Глава 1. Тисовая улица

Хоть раз оказавшись в городке Литтл Уингинг, любой человек назвал бы его аккуратным, но совершенно неприметным местечком недалеко от столицы, где очень хорошо переночевать, спасаясь от шумного Лондона в одном из тихих однотипных домиков. Десятки таких домиков стояли здесь вдоль одинаковых безликих улочек, отгороженные от проезжей части клочками одинаково зеленого газона. Если бы не названия улиц и номера домов, любой бы заплутал в Литтл Уингинге, как в большом лабиринте.

Местные жители ценили покой, неизменность собственного быта и очень старались ничем не выделяться на общем фоне. На Тисовой улице, в доме 4, как раз жила семья, глава которой, выпятив свое объемное брюшко и подкрутив светлый ус, всегда заявлял, что они, Дурсли, относятся к среднему классу, все у них как у всех и ничего необычного в их жизни никогда не происходило.

И мало кто знал, что Вернон Дурсль сильно лукавит, заявляя что-то подобное, ведь у этой семьи были очень и очень необычные родственники. Но, на счастье этого уважаемого в местном обществе бизнесмена, об этом никто не знал.

Пока однажды одной холодной ночью в самом начале ноября кто-то не оставил на пороге дома №4 закутанного в одеяльце маленького мальчика. И если бы не письмо, которое миссис Дурсль обнаружила в почти закоченевшем свертке, никто бы в доме и не признал в крохе, которому не было и двух лет, племянника Петуньи Дурсль, сына ее сестры Лили. Самой настоящей волшебницы.

Из письма семья узнала, что родители малыша Гарри, Лили и Джеймс Поттеры, погибли, а самого мальчика Дурслям предлагалось оставить у себя.

И никто, кроме одной медсестры и пары человек из полиции, знакомых Вернона Дурсля, не узнал, в каком гневе была Петунья следующие несколько дней. И какие слова были ею сказаны как в адрес родной сестры, с которой миссис Дурсль не виделась с собственной свадьбы, в адрес Джеймса Поттера, который, по мнению Петуньи, был худшим в мире выбором в мужья, так и в адрес отправителя письма, с которым женщине уже однажды приходилось заочно общаться.

Несколько дней миссис Дурсль строчила одно письмо за другим и отправляла их тому типу, что подбросил ребенка, требуя объяснений, подробностей, документы, сведения о захоронении родителей Гарри. И еще больше она требовала забрать самого мальчика, проведя несколько безумных дней и бессонных ночей с двумя детьми на руках — собственным сыном Дадли и успевшим простудиться перепуганным племянником.

Семье совсем не нужны были огласка, сплетни и неудобные вопросы о внезапно появившемся у них еще одном ребенке. А то, что у семьи даже не было шанса доказать, что это их родной племянник, а не подкидыш, лишь больше усугубляло проблему.

Вернон злился и почти не появлялся дома, Мардж Дурсль, его сестра, третировала уставшую Петунью по телефону, а вопли двух мальчишек добивали остатки нервов молодой женщины. Маленькая Тисовая улица еще никогда не казалась обоим Дурслям настолько шумным местом. Если бы хоть кто-то знал подробности, то не удивился бы, что в тот ноябрь маленькая семья Дурслей окончательно и бесповоротно возненавидела волшебство и волшебников, этих безответственных и напыщенных идиотов, которым были неведомы самые элементарные вещи, приличия и здравый смысл.

— А я еще тогда, девочкой, знала, что этот их директор — невоспитанный самовлюбленный старикашка! — поджимая губы едва ли не после каждого слова, говорила Петунья своему мужу через неделю после начала того бедлама, который их постиг утром первого ноября. — Невоспитанный и грубый человек, считающий себя выдающимся и мудрым! Наша ненаглядная Лили его почти боготворила! Но кто он такой? Оставить ребенка на коврике! Тайно! Без объяснений! Ночью! Как бутылку из-под молока. Он втянул мою сестру в этот их безумный мир, в эту их войну, а теперь даже боится посмотреть мне в глаза и признать, что моя сестра погибла из-за него! Из-за них всех!

Вернон Дурсль мало что знал о мире волшебников, он бы и не хотел ничего о нем знать, а потому мужчина лишь успокоительно поглаживал жену по плечу и кивал, всецело разделяя ее гнев на неизвестного ему самому, но явно бессовестного человека.

Сама Петунья не меньше мужа хотела бы поменьше знать о волшебстве. Но ее сестра вела себя странно в детстве, а потом оказалось, что она волшебница, а родители, вместо того, чтобы возмутиться происходящему, обожали необычную младшую дочь и всячески поощряли ее обучение колдовству.

Если бы Петунья тоже оказалась особенной, она, возможно, не так бы негодовала, но в семье особенной была только Лили. Младшенькая проводила вне дома десять месяцев в году, а после возвращалась домой и все лето обменивалась тучами писем с сокурсниками, хотя за время учебы посылала домой всего по одному письму в месяц, будто исполняла какую-то повинность.

У Лили были необычные книги, пергаменты вместо бумаги и перья вместо ручек. Она носила в кармане волшебную палочку и смотрела на всех кругом с превосходством. А потом творила самые невероятные вещи, якобы выполняя домашнее задание. Но кто же задает детям на дом превращение крыс в чайники и безумные сочинения о том, как из набора всякой пакости сварить некую сомнительную бурду?

Сама Петунья, хоть и завидовала, но не стала бы заниматься чем-то подобным, а вот от корки до корки изучить что-то полезное, чтобы потом применять в жизни — да. Но Лили, хоть родители и купили ей в числе других книг большой талмуд по бытовым и косметическим чарам, в жизни из него применяла лишь самые крохи, вроде заклинаний по уходу за волосами. С детства приученная к аккуратности, Петунья ужасно злилась, когда сестра захламляла кухню, портила посуду, не следила за чистотой и только хохотала, если старшая предлагала младшей хоть раз применить свои способности во благо, а если нет, то руками прибрать за собой.

Во многом из-за этого и из-за родителей, не чаявших души во взбалмошной младшей дочери, Петунья и решила после смерти родителей не переезжать в их дом, а продать его. А ведь добротное здание в два этажа с садиком было гораздо больше того дома, в котором обосновались Дурсли. Но миссис Дурсль хотелось забыть прошлое, как страшный сон, отгородиться от него.

Но вот… Прошлое настигло ее в настоящем, подкинув на порог дома ребенка-сироту, который, как подозревала Петунья, обязательно вырастет и станет таким же странным, как его мать и отец.

— Нужно отправить еще пару писем! — решила миссис Дурсль.

— Но тебе ни на одно так и не ответили, — хмуро напомнил мистер Дурсль. — Ты уверена, что они вообще… доходят?

Петунья поджала губы. Она знала точно, что все сделала верно, но чувствовала — ей просто не желают отвечать.

Когда-то давно, когда в дом семьи Эванс заявился Альбус Дамблдор, родители Петуньи и Лили тщательно расспросили старика о школе, даже хотели ее посетить, но директор отделался витиеватым объяснением о специальной защите и о том, что школу не могут увидеть магглы — обычные люди. Но миссис и мистер Эванс все же вытрясли из него сведения о том, как родители магглорожденных могут поддерживать связь со своими детьми, не привлекая внимания и не нарушая какой-то там Статут о секретности.

Для этого нужно было использовать специальные конверты или открытки с особыми невидимыми чарами на них, благодаря которым на почте обычные работники такие письма не замечали, но их отсеивало установленное там колдовство, отправляя в специальное магическое отделение, откуда отправления уже уносили совы.

Закупая все для первого года учебы Лили, родители купили и эти специальные конверты. Целую кипу, ведь им предстояло расстаться с ребенком на почти год. Одним из таких конвертов и воспользовалась Петунья, написав письмо директору, пытаясь понять, почему ее, аккуратную и прилежную Туни, не хотят тоже взять в школу. Дамблдор ей тогда ответил и ответ этот, пусть и был изложен аккуратным бисерным почерком с изящными завитушками, обидел девочку настолько, что Петунья еще долго рыдала в подушку по ночам. А на следующее лето сгорала со стыда, когда бестактная сестрица, роясь в вещах Петуньи, обнаружила измятый и залитый слезами пергамент и показала его своему носатому дружку.

Родители в тот раз отругали не Лили за насмешки и то, что трогала чужие вещи, а Петунью за то, что поставила семью в неудобное положение своим письмом директору. Невоспитанной внезапно оказалась именно Туни.

С тех пор родители каждую осень выдавали Петунье пару десятков конвертов, рассчитывая, что девочка будет писать сестре, но она лишь про себя фыркала, пряча конверты в большую коробку под кроватью. За следующие десять лет Туни написала сестре всего пару писем, одним из которых было извещение о собственной свадьбе, а вторым — о смерти родителей.

Как ни странно, те конверты миссис Дурсль сохранила и перевезла с собой в собственный дом. Будучи большой аккуратисткой, Петунья просто не могла их выбросить, как не могла выбросить и многое другое, искренне считая, что в хозяйстве все может быть полезным.

И теперь оказалась права.

Как права и в том, что это вовсе не у нее нет ни капельки воспитания, сострадания, ответственности и много других качеств, которые ее сестра приписывала своим знакомым из магического мира.

Даже через две недели никто не откликнулся на призывы Дурслей, хотя Вернон несколько раз видел в Лондоне странных людей, которые чему-то бурно радовались.

Очень скоро семья поняла, что магический мир избавился от какой-то своей проблемы, поглотив жизни знакомых им людей и выплюнув за ненадобностью одного маленького мальчика, имя которого стало для всех знаменем. Никого не волновало, что Гарри тяжело перенес ту ночь на коврике, раз за разом простужался, плакал по ночам, накаляя и без того нервную обстановку в доме Дурслей, а для выправления ему документов пришлось отвалить кругленькую сумму. Вернон даже хотел сдать ребенка в приют, видя тот взгляд, которым прожигала мальчика его жена, но, на беду Дурслей, о существовании Гарри пусть и знало всего несколько человек, но эти люди жили здесь же, совсем рядышком. Исчезновение ребенка вызвало бы куда больше вопросов, и его пришлось оставить.

Так в доме №4 по Тисовой улице появился новый обитатель, Гарольд Джеймс Поттер, крохотный болезненный мальчик с темными, почти черными волосами и невероятно зелеными глазами. Он плохо спал по ночам, пугался криков тетки, вздрагивал от резких вспышек на экране телевизора и плакал, если его щипал Дадли. В Литтл Уингинге о нем знали лишь близкие соседи Дурслей, перешептываясь, что совершенно чужой Петунье ребенок ведет себя спокойнее, чем толстенький карапуз Дадличек, способный в минуту растоптать чью-то ухоженную клумбу и оборвать куст с розами до голых шипастых стеблей.

А пока маленький Гарри старательно пытался сам есть комковатую кашу, глядя на то, как тетя кормит с ложечки родного сына, обещая ему очередную конфету или игрушку в награду за послушание, в магическом мире о маленьком Поттере писали в газетах, книгах, говорили в Хогвартсе, из дома его семьи в Годриковой Впадине пытались сделать мемориал, а самого Гарри заочно наградили медалью, сделав вид, что маленькому герою достаточно и яркой побрякушки с громким названием за смерть его родителей и исчезновение Того-Кого-Нельзя-Называть. И никому не было дела до того, где и как живет мальчик со шрамом в виде молнии.

Загрузка...