Там, где живут ангелы

Глава 13

Нежность моя не растеряна,

На семи ветрах не развеяна,

По пустякам не разменяна,

Я ждала тебя, только тебя...

Слова песни «Нежность моя», исполнитель Валерия.

Стою около плиты, слышу, как на сковороде шипит мясо, или это в голове шум от накатившего разочарования. Глеб избегает меня. Я обратила внимание сразу, но сначала разум был затоплен радостью от желанной, но такой невероятной встречи, от того, что нет рядом с ним никакой жены, все это ложь, и Глеб по-прежнему меня любит. Только почему тогда он постоянно отворачивается от меня, ведет себя так странно? Все время напряжен, как натянутая струна, избегает, уворачивается от моих прикосновений, а ведь я так истосковалась по нему. Совсем по-другому представляла я нашу встречу, когда разлука съедала меня долгими вечерами. Хочу спросить, в чем дело, хочу кричать от переполняющих душу чувств, но, похоже, ему это не нужно. Может, он уже жалеет обо всем? Просто не знает, как от меня избавиться? Зачем тогда нашел меня и привел сюда? Боялся, что выдам его? Возможно. Только я скорее умру, чем сознательно смогу навредить Глебу. Да, теперь я понимаю, что подвергла его большой опасности, конечно, это было безрассудно. Но ревность и тоска затмили разум. Скорее всего, Глеб хочет отправить меня назад к бабушке. Только это не объясняет его странного поведения сейчас. Видимо, я ему просто больше не интересна. Наверное, там, в деревне после долгой болезни, не видя вокруг других девушек, он проявил ко мне интерес, а теперь в городе проблем с этим нет. Сегодня рано утром, когда шла в поисках фирмы Глеба, я встретила немало красоток. Они были одеты совсем по-другому и вели себя по-другому. Громко смеялись, непринужденно общались с парнями. По сравнению с ними я чувствовала себя грязным, обтрепанным воробышком, который даже чирикнуть не может.

С этими нерадостными мыслями я дожарила мясо, сделала подливу, доварила макароны, нарезала салат. Пошла искать Глеба, он сидел за компьютером, что-то напряженно читал. Я замерла в дверях, рассматривая его хмурый профиль. Он изменился. Новая прическа, аккуратная борода, современная одежда. Все это делало его далеким от меня, менее понятным, закрывало мысли и чувства. В деревне его душа была открыта, я чувствовала его боль, а сейчас Глеб был полон сил, уверен в себе, он был в своей среде, а я… Этот город, эта квартира. Здесь все такое чужое, такое странное. Взять хотя бы этот чертов душ. Я сначала даже не поняла, откуда на меня вдруг хлынула холодная вода, но это очень хорошо отрезвило, показывая, что мне здесь не место. Но уходить просто так я тоже не собиралась. Несмотря на все сложности и внутренние противоречия, мои чувства не изменились, я не собиралась сдаваться, напротив, я хотела сделать все возможное, чтобы вытащить моего Глеба из этой холодной оболочки, вернуть того пылкого мужчину, который сводил меня с ума на берегу реки под старой ивой.

Я медленно подошла к нему со спины и легко тронула за плечо. Он резко обернулся, я жестами показала, что ужин готов.

Ели молча, комната была наполнена напряженным молчанием. Мне безумно хотелось заговорить, убрать эту неловкость какими-нибудь словами, спросить, нравится ли Глебу мой ужин, что бы он хотел съесть на завтрак, да что угодно, лишь бы разбить эту звенящую тишину. Такое со мной случалось не часто. Я давно уже смирилась со своей немотой, с бабушкой мы научились понимать друг друга без слов, а больше я ни с кем не общалась. А теперь все чаще меня переполняли эмоции, которые хотелось выплеснуть вместе со словами, вытолкнуть их из себя, поделиться ими. Даже язык стал покалывать от желания попробовать произнести вслух то, что рвало душу. Но как преодолеть невидимый барьер, я не знала. Вспомнила слова психолога, к которому меня когда-то возила бабушка. Он сказал, что я заговорю только тогда, когда сама отчаянно этого захочу, когда просто не смогу молчать. Мне хотелось обозвать его дураком. Очень хотелось, и заговорить хотелось, как он этого не понимал? Но сейчас я вспомнила слова старого доктора и по-другому взглянула на них. Все чаще возникало именно такое состояние, когда из меня рвется то, что я хочу выплеснуть, а если вспомнить заверения докторов, что физически я здорова, значить, нужно просто вспомнить, как это - говорить.

Еда в меня практически не лезла, Глеб же наоборот все быстро съел, сказал, что ничего вкуснее давно уже не пробовал. Это не сильно согрело душу, потому что напряжение никуда не ушло, и хмурое выражение не покинуло его лица. Когда мы уже допивали чай, он вдруг решительно поставил кружку и промолвил:

- Мила, нам нужно поговорить, - я поняла, что это конец. Сейчас он скажет, что все кончено. Я ему не нужна и должна уехать домой. Я обреченно уставилась на свои нервно подрагивающие пальцы, приготовилась услышать приговор. А Глеб молчал, смотрел на меня как-то тяжело, кажется, подбирал слова, но все медлил. Несколько напряженных секунд или минут, я не знаю. Мне они показались вечностью, каждое мгновенье било по нервам и в какой-то момент, когда Глеб глубоко вздохнул, готовясь вытолкнуть из себя те самые слова, я не выдержала, вскочила резко, перевернув на себя еще горячий чай, и бросилась бежать, не знаю куда. Сама не поняла, как оказалась в ванной, подбежала к раковине, открыла холодную воду. Грудь рвало тяжелое дыхание, рыдания подступали, но я отчаянно пыталась их сдержать. Плеснула водой в лицо, еще раз и еще, пока щеки не начало колоть от ледяной воды, Хотела продолжить, но вдруг поняла, что вода больше не льется, а сзади меня стоит Глеб. Он сгреб меня в объятия, я прижалась к его груди. И все. Плотину прорвало, я начала позорно рыдать. Ничего не могла с собой поделать, и от этого становилось еще хуже. Он теперь вообще будет считать меня ребенком. Глеб успокаивал меня сейчас именно так, как маленькую, шептал ласковые слова, гладил по голове, как будто мне пять лет. Почему-то перед глазами предстало фото его жены, сексуальное тело, и то, как Глеб целует ее в шею. И я в его руках сейчас в старом ситцевом платье, зареванная, растрепанная. Кому я нужна? Не знаю, сколько времени мы стояли так, пока у меня слезы не кончились совсем. А вместе с ними и силы. Сама не поняла, как Глеб подхватил меня на руки и понес на диван в гостиную, устроил на подушке, укутал пледом, но не ушел. Позволил устроиться у него на груди, шептал успокаивающие слова, гладил по голове. На место выплаканным слезам пришло какое-то опустошение, а потом я сама не заметила, как заснула.

Проснулась я глубокой ночью одна. Вспомнила все, что произошло вечером, и на душе стало еще паршивее, сомнения набросились с новой силой. Я не хочу покидать Глеба, не хочу возвращаться в деревню, где меня ждут тоска и одиночество, я чувствовала, что мое место рядом с любимым мужчиной, даже если само это место мне ужасно не нравится. Я не хочу ждать утра, потому что тогда он снова заведет разговор, от которого я так отчаянно хотела убежать. Я вдруг наполнилась решимостью сделать то единственное, что могла. Раз я не имею возможности говорить, значит, я попробую показать ему то, что чувствую по-другому. Может быть это слишком скоро, слишком необдуманно, но я так хочу, и пусть мне страшно, но я переступлю через этот страх.

Я встала с дивана, прошла по комнате, подобрала с пола футболку Глеба, вдохнула ее запах. Это помогло еще больше укрепиться в моем решении, и страх показался ничтожным, потому что от мужского аромата, которым пропиталась футболка, внутри зародились другие чувства и желания, темные, тягучие, примитивные. Глеба я нашла в спальне, он спал, его освещал только тусклый свет луны и ночных огней, падающих из окна. Залюбовалась моим мужчиной, широкая грудь, плоский живот, на боку виднеется шрам от пулевого ранения. Помню, как молилась, чтобы он выжил, как держала его слабую голову, как вытирала кровь и пот, помню его бездонные серые глаза. Я ведь точно знала, что мы посланы Богом друг другу, поэтому, отбросив последние сомнения, шагнула вперед. Взялась за пуговки на сарафане и начала их спешно расстегивать. Да, может быть я не настолько идеальна, как его жена, но все что у меня есть, я готова отдать ему, не раздумывая.

Глеб вдруг издал протяжный стон, грудь его начала вздыматься часто и беспокойно, он пошарил рукой по простыне, как будто искал кого-то, потом резко отбросил одеяло. О боже! Я не знаю, что ему снилось, но он был явно возбужден. Спал он в одном белье, и сейчас внушительных размеров бугор в области паха красноречиво говорил об этом. На миг в голове возникли мерзкие мысли, что если ему снится жена или какая-то другая женщина? Но я отбросила их подальше, присела на край кровати, а Глеб вдруг резко открыл глаза, от неожиданности я снова соскочила на ноги. Он смотрел на меня странно, как будто все еще не до конца проснулся, но сейчас его взгляд не был равнодушным, он горел. Я поняла, что я на верном пути. Распахнула сарафан, спустила его с плеч, ткань легко скользнула по телу и опустилась на пол. Я осталась стоять в одних трусиках под жарким мужским взглядом. Хорошо, что здесь темно и Глеб не видит моих покрасневших от смущения щек, и не чувствует, как дрожат от страха руки. Он смотрит жадно, от его взгляда появляется уверенность, потому что я чувствую его желание кожей. Поэтому я смело шагаю вперед, но все же замираю в нерешительности над кроватью. Глеб садится, почему-то зажмуривается и отворачивается, но через пару секунд возвращает взгляд, его руки сжимаются в кулаки, кажется, он борется сам с собой. Я боюсь, что он выгонит меня прямо сейчас, поэтому сама беру его сжатый кулак, целую, его рука медленно расслабляется, я уже предвкушаю победу, кладу его ладонь на мою обнаженную грудь. У Глеба вырывается рваный вздох, а когда он нежно проводит по моей груди, слегка задевая сосок, мое дыхание сбивается тоже. Его пальцы сжимают возбужденную вершину, я невольно закрываю глаза и откидываю голову от накативших новых ощущений. Сильнее прогибаюсь в спине, чтобы плотнее прижаться к его горячим ладоням, зарываюсь руками в его волосы, ближе притягивая лицо. Хочу поцеловать в губы, но Глеб сам притягивает меня к себе и набрасывается на грудь. Целует, оставляя влажные следы, слегка постанывая от удовольствия. Его реакция безумно заводит и меня, тянущее чувство внизу живота становится почти болезненным. Наверное, это и есть сексуальное желание. В прошлый раз на берегу реки было так же, оно просилось наружу, и тогда Глеб свел меня с ума своими пальцами, заставил забыть о стыде, обо всем на свете, я была готова отдаться ему уже тогда, сегодня меня тем боле ничего не остановит. Поэтому, когда в какой-то момент я почувствовала, что Глеб снова начал сомневаться, стал сдерживаться, я сама толкнула его на подушки и поспешила снова к нему в объятия.

- Мила, что ты творишь? – спрашивал он. – Ты же сводишь меня с ума, я ведь уже не смогу остановиться.

«И не надо!» - хотелось заорать мне, но вместо слов я только сильнее прижималась к нему, целовала, ласкала, может и неумело, но вкладывала в каждое прикосновение и взгляд всю свою любовь, душу и сердце. В какой-то момент я почувствовала, что окончательно победила. Глеб отпустил себя, отпустил свои сомнения, его прикосновения стали более жаркими, стоны более громкими. Сейчас между нами, наконец, не было преград, мы были открыты друг другу, говорили не только телами, но и душами. Его губы были везде, кажется, он не осталось и сантиметра тела, где бы не побывали его губы, для меня все это превратилось в бесконечный сладострастный омут, куда я погрузилась, и выплывать оттуда не хотелось. Глеб умело ласкал самые чувствительные точки, а когда уверенно раздвинул мои бедра, и его поцелуи устремились во вполне конкретном направлении, на несколько секунд вернулось смущение и страх, но моя слабая попытка свести ноги вместе не была замечена. А когда его губы и язык запорхали ТАМ, думать я уже ни о чем не могла. Глеб уже делал это пальцами, но язык… Это совсем другое. Меня выгнуло дугой от невероятно сильных чувств, скользящие движения по возбужденной плоти мгновенно свели с ума, кажется, почти сразу меня разорвало от удовольствия, а судороги еще несколько долгих секунд сотрясали тело. Я не успела прийти в себя, когда Глеб вернулся ко мне, страстно целуя шею, переходя на губы. Я почувствовала его возбужденную плоть там, куда он уже готов был ворваться.

- Моя милая сладкая девочка, - шептал он, - потерпи немного. Я не хочу тебе делать больно, но по-другому никак.

Он толкнулся глубже, и в следующую секунду я почувствовала острую боль, зажмурилась, закусила губу, Глеб тоже замер, потом потихоньку двинулся назад. Боль усилилась, но я терпела, жалко, что былое удовольствие схлынуло, но мне хватало того, что я чувствовала Глеба. Видела, что ему хорошо, хоть он и сдерживается. Поэтому я сильнее обвила его бедра ногами, показывая, что он может продолжить. Но он не спешил двигаться, снова начал целовать меня в губы, перешел на шею и грудь. Это помогло расслабиться и отпустить неприятные ощущения. Его движения теперь казались слишком неспешными, хотелось чего-то более … сильного. Чувство неудовлетворенности вернулось, перебивая боль тянущим чувством, желанием принять его глубже и чаще. Не знаю, сколько продолжалось это безумие, но вдруг я поняла, что Глеб подошел к своему пику. Сейчас он не сдерживался совсем, наконец, давая мне то, чего так хотелось. Только ускользнуло это зарождающееся в глубине удовольствие, потому что Глеб резко вышел из меня, и я почувствовала теплые капли на животе. Он все еще тяжело дышал, уткнувшись мне в шею, я тоже пыталась вернуться с небес на землю, но самое главное, сейчас я чувствовала и знала, что он только мой!