Предчувствие беды

– Ну что, Фролов, – в каюте Элла раскинулась на диване, закинув ножку на ножку. – Настало время расставить все точки над «i», тебе не кажется? Я смотрю, ты бриться перестал, бороду отпустил, стал еще больше похож на Пирогова.

Петр подошел к зеркалу, провел пятерней по двухнедельной щетине.

– Почему? Бреюсь, но триммером. Хотя соглашусь – вылитый Николай Иванович.

– И полысел, кажется, еще больше. Если на практике не удалось стать хирургом, так хоть внешне…

Ему снова вспомнился вуз, кафедра общей хирургии. Профессор Борондуков настолько любил основоположника военно-полевой хирургии Николая Пирогова, что если студент на экзамене не знал годы жизни великого хирурга, то рисковал на полном серьезе схватить «неуд».

– Лучше скажи, ты действительно полюбила сухие красные вина? Насколько я помню, у тебя было к ним стойкое отвращение.

Элла посмотрела на него так, словно он в который раз позабыл, как ее зовут:

– Фролов, люди меняются. Особенно после серьезных перемен в жизни. Каковыми являются развод, похороны, свадьба и так далее. А как ты жил все это время, как поется в одной старой песне, «целовался с кем»?

– Тебя всерьез интересует, с кем я целовался? – с лукавством в голосе поинтересовался бывший муж. – Это что-то новенькое, неведомое доселе. – Он прилег на диван и приготовился загибать пальцы. – Итак, начнем с коллег по «Скорой». Фельдшерицу Анюту, позавчера, в качестве бонуса за блестяще проведенную КПВ[4], и исключительно по ее просьбе, я таки чмокнул в щечку, уловив при этом легкий аромат сигарет «Голуаз»…

– Ну, «в качестве бонуса» не считается, – заметила Элла, глядя исподлобья на супруга. – Я имею в виду страстный поцелуй в губы, чтобы взасос.

Петр прищурился, глядя в потолок:

– Ну и светильники здесь, однако… Нет чтоб абажур какой-нибудь придумать, а то бьет прямо в глаза. Значит, в губы, говоришь? Дай-ка вспомнить…

В этот момент он уловил непонятный стук, повернул голову и увидел, что Элла как-то странно скорчилась на своем диване, буквально свернулась в клубок и захрипела. Он вскочил, подбежал к ней. Бледность, крупные капли пота на лбу, судорожные подергивания – все говорило о том, что с ней случился какой-то припадок, возможно – эпилептический.

– Эллочка, что с тобой? – Он поднял ее на руки, присел на диван. Осмотреть язык на предмет прикуса не успел – супруга постепенно приходила в сознание, дыхание выровнялось, стало свободным.

– Что это было? – сонно прошептала она, поправляя прическу. – Я долго была в отключке?

– Совсем чуть-чуть, но слегка напугала. Пришлось дифференцировать с эпиприпадком. Даже судороги были, честное слово.

– Ни фига себе! Совсем как в тот вечер…

– В какой вечер? – ухватился за фразу, как за соломинку, Петр.

– Когда изнасиловали. Примерно так же вырубилась и так же пришла в себя на скамейке в парке. Правда, сколько была в отключке, не знаю. Как будто ничего и не было, только…

– Что «только»?

– Догадайся сам, я не хочу это уточнять, – обиженно воскликнула супруга, осторожно поднялась и, шатаясь, прошлась по каюте. – Да, слегка штормит…

Он вскочил, подошел к ней, чтобы поддержать, если что. Она слегка оттолкнула его руку.

– Смотри, я хочу как лучше, – обиженно развел он руками.

– Спасибо. Постараюсь больше в обморок не падать.

– Мне не дает покоя еще один вопрос… – решил задержать он супругу, видя, как та собирается уходить. – Ты на дух не переносила монументальные картины. У тебя было что-то типа синдрома Стендаля. Вплоть до потери сознания.

– Хватит, Фролов! – строго заявила она, взглянув на часы. – Я не хочу об этом слышать. Раздевайся, принимай водные процедуры и ложись спать, я приду через полчаса, чтобы ты был уже в постели. Усвоил?

С этими словами она стремительно покинула каюту. Подобной прыти он от нее не ожидал, тем более после припадка. Накинув плащ, бросился за бывшей женой, еще не представляя, что будет говорить. Хотелось остановить ее во что бы то ни стало, но на выходе он неожиданно столкнулся с Матарасом.

– Что это… было, Петро? – икая, кое-как выговорил однокурсник, провожая пьяным взглядом Эллу. – Вихрь? Торнадо? Цунами?

– Все три в одном флаконе, – пояснил Петр, пытаясь проскочить мимо.

Матараса прилично штормило, он не смог увернуться. От столкновения его повело, и, если бы не Петр, он наверняка растянулся бы прямо между каютами. Когда его равновесию уже ничего не угрожало, Эллы в коридоре не было видно – она куда-то свернула.

Как бы Матараса ни штормило, он обратил внимание на плащ, в котором был Петр.

– У нас одинаковые плащи! – выдал он с интонацией, как будто ему удалось доказать теорему Ферма. – Ты не находишь?

– Нахожу. И что? Мало ли таких плащей?

– Плащей-то много, только на теплоходе нас всего двое, – гнул свое однокурсник. – И, значит, ты запросто мог перепутать и надеть мой.

– Мог, но не надел, зачем мне он? – сыграл на опережение Петр, без труда раскусив, куда клонит коллега. В следующее мгновение понял, что можно попытаться кое-что выведать у пьяного коллеги. – Но, даже если предположить, что я его надел, то что бы случилось?

– Дело в том, что у меня кое-что потерялось. И ты мог это найти. Так, случайно обнаружить в кармане… Это надо бы вернуть!

– Ничего я не мог найти, – поняв бесперспективность подобного диалога, Петр перебил однокурсника. – Так как я не надевал твоего плаща. Не заморачивайся.

Матарас еще какое-то время покачался, потом махнул рукой и отправился восвояси.

Выйдя на мокрую после дождя палубу, Петр почувствовал себя неуютно – к тому же его щедро обдало веером холодных брызг из-за борта. Затянутое тучами небо не располагало к романтическим уединениям, но он все же решил выкурить сигарету.

Несмотря на принятый алкоголь, чувствовал он себя на ногах вполне устойчиво. Чего нельзя было сказать про Жору Рябухина, вывалившегося на палубу так, будто ему только что дали хорошего пинка под зад. Однако никто его не пинал – Петр это точно видел. Едва не растянувшись на скользкой палубе, Жора обхватил Петра за плечи:

– Слушай, пожалуйста, верни, а? – взмолился он. – А себе купи новый, я скажу – где, это не проблема сейчас. Он мне нужен.

– Ты о чем, соотечественник? – искренне удивился Петр, поражаясь, что в эту ночь все от него что-то требуют. – Я тебе ничего не должен, а если и должен, то прощаю.

– Не прикидывайся! – брызнул слюной патологоанатом. – Кроме тебя, его никто не видел! Зуб даю!

– Ты про свой охотничий тесак? – догадался Петр.

– А то про что же?! Вернулся сейчас в каюту, достал портфель, а он подозрительно легкий. Нет его там, короче. Показывал я нож только тебе. И вот его – тю-тю, вывод ясен.

– Как ты думаешь, зачем мне твой нож?

– Этого я не знаю.

– Все ясно, – Петр пытался свести все к шутке, но у самого скребли кошки на душе. – Необходимо снять пальчики с портфеля, идентифицировать… Слушай, а, может, ты сам его достал, похвастаться перед кем-нибудь решил, или еще чего.

– Тебе все шуточки, – чуть не плача, промямлил Рябухин. – А мне он очень дорог. Мы с ним, можно сказать, огонь, воду и медные трубы прошли. Он меня не раз выручал на охоте.

– Что, медведя зарезал? Или когда рысь напала?

– Нет, все проще: колбаски порезать, сала настрогать.

– Так с этим и обычный кухонный справится!

– У тебя какой-то настрой игривый сегодня, – раздумчиво заметил патологоанатом, теребя себя за нос, – а мне что-то не по себе.

– Согласен, раз свистнули такой нож…

– Что? – заинтересовался Жора. Казалось, весь алкоголь разом из него выветрился. – Что ты хотел сказать? Договаривай!

– Припомни, ты никого возле своей каюты не видел? Может, странное что-то заметил? Запах какой уловил, предмет незнакомый… Когда возвращался из ресторана. Может, кто-то шел мимо?

– Навстречу попалась только жена твоя, Элка, – искренне признался Жора, не подозревая, какую бурю эмоций вызовет у однокурсника этим своим признанием.

Тот осмотрелся по сторонам, сделал глубокий вдох и неожиданно схватил патологоанатома за воротник:

– Повтори, что ты сказал! Повтори! Элку, говоришь, видел?

– Я… только сказал, что встретил ее у каюты. А ты что подумал? Я точно ее видел, у нее еще выражение лица было какое-то странное…

– Кому ты еще нож показывал? – Петр отпустил воротник однокурсника и сделал несколько шагов в сторону кормы.

– В том-то и дело, что никому его не показывал, кроме тебя! – кричал ему вслед Рябухин.

Но Петр не слышал, он бежал по палубе, заглядывая в проходы.

«Что-то должно произойти! Непоправимое! Но как его предотвратить?»

Он снова и снова пытался перетасовать факты. Что означает записка с обозначением 10-го грудного позвонка? А может, это все алкоголь и его страсть к детективам? Одно на другое помножить – немало получится.

Что-то определенно назревало, витало в воздухе: то ли запах адреналина, то ли чистейший запах крови… Если до этого Петр лишь слегка улавливал его, то теперь, после новости от Рябухина, пространство теплохода словно наэлектризовалось: чуть резче повернись – искры высечешь.

Все сплелось воедино: странное, ничем не объяснимое поведение бывшей супруги, бумажка, найденная в кармане, исчезновение охотничьего ножа из портфеля Рябухина… И это лишь то, что было, так сказать, на поверхности! Наверняка существовали еще детали, о которых Петр не знал.

Он сделал круг по палубе, вернулся на место, где оставил патологоанатома, но того и след простыл. У Петра было огромное желание подняться к рулевому, заставить пристать к первой же пристани и высадить всех пассажиров на берег. Потом вызвать такси и развезти всех по домам.

Хватит, встреча отменяется! Натанцевались! Напились!

Но кто его послушает? Кто поверит? Пошлют подальше, чтобы не омрачал праздник.

Загрузка...