ГЛАВА 22

22 ноября 1945 г.

Сегодня после разговора с Кайлом я взволнована, как никогда. Я не знала, что они занимаются сбором информации о колледжах Вашингтона, а сегодня он поведал мне о своих планах поехать туда в январе изучать археологию. Он хочет, чтобы я поехала тоже. Никогда не видела, чтобы он проявлял такой интерес к чему-либо. А все началось со стрел, что мы откопали. Чтобы хоть что-то узнать о людях, живших здесь прежде, мы направились в Винчестер в библиотеку и выяснили, что стрелы были сделаны более двух тысячелетий назад. Мэтт не верит нам. Кайл перерыл все вокруг пещеры в поисках новых экземпляров, но нам все-таки надо иметь теоретическую базу, но для этого нужно учиться. Кайл сказал, что нам нужно работать, чтобы оплачивать учебу.

Поначалу я пыталась отговорить его от этой затеи, но было очевидно, что он давно все обдумал. Потом Мэтт объявил, что он тоже едет изучать журналистику в Северную Каролину. Мне казалось, что они с Кайлом что-то замышляют. Я сидела на своей подстилке в пещере и ревела навзрыд: для них это было своего рода навязчивой идеей, от которой не избавиться. Они сели рядом со мной: один с одной стороны, второй – с другой и долго и настойчиво уговаривали меня согласиться. В конце концов, я сдалась, хотя не могла представить себе жизнь где-то в другом месте, далеко от родного Линч Холлоу. Но больше я боялась отнюдь не ехать куда-то. Для меня страшнее всего была возможная разлука с Кайлом.


15 января 1946 г.

У нас с Кайлом комнатки напротив друг друга в коттедже городского типа недалеко от Вашингтона. Город мне уже успел надоесть, я по горло сыта всеми красотами, которые так восхищают Кайла. Каждый раз, когда мы выбираемся на прогулку, я думаю только о том, как бы поскорей вернуться к себе в комнату, Кайл называет ее «второй пещерой».

Вообще мне здесь плохо, но я боюсь сказать об этом Кайлу. Мои страдания не кончаются даже на уроках, хотя мне и нравится учиться здесь. Возвращаясь с уроков к себе, я читаю и делаю задания, но в классе не могу сосредоточиться, мысли мои летают не там где надо. Мне тяжело дышать, а сердце стучит, как у загнанной лошади, иногда я впадаю в какое-то предобморочное состояние.

Я занимаюсь на курсах машинописи. Конечно, это мой любимый предмет. Во-первых, я сижу рядом с дверью, где мне легче дышится, учитель хвалит мое письмо за аккуратность, но советует больше обращать внимания на стиль и пунктуацию.

Я подрабатываю официанткой в небольшом ресторанчике при гостинице; работа ужасная, я все время волнуюсь, периодически бью тарелки, разливаю стаканы. Вчера вечером я опрокинула на какого-то мужчину блюдо с тушеным мясом и обожгла его. Я перепугалась, даже боялась возвращаться обратно в зал, но пришлось: нам очень нужны деньги.

Всех очень смешит мое произношение, и я стараюсь говорить как можно меньше.


6 марта 1946 г.

Сегодня мне пришлось пропустить урок математики, я стала задыхаться и попросилась выйти из класса. Мистер Симс поинтересовался, когда я собираюсь вернуться к занятиям. Я пообещала прийти завтра, но знаю, что завтра я тоже никуда не пойду, мне лучше не станет, а Кайлу я не могу сказать об этом.


7 апреля 1946 г.

Я совершила глупейшую ошибку, согласившись пойти с Кайлом на вечеринку вчера вечером. Он на всех вечеринках завсегдатай и желанный гость; что касается меня, я никуда не выхожу, сижу себе в своей комнате, пишу или занимаюсь. Но вчера вечером я согласилась составить ему компанию и, даю слово, это была последняя вечеринка, на которую ему удалось меня вытащить!

Собирались в доме у девочки из моего класса. Джулия очень богата и такого особняка, как у нее, я еще не видела.

Когда Джулия приглашала меня, она назвала Кайла «таким очаровательным». Он у меня, несомненно, пользовался популярностью, меня пригласили заодно, только потому, что я его сестра. Я надела единственное приличное платье. Его напялила на меня Сюзанна, когда я уезжала, я это платье терпеть не могу. Мне пришлось надеть эти отвратительные подвязки, и чулки, и остальное. А Кайл говорит, что подвязки – это сексуально (его любимое словечко). Джулию он тоже считал сексуальной, а потому с нетерпением ждал вечеринки.

Я понятия не имела, что это вечеринка была на самом деле званым обедом, а то бы ни за что туда не пошла.

Был накрыт длинный-предлинный стол с фарфоровой посудой и хрустальными бокалами; около каждой тарелочки лежала карточка с именем. Пригласили человек тридцать, несколько студентов из нашей группы, остальных я не знала, и еще были два преподавателя. Среди них любимый профессор Кайла – доктор Латтерли. Табличка с именем Кайла как раз лежала между любимым доктором Латтерли и Джулией; увидев это, Кайл просиял.

Мне выделили место между двумя студентами, девушкой с глазами, как у майского жука, и веснушчатым парнем с прилизанными какой-то вонючей дрянью волосами. От нее мне, как только я села, стало плохо. Я начала задыхаться, руки затряслись, пот лился градом по спине, платье промокло. Пока меня лихорадило, все принялись за какой-то холодный белый суп. Я к нему не притронулась, равно как и к салату из желтых овощей (я даже не знала, как они называются). Минуты через три я поняла, что сейчас упаду в обморок, я начала щипать себе руку по привычке, не замечая на себе косых взглядов. Девушка с глазами, как у жука, закричала: «Что ты вытворяешь?!!» Это прозвучало так громко, что все повскакивали со своих мест и уставились на меня. Вся рука у меня была в красных пятнах, кое-где даже сочилась кровь.

Потом все успокоились, но люди все равно продолжали с любопытством меня разглядывать. Я убрала руку под стол. Воцарилась тишина, а я смотрела на Кайла. Он нахмурился, и я отчаянно пыталась показать ему глазами, что я больше не в состоянии сидеть здесь. Но он демонстративно отвернулся и продолжал беседовать с доктором Латтерли.

Все о чем-то болтали, молчала одна я, и все сильнее щипала себе руку, стараясь не заплакать. Потом прислуга, или кто она там была, поставила передо мной тарелку с огромным кровавым куском мяса, и он меня окончательно доконал. Я потянулась было за стаканом с водой, но нечаянно перевернула его. Все опять уставились на меня. Обливаясь слезами, я вскочила, чтобы выйти из-за стола. Стулья стояли настолько плотно, что эта процедура заняла еще минуты две-три на глазах у изумленных гостей. Чтобы выпустить меня, веснушчатому парню пришлось выдвинуть и свой стул, и стул своей соседки. Наконец-то я выбралась из комнаты. Я слышала, как Кайл извинился и кинулся за мной. Он был вне себя от гнева:

– Что, черт возьми, случилось?

– Прости меня, Кайл! Мне плохо! Я не могу остаться, я подожду тебя на улице.

– Ты должна быть со всеми, раз тебя пригласили.

– Я не могу вернуться туда!

– Лучше бы я оставил тебя дома. Сидела бы в своей каморке!

Я схватила его за руку. Нет ничего хуже, чем видеть, что Кайл сердится на меня:

– Извини.

– Подожди здесь, – он заскрежетал зубами, будто набрал в рот цемента.

Я стояла у открытой входной двери и прекрасно слышала его разговор с Джулией, он извинялся, что ему надо уйти, ему было очень жаль и тому подобное. Джулия сказал ему, перед тем, как он вышел:

– Скажи своей сестре, что я надеюсь, она скоро поправится.

А он ответил:

– Она мне не сестра на самом деле, она моя кузина. Сейчас, когда я пишу об этом, я опять плачу. Он вышиб входную дверь, словно рассвирепевший бык, готовый наброситься на первого встречного, не сказав мне ни слова. Все две мили до дома он молчал, я едва поспевала за ним. Пройдя чуть-чуть, я остановилась спросить его, почему он не хочет разговаривать со мной, но он даже не сбавил шага. Добравшись до дома, он ушел к себе в комнату, хлопнув дверью. Я хотела записать все это в дневник, но у меня не было настроения. Мне очень хотелось домой, в Линч Холлоу, с этой мыслью я и уснула.

Утром на занятия я не пошла. Не потому что мне нечем было дышать, а потому что не могла смотреть в глаза тем, кто был вчера на вечеринке. Так я и сидела в своей второй пещере, тоскуя по первой.


8 апреля 1946 г.

Сейчас полночь, мне не спится, и поэтому я пишу. После обеда Кайл наконец-то зашел ко мне. Он принес мне сэндвич с цыпленком – часть своей обеденной порции. Я сидела и читала наш учебник по антропологии.

– С тобой все в порядке? – спросил он меня на редкость добрым голосом.

– Думаю, что это была последняя вечеринка, на которую ты брал меня.

– Это не смешно, Кэт, – Кайл присел на край кровати, – мистер Симс сказал мне, что ты не ходишь на его занятия, я решил проверить остальные предметы. Оказалось, ты пренебрегаешь всеми, кроме доктора Латтерли.

Я кивнула. Это были единственные занятия, на которые я ходила – только там я была рядом с Кайлом и могла спокойно дышать.

– Я, наверное, хотел изменить тебя, хотел вылепить из тебя что-то другое, а ничего не получилось. Нечестно с моей стороны причинять тебе столько обид. Извини.

Кайл подвинулся поближе, взял мою руку и закатал рукав рубашки до локтя, потом повернул ее, чтобы можно было рассмотреть ее повнимательней. На руке виднелось около двадцати или тридцати маленьких шрамов – следов от моих ногтей. Я попыталась выдернуть руку, но Кайл держал ее слишком крепко. Он опустил голову и поднес мою руку к губам:

– Ты поедешь обратно в Линч Холлоу, Кэт. Я виноват, что притащил тебя сюда. Все это не для тебя.

– Но мне нравится учиться. Я не хожу на занятия, по я все равно занимаюсь сама по книжкам.

– Когда я вернусь в Линч Холлоу, я научу тебя всему, что узнаю сам.

– Я хочу остаться, – взмолилась я, – мне нравится эта комната, и я могу работать (это было не совсем так, уже несколько раз мне приходилось бросать работу, но я не собиралась упоминать об этом в тот момент).

– Я боюсь за тебя, Кэт. Я думал, что если увезу тебя из дома, подальше от твоей пещеры, то смогу приручить тебя к людям, и тебе так будет лучше.

– Мне и так хорошо, – не хотелось, чтобы брат говорил обо мне с такой грустью, будто я мертва.

– Все твое пребывание здесь – одно сплошное мучение.

– Я прекрасно чувствую себя в этой комнате.

– Ну хорошо, ты останешься здесь, но только до конца семестра.

У меня словно камень упал с сердца. Я останусь здесь, буду сидеть в комнате, буду заставлять себя учиться – ну и что же. Зато летом мы с Кайлом вдвоем вернемся в Линч Холлоу. На следующий год он опять поедет учиться, но это уже будет потом.


10 мая 1946 г.

Вчера Кайл привел Джулию к себе. Обычно мы готовимся к занятиям или у меня, или у него. Он объясняет мне то, что прошел за день, вчера же вечером он просунул голову в дверь и объявил, что он не один и попрощался до утра.

Последнее время он ходил раздраженный и брюзжал по поводу и без, и это все потому, что у него давно не было женщины. Надеюсь, утром он будет в хорошем настроении.


21 мая 1946 г.

Терпеть не могу, когда Джулия остается здесь на ночь. Она в принципе ничего, как человек, и меня не раздражает, что Кайл уделяет ей больше внимания, чем мне. Я и так нормально себя чувствую, занимаясь в своей комнате. Но когда они ложатся, я все слышу.

Кровать Кайла как раз около той стенки, которая разделяет наши комнаты. Таким образом, я сплю лишь в нескольких футах от него, на расстоянии, равном толщине стены. Я слышу их смех, разговоры, иногда даже различаю слова. Но я совершенно выхожу из себя, когда там у них наступает тишина, когда они целуются и обнимаются, и когда кровать Кайла скрипит – значит, они занимаются любовью. Интересно, что женщина ощущает в ту минуту, когда ее берет мужчина. Сомневаюсь, что это когда-нибудь удастся пережить и мне.

В большинстве случаев моя фантазия мне помогает. Все, о чем я пишу в своих рассказах, я живо представляю в уме. Но порой я проклинаю себя за такое богатое воображение. Например, сейчас. Перед глазами у меня Кайл, целующий Джулию, он прикасается губами к ее губам, его руки у нее на груди или на еще более интимном месте. Меня мучают мои фантазии, я кидаю подушку и одеяло на пол, ухожу подальше от роковой стены и стараюсь успокоиться, но это стоит мне немалых усилий.


25 мая 1946 г.

Кайл больше не встречается с Джулией. Он даже дрался из-за нее. Короче, он опять злой, как собака. Вчера вечером вывел меня из терпения своим брюзжанием. Я сказала, что он не один такой в мире, нуждающийся в сексе. Сейчас я читаю «Любовник леди Чаттерлей», я просто без ума от этой книги. Кайл, однако, невысокого мнения о Констанции Чаттерлей. «Ей следовало бы поменьше задирать юбку», – считает он. А я думаю, что в этом и заключается вся прелесть этой книги.

Несколько раз я просила Кайла пораньше уйти из моей комнаты, потому что хотела лечь в постель и побыть наедине со своими мыслями. Он считает, что мне срочно нужно познакомиться с парнем, и обещал подыскать кого-нибудь подходящего. Кайл уверен, это будет нелегко, ведь я настоящая красавица. Он и впрямь думает, что я красива! – У меня еще никогда не было мужчины. – Но тебе ведь только восемнадцать. Мне вряд ли понравится, если ты заведешь себе любовника.

– Но Джулии тоже восемнадцать, – я подколола его, – а Саре Джейн было вообще семнадцать.

– Верно, но ты – моя сестра.


29 мая 1946 г.

Вчера мы были приятно удивлены. Вернувшись домой с работы, кого бы вы думали я увидела на крыльце? Нет, не Кайла! Мэтта! Я была вне себя от радости, но, признаться, это шокировало меня. Почему? Я, конечно, скучала, но не могу сказать, что очень хотела его видеть. Я даже не особо вспоминала о нем. Но, увидев его, я почувствовала себя самым счастливым человеком на свете. Я обняла его крепко-крепко, готовая раздавить его в своих объятиях.

Их уже отпустили на летние каникулы, а нам с Кайлом учиться еще неделю. Мэтт приехал в Вашингтон на пару дней, и остановился как раз в том отеле, где я работаю. Мы болтали до поздней ночи. Оказывается, за эти месяцы у него было несколько увлечений, но ни одного серьезного романа. Кайл сказал, что Мэтт все еще неравнодушен ко мне. Надо с ним поговорить и выяснить это раз и навсегда. Мне ничего не надо, кроме его дружбы.


30 мая 1946 г.

Мэтт только что уехал. Я пишу эти строки, а сама вся дрожу. Вчера мы вместе обедали: Кайл, его подружка по имени Салли, Мэт и я. Мы редко выходим вот так, все вместе, но на этот раз я осталась довольна. На душе у меня было так спокойно рядом с ними, как в старые добрые времена. Когда мы вернулись, Кайл повел Салли к себе, а мы с Мэттом пошли ко мне. Мы сели на кровать, болтая о школе и об учебе. Он хочет работать в газете, когда закончит образование. Так мы разговаривали примерно час. И вдруг Мэтт спросил:

– Кэт, можно я тебя поцелую? Ты не испугаешься опять, ты ведь такая трусишка?

– О чем это ты?

– Помнишь, как ты шарахнулась от меня тогда, после маминой смерти?

Я разрешила ему поцеловать меня, но сказала, это не изменит наши отношения: большего, чем дружба, я не хочу. Конечно, я глупо поступила, что позволила ему поцеловать меня, но я поняла это только потом. Хотя честно говоря, я ведь этого хотела, я хотела узнать, будет ли мне приятно, и это было чудесно. Гораздо приличнее, чем я ожидала. Его поцелуй задел каждую струнку моего тела. Он уложил меня на кровать головой на подушку и стал жадно целовать меня. Но мне было мало ощущать его губы и язык; мне хотелось отдаться ему. Но после этого, конечно, ни о какой дружбе не могло быть и речи. Потом он спросил, можно ли ему погладить грудь.

– Через блузку. Позволь мне просто дотронуться до нее руками.

– Ну хорошо, но только руками, – согласилась я. Потом он снова начал меня целовать, гладил мою грудь, мял, нежно касался сосков. Он даже застонал. Я еле сдерживалась сама и никогда еще не испытывала такого возбуждения. Он поднял мне блузку, чтобы расстегнуть лифчик. И я хотела этого, я хотела, чтобы он ласкал меня всюду, еще и еще. Мое тело твердило: «Да, да!», а разум говорил: «Остановись!»

Когда он сжал мою обнаженную грудь, я вдруг почувствовала крайнюю необходимость сказать ему: «Я тебя люблю», я еле удержалась, чтобы не открыть рот, казалось, я полностью перестала себя контролировать, потеряла всякое чувство пространства и времени, и тут я услышала:

– Я люблю тебя, Кэт, – и почувствовала что-то твердое под брюками. Я резко выпрямилась и опустила блузку. Мэтт тяжело дышал, пытаясь поцеловать меня еще, но я отстранила его.

– Мэтт, вы с Кайлом мои лучшие друзья, ты прекрасно это знаешь. – Он ответил, что знает, я наговорила ему еще, что друзья не могут стать любовниками, потому что между ними уже сложились совершенно особые отношения, что близость разрушит их дружбу. Я тараторила и тараторила, пока он не остановил меня:

– О, Кэт, замолчи пожалуйста, я уже все это слышал, – он загрустил, но скоро мы уже опять болтали и смеялись. Я уверена, что все будет хорошо. Он уехал примерно в одиннадцать, но сказал, что еще заедет завтра перед отъездом домой в Колбрук.

После того, как он уехал, я начала размышлять над тем, что произошло, и пришла к выводу: телу нельзя доверять, у него свои желания и намерения, и оно всегда будет бороться с трезвыми советами разума.


4 июня 1946 г.

Я почти уже собралась домой в Линч Холлоу, я так рада, что мы возвращаемся, я уже сто лет не была в моей пещере.

Сегодня вечером мы с Кайлом не разговаривали, думаю, что ни мне, ни ему не удастся сегодня заснуть. И я знаю, почему. Мы собирались обедать, я одевалась перед зеркалом и немного припозднилась. Дело в том, что я просто залюбовалась собой в зеркале, когда причесывалась. На мне была только юбка и ничего больше. Какие у меня пышные блестящие волосы, беленькие, круглые, упругие груди! Внезапно в дверь постучали. Я сообразила, что это Кайл зашел за мной к обеду, но почему-то не открыла, а продолжала стоять, прекрасно понимая, что сейчас откроется дверь и войдет он. Так и случилось. Он вошел, а я стояла у зеркала с расческой в руках и спиной к двери.

– Кэт, – начал было он, но позабыл все, что собирался сказать, увидев меня без блузки и даже без лифчика. Он замер и смотрел на меня во все глаза. И никто из нас не проронил ни слова, у нас будто отнялись языки. Наконец, он шагнул назад к двери и спокойно закрыл за собой дверь.

Когда я спустилась к обеду, он уже был за столом. После еды он сказал, что я могу взять большой чемодан. Кроме того, у него есть коробка для книг. Его друг Пито отвезет нас завтра на вокзал. Может быть, к нашему последнему завтраку здесь подадут горячие булочки. Пока мы болтали, он все ходил вокруг да около того, что произошло перед обедом, но так и не заговорил напрямую. Вообще мне кажется, он не чувствует никакой вины за собой. Я не уверена, кто из нас был больше смущен: он или я. Но я знаю точно одно: окажись я опять в той же самой ситуации, я поступила бы точно также.

Загрузка...