Стрелы Геркулеса

Карфаген

Они сидели во внутреннем дворике дома принадлежащего Инвиту в Сиракузах. На столе стояло три столбика монет. У Инвита на коленях лежал мешочек с деньгами, из которого он доставал монету и по очереди клал в каждую кучку, круг за кругом.

— Готово! Эта стопка монет — ваши деньги в дорогу. — закончив раскладывать монеты, сказал он. — Стоимость мест на кораблях в сумме не должна превысить пяти драхм; трех оболов в день достаточно, чтобы хорошо покушать, если только вы не начнете шиковать и требовать павлиньих языков.

Зопирион пересчитал деньги.

— А что делать, если в конце путешествия не все деньги будут потрачены?

— Разве не приятно встретиться с человеком столь юным и неиспорченным? — улыбаясь, обратился Инвит к Сеговаку. — Я отвечу на твой вопрос, мой мальчик: как-то так получается, что денег никогда не остается.

— А когда мы отправляемся и куда? — спросил Зопирион.

— Как только я куплю билеты, а плывем мы в Карфаген, — ответил Инв.

— А почему бы не попытаться сначала поискать в финикийских городах Сицилии? Они гораздо ближе. Если нам повезет, то, возможно, нам вообще не придется ездить в Африку.

— Конечно, в небольших городах есть мастера. В финикийских колониях вроде Панорма, Атики и Туниса. Но к чему терять там время, когда мы можем сразу сорвать огромный куш? Строители не похожи на политиков, землевладельцев или жрецов, которые в силу своих интересов привязаны к одному месту. Настоящий мастер идет туда, где крутятся большие деньги. В Финикии это Карфаген. Там мы найдем инженеров больше, чем во всех небольших финикийских городах, вместе взятых.

— Но финикийские города Сицилии как раз на пути к Карфагену, — от отчаяния в Зопирионе проснулась настойчивость. — Почему бы нам не заехать в Мессану, а потом западнее — в Панорм и Мотию? Мы бы сходу прочистили их! Разве не логично?

— Нет, я уже все продумал. Если в Карфагене не найдется достаточно толковых людей, у нас останется время на другие города.

Нахмурившись, Зопирион задумался. Ему совершенно не хотелось начинать путешествие со спора с Инвом, имевшим безусловный авторитет во всем, что касалось планирования их путешествия. Однако ему было необходимо найти аргументы, чтобы убедить карийца сделать остановку в Мотии: в этом случае удалось бы разведать, как обстоят дела в доме Илазара.

— Инв!

— Да?

— Я знаю одного человека из Мотии. С его помощью наши поиски заметно ускорятся.

— Кто? Расскажи!

— Это крупный строительный подрядчик по имени Илазар. Он должен знать всех ведущих строителей Новой Финикии.

— Строитель? Сомневаюсь. У таких в запасе есть несколько стандартных планов, они руководят работой, просто тыкая пальцем. И никакого отношения к мастерам или архитекторам они не имеют.

— Насколько я знаю, у Илазара все обстоит гораздо лучше. У него есть опыт по работе в гавани и постройке городских стен.

Инв задумчиво смотрел на стоящую на столе стопку серебряных монет. Почесав блошиный укус, он подбросил тетрадрахму, поймал и снова подбросил.

— Ну, хорошо, ты выиграл, — в конце концов произнес он. — Так или иначе, большинство кораблей по дороге в Карфаген заходят в тот или иной город западной Сицилии. Посмотрим, сможет ли твой подрядчик отличить мастера от головастика.

На западной оконечности Сицилии длинный неправильной формы полуостров Игифалос, загибаясь к северу, окаймлял широкий и неглубокий залив Мотии — десять ферлонгов с запада на восток и сорок с севера на юг. В центре залива и располагалась Мотия — круглый, как каравай хлеба, остров диаметром четыре ферлонга. С северной части острова широкая дамба соединяла его с большой землей: недалеко от основания Игифалоса.

С восточной и южной стороны простиралась зеленая прибрежная полоса Сицилии, просторная и ровная, в клеточках полей и рощ. На расстоянии пяти лиг к северу высилась скала Эрикса, разрывая линию горизонта. К западу в море лежали три плоских острова под общим названием Эгатос.

Мотию окружала массивная стена из известняка высотой двадцать локтей. Через равные промежутки над стеной возвышались двадцать высоких башен. Когда корабль подплыл ближе, Зопирион отметил различия в каменной кладке различных участков стены. Некоторые участки были сложены из ровно выточенных блоков, тогда как на других наружная поверхность стены была грубой и неровной. Также различались размеры камней, длины пролетов. Зопирион пришел к выводу, что стена строилась и перестраивалась в течение нескольких столетий. Но стене и у входных ворот дежурили наемные воины — греки.

За стеной вырисовывались очертания тянущихся к небу домов города. У окруженной со всех сторон водой Мотии не было возможности расти вширь с увеличением численности населения. Поэтому она росла вверх, наращивая этажность. В городе стояли четырех-пяти этажные дома. Зопирион вспомнил о Тире. Те же громоздкость, простота, суровость и полное отсутствие вкуса.

Корабль причал у южной стороны острова, где скалы были расчищены, и была построена гавань — между стеной города и заливом. Здесь же была сделан проем в стене, сквозь который можно было зайти во внутреннюю гавань. Зопирион заметил в ней множество стоящих на якоре трирем — военных и торговых. Вход во внутреннюю гавань могла при необходимости перекрыть подъемная решетка, подобная той, какую юноша видел в цитадели Дионисия.

Путешественники наняли носильщика и, спросив у прохожих дорогу, направились к дому Илазара. Когда они шли по улице, Сеговак то и дело вытягивал шею и беспокойно поглядывал вверх на верхние этажи домов по обе стороны улицы.

— Ага! — воскликнул он. — У меня яйца холодеют от прогулок по этому городу, у меня — огромного сильного варвара. Инв, дорогой, ты уверены, что эти ужасные дома не рухнут на нас?

— До сих пор не упали, — ответил Инв. — Я думал, что ты уже бывал в финикийских городах.

— Конечно, бывал — в Панорме и Солосе. Но там не ставят дома один на другой. Меня вполне устраивает, когда дома стоят по одному.

Близился полдень. Улицы отличались многолюдством. Жители Мотии были одеты кто в длинные свободные одежды, кто в простые туники, некоторые — в блузы и кильты. Почти все носили куполообразные конические или цилиндрические шляпы. Женщины на улице встречались чаще, чем в греческих городах. Они гуляли без сопровождения, делали покупки и разговаривали. На многих были одежды из великолепных тканей и ярко горели драгоценные камни. На перекрестке спорили двое мужчин, сопровождая спор яростными жестами, движениями глаз, носов и бровей. Гортанные звуки их речи напоминали урчание двух огромных котов.

Носильщик остановился около большого дома и поставил на мостовую вещи.

— Дом Илазара, — кивая головой на парадную дверь и одновременно указывая рукой, сказал он.

Зопирион постучал. Дверь открыл коренастый человек в длиннополом одеянии с густой черной надушенной бородой, закрывающей грудь и маленьким золотым колечком в носу. На большом пальце у него было надето богато украшенное кольцо — знак дворецкого.

— Чем могу помочь вам, чужеземцы, — спросил он по-финикийски.

— Это дом Илазара бен-Ахирама?

— По истине — да, мои господа, но хозяин в отъезде. Вместе с маленьким сыном он вернулся в Карфаген. Там они и живут в собственном доме. А я — дворецкий, Абариш бен-Ханно. А вы что хотели?

— Мы работаем на Архонта Сиракуз, ищем для него людей. Мы думали, что Илазар сможет помочь нам.

Абариш низко поклонился, чуть не коснувшись бородой земли.

— Какая честь выпала этому дому! К сожалению, вам придется искать хозяина по его настоящему месту жительства.

Зопирион и Инв обменялись долгими взглядами.

— Теперь ты видишь, юноша, что с большим успехом мы могли отправится прямо в Карфаген, — произнес Инв. — Здесь мы не приобрели ничего, и вынуждены задержаться, пока не найдем корабль для продолжения путешествия, — и повернулся к Абашу:

— Не скажешь ли ты, где можно найти хорошую таверну?

Финикиец сдвинул брови и задумался.

— У Абдагона неплохо, но там занято! А ты, господин, случайно, не эллин? — обратился он к Зопириону.

— Да, меня зовут Зопирион Тарентиец, — ответил юноша и представил своих спутников.

Абариш поднес палец к крючковатому носу и застенчиво посмотрел на него.

— Я узнал тебя по акценту, несмотря на великолепное владение финикийским языком. Ты ничего не знаешь о предмете, который греки называют философией?

— Мой отец дал мне хорошее образование. Я учился у великого Филолая, — Зопирион слегка нахмурился, не вполне понимая, почему это должно интересовать дворецкого.

Абариша как подменили. Он и раньше был вежлив и предупредителен, но как-то безлично. Теперь же на его лице заиграла широкая улыбка, он распахнул парадную дверь и замахал руками, жестами прося посетителей войти.

— К черту таверны! — сказал он. — Вы можете остаться здесь до отъезда в Карфаген. Дом Илизара, возможно, не очень богатый, гостеприимно раскрывает перед вами двери.

Зопирион и Инв снова обменялись взглядами.

— Почему бы и нет? — пожал плечами последний. Из вежливости протестуя, путешественники вошли в дом. Зопирион снял широкополую шляпу и огляделся. При мысли, что Коринна была хозяйкой этого дома, юношу бросило в дрожь.

Когда в Мотии жила вся семья, Илазар занимал весь первый этаж и дополнительно арендовал три верхних.. Комнаты первого этажа были просторными. Однако в доме не было внутреннего дворника, обычного для более богатых домов Средиземноморья. Комнаты почти пустые. Не вызывало сомнений, что хозяин забрал любимые вещи в Карфаген. Абариш представил гостям свою жену и рассказал о сыне — будущем моряке и гордости семьи.

— Если вы будете так добры, позволив мне устроиться, я до обеда успею сходить в гавань, чтобы найти корабль, отплывающий в Карфаген, — сказал Инв.

— А пойду прогуляюсь по винным лавкам. Возможно, встречу там своих бывших товарищей, с которыми я когда-то служил на Сицилии, да узнаю новости, — в свою очередь заметил Сеговак.

— Слушаю и повинуюсь. Туда, достопочтенные господа.

Так Зопирион оказался в главной комнате за столом, вместе с дворецким попивая вино и отвечая на вопросы Абариша, проявившего немалый интерес к философии.

— Пожалуйста, только не очень громко, — сказал финикиец. — В противном случае нас сможет подслушать жена, и, чего доброго, проболтаться о нашем разговоре хозяину. Он преданный последователь старой веры и презирает философию как основу для разрушительного безбожия. Несмотря на то, что моя жена, надеюсь, не желает мне зла, но женщинам порой так трудно удержать язык за зубами!

— Я так долго ждал возможности узнать больше об этой науке, в основе которой лежит исключительно умственная работа! Однако боги никогда не давали мне такой возможности. В Мотии проживает достаточно эллинов, но почти все они принадлежат к рабочему люду, и для них блеск драхм значит больше, чем свет знаний. Но продолжай, я перебил тебя.

Зопирион начал рассказывать. Он изложил теорию Мирона о том, что земля круглая, теорию Филолая о том, что она путешествует по кругу вокруг Центрального Огня вселенной. Рассказал о четырех элементах Эмпедокла, атомах Демокрита и эволюционной теории Анаксимандра. Последний утверждал, что животные суши произошли от рыб. Поведал о поиске всеобщего базового принципа, который Филолай видел в жидком состоянии, Анаксимен в неопределенности, а Гераклит в огне. Зопирион мучительно старался изложить философские идеи по-финикийски, на языке, в котором практически отсутствовали абстрактные термины.

Разговор был продолжен и на следующий день. Зопирион объяснил этическую доктрину Пифагора: строгий самоконтроль, спокойствие, воздержанность, умеренность и справедливость. Человек должен вставать рано, тренировать память, держать страсти под контролем разума. Он должен исполнять свои обязанности и честно держать слово. А также выполнять научные эксперименты, расширяющие границы человеческих знаний. Следует быть добрым к животным. Нельзя принимать участие в кровавых жертвоприношениями и агрессивных военных действиях. Нужно соблюдать определенные правила в питании, … которые, — заметил Зопирион, — я редко выполняю. А также полностью исключается пьянство, прелюбодеяние и мужеложство. Не следует вступать во внебрачные отношения до достижения девятнадцати лет, а после только в случае холостяцкой жизни и не чаще, чем следует.

На третий день пребывания в Мотии путешественники собрались было сесть на корабль, но из-за встречного ветра судно не могло выйти из гавани. Казалось, философским аппетитам Абариша не было предела. Он был бы хорошим учеником.

— Господин Зопирион, мне кажется, что всю мою жизнь я прожил в темной комнате, а вы неожиданно распахнули окно. Я знаю, что очень скоро его захлопнет ветром, но пока есть возможность, я впитаю все, что смогу из этого мира — того, что лежит за пределами наших чувств.

К этому времени Зопирион успел охрипнуть и устать. Устав от хождения по комнате, он предложил сделать перерыв для прогулки по городу, который он почти не видел.

— Слушаю и повинуюсь, — сказал Абариш. — Но, мой добрый господин, не хотите ли, чтобы я сопровождал вас? Не очень благоразумно чужестранцу-эллину разгуливать в одиночку по незнакомому городу.

— Почему бы и нет?

— Ходят слухи, что господин Дионисий собирается напасть на наш город. Скорее всего, это пустая болтовня: разве может Дионисий помышлять о подобном деянии, имея главным советником такого философа, как Филист? Тем не менее, не все в нашем городе подобно нам обладают интеллектом. От некоторых можно ожидать какого угодно безрассудства.

Зопирион и Абариш вместе отправились на прогулку по городу. По дороге в одной из винных лавок прихватили с собой Сеговака. Зопирион не заметил ни признака враждебности со стороны местных жителей. Занятые своими делами они не обращали внимания на чужеземцев. Зопирион не мог уяснить для себя, либо Абариш вызвался сопровождать его, чтобы оправдаться за долгие разговоры на философские темы, либо воинственный вид Сеговака моментально гасил любые враждебные помыслы горожан. Так или иначе, прогулка прошла мирно.

Кроме высоких многоквартирных домов и городской ратуши, в Мотии было несколько храмов. Некоторые были чисто греческими, остальные — финикийскими. Последние окружали каменные стены. Однако ворота в них были широко раскрыты, и чужеземцам было видно, что происходит внутри. Им было запрещено входить в храм без специального разрешения. За стеной на территории храма без всякой системы стояли усыпальницы, обелиски, стелы. В середине этой неразберихи располагался храм.

Сами по себе финикийские храмы походили на невысокие коробки с плоскими крышками и были построены из кирпича и побелены. Практически без украшений, если не считать пару бронзовых колонн у входа, и в редких случаях огромный кованый кубок; смесь египетского и греческого стилей. Фасад одного из новых храмов украшал ряд ионических колонн. Однако крыша осталась плоской, также отсутствовал и фронтон, который у греков обычно и поддерживали колонны.

— А в каком храме сжигают детей?

— В этом — храме Ваала Хаммона. Посмотри, разве не заметно здесь влияние греческой архитектуры?

Эти слова вызвали в голове Зопириона новый поток мыслей.

— А почему господин Илазар уехал в Карфаген?

— Уже давно он купил там дом, а также его деловые интересы…

— Послушай, я правильно понял, что он очень долго жил в Мотии?

Абариш понизил голос и беспокойно огляделся.

— Ты знаешь историю о его жене и сыне? Илазар женился на эллинке из Мессаны, а она взяла да и чуть не сбежала к родителям вместе с сыном. Мальчика ей увезти не удалось, но сама уехала во избежание наказания. Теперь ее родственники преследуют хозяина, требуя возвращения приданого, права на которое не имеют, и ребенка. Чтобы избежать их безрассудных попыток похитить сына, Илазар переехал в Карфаген. Вряд ли им удастся украсть ребенка оттуда. Напомни мне передать тебе рекомендательный знак для Илазара. Он очень подозрительный, и совершенно справедливо. В противном случае он без всяких церемоний вышвырнет тебя за дверь.

На следующий день Абариш проводил их до гавани. Дважды отвесил земные поклоны на прощанье и пожал путешественникам руки. Зопирион мог поклясться, что когда дворецкий прощался с ними, из его глаз выкатились две слезы и сбежали по широкой черной бороде.

— Встреча с вами — большая честь для меня, господа, — сказал на прощание Абариш. — Ах, если бы вы могли остаться на несколько месяцев, проливая свет на тайны вселенной! Я чувствую, что мы больше никогда не увидимся. Этой ночью мне приснился сон, и сон предрекал неприятности. Не забывайте, господа: ничего не рассказывайте моему господину о наших экскурсах в философию. Насколько я его знаю, он тут же выгонит меня как нечестивого безбожника.

— Не переживай за нас, друг Абариш, — сказал Зопирион. Юноша чувствовал, что он на всю оставшуюся жизнь наговорился на философские темы. — Но не можешь ли ты дать нам рекомендательный знак для твоего хозяина?

— Ах, да, я забыл. Возьми! — Абариш порылся в сумке и достал половинку сломанного карфагенского шекеля. — Пусть боги — какими бы они ни были — хранят вас!

Солнце, поднимавшееся слева над скалистыми горами мыса Гермеса, пронзило красноватыми лучами бегущие по небу облака и окрасило багрянцем волны Карфагенского залива. Справа по курсу лежали длинные пляжи Карфагенского побережья. Они сменялись высокими песчаными дюнами, в свою очередь переходящими в крутые красноватые обрывы. Вдоль последних высилась массивная наружная стена Карфагена.

Город, один из величайших в мире, великолепной короной венчал полуостров, глубоко выдающийся в Карфагенский залив. Расширяясь в оконечности, своей формой полуостров напоминал молоток или кирку. Два мыса были почти со всех сторон окружены водой: с севера лежало Арианское озеро, а на юге — Тунисское озеро. Узкие каналы, пригодные для плавания только небольших судов, соединяли с морем каждое из озер. Город располагался вершине полуострова между двумя мысами.

Путь корабля лежал южнее мыса Карфаго. Здесь наружная городская стена подходила близко к берегу моря, а за ней высились холмы Мегары — начинались городские предместья. На холмах в окружении полей и фруктовых садов были разбросаны виллы. На вершинах некоторых высились храмы. Лучи солнца, отражаясь от стеклянных витражей их крыш, радужными бликами падали на корабль.

Корабль плыл все дальше, холмы Мегары становились все ниже, пока не превратились в плоскую равнину. На ней стояла Бирса. Бирсу — город в городе — окружала собственная стена, на выходе к морю она соединялась с наружной городской стеной. Вместе они образовывали огромные единые укрепления, усиленные башнями, построенными через определенные интервалы. С корабля были видны верхние этажи пяти-шестиэтажных зданий, стоящих за двойным кольцом стен. Неподалеку от Бирсы и на некотором расстоянии от холмов Мегары на отдельном холме стояла прекрасно укрепленная крепость.

Вдоль крепкой наружной стены у берега шла вымощенная дамба, с бруствером вдоль морского побережья. Вдоль нее стояли корабли, пришвартованные к зубчатым выступам бруствера. Корабль, на котором плыл Зопирион, прошел дальше, дамба превратилась в короткую черту, начинающуюся на юге и упирающуюся в огромный каменный мол, созданный руками человека. Неподалеку от него и пришвартовался корабль.

Не успели Зопирион и его спутники сойти на берег, как к ним подбежал мальчишка с ослом в поводу. По словам дворецкого, дом Илазара находился в лиге от порта, и они наняли осла для перевозки багажа. Путешественники погрузили на него три сшитых из бобра сумки и двинулись на север — туда, где начинался мол и крепостная стена.

Слева от мола сквозь проем в крепостной стене была видна внутренняя гавань — прямоугольной формы размером десять на шестнадцать плетра. В ней находилось множество торговых кораблей. Одни стояли на якоре, другие при помощи специальных салазок были вытащены на берег. Чуть дальше внутренней гавани располагалась еще одна — кофон или военно-морская гавань. Ее окружала массивная стена. Выходящая из нее трирема шла мимо торговых кораблей как акула в черепашьей луже. Далеко разносились громкие крики с угрозами и просьбами очистить путь.

Достигнув края мола, путники подошли к одним из ворот главной стены. Ворота располагались между двумя башнями. Также, как и в Ортигии, они были укреплены подъемными решетками, за которыми начинался главный вход: пара деревянных дверей, собранных из цельных стволов деревьев, скрепленных между собой бронзовыми скобами. Сейчас подвесные решетки оказались подняты, а ворота открыты. У ворот стояли часовые — несколько воинов в позолоченных металлических доспехах. Один из них тщательно расспросил Зопириона и его спутников, прежде чем впустить их в город.

Войдя в город, путешественники направились за мальчишкой и его ослом мимо торгового порта. За ним виднелась внутренняя часть храма Танит и Ваала Хаммона — усыпальницы, склепы и стелы, окружавшие дом божественной пары. Они прошли мимо закругленной стены военно-морской гавани и погрузились в лабиринт мощеных булыжных мостовых прилегающего к ней города.

— Храни нас Валетудо, но здесь дома еще выше, чем в Мотии! — испуганно поглядывая на возвышающиеся по обе стороны улицы побеленные фасады. Высокие здания отбрасывали длинные тени на суетливые улицы, редкие лучи жаркого солнца могли пробиться на мостовую. От летающей в воздухе пыли Зопирион закашлялся. Вонь, стоявшая на улице, была просто чудовищной.

Путешественники шли по многолюдному городу. Их окружали финикийцы, одетые в свободные длинные одеяния, покрытые татуировкой ливийцы в головных уборах с плюмажами из страусиных перьев, смуглые нумидийцы в чалмах из шкур диких кошек. В толпе встречались негры, пришедшие из прилегающих к городу пустынь. Среди них были как крепкие, мускулистые великаны, так и крошечные пигмеи ростом не выше пяти футов.

Они шли мимо заклинателей змей, колдуний и нищих, выставляющих напоказ покрытые коростой язвы и иссохшиеся конечности. Едва успевали уворачиваться от носилок, которые тащили на плечах высокие крепкие негры. В них сидели увешанные драгоценными камнями вельможи. Шли мимо стад овец и коз, текущих по узким улочкам как весенние ручейки в сопровождении бородатых пастухов и собак, проворно шагающих вслед за своими стадами.

По обе стороны улиц стояли лавки. Их легко можно было узнать по деревянным вывескам с надписями на финикийском языке, справа налево. Лавки были полны роскошные товаров, привезенные из ближних и дальних стран. В дверях лавок стояли продавцы и зазывали прохожих, привлекая их внимание не только чарующими словами, но низкими поклонами и призывными жестами. Один продавал этрусские свечи, другой — персидские зонты. Египтянин торговал двумя видами товаров, привезенными с родины. Это были целебный бальзам от перхоти, произведенный из натурального гиппопотамьего жира, и большие ручные змеи. Последних в жаркие летние дни знатные египтянки оборачивали вокруг шеи или пояса, чтобы немного охладиться.

Повсюду — на перекрестках, у дверей лавок, в гуще толпы люди разговаривали, обсуждали дела или заключали сделки на чистом финикийском языке. В отличие от любивших громкие разговоры греков, финикийцы были более энергичны и деловиты. Создавалось впечатление, что все вокруг куда-то спешат. Никто не прогуливался, рассуждая на философские или политические темы и сопровождая ключевые моменты изящными жестами. Казалось, что у каждого жителя Карфагена есть неотложное дело, и он озабоченно и сосредоточенно стремится к его выполнению.

Дом Илазара стоял на вершине холма в Мегаре, неподалеку от храма Ишмума, среди виноградников и оливковых, миндальных и гранатовых рощ. Привратник привел хозяина. Инв передал последнему рекомендательный знак, который получил от Абариша, представился сам и представил своих спутников.

Илазар бен-Ахирам был высоким мужчиной крепкого телосложения, с тяжелой головой. Его лицо с грубоватыми чертами украшали коротко подстриженные усы и борода. В ушах и на пальцах сверкали кольца. На голове была одета шляпа, напоминающая перевернутое ведро. Одежды Илазара, надетые одна поверх другой, были сшита из тонких и легких тканей. С плеч ниспадало льняное платье, доходя до колен. Поверх него было надето некое подобие льняного фартука, и уже поверх последнего был надет шерстяной плащ с разрезом спереди и длинными, доходящими до локтя рукавами.

Илазар перевел подозрительный взгляд небольших черных глаз с путешественников на обломок монеты.

— Подождите, — проворчал он и ушел.

Но вскоре возвратился со второй половинкой монеты, убедившись, что сломанные части совпадают.

— Да, вы действительно прибыли от Абариша, — раскатисто произнес он. — И, несомненно, собираетесь остановиться в моем доме?

Зопирион бросил взгляд на карийца: интересно, как он отнесется к высказанному в столь неучтивой форме приглашению?

— Мы воспользуемся вашим гостеприимством, господин Илазар. Обещаю, что мы не будем злоупотреблять им.

Илазар нахмурился и бросил из-под тяжелых черных бровей пронзительный взгляд на говорившего, желая убедиться в отсутствии сарказма в словах последнего.

— Предупреждаю, что здесь вы не найдете ни излишней роскоши, ни танцующих девушек, ни ночных возлияний. В этом доме живут непьющие люди, которые трудятся в поте лица. Мы придерживаемся строго распорядка и молимся богам.

Инв все также улыбался.

— После стольких таверн и кораблей ваш тихий приют покажется нам раем, подобным тому, в который, как полагают египтяне, уходят их фараоны.

Илазар что-то пробормотал себе под нос, звякнул половинками шекеля и в конце концов произнес:

— Входите.

Дом бы со внутренним двориком и очень походил на жилище преуспевающего эллина. Исключение составляли солнечные часы, сооруженные в центре внутреннего двора на месте обычной греческой статуи. С одной стороны в нем был установлен навес. Там под присмотром чернокожей няни играл с игрушечной колесницей четырехлетний мальчуган. Няня склонилась над шитьем, и черные груди пышно выступали из ворота ее платья.

— Я как раз собирался отправиться в Бирсу, чтобы проследить за ходом строительства дома. Без заботы хозяина лошадь сдохнет, вы же знаете. Мои слуги помогут вам устроиться и позаботятся о завтраке. Чувствуйте себя как дома. Я вернусь к полудню.

Илазар вышел. Зопирион слышал, как он отдает приказы. Вот хлопнула входная дверь, и, грохоча по булыжной мостовой, отъехала колесница.

Оказавшись в выделенной для него комнате, Зопирион с удивлением отметил, что оштукатуренные стены покрывала роспись в мягких пастельных тонах — вместо обычных мифологических или пасторальных сцен. По периметру комнаты шел бордюр с геометрическим орнаментом, составленный из кругов и линий. Но в остальном обстановка комнаты была весьма скромной.

Юноша привел себя в порядок и вышел во дворик. Первым делом ему было нужно подружиться с мальчиком. Зопирион с сожалением думал, насколько ему сейчас не хватало помощи Архита. Тот легко находил контакт с детьми, в отличие от Зопириона: присутствие детей ввергало юношу в трепет.

Тем не менее, когда он вышел во двор, то обнаружил там Сеговака, мирно беседующего с ребенком: кельт рассказывал мальчугану фантастические кельтские легенды. В прихожей, ведущей к двери на улицу, лениво опирались на копья два охранника. На поясе у каждого из них висела дубинка. Илазар не оставил похитителю ни одного шанса.

— Здравствуй! Тебя зовут Ахирам бен-Илазар? — спросил мальчика Зопирион.

— Да, это я. А ты грек? Я говорю по-гречески. Nai. Ouk. Haire. Parakalo. Eucharisto. Моя мама — гречанка.

— Я… — начал было Зопирион, но мальчик перебил его.

— Обещай, что не скажешь ни слова! Я так хочу дослушать историю Сеговака!

Кельт подмигнул Зопириону и продолжил рассказ. Зопирион направился к скучающим охранникам.

— Вы не скажете, когда вернется хозяин? — простодушно глядя на мальчугана, спросил он.

Стражники наклонились и самодовольно улыбнулись, но не произнесли ни слова. Один из них распростер руки и пожал плечами. Но когда Зопирион повторил свой вопрос по-финикийски, в глазах засветилось понимание, и оба одновременно заговорили. Илазар может вернуться в любой момент от полудня до обеда. У него не было строгого распорядка.

Зопирион вернулся к Сеговаку и ребенку.

— Мне нужно будет поговорить с тобой, когда закончишь, — сказал он по-гречески. — И с тобой, Инв, — добавил он появившемуся во дворе карийцу.

Сеговак быстренько закончил рассказ.

— … итак, принц Дивико женился на дочери короля эльфов, а ведьму-мачеху изрубили на мелкие кусочки и скормили свиньям. А что случилось, Зопирион, мой мальчик?

Няня увела Ахирама. Слуги начали накрывать во дворике стол к завтраку. Зопирион тихо рассказал по-гречески друзьями печальную историю Коринны.

— Значит, это та самая женщина, о которой нам рассказывал дворецкий? А ты все знал, но ни словом не обмолвился? — пробормотал Инв.

— Ох, а он хитер, — заметил Сеговак.

— Я не рассказал вам до сих пор, потому что не время было Но я должен выполнить важное задание, и мне очень нужна ваша помощь.

— То есть, — начал Инв и глазами указал на дверь, за которой скрылись няня и Ахирам. — Ты хочешь исчезнуть вместе с ребенком?

Зопирион утвердительно кивнул.

Инв хлопнул себя по лбу.

— Клянусь чревом Геры, вот это идея! Да ты в своем уме? Ты хочешь, чтобы всех нас сожгли заживо в брюхе огромного бронзового идола?

— Дорогой Зопирион, ты же высоконравственный человек, — добавил Сеговак. — У нас здесь серьезное дело, мы не можем позволить тебе сорвать его только из-за твоего романтического бреда.

— С вашей помощью или без нее, но я попытаюсь это сделать!

— Нет, и нет! — отрезал Инв. — Я сказал последнее слово.

— Неужели вы оставите малыша на сожжение живьем в статуе Ваала Хаммона?

— Это не наше дело. Люди постоянно убивают один другого. Одним финикийцем больше, одним меньше — какая разница.

— Ты забываешь, что этот ребенок может стать моим пасынком. Конечно, если мне удастся его спасти.

— Ты так считаешь, но не мы. В данный момент твоя задача заключается в наблюдении за ходом нашей миссии. В конце концов, ты можешь после вернуться в Карфаген и заняться похищением, это твое личное дело…

Спор разгорался и стихал несколько раз в течение завтрака: спорщики говорили спокойно и непринужденно, чтобы не вызвать подозрений. Стражники снисходительно поглядывали на путешественников, по их виду было очевидно, что разговор за столом их совершенно не касается.

Наконец, приложив большие усилия и весьма неохотно, спорщики все же пришли к соглашению. До окончания вербовки конструкторов Зопирион не должен предпринимать каких-либо действий. После этого, если он захочет отстать от группы и в одиночку попытаться похитить ребенка, никто не станет ему мешать. При условии, что сначала остальные беспрепятственно покинут Карфаген.

Незадолго до заката у дома послышался грохот колесницы Илазара. Занятые приготовлениями к обеду, забегали слуги. С хмурым видом подрядчик вышел во двор. Зопирион собрался с мыслями, готовясь к неприятному обеду. И тут во двор выбежал Ахирам. Илазар поднял ребенка на руки и поцеловал. Мальчуган, схватившись за бороду отца, щебетал о дневных происшествиях.

Перед обедом и во время него вино не подавали. Однако после трапезы Илазар позволил себе немного выпить. За столом не возлежали, а просто сидели на стульях. Главным блюдом в меню было наивкуснейшее тушеное мясо.

— Ваша честь, что мы едим? — поинтересовался Сеговак.

— Щенка, — ответил Илазар.

Сеговак хлопнул себя ладонью по рту. Зопирион прерывисто вздохнул. Даже широкая улыбка, никогда не сходящая с лица Инва, стала слегка натянутой. Илазар острым взглядом оглядел сотрапезников, и его губы дернулись в улыбке.

— Я знаю, что это не в ваших обычаях. Но если я обедаю среди греков, то либо я вынужден есть свинину, либо ухожу голодным. Никого не волнует тот факт, что карфагеняне не едят свинину — для нас это нечистая еда.

Зопирион справился с собой и принялся за еду. Как оказалось, мясо собаки было совсем не дурно, если отбросить воспитанное с детства предубеждение.

— Как идут дела, господин? — поинтересовался он.

— Сожги Ваал Хаммон всех покупателей домов! — взревел Илазар и в приступе ярости так ударил кулаком по столу, что свечи вздрогнули в своих подсвечниках. — Грязные ублюдки никогда не начнут соображать! Не важно, насколько тщательно с самого начала разработан план. В последний момент они вносят изменения. А каждая перепланировка стоит немало денег. Негодяи пытаются уклониться от оплаты, списывая все на несчастного строителя и понося его, будто вора. И почему я не начал заниматься каким-нибудь простым и спокойным делом вроде охоты на львов или пиратства?

Большую часть обеда Илазар сотрясал воздух обличениями беззакония и произвола со стороны покупателей домов, от которых он достаточно настрадался. Зопирион сделал попытку переменить тему разговора.

— Твой малыш такой смышленый!

— Да, поистине, это так, — глаза Илазара засветились гордостью. — Несмотря на то, что мальчику нет еще и пяти, он знает финикийский алфавит. Несомненно, он преумножит наше доброе имя, если боги не возьмут его к себе раньше.

— Ты говоришь… о вашем обычае? — переспросил Зопирион.

— Конечно, именно об обычае, если можно так выразиться. В отличие от других народов, мы — по крайней мере, истинные верующие среди нас — по-настоящему уважаем своих богов. Разве существует лучший способ выразить преданность богам, нежели отдать им самое дорогое и любимое?

— Но ведь не все в равной мере настолько сильны в своей вере? — отважился спросить Сеговак.

Илазар вздохнул.

— Этот вопрос никоим образом не касается смертных. Но наши мудрые жрецы до сих пор не пришли к согласию в вопросе, как же смогли добрые боги допустить в мире появление такого количества зла? Когда-то давно, когда город был еще молод, народ Карфагена стремился жить в роскоши и пользоваться привилегиями. Но со временем, мы изменили свою позицию. Богатые заботятся о бедных, тем самым мы избегаем гражданских войн и конфликтов. Мы стремимся жить в трезвости и повиноваться божественной воле. И если так и дальше пойдет, я не сомневаюсь, что боги, — тут Илазар закатил глаза к небу и прикоснулся к груди, губам и лбу, — будут и дальше благосклонны к нашей республике, и вряд ли появится необходимость совершения обряда сожжения первенцев.

— Но, увы! Мне страшно за наше будущее! Скептики и так называемые философы из Греции несут в наш народ заразу нечестивых мыслей, утверждая, что богов просто нет! А если бы даже были, то вряд ли беспокоились бы о людских проблемах! Святотатство! — Илазар сжал руку в кулак. — А другие греки сбивают наших людей с пути истинного, показывая на собственном примере, как здорово терять время в пустых разговорах или детских играх атлетов.

Он затих, угрюмо уставившись в чашу с вином.

— Простите мою горячность, — проворчал он. — Признаюсь, меня нельзя назвать самым учтивым жителем Карфагена. Но эти вопросы касаются меня очень близко. Придать огню моего сына — все равно что вырвать из груди сердце! Но если боги потребуют, я беспрекословно подчинюсь. Здесь нет ничего смешного, тем более, что не только у нашего народа есть жестокие обычаи. Кельты сжигают пленников в плетеных клетках, Италийцы заставляют их биться друг с другом насмерть, а греки оставляют собственных младенцев на мусорных кучах на съедение собакам.

— А мальчик растет без матери? — невинно спросил Зопирион.

— Да нет, у него есть мать. Моя жена уехала погостить к родным в Мессану, и вернется нескоро.

— У тебя только одна жена?

— Конечно, с чего ты взял? Мы же не персы. К тому же, если бы люди могли брать столько жен, сколько могли себе позволить, богатые нахватали бы себе гораздо больше, чем нужно на самом деле. Тогда бедным ничего не оставалось бы, как вести целомудренную жизнь либо погрязнуть в тех омерзительных актах, которые так нравятся вам, грекам! — сердито смотрел на Зопириона Илазар. — Но хватит об этом. При нашей первой встрече вы завели разговор о какой-то миссии в Карфагене. Что у вас здесь за дела?

Инв принялся рассказывать о вербовке мастеров для Дионисия и выразил надежду, что Илазар сможет оказать им помощь в этом вопросе.

Илазар нахмурился.

— Вы говорите, в мирных целях? Я не доверяю этому хлыщу из крепости Ортигия, как не доверяю грекам вообще. Мне кажется, он, что он еще больший скряга, чем песчаный краб, и будет жрать до тех пор, пока способен двигать челюстями. Я знаю, вы — греки, и вам не по нраву скучный тяжелый труд и спокойное, миролюбивое создание уз взаимного доверия и честное выполнение обязательств, данных своему товарищу. Более того, вы всегда готовы быстро и безжалостно ринуться в атаку и построить свое благополучие на костях другого. Вы гордитесь своей культурой, однако во многих ваших городах каждый год происходит одно и то же: как только урожай собран, вы вооружаетесь копьями и щитами и, отправляетесь грабить самого удачливого из ваших соседей, сгоняя людей в рабство или попросту сея смерть. Как там в песне поется? — и Илазар запел мощным басом на прекрасном греческом языке.

Мое богатство — мое копье, мое состояние — мой меч.

Несу я пред собою щит из сыромятной кожи, —

Вот мои орудия: ими я пашу, и сею, и жну;

Я выжимаю сладкий виноград. Рабы, вы восхищайтесь мной!

— Разве это не жизненное кредо отменного пирата? Но вернемся к теме нашего разговора. За исключением нескольких мастеров, специализирующихся в строительстве жилых домов — они умеют создавать чертежи и делать расчеты, — я практически никого не знаю.

— Но, — начал Зопирион. Следующим словом, чуть было не сорвавшимся с их губ, было «Коринна», но юноша вовремя спохватился. — Абариш рассказывал, что ты работал на защитных сооружениях. Значит, ты должен быть в некоторой степени осведомлены о строительной науке и о мастерах.

— И что из этого? — проворчал карфагенянин. — Ты хочешь, чтобы я вывернулся наизнанку, фактически сделав за вас всю работу, указав вам конкретных людей. А мне-то что с того?

«Ага, вот теперь он высказался вполне конкретно», — подумал Зопирион и улыбнулся Инву. Тот тут же подхватил нить разговора.

— Ах, да, мы хотели предложить тебе за услуги определенную сумму, господин Илазар. Тебя устроит разумный процент с оклада людей, которых ты отыщешь для нас?

Илазар задумчиво почесал блошиный укус.

— Очень скользкое это слово — «разумный», — со зловещей улыбкой на лице произнес он. — Участие в подобном проекте не доставляет мне большой радости. Но если я не помогу вам, это сделает другой. Поэтому поговорим о гонораре. Скажем — заработную плату за первые три месяца?

— О боги, нет! — вскричал Инв. — Учитывая размер оклада, который предлагает Дионисий — две драхмы в день — он никогда не согласится выплачивать такой гонорар. У него и так слишком много расходов.

— Могу себе представить. Наверное, целая конюшня милашек-мальчишек? — пошел в наступление Илазар.

— На этот счет у вас неверная информация, — невозмутимо ответил Инв. — Он ведет трезвый и умеренный образ жизни, насколько я сам имел возможность наблюдать. Но управление городом требует чудовищных затрат.

— Хорошо, и сколько вы сами хотели мне предложить?

— Скажем, десять драхм за человека — 5-ти дневная заработная плата. Если ты найдешь десятерых, то в этом случае…

— Вы меня обижаете, клянусь зубами Танит! — вскричал Илазар. — Жалкие гроши! Мелочь в кружке у нищего! Я что, собака? Я грязный раб, работающий бесплатно? Да стоимость одних писем и то выше!

Зопирион дал знак прислуге, чтобы ему подлили вина, и откинулся на стуле, с интересом наблюдая за словесным поединком. Сгущались сумерки, над головами собравшихся то и дело проносились летучие мыши, а на небе загорелись звезды. Зопирион посчитал звезды и с задался вопросом, какая же из философских теорий о небесных светилах наиболее близка к истине. Он и раньше видел, как торгуются финикийцы, и прекрасно знал, что прежде, чем будет достигнуто соглашение может пройти и час, и несколько часов, а то и несколько дней. Финикийцы практически не занимались гимнастикой, не знали ни драмы, ни поэзии, ни науки или философии — ничего из того, что помогает человеку приятно и с пользой проводить досуг. Торговля (если не считать их варварской религии) была их основным развлечением.

Юноша смотрел на сидящего напротив него Илазара. Все внимание финикийца было поглощено одной целью: вытрясти из Инва все до последнего пенни, независимо от того, нужны ему деньги или нет. Чем дальше, тем большее отвращение испытывал к нему Зопирион. Причиной этому не в последнюю очередь было ожесточенное неприятие Илазаром всего греческого. В своих речах финикиец был не так уж и далек от истины, чтобы юноша мог ощущать себя комфортно в его обществе. Симпатии Зопириона, если отбросить обычные предрассудки, были на стороне сбежавшей от Илазара Коринны. Финикиец был не более, чем ворчливым, угрюмым, жадным невежей, и плюс ко всему, самодовольным религиозным фанатиком. С другой стороны, нельзя было и недооценивать его — умного, энергичного и предприимчивого, искренне любившего своего сына. Его грубоватая манера говорить была ничуть не хуже елейной и льстивой учтивости, присущей множеству финикийцев.

Торг продолжался до следующего утра. Не был он закончен и к завтраку. Наконец, Илазар вытер губы о край скатерти и знаком попросил слугу подлить ему воды.

— Я получил немалое удовольствие от нашего противостояния, господин Инв, — сказал он. — Но дела призывают меня, и мне нужно ехать на работы. Давайте остановимся на оплате первых двенадцати дней: половина будет выплачена после заключения вами договора о найме, а другую пусть ваш хозяин вышлет Абаришу в Мотию после того, как человек приступит к работе в Сиракузах. Согласны?

— Согласен, — Инв и Илазар ударили по рукам.

Илазар поднялся.

— Оставайтесь здесь, очень скоро начнут приходить люди. А я пошел.

Не прошло и часа, как в дверь дома Илазара постучался карфагенянин. Он назвался Азруилом из Фугги — строитель, специализирующийся в осадных механизмах.

Зопирион разговаривал с кандидатами. Для него это было внове. Поначалу ему не хотелось выносить окончательное решение. Юноша опасался: отсеяв слишком многих, они не смогут набрать нужное количество мастеров, которое устроило бы Дионисия. Нескольким из пришедших в первых рядах он рекомендовал вернуться домой и ждать результата собеседования и записал их имена и адреса.

Постепенно юноша набирался опыта и с удивлением обнаружил, может с легкостью распознавать любителей блефовать. В конце концов он заключил договоры с четырнадцатью строителями и отказал троим.

— Вот и весь список талантливых и знающих мастеров Карфагена, — сообщил Илазар на следующий день за завтраком. Кроме того, я мог бы вызвать сюда еще одного или двух, написав своим коллегам в Аттику или Тунис.

— Мне кажется, уже достаточно, — ответил Инв. — Когда мне придется заплатить обещанную Вам половину комиссионных, как раз подойдут к концу деньги, доверенные мне Дионисием. И даже если он решит продолжить вербовку, мне в любом случае придется возвращаться в Сиракузы за деньгами.

Илазар кивнул. Он стал почти сговорчивым.

— Значит, вы собираетесь отправиться в город в поисках корабля, на котором вернетесь домой. Советую обратиться к Бомилькару и сыновьям. У них прекрасные корабли, оборудованные каютами. И, что немаловажно, очень чистые. Старик Бомилькар смертельно ненавидел мышей, поэтому на каждом корабле они возят одну или несколько египетских кошек, что заметно облегчает положение.

Один из кораблей Бомилькара и сыновей готовился отплыть тремя днями позже. Инв забронировал места и вернулся сообщить своим товарищам приятную новость. В этот день хозяин дома решил остаться дома и вместе с дворецким занялся проверкой счетов.

— Завтра начинается праздник урожая, — оторвавшись от цифр, сообщил он. — Если у вас нет планов, готов показать вам религиозную процессию.

— Спасибо, господин, — ответил Зопирион и взглянул на Инва и Сеговака. Те, склонив головы, о чем то совещались. Наконец, они направились к выходу.

— Мы решили прогуляться по лавкам. Хотим привести нашим женщинам какие-нибудь милые вещицы.

Послеобеденное время Зопирион провел в играх с Ахирамом. Крепкий, смуглый и черноволосый мальчик понемногу привыкал к гостям дома. Мальчуган был очень разговорчивым, и несмотря на это, он очень нравился Зопириону, как нравились ему дети вообще.

Для своих лет Ахирам был прекрасно развит. Когда они играли в мяч, ребенок бросал и ловил его почти с той же ловкостью, что и Зопирион. Юноша был не очень ловким, а ребенок не по годам проворным, сообразительным и проворным, как кошка.

— Ты хочешь встретиться с мамой? — выбрав момент, когда никого не было рядом, спросил Зопирион.

— Отец говорит, что мама плохая: она сбежала от нас.

— А ты хочешь поехать к ней?

Ахирам серьезно раздумывал над ответом.

— Конечно, хочу. А когда мы поедем?

— Я не знаю. Но если ты никому об этом не расскажешь, то можно что-нибудь придумать.

После полудня вернулись Инв и Сеговак.

— Давай поговорим, Зопирион, — начал Инв. — И чтобы не создавать лишнего беспокойства, давай это сделаем на улице.

Илазар поднял глаза от свитков папируса и, ни слова не говоря, вернулся к работе. Путешественники вышли из дома направились к оливковой роще. Крестьяне били палками по веткам деревьев и собирали в корзины упавшие оливки.

— Не думаешь ли ты, что во время завтрашнего шествия тебе удастся ускользнуть вместе с ребенком? — сказал Инв.

Зопирион открыл от изумления рот.

— Почему? Я и не думал? Что? Что вы планируете?

— Если тебе удастся улизнуть, Сеговак будет ждать тебя на углу Шадапра и Без — это в двух кварталах от маршрута процессии. У него будет мул. Ты должен успеть выбраться за пределы города прежде, чем кто-нибудь схватится.

— А мне казалось, что вы не собирались мне помогать!

Сеговак спрятал в усах улыбку.

— Неужели ты думал, что мы не подставим плечо другу, да еще в такой романтической ситуации?

— Я… Не знаю, как и благодарить вас. Но что будет с вами?

— Все уже подготовлено. Мы с Сеговаком отплываем не на корабле Бомилькара, но днем раньше на греческом корабле. Естественно, Илазар ни о чем не подозревает.

— А что мне делать после того, как я выберусь из Карфагена?

— Далее следует действовать быстро! То, что будет происходить дальше, попадает непосредственно в сферу моей профессиональной деятельности. К счастью, в любом городе среди моих знакомых есть совершенно отвратительные типы. Ты двинешься по дороге, идущей вдоль берега моря к мысу Атики. Перейдешь реку Баграду — там есть брод недалеко от устья.

— И мне нужно попасть в Атику?

— Конечно же, нет. Тебе нужно отправиться к колдунье, живущей в пещере на мысе Атики.

— К кому?

— К колдунье. Колдунье Сафанбаал. Она тебя спрячет на несколько дней, пока мы не заберем вас.

— Зевс Олимпийский! А что, если она превратит меня в паука? Что тогда?

— О добрые боги! Конечно, нет! Это один из самых простых способов спрятать человека. И пусть тебя не беспокоит род ее деятельности. Вот тебе рекомендательный знак, по которому она узнает тебя.

Инв достал кусок кости, человеческой бедренной кости! — в этом Зопирион почти не сомневался — длиной около фута. С одной стороны была гладкая и закругленная головка сустава, другой же конец был неровно обломан. Юноша недоверчиво разглядывал кость.

— А как спасаться дальше?

— На третью ночь после похищения через Сицилию в Тир отплывает капитан Бостар.

— Что это за человек?

— Боюсь, не из лучших. Он контрабандист, в своих рейсах тайно заходит в гавани и срывает свой куш, не платя в них пошлины. Но, ввязавшись в столь отчаянное предприятие, не следует быть таким уж разборчивым.

Два стражника из охраны Илазара локтями, сапогами, дубинками и криками расчищали путь в толпе для хозяина и его гостей. Услышав в свой адрес немало криков и брани, получив немало пинков, они, наконец, вышли на улицу Ваала Хаммона. Илазар посадил Ахирама на плечи.

Зопирион был выше большинства карфагенян, и с легкостью наблюдал за происходящим. Инву повезло меньше. Зопирион периодически приподнимал стоящего перед ним карийца, чтобы тот мог хоть изредка бросить взгляд на процессию. По обе стороны улицы воины, вооруженные пиками — нечто вроде живой ограды — сдерживали поток людей.

Примерно час они стояли, не имея возможности даже подвинуться из опасения потерять свое место. Вдоль линии солдат сновали торговцы-разносчики, во весь голос предлагая свои товары.

— Горячие пироги! Чистая вода! Отменная кровяная колбаса! Разве можно отказаться от сушеного гороха? Два шекеля, передайте их назад! Папа, а когда начнется парад? Пальмовые ветви, воздайте хвалу богам! Свежие сардины! Амулеты на удачу! Ваш любимый бог! Изысканные жареные птички! Прекрасный виноград освежит вас! Гранаты! Артишоки! Прекрасные фетровые шляпы по последней моде! Горячие бисквиты! Папа, а когда начнется парад?

Прошел еще час, а они стояли на жаре и в пыли. У Зопириона заболели колени. Маленький Ахирам слегка посопротивлялся, немного поплакал, и заснул на руках у отца.

— Проклятые жрецы никогда не начинают вовремя, — проворчал он. — Если боги когда и оставят Республику, то только по причине медлительности их ленивых верующих. Они просто устанут ждать.

Наконец, ударили в гонг. За ним загремели фанфары. Торговцы поспешно удалились. По улице прошли люди, вооруженные вениками и совками, и оставили после себя клубы пыли.

Когда они удалились, ударили барабаны, загремели цимбалы, запели арфы, зазвенели цитры, завыли флейты и трубы. Аромат благовоний наполнил воздух. Из храма Без вышла первая группа участников парада.

Перед ней шествовал оркестр. Затем шли певцы и танцоры, которые приплясывали и подпрыгивали. Маленькие девочки бросали в толпу лепестки цветов. На специальных носилках вынесли позолоченную фигуру бога, ее сопровождала дюжина жрецов. Жрецы были в облачении из тонкой прозрачной ткани, надетом поверх белых набедренных повязок. Их выбритые головы покрывали легкие газовые шляпы, формой напоминающие перевернутые ведра.

Бог — танцующий карлик с длинной бородой и крючковатым носом — был наг, если не считать львиной шкуры, перекинутой через плечо. Носилки были украшены по углам плюмажами из страусовых перьев, покачивающихся в такт движению. Позади двигались остальные служители храма: размахивали кадилами жрецы, оставляя в воздухе голубые облачка ароматно-сладкого дыма; шли служители, приносящие жертвы, фонарщики, брадобреи и монахи, храмовые рабы и невольники.

Толпа криками и аплодисментами приветствовала бога радости и веселья. Далее шествовала еще одна группа музыкантов, а за ней двигалась платформа Ишмуна-целителя. На ней длиннобородый бог в длиннополых одеждах сидел на золоченой колеснице, запряженной четырьмя мулами. Руки бога были подняты в приветственном жесте. Он благословлял собравшихся. Вдоль платформы шествовали жрецы — забинтованные, с руками на перевязи, некоторые опирались на палки и изображали хромых, то есть демонстрировали болезни, от которых бог излечивает своих последователей. А за платформой шли служители храма низшего ранга. В этот день даже самый жалкий служитель храма находился в лучах славы.

Еще сильнее разносится аромат благовоний, еще громче звенит музыка.

Следующая группа посвящается Хийону, божественному мастеру, изображенному кующим на своей наковальне. В его кузнице горел настоящий огонь. Жрецы, сопровождающие божество, несли орудия для обработки дерева, камня, кожи и металла.

За ним шел Драконт с хвостом рыбы. Один из жрецов, облаченный в переливающийся радужный наряд, своими движениями изображал рыбку, а другие, одетые в сине-зеленые плащи, будто волны, раскачивались взад и вперед. Хорошенькие жрицы в зеленых тонких накидках брызгали в толпу ароматной водой из золотой чаши.

Дальше шел Курзор, моряк и изобретатель. Жрецы тащили платформу, сделанную в виде рыбацкой лодки на колесах. В ней за столом сидел Курзор и чинил сложный прибор с колесиками и рычагами.

Но пока в шествии участвовали только младшие боги. Зопирион толкнул локтем Инва и взглядом указал на Ахирама, сидящего у отца на шее. По обе стороны от хозяина стояли его стражники. Юноша не видел ни одного шанса. Как без борьбы увести отсюда мальчика? Численное преимущество явно на стороне Илазара, да к тому же толпа… Достаточно одного крика Илазара «Хватайте вора-грека!», как его разорвут на мелкие кусочки.

Инв посмотрел в сторону ребенка и пожал плечами.

— Очевидно, сами боги Карфагена сегодня стоят на страже. Очень жаль, что Сеговак ни за что пропустит процессию.

В толпе все громче раздавались одобрительные крики, они сменялись молитвами и церковными гимнами. Впереди показалась платформа Мелькарта, запряженная белыми лошадьми. Герой стоял, завернувшись в львиную шкуру. Зопирион с удивлением заметил, что шкура была настоящая! В одной руке он держал меч, а в другой голову демонессы Масисабал, будто на самом деле истекающей кровью. Впереди босиком шествовал отряд преданных в наброшенных на плечи искусно вышитых накидках. Держа перед собой свитки, они нараспев читали легенды о подвигах Мелькарта.

За ним следовала платформа Решефа. Ее тянули два черных вола. А сзади вели белого осла: его собирались принести в жертву в конце праздника. Бог был изображен стоящим на быке, на его голове был рогатый шлем. В одной руке Решеф держал боевой топор, а в другой были зажаты три молнии. На высоких шестах жрецы несли его эмблемы: серебряная стрела-зигзаг — удары молний — и серебряный гриф с распростертыми крыльями на черной ткани, символизирующей грозовое небо.

Группа служителей Мефера несла скульптуру бога, который был представлен в виде укрощающего быка безбородого юноши, одетого в персидские брюки и плащ. Несмотря на яркий дневной свет, сопровождающие бога жрецы несли горящие факелы. Два жреца шли нагими, надев на головы львиные маски, и несли на плечах живых питонов.

А потом перед взорами собравшихся проплыла платформа Анафы — богини-воина. Богиня ехала верхом на льве, держа в правой руке щит и копье, а в левой боевой топор. Ее шею украшало ожерелье из отрубленных человеческих голов. Позади ее платформы вели старого полуслепого льва. В руках у жрецов были копья и щиты, которыми они звенели в такт шагам.

От сводящего с ума ритма «кланг — шаг — кланг — шаг» Зопириону захотелось закричать или ударить первого попавшегося под руку. Из-за линии солдат, вооруженных копьями, вырвался человек и с пронзительными криками и пеной на губах бросился к платформе с божеством. Бросившийся вдогонку командир размозжил ему голову боевым топором. Тело оттащили к первым рядам зрителей и оставили лежать в луже крови. Процессия же шла своим чередом.

Далее шел Ил, сидящий в колеснице, запряженной двумя красными буйволами. Жрецы несли на шестах эмблемы: на стяге были изображены рога быка, диск восходящего солнца и длинные голубые ленты, символизирующие реки.

За ним шла Астарта. Толпа изрыгала оглушительные радостные вопли. Богиню окружала самая большая группа экзотического вида жрецов. Некоторые из них, с накрашенными зеленым веками, бешено скакали в священном танце, их юбки то и дело задирались до пояса, открывая гениталии на обозрение толпе. Другие играли с прикрепленными спереди фаллосами из раскрашенной кожи длиной два — три локтя. Двигались в танце храмовые проститутки, одетые в вышитые одежды, которые то и дело распахивали, демонстрируя обнаженное тело и крошечные цветочки, вплетенные в волосы лобка. Покачивая бедрами, шли размалеванные мальчики.

Толпа взвыла от удовольствия, громко изрыгая сквернословия. Зопирион толкнул локтем Илазара, и, встретившись с ним глазами, указал на накрашенных мальчиков. Илазар что-то сказал в ответ, из чего юноша расслышал только конец фразы:

— …но ведь это религия!.

Неожиданно странные движения привлекли внимание Зопириона. Прямо за его спиной, прислонившись к стене, совокуплялись мужчина и женщина. Соседи поддерживали их одобрительными возгласами. Забыв обо всем, они задрожали от экстаза, вздохнули и обмякли, приоткрыв рты и опустив веки. Казалось, что весь мир для них отсутствовал.

В роли богини Астарты выступала обыкновенная женщина. В разноцветном платье, скроенном так, чтобы выставить напоказ ее тело, она небрежно стояла на платформе и посылала в толпу поцелуи. Жрецы несли серебряные шары с остриями пик — символ планеты Венеры — и сделанные из драгоценных металлов и украшенные драгоценными камнями сексуальные символы.

В воздухе висели облака пыли, и раздавался сильный аромат благовоний. Зопирион закашлялся и в который раз взглянул на Ахирама. Мальчик обхватил ногами шею отца, а руками крепко держался за его бороду. Зопирион не видел иного способа вызволить его, кроме открытого нападения.

Толпа затихла: приближались великие боги Карфагена. Торжественным шествием приближались жрецы Танит с золотыми и серебряными повязками вокруг головы. В колесницу богини луны были впряжены очень странные животные: очень похожие на мулов, они были покрыты узкими белыми и черными полосками. Они шарахались, подпрыгивали и нервно дергали узду, за которую их вела под уздцы пара здоровенных негров. Платье богини было украшено серыми голубиными перьями. В отвратительных страшных масках вокруг колесницы прыгали жрецы, отпугивая демонов. Другие жрецы несли шесты с символами богини — голубями, пальмовыми ветвями, серебряным лунным полумесяцем и золотыми гранатами и хором распевали священные гимны.

За ней появилась платформа с величайшим из богов, Ваалом Хаммоном. Он сидел на троне, положив руки на подлокотники, вырезанные в форме голов баранов. Длинная борода свисала до пояса, а на голове были витые бараньи рога. Головы одних жрецов были повязаны золотыми лентами, на других были украшенные перьями уборы, на третьих высокие остроконечные шляпы.

Толпа взревела. Каждый пытался пасть ниц, несмотря на то, что сделать это было практически невозможно из-за ужасной давки.

После Ваала Хаммона прошли несколько младших богов. Некоторых сопровождали евнухи; других — жрецы, которые шествовали нагими и награждали друг друга ударами хлыста или наносили себе ножевые раны. Среди них были немногочисленные группы, больше похожие на сборища колдунов — их участники несли на шестах человеческие черепа и головы животных. Негры выбивали на гулких барабанах сложные ритмы, а между ними скакал и пританцовывал вымазанный пеплом шаман.

Последним показался Адонис, бог урожая. В этот день почетное место предназначалось ему. Перед его носилками вели на цепях диких свиней, а сами носилки больше напоминали похоронные дроги. На них лежало на спине выкрашенное белой краской тело мертвой собаки. В верхней части скульптуры были вставлены в специальные отверстия сотни колосьев пшеницы. Перед носилками шел хор, одетые в грубые власяницы и посыпанные пеплом жрецы пели мертвой собаке погребальные песни. А вслед за носилками шел второй хор — жрецы пели радостные гимны в честь ее воскресения.

Следом за Адонисом прошли служители и рабочие храмов, и воины подняли копья, разрешая тысячам простых карфагенян присоединиться к процессии. Улица была переполнена, словно река в половодье.

— Нам следовало бы отправиться за остальными и совершить молебен в одном из храмов, но мальчик устал. Давайте вернемся домой, — произнес Илазар.

— У меня есть кое-какие дела. Присоединюсь к вам позже, — сказал Инв.

Вскоре после того, как Зопирион возвратился в дом Илазара, туда же пришел и кельт с бутылкой вина под мышкой, насвистывая дикую кельтскую мелодию.

— Клянусь рогами Кернунна! — сказал он. — Я совершенно без сил, таскаюсь целый день по холмам с этим кувшином, а ведь стоит такая жара! Одна надежда, что за обедом мне удастся распробовать вкус этого вина! Господин Илазар, довожу до твоего сведения, что наш друг Инв сегодня не будет обедать дома. Полагаю, что от вида девушек, покачивающих славными розовыми сосками, у него появились кое-какие идеи. Зопирион, мой мальчик, можно тебя на пару слов?

— Очень плохо, что ты не смог увести мальчика во время процессии. Но, вероятно, так будет даже лучше.

— Как так?

— В этом кувшине с вином достаточно сонного зелья, чтобы усыпить весь дом. Так что не советую тебе пить его за обедом. Делай вид, что пьешь. Мне пришлось принести его домой, ведь я умею править колесницей Илазара, а он — нет. С ним мы встретимся у начала городской стены. Там он будет ждать нас вместе с мулом.

— Значит, вы хотите украсть у Илазара..

— Просто возьмем взаймы, дорогой мой, взаймы. И слушай, что я тебе скажу…

В восточной части небосклона взошла почти полная луна. На освещенном лунным светом дворике царило безмолвие, не считая поскрипывания сверчка. Зопирион приоткрыл дверь в комнату мальчика и проскользнул внутрь. В комнате, где неярко мерцал лунный свет, раздавалось тихое дыхание: медленное и тяжелое, с храпом и присвистом, и легкое и быстрое.

В темноте Зопирион ничего не видел, если не считать двух темных теней, выделявшихся на фоне светлой штукатурки стен и цементного пола. Одна из них принадлежала няне-негритянке, спавшей на соломенном тюфяке. Другая — уснувшему в кроватке Ахираму. Зопирион направился туда, где предположительно находилась кроватка мальчика, но споткнулся о незаметную в темноте подставку для лампы. С ужасным грохотом она покачнулась, и лампа медленно начала падать. Совершив в полной темноте дикий прыжок, Зопирион успел поймать ее. Юноша осторожно поставил ее на место и замер весь в поту, проклиная собственную неловкость. Стояла прохладная африканская ночь. Зопирион ждал, пока успокоится яростно бьющееся сердце.

Неожиданно из одной из теней раздалось ворчание. Спящий заворочался и перевернулся на другой бок. Сердце Зопириона готово было выскочить наружу. Очевидно, это была няня. Именно к ней и направлялся юноша, прежде чем в темноте он наскочил на лампу. Несмотря на то, что Сеговак умудрился-таки угостить ее чашей вина с сонным зельем, Зопирион содрогнулся от одной мысли о том, что могло бы случиться, если бы он по ошибке попытался взять ее на руки и вынести из спальни.

Он подошел к другой тени. Здесь уже точно спал Ахирам, посасывая во сне большой палец. Глубоко вздохнув, Зопирион взял мальчика вместе с одеялом на руки. Малыш не проснулся. Юноша направился к выходу из комнаты, обошел лампу и тихо распахнул дверь.

Во дворе царила тишина, был слышен только легкий шорох — это Сеговак гладил сторожевого пса Илазара.

— Он только что сожрал всю колбасу, которую я принес, — прошептал кельт. — Если он залает, когда мы будем уходить, придется начинать все сначала. Пошли.

Беглецы открыли дверь на улицу. Задрав голову и повиливая хвостом, она спокойно стояла в сторонке и удивленно поглядывала на них. Сеговак прикрыл за ними дверь, взял вещи и быстрым шагом направился в конюшню.

Ахирам пошевелился.

— Что… Куда мы идем, господин Зопирион, — пробормотал он.

— К твоей маме. Будь молодцом, веди себя тихо.

Ахирам на снова погрузился в сон на руках у Зопириона. В это время Сеговак запрягал в колесницу Илазара пару черных жеребцов.

— Чума побери финикийскую манеру запрягать! Все ремешки переплетены с точностью до наоборот! Но даже с такой упряжью этим тварям не удастся пуститься в галоп без нас.

Наконец, несмотря на все сопротивление лошадей, которые и сейчас били копытами, бешено вращали глазами и пряли ушами, колесница была готова. В ней сидел Зопирион с мальчиком на руках, лежали вещи и моток веревки.

— А теперь, красавицы, постарайтесь не огорчить меня в дороге. Больше мне от вас ничего не надо, — напутствовал лошадей Сеговак.

Кельт дернул поводья, и лошади шагом двинулись в путь. Зопирион подавил желание попросить Сеговака пустить их галопом.

Когда похитители оставили за собой несколько плетров, Сеговак щелкнул языком, и лошади перешли на рысь.

— Мои дорогие, до чего же вы хороши, — хриплым шепотом похвалил он. — Если бы мне удалось взять вас с собой на наш крошечный корабль! Но этого никогда не случится, никогда.

— Уже нет необходимости говорить шепотом. Куда мы едем? — спросил Зопирион.

— Инв говорил, что участок стены, идущий вдоль озера Арианы не слишком охраняется: под ней обрываются в озеро недоступные отвесные скалы. Здесь можно подняться только на крыльях. Но, имея крылья, к чему искать ворота? Можно перелететь в любом месте! За этим участком стена поворачивает на юг и идет вдоль широкого перешейка. Здесь он и будет ждать нас.

— Ты знаешь туда дорогу?

— Нет, но умею ориентироваться по звездам. С божьей помощью, мы доберемся туда.

Но оказалось, что легче сказать, чем сделать. Дороги Мегары описывали вокруг холма широкие круги. Сеговак пытался придерживаться направления на юго-запад. Но чуть ли не все дороги, на первый взгляд ведущие в этом направлении, сворачивали на запад или вели прямо к дому Илазара, где беглецов ждала верная смерть. Сеговак по-кельтски изрыгал проклятия, разворачивался, возвращался назад, и все начиналось заново. Зопирион, вытянув шею, пристально вглядывался вдаль. Несмотря на то, что их приключение началось около полуночи, при таком положении дел вполне могло оказаться, что восход солнца настигнет их раньше, чем они доберутся до цели.

Проснулся Ахирам и засыпал их вопросами.

— Где моя мама?.. Отлично, так когда же мы ее увидим?.. Почему ты не знаешь?.. А мы возьмем с собой папу?.. Почему не возьмем?.. И почему мне нельзя говорить?

Наконец, впереди показались очертания городской стены: Длинная черная зубчатая тень вырисовывалась на фоне темно-синего звездного неба. Месяц висел низко над горизонтом. Сеговак потянул поводья, и лошади перешли на шаг. Кельт тихо и ласково похвалил их.

Колесница остановилась около стены высотой около тридцати локтей. Кельт привязал поводья лошадей к растущей у дороги пальме.

— Возьми свой багаж, но оставь кладь Инва и мою. Я возьму веревку. Теперь ты понял, почему я не взял белых лошадей? Здесь они были бы также заметны, как и тюльпан в корзине с углем.

Сеговак повел Зопириона с мальчиком вдоль стены. Им пришлось пройти несколько плетров, прежде чем впереди показалась лестница, ведущая на стену.

— Взгляну, что там. А вы подождите меня здесь, в тени. Если боги будут милостивы, то вскоре пройдет часовой. И тогда мы просчитаем до пятисот и перейдем через стену. В противном случае он сможет появиться в любой момент.

Сеговак разулся и начал подниматься по каменным ступеням. Высокий и крепкий мужчина, он двигался поразительно тихо.

Потекли минуты ожидания. Ахирам окончательно проснулся, и Зопириону стоило немалых трудов убеждать его хранить молчание. Зопирион даже и не пытался шлепнуть малыша или пригрозить ему наказанием, он боялся, что Ахирам расплачется или просто убежит.

Вернулся Сеговак. Кельт спустился со стены, легко, как облачко.

— Здесь вообще нет часовых. — прошептал он. — Иными словами, не стоит ждать до рассвета, чтобы встретиться с ними. Так что, дорогой Зопирион, пора двигаться в путь.

Они двинулись вверх по ступенькам, и, слегка запыхавшись вышли на стену. Насколько хватало глаз, на широкой дороге, идущей по вершине стены, не было видно ни одного часового.

Далеко вправо, месяц нарисовал широкую серебряную дорожку на спокойной глади озера Ариана. Где-то далеко завыл шакал.

Сеговак высунул голову в амбразуру бруствера стены и тихонько свистнул. Снизу раздался ответный свист. Сеговак сделал петлю на конце веревки.

— Сначала ты, друг мой, — сказал он, надевая петлю на пояс Зопириона.

— А как же ты? И кому мне придется заплатить за помощь? И что мне делать с мулом?

— Не стоит беспокоиться о такой ерунде, как деньги. За наше исчезновение платит Дионисий, хотя он, бедняга, и не подозревает об этом. Если хочешь, можешь отдать мула колдунье. А теперь надо спускаться. Уцепись за бруствер… Теперь перенеси свой вес на веревку, постепенно… Хорошо. Крепко упрись ногами в стену.

Сеговак закрепил веревку, обернув ее дважды вокруг зубца бруствера. Теперь он мог опускать веревку постепенно и без лишних усилий. Зопириону казалось, что прошло несколько часов с момента, как он начал спуск со стены. Хорошо еще, что внизу в темноте не было видно ничего, кроме неясных очертаний деревьев и кустов. Чем длиннее становилась веревка, тем сильнее она начинала дрожать и вибрировать, тем труднее было юноше упираться ногами в каменную кладку стены.

Наконец, он ступил ногами на твердую землю. Инв помог юноше высвободиться из веревочной петли и обвязал ее вокруг своего пояса.

— Встретимся в Сиракузах. Там стоит мул, его зовут Яф, — прошептал он и, оглянувшись, взглянул наверх. — Готов!

Дюйм за дюймом он начал подниматься. Он продвигался намного медленнее Зопириона, несмотря на то, что был легче. После нескольких рывков Сеговак был вынужден останавливаться, оборачивать веревку вокруг зубца и отдыхать.

Зопирион разглядел в темноте мула. Животное, привязанное к кусту, успело сжевать почти всю зелень, до которой только могло дотянуться. На его спине было седло с ременной петлей сзади, к которой Зопирион пристегнул свой дорожный мешок.

Инв был почти на самом верху стены. Последний отрезок подъема он преодолел, подтягиваясь на руках. На мгновение застыла тишина, потом раздался шорох веревки о стену.

— Господин Зопирион! Вы там? Мне страшно! Я бьюсь о стену! — раздался детский голос.

Ахирам спустился очень быстро, и стоящий внизу Зопирион поймал его. Мальчик сидел в искусно сплетенном из конца веревки сиденье.

Не успел юноша отвязать его, как сверху раздался свист. Затем послышался топот ног, спускающихся по лестнице с другой стороны стены. Потом заскрипели колеса и раздался цокот копыт, который вскоре затих вдали. И одновременно по дороге на стене сначала далеко, а потом все ближе затопали сапоги, звякнули металлические детали амуниции, и раздался крик часового.

— Стой! Кто идет?

Зопирион побелевшими от напряжения пальцами пытался развязать узел на веревке, но его друзья потрудились на славу. Не раздумывая, он выхватил короткий меч, висящий у него на поясе, и отрезал веревку. И вовремя: в тот же миг ее потащили наверх. По стене с противоположной стороны приближалась другая пара ног. До Зопириона донеслись несколько фраз, сказанных по-финикийски:

— Кто там?

— Кто-то перелез через стену!

— В город или из города?

— Похоже, уехала колесница.

— Последи за веревкой!

— Что-нибудь видно внизу?

Зопирион посадил Ахирама на спину мула, отвязал последнего, сам взгромоздился позади мальчика.

— Вперед! — сжав коленями бока мула и хлопнув животное вожжами по спине, скомандовал он.

Не переставая жевать, мул остался стоять, как стоял. Зопирион еще и еще ударял пятками по бокам и хлопал вожжами, но безрезультатно. Прикрикнуть на животное он не осмеливался. Мысль о том, не уколоть ли упрямое животное острием меча, ввергла его в сомнения: будучи пифагорейцем, он привык по-доброму относиться к животным.

— Внизу кто-то есть! — послышалось сверху.

— Кто же?

— Не могу разглядеть!

— Пальни-ка в них, а я подниму стражу!

Шаги удалились. Наступила тишина, которую нарушили лишь слабое жужжание ночного насекомого, свист ветра, да смачный шлепок прямо за спиной Зопириона. Камень, выпущенный из пращи, ударил Яфа прямо по крупу. Заревев от боли и ярости, мул пустился вскачь. Одной рукой Зопирион крепко прижимал к себе Ахирама, а другой ухватился за луку седла. Спустя некоторое время они выехали на прибрежную дорогу и резвым галопом помчались в Утику.