Свободен как птица

Акико начала укладывать вещи. Через несколько дней был решен вопрос с переездом.

– Тебе лучше завтра уйти из дома, я буду перебираться, – предупредила Акико. На следующий день я не появлялся дома до вечера. Однако, вернувшись, обнаружил, что все стоит на прежнем месте. Акико не переехала. Оказывается, ей помешал Хадзимэ, не позволив увезти вещи.

– Сын заплакал и не дал мне уехать. Мне стало так жаль его, что я, хоть это и неразумно, все же отложила переезд.

Даже после этого случая отношение Хадзимэ ко мне ничуть не изменилось. Я мог только догадываться, что таилось в глубине его сердца.

Выступления Дзиро проходили с переменным успехом. Борцы, имевшие разряд «макусита идзё», проводили в одном месте не более семи встреч. Программы выступлений печатались раз в два дня, из-за этого мне было трудно заранее планировать свое время. Поэтому на третье выступление Дзиро я не смог пойти и вечером, позвонив ему по телефону, спросил о результате.

– Победил, – ответил Дзиро приглушенным голосом: видимо, рядом кто-то был. Придя в третий раз на состязания, я узнал итог встреч Дзиро: две победы, одно поражение. На этот раз я тоже взял фотоаппарат. Ожидая выхода Дзиро, снимал схватки других борцов, пытаясь тем самым отвлечься от мучившего меня удушья. Однако оно не проходило. Наверное, лучше было отложить камеру и просто наблюдать. В рамке видоискателя даже неповоротливые тяжеловесы казались почему-то проворными. Мне удалось запечатлеть молодого борца. С перекошенным от напряжения ртом он раскланивался после проигранной схватки. Я все не мог оторвать глаз от его фигуры и сделал несколько отличных снимков. Забавно, конечно, но в какой-то момент мной овладел азарт профессионального фотографа, я буквально влез в шкуру этих борцов.

– Тяжко, ох, тяжко, – бормотал я, беспрерывно нажимая на спуск.

Когда в видоискателе появился Дзиро, я сделал одно открытие. Топая во время разминки, он высоко подбрасывал ноги. Я заметил, что, кроме него, никто не мог так высоко поднять колени. Широко расставленные ноги Дзиро являли собой образец совершенной красоты. Но в тот день он снова проиграл борцу, бывшему раза в два его тяжелее. Теперь я стал всегда брать с собой фотоаппарат на состязания. На этот раз у Дзиро было две победы, три поражения, затем на две победы вышло четыре поражения. Поскольку борцы разряда Дзиро проводили всего семь встреч, в итоге У него было больше поражений.

– Сегодня мне показалось, что ты выиграл схватку, – сказал я Дзиро, лицо которого казалось очень бледным и каким-то тусклым.

– Ха-ха! – хрипло рассмеялся он.

«Да, поражение сказывается на нем», – подумал я, подыскивая слова, чтобы ободрить сына. Но в голову ничего не приходило, и я сказал только:

– Ничего, в следующий раз выиграешь.

– Да. – Дзиро взглянул на меня. – Все будет в порядке, – пробормотал он.

Несколько дней стояла солнечная погода, и ветер вздымал на улице пыльные вихри. Щуря глаза из-за кружившего ветра, Дзиро проговорил:

– Знаешь, хотел провести захват слева, но никак не удавалось схватить за набедренную повязку.

– Но когда вы оба упали, мне показалось, что позиция была равной.

– Ха-ха! – Дзиро опять отделался смешком.

Сегодня он выглядел непривычно. Недавно я увидел Дзиро, когда он, возвращаясь после поражения домой, шагал по узкой безлюдной улице. Он меня не заметил и шел медленно покачиваясь, уныло опустив плечи, со склоненной, как у сломанной куклы, головой. Весь вид сына говорил о горьком одиночестве. Такого Дзиро я узнал впервые, прежде мне не доводилось его видеть таким…

Пройдя вдоль Умабаси, мы вышли на широкую улицу, ведущую к храму Ниэнто, где совсем не было магазинов и прохожие встречались редко. На противоположной стороне улицы я заметил маленькую девочку. И ее круглая, как шар, головка, и платье, будто плывущее по земле, и форма выглядывавших из-под платья кукольных ног были точь-в-точь как у Миэко. Девочка побежала в мою сторону. Движимый желанием поскорее приблизиться к ней и рассмотреть, я невольно ускорил шаги. Но девочка тут же остановилась, постояла немного и, повернувшись, помчалась в обратную сторону. Фигурка девочки выделялась на дороге светлым пятном, красное платье даже издали бросалось в глаза. Когда расстояние до девочки увеличилось чуть ли не вдвое, она вдруг неожиданно исчезла. Не вошла в дом, а просто свернула с дороги. Я заморгал глазами, к горлу подступил ком. Подставив лицо навстречу налетавшему порывами ветру, я заговорил с Дзиро:

– Наверное, чтобы потолстеть, надо много спать?

– Да, и, кроме того, есть побольше.

– М-да, пожалуй, что так.

– Знаешь, папа, есть такие спортивные рубашки, которые надевают поверх тренировочных брюк.

– Да, знаю.

– Прежде я не обращал внимания, но, оказывается, тут неподалеку есть магазин, где они продаются очень дешево. Вчера я купил три штуки.

– В самом деле очень дешево?

– Тысяча девятьсот иен.

– За три штуки?

– Нет, за каждую, – пробормотал Дзиро несколько озадаченно. – Впрочем, какая разница! – Он бросил взгляд на меня.

– Конечно, конечно! Тысяча девятьсот – это очень дешево.

– Как ты думаешь, может, Хадзимэ такая нужна? Хочу ему послать.

– Да, Хадзимэ, кажется, тоже носит такие со своими вечно дырявыми тренировочными брюками.

– Пошлю, пожалуй, – сказал Дзиро, как бы разговаривая с самим собой. Заметив это, я промолчал и не сказал ему ни «да» ни «нет».

В котлетной я решил и сегодня сказать, что уже поел. Потягивая пиво, взял немного маринованных пикулей.

– Мне хочется кое о чем поговорить с тобой, отец, – начал Дзиро несколько официальным тоном. – С февраля со мной происходит что-то странное. На бедре появилась опухоль.

– В каком месте?

– Ну, на бедре. Даже набедренную повязку стало трудно завязывать. Я советовался со старшими товарищами и врачу показывался.

– С февраля? Почему же ты раньше об этом не сказал? – спросил я и сразу же вспомнил, чем тогда был занят. Как раз в феврале Акико оставила на моем столе заявление о разводе. Если бы он и захотел со мной связаться, это было нелегко сделать.

– В общем, ничего серьезного. Поэтому я и не советовался с тобой, отец.

– Правда?

– В клинике сказали, что где-то закупорился сосуд. А поскольку я занимаюсь борьбой, то операция – это не для меня. Операцией этот недуг устраняется довольно просто, а мне пока выписали лекарство, и я его принимаю. Но сейчас что-то стало хуже, и я подумал: может, тебе известен хороший врач.

– Так, значит, вена? И сильно болит? – поинтересовался я.

– Обычно не очень беспокоит. Но когда надеваю набедренную повязку, то бывает, что хочется поскорее ее снять. И когда вот так выгибаешься, ужасно больно… К тому же весь какой-то разбитый, вялый. А в последнее время начал худеть.

– Вот как? Говоришь, если сделать операцию, то быстро пройдет?

– Да, но ведь я борец.

– Хорошо, покажем тебя лучшему специалисту. Постараемся вылечить.

– Не стоит особо беспокоиться. Все будет в порядке.

– Нет уж, в таком состоянии ты не сможешь как следует бороться. Правда? – Дзиро молча кивнул. – Согласен? – с болью в душе спрашивал я. – А ведь в эти часы у тебя обычно были состязания.

Дзиро поднял глаза на стенные часы и улыбнулся. Стрелка показывала час. Отведя взгляд от часов, я увидел, что Дзиро смотрит на улицу, залитую ярким солнцем.

Когда мы вышли из котлетной, я ощутил необычайный прилив энергии. Я даже не пытался представить, в каком месте на бедре и насколько сильно там распухло. Для меня было ясно только одно – надо помочь Дзиро, еще только вступающему в жизнь, как можно скорее преодолеть тяжелые испытания. Благодаря тому что мне стало известно о несчастье Дзиро, обрушившемся внезапно, словно скала, я испытывал ощущение полноты жизни. У меня появилось дело, которое я должен сделать для сына, и оно было в моих силах. Разумеется, я смогу найти лучшего во всей Японии врача. Мне даже представлялось, что, если понадобится, можно раздобыть и мировую знаменитость. Сознание того, что я могу помочь Дзиро, если учесть, какие немыслимо трудные дела мне приходилось проворачивать на протяжении многих лет – например, если срочно требовалось, добывал до трех часов дня, до закрытия банков, миллион иен, – воодушевило меня, вызвало новый прилив сил и вместе с тем привело в состояние, близкое к умопомешательству. «Недочеловек», «мошенник», «негодяй». Эти унижающие мое человеческое достоинство слова, которые я слышал со времени банкротства, а пожалуй, еще и раньше – от партнеров, которых мне волей-неволей приходилось обманывать, – сейчас почему-то вновь зазвучали в моей душе и разбередили ее раны. Чувствуя, как из них сочится кровь, я шагал в сторону широкого проспекта.

Проспект был забит рядами машин. Мы стояли в ожидании зеленого сигнала светофора, чтобы перейти перекресток, и вдруг в моем воображении возникла картина: будто от машины, стоящей напротив, отделились колеса и покатились в разные стороны. А затем и у всех других машин колеса стали отваливаться, но эти катящиеся колеса почему-то не падали, а, медленно выписывая дугу, разъезжались в разные стороны. Дома вдруг все исчезли, и по ту сторону простиравшейся до самого горизонта груды мусора стояли Ёсиэ и Миэко, а среди других завалов мусора виднелись силуэты Акико и Хадзимэ. Я вглядывался в эти темные тени, торчавшие словно сваи в обмелевшей лагуне. Постепенно они утратили человеческие очертания и превратились в настоящие сваи черного цвета. Их поглотил начавшийся прилив. Черный прилив, подобно растущей вширь пелене, захватывал пространство и подступал ко мне. Теперь он казался мне тучей, поглотившей все вокруг. Сам я, окруженный белыми зданиями, стоял в полосе ослепительного света. Пелена тянулась до того места, где стояли эти четыре силуэта, далее все бесследно исчезало…

У входа в овощную лавку я заметил горку из пяти груш и купил их за двести иен, решив угостить Дзиро. Мы вошли за ограду сада, находившегося перед моей комнатой. Дзиро, которому необходимо было сегодня вернуться в Кокуги-кан, не придется делать большой крюк. Поблизости находились заведение по оптовой продаже кожи, мастерская чемоданов и сумок, различные предприятия кустарной промышленности. Моя квартира, состоявшая из одной жилой комнаты, столовой и кухни, находилась в трехэтажном доме. В кем же размещалась мастерская дамских сумочек. Напротив – лавка, где торговали соевым творогом тофу. Через два-три дома на крыше склада стройматериалов была голубятня, где мальчик-подросток держал голубей. В первый же день после переезда я был поражен, увидев, как с наступлением вечера сумеречный свет за окном прочертили черные теки – это начали слетаться голуби. Был час их возвращения. С тех пор если я выглядывал из окна в это время, то обычно в голубятне, находившейся на той же высоте, что и моя комната, обязательно видел мальчика. Мальчик всегда смотрел на меня, а я любовался далью за голубятней и краем неба, начинавшим окрашиваться в серый цвет…

Дзиро стоял неподвижно и рассматривал комнату, в которой, кроме кое-какой утвари, письменного стола и книг, ничего не было. Затем он подошел к окну и начал наблюдать за голубятней. Мне показалось забавным, что каждый, кто приходит в эту комнату, обязательно высовывает голову ^в окно, и я невольно улыбнулся. Дзиро стоял, положив подбородок на руки и опершись локтями на подоконник. Его зад был сильно выпячен. Глядя на сына, я подумал, что у меня, наверное, бывает точно такой же вид, когда приходится смотреть из окна. Когда я начал мыть груши, до Дзиро, видимо, донесся шум воды, льющейся из водопровода.

– Дай-ка я сам помою, – заявил он и, сняв халат, остался в одних трусах. В таком виде, наверное, он обычно бывает во время дежурства по кухне, когда готовит еду для борцов. Смотреть на Дзиро, ловко очищающего груши, было приятно. Увидев, как красиво сын уложил их на тарелку, я невольно отметил, что ножом он владеет искуснее меня. Дзиро удалил сердцевину плодов, и они были точь-в-точь какие подают в ресторанах.

– Как только соревнования закончатся, сразу пойдем к врачу, – заявил я категорически. – Тебе когда удобнее?

– Нужно дождаться последнего дня состязаний, а потом еще собрать вещи. Понадобится дня три. После этого – в любое время.

– Сначала навестим одного моего близкого друга. Он врач – специалист по крови. Возможно, он не компетентен в твоей болезни, но как человек внушает полное доверие. Поэтому зайдем к нему посоветоваться, к какому врачу лучше обратиться.

– Значит, он не хирург?

– Нет, не хирург. Нужно хорошенько подумать, стоит ли делать операцию. Есть очень известный хирург, которого общество американских ученых-хирургов даже приглашало в США для чтения лекций. 'Его мнение меня тоже интересует. Но я думаю, это можно будет сделать и потом. Во всяком случае, мне кажется, что при твоей болезни было бы неразумным полагаться на суждение лишь одного врача. Только консилиум врачей решит, делать или нет операцию. А то как бы не пришлось раскаиваться. Ведь, если врач сделает неправильное заключение, вся твоя жизнь может пойти кувырком. Ты все еще пьешь лекарство?

– Да.

– Думаю, что лучше прекратить. Ты его полгода уже принимаешь и все не поправляешься. Лучше не злоупотреблять лекарственными препаратами – большая нагрузка па печень. Кроме того, они обычно имеют побочные действия. Есть только одно лекарство, которое можно долго принимать, – это корейский женьшень.

– Вот как? Я тоже заметил, что самочувствие только ухудшается.

– Вот именно. Несомненно, тебе только хуже становится.

– А как твои дела, отец?

– Работаю.

Покончив с грушами, Дзиро высунулся из окна и опять стал смотреть на улицу.

– Папа, хорошо бы в твоей комнате поставить цветы. – Глаза Дзиро сощурились от улыбки. Увидев его улыбающимся и недоумевая, чему это он радуется, я спросил:

– А почему ты сказал об этом?

– Просто так. Вон там виднеется цветочный магазин.

– А-а… Действительно.

Взглянув на Дзиро, я рассмеялся, зараженный его смехом. В голосе моем звучали то ли горько-иронические, то ли самоуничижительные нотки. Это был нарочитый смех – как у ребенка, который потерпел поражение, играя в гляделки.