Бред какой-то, — фыркнул Герек.

— Вот тебе и бред. А теперь он лишь усугубляет положение. Причем сам не знает, как сладить со всеобщим недовольством. Упертый как не знаю кто.

Герек нервозно осмотрелся и, подойдя к двери, на всякий случай выглянул наружу. Вернувшись к креслу, тяжело промолвил:

— Ох как не хотелось бы, чтоб ты переселился в один из его казематов. — Он сел. — Расскажи, как все было.

Тифон с видимым усилием успокоился.

— Когда ты утром ушел, ко мне приходили Бальтигар с Васконом. Хотели, чтобы я испросил аудиенцию у карвасида. Я сказал, что это бесполезно: если он что-то решил, то его уже не разубедить. Тогда они спросили, не переговорить ли с карвасидом им самим — то есть Гражданским собранием в полном составе.

— Бог ты мой! — Герек невольно выпрямился.

— То-то и оно. Как объяснить им, что он никого не принимает по той причине, что ненавидит людей! Они-то думают, что он мудрый и добрый — но ведь я сам их в этом убедил, талдычил до посинения! И как же теперь разом обрушить на них правду!

— Но после той ночи они, должно быть, поняли, что его замкнуло.

— Понять-то поняли. Но Бальтигар — мэр, а Васкон возглавляет Собрание. Они считают, что вправе выражать свое мнение.

Герек с деланой патетикой всплеснул руками:

— Так что ты им сказал?

— Что изложу их позицию карвасиду. Так что отвязались они от меня, лишь когда мы уже поравнялись с калиндой, и отправились в ратушу. Я обещал, что позже туда подъеду и сообщу о его решении.

— И как ты подал все это хозяину?

— Ох-х. Сам догадайся. Ну, довел до него, что все жители страны желают мирного договора и, может, еще не совсем поздно.

— И каков был ответ?

Тифон невесело усмехнулся.

— С ним чуть припадок не сделался. Он тут же вызвал Джелко и велел вооружить гвардейцев жнецами.

— Что?! — Герек неподдельно ужаснулся.

— Да это так, игрушки, — сказал Тифон. — С настоящим бластером им не сравниться. Шкуру, конечно, опалят, но только и всего.

— Хвала небесам!

Тифон тягостно вздохнул.

— Будь они настоящими, карвасид уже давно напал бы на Корш.

Разговор с другом, похоже, несколько снял с Тифона напряжение, и он стал накладывать на тарелку еду.

— И что ты после сказал Бальтигеру и всей тамошней братии в ратуше? — не унимался с расспросами Герек.

— Ничего. Я там еще не был.

— Не был?

— А что толку? Опять врать-завираться, что мир будет заключен на той неделе или через месяц? Пускай сам мутит им рассудок, у него это лучше получается.

За тоном уязвленной невинности угадывалось главное: Тифон сыт своим хозяином по горло. Как и Квинелла, и тот уборщик нечистот. Всем им самодурство властителя приелось так, что дальше некуда; нужны перемены. То, что Тифон выражает эти крамольные мысли вслух, уже о многом говорит.

В этом, как видно, специфическая особенность города, где все связаны между собой телепатией: общественное мнение может меняться с небывалой быстротой.

Когда Ката принесла десерт, Найл решил, что услышал достаточно. Пора бы выяснить, что происходит в ратуше.

Пройдя в дверь, по лестничным ступеням он спустился на улицу. Центр города находился в полумиле отсюда. Добираться туда пешком желания не было — он же не призрак, чтобы мыкаться бестелесной своей сущностью по дороге.

А что если поднять руки и попробовать взлететь? Разумеется, ничего из этой затеи не вышло. Но лишь поначалу. Секунда-другая, и он уже стоял на рыночной площади.

Вот в чем, должно быть, суть выражения «с быстротой мысли».

На рынке, как он и ожидал, было многолюдно — но отсутствовала атмосфера праздничной толчеи, которая ощущалась здесь в прошлый раз. Теперь над площадью висело некое напряжение, словно люди ждали, что произойдет.

Проход по площади сопровождался крайне необычным ощущением. Проталкиваться через толпу было необязательно, поскольку Найл теперь запросто проходил сквозь людей. При этом, ступая в то или иное тело, он испытывал необычное — и на редкость разнохарактерное — электрическое покалывание.

Найл, например, с интересом подмечал четкое различие между мужчинами и женщинами. Женская энергия создавала приятное, притягательное тепло, подчас очень сильное; он даже оборачивался посмотреть, что же это за особу сейчас миновал. Эта энергия усваивалась словно пища, причем слегка подслащенная. Мужская энергия, напротив, казалась несколько суховатой и трудно усвояемой — иногда с оттенком горечи, как дым от горящих поленьев.

От него не укрылось, что каждый человек обладает своим, присущим лишь ему колоритом, составляющим суть его личности. Такое различие не передать словами — можно лишь сказать, что это невероятно богатый «букет» вкуса и запаха. Как же много мы теряем, составляя представление о человеке лишь по его внешнему облику.

Контакт был подчас минимальным — это когда Найл всего лишь «задевал» человека плечом. Но когда случалось войти в чужое тело полностью, весь «букет» его личности ощущался целиком. А если в нем еще и задержаться (иногда их пути на несколько шагов совпадали), то открывались и мысли, и переживания, и даже кое-что из жизни.

Оказывается, в головах сплошь и рядом вьются крамольные думы насчет карвасида.

В другое время Найл с удовольствием бы покочевал таким образом часок-другой среди горожан, полюбовался бы всласть отрадной картиной многоликой людской общности. Однако в данный момент его, как и всех прочих, полонило лихорадочное любопытство: что же сейчас происходит в ратуше и к каким решениям пришло Гражданское собрание?

Он узнал человека на ступенях ратуши: Васкон. Стоит и, взволнованно куда-то глядя, теребит ус. А рядом спутница мэра, с неизменно удивленным выражением округлых синих глаз.

— Может, послать к нему гонца? — спрашивала она, тоже волнуясь.

— Да посылали уже, — нервно отмахнулся Васкон. — Привратник говорит, его все еще нет дома.

— Что его, интересно, может до сих пор держать?

Они, видимо, говорили о Тифоне, но, чтобы в этом удостовериться, Найл шагнул в ее тело. Ощущение было приятным и для нее, и для него. Женщина страдала мигренью, но от его мужской энергии головная боль тут же прошла.

Узнал он и то, что звать ее Селена, ей тридцать девять лет и они с Васконом любовники. В здешнем свете это считалось, разумеется, совершенно нормальным. Ненормальным же было то, что они проводили вместе гораздо больше времени, чем допускалось законом, — им обоим грозил срок в рудниках либо публичная порка. Вот почему, похоже, их так прельщал мирный договор с пауками: они мечтали при первой же возможности уехать из этих мест и создать узы супружества.

Доступ к ее памяти давал и мгновенное знание местной истории, географии и общественного устройства Страны Призраков. Освоить все это в один миг было, понятно, невозможно; пришлось бы потратить целое утро. Но по крайней мере теперь Найл понимал многие треволнения и неудовлетворенность, царящую под якобы гладкой поверхностью этого изолированного общества.

Но и при этом он так и не получил ответа на вопрос, занимавший его едва не более других: почему все-таки Маг так упорно отстаивает запрет на брак?

Зная, что Тифона они дожидаются понапрасну, Найл подал женщине мысль о необходимости вернуться в здание. Не догадываясь о стороннем внушении, она коснулась руки Васкона и сказала:

— Пойдем, наверное, внутрь. Он обязательно вскоре появится.

Вдвоем они взошли по мраморной лестнице того крыла ратуши, где располагалось Гражданское собрание.

Зал был переполнен. На вошедших тут же обернулись. Чувствовалось, Собрание разочаровано, что с ними нет Тифона. Селена и Васкон заняли свои места на возвышении, где за покрытым зеленой скатертью столом уже сидели Бальтигер и еще дюжина мужчин и женщин. Занявшая место возле мэра Селена прошептала что-то ему на ухо. Тот, кивнув, встал и прокашлялся.

— К префекту был послан гонец. Но префекта нет дома.

Он сел, а члены Собрания начали меж собой шушукаться. В зале царили разброд и невнятица. Без направляющей руки Тифона никто не знал, чем заниматься дальше. Вместе с тем все чувствовали, что назревает, грядет какая-то перемена.

С места поднялся Васкон.

— У меня предложение. Насчет того, чтобы я и кто-нибудь еще из высших членов Собрания отправились в дом к Тифону и дожидались там, покуда он не возвратится. — Васкон без особой уверенности огляделся. — Ну а остальным, может быть, лучше пока разойтись по домам. Кто «за»?

Наступила тишина. Все понимали: если сейчас разойтись, то решающий, поворотный момент окажется упущен, и завтра все будет так, как было вчера и позавчера. И всегда.

Всё. Настал момент вмешаться.

— Я вот подумала… — раздался нерешительный женский голос.

Все обернулись. Напористой Селену назвать было нельзя, и мысли, пришедшие сейчас ей в голову, откровенно пугали. Но так как она не раз высказывалась на публике, то телепатическому велению встать повиновалась машинально. И вдруг оторопело поняла, что именно следует говорить.

— Есть ли в этом зале такие, кто спокойно уйдет? — Она оглядела лица сидящих, и ответ был очевиден. — Лично я — ни за что.

По рядам прошел одобрительный ропот. От такой поддержки голос Селены окреп.

— У нас есть определенные вопросы, которые Собрание хотело бы довести до сведения префекта — с тем, чтобы он их от нашего имени задал карвасиду. Прежде всего ему следует знать, что каждый житель Страны Призраков однозначно поддерживает идею о заключении мира с Коршем. Или кто-нибудь из присутствующих с этим не согласен? — Тишина в ответ. — Поскольку префект ввиду своего отсутствия не принимает наше послание, то почему бы нам не доставить его самим? Вы со мной, сограждане?

Любая аудитория разразилась бы сейчас громом аплодисментов, однако здешняя публика была вымуштрована в духе сдержанности. Тем не менее готовность, с какой все повскакали с мест, сама по себе была ответом.

Васкон встретился взглядом со своей пассией. Такой он не видел ее никогда. «Ты понимаешь, что творишь?» — вопрошали его растерянные, ошеломленные глаза.

Она же ничтоже сумняшеся отвечала:

«Теперь уже без разницы: обратного пути нет».

Знал Найл и то, о чем думает сейчас Васкон: марш на дворец — бессмысленная и опаснейшая затея. Все карты на руках у карвасида, а у них — ноль без палочки.

Тем не менее права Селена — настало время решительных действий. Пора показать Магу, что подданные с ним не согласны. В конце концов, всех не высечешь и не разошлешь по рудникам. Восстание вспыхнуло по велению если не разума и сердца, то хотя бы инстинкта.

Когда женщина сходила с платформы, зал расступился, пропуская ее и руководство Собрания к дверям. Следом за ними людская лавина по лестнице хлынула на улицу.

Зрелище магнитило. В отличие от пауков, коллективного сознания у горожан не было; их телепатические способности ограничивались прямым контактом. Тем не менее, когда народ из ратуши перетек на рыночную площадь, весть о происшедшем достигла толпы, которая, увеличиваясь на глазах, негласно избрала своими предводителями Селену и не очень-то довольного этим Васкона. Людей набралось уже с полтысячи, половина из них — женщины. Из мужчин многие были в военных мундирах, хотя и не при оружии.

На той стороне моста дорога к дворцу была заблокирована солдатами со жнецами. Дальше, на холме с калиндой, растянулась в цепь еще сотня гвардейцев.

Селена не колеблясь повела люд через мост. Было видно, что солдаты при виде надвигающейся толпы нервно переглядываются.

Примерно у середины моста Найл обратил внимание на дерево. Воздух вокруг калинды мерцал живыми переливами света, идущего волнами, как от солнца, что пронизывает своими лучами слои утреннего тумана. Ветви дерева окутывал мирный зеленоватый огонь. По непонятной причине вид этот наполнял странным чувством жизненности и счастья.

Перед строем солдат стоял начальник гвардии Джелко, бесстрастно взирая на толпу. Жнец у него висел стволом к земле. По бокам стояли те двое трехметровых верзил, распоряжавшихся транспортом на приеме у Мага. От солдат Джелко отличался ростом, квадратными плечами и командирской позой. Так как по его лицу мыслей прочитать было нельзя, Найл нашел нехитрый способ: подойдя сзади, внедриться к нему в тело.

«Букет» мужской энергии интенсивностью попросту ошеломлял — отчасти оттого, что гвардеец сейчас был особо сконцентрирован на нешуточной дилемме. Толпа, даром что мирная, тянулась аж с того берега и, хотя не была вооружена, источала спокойную решимость, не менее устрашающую, чем открытое неповиновение. Знание нрава пауков в чем-то подготовило Найла, но он все равно в очередной раз подивился самой степени того, насколько толпа похожа на единый живой организм.

Приятно удивляло то, что к протестующим Джелко не чувствует враждебности (может, оттого, что они с Селеной были любовниками). Видя, как женщина приближается во главе колонны, начальник гвардии лишний раз отметил, насколько все же она привлекательна — сейчас так и вовсе. А что, и вправду: красиво очерченный рот, распахнутые яркие глаза, пышные светлые волосы — не мэрша, а прямо-таки романтическая героиня.

В десятке шагов от Джелко она остановилась, а вместе с ней, словно по приказу, встала и толпа.

— Что происходит? — жестко спросил начальник гвардии.

— Гражданское собрание желает видеть карвасида, — ответила Селена.

— Вы согласовывали это с префектом?

— Нет. Мы думаем, что он во дворце.

— Его здесь нет, — качнул головой начальник гвардии. — Вот уже несколько часов как убыл.

Женщина пытливо посмотрела ему в глаза.

— В таком случае не могли бы вы послание ему передать?

— Какое именно?

— Собрание, с полного одобрения наших сограждан, желает ходатайствовать о том, чтобы идее мирного договора был дан активный ход.

— И что надо не мешкая направить посланника в Корш, — добавил мэр.

Внешне не выказав нерешительности, Джелко тем не менее растерялся. Надо бы приказать толпе разойтись, но в его ли это компетенции? Ведь делегацию возглавляет сам мэр. А тут еще и Найл усугубил растерянность, подсказав, что начальник гвардии лишь выполняет приказ. Хотя решающий аргумент неожиданно выложила Селена:

— Гражданское собрание берет на себя всю ответственность.

— Ладно, — снизошел Джелко — Послание я передам.

Он обернулся к одному из рыжих верзил.

— Капитан Заддин, оставляю вас старшим. Если кто-нибудь двинется дальше этой черты, охране открывать огонь.

Утвердив таким образом свою начальственность, он повернулся и зашагал вверх по холму.

Найл, все еще взиравший на мир его глазами, счел такую реакцию крайне неожиданной. Джелко отдавал себе отчет, что своим действием фактически нарушает субординацию, что в свою очередь попахивает экзекуцией и разжалованием. Ему бы скомандовать, чтобы толпа разошлась, а члены Собрания сами отправились на поиски Тифона.

Почему же он так поступил? Видимо, потому, что он, как и все в этой стране, втайне чаял дождаться если не падения карвасида, то хотя бы ослабления его власти.

Тем не менее еще сутки назад такая крамола и в голову не могла ему прийти.

И к этому причастен Найл. Сам факт, что он сказал Магу «нет», заставил жителей Страны Призраков осознать то, о чем они прежде и думать не смели: что жизнь без этого тирана, которого они наивно считали своим благодетелем, станет легче. Люди в самом деле хотели перемен.

В некотором смысле это было не вполне справедливо. Пусть Маг спесив и эгоистичен, но он и в самом деле пекся о подданных. Ведь это же непростая задача — обеспечить им занятость, да еще и досуг. В сравнении с рабами паучьего города здешний люд, считай, как сыр в масле катается. И не такой уж он жестокий — просто зарвавшийся себялюб, которому снесло крышу. Это власть сделала из него монстра. Кто знает, может, при сходных обстоятельствах Найл и сам уподобился бы Магу.

Джелко поравнялся с калиндой — дерево как дерево, если смотреть его глазами. Но стоило Найлу разобщиться с телом гвардейца, как калинда вновь подернулась зеленоватым огнем, который виделся ему с моста. И опять Найла охватило ощущение живительного счастья.

Но оно продлилось ровно столько, сколько ушло на осознание, что дерево неудержимо тянет его к себе. Найл впопыхах схватился за куст у дорожки, но рука прошла насквозь. Он ощутил свою полную беспомощность — как тогда, когда его щепкой несло по подземной реке. Чувствуя, что на всем ходу летит к дереву, Найл лишь вскинул к лицу руки, чтобы не расшибиться.

Столкновения не было; он даже ничего сообразить не успел. Дерево втянуло Найла в себя словно в крутящуюся воронку и невесомым листком запустило вверх. После этого в снопе брызжущей искрами энергии он был катапультирован в направлении дворца. Внизу бурым зигзагом мелькнула дорожка с идущим по ней Джелко. И вот он уже кубарем летит к макушке центральной башни — все это среди рева бушующей энергии, от которого закладывает уши.

Энергия внезапно обрела синеватый оттенок, а Найл ткнулся лицом в стеклянную стену. Сквозь стекло на него в упор смотрело лицо, вид которого повергал в ужас.

Он стоял в стеклянном цилиндре, идущем от пола до потолка; вокруг в непосредственной близости пузырями шли кверху сгустки темноты. Толстое, в палец, стекло было прозрачно как вода.

Вперившаяся личина принадлежала не Магу, как Найлу показалось в момент пронзительного ужаса, а какому-то здоровенному сгорбившемуся существу с желтыми глазами и сизогубым ртом, ощеренным в оскале. Существо явно различало Найла. У монстра не было носа, лишь две дыры, а челюсть по-звериному плоская и удлиненная. Кривыми иглами смотрелись желтые хищные клыки.

И тут до Найла дошло, где он видел чудище. Нет, не в реальности, а в ментальной картинке, переданной троллем. Это, видимо, и есть бока — демоническое создание, порабощенное волей Мага. А помещение это — его лаборатория, которую Найл уже мельком видел глазами ворона. К счастью, самого Мага нигде не наблюдалось.

Лицо боки напоминало обтянутый темной плотью череп. Тощее тело было под три метра ростом, так что монстр и сгорбясь смотрел на Найла сверху вниз. Он полусидел, упершись в пол костистыми лапищами; на пальцах были не ногти, а когти. Бедра и живот существа были туго, до впалости, обтянуты морщинистой кожей. Желтые глаза с черными зрачками смотрели вполне разумно, вот только с таким выражением, что ощущать перед собой преграду из стекла человеку было в радость. Ни дать ни взять голодный котище разглядывает мышь.

Найл на всякий случай осторожно попробовал стекло на прочность — ничего, держит. Что в его нынешнем состоянии вообще-то странно, ведь он в последние часы только то и делал, что проникал сквозь препятствия. А впрочем, ответ достаточно прост. Эта труба создана для удержания живой энергии, вибраций, проходящих через стены комнаты. Следовательно, состоять она должна из материала, непроницаемого для подобного рода эфемерности.

Найл решил испробовать метод, который до сих пор действовал надежно: воссоздать свой образ где-нибудь в другом месте. Закрыв глаза, он представил себя вновь в доме у Тифона — но, открыв, увидел все ту же стеклянную стену. Попробовал перенестись в каземат — тоже безуспешно. С недобрым предчувствием Найл попытался воссоздать землистый вкус воды, вообразив себя в пещере хамелеонов. Но и при этом осознал, что некое внутреннее напряжение не дает ему достичь необходимой релаксации. Что-то словно выталкивало его наружу.

Дальнейшие эксперименты оказались прерваны: открылась дверь, и на пороге появился Маг. Ну все — сейчас он посмотрит на стекло, и тогда… Но Маг лишь бросил взгляд на боку, оглядел комнату, однако ничего вроде бы не заметил. Он повернул к скамье, где стоял полированного дерева ларец, и открыл крышку. Что-то из него вынув, сел на скамью и склонился над этим предметом, который из-за его спины нельзя было разглядеть.

Тем временем бока убрался в дальний угол помещения и сел возле черного кресла, сложив лапищи на поднятых коленях. Он походил на невиданных размеров жука-богомола. С появлением Мага бока уже не проявлял злобности, однако то и дело сторожко поглядывал на Найла. А тот, в немом ужасе от мысли, что этот настороженный взгляд выдаст Магу его присутствие, предпочел намеренно расслабиться. Хотя какое там: одного лишь гула сердца достаточно, чтобы привлечь к себе внимание.

С минуты на минуту должен был явиться начальник гвардии. Вверх по холму до дворца примерно десять минут ходу. Подождав какое-то время, Найл начал оглядывать комнату в поисках любого пути к бегству. Синеватая энергия между тем тихонько клокотала, проносясь и пощипывая кожу своим жаром. Запах здесь напоминал морской воздух после грозы. Его природа не вызывала сомнения: точно такой же отчасти присутствовал в Квинелле, Селене, да и вообще во всех здешних женщинах, в чьи тела Найлу доводилось вживляться. Эта энергия была эротична и в концентрированном виде давала возвышенное блаженство, от которого, как ни странно, даже слегка мутило. Все хорошо в меру.

Так вот отчего женщины неизменно льнут к дереву калинды: оно смягчает дискомфорт. Теперь понятно, почему Маг под страхом наказания запрещает своим подданным браки. Их неутоленность повышает выделение лихорадочной сексуальной энергии, которой, словно водяной пылью, насыщен здешний воздух. Древо калинды фактически является уловителем энергии, передающим ее в дворцовую лабораторию.

В дверь осторожно постучали (Найл аж вздрогнул). Маг, недовольно цыкнув, сам пошел открывать. При этом взгляду Найла явился тот самый предмет. На скамье в углублении лежала стекловидная сфера, размером примерно как та драгоценная находка Найла. Этот предмет и поглощал внимание Мага.

Слышно было, как стражник у дверей чеканит:

— К вам начальник гвардии Джелко, о великий. Говорит, что срочно.

— Чего тебе? — сердито бросил Маг, обращаясь теперь уже к Джелко.

Гвардеец срывающимся от волнения голосом отвечал:

— Повелитель, вас о встрече просит Гражданское Собрание.

— Что-о? — Голос правителя сорвался на взвизг. — Да они что себе позволяют! Скажи, я не принимаю никого!

— Там несметное множество народа, о великий. Весь мост заняли.

Маг в два прыжка приблизился к окну. Когда он заговорил, голос был зловещим:

— Чего им надо?

— Видеть вас…

— Я это понял, болван! Зачем?

— Похоже, насчет мирного договора…

Нависла тишина. Ее колючим голосом прервал Маг:

— Вели своим людям открыть огонь.

— Э-э… уничтожить? Всех? — Джелко, похоже, был потрясен: он даже забыл добавить «о великий».

— Мне нет дела, сколько их поляжет! Глупцам нужно преподать урок.

Ментальный резонанс с Джелко все еще позволял считывать его мысли: первой погибнет Селена. Ясна стала и реакция гвардейца: в теперешнем своем запале он скорее прибьет карвасида.

Джелко со странным спокойствием произнес:

— А не лучше, если я просто прикажу им разойтись?

И вот тут-то стало понятно: Джелко действительно может выстрелить. Интересно, как отреагирует на подобное ослушание хозяин? Взъярится, наверное.

Маг, судя по всему, тоже что-то такое почувствовал. Обернувшись к боке, он каркнул непонятную команду. С совершенно непредставимой скоростью тот скакнул из своего угла гигантским кузнечиком и схватил Джелко за горло. Звучно хрустнула сломанная шея, а голова начальника стражи оказалась развернута на сто восемьдесят градусов. Уронив недвижное тело на пол, бока поворотился к хозяину.

В комнату хлынуло сияние, от которого Найл зажмурился. Когда он открыл глаза, Маг держал на отлете шар, а бока с видом побитой собаки пятился в свой угол, прикрыв лапищами очи.

Найл в полной растерянности чувствовал: Маг смотрит на него. Слепящее сияние сделало его видимым — он стоял, фосфорически светясь.

Маг, все так же держа перед собой шар, медленно подошел и остановился напротив. Найл хотел было шевельнуться, но не смог, словно разбитый параличом.

— Опять ты, — с медленным кивком произнес Маг. — А я-то думал, кто за всем этим стоит?

Найл чувствовал себя подобно мухе в пробирке, готовый к чему угодно.

А Маг между тем протянул перед собой шар, сияние которого становилось уже нестерпимым, но зажмуриться было нельзя из-за сковавшей неподвижности. В шаре происходили изменения, он чем-то напоминал крутящуюся планету. Вот он с ошеломительной быстротой словно вывернулся наизнанку и стал разрастаться.

Это был уже и не шар, а лицо самого Мага, занявшее целиком всю комнату, — громадное, словно у какой-нибудь статуи, вперившееся в Найла глазищами с сетью кровяных прожилок.

Найл понял, что находится теперь внутри шара и смотрит оттуда на Мага, который держит шар между ладонями, улыбаясь громадным ртом.

— Очень любезно с твоей стороны меня навестить. Мне не понадобилось самому являться к тебе. — Положив шар на скамью, Маг склонился сверху, отчего его лицо снова расплылось на всю комнату. — Оставь никчемное волнение. Мы будем с тобой друзьями и союзниками, разве не так?

Найл кивнул — против своей воли, как марионетка. И тут он понял, что в тисках Мага теперь находится не только его тело, но и мозг, и вообще все его существо.

Что удивительно, страха перед Магом он больше не испытывал. От громадного лица веяло добротой и доверительностью. Некий потаенный участок мозга дивился такому преображению, в то время как все остальное сознание закоснело и застыло, словно окаменев. Подавляющая его часть сделалась марионеткой Мага, не имея в своем распоряжении никакой воли. Такая подконтрольность вызывала бы ужас, если б только этот ужас можно было чувствовать.

— Кто научил тебя перемещать духовную сущность? — задал вопрос Маг.

«Симеон».

— Кто такой Симеон?

«Врач из города жуков-бомбардиров».

Маг по-хозяйски прощупывал его ум.

— Кто подсказал тебе, как пробраться в Страну Призраков?

«Тролли».

На мгновение крохотный свободный очажок сознания встрепенулся, что сейчас заставят выдать троллей. Но железная хватка Мага сама по себе мешала ощутить страх от этого невольного предательства.

Пока их умы пребывали в контакте, Найл тоже ловил мысли и чувства Мага — по большей части удовлетворение от того, что противник так легко дался в руки и что ум его гибок и податлив. Как и из непринужденного Тифона, из него можно будет вышколить хорошего слугу.

Эта перспектива, в сущности, и не тревожила. Найл сейчас находился во власти бесконечно более могучего и, что самое главное, вполне благодетельного хозяина, который со временем, может быть, сделается ему и другом. А противиться этому глупо и неосмотрительно.

— Еще вопрос, — продолжал Маг. — Ты действительно избранник богини?

«Да».

Собственно, отвечать словами и не требовалось; главное — оформить ответ в подсознании, где его мог ухватить карвасид. Найл ограничился кивком.

— Невероятно!

Судя по всему, это вызвало у Мага глубочайший интерес, и он был не прочь углубиться в тему. Но в данную минуту у него было занятие поважнее — усмирение бунта. Нежданное благодушие настраивало Мага на то, чтобы кара была суровой, но справедливой. Ведь он же, как-никак, благодетельный отец своего народа. Однако никто не давал этим недоумкам права дерзить своему господину, так что внушение будет жестким.

Маг обернулся к Найлу и чуть ли не ласково сказал:

— Побудь здесь, мне надо кое-что уладить.

Он поднял шар, который тут же озарил комнату светом. Найл опять очутился в стеклянной колонне, а Маг опустил шар в карман и вышел из помещения.

От лежащего на полу Джелко тянулся ручеек крови. Вскоре в комнату нагрянули двое охранников и поглядели на труп с нескрываемым отвращением. Схватив его за руки и за ноги, с брезгливой поспешностью выволокли вон. На боку охранники не обратили никакого внимания (похоже, вообще не увидели).

Оставшись в одиночестве, Найл почувствовал себя до странности умиротворенно, чтобы не сказать благодушно. Еще бы: с Магом они помирились, так что беспокоиться теперь не о чем. Вайг будет исцелен, мирный договор подписан, а он вернется и продолжит править городом пауков при активном содействии и совете своего друга, великого Мага. Вот ведь как славно все сложилось.

Прошло минут десять: настенные часы показывали девять двадцать. Жаль, что он вынужден сейчас здесь сидеть — посмотреть бы в окно на происходящее.

Согбенный в своем углу бока не спускал с него глаз. Чего он так смотрит, ведь узник и не помышляет о побеге. Найл глянул в его желтые очи и опять отметил их разумность.

Ни о чем особо не думая, он прозондировал ум существа и подивился тому, что оно испытывает к пленнику жалость. Что уж такого жалостного в его, Найла, положении? Ведь Маг только что избавил его от страхов и треволнений, дав почувствовать себя свободным.

Но тогда почему он по-прежнему в плену?

Найл, видимо, находился в состоянии под стать гипнозу и по меньшей мере семь минут потерял зря: он их тупо просидел вместо того, чтобы обдумывать вариант побега.

Кстати, можно опробовать еще один метод.

Закрыв глаза, Найл воссоздал образ младшего из тролльчат. Вначале что-то мешало, но при более сильной фокусировке это сработало, дав безошибочное ощущение контакта с живым существом. Ребенок, судя по всему, спал сейчас у себя в кроватке.

То, что он спит, не сказывалось на эффективности психической сцепки: мальчик служил лишь передаточным звеном. Используя его в качестве фокуса, Найл разделил поток внимания и достиг таким образом шара. И вот он уже в пещере троллей, перед лежащей на паллене кристальной сферой.

Словно уловив его присутствие, шар ожил трепетной искрой, переросшей в зеленоватое мерцание. К шару удивленно обернулся стоявший в отдалении тролль.

Обмен сигналами происходил мгновенно; очевидно, такое понимание бывает у близко знающих друг друга людей. Шар отзывался на ментальные вибрации Найла, давая уму проникать в паутину сознавания, как бы возжигая светом некие силовые векторы. Облегчение было поистине неимоверным. Найл ускользнул не только из своего стеклянного узилища, но и из обыденного сознания, ступив в мир объективной реальности.

Тролль спросил его на языке прямой образности:

«Опять вернулся? Что у вас там?»

«Маг готов приказать солдатам палить по толпе».

«Это на него похоже», — сухо заметил тролль.

«Что я в силах сделать?»

«Кристалл у него с собой?»

«Да».

«Тогда используй свой, чтобы нейтрализовать шар Мага. Это его отвлечет».

«Как?»

«Спроси у шара».

Найл, потянувшись, снял кристалл с паллена; сердце зашлось в тот момент, когда его собственная энергия слилась с энергией шара. Сев на край ступеньки возле кресла, какое-то время он осваивался с новым ощущением. Казалось, он ушел в такую глубь релаксации и поглощенности, что того и гляди канет в них вовсе. Едва Найл наконец сфокусировался на вопросе о нейтрализации одного шара другим, пришел ответ, казавшийся самоочевидным: надо лишь свести воедино вибрационный радиус обоих кристаллов и дать энергии более сильного из них перетечь в более слабый.

«А ты уверен, что шар карвасида уступает моему по силе?»

«Более чем».

«Но как мне их друг с другом свести?»

«Возьми его с собой, — указал тролль на шар Найла. Видя, что тот все еще сомневается, он терпеливо добавил: — Смотри».

Он поместил на паллен свой собственный шар, тут же зардевшийся розоватым свечением. Затем положил руки на паллен примерно в метре под шаром, медленно повел их вверх. Когда ладони достигли шара, розоватое свечение пролилось на них подобно жидкости. Слегка разведя, тролль медленно поднял ладони. Свет так и остался у него в руках, а сам шар потускнел как погасший фонарь. Тролль демонстративно протянул руки в сторону Найла. Между ними красной планеткой багровела сфера.

«У кристалла есть энергетическое тело, точно так же как у тебя. А ну, сделай как я».

При этом он вознес руки над палленом и опустил их по обе стороны шара. Тот опять ровно светился розовым.

Тролль, сняв, бережно завернул его на полу в черную ткань. Теперь свою немеркнущую драгоценность поместил на паллен Найл. Он старался в точности имитировать движения тролля — и как ложатся на паллен руки, и как затем ладони аккуратно скользят кверху. Он и на некотором расстоянии чувствовал вкрадчивое живое тепло кристалла. Когда он поднял руки на максимальную для своего роста высоту, сфера света продолжала трепетать меж ладоней, в то время как сам шар потускнел. Найл невольно улыбнулся, словно чувствуя у себя в ладонях какую-нибудь мягкую пушистую животинку. Руки теперь высвечивались до самых плеч.

Закрыв глаза, он успел услышать напутствие тролля:

«Удачи тебе».

Открыв их вновь, в сотне метров Найл увидел калинду. Похоже, он подоспел как раз вовремя. Маг уже миновал дерево и спускался к мосту. Мысли карвасида читались легко. Им владело приятное предвкушение наказания, которое он сейчас ниспошлет на глупые головы нерадивых своих чад, дерзнувших усомниться во всемогуществе повелителя.

Сердце тревожно екнуло: Найлу показалось, что энергетический шар куда-то запропал, хотя ладони по-прежнему ощущали контакт. Но стоило сосредоточиться на пространстве между ладонями, как сфера света вновь проявилась в поле зрения. Интуитивно он догадывался, что это некая проекция шара, находящегося в пещере троллей. И вообще, можно сказать, в каком-то смысле этот шар существует везде, где только простирается его паутина.

Сконцентрировавшись на нем, Найл какую-то часть его энергии препроводил в свое тело. Затем прикрыл глаза и представил себя на мосту; секунда, и он уже действительно там.

Мэр и его героическая спутница по-прежнему топтались на том же месте, где Найл их оставил с полчаса назад, когда Джелко отправился с посланием во дворец.

Толпа в полном безмолвии взирала на приближающуюся фигуру карвасида. Все уже уловили, что ничего приятного аудиенция не сулит, и втайне сожалели, что вообще все это затеяли.

Маг остановился и, обведя первые ряды пристальным взглядом, с леденящей вежливостью спросил:

— Кто хотел меня видеть?

В ответ — лишь молчание и потупившиеся взоры. Хотя Маг и казался спокойным, все понимали, что любое произнесенное слово вызовет вспышку испепеляющего гнева.

— Ты? — Взгляд Мага остановился на Селене.

Похоже, от страха женщина лишилась дара речи. Найл, инстинктивно почувствовав, что бедняге уготована участь первой жертвы, решил вмешаться. Коснувшись рукой шара, набрал из него энергии и направил ее на Мага, все равно что швырнув камень. Этим он надеялся как-то сбить карвасида с опасного курса.

Ответ последовал незамедлительно. Маг, обернувшись, хлестнул с разящей яростью разозленной змеи. Физическое тело Найла от такого удара мгновенно бы обуглилось, но тонкое тело лишь немо содрогнулось, прежде чем кристалл поглотил удар. Но и этого отклоненного удара оказалось достаточно, чтобы чувства поплыли, словно отторгнутые.

Когда зрение прояснилось, Найл с изумлением увидел, что карвасид лежит на земле, а над ним склонились те рыжие верзилы. То, что прежде казалось непомерно высоким лбом, отвалилось и лежало рядом. Он что, мертв? Если да, то почему не видно крови? Сделав шаг прямо сквозь детину-охранника, Найл увидел, что ямы глаз на мертвенно-бледном лице Мага открыты. А на земле лежит не верхняя часть головы, а что-то вроде стилизованного под череп чепца. У самого же Мага голова была обычных размеров, с ежиком седых волос. В общем, массивный череп оказался подделкой.

Толпа была откровенно ошарашена. На ее глазах карвасид, нелепо подскочив, упал будто сраженный. Как и Найл, люди втайне надеялись, что он испустил дух. Более того, узнай они сейчас, что Маг все-таки жив, по толпе шквалом пронесется паника, причина которой — слепая боязнь возмездия. А от перепуганного сборища всего можно ожидать.

Найл действовал быстро. Не теряя времени, он вживился в мозг Селены и внушил взять на себя руководство. Та протиснулась сквозь дрогнувший ряд уставленных на толпу жнецов и не терпящим пререканий тоном (как-никак мэрша) сказала:

— Карвасид болен. Отнесите его во дворец.

Двое утративших уверенность громил подняли своего повелителя под руки. С полминуты его ноги бессильно висели над землей, как у тряпичной куклы. Двое других охранников, подоспев, подхватили Мага за ноги, а еще двое подставили плечи под его туловище. Вся эта шестерка головой вперед понесла карвасида вверх по холму. Найл какое-то время шагал рядом, пока не убедился, что Маг все еще жив, хотя и порядком оглушен.

Инициативу перехватил мэр Бальтигар, телепатически передав толпе: «Прошу всех разойтись по домам». Видя, что сборище рассасывается, Найл испытал облегчение — чего доброго, Маг оклемается настолько, что прикажет солдатам открыть огонь.

Сокрушительной силы удар тоже не прошел для Найла бесследно, оставив ощущение легкой контуженности — хотя, к счастью, без головокружения (вероятно, по причине его бесплотности). Он все еще не понимал, что же именно произошло и отчего вдруг Маг рухнул как подкошенный.

Найл достал из кармана туники шар, заметив повышенную чувствительность пальцев, как при ожоге. Кристалл был не тяжелей комка ваты, но едва Найл уместил его меж ладоней, он обрел прочность и обдал пальцы приятной прохладой, успокаивая обожженную кожу. Стоило внутренне собраться, как дезориентация прошла, сменившись притоком энергии. Исчезла и боль в кончиках пальцев.

Войдя в мир кристалла, Найл в полной мере распознал нанесенный урон. Решетка векторов оказалась прорвана ударом мгновенной силы, на воздействие которой она не была рассчитана. Это чем-то напоминало тенета мелкого паучка, порушенные камнем, пущенным детской рукой.

И тут Найл с внезапной ясностью осознал, что произошло с Магом. Как и Найл, он умел извлекать из кристалла энергию и запускать ее подобно острию молнии. Ум цепенел при мысли, что могло произойти, не окажись у Найла шара. Та сила распылила бы его как сухой листок в кострище.

Но так как рука Найла лежала на его собственном кристалле, сила оказалась вмиг поглощена, словно молниеотводом. И она же увела за собой энергию из карвасидова шара — так мощный ток уходит по возникшему каналу. Это лишило Мага энергии, и он упал без сознания.

Контакт с кристаллом разом успокаивал и освежал. Вернувшись мыслями в настоящее, Найл обнаружил, что стоит один. Мост обезлюдел. Унылый кортеж носильщиков успел скрыться на холме; у моста остались лишь двое часовых.

Тронулся ко дворцу и Найл. Почувствовав на подходе к калинде, как та понемногу притягивает к себе, Найл лишь улыбнулся: не хватало еще снова угодить в стеклянный цилиндр. Закрыв глаза, он представил внутренний дворцовый двор, где и оказался в тот же миг.

Здесь было необычно пусто и тихо. Ведущая в башню Мага дверь, кованная медью заклепок, была открыта. Его что, уже успели внести? Нет — вон он, ковыляет по сводчатой галерее, что сообщается с внешними дворами и подъемным мостом. Маг двигался медленно, но рыжие громилы по бокам его уже не поддерживали. Капюшон был откинут, а накладной череп водружен на место (вот уж точно, человек семи пядей во лбу).

За какой-то час лицо карвасида заметно осунулось и пожухло, кожа посерела. Впору бы пожалеть бедолагу. В этот момент карвасид, случайно запнувшись о неровность прогулочной дорожки, обернулся к охранникам и прошипел:

— Устранить сейчас же!

Желчности в нем, как видно, не убавилось.

Охранникам было велено дожидаться снаружи, и путь по лестнице Маг стал одолевать в одиночку. Найл следовал за ним все пять лестничных маршей. Приходилось держать дистанцию; выдавать свое присутствие — ну уж дудки. Бока может наброситься лишь по команде хозяина, так что пока Маг не догадывается о присутствии Найла, он в относительной безопасности.

Как ни странно, по мере подъема Маг постепенно оправлялся, а на пятом этаже и вовсе зашагал почти нормально. Охранники по-прежнему истуканами стояли в коридоре, один из них поспешно открыл перед своим господином дверь. Маг, прихрамывая, без задержки прошел мимо и изнеможенно рухнул в кресло. На минуту черты его заострились, землистая кожа обвисла — уж не при смерти ли? Оказалось, что нет.

— Стой, — проскрипел он в спину собиравшемуся выйти охраннику. — Капитана Заддина ко мне.

Через минуту-другую рыжий верзила уже входил, пригибаясь, в дверь, с тайным опасением, не проштрафился ли.

— Ты знаешь имена тех, кто стоял впереди толпы? — осведомился Маг.

Стоя навытяжку, капитан отчеканил:

— Это все члены Гражданского собрания, о повелитель!

— Арестовать, всех. Доставишь сюда — и по казематам.

У Найла похолодело сердце. Все надежды на мир или хотя бы на примирение — плод фантазий. Маг все так же полон злобы.

Как только охранник ушел, он закрыл глаза и обессиленно привалился головой к спинке кресла. Обвислая морщинистая кожа безжизненно посерела, тяжелые веки — как из оплывшей резины. Долгое время он молчал, неподвижно глядя перед собой.

Найл впервые различил двух почти прозрачных троглов, зыбко колышущихся вблизи громоздкого черного секретера (движения странно бессмысленные, под стать трепетанью мотыльков вокруг свечи). Бока, все так же горбясь в своем углу у окна, не спускал с них глаз. Маг троглов не видел.

Спустя примерно четверть часа Маг встряхнулся и, уперевшись в подлокотники кресла, кое-как встал. Доковыляв до секретера, он выдвинул ящик и взял ключ, после чего неверным движением отпер какую-то дверцу. Изнутри она была покрыта чем-то вроде инея. Двое троглов подпорхнули ближе, словно стремясь втиснуться внутрь.

С верхней полки Маг снял круглую склянку с синеватой жидкостью — судя по всему, герметичную. Не без труда отстегнул металлическую застежку крышечки. Из склянки пошел синеватый пар, к которому не замедлили подлезть троглы. Едва это сделав, они тут же стали более заметными: проглянули руки-ноги. Комнату наполнил озоновый запах жидкости — что это, живая вода из сказки?

Маг между тем налил самую малость в мензурку и, поднеся ко рту, пригубил. Вот это да: несколько секунд, и землистости на щеках как не бывало; морщины исчезли, а кожа вновь гладко обтягивала лицо. Минута-другая, и на щеках проглянул румянец, а глаза лихорадочно зажглись. В общем, помолодел лет на двадцать.

Допив содержимое мензурки, Маг энергичным движением здорового возвратил ее в секретер.

До Найла разом дошло, для чего карвасиду вообще и эта лаборатория, и стеклянный цилиндр. Магом движет безумная жажда прознать секрет, над которым бились философы еще со времен Корнелия Агриппы: как получить эликсир жизни. Даже троглы, вон, вдохнув пары, сделались малость живей.

Заперев секретер, Маг, движения которого были теперь точны и напористы, вынул из кармана кристальный шар и, поднеся к глазам, вгляделся, удерживая его на кончиках пальцев. Шар засветился, хотя и не так ярко, как прежде. Света хватало лишь на комнату; никакого сравнения с тем слепящим сиянием, от которого испуганно попятился бока.

Найл озабоченно глянул на себя. Все в порядке: он по-прежнему невидим. Сила шара, судя по всему, изрядно истощилась.

Маг подошел к стеклянному цилиндру и поднес к нему шар. Судя по выражению лица, исчезновение пленника его явно озадачило. В то же время мысли Мага читались так легко, будто он говорил вслух.

«Здесь кто-то есть в комнате?» — спросил он боку.

У Найла захолонуло сердце.

«Да», — отозвался бока, не поднимая глаз.

«Кто?»

«Нежить», — ответил бока странным голосом, напоминающим призрачный шелест ветра.

«Где?»

Бока указал на троглов, по-прежнему льнущих к секретеру.

Маг вытянул перед собой шар и очевидным усилием воли возжег его. До прежнего сияния ему было далеко, тем не менее света хватило, чтобы сдуть с места навязчивую пару; в общем, своего Маг добился и троглы исчезли. А шар почти тут же погас.

Маг какое-то время вертел шар в ладонях; судя по брюзгливому выражению, до него дошла вся степень потери. Снова вдруг осунувшись, он возвратился к креслу.

«Ты должен сделать мне еще такой же», — сказал он боке.

Тот упорно молчал.

«Ты меня слышишь?» — повысил голос Маг.

«Слышу», — не поднимая глаз, ответил бока; в голосе его звучала плохо скрытая ненависть.

Взгляд Мага привлекло темное пятно на полу — то место, где пролилась кровь Джелко. Он послал резкий телепатический сигнал — что-то вроде гневливого окрика, — и в дверях тут же возник охранник.

— Это еще что! — Маг кивнул на пятно. — Сейчас же убрать грязь.

Охранник отсалютовал и через некоторое время появился с ведром и шваброй. Найл не без ехидцы наблюдал, как тот усердно надраивает пол, бурое пятно на котором становится лишь ярче. В конце концов бедняга выскочил и возвратился уже со скребком, но и на этот раз его усилия ни к чему не привели.

Наконец Маг устало произнес:

— Пшел вон, болван. Ты что, не знаешь: кровь надо смывать, пока она не высохла?

Не веря, что отделался так легко, охранник подхватил свой инвентарь.

— Когда доставят смутьянов, мэра с мэршей — ко мне, — скомандовал карвасид.

Охранник отдал бы честь, но обе руки были заняты. Поэтому он лишь поспешно кивнул и убрался.

Мысли сидящего в кресле Мага читались вполне отчетливо. Чувствовалось сердитое недоумение: куда же девался пленник? Чертова толпа смутьянов; надо же, отвлекла в самый важный момент. Помыслы о жестокой мести наполняли помещение тяжелыми удушливыми волнами насилия, как на скотобойне.

Этот садистский уклон был для Найла внове. Помнится, в городе пауков он поначалу считал, что восьмилапым нравится жестокость. Лишь потом выяснилось, что это не более чем обычная для хищников удовлетворенность от поимки добычи. У Мага же эта убийственная тошнотная склонность переходила все пределы. Он упивался безудержной властью, покуда она не превратила его в чудовище.

Маниакально утоляя свои прихоти, он дал себя обуять убеждению, что верховенство его воли — это закон природы. Найл изумленно понял: карвасид и впрямь утратил всякую связь с реальностью, а вместе с тем и рассудок.

Отчего-то вздрогнув, Маг покосился на окно. Спустя секунду какие-то сухие хлопки уловил и Найл (как видно, у Мага слух поострей). Никогда прежде не слышавший ружейной пальбы, Найл слегка растерялся: кто это так лихо — да еще и с такой частотой — прокалывает пузыри?

Вслед за Магом он подлетел к окну. С центральной башни вид на мост частично загораживало дерево калинды, но холм было видно неплохо. Там, внизу, по мосту текла толпа, а солдаты стреляли из ружей в воздух.

Телепатический вопль был таким, что Найл невольно поморщился. В комнату вбежали оба охранника.

— Что это?! — Карвасид трясущейся рукой указывал в окно.

Те наверняка понятия не имели о происходящем. Один из них поспешил к окну. Оторопев от увиденного, он лишь тупо пожал плечами. Второй охранник, встав на цыпочки, выглянул у него из-за спины.

— Ну?!

— Н-не могу знать, повелитель, — пролепетал он.

Можно поспорить: действуй сейчас у карвасида шар, обоих стражей не было бы уже в живых.

— Капитана Заддина, живо! — Голосу Мага сорвался.

Когда охранники скрылись, Маг снова рухнул в кресло, уставясь перед собой пустым, угасшим взором. То, о чем он думает, читалось по лицу: власть уходит из рук и, что гораздо хуже, ему сейчас непосредственно грозит физическая опасность. Что странно, победного торжества над поверженным врагом не ощущалось. Более того, где-то внутри жило сожаление, что он, Найл, явился причиной чужой беды. Однако любопытство взяло свое. Как поступит этот человек, видя, что все из рук вон и ему, неровен час, самому предстоит заточение в одном из здешних казематов?

Что интересно, вновь объявившиеся троглы уже не слонялись бесцельно. Они смотрели на Мага, словно чего-то выжидая.

В коридоре послышались торопливые шаги; в дверь постучали.

— Да! — сердито крикнул Маг.

В комнату с виноватым видом вошел рыжий громила (что-то в его поведении было не то).

— Прости, повелитель: только что вернулся.

— Что вообще происходит?! — со всегдашней вспыльчивостью воскликнул карвасид. — Что все это значит?

— Мы их пробовали арестовать, повелитель. Но они оказали сопротивление. Был убит один нижний чин…

— Наш или их?

— Их. Ну и пошло-поехало. Там сейчас такое поднялось…

— Сколько с тобой было человек?

— Два десятка.

— Вы открыли огонь?

Заддин в смущении отвел глаза.

— Ну?!

— Мои люди… приняли сторону бунтовщиков, повелитель.

Найл понял, что именно с Заддином не то. Несмотря на почтение и даже некоторое раболепство, донести до хозяина дурную весть было ему в удовольствие.

Вместо того чтобы дать волю исступленному гневу, Маг с нарочитой невозмутимостью спросил:

— Чего они хотят?

Чуя в этом спокойствии опасность, громила с подчеркнутой почтительностью ответил:

— Освободить тех двоих посланников из Корша.

Маг подошел к окну. Ружейная пальба стала заметно ближе.

— Сколько же, по-твоему, осталось на нашей стороне?

— Не могу знать, повелитель.

— Может, только мы с тобой? — усмехнулся карвасид.

— Не могу знать, — повторил Заддин, избегая подвоха.

— Не можешь, значит? Что ж, тогда я дам тебе шанс доказать свою верность. Я про того паренька из Корша. Сейчас ты пойдешь в каземат и прикончишь его.

Быть может, он сказал это лишь для того, чтобы проверить своего служаку на прочность. А тому бы сейчас отсалютовать да убраться поскорей.

Однако гвардеец, не поняв опасности, с ошарашенной искренностью произнес:

— Но стоит ли, повелитель? Там весь народ поднялся, чтобы его спасти, а…

— А когда прорвется, обнаружит его мертвым. И что дальше?

— Слушаюсь, повелитель. Если вы того желаете…

— Я желаю преданности, дубина! — рявкнул карвасид.

Найл, внутренне напрягшись, понял, что сейчас произойдет. Шар в руках Мага полыхнул слепящим сполохом. Но ударившего жгута энергии оказалось недостаточно, чтобы сразить Заддина наповал. Громила ощерился от боли; одежда на нем воспламенилась. От его вопля заложило уши.

В ту же секунду Найл направил на руку Мага энергию своего шара. Погасший карвасидов кристалл мячиком покатился по полу. Сам Маг ошеломленно уставился на залившее комнату сияние, но еще больше он изумился, увидев перед собой Найла. Что-то мелькнуло неуловимой тенью — бока. Метнувшись из своего угла, он вцепился Магу в шею — ни дать ни взять громадный кузнечик поймал насекомое поменьше. Как недавно беднягу Джелко, он одной лапищей схватил карвасида за горло, а другой развернул ему голову. Короткий звучный хруст, и зубы боки оскалились в демонической улыбке.

Дальше лучше не глядеть. Перешагнув через недвижного Заддина в тлеющей одежде, Найл прошел сквозь дверь, к которой припали ушами оба охранника. Тьфу ты: совсем забыл, что перемещаться можно с помощью мысли. Он представил свой каземат.

Когда Умайя отперла дверь, Найл сидел на краю койки. Его бил озноб: пока путешествовало сознание, с тела сползло одеяло. Он как раз пытался концентрацией поднять свою температуру, когда на лестнице послышалась поступь множества ног.

Первыми в камеру вошли Селена с Васконом. Следом за ними появился мэр Бальтигар, а дальше, на лестнице, толпилось считай что все Собрание.

Рядом с Умайей стоял ее отец, на лице у него читалось: «Прознает карвасид — он вам задаст».

Найл зачарованно ощутил у себя на губах теплый поцелуй Селены.

Васко, приобняв его за плечи, воскликнул:

— Гром и молния, да он совсем застыл!

— Как вы тут? — не зная что и сказать, спросил Бальтигар, сердечно тряся Найлу кисть обеими руками.

— Да ничего, спасибо. Прохладно только.

— А по городу прошла молва, что вас, страшно сказать, нет в живых!

Васкон уже отдавал распоряжения:

— Срочно принесите что-нибудь теплое! И еду какую-нибудь!

— Прежде всего я должен увидеть своего товарища, паука, — сказал Найл.

— Ах да, капитан Маканда, — спохватился Васкон. — Немедленно ведите нас к нему, — велел он Умайе.

Она тревожно оглянулась на отца, которого, казалось, сейчас хватит удар.

— А карвасид в курсе?

— Карвасид мертв, — произнес Найл.

Его слова услышали в коридоре, и вот уже по всей лестнице многоголосо разносится: «Карвасид мертв!», «Карвасид умер!»

К явному ужасу тюремщика, толпа не скрывала своего ликования.

— Отец, — негромко спросила девушка, — карвасид и вправду скончался?

Тот какое-то время отрешенно смотрел перед собой. И тут лицо у него побелело.

— Папа, ну ответь же! — вполголоса домогалась дочь.

Впрочем, ответом был сам потрясенный вид тюремщика.

Да, конечно. У карвасида с его тюремным ключником несомненно существовала прямая связь.

Перед тем как пойти вместе с Найлом по длинному коридору, мэр велел никому их не сопровождать: для толпы проход чересчур узок. Камера капитана, тесная и темная, была в самом конце.

Капитан уже дожидался. В эдаком карцере спина у него была прижата к потолку, а ноги согнуты под животом. Вместе с тем он уже улавливал витающее в воздухе волнение.

При виде верного товарища по странствию Найл ощутил такой прилив душевного тепла, что вот взял бы и обнял — жаль только, что паука никак нельзя заключить в объятия. Капитан, ощутив столь нежное к себе отношение, тоже растрогался и одновременно смутился: пауки непривычны к выражению подобных эмоций.

Их появление во внутреннем дворе было встречено шумным ликованием толпы — похоже, самым громким, какое когда-либо раздавалось в Стране Призраков. С дворцовых крыш взлетели всполошенные птицы. Найл отыскал глазами окно Мага (в нем горел свет), радостно подумав при этом: уж теперь-то горожане могут шуметь открыто, вволю.

Мэр с Селеной в сопровождении Найла и капитана спустились по холму и двинулись по мосту. Видно было, что восьмилапый друг, радуясь возможности поразмяться, вместе с тем смущен: он-то сам едва ли заслужил столь бурное приветствие.

— Кто-нибудь видел Тифона? — спросил Найл у Бальтигара.

Мэр покачал головой.

— Ему сейчас, наверное, стыдно показаться на люди.

— Но почему? К карвасиду он относился так же, как и все вы.

— Разве? — возвел брови Бальтигар.

Он-то, видимо, полагал, что префект будет оплакивать свержение своего хозяина.

— Я в этом абсолютно уверен. Он мне сам об этом говорил.

— В таком случае надо послать к нему кого-нибудь с приглашением на торжественный ужин.

Обернувшись к Селене, мэр стал с жаром передавать ей новости, хотя та из-за шума вряд ли толком его слышала.

Когда подходили к ратуше, воздух над ней уже с шипением чертили ракеты. Сам Найл видел фейерверк лишь однажды — когда у Доггинза взорвался весь запас пиротехники. Эти ракеты взлетали без взрывов и хлопков (здесь в городе, похоже, иначе и быть не могло); тем не менее все эти красные, зеленые, синие и желтые росчерки, фонтаны, хвосты и зигзаги наглядно свидетельствовали о праздничном настроении, охватившем решительно всех.

На подходе к банкетному залу Найл вспомнил такое, отчего впору окаменеть. Как же теперь Вайг? Ведь Маг-то умер? Или его роковой секрет знает Тифон? Следующие пять минут он лихорадочно подсчитывал, сколько дней назад брат порезался о злосчастный топор. Получается, впереди еще восемнадцать дней. Наверное, еще можно что-то предпринять, а потому незачем портить настроение себе и другим. В конце концов, праздник-то какой.

Банкетный зал был рассчитан на сотню человек. Найл чувствовал неловкость оттого, что простой народ сюда не допущен, а веселится за окнами на улице.

— Ничего, — успокоила его Селена — Они тоже гуляют от души. Все так радуются свободе, что до нас им сейчас и дела нет. — И она подняла бокал с золотистым вином. — Друзья! Я предлагаю тост за нашу свободу!

Примерно через полчаса, после того как подали первую перемену блюд, восторженные возгласы грянули с новой силой, и в зал вошел Тифон, а за ним Герек. Найл такого даже не ожидал, полагая, что их будут встречать с некоторой сдержанностью. Но похоже, сказанное Найлом уже разнеслось из уст в уста, а потому префект со своим помощником были приняты как герои.

Найла с Селеной попросили слегка сместиться, и между ними поставили еще два стула.

Севший рядом с Найлом Тифон сказал:

— Ну что ж, похоже, твой приход ознаменовался у нас революцией.

— Дело, пожалуй, не во мне, — улыбнулся Найл. — Ведь это ты все начал, возвестив мирный договор.

— Я лишь огласил то, что мне было велено, — заскромничал Тифон.

— Ой ли? А мне кажется, наоборот, что не велено.

Тифон лишь добродушно хмыкнул, поднимая наполненный лакеем бокал.

Герек, перегнувшись за спиной своего коллеги, сказал:

— Кстати, впредь не разбрасывайся вещами. Это ты оставил в своей комнате.

И он протянул медальон, который Найл незамедлительно повесил себе на шею. От выпитого натощак вина уже слегка взыграло в голове; хорошо, что теперь есть средство самоконтроля.

— И вот еще что, — сообщил ему на ухо Тифон, — ты можешь не беспокоиться насчет брата. Смерть карвасида означает его поправку.

Ай да Тифон! Ай да новость!

— Ты уверен?! — выпалил Найл, чьей радости не было меры. Теперь-то уж можно торжествовать наравне со всеми.

— Полностью. На твоего брата были насланы граддиксы. Знаешь, что это такое?

— Знаю. На меня их тоже насылали.

— Так вот, граддиксы не терпят принуждения, и на одном месте им не сидится. По возвращении ты застанешь брата в добром здравии.

Облегчение пришло такое, что Найл рассмеялся. Если бы не стоящие рядом стулья, он бы обнял Тифона.

— Я походатайствую, чтобы правителем Страны Призраков назначили тебя, — сказал он, поднимая бокал.

— Думаю, у Гражданского собрания на этот пост другой кандидат, — заговорщически заметил Тифон.

Найл настолько опешил, что аж поперхнулся.

— Да ты что! — понял он мысль Тифона. — Нет-нет, только не меня. Это нереально.

— Ну почему! Мне кажется, это прекрасная мысль. Ты уже и без того прославился на всю нашу страну, к тому же ты правитель города пауков. Страна Призраков просто войдет в твои владения, а мы станем гражданами империи. И ни посланников не надо, ни мирного договора, ни чего еще. Так ли уж это нелогично?

— И все-таки, — упорствовал Найл. — Дай мне вначале подумать.

Надо же знать и то, как пауки отнесутся к приросту в пять тысяч человек.

— И если можно, не говори об этом пока никому.

— Пожалуйста, — любезно согласился Тифон.

— А тебе как такая мысль пришла?

— Да мы, пока сюда ехали, всю дорогу это обсуждали. Все твердят в один голос. Если не хочешь, чтобы утверждение состоялось нынче же, лучше скажи об этом прямо сейчас. А то Бальтигар, если не ошибаюсь, сам собирается его озвучить под занавес.

Найл не мешкая повернулся, но мэр, поднявшись, уже призывал публику к тишине.

— Дамы и господа! Я желаю поднять тост за наших почетных гостей, полковника Найла и капитана Маканду. Капитан сейчас угощается в соседнем помещении, но я уверен, что мысленно он с нами. Поэтому предлагаю всем выпить за полковника Найла! Стоя!

«Обошли», — подумал Найл, вставая вместе со всеми.