XXXIX

«Свидетельство.

Настоящее свидетельство выдано Соколовой Светлане Александровне… в том, что она обучалась… и обнаружила при отличном поведении…»

Такие важные документы не полагается складывать — нужно бережно свернуть трубочкой, чтобы не помялись.

Семиклассницы в белых с крылышками парадных фартучках чинно выходят из школы и усаживаются на скамейку во дворе. Не хочется сразу расходиться по домам, хочется еще немножко побыть вместе. Кроме того, необходимо развернуть хрустящие трубочки и, оберегая от теплого июньского ветерка, наглядеться всласть.

Необходимо также заглянуть и в соседние свидетельства об окончании. Об отметках приблизительно девочки, разумеется, знали еще до окончания экзаменов. Могли быть сомнения насчет письменных работ. Теперь отметки выписаны все одна под другой на листе матовой бумаги, и никакая надпись, высеченная на камне, не может быть более неизменяемой и прочной.

— Мушка, покажи!

Светлана с уважением любуется отметками Черненькой Мухи. Собственно говоря, не нужно было и выписывать все эти пятерки одну под другой… Написать сверху «пять», а дальше ставить кавычки против каждого предмета — и здесь, мол, то же самое.

Странное существо — человек. Ненасытное, ничем не удовлетворяющееся. Еще в пятом классе избавиться от троек было почти целью Светланиной жизни, они далее по ночам снились, тройки!

Свою фамилию в классном журнале Светлана находила издалека. Она стояла между Пчелкиной Марусей и Солнцевой Галей. Сверху и снизу, над Светланой и под Светланой, рядами, как на параде, — великолепные пятерки. Бок о бок с ними иногда, ну просто для разнообразия, тоже очень красивые четверки стоят. У четверок прямодушный и мужественный вид. Пятерки энергичным росчерком наверху напоминают лихих матросов с развевающимися ленточками бескозырок… А против фамилии Соколовой Светланы одна за другой, злобно подпрыгивая, несутся тройки. Не одни тройки, разумеется… Стоп! — говорят им четверки по географии и по немецкому. Стоп! Это вклинился лихой матросик — естествознание. По физкультуре и пению, конечно, тоже было пять, но ведь это не основные предметы.

А в прошлом году, зайдя зачем-то в учительскую, Светлана увидела Ивана Ивановича, а перед ним классный журнал. Ого! Проставляет четвертные отметки…

Не бывает глаз более зорких, чем глаза школьницы, заглядывающей в классный журнал за спиной учителя. Они — как глаза снайпера, у которого винтовка с оптическим прицелом.

Но — странное дело! — оптический прицел отказал. Светлана не могла найти свою фамилию на привычном месте, ее не удалось найти по отметкам.

Мухины пятерки… Галины пятерки… А где же злобные тройки, скачущие между ними? Вместо округлых линий — прямые. Четверка за русский письменный, две четверки за математику. Светлана даже не сразу сообразила, что это именно ее ряд.

А теперь кажется, что и четверки нарушают красоту. Не мужественными и прямодушными кажутся они, а ограниченными и несколько даже туповатыми.

— Жалко, что четверки, приняли бы тебя без экзаменов! — шепчет Галя, обнимая подругу.

Светлана чувствует, что Галя охотно отдала бы ей не-достающие пятерки. Гале они не так нужны: она просто переходит в восьмой, а Светлане пригодились бы для педагогического училища.

Между прочим, Нюра Попова уже после экзаменов вдруг решила не кончать десятилетку, а тоже идти в педучилище вместе со Светланой. Невозможно представить себе Нюру обучающей ребят. Впрочем, может быть, войдя в класс, она сразу начнет по-деловому: «Ребята, шпаргалки делаются так: берут очень тонкий и узкий клочок бумаги…»

— Вот эта четверка досадная, — показывает Светлана, — случайная, могло бы ее и не быть. Вот эта — ленью моей рождена, а эта, — она ласково улыбается, — трудовая четверочка, потом и кровью добытая!

— По алгебре? — спрашивает Галя.

— Да, по алгебре.

У четверки по алгебре есть своя история. Перед весенними каникулами Иван Иванович предложил Светлане, кроме дополнительных занятий в школе, приходить к нему заниматься на дом, чтобы, как он сказал, «перед расставаньем проверить прочность фундамента математических знаний».

Когда Светлана пришла к нему в первый раз, ее очень поразило, что, кроме «Ивана Ивановича» для трепещущих школьниц, он был еще «Ваней» для жены, «папой» для хорошенькой дочери-студентки и. «дедушкой» для очень симпатичных и совершенно бесстрашных внучат.

Когда кто-нибудь появлялся в доме, после первых слов, обращенных к гостю: «добрый день», «вечер» или «утро», третьим и четвертым словами у жены Ивана Ивановича были «Хотите чаю?»

Вне зависимости от ответа чайник, всегда очень горячий, подавался на стол.

Казалось, что в недрах квартиры, как на вокзале, всегда имеется бак с кипящей водой. Приветливая и шумная семья Ивана Ивановича была такой же неожиданностью для Светланы, как одинокая комната Натальи Николаевны. Не было у Натальи Николаевны внучат, а уж так подходило бы ей быть бабушкой!

А Ивану Ивановичу подходило бы сидеть в строгом холостяцком кабинете и проверять тетради, прихлебывая из стакана остывший, очень крепкий чай (крепкого чая он как раз и не пил, жена наливала ему совсем слабый — из-за сердца).

Перед самыми экзаменами девочки, рассуждая после уроков о Светланиных делах, говорили, что хорошо бы ей получить по всем предметам пятерки — легко было бы поступить в педагогическое училище, не пришлось бы заниматься летом, а то похудела даже — так старается!

— По математике у Соколовой во всяком случае будет пять! — каким-то особенным голосом, «со значением», заметила Туся Цветаева.

— По геометрии — может быть, а по алгебре сомневаюсь, — ответила Светлана.

— Можешь не сомневаться, что на экзамене пятерку получишь, — сказала Туся: — ведь спрашивать-то тебя будет Иван Иванович!

Светлана защелкнула портфель и весело ответила, идя к двери:

— Вот если бы Иван Иванович не спрашивал на экзамене, а отвечал, я бы не сомневалась, что он ответит на пятерку, но ведь отвечать-то, Тусенька, буду я!

Она услышала из коридора, как Туся говорила в классе:

— Светлана очень изменилась. Еще в прошлом году она мне за такие слова глаза бы выцарапала. Правда, Мушка?

На что Муха Черная отозвалась кротким голоском:

— Светлана хочет стать педагогом. Должна же она уметь обращаться с трудными детьми!

Девочки в классе засмеялись.

Молодец Мушка! Вот кому стоит пойти на юридический факультет или в Институт международных отношений. Умеет она вежливым голосом говорить ядовитые вещи.

С этого дня Тусю Цветаеву стали называть «трудным ребенком».

На письменном экзамене по алгебре Светлана и Туся сделали одну и ту же ошибку. Не грубую ошибку, но все-таки… Обе старались поправить дело устным ответом. И обе немножко запутались в вычислениях. Не очень запутались, но все-таки…

При снисходительном отношении экзаменатора можно бы всем этим пренебречь и решить, что знают обе девочки на пятерки. А при строгом отношении экзаменатора…

— Вот увидите, у меня будет по алгебре четыре, а у Соколовой пять! — говорила девочкам Туся.

Светлану волновала отметка по алгебре. Странно сказать, но она даже боялась пятерки. Теперь, разглядывая Светланино свидетельство об окончании семилетки, Туся заметила, даже с сочувствием, хотя и свысока:

— Мог бы тебе все-таки Иван Иванович пять поставить.

Светлана спросила:

— А тебе?

— Мне это, в конце концов, не так важно, а тебе, поскольку ты поступаешь в педагогическое училище…

— …заранее было бы полезно научиться, как завышают отметки, ты это хочешь сказать? — докончила Светлана.

Все засмеялись — и Светлана первая.

Почему Туся раздражала ее прежде, а теперь нет?

Что изменилось? Кто изменился? Туся — очень мало. Во всяком случае, все, что было в ней неприятного, осталось. Не только осталось — неприятные черты ее характера как будто растут вместе с ней.

А ведь училась в школе семь лет, были хорошие учителя… Значит, не все может сделать школа?

Многие девочки в будущем году собираются вступать в комсомол. Туся не хочет.

— Вот еще! — говорила она Нюре Поповой. — Надают разных поручений, а мне заниматься нужно, я хочу кончить с медалью.

Она способная. Конечно, кончит с медалью. И в жизнь пойдет такая — все для себя.

Она не раздражает, потому что ее жалко. Ведь Тусе всего четырнадцать лет. Когда ей было два года — девочки рассказывали, — Тусина мама спрашивала дочку:

«Где общее солнце?»

Туся поднимала руку, показывая на небо.

«А где папино и мамино солнце?»

И Туся тыкала себя пальцем в грудь.

Четырнадцать лет вращались папа и мама вокруг этого небольшого светила. И других, по мере возможности, заставляли вращаться: домашнюю работницу, тетушка есть у них какая-то… Кроме того, маленькие планетки — Тусины ближайшие подруги. Нюра Попова, например, считает Тусю чуть ли не гениальной.

Что же будет потом, когда Туся поймет, что Вселенная устроена совсем не так? А если не поймет, проживет свой век, не познакомившись с начатками космографии?

Подошли девочки из четвертого «Г» — Маша, Рита и Катя:

— Здравствуй, Светлана!

Они с уважением разглядывали Светланины пятерки и четверки.

— Светлана, так ты окончательно в училище от нас уйдешь?

— Окончательно.

Катя вздохнула:

— Жалко.

Светлана спросила:

— А вы зачем сегодня в школу пришли?

— Мы знали, что у вас сегодня последний день, — сказала Рита. — Завтра в лагерь уезжаем. Хотели попрощаться.

— Светлана, а Олечка к тебе заходит? — спросила Маша.

— Заходит. И я у нее часто бываю.

— Светлана, а ты будешь в школу к нам иногда?..

— Буду, конечно.

Из школы вышел Иван Иванович и подсел на скамейку:

— Как дела, восьмиклассницы?

Маленькие девочки, застеснявшись, стали прощаться. Светлана поцеловала каждую в лоб и ласково смотрела им вслед. Шесть туго заплетенных косичек на пестрых, уже не форменных платьях…

Ну, а эти девочки изменились или нет? Так хотелось поскорее переделать и Катю и Риту! Переделать не удалось, но все-таки Рита не такая сонная и равнодушная, как была осенью. Благополучно перешла в пятый класс. Может быть, просто потому, что в первую смену ей стало легче учиться? Катя меньше ошибок делает в диктанте. И опять-таки неизвестно, по какой причине, потому что было много причин. Весной Катя ходила на дополнительные занятия… Но, может быть, все-таки хоть чуточку повлияло и то, что она много стала читать?

Иван Иванович сказал:

— Будут скучать без тебя.

— Мы тоже, — почти в один голос сказали Мухи и Галя.

— Я тоже, — добавил Иван Иванович.

Пошутил или серьезно? Может быть, и не пошутил…

— Куда летом едешь, Светлана?

— Еще не знаю, Иван Иванович. Меня Зинаида Львовна звала к себе, и в лагерь хочется с детским домом напоследок, но ведь экзамены…

— Поезжай. Сначала отдохни, потом будешь готовиться. Со следующей недели ко мне, милости просим, как прежде, по вторникам и пятницам. Я весь июль буду в Москве.

— Спасибо, Иван Иванович, мне даже неловко…

— А ты без церемоний.

Когда он ушел, Светлана задумалась, не слушая, о чем болтают подруги. Почему она решила стать учительницей? Хотела быть такой же, как мама. А потом из-за Ивана Ивановича тоже.

Такой, как мама и как Иван Иванович, стать невозможно. Да и не нужно подражать. Надо найти свое. Но найти свое не так-то просто. Идеальным педагогом стать трудно. Да и много ли их, идеальных педагогов? Гораздо больше совсем не идеальных, но которые тоже очень нужны, потому что они очень любят свое дело.

Взять, например, нашу Тамару Владимировну. Теперь, когда сама постарше стала, понимаешь, как часто Тамара Владимировна терялась в трудных случаях, не знала, как поступить, призывала себе на помощь авторитет директора детского дома. А в то же время сколько тепла она давала ребятам, как по-матерински радовалась и печалилась за них!..

Как жалко было переходить к другой воспитательнице, в старшую группу… Та была, может быть, даже лучшим педагогом, но посуше.

И как жалко будет теперь, совсем уходя из детского дома, расставаться с Тамарой Владимировной!

Светлане вдруг вспомнились торжественные слова Ивана Ивановича: «В 1951 году Светлана Соколова начнет преподавать в начальной школе». Через три года… Забавно… Невероятно! Впрочем, через три года — ведь это очень много! Ничего, научусь…

Светлана вдруг представила себя не молоденькой, начинающей, а опытной учительницей со стажем. И пусть матери приходят к ней в школу за советом.

Предположим, зашла бы к Светлане в учительскую мать Туси Цветаевой.

«Товарищ Цветаева, — сказала бы Светлана, — вы неправильно воспитываете вашу дочь. Любовь к ребенку должна быть требовательной любовью. А вы балуете Тусю, вы стараетесь как можно лучше накормить и одеть ее и думаете, что это все. Что бы Туся ни сделала, даже если она явно неправа, вы всегда защищаете ее». И так далее, и так далее… Можно будет даже упомянуть про их домашнюю солнечную систему: мне девочки, мол, рассказывали (собственно, рассказывала Нюра Попова, но выдавать ее будет нельзя). После этого тяжелого разговора с неясными результатами пускай войдет в учительскую мать Гали Солнцевой. С ней можно будет отвести душу. Немножко, впрочем, и предостеречь. Порою Галя бывает слишком мягка и деликатна. Ей будет легко с хорошими людьми, но ведь есть и плохие. Ее будет больно ранить зло. Хорошо бы, так сказать, повысить ее обороноспособность… А что можно сказать Александре Павловне Зиминой, матери Нади?

«Товарищ Зимина, — сказала бы Светлана, — мне долгое время был неясен характер вашей дочери. Она совершала непонятные для меня поступки. Мне кажется, что ваша дочь с детства разрывается между двумя мирами — большим миром своего отца и вашим маленьким мирком уютной жизни фарфоровых собачек». (Пожалуй, не говорить про собачек, еще обидится!)

Надя окончила институт в этом году, защитила диплом. Ей предлагали остаться в аспирантуре, но она отказалась. Александра Павловна была этим очень расстроена. Она убеждала Надю — уж если уезжать из Москвы, так проситься к отцу на завод: «Все-таки дочь директора, совсем другое положение!»

И опять Надя сделала по-своему и едет вместе со своей группой… Только Алеша Бочкарев совсем в другое место получил назначение.

Надя сказала Зинаиде Львовне, когда говорили про аспирантуру: «Поработаю года два-три, а там видно будет»…

Ведь Косте тоже как раз два года еще учиться…

Ладно, вернемся к беседе с Надиной матерью.

«Товарищ Зимина, — продолжала бы Светлана разговор с Надиной матерью, — не думайте, что, говоря «большой мир», я требую, чтобы каждый человек ехал работать в Сибирь, как ваш муж и ваша дочь, или еще куда-нибудь как можно дальше. Взгляните на вашу знакомую — Зинаиду Львовну Лебедеву, которая не уезжала никуда, не занимала никаких ответственных постов, а только скромную должность библиотекаря. Но ее мир тоже широк»… И так далее, и так далее.

Подействует ли?

Светлане вдруг стало смешно и досадно: к тому времени, когда она начнет преподавать, Галя и Туся окончат школу и поступят в институт, а Надина мать станет бабушкой…

Ничего… Не совсем так, но что-нибудь в этом роде может быть и у ее учеников. Пускай ребята и семьи ребят все разные, но людей, как и ребят в классе, можно разделить на группы схожих между собой. Пригодятся когда-нибудь все эти наблюдения.

А как интересно наблюдать!.. И еще… Пускай тяжело расставаться со школой и с детским домом, но как хочется не только наблюдать за жизнью других, но и самой по-настоящему, по-взрослому начать жить!

Загрузка...